Солнце было везде. И оно было огромным. Такого огромного, красного и горячего солнца, как на Ямайке, не было больше нигде в мире. Впрочем, тогда, до десяти лет, она думала, что весь мир – это остров. Даже не остров, а их огромное поместье.

В отличие от других детей, она и брат не знали, что когда-то существовала мама. «Кто это?» – спросила девочка однажды у няни. «Ах, дитя, – вздохнула та в ответ, – это та, благодаря которой ты живешь».

Поломав голову над таким странным, ничего не говорящим объяснением, Эмили на время забыла об этом. Очень скоро удостоверившись в глупости доброй старой рабыни, которая вынянчила всех детей хозяина плантаций, девочка стала думать сама над этим вопросом, отчего-то занимавшим ее гораздо больше, чем брата.

Малышка росла крепкой и здоровой, чем радовала родных, и принимала это как должное сама. Сначала мир для нее был заселен всевозможными героями сказок, которые рассказывала ей на ночь няня.

Джунгли, зеленой стеной стоявшие недалеко от границы поместья, дальше которой девочке заходить было запрещено, казались маленькой Эмили необыкновенно страшными и заманчивыми благодаря их предполагаемым обитателям.

Постепенно она поняла, что, кроме сказочных персонажей, лес был заселен и вполне реальными животными. Разноцветных птиц, маленьких игуан с ловкими черными, как у рабов, пальцами, медлительных черепах и другую живность приносили из леса слуги для развлечения маленьких господ. Животные жили в просторных деревянных клетках за домом. У одной из ее сестер была ручная птица-доктор. Птица в яркой зеленой манишке грустно сидела в клетке и нервно водила своим длинным раздвоенным хвостом.

Иногда по ночам в окна, раскрытые для того, чтобы воздух свободно развевал белоснежные занавески и полог над кроватью Эмили, вплывали звуки барабанов и тягучие заунывные песни, распеваемые рабами у костров. Прислушиваясь к однообразным глухим звукам, девочка слипавшимися глазами следила за золотистыми тенями на стенах, которые отражали всполохи огня.

Эмили любила игры, свободу и простор. Няня, все время всплескивая руками, пыталась уследить за ней и верещала, что девочкам не полагается так быстро бегать, или залезать на деревья, или охотиться на тигров.

Про тигров Эмили прочла в детской книжке. В общем, это была книжка брата, а не ее. Но ей казалось, что у Эдварда все самое лучшее. Она постоянно старалась с ним соперничать. Девочке казалось, что отец недоволен ею из-за чего-то, сердится за какой-то проступок, о котором она забыла, и поэтому предпочитает брата.

Постепенно у нее вошло в привычку соревноваться с братом, а значит, заниматься всем, чем занимался мальчик. Грамоте они учились вместе, вместе смеялись над слепым пастором, начавшим преподавать детям древние языки и мировую историю. Французскому их обучала гувернантка старших девочек, итальянскому снова пастор. Уроки географии, астрономии и математики взял на себя молодой инженер, помощник управляющего.

Она была единственной девочкой в семье, которая могла вычислять логарифмы. Но это ее не занимало вовсе. С одним лишь братом она могла сравнивать себя. Сестры были анемичными и довольно скучными созданиями. Они предпочитали поздно вставать, делать букеты из садовых цветов, после полуденного сна занимались в женской гостиной вязанием и вышиванием. Такая жизнь была не по Эмили, которую очень скоро в семье стали именовать уменьшительно-ласкательным прозвищем Ли.

Она-то занималась увлекательными делами. Смотрела на звезды в заказанный и привезенный из Европы телескоп. Читала поэмы на древнегреческом. И в отличие от Эдварда, делала заметные успехи в математике. Да она с радостью дерптского студента душу дьяволу продала бы за то, чтобы доказать всем, что лучше брата.

Даже обучение езде верхом, запрещенное для нее раз и навсегда, вскоре тоже стало возможным. Отец, которому надоели бесконечные просьбы дочери, как-то вернулся из поездки в Кингстон с резвым маленьким пони. Счастливее, чем в этот день, Ли себя не помнила. Теперь осталось только отправиться охотиться на тигра. Стрелять Эдвард учил ее лично, за неимением живого тигра – в тигра, нарисованного на мишени.

К этому времени плантация стала ареной, на которой разворачивались величайшие битвы всех времен и народов (в зависимости от того, на какой главе Всемирной истории остановился в данный момент пастор). Марафон и Фермопилы, Ватерлоо и Бородино, осады Иерусалима и Трои, битвы при Азенкуре и Босворте происходили у стен их огромного белого дома, который, будто старинный галеон, плыл по изумрудно-зеленым волнам джунглей. Ли и Эдвард сражались, как великие полководцы, иногда в личном поединке выясняя, кто сильнее и за кем победа, при этом порой отходя от результатов, занесенных в летописи.

О, что это был за прекрасный и головокружительный мир! Мир исполненный захватывающих приключений, необыкновенных открытий… И весь этот мир принадлежал Ли.

Подчеркнуто привилегированное положение в семье, горячая любовь брата, беспрекословное повиновение слуг – все это и счастливо, и печально сказалось на ее характере. Счастливо, потому что это развило все ее способности, не оставило без действия ни один из ее талантов, дало пищу для работы пытливого ума и закалку для характера. Но вместе с тем и несчастливо. Потому что девочка стала нетерпеливой до нетерпимости, вспыльчивой до жестокости, своенравной до капризности.

Мало кто мог справиться с ней. Отваживаясь перечить даже отцу, девочка росла негибкой и нечуткой. Что было удивительно, потому как почти одинаковое с ней воспитание мальчика дало в его случае противоположный результат.

Брат Эмили имел добрый, мягкий характер. К сестрам он относился нежно, к слугам гораздо человечнее его собственного отца, жестокости которого по отношению к рабам он с отвращением наблюдал во время совместных объездов плантаций.

Невыносимая со всеми остальными обитателями плантации, Эмили с Эдвардом была шелковой, лишь иногда впадая в страшные припадки ярости, заканчивавшиеся истериками, пугавшими родных. Каждