Глава 30
Последний рывок

Как только позволила погода, я произвел измерения наших координат и убедился, что мы, скорее всего, действительно на острове Порту-Санту. А потом убедился еще раз, отплыв на «Дельфине» километров на пятнадцать от берега и увидев на горизонте вершины двух гор именно там, где должен был находиться остров Мадейра.

– Пожалуй, нам лучше перебраться туда, пока погода позволяет, – предложила Катя. – Этот островок мне как-то не очень – каменистый, лесов почти нет, и ни одной хоть сколько-нибудь защищенной бухты. Мадейра куда больше, наверняка на ней можно будет найти подходящее место.

– Так мне уже недолго осталось ремонтироваться, а потом быстренько доберемся до Канар, – не понял Павел.

– А зачем? До Америки что от них, что от Мадейры почти одинаково. Колумб отправился в путь с Канарских островов потому, что Мадейра тогда была португальской территорией, а его экспедицию отправила Испания. Но нам-то какая разница? На Мадейре зимовать ничуть не хуже, чем на Канарах. Вот и надо снарядить «Дельфин», чтобы он в темпе нашел удобное место для зимней стоянки. Вадик, ты завтра выйти в море сможешь?

– Запросто.

Через два дня мы перебрались на Мадейру, в место, где в будущем располагался городок Фуншал. Причем тогда здесь не было никакой бухты, просто немного вогнутый участок берега, а сейчас имелась лагуна с узким входом, отделенная от моря низкой песчаной косой. Если учесть, что в эту лагуну впадала небольшая речка и два ручья, то лучшего места можно было и не искать.

На берегу в числе прочих деревьев росли пальмы, а это однозначно говорило о том, что зима тут если и бывает, то не очень холодная. Не холоднее, чем в Москве осень.

– Может, картошку посадить? – предложил Павел. – Авось к весне поспеет. И не помешает в глубь острова сходить – вдруг тут водятся козы покрупнее и повкуснее, чем на Мальте?

К сожалению, никаких коз тут не обнаружилось, ни крупных, ни мелких. Единственными млекопитающими были небольшие летучие мыши, гнездившиеся в пещерах на западе острова. Но зато птиц водилось множество, и среди них попадались весьма достойные с гастрономической точки зрения. Если же учесть, что для ловли рыбы и сбора мидий не надо было даже выплывать из лагуны, то становилось ясно, что ничего хоть отдаленно похожего на голод нам не угрожает.

Так как ни в какие дальние путешествия мы до следующей весны не собирались, все корабли были вытащены на берег, а вместо них был быстро надут и собран «Катран». Дальнемагистральные же катамараны подверглись тщательному осмотру. Выяснилось, что даже для «Дельфина», к которому вообще не было никаких претензий, плавание от Крита до Мадейры не прошло бесследно. А «Кашалот» с «Косаткой» нуждались в основательных доделках. Требовалось усилить бушприты, заменить почти весь бегучий такелаж, изменить форму паруса на бизани и доработать узлы крепления корпусов к стальной раме переборки. Этим мы занимались до ноября, который здесь не так уж сильно отличался от июля. Просто средняя температура упала градуса на три и раза в два чаще шли дожди, только и всего. Павел уже жалел, что посадил только кабачки и картошку. По его словам, в такую зиму даже кукуруза и та бы созрела.

Семья аров, оставив ребенка на попечение Ксении, взяла свою неандерталку, которая тащила им припасы и палатку, и отправилась на поиски каких-нибудь более или менее сладких ягод. Именно им это было поручено потому, что неандертальцы – наверное, из-за своей врожденной дальнозоркости – ягодами почти не промышляли. Похоже, боялись сослепу съесть каких-нибудь не таких. А нам нужен был спирт как топливо для генераторов на суше и примусов в море. Какие примусы? Ну как же, у нас на каждом корабле для приготовления горячей пищи имелся большой примус «Очаг» и маленький туристический «Дастан», бывший «Шмель». Ведь с дровами что в море, что в океане довольно напряженно, а бензин лучше оставить для подвесных моторов.

Жилищный вопрос мы быстро решили так же, как на Крите, то есть нарыли землянок. Причем здесь это было даже проще, ибо не требовалась такая уж тщательная теплоизоляция, климат позволял.

Кстати, наши неандертальцы ждали зимы и были очень удивлены, что она все не приходит и не приходит. А это говорило о том, что считать они умеют уж всяко больше, чем до десяти или даже до двадцати. Ары же не очень удивлялись – у них такие зимы иногда случались и на Крите, правда, к их глубокому сожалению, не столь теплые и далеко не каждый год.

– Хорошо, что здесь не оказалось никаких коз и вообще никаких объектов для охоты, кроме птиц, – как-то раз заметила Катя.

– Почему? – удивился я. – Вот сейчас, например, я бы вместо этого гигантского рака с удовольствием отведал бы жаркое из молодого кабанчика.

– Успеешь еще отведать в Америке, – рассмеялась любимая, – а тут дело вот в чем. Неандертальцы наконец-то поверили, что зимы здесь вообще не будет. И, если бы тут водилась хоть какая-нибудь дичь, их было бы нелегко уговорить покинуть остров. А вот ары – так те вообще не понимают, зачем из такого рая надо еще куда-то плыть, но раз Ксения сказала надо – значит, надо.

Кстати, на Мадейре выяснилось, что шесть неандерталок беременны, причем две от Паши и две – от аров. То есть даже Наир, которому, как я предполагал, было лет семнадцать, в недалеком будущем должен был стать отцом. Хорошо хоть срок его подруги позволял выполнять обязанности матроса как минимум до середины июня, а то найти адекватную замену было бы проблематично.

Более того, Катя как-то проговорилась, что Ксения тоже поддалась общему поветрию.

– Так что, Пашу скоро можно будет поздравить? – на всякий случай решил уточнить я. И, как тут же выяснилось, правильно решил, потому как любимая меня ошарашила:

– Да нет, скорее не Пашу, а Опыха.

Я только покачал головой – слов почему-то не находилось.

В первые дни апреля мы начали собираться в дальнюю дорогу. План последнего этапа был прост – курсом на юго-запад спускаемся до пятнадцатого градуса северной широты, а потом поворачиваем строго на запад и плывем этим курсом, пока не упремся в какую-нибудь землю.

Как и в прошлом году, отплытие состоялось первого мая, но настроение было совсем другим. Тогда никто не видел в обозримом будущем финала нашего пути – ведь сколько бы мы ни проплыли, все равно впереди оставалось гораздо больше. А сейчас нам требовалось сделать только последний бросок, и дальше можно будет просто жить, не считая пройденные за день километры. Так что все с трудом дождались заранее назначенной даты отплытия.

Уже через пять дней, когда мы спустились на требуемую широту и взяли курс строго на запад, я вспомнил, как в раннем детстве учился ездить на велосипеде. Его мне купили в октябре, и я до первого снега упорно пытался понять, что же нужно делать, чтобы не падать, но толком мне это так и не удалось. Правда, предельное расстояние между двумя падениями увеличилось с трех метров примерно до тридцати, но ведь другие-то вообще могли ездить сколько угодно без особого напряжения!

Весной я был готов вновь мужественно преодолевать трудности, но, к огромному моему изумлению, ничего подобного не потребовалось. Я просто сел и поехал. И, объехав вокруг дома раз пять, долго не мог понять, что же тут в прошлом году могло не получаться. Ведь ездить на велосипеде – это, оказывается, так просто!

Нечто подобное произошло и сейчас. В прошлом остались первые неуверенные проплывы по бухте на Запятой, регулярные рейсы с нее на Родос и обратно, экспедиции на Крит и прошлогодний дальний путь. Набранный за это время опыт наконец-то привел к переходу количества в качество. Я начал чувствовать и корабль, и океан. Теперь мне не надо было при каждом изменении направления или силы ветра долго соображать, какие фалы и насколько надо подтянуть, а какие отпустить, – я знал это сразу. Причем, кажется, нечто подобное произошло и у Павла, и у Кати.

Почти весь путь мы прошли под всеми парусами, и даже ночью всего лишь брали один риф на гроте, не спуская большого стакселя. Когда на семнадцатый день пути начался шторм, все уже знали, что делать, и нас даже не разбросало по морю, как в первый раз, хотя этот шторм был, пожалуй, посильнее и продолжался на день дольше. Единственное последствие – нас, кажется, снесло немного к югу, а провести измерения мешали облака. Впрочем, я не волновался, ибо промахнуться мимо двух Америк было физически невозможно при любом сносе.

И у Бомбара, и у Папазовых путь до Америки продолжался два месяца – больно уж на медленных посудинах они плыли. Колумб в первой экспедиции проделал этот путь за месяц с неделей. Нам же хватило двадцати четырех дней.

Когда утром двадцать пятого мая я увидел ясное небо, то подумал, что сегодня, пожалуй, удастся определить наши координаты. И думал так секунд пять, пока не глянул вперед. Там, чуть левее нашего курса, особым образом собрались в пирамиду кучевые облака. Я уже знал, что такое бывает над землей, причем не такой уж маленькой.

В два часа дня та земля показалась на горизонте. Это мог быть либо Барбадос, либо Тобаго. Причем второе вероятнее, ибо земля показалась немного слева, а для того, чтобы слева оказался Барбадос, нас должно было сносить не на юг, а на север. Впрочем, какая разница? Оба они вполне пригодны для жизни, и ни один не является конечной точкой пути. Высадимся, осмотримся и не спеша примем решение, сколь долго нам тут оставаться и куда потом двигаться дальше. Все равно по сравнению с уже пройденным нами путем это будет ерунда, совсем рядом.

