Было 5.30 утра, новый день уже занимался, когда Дрисса Канте начал пылесосить кабинет 2.84. Никто не хочет чистить ковры и смахивать пыль со столов и компьютеров, не об этом мечтают детишки в Африке и Европе, но Дрисса, к его собственному удивлению, сначала привык к этой работе, а потом даже полюбил ее.

Да, у их команды плотный график, да, приходится вставать, когда другие люди еще спят в теплых постелях, и выходить из дома в ледяную ночь на рассвете, но Дриссе нравилась рутинная простота профессии уборщика. Он всегда умел отвлекаться мыслями от того, что делал: вспоминал родину или размышлял над прочитанным. В противоположность большинству «коллег по цеху», читавших только бесплатные газеты, Канте тратил деньги на ежедневную прессу и прочитывал от корки до корки в автобусе, когда они переезжали из одного здания в другое. Он наслаждался тем фактом, что ни один служащий из тех, с кем он встречался по утрам — некоторые здоровались с ним подчеркнуто вежливо, чтобы компенсировать несправедливость судьбы (он ведь родился в Африке и работал уборщиком!), — даже не подозревал, как долго он учился и какое хорошее образование получил. Новый мир, частью которого стал Канте, был так не похож на прежний, был так далек от него, что малийцу иногда казалось, будто он стал кем-то другим. Дрисса знал, что миллионы соотечественников хотели бы оказаться на его месте, но иногда его душа ужасно тосковала по бескрайним просторам Африки, душным летним ночам в родной деревне и закатам над рекой Нигер.

Этим утром Дриссу мучила не тоска по родине. Его терзал страх потерять работу, которую большинство жителей его новой родины сочли бы недостойной себя. Он боялся потерять все. Мочевой пузырь Дриссы тоже был в стрессе — малиец уже дважды отлучался в туалет и вынужден был соврать коллегам, что накануне вечером переел джаратанкая, национального малийского блюда из баранины, бамии и перцев. Дрисса никак не мог выкинуть из головы слова того человека: «Ты что, вправду хочешь стать нелегалом?» «Странно — думал он, — мы каждый день произносим тысячи слов, слышали тысячи фраз, а коварная память выхватывает какой-нибудь жалкий десяток и терзает нас».

Он любил жену, а она его бросила и сказала на прощанье: «Забудь меня. Уйди из моей жизни навсегда». Именно эти слова — «забудь меня» и «навсегда» — он так и не смог забыть.

Дрисса выключил пылесос, побрызгал чистящей пеной на два едва заметных глазу пятнышка, отполировал их, выбросил содержимое корзинок для бумаг в черный пластиковый пакет, после чего подошел к столу, на который указал ему толстяк. В коридоре переговаривались другие уборщики. Несмотря на ранний час, в другом конце коридора стоят на посту дежурные полицейские — он их видел, они его тоже. Когда толстяк в черных очках назвал ему адрес, Дрисса понял, что его неприятности еще не закончились.

Он дрожащей рукой достал из кармана комбинезона флешку. В кабинете всего один компьютер. Ошибки быть не может. Небо за домами окрасилось в нежно-розовый цвет. Если он не решится сейчас — не решится никогда. Дрисса бросил взгляд на дверь.

Флешка легко вошла в боковой разъем. Он нажал на кнопку, и машина ожила… Нервное напряжение малийца росло, флешка мигала: программа была запущена. Он хорошо разбирался в компьютерах и понимал, что толстяк сказал правду: эта флешка легко обошла этап введения пароля и обманула антивирус. Ничего удивительного — в Интернете полно умельцев-хакеров. Самая трудная задача — получить доступ к нужному компьютеру, тут-то и вступает в игру «человеческий фактор». Быстрее… Он посмотрел на часы. Толстяк сказал, что флешка перестанет мигать, когда дело будет сделано. На экране висела заставка — банальный пейзаж. Если сейчас кто-нибудь войдет, сразу заметит, что он включил компьютер, на что не имел никакого права. Канте стер пот со лба рукавом. Его лихорадило, он был в ужасе. Быстрее, да быстрее же! Ужасный человек сказал — не дольше трех минут: программа работала уже две с половиной.

Внезапно дверь кабинета распахнулась… Дрисса вздрогнул и едва не подскочил на месте, как будто у его ног взорвалась петарда.

— Что ты делаешь?

Он застыл от ужаса и молча смотрел на стоявшую на пороге Айшу. Эта молодая нахалка вечно над ним издевалась и задирала его. Она переводила взгляд с экрана компьютера на лицо Дриссы, ее глаза блестели от возбуждения и любопытства.

— Уходи, — сказал он.

