Сервас любил это чувство близящейся развязки, когда все разрозненные фрагменты дела начинают складываться в общее целое. Барабанный бой в груди. Легкое дыхание. Цокот копыт. Гул победы. Нога на педали акселератора, жаркое марево воздуха миражом колышется на горизонте, под бледно-молочным небом.

Сыщик вспомнил о Сантосе и предстоящей разборке с Генеральной инспекцией. Он знал, что, если быстро раскроет дело, ГИНП вынуждена будет пойти на уступки. Но что будет, если он посадит под замок медиалюбимца, будущего герольда правящей партии, «неприкасаемого»? Что, если они захотят заставить его заплатить за такую дерзость? Конечно, захотят, еще бы им не захотеть! А он взял и поднес им свою голову на подносе, напав на парковке на честного гражданина… Впрочем, сейчас это его совсем не волновало. Главенствовало возбуждение охотника, почуявшего, что лиса попалась в силок.

«Лиса» выглядела неважно. Во время их последний встречи Лаказ проявил бойцовские качества, сегодня же он напоминал нокаутированного боксера. Выглядел потухшим. Он послал собеседнику свою знаменитую улыбку, больше похожую на гримасу: смеялся только рот, глаза — нет. Он выслушал Серваса совершенно спокойно, ни один мускул не дрогнул на его лице при известии о предательстве жены.

— Если я правильно помню, майор, — сказал депутат, — вы тоже учились в Марсаке? Язык и античные цивилизации, так? Это были мои любимые предметы. Как и театр. — Лаказ играл с ножом для разрезания бумаги, пробуя острие указательным пальцем. — Вы наверняка помните, что такое hybris…

Сервас не ответил ни «да», ни «нет» и не шелохнулся, молча глядя на Лаказа. Еще одна история о схватке альфа-самцов — у кого больше, чья струя длиннее… На сей раз Лаказ знал, что проиграл, и просто пытался «спасти лицо».

— Любой, кто хотел возвыситься на непомерную высоту, навлекал на себя ревность и гнев богов. Кажется, боги сделали мою жену орудием своей мести… Женщины воистину непредсказуемы.

В этом Сервас был согласен с Лаказом, но показывать этого не стал.

— Ваша жена сказала правду? — строго спросил он.

Они снова встретились в ультрасовременном доме в богатом квартале, выстроенном в сердце леса. Так пожелал депутат, когда майор позвонил в мэрию. Госпожа Лаказ поздороваться не вышла… Солнце проникало в комнату через жалюзи, освещая черные стены, завешанные фотографиями «во славу» хозяина здешних мест.

— Да.

— Вы убили Клер Дьемар?

— Полагаю, я должен напомнить, что вы не можете вести расследование без ордера, а чтобы получить этот ордер, меня должны лишить депутатской неприкосновенности. Кроме того, мне следует немедленно вызвать адвоката, но я отвечу на ваш вопрос: нет, майор, я ее не убивал; я любил Клер, а Клер любила меня.

— Юго Бохановски изложил мне иную версию: по его мнению, Клер собиралась расстаться с вами.

— Неужели? И почему же?

— Клер и Юго были любовниками.

— Вы это серьезно? — искренне удивился депутат.

Майор кивнул. Лаказ нахмурил лоб, на его лице отразилось сомнение.

— Мальчишка выдумывает… Клер никогда мне о нем не рассказывала. А ведь мы строили планы на будущее…

— В прошлый раз вы сами признали, что Клер не хотела, чтобы вы уходили от жены.

— Вы правы. Она не была до конца уверена в собственных желаниях. И не хотела ни о чем слышать, пока Сюзанна в таком… состоянии.

— То есть пока она… жива?

Глаза политика потемнели.

— Скажите честно, Лаказ, вы в последнее время следили за Клер? У вас были сомнения на ее счет?

— Нет.

— Вы знали о ее связи с Юго Бохановски?

— Нет.

— Вы были вместе в пятницу вечером?

— Нет.

Три твердых «нет», три уверенных ответа.

— Где вы были в пятницу вечером?

Вместо ответа — улыбка и непроницаемый взгляд.

— Этого… я не могу вам сказать.

Политик произнес эти слова с улыбкой, в которой была невероятная ирония, словно он внезапно осознал комизм ситуации — и всю ее безнадежность. Сервас вздохнул.

— Черт вас побери, Лаказ! Я буду вынужден обратиться к следователю, и, если вы откажетесь сотрудничать, он наверняка потребует лишить вас депутатской неприкосновенности. Вы губите себя и свою карьеру!

— Ошибаетесь, майор. Вот если я отвечу на ваш вопрос, на моей карьере можно будет поставить крест. Я оказался между молотом и наковальней.

Эсперандье слушал один из лучших, по его мнению, ро́ковых альбомов 2009 года — «West Ryder Pauper Lunatic Asylum» Kaсабьяна, вещь под названием «Fast Fuse». Кто-то постучал в стекло с пассажирской стороны. Венсан убавил звук и открыл дверь.

— Нужно кое-кого повидать, — сказал Сервас, садясь в машину.

— А Марго?

— У входа стоит фургон жандармерии, — Мартен кивнул на синюю машину, стоящую у обочины, на дальнем конце дубовой аллеи, перед лугом, — Самира охраняет тылы, Марго в курсе. Я знаю Гиртмана. Он рисковать не станет — не захочет вернуться в камеру.

— И куда же мы направляемся?

— Езжай.

Они въехали в город, Сервас по-штурмански коротко давал указания своему лейтенанту. После разговора с Лаказом энтузиазма у него поубавилось; он не понимал, почему депутат так упорно отказывается говорить, где был в тот вечер. Что-то тут нечисто. У Лаказа есть веские причины хранить молчание. Убийцы себя так не ведут.

Впрочем, нельзя исключать и другой вариант: Лаказ искушен в этой игре, он политик, то есть лицедей и профессиональный лжец.

— Нам сюда, — сказал Сервас.

Университетский кампус стоял на одном из нависающих над городом холмов. Пять корпусов. Совершенно одинаковых. Они въехали на территорию через невысокие ворота, на которых висела табличка «Университетский городок Филиппа-Исидора Пико де Лаперуза», и припарковались под деревьями. Лужайки между зданиями были пустынны: учебный год на факультете естественных наук закончился, и большинство студентов разъехались. Все вокруг казалось заброшенным. Внешне длинное пятиэтажное здание с рядами широких окон выглядело очень авантажно, но, войдя в холл, они поняли, что красивый фасад — не более чем декорация. На стенах висели плакаты: «Мы платим за жилье — мы требуем положенных удобств», «К чертям тараканов!». Лифта не было. Они пошли по лестнице и убедились в справедливости требований: пластиковые натяжные потолки отклеивались, желтая краска на стенах облупилась, на двери душа висела табличка «Не работает». Сервас заметил на полу парочку резвых тараканов. Коллеги из наркоотдела назвали им номер комнаты. 211. Они остановились перед дверью. Внутри орала музыка. Эсперандье постучал и спросил, придав голосу «молодое звучание»:

— Хайзенберг, чувак, ты дома?

Обитатель комнаты вырубил музыку, и они секунд тридцать гадали, ушел Хайзенберг через окно или нет. Потом дверь распахнулась: на пороге стояла тощая девица в майке и шортах. Крашеные белые волосы с черными корнями торчали в разные стороны. Руки у нее были такие худые, что под загорелой кожей проглядывали кости и вены. Она моргала мутными, какого-то неопределенного цвета глазами, пытаясь разглядеть лица незваных гостей.

— Хайзенберга нет? — спросил Венсан.

— Кто вы такие?

— Сюрприз! — весело провозгласил лейтенант, показал удостоверение и отодвинул блондинку, чтобы войти.

Стены были завешаны фотографиями, постерами, афишами и проспектами. Эсперандье узнал Курта Кобейна, Боба Марли и Джимми Хендрикса, идолов молодого поколения, одержимого свободой и увлекающегося наркотиками — тот еще парадокс… Он сразу опознал пропитавший комнату запах: ТГК, тетрагидроканнабинол, в просторечье — гашиш.