Я прошел на корму, глянул назад, где метрах в трехстах за моим «Кашалотом» на всех парусах шел «Дельфин». У самого бушприта стояла Катя и махала мне рукой. Я помахал в ответ. Первый этап нашего с ней пути, начатого несколько лет назад переходом из ее квартиры на Запятую, подошел к концу, и прямо сейчас начинался второй. Каким он будет? Наверное, уж всяко не хуже первого.

На вершине невысокого холма у моря кипела работа. Около десятка человек рыли канаву в виде прямоугольника шесть на девять метров, а командовал ими высокий худой мужчина средних лет с грубым, загорелым и обветренным лицом. Когда все рабочие более или менее поняли, что требуется от каждого, и работа пошла сама собой, мужчина отошел в сторону и присел на лежащее бревно.

Скоро к нему подошла низенькая полная женщина примерно его возраста или чуть постарше, села рядом и, помолчав, сказала:

– Ну вот, наконец-то нормальный дом для них начали строить. А то ведь черт-те что получается – величайшая мать, великий отец, а живут все время в таких халупах, прости господи, что мне за наш особняк просто неудобно. Ладно, пока еще дети маленькие были, жили в сравнительно приличном доме, хотя у Наира с Ытой и то больше. Но ведь как дети выросли, они же все им отдали, а себе построили вообще какую-то сараюшку! Слава богу, что хоть сейчас до них дошло, что так нельзя, надо все же соответствовать. Ты уж, Паш, постарайся, чтобы тут получился хоть и небольшой, но все же дворец.

– Дворец не получится, – усмехнулся мужчина, – потому как Вадим лично принес мне проект, составленный им с Катериной, и просил от него не отступать. Так что это будет небольшой каменный дом с мансардой, а в моей власти только проследить, чтобы он был построен как можно качественнее. К тому же мне кажется, что этот дом будет выполнять чисто представительские функции, а жить они останутся в старом. Я, честно говоря, до перехода в прошлое не верил, что в пословице «С милым рай и в шалаше» есть хоть крупица правды. Оказалось, есть, и немалая. Им действительно ничего не нужно! Стены есть, крыша не протекает, пол не проваливается? Вот и отлично, этого вполне хватает. А что домик маленький, так это даже лучше, его подметать легче. Если же захочется побегать, на улице места более чем до фига. Каждому из них достаточно, что второй рядом, и все. Как это у них получается и почему у нас ничего даже отдаленно похожего нет и никогда не было, я не знаю.

– Да откуда ж тебе это знать, козел ты бодливый?! – аж привстала от возмущения женщина. – Кто на прошлой неделе Апину внучку три ночи подряд драл, да так, что надо мной потолок трясся и во всем доме стекла от ее сладострастных воплей дрожали! А теперь, конечно, рассуждаешь, почему же это вдруг у тебя высокой и чистой любви как-то не получилось.

– Можно подумать, что это я ее вот так прямо долго домогался и наконец-то домогнулся, – зевнул мужчина, – сама же ты, Ксюха, ко мне ее привела и попросила постараться. Вот я и старался для улучшения, так сказать, породы! А ты ради чего позавчера того полукровку в постель затащила – тебе что, троих детей мало, на старости лет еще захотелось? Нет, просто похоть свою тешила, и все. Поэтому и говорю, что мы совсем другие люди. У них так, а у нас этак. Я в общем-то не жалею, но, знаешь, даже сам удивляюсь – иногда на Катерину с Вадимом гляну, и до того мне завидно становится, что хоть плачь.

– Я ей тоже в школе завидовала, – задумчиво сказала Ксения, – а потом перестала. Потому что я жила в свое удовольствие, а она все себе варианты искала. А уж когда она того геолога окрутила, я даже злорадствовала немного. Ну надо же, так стараться и в конце концов выйти замуж за такого хмыря! На нее ведь одно время даже сын Хрущева засматривался – но нет, не снизошла. Вот только я со временем к ним с геологом присмотрелась – батюшки! Да они же счастливы, причем оба. И мало того, что она свое первое счастье нашла, так это стало прелюдией к ее связи с Максимом, дедом Вадика. И опять они друг друга любили, не притворялись. Ну а уж с третьей попытки Катька попала в яблочко – наконец-то нашла не только счастье себе, но и вторую молодость, причем и нам тоже. Мне иногда совсем дикие мысли в голову приходят – а вдруг она еще со школьной скамьи все наперед знала? Когда и как ей поступать, дабы все именно так и сбылось. И ведь сейчас она выглядит совсем молодо, а Вадик уже потихоньку седеть начал. Интересно, кого она после него найдет?

– Как ты, Ксюха, всю жизнь была дурой, так ею и осталась. Сначала – молодой дурой, потом старой, потом опять молодой, сейчас вон снова в возрасте, а поумнеть все никак не можешь. Ничего Катерина наперед не знала, она просто умеет видеть шансы и не упускать их, вот и все. И не будет она никого искать после Вадима, что ты ерунду городишь! А будут они жить долго и счастливо, нас с тобой уж точно переживут. И умрут в один день.