— Что ты делаешь, Дрисса?

— Убирайся!

Айша взглянула на него с суровым неодобрением и закрыла дверь. Все, хватит! Он больше никогда не станет делать ничего подобного! Плевать на последствия, он ни за что больше не ввяжется в противозаконное дело. Дрисса дал себе молчаливый обет и попытался успокоить бешено колотящееся сердце. Флешка перестала мигать, он вытащил ее, положил в карман и выключил компьютер.

Лицо малийца было мокрым от испарины. Он подошел к окнам, раздвинул шторы и попрыскал стекла голубым спреем. Ему нравился свежий аромат этого средства. Небо над крышами окрасилось в розовый, серый и бледно-оранжевый цвета, на востоке вставало солнце… Сегодня вечером он вернет флешку толстяку, и все будет кончено. Но прежде чем это сделать, он себя обезопасит, чтобы этот отвратительный человек оставил его в покое. На сей раз он не будет наивным лопухом…

— Майор Сервас?

Будильник наверняка звонил, но он его не услышал, потому что заснул в четыре утра и ему снились кошмары. Содержания снов он не помнил, но от них осталось липкое, как жвачка, ощущение тревоги. Он заморгал, ослепленный светом дня, разогревшего все вокруг, в том числе телефон.

— Гмм, да…

— Комиссар Сантос, ГИНП.

Сервас сел на кровати. Генеральная инспекция национальной полиции, полиция для полицейских, «охотники за головами»… Тип со стоянки. Простыни были мятыми и влажными — он метался во сне.

— На вас поступила жалоба, — сообщил Сантос, которого большинство сыщиков называли между собой Сан Антонио, хотя внешне он больше напоминал знаменитого помощника литературного комиссара. — Некий Флоран Маттера, проживающий в доме «два бэ» по бульвару Арколь, заявил, что вчера вечером вы напали на него на подземной стоянке Капитолия. Он сообщил, что человек, соответствующий вашему описанию, ударил его, но потом извинился и уехал на «Джипе Чероки». Ему удалось зафиксировать номер машины. Вашей машины… Вы отрицаете этот факт, майор?

Сервас ответил не раздумывая:

— Нет.

Собеседник Серваса вздохнул.

— Нам придется заслушать ваши показания.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Слушайте, Сантос… я сейчас веду очень сложное и важное расследование.

— Разве не все расследования одинаково важны? — вкрадчиво поинтересовался Сантос. — Скажите, майор, вы хорошо понимаете, в чем вас обвиняют? Вы совершили тяжкий проступок. Времена, когда полицейские вели себя как бандиты, миновали, и я…

— Ладно, я все понял, скоро буду у вас.

— Привет, Сервас.

— Привет.

— Здравствуй, Мартен.

— Здравствуй.

— Добрый день, Сервас.

— Добрый…

Кажется, этим утром все решили выразить ему симпатию. Как будто он подцепил рак. Выйдя из лифта, Сервас свернул в коридор, ведший к Управлению уголовных расследований. 8.16 утра. С кирпичных стен на него смотрели ставшие родными детские лица, вверху и внизу — одно слово на двух языках, французском и английском: «РАЗЫСКИВАЮТСЯ».

— Привет, Мартен.

— Привет…

Обычно он их не замечал — привык, но сегодня — поди знай почему! — увидел новыми глазами всех этих исчезнувших и так и не найденных детей. Даты… При виде дат у него защемило сердце, как в самый первый раз: 1991… 1995… 1986… Господь милосердный! Как это выдерживают родители?

— Добрый день, Мартен.

— Угу…

Похоже, все уже в курсе. Подобная информация распространяется со скоростью осколков от взорвавшейся гранаты. Сервас поспешил укрыться в своем кабинете. На столе лежала записка:

Почерк Пюжоля. Ладно. Сходим. Майор не стал вешать куртку и направился к кабинету начальства, в другой конец коридора. Когда он проходил мимо распахнутых настежь дверей, в комнатах стихали разговоры. У Серваса было одно-единственное желание — стать невидимкой, чтобы скрыться от чужих взглядов. Он миновал противопожарную дверь, маленькую комнату ожидания с кожаными диванчиками, кивнул секретаршам и постучал.

— Войдите!

Увидев Серваса, директор поднялся. Выражение лица у него было неласковое. Напротив него сидел толстяк в галстуке — этакий чинуша, играющий за «хороших ребят». Он не встал — только обернулся и посмотрел на Серваса маленькими желтыми, как мускатные виноградины, глазками.

— Привет, Сантос, — сказал Сервас.

Ответом его не удостоили.

— Позволь спросить, Мартен: ты подтверждаешь рассказ комиссара Сантоса?

Сыщик кивнул. Стелен удрученно покачал головой. Комиссар Сантос вздернул брови и посмотрел на дивизионного комиссара с таким видом, как будто хотел спросить: «Ну, и что теперь?»

— Я… — начал было Сервас, но Стелен жестом остановил его.

— Я поговорил с комиссаром Сантосом. Он согласен… отложить слушания по твоему делу… до окончания расследования.

Сыщик удивленно взглянул на собеседников. Что-то произошло… Другого объяснения нет. Сан Антонио мог пойти на подобную сделку только при форс-мажорных обстоятельствах, и он, Сервас, часть уравнения. «Марго!» Сердце подпрыгнуло и ухнуло куда-то вниз.

— Есть новости, — сказал Стелен, подтверждая догадку Серваса.

Майор ждал продолжения, содрогаясь от животного ужаса. Кондиционер так и не починили, и в комнату через открытое окно вливался шум бульвара.

— Помнишь Элвиса Эльмаза, ты допрашивал его в больнице?

Сервас кивнул.

— Сегодня ночью на него напали, он в тяжелейшем состоянии, скорее всего, не выживет.

— Как это случилось?

— Кто-то привязал его к стулу, обложил сырым мясом и отдал на съедение собакам.

Мартен взглянул на Стелена и попытался представить себе жестокую сцену, но его затошнило, и он отказался от этой идеи.

— Эльмаз в больнице, — продолжил Стелен. — Собаки вырвали ему половину лица, искусали до костей руки и ноги во многих местах, он потерял чудовищное количество крови. Его держат в кислородной палатке, в послеожоговой реанимации. Говорят, зрелище просто ужасающее… Шансов, что несчастный выкарабкается, очень мало, в середине ночи он впал в кому. Если албанец все-таки придет в себя, жизнью он будет обязан соседу, который живет метрах в пятистах от него. Этот человек проснулся среди ночи, когда мимо на полной скорости проехала машина, а потом зашлись отчаянным лаем собаки. В «Скорой», прежде чем жертва потеряла сознание, кое-что случилось…

«Ну наконец-то… Что случилось?» — хотелось заорать Сервасу.

Стелен взял со стола прозрачный пакет для улик.

— Он дал понять одному из санитаров, что ему нужен листок бумаги. Говорить несчастный не мог — только писать; был так возбужден, что ему в конце концов дали блокнот и ручку… — Стелен протянул пакетик Сервасу: — Смотри сам.

Майор открыл блокнот и увидел написанную неверной, дрожащей рукой фразу:

Теперь он понимал, почему Сантос согласился — в виде исключения — перенести разбирательство, и почувствовал одновременно облегчение и нетерпеливое любопытство.

— Ты покопался в его прошлом? — поинтересовался Стелен.

Сервас покачал головой, собираясь с мыслями.

— Алиби Элвиса казалось надежным, и мы не стали разрабатывать этот след.

— Значит, в записке орфографическая ошибка, — сделал вывод Стелен.

— «Сервас, покопайтесь в прошлом», — согласился сыщик. — О чьем прошлом он говорит? О своем?

— Скорее всего.

Мозг Серваса работал лихорадочно быстро, на полных оборотах.

— Возможно, мы поторопились. Видимо, следовало убедиться, что Клер Дьемар и Элвис Эльмаз не были знакомы.

— Вы занимаетесь делом всего четыре дня, Мартен, и сделали все необходимое.

Сервас понял, что последнее замечание адресовалось в первую очередь Сантосу.

— И еще одно, — сказал Стелен. — Парижу нужны результаты. Больше всего они хотят отмазать Лаказа, пока о деле не прознала пресса. Сегодня утром надавили на Управление по борьбе с распространением наркотиков. Хайзенберг — их информатор, они назвали нам имя. В кои-то веки не пришлось уговаривать коллег… Думаешь, это что-то даст?

Майор кивнул.

— В Марсаке не так много дилеров. Возможно, именно он продал дозу тому, кто накачал Юго.

Из кабинета Стелена Сервас вышел мокрый, как мышь. Было десять утра, но воздух уже успел разогреться. Сыщик пребывал в сомнениях: нужно разрабатывать две новые версии. С какой начать? Исследование богатого прошлого Констандена Эльмаза рискует отнять массу времени, но фраза, которую албанец написал перед тем, как впасть в кому, не давала Сервасу покоя.

Человек при смерти, знает, что вряд ли выйдет из больницы живым, но тратит последние силы на то, чтобы отправить послание. Значит, считает его крайне важным. Он хотел сказать: тот, кого вы ищете, там.

Послание адресовано ему, Сервасу.

Тот самый человек — или люди, — который скормил его собакам…

В коридоре стояла группа сотрудников, и Сервас догадался, что разговор идет о футболе. Он постарался обойти коллег стороной, но обрывки разговора все-таки услышал:

— Проклятая жара! Можно подумать, мы тоже в Южной Африке! — посетовал кто-то.

В ответ раздались смешки.

— Жалко, что не в «Pezula Resort»! — подхватил другой. — И вообще, там сейчас зима.

Сервас сознательно игнорировал околофутбольные сплетни, слухи и разговоры, не читал бесчисленных статей в газетах и журналах и не смотрел телерепортажей с чемпионата мира, но даже он знал, что французская команда живет в самом роскошном отеле и что расходы на транспорт и проживание превысили миллион евро. Сыщик находил эту сумму неоправданно высокой и даже неприличной. Думал так не он один: вмешаться сочли нужным министр и госсекретарь.

— Как ты думаешь, Мартен, Франция завтра выиграет у Мексики?

Всем сотрудникам было прекрасно известно, что Сервас питает отвращение не только к телетрансляциям спортивных мероприятий, но и к спорту вообще. Он заметил насмешливые улыбки коллег.

— Очень надеюсь, что нет, — бросил он на ходу. — Тогда мы хоть сможем поговорить о чем-нибудь другом.

Раздались сдавленные смешки — перспектива была нерадостной.

Марго шла по коридорам, чувствуя на себе многозначительные, липкие, как смола, взгляды соучеников. Она слышала их перешептывания и догадывалась, что они перемигиваются у нее за спиной, подталкивая друг друга локтями. Слава богу, учебный год скоро закончится. Мэрилин Мэнсон пел ей в уши: «Я хочу исчезнуть». О да, дружок, я тоже хочу. Мы с тобой понимаем друг друга, Брайан Хью…

Она спрашивала себя, что им известно на самом деле. Каково соотношение слухов и утечек? Кто проболтался? Уж точно не отец, не Венсан и не Самира. Давид или Сара? Марго издалека заметила приклеенную к дверце шкафчика записку, и ее снова затошнило. Вот оно что… Она как наяву услышала язвительные реплики и злые смешки «товарищей»: «Видел бумажку на ящике? Клево!» Дерьмо! Банда ублюдков! Иногда этот чертов пресловутый Армагеддон казался ей хорошим выходом.

Подойдя ближе, она поняла, что на дверце висит не записка, а рисунок. Кто-то переиначил знаменитый рекрутский плакат американской армии — дядя Сэм указывает пальцем на зрителя со словами «I WANT YOU», заменив голову дяди Сэма размытым изображением Юлиана Гиртмана.

Марго сорвала листок, скомкала его и бросила на пол. Открыла дверцу. И увидела внутри еще одну записку… Она узнала почерк. Элиас, маленький придурок, кто тебе разрешил лезть в мой шкафчик и — главное — как ты это сделал? На листке была всего одна фраза:

Сервас безуспешно искал аспирин. Он перешел в кабинет Самиры и Венсана и выдвинул ящик лейтенанта. Парацетамол, ибупрофен, кодеин, трамадол… М-да… Венсан и его волшебные молекулы… Над дверью этой комнаты следовало бы повесить большой светящийся крест, а рядом поставить терминал для приема полисов обязательного социального страхования.

Сыщик вернулся к себе с шипучей таблеткой и стаканом воды — и сразу увидел мигающую красную лампочку на телефоне. Он набрал незнакомый номер и услышал в трубке женский голос:

— Сюзанна Лаказ.

Сервас нахмурился.

— Здравствуйте, мадам Лаказ, вы мне звонили?

— Да…

Ее голос стал еще слабее. И звучал напряженно. Он напомнил майору растянутую до предела, готовую вот-вот порваться резинку. Мартен не знал, что сказать, но она не оставила ему времени на раздумья.

— Я хотела поговорить с вами о муже.

Напряжение в ее голосе достигло предела, как у человека, готовящегося совершить поступок, чреватый тяжкими последствиями. У Серваса участился пульс.

— Слушаю вас.

— Он солгал вам в тот вечер… о своем алиби.

Майор нервно сглотнул.

Она продолжила не сразу — собиралась с силами.

— Мужа не было дома, когда убили ту женщину. И мне неизвестно, где и с кем он проводил время. Если понадобится, я повторю это под присягой. Надеюсь, вы найдете убийцу. До свидания, майор.

Сыщик медленно выдохнул. Проклятье! Нужно сделать несколько звонков. Он представил, какое лицо будет у прокурора Оша, и почувствовал, что жизнь налаживается.