— Так что, Хайзенберга нет?

— А зачем?

— Тебя это точно не касается, — ответил Венсан. — Ты его подружка?

Она одарила их ненавидящим взглядом.

— Вам-то что?

— Отвечай на вопрос.

— Отвалите.

— Только после того, как поговорим с ним.

— Вы не из отдела. — Она не спрашивала — утверждала.

— Нет, из уголовного розыска.

— Позвоните им, они скажут, что Хайзенберга трогать нельзя.

— Откуда тебе знать? Он что, твой дружок?

Девушка не ответила, только посмотрела нехорошим взглядом, а потом объявила:

— Я сваливаю.

Блондинка шагнула к двери, Эсперандье схватил ее за запястье, она ощерилась и до крови расцарапала ему предплечье.

— Черт! Мерзавка меня располосовала!

Венсан схватил девушку за другую руку и сильно сжал. Она отбивалась, как разъяренная тигрица.

— Отпусти, грязный легавый! Убери от меня свои мерзкие грабли, ублюдок!

— Успокойтесь! И заткнитесь, если не хотите, чтобы мы вас «закрыли»!

— Я ничего не знаю! Не имеете права так обращаться с женщиной! Отпустите, дерьмаки!

Она шипела и плевалась, как взбесившееся животное. И в тот момент, когда Сервас собрался помочь лейтенанту, со всего размаха ударилась головой об стену.

— Вы меня ударили! — заорала она. — У меня кровь! На помощь! Насилуют!

Эсперандье попытался закрыть ей рот ладонью, чтобы вопли не взбудоражили немногих оставшихся обитателей здания. Она тут же его укусила. Он дернулся, как от удара электротоком, и размахнулся, собираясь влепить ей оплеуху, но Сервас удержал его руку.

— Нет.

Майор отпер дверь, и девушка немного успокоилась. Ее глубоко посаженные глазки метали молнии, она понимала, что попала в ловушку. Лоб у нее кровоточил, на запястьях остались следы от захвата Эсперандье.

— Мы хотим просто поговорить с Хайзенбергом, — спокойно сказал Сервас.

Девушка присела на край кровати, откинула назад голову и начала промокать кровь на лбу полой майки, выставив напоказ крошечную грудь в лиловом лифчике.

— Что вы хотите ему сказать?

— У нас есть вопросы.

— Я — Хайзенберг.

Сервас и Эсперандье переглянулись. На мгновение им обоим пришла в голову мысль, что девица их морочит, но Сервас понял, что это не так. Наркополицейские не сказали, что Хайзенберг — женщина; они наверняка здорово веселились, представляя, какие лица будут у коллег-соперников, когда они «познакомятся» со строптивым осведомителем.

— Сажайте, я все равно не стану отвечать. У меня договор. Это даже где-то записано.

— Мы о нем и слыхом не слыхивали.

— Да вы что? Мне очень жаль, но это работает именно так, парни. Я беседую только с людьми из наркоотдела. Вы не имеете права так со мной обращаться!

— Вынужден тебя огорчить: правила изменились. Звони куратору, если хочешь. Давай. Пусть он подтвердит… Нам нужны ответы, у тебя больше нет иммунитета, так что одно из двух: либо отвечаешь, либо отправляешься за решетку.

Девушка сверлила сыщиков злыми зелеными глазами, пытаясь понять, не блефуют ли они.

— Звони куратору, кому сказано! — Сервас решил надавить.

Она сдалась.

— Что вам нужно?

— Задать несколько вопросов.

— Каких еще вопросов?

— А вот каких: Поль Лаказ — твой клиент?

— Что-о-о?

— Поль Ла…

— Цыпленочек, я знаю, кто такой Поль Лаказ. Вы что, издеваетесь? Думаете, такой, как он, стал бы рисковать, заправляясь у меня? Вы совсем охренели?

— Кто у тебя покупает? Студенты?

— Не только. Шантрапа из Марсака, элегантные богачки с уродливыми рожами, даже рабочие: в наше время кокаин демократизировался — как гольф.

— Ты небось хорошо успеваешь по социологии, да? — съязвил Эсперандье.

Она даже взглядом его не удостоила.

— Как у тебя все устроено? — спросил майор. — Где ты держишь товар?

Она объяснила, что ей помогает «кормилица», так полицейские называют человека, который соглашается брать на хранение товар. Как правило, на такой риск идут нарики в обмен на несколько доз. «Кормилица» Хайзенберга наркоманкой не была: восьмидесятитрехлетняя дама жила одна в собственном доме, и дилерша раз в неделю забегала к ней поболтать.

— У тебя есть список клиентов? — продолжил допрос Сервас.

— Что? — Она вытаращила глаза от изумления. — Нет, конечно!

— Знаешь Марсакский лицей?

Она взглянула на него с подозрением.

— Ну-у…

— Среди твоих клиентов есть лицеисты?

Она кивнула, и Сервас угадал вызов в ее взгляде.

— Угу.

— Что? Не слышу…

— Не только лицеисты…

Мартен ощутил холодок возбуждения.

— Преподаватель? С какого факультета?

Она даже не пыталась скрыть торжествующую улыбку.

— Вот именно, преподаватель. Из Марсака. Из лицея для избранных. Не ожидали?

Сервас смотрел ей в глаза, прикидывая, не блефует ли она.

— Имя! — потребовал он.

— Ну уж нет. Я не стукачка!

— Да что ты! А как же договор с наркоотделом?

— Это совсем другое! — оскорбилась дилерша.

— Знаешь Юго Бохановски?

Она кивнула.

— Давида Жембо?

Тот же ответ.

— Назови имя преподавателя. — Мартен гнул свою линию.

— Не могу, дружок.

— Все, с меня довольно… Ты отнимаешь у меня время… В наркоотделе на тебя есть дело — толстое, как том Талмуда. На сей раз судья не будет таким снисходительным: стоит нам позвонить — и он тебя упечет на… в общем, не на один день.

— Ладно, будьте вы прокляты! Ван Акер.

— Что ты сказала?

— Франсис ван Акер. Так его зовут. Уж не знаю, что он преподает в лицее. Тип с бородкой, воображает, что он — пуп земли.

Сервас молча смотрел на девушку. Франсис… Как ему раньше не пришло в голову?

Сервас заглушил двигатель в центре города. Всю вторую половину дня сыщик размышлял. Он никак не мог абстрагироваться от того, что сказала о Франсисе Марианна. Она утверждает, что бог не наделил их друга никакими талантами и что он всегда завидовал дару Серваса. Мартен как наяву увидел их тогдашнего преподавателя литературы: этот элегантный седовласый человек всегда носил рубашки в тонкую полоску, шелковые шейные платки и шелковый носовой платок в кармашке пиджака. Они с Сервасом часто и подолгу разговаривали после занятий и даже на переменах, а Франсис зубоскалил и утверждал, что старый профессор ищет общества Мартена вовсе не из-за интеллектуального родства душ.

Мартену ни разу не пришла в голову мысль, что ван Акером движет зависть: Франсис всегда находился в центре внимания окружающих, у него был свой узкий круг почитателей, так что завидовать, по логике вещей, должен был Мартен.

Слова Марианны звучали у него в мозгу: «Твой лучший друг, альтер эго, брат… он хотел одного — отнять у тебя то, чем ты больше всего дорожил…» Да, Сервас ненавидел Франсиса за то, что тот отбил у него любимую женщину, но все равно считал их дружбу… священной. Видимо, ван Акер чувствовал то же самое, иначе не сказал бы пять дней назад: «Ты был моим старшим братом, моим Симором… В тот день, когда ты пошел работать в полицию, мой брат покончил с собой — так я это ощутил». Что это, ложь? Неужто Франсис ван Акер и впрямь так завидовал тем, кто талантливее, одареннее или красивее его, что жаждал отомстить? Возможно ли, что его саркастический ум скрывал глубинный комплекс неполноценности? Что он манипулировал Марианной и соблазнил ее только ради того, чтобы потрафить своему чувству ущербности, зная, как она уязвима? Гипотеза слишком абсурдна, чтобы рассматривать ее всерьез.

Марианна… Почему она не звонит? Ждет, что он первым наберет номер? Боится, что Сервас истолкует ее звонок как попытку манипулирования, ведь он может вытащить Юго из тюрьмы? Или дело в чем-то другом? Мартен не находил себе места от беспокойства. Он хотел как можно скорее увидеть Марианну, ему было плохо без нее: это чувство было сродни ломке… Сервас не забыл, чего ему стоило излечиться от Марианны, но уже раз десять готов был набрать ее номер и десять раз останавливал себя. Почему? Одному богу известно… А как вписывается в общую картину Элвис? На него покушались, он на грани жизни и смерти, но собирает последние силы и просит Серваса покопаться в его прошлом. И, наконец, Лаказ. Он играет в молчанку и не желает говорить, где находился в пятницу вечером. У депутата был мотив и не было алиби… Лаказа уже четыре часа допрашивали — как свидетеля — в кабинете судьи, но господин депутат хранит самоубийственное молчание… Элвис, Лаказ, Франсис, Гиртман: персонажи этой драмы водили вокруг него хоровод, как будто играли в жмурки. Он стоял в центре, с повязкой на глазах и вытянутыми вперед руками, и должен был определить убийцу на ощупь.

Сервас вылез из джипа, запер дверь и пошел по маленькой улочке, застроенной внушительными буржуазными домами, стоящими в садах. Вдоль тротуаров было припарковано много машин. Одно место Сервас нашел, но его не устраивало соседство с уличным фонарем.

Он вернулся в центр города, отыскал магазин рыболовных принадлежностей и успел войти в него до закрытия. Старик-продавец бросил на сыщика задумчивый взгляд, услышав, что ему требуется удилище — неважно, с катушкой или без, но достаточно жесткое и длинное. В конце концов Мартен покинул магазин с телескопической удочкой из фиброволокна, собирающейся из шести частей и достигающей четырех метров в длину.

Майор вернулся на место, неся удочку на плече, прошел вдоль тротуара, косясь вправо и влево, остановился под фонарем и ударил — дважды, коротко и сильно. Лампа разбилась со второй попытки. Операция заняла не больше трех секунд, после чего Сервас удалился — как ни в чем не бывало.

Через пять минут джип был припаркован на нужном месте; оставалось молиться, чтобы никто ничего не заметил. Темнота медленно обволакивала улицу, в домах стали зажигаться окна.

Франсис ван Акер жил в большом доме в форме буквы «Т», выстроенном в начале прошлого века. Сервас угадывал его очертания сквозь сосны и густую листву ивы. Дом ван Акера стоял на небольшом пригорке и подавлял соседние строения своей массивностью. В тройном эркере второго этажа, на правой стороне дома, горел свет. Эркеры нависали над зимним садом в стиле барона Османа — с колоннами, сводчатыми элементами и зубчатой резьбой из кованого железа.

Сервас подумал, что вилла очень похожа на своего хозяина: то же высокомерие, та же гордыня. В остальных окнах света не было. Мартен вытащил из кармана пачку сигарет и спросил себя, чего ждет от этого наблюдения. Он не может сидеть в засаде каждый вечер. Сыщик подумал о Венсане и Самире и ощутил неприятный холодок. Он доверял своим помощникам и знал, что Венсан принимает задание близко к сердцу, потому что хорошо знает Марго, а Самира, несмотря на всю свою внешнюю экстравагантность, одна из лучших в отделе расследований… Вот только противник сильно отличается от их привычных «клиентов».

Следующие два часа Сервас наблюдал за домом и редкими прохожими на улице: кто-то из соседей поздно возвращался с работы, другие выносили мусор или выгуливали собаку. В гостиных включались телевизоры, в окнах загорался свет. Сервас не мог вспомнить, где прочел меткое высказывание: «Повсюду, где светится экран телевизора, в кресле сидит человек, который не читает». Ему ужасно хотелось вернуться домой, раскрыть на коленях книгу и послушать под сурдинку Малера.

Этим вечером Циглер вернулась поздно. В последний момент пришлось разбираться с пьяной дракой в одном из баров в Оше. Два типа так набрались, что драться не могли, зато попытались устроить поножовщину, а когда появилась полиция, начали омерзительно слезливо сокрушаться о себе, и Ирен пожалела, что нет правонарушения, квалифицируемого как «придурковатость высшего разряда» — тогда она смогла бы посадить их. Она сбросила влажную от пота форму и отправилась под душ. Жужка прислала ей на мобильный целых три сообщения, но день вышел слишком утомительным, и у Циглер не было ни сил, ни желания перезванивать подруге. Ничем веселым она поделиться не могла… Кроме того, ей было чем заняться.

Женщина открыла окна, чтобы впустить вечернюю прохладу, но это мало что дало. В жандармерии царила тишина. Ирен включила телевизор, приглушила звук, поставила в микроволновку пиццу с говядиной, грудинкой, луком, соусом барбекю и моцареллой, надела пижаму и села за компьютер.

Она дула на ломоть пиццы, чтобы остудить сыр, отпивала джин с тоником из большого, запотевшего от льда стакана и одновременно нажимала на клавиши.

На экране монитора появилась фотография вырезанных на стволе букв «Дж. Г.», которые нашел Мартен. Снимок переслал Эсперандье. Ирен открыла в новом окне Карты Google, набрала слово «Марсак», получила изображение со спутника, максимально увеличила масштаб и медленно подвела стрелку курсора к левому берегу озера. Снятые из космоса дома казались настоящими дворцами в миниатюре: теннисные корты, служебные и хозяйственные постройки, лесопарки, понтоны для катеров и детские площадки. Застроенная полоса составляла от силы два километра в длину, роскошных домов было не больше десяти. Вилла Марианны Бохановски находилась на границе с лесистыми рощами, высаженными на западном и южном берегах озера и сливавшимися в густой, тянущийся на много километров лес.

Ирен переместила курсор и обнаружила метрах в двухстах от западной оконечности сада Марианны идущую через лес дорогу. Дорога описывала букву «J», верхний конец имел направление на север, петля спускалась к западу. В центре петли находилась площадка для отдыха. Ирен разглядела два стола для пикника. Гиртман, скорее всего, «стартовал» именно отсюда. Слабое разрешение и густая листва не позволяли разглядеть, есть ли там тропинка. Циглер решила, что завтра же отправится на место, если жара не перебудоражит дежурных зануд. Эксперты обследовали территорию вокруг родника и, по словам Эсперандье, ничего не нашли. Но искали ли они за границей участка? Очень сомнительно. Циглер чувствовала растущее возбуждение: появился совсем новый след. Ей больше не нужно собирать по крохам информацию в чужих компьютерах и пыльных папках: Мартен пообещал сразу передавать ей все данные и сведения. Марсакское расследование занимает все его время, ни на что другое сил не остается, а двое его помощников наблюдают за Марго.

Парижская группа пока никого не прислала. Мейл и вырезанные на стволе буквы — этого явно недостаточно, чтобы получить финансирование. Но рано или поздно наблюдение с Марго снимут, Мартен закроет дело, и полиция займется расследованием вплотную. Циглер знала, что, если ей удастся совершить прорыв, Мартен не присвоит результаты себе. Его начальство будет в бешенстве, но никто не сможет оспорить тот факт, что она продвинулась в деле, в котором уже много месяцев безуспешно ковыряются десятки следователей.

«Почему ты думаешь, что преуспеешь?» Следующие два часа Ирен готовила взлом компьютерной системы тюрьмы, где сидела Лиза Ферней. Сначала нужно было найти на хакерском форуме ботнет, программу-робот. Циглер были известны многие пиратские форумы, заходила она на них давно, но редко. Стаж заменяет пиратам визитную карточку. Новички — их называют «newbies» — должны предоставить доказательства своих «подвигов» — совсем как в бандах или преступных сообществах. Циглер, конечно, подключалась анонимно, через специальный веб-сайт, то есть через прокси-сервер, заметавший ее следы в Интернете и изменявший IP-адрес. Она выбрала из длинного списка анонимизаторов, среди которых были и платные, и бесплатные, сайт Astrangeriswatching.com, вошла и прочла высветившееся на экране приветствие:

В конце концов — пришлось потрудиться! — Ирен получила вариант программы, написанной по мерке знаменитой программы «Зевс», королевы «троянских коней». («Никак нам не расстаться с античностью», — мысленно хихикнула она.) Закодированная в C++, совместимая со всеми версиями «Windows», «Зевс» внедрилась в миллионы компьютеров по всему миру, заразив их, включая машины «Bank of America» и НАСА. Второй маневр заключался в поиске слабого места, прорехи в компьютерной системе тюрьмы. Для этой цели у Циглер имелся адрес самого директора — она записала его перед тем, как уйти. Ирен ввела ботнет в документ PDF, невидимый для «противопожарных» устройств и антивирусов Министерства юстиции, и перешла к третьей фазе: «социальный инжиниринг», как и в знаменитой античной сцене, был призван убедить жертву собственной рукой активировать расставленную ловушку. Она отправила директору файл через мейл, пояснив, что прикрепила некоторые сведения о «пансионерке», с которыми он должен ознакомиться. Единственным слабым местом ее метода была необходимость посылки «троянца» с собственного адреса. Допустимый риск. Если кто-то поймет, что его атаковали, она скажет, что тоже является жертвой. Как только директор кликнет по документу, «Зевс» внедрится в файлы жесткого диска и сделает это так незаметно, что хозяин компьютера даже не поймет. Он откроет файл, увидит ошибку и удалит его, потом, возможно, позвонит и потребует объяснений, но будет слишком поздно. Программа успеет свить гнездо.

Внедрившись, ее персональная версия «Зевса» составит карту компьютерной системы тюрьмы, и Циглер получит ее, едва директор выйдет в Интернет. Всё будет происходить в режиме реального времени, она прочтет карту и нацелится на нужные файлы. Потом даст команду со своего сервера, «Зевс» с ней ознакомится и при следующем подключении пошлет ей запрошенные файлы. И так до тех пор, пока она не соберет всю нужную информацию, после чего прикажет «Зевсу» самоуничтожиться, и программа исчезнет. Никто не узнает, что атака имела место. Никто не сможет добраться до нее.

Покончив с первым делом, Циглер перешла к следующему. На короткое мгновение ее охватил стыд, но она все-таки взломала — в очередной раз! — компьютер Мартена, утешаясь мыслью, что действует в их общих интересах и экономит всем время. В конце концов, это рабочий компьютер… Ирен предполагала, что, захоти Сервас спрятать некие вещи, он поместил бы их в персональный ноутбук. Ирен проглядела почту и занялась жестким диском, быстро просмотрела некоторые папки и вдруг нахмурилась. Что это за программа? В последний раз ее здесь не было… У Циглер была особая память на такие вещи. Впрочем, возможно, тут нет ничего особенного… Она продолжила просмотр и снова насторожилась. Мозг подал сигнал тревоги: новый подозрительный файл. Она смешала себе еще один коктейль, вернулась к экрану и погрузилась в задумчивость, увидев результат сканирования жесткого диска. Система безопасности Министерства внутренних дел никогда бы не пропустила программу, опознанную как «враждебная», а Мартен не из тех, кто пренебрегает мерами безопасности. Получив подозрительный мейл или сообщение от неизвестного лица, он не стал бы его открывать, а сбросил бы в корзину или попросил компьютерщиков посмотреть, что к чему. Значит, программу внедрил человек, имевший непосредственный доступ в кабинет Серваса.

Кто-то поработал с компьютером…

Циглер не знала, как поступить. По логике вещей, она должна предупредить Мартена. Но так она раскроет свой способ получения информации. Как он отреагирует? Ирен сидела, поставив локоть на стол, и машинальным движением ерошила волосы. Для начала нужно попытаться как можно больше узнать о злоумышленниках. Она схватила блокнот, ручку и принялась составлять список, но почти сразу поняла, что вариантов немного:

Двух последних Мартен вряд ли оставил бы надолго без присмотра, значит, они вряд ли успели бы перейти к действиям. Она добавила последнюю строчку: