45
Больница
— Ретинальное кровоизлияние, — объявил врач. — Закон Бойля-Мариотта, P1xV1=P2xV2, при постоянной температуре объем, занимаемый газом, обратно пропорционален его давлению. Как и все газы, воздух в вашей маске подвергся давлению и дважды изменил объем — сжался, когда вы спустились под воду, и расширился, когда всплыли. У вас так называемая баротравма, то есть травма, вызванная резкой переменой атмосферного давления. Не знаю, что произошло внизу, но полная потеря бинокулярного зрения — случай довольно редкий. Даже временная потеря. Не беспокойтесь, слепота вам не грозит.
«Блеск! — подумал Сервас. — А раньше ты сказать не мог, придурок?»
Голос доктора, низкий и хорошо поставленный, его назидательный тон бесили майора. Этот лекарь наверняка и сам такой же.
— Быстро кровоизлияние не рассосется, — продолжил свою «лекцию» врач. — Затронута макула, центральная зрительная зона. Специального лечения — увы! — пока не придумали. Воздействовать можно только на причину, но она самоустранилась, если можно так сказать. Нам остается только ждать, когда восстановится естественный порядок вещей. Возможно, нам придется прибегнуть к хирургическому вмешательству, чтобы ваше зрение восстановилось в полном объеме. Решение примем позже, а пока понаблюдаем. Повязку снимать не стоит. Будьте очень аккуратны и не трогайте бинты.
Мартен кивнул и скривился: на большее не было сил.
— Воистину, майор, вы ничего не делаете наполовину, — съязвил врач.
Сервас хотел ответить какой-нибудь хлесткой фразочкой, но, как это ни странно, ирония доктора его взбодрила.
— Отдыхайте, я скоро к вам зайду.
— Он прав, — сказала Циглер, когда доктор удалился. — Уж если ты что-то делаешь, так делаешь.
По голосу Ирен сыщик понял, что она улыбается. Значит, новости и впрямь утешительные.
— Что он тебе сказал?
— То же, что тебе. Выздоровление может занять несколько часов — или дней. Если понадобится операция, они ее сделают. Но зрение вернется, Мартен.
— Ловко ты умеешь утешать…
— Это была ошибка.
— О чем ты?
— О нашем погружении.
— Знаю.
— Мне придется объясняться с начальством.
Сервас скривился. У Циглер снова неприятности. И снова по его вине.
— Мне очень жаль. Я возьму вину на себя. Встречусь с Сарте и прокурором, если не удастся получить ордер задним числом… Заявлю, что обманул тебя, и подтвержу это на допросе.
— Ладно. Уволить они меня за это не уволят, а наказать больше, чем уже наказали, не смогут… Кроме того, труп мы все-таки нашли, и это снимает все вопросы, разве нет?
— Кстати, что там с машиной и телом?
— На сей раз все по полной программе: работают водолазы и эксперты. Труп уже сегодня ночью доставят патологоанатому. Народ на тропе войны.
Сервас слышал, как шумит за окном палаты гроза, переговариваются медсестры за дверью, кто-то ходит по коридору, развозят на тележках ужин…
— Я здесь один?
— Да. Хочешь, чтобы я поставила у дверей охрану?
— Зачем?
— Забыл, что прошлой ночью в тебя стреляли? Сейчас ты слеп и уязвим еще больше… А больница — проходной двор.
Сыщик вздохнул.
— О том, что я здесь, известно только полицейским, — ответил он.
Ирен сжала его руку и встала.
— Ты действительно должен отдохнуть. Хочешь, позову медсестру, чтобы сделала тебе укольчик успокоительного?
— Только если в жидкой форме. И как минимум двенадцатилетней выдержки.
— Боюсь, страховка этого не предусматривает. Поспи. Мне нужно кое-что сделать.
Сервас насторожился.
— Важное дело?
— Весьма. Завтра утром сообщу подробности. Мне вообще многое нужно тебе рассказать.
Он понял, что Ирен сознательно о чем-то умалчивает, не желая его волновать.
Циглер остановилась под навесом центрального входа, чтобы подышать и обдумать свои дальнейшие действия. Дождь поливал стоянку машин, темное небо вспарывали молнии, гремел гром.
Она застегнула молнию на куртке, надела шлем, добежала до мотоцикла и медленно и осторожно выехала на дорогу, превращенную летним ливнем в бурный поток. Ирен направлялась в центр Марсака, тенью скользя по пустынным мокрым улицам. Восемь вечера, неизвестно, застанет она его в конторе или нет, но до нее было ближе, чем до дома. Добравшись до места, она взглянула на желтый фасад дома и увидела, что в окнах последнего этажа горит свет. В ней проснулся охотничий инстинкт, в крови забурлил адреналин. Охота всегда доставляла ей острое наслаждение, какого она не получала даже от секса и езды на мотоцикле. Ирен поставила «Сузуки» на тротуар, сняла шлем, пригладила волосы и пошла к двери, на которой не было ни домофона, ни электрического замка. Поднялась по скрипучей лестнице на последний этаж, оставляя на ступеньках мокрые следы, и нажала на кнопку звонка. Секунд через двадцать ей ответили:
— Слушаю…
— Господин Йованович?
— Мм-да…
— Меня зовут Ирен Циглер, мне нужна ваша помощь.
— Рабочий день окончен. Приходите завтра.
— Я хочу установить слежку за мужем. Вы не афишируете ваших тарифов, но я готова заплатить по самой высокой ставке. Прошу вас, уделите мне полчаса вашего времени.
Наступила пауза, потом раздался щелчок, и Ирен попала в крохотную квартирку, провонявшую табачным дымом. Она пошла на горевший в конце коридора свет. Златан Йованович убирал в сейф документы. Допотопный, пользы от него не больше, чем от стенного шкафа. Профессионал взломает такой за минуту. Циглер поняла, что сейф призван «впечатлять клиентов», а важные документы наверняка хранятся в другом месте, скорее всего — в памяти компьютера, в оцифрованном виде. Йованович закрыл тяжелую дверцу, запер в сейф и тяжело опустился в кресло на колесиках.
— Слушаю вас.
— Трюк с сейфом неплох. Впечатляет.
— О чем вы?
— Модель слегка устарела, вам так не кажется? Я знаю как минимум двадцать человек, которые вскроют его одной рукой и с завязанными глазами.
Детектив прищурился.
— Вы здесь не из-за неверного мужа, я не ошибся?
— Попали в точку.
— Кто вы такая?
— Вы знакомы с Дриссой Канте?
— Никогда о таком не слышал.
Он лгал — Ирен поняла это по сузившимся на мгновение зрачкам. Имя застало его врасплох, как пощечина, и он выдал себя, хотя был хладнокровен, как игрок в покер.
— Послушай, Златан, — ты позволишь так тебя называть? — у меня мало времени… Может, обойдемся без предисловий? — Она вытащила из кармана флешку и подтолкнула к нему по столу. — Такую ты дал Канте?
Йованович не удостоил флешку вниманием. Он пристально смотрел на посетительницу.
— Еще раз спрашиваю: кто вы такая?
— Я та, кто отправит тебя на зону, если не будешь отвечать на мои вопросы.
— Я не делаю ничего противозаконного, у меня есть лицензия префектуры.
— А устанавливать шпионские программы в полицейские компьютеры — законно?
Толстяк снова пропустил удар, но тут же взял себя в руки. Да, он наверняка классный покерист.
— Не понимаю, что вы пытаетесь сказать…
— Пять лет тюрьмы — вот что тебе грозит. Я устрою опознание, и посмотрим, что скажет Канте. У нас есть свидетель: подружка Дриссы проследила за тобой и записала номер машины. Да и хозяин бара не раз видел вас вместе… А там, глядишь, еще кто-нибудь объявится. Знаешь, что будет дальше? Следователь попросит ордер на твой арест, и судья его выдаст — секунд через десять, заглянув в твое досье. Я гарантирую тебе как минимум предварительное заключение…
Лицо Йовановича потемнело, он заерзал в кресле. Он испугался.
— Ты, похоже, нервничаешь, дружок?
— Чего вы хотите?
— Имя твоего клиента. Того, кто заказал слежку за майором Сервасом.
— Если я назову вам имя, мой бизнес полетит к черту.
— Надеешься продолжить вести дела в тюряге? Твой клиент — убийца. Хочешь, чтобы тебя обвинили в сообщничестве?
— Что я получу взамен?
Ирен незаметно выдохнула. У нее не было ни судебного поручения, ни ордера: если о ее действиях станет известно начальству, увольнения не миновать.
— Мне нужно только имя. Назовите его — и я уйду, а ваш счет будет оплачен и закрыт. Никто ничего не узнает.
Йованович открыл ящик стола, и Ирен инстинктивно отпрянула. Он сунул руку в ящик, и она напряглась, готовая в любой момент перепрыгнуть через стол и кинуться на него. Толстый сыщик достал картонную папку и положил перед Циглер. «Надо же, он грызет ногти», — подумала она.
— Все здесь.
Лаказ стоял под дождем перед новым зданием суда. Был вечер, начало девятого, и он не знал наверняка, застанет ли нужного человека на рабочем месте. Поль выбросил окурок и пошел к застекленному холлу.
Новый дворец правосудия открыли несколько месяцев назад. Архитекторы сохранили лабиринт старых зданий и дворов вокруг улицы де Флёр, сделав современные пристройки из стекла, кирпича, бетона и стали в строгом и динамичном стиле. Лаказ считал, что их концепция олицетворяет состояние правосудия в этой стране: за суперсовременным фасадом и холлом скрываются обветшалость и очевидный недостаток средств в целом.
Обреченная на провал попытка модернизации.
Ему пришлось вытащить из карманов все вещи и выложить их на столик перед рамкой безопасности, после чего он попал в холл под стеклянной крышей, свернул налево и пошел мимо закрытых дверей залов, где проходили судебные слушания. У дворика с пальмами его ждала женщина — дальше без бейджика путь был закрыт.
— Спасибо, что дождалась, — поблагодарил он.
— Уверен, что он еще у себя? — спросила женщина, открывая бронированную дверь.
— Мне сказали, он работает допоздна.
— Не забудь наш уговор: ты не признаешься, кто тебе помог.
— Можешь не беспокоиться.
Сервас услышал, как открылась дверь в его палату, и на секунду по-настоящему испугался.
— Боже, как вам удается все время вляпываться в подобные истории? — громким, хорошо поставленным голосом произнесла Кати д’Юмьер.
— Все не так страшно, как выглядит, — облегченно улыбнулся он.
— Знаю. Я поговорила с врачами. Ну и видок у вас, Мартен… Вы напоминаете мне итальянского артиста из фильма шестидесятых… «Царь Эдип»…
Губы Серваса снова разъехались в улыбке, он почувствовал, как натянулась закрывающая глаза, лоб и виски повязка.
— Хочешь кофе? — спросил другой голос.
Майор опознал своего лейтенанта и протянул руку за стаканчиком.
— Я думал, посетителей выгоняют ровно в восемь. Который сейчас час? — спросил он.
— Семнадцать минут девятого, — ответил Эсперандье. — Для нас сделали исключение.
— Мы скоро уйдем, — пообещала прокурорша, — дадим вам отдохнуть. Думаете, кофе — хорошая идея? Кажется, вам недавно сделали укол успокоительного?
— Сделали…
Сервас хотел воспротивиться, но медсестра даже слушать не стала, и он понял, что сопротивляться бесполезно. Кофе оказался на редкость невкусным, но у сыщика так пересохло в горле, что он готов был выпить любую дрянь.
— Я пришла сюда как друг, Мартен. Расследование находится в юрисдикции суда высшей инстанции департамента Ош, но лейтенант по старой дружбе объяснил мне подоплеку дела. Если я правильно поняла, вы считаете, что один и тот же человек много лет убивает людей из-за автобусной аварии, то есть мотив — та давняя трагедия?
Сервас кивнул. Они подобрались совсем близко… Копать следует именно в этом направлении: Круг, авария, смерть пожарного, смерть шофера автобуса… Все так очевидно. Но у сыщика все-таки оставалось сомнение. Оно возникло, когда они с Циглер ехали на озеро. Что-то не складывалось… Деталь, не вписывающаяся в общий ряд. К сожалению, ему никак не удавалось понять, какая именно, в том числе из-за мигрени.
— Если не возражаете, давайте отложим до завтра, у меня раскалывается голова.
— Конечно, и простите мой напор, — извинилась Кати д’Юмьер. — Мы все обсудим, когда вам станет легче. У нас нет никаких новостей о Гиртмане, но мы поставили пост у дверей вашей палаты.
Майор содрогнулся. «Вот ведь беда, — подумал он, — все жаждут оборонять эту дверь».
— Не стоит. Никто не знает, что я здесь, кроме врачей «Скорой» и нескольких жандармов.
— Конечно, но мы не можем не учитывать, что Гиртман уже несколько раз проявил себя, и мне это не нравится, Мартен, совсем не нравится.
— У меня под рукой кнопка вызова сестры. На всякий случай.
— Я ненадолго задержусь. На всякий случай, — передразнил Серваса Эсперандье.
— Вот и хорошо. Завтра, надеюсь, вам станет легче, и мы подведем предварительные итоги. Если понадобится, вручим вам белую тросточку, как у настоящих слепцов, — подвела итог Кати и пошла к двери.
Сервас махнул ей рукой.
— Спокойной ночи, Мартен.
— Ты же не собираешься просидеть здесь всю ночь? — спросил он, когда дверь за д’Юмьер закрылась.
— Ты предпочел бы медсестричку? — ухмыльнулся Венсан, передвигая кресло. — Какой смысл, если пациент не может оценить, красотка она или урод?
Циглер захлопнула папку. Златан Йованович не спускал с нее глаз, и взгляд у него был нехороший. Пока Ирен читала, он размышлял и прикидывал, что делать дальше. Она не знала, поверил ли толстяк ее обещанию уйти и все забыть, или нет. Он наверняка отметил для себя тот факт, что она не показала ему ни ордера, ни судебного поручения. Циглер насторожилась.
— Я это забираю, — сказала она, постучав пальцем по папке.
Йованович никак не отреагировал. Циглер встала. Он тоже поднялся. Его огромные ручищи безвольно висели вдоль тела. Дрисса Канте не ошибся: этот бугай весит килограммов сто тридцать, не меньше. Он медленно обошел стол. Ирен не отходила от своего стула: тактически было правильным пропустить его вперед. Но Йованович не сделал попытки напасть на нее и вышел в темный коридор. Циглер последовала за ним, упираясь взглядом в широкую спину. Она осторожно достала из кармана комбинезона оружие и пропустила момент, когда он метнулся вправо и исчез за дверью. Ирен взвела курок и крикнула:
— Йованович! Не дурите! Выходите немедленно!
Она вглядывалась в темноту открытой двери, до которой было не больше метра, не решаясь двинуться с места. Ей совсем не хотелось, чтобы стотридцатикилограммовая туша вывалилась из засады и измолотила ее кулаками, больше похожими на дубины.
— Вылезайте, черт бы вас побрал! Я не задумываясь пристрелю вас!
Детектив не ответил. Проклятье! Думай! Он наверняка стоит в углу за дверью с тяжелым предметом в руке, а может, и с пушкой. Она держала свой пистолет двумя руками, как учили в академии, потом медленно потянулась левой рукой к карману, где лежал айфон.
Внезапно раздался щелчок, и у нее зашлось сердце. Свет погас, и вся квартира погрузилась в темноту. Потом молния на секунду осветила коридор, прогремел гром, и снова стало темно. Единственным источником освещения остались уличные фонари и неоновая вывеска кафе. Струи дождя стекали по оконным стеклам, отбрасывая на пол черные змеящиеся тени. Циглер нервничала все сильнее. Она сразу поняла, что Йованович опытный и очень опасный человек. Неизвестно, чем толстяк занимался раньше, но он знал все хитрости сыска. Жужка при таких обстоятельствах сказала бы: «Стремно».
Следователь Сарте запирал дверь кабинета, когда в коридоре раздались шаги.
— Как вы сюда попали?
— Я депутат, — усмехнулся посетитель.
— Этот дворец правосудия — настоящий проходной двор… Кажется, мы не уславливались о встрече. Мой рабочий день закончился. Вас, кажется, пока не лишили депутатской неприкосновенности, — съязвил Сарте. — Но можете быть спокойны: я выслушаю вас, когда придет время, и задам еще много вопросов. Наши… отношения только начались.
— Я вас надолго не задержу.
Следователь даже не пытался скрыть свое негодование. Все политики одинаковы! Считают себя выше закона, думают, что служат стране, государству, а на самом деле заботятся только о собственных интересах.
— Что вам нужно, Лаказ? — спросил он, даже не пытаясь быть вежливым. — У меня нет времени на интриги.
— Я хочу сделать признание.
На небе полыхнула молния, задрожали стекла, и в тот же момент завибрировал телефон, напугав Серваса. Он протянул руку, пытаясь нащупать его на тумбочке, но Эсперандье оказался проворней.
— Нет, я его помощник… Да, он рядом… Сейчас, мадам…
Венсан вложил сотовый в ладонь Сервасу и вышел в коридор.
— Слушаю…
— Мартен? Ты где?
Марианна.
— В больнице.
— В больнице? — По голосу он понял, что она изумлена и напугана. — Что случилось?
Сервас рассказал.
— Боже мой! Хочешь, я приеду?
— Уже восемь, тебя не пропустят, — ответил он. — Приезжай завтра, если хочешь. Ты одна?
— Да. Почему ты спрашиваешь?
— Запри дверь и ставни. И никому не открывай. Договорились?
— Ты меня пугаешь, Мартен.
«Мне тоже страшно, — едва не признался он. — Я умираю от страха. Беги. Не оставайся одна в пустом доме. Переночуй в другом месте, пока этого психа не задержат…»
— Ничего не бойся, — сказал он. — Сделай, как я сказал.
— Мне звонили из суда. Юго завтра выпустят. Он плакал, когда мы говорили по телефону. Надеюсь, этот ужасный опыт его не…
Марианна не закончила фразу. Ее переполняли облегчение, радость за сына и тревога за него.
— Может, отпразднуем втроем?
— Хочешь сказать…
— Юго, ты и я, — подтвердила она.
— Марианна, ты не… торопишь события? Я тот самый легавый, который его посадил…
— Наверное, ты прав. — Она была явно разочарована. — Хорошо, отложим.
— Ужин, о котором ты говоришь… это значит, что…
— Прошлое — это прошлое, Мартен. Но «будущее» — тоже красивое слово, не так ли? Помнишь наш секретный язык? Только мы вдвоем.
Еще бы он не помнил! Сервас нервно сглотнул. Почувствовал, что на глаза навернулись слезы. Наверняка это действие лекарства, выброс адреналина, пережитые за день волнения.
— Да… да… конечно, — ответил он сдавленным голосом. — Позаботься о себе, пожалуйста… Я… До скорого.
Пять минут спустя телефон снова зажужжал. Эсперандье снова ответил, потом отдал телефон своему шефу.
— Майор Сервас?
Мартен сразу узнал этот юный голос, только звучал он иначе, чем при их последнем разговоре.
— Только что звонила мама. Директор тюрьмы сказал, что меня выпустят завтра, рано утром, что все обвинения сняты.
До Серваса доносились привычные звуки тюремной жизни.
— Я хотел вас поблагодарить…
Сыщик почувствовал, что краснеет. Он просто сделал свою работу. Но парень по-настоящему взволнован.
— Вы… классно поработали. Я знаю, чем вам обязан.
— Расследование не закончено, — поспешил напомнить Сервас.
— Да, я знаю, у вас ведь есть другая версия… Та автобусная авария?
— Ты тоже был в автобусе, Юго. Я хочу, чтобы мы об этом поговорили. Как только будешь готов. Нелегко ворошить горестные воспоминания. Но мне очень нужно, чтобы ты рассказал мне все подробности трагедии.
— Конечно. Я понимаю. Вы считаете, что убийцей может оказаться один из выживших?
— Или родственник одной из жертв, — уточнил Сервас. — Мы выяснили… — Он не был уверен, стоит ли продолжать. — Мы уверены, что шофера автобуса тоже убили. Как Клер, Элвиса Эльмаза и капитана пожарной службы… Таких совпадений не бывает. Мы близки к разгадке.
— О господи, — пробормотал Юго. — Возможно, я его знаю…
— Возможно.
— Не хочу дольше вам докучать. Отдыхайте и поправляйтесь поскорее… И помните, я ваш вечный должник. До свидания, Мартен.
Сервас положил телефон на тумбочку. Странно, но он был растроган.
— Если я вас правильно понял, — проговорил изумленный следователь, — в вечер убийства Клер Дьемар вы были в Париже — встречались с вероятным будущим кандидатом от оппозиции на будущих президентских выборах.
Судейский чиновник больше не торопился уйти домой. Совсем не торопился. Поль Лаказ кивнул.
— Именно так. Я вернулся ночью, на машине. Мой водитель может это подтвердить.
— В случае необходимости вы, конечно, назовете имена других людей, которые подтвердят ваши слова? Например, этот самый член оппозиции? Или его сотрудники?
— Только в самом крайнем случае. Надеюсь, до этого не дойдет…
— Почему вы не признались раньше?
Депутат печально улыбнулся. Дворец правосудия опустел, коридоры заполнила тишина. Они напоминали заговорщиков. По сути, так оно и было.
— Вы прекрасно понимаете, что если это всплывет, с моей политической карьерой будет покончено… И вы, как и я, знаете, что наше правосудие не умеет хранить тайну, рано или поздно утечка в прессу обязательно случается. Вам должно быть ясно, как трудно — почти невозможно — для меня вести беседу в официальных кабинетах, будь то прокуратура или полиция.
Следователь поморщился. Он не любил, когда при нем подвергали сомнению честность служителей Фемиды.
— Вы подвергли свое политическое будущее колоссальному риску, вас действительно могли лишить депутатской неприкосновенности и арестовать.
— Я попал в цейтнот. Нужно было рискнуть, выбирая между двух зол. Я не мог знать, что моя секретная встреча состоится в тот самый вечер, когда… произошло то, что произошло. Вот почему вы должны как можно скорее найти убийцу. Я буду чист от всех обвинений, те, кто допускали, что я могу быть виновен, лишатся доверия, и тогда я снова выйду на авансцену в роли честного политика, которого пытались замарать, чтобы устранить.
— Но зачем вы признались сегодня и почему мне?
— Мне стало известно, что у вас появился другой след… та история с автобусом…
Следователь нахмурился. Этот депутат хорошо осведомлен.
— И?
— Возможно, теперь нет нужды записывать этот… неформальный разговор. Да и секретаря суда я нигде не вижу… — Поль театрально огляделся по сторонам.
Сарте сдержанно улыбнулся в ответ.
— Отсюда этот поздний визит…
— Я питаю к вам полное доверие, господин следователь, — проникновенным голосом произнес Лаказ. — К вам, но не к вашим сотрудникам. Многие хвалили мне вас за честность.
Лесть была грубой, но подействовала, хотя Сарте ничем не выдал своих чувств. Ведя приватную беседу с депутатом, который счел возможным посвятить его в тайны политического закулисья, он вырос в собственных глазах.
— Сведения о ваших отношениях с этой преподавательницей начали просачиваться в прессу, — заметил он. — Это тоже может навредить карьере. Особенно учитывая состояние здоровья вашей жены.
Политик нахмурился, но тут же сделал отстраняющий жест рукой, не соглашаясь с аргументом собеседника.
— Намного меньше, чем сговор с потенциальным соперником или убийство, — возразил он. — Письмо, которое я написал Клер незадолго до ее смерти, обязательно попадет в руки журналистов. В нем говорится, что я решил порвать с ней и посвящу все свободное время болеющей жене. Подчеркиваю: я действительно написал это письмо. Но не собирался его обнародовать…
Сарте посмотрел на собеседника взглядом, в котором отвращение смешивалось с восхищением.
— Скажите мне только одно: вы пошли на чертовский риск и встретились с гипотетическим кандидатом от оппозиции на следующих президентских выборах, потому что решили повторить маневр Ширака образца тысяча девятьсот восемьдесят первого года? Вы гарантируете ему голоса ваших сторонников во втором туре президентских выборов, а через пять лет становитесь его соперником, так?
— Сегодня не восемьдесят первый, — поправил следователя Поль. — Члены моей партии станут голосовать за кандидата от оппозиции только в том случае, если сочтут его экономическую программу разумной. И будут недовольны политикой нашего нынешнего президента… Боюсь, ему в любом случае не удастся переизбраться на второй срок, он теряет популярность.
— Вы рассчитываете, что человек, с которым вы встречались в прошлую пятницу, выиграет первичные выборы и станет кандидатом от оппозиции на президентских выборах, — констатировал Сарте, которого все больше забавляла эта игра. — Через два года…
Лаказ улыбнулся в ответ.
— Риск — благородное дело.
В дверь постучали. Сервас повернул голову и услышал, как Эсперандье заворочался в своем кресле.
— Ой, извините, — произнес молодой мужской голос. — Я заглянул посмотреть, заснул он или нет.
— Все в порядке, — сказал лейтенант, закрыл дверь и вернулся в кресло.
Жизнь в отделении начала затихать, только дождь барабанил по стеклам да гремел время от времени гром.
— Кто это был?
— Санитар — или интерн…
— Иди домой, — велел Сервас.
— Еще чего, мне и здесь неплохо.
— Кто караулит Марго?
— Самира и Пюжоль. И два жандарма.
— Езжай к ним. Там ты будешь полезней.
— Уверен?
— Если Гиртман целит в меня, он нападет на Марго. — Голос Мартена дрогнул. — Он даже не знает, что я здесь. Кроме того, его жертвами всегда были женщины… Я беспокоюсь, Венсан, очень беспокоюсь за Марго. Хочу, чтобы вы с Самирой были рядом с моей девочкой.
— Ты еще помнишь, что в тебя стреляли?
— Повторяю — никто не знает, что я в больнице. Одно дело — гнаться за человеком по лесу с ружьем и совсем другое — покушаться на пациента в больничной палате.
Сервас догадывался, что его помощник пребывает в раздумьях.
— Ладно. Можешь на меня рассчитывать. Я не оставлю Марго без присмотра ни на секунду.
Эсперандье вложил в руку Серваса его мобильный.
— На всякий случай, — сказал он.
— Ладно. Беги. И позвони, как только будешь на месте. Спасибо, Венсан.
Хлопнула дверь, и в палате стало тихо, только гремел где-то далеко гром, один раскат сменял другой: гроза готовилась взять больницу в кольцо.
На улице резко просигналила машина, следом загрохотал гром. Циглер почувствовала движение у себя за спиной, поняла, что он появился через другую дверь, зайдя ей в тыл; она обернулась, но опоздала… От резкого удара кулаком в висок женщина рухнула на колени и на мгновение утратила способность ориентироваться во времени и пространстве. В ушах сильно шумело, так что она едва успела отклониться, чтобы смягчить шок.
Второй удар он нанес ногой по ребрам; она задохнулась, согнулась пополам и мешком свалилась на пол. Он хотел ударить ее в живот, но не достал — она свернулась в клубок, подтянув колени и локти к груди, — разъярился и принялся пинать свою жертву куда попало.
— Грязная потаскуха! Решила меня поиметь? За кого ты меня принимаешь, гадина?
Он орал, брызгал слюной и все бил и бил. Боль была просто ужасная. Циглер казалось, что ее спина и руки превратились в месиво. Он нагнулся, схватил ее за волосы и ударил лицом об пол, сломав нос. На мгновение Ирен показалось, что она вот-вот лишится чувств. Он схватил ее за лодыжки, навалился всем телом на спину, придавил коленом поясницу и защелкнул на запястьях тонкие пластиковые наручники.
— Проклятая идиотка! Ты понимаешь, что́ я теперь буду вынужден сделать? Понимаешь?
Ярость в его голосе смешивалась с жалостью к себе. Он мог прикончить ее прямо сейчас — застрелить или проломить голову, — но все еще сомневался: убийство полицейского — грань, которую нелегко перейти. Возможно, у нее все еще есть шанс…
— Не дури, Златан! — гнусавым голосом произнесла Циглер. — Канте в курсе, мое начальство тоже. Убьешь меня — получишь пожизненное!
— Заткнись!
Он снова ударил ее ногой — на сей раз не так сильно, но попал по травмированному месту, и она скривилась от боли.
— Считаешь меня дураком? Ты даже значок не показала! У тебя нет ордера! С Канте я разберусь. Кто еще в курсе?
Еще один удар. Ирен сцепила зубы.
— Не хочешь говорить? Ничего, я и не таких строптивых обламывал…
Он сплюнул на пол. Обшарил ее карманы, забрал айфон и валявшееся на полу оружие. Прежде чем уйти, он расстегнул молнию на кожаной куртке Ирен, погладил ее грудь и вышел, бросив жертву в коридоре.
Сервас не спал. Просто не мог заснуть. В голове крутилось слишком много вопросов. Кофеин будоражил кровь, соревнуясь в гонке по венам с адреналином и бромазепамом.
В палате было очень тихо. За окном бушевала гроза. Время от времени кто-то проходил по коридору мимо двери. Мартен попытался представить, как выглядит комната, но ничего не вышло. Повязка на глазах ощущалась как жесткая неудобная маска для сна. Он был совершенно растерян.
Сервас размышлял, глядя в пустоту.
Найденный в «Мерседесе» труп доказывает его правоту: убийства связаны с автобусной аварией. Стычка капитана пожарной команды с отморозками была, вероятней всего, инсценирована для отвода глаз. Псевдобомжей так и не нашли. Убийца (или убийцы?) проявил чудеса ловкости: сложно — если вообще возможно — связать драку в Тулузе и исчезновение человека, случившееся три года спустя в ста километрах от города. Сервас не сомневался, что всплывут новые дела, появятся другие действующие лица, имеющие отношение к той трагической ночи…
И все-таки что-то не складывалось.
К нему вернулось ощущение недоговоренности, мертвой зоны, которую пока не удалось прояснить. Если смерти шофера и пожарника были насильственными, убийца постарался тщательно замаскировать их под несчастные случаи… С Клер Дьемар поступили иначе…
Обезболивающее наконец подействовало. Боль отступила, но голова кружилась. Видимо, Братец Морфин вышел в лидеры. Сервас проклял врачей, медсестер и весь остальной персонал. Ему нужна ясная голова. Работоспособная. В душе расцветал ядовитый цветок сомнения. Клер Дьемар убили способом, который железно привязывает его к аварии. Фонарик в горле, подсвеченная ванна, куклы в бассейне… Убийца впервые сознательно указал на эту связь, впервые сделал ее такой очевидной. В смерти пожарного, утонувшего в Гаронне, как и в гибели шофера автобуса, чья машина упала в озеро именно там, где автобус сорвался с обрыва, эта связь тоже присутствует. Но она тщательно замаскирована.
«Здесь ничего такого, — подумал он. — Никакого грима: смерть Клер — прямая отсылка к аварии». Убийца был в ярости и не контролировал себя.
Внезапно все встало на свои места. Почему он не видел то, что все время было у него перед глазами? Он вспомнил, что, найдя в саду Клер окурки, он испытал неприятное чувство, будто кто-то намеренно и очень ловко уводит их в другую, неправильную, сторону… За кулисами драмы угадывалась чья-то тень. Теперь он знал чья. Серваса затошнило. Он надеялся, что ошибается. Молился, чтобы так оно и было, глядя невидящими глазами в темноту. Раскаты грома отдавались в ушах. Внезапно он вспомнил. Конечно. Как он раньше не догадался? Все ясно как день. Он должен был понять. Нужно предупредить Венсана. Немедленно. И следователя…
Сервас нащупал мобильник, нажал большим пальцем на центральную кнопку, потом на маленькие кнопочки, пытаясь набрать номер, поднес трубку к уху, и равнодушный голос ответил, что он ошибся номером. Еще одна попытка. Тот же ответ. Звонок… Он нашел провод, надавил на кнопку. Подождал. Никакого результата. Он повторил попытку, потом закричал:
— Есть тут кто-нибудь?!
Нет ответа! Проклятье, куда они провалились? Он откинул простыню, сел на край кровати и спустил босые ноги на кафельный пол. Из глубины подсознания выплыло очередное странное ощущение. Есть что-то еще… «что-то», случившееся уже здесь, в больнице, в этой палате. Сегодняшняя встряска мешала мыслить ясно. Успокоительное подействовало: он отяжелел, чувствовал себя разбитым, но должен был во что бы то ни стало сохранять ясность сознания. Он думал о чем-то важном. Жизненно важном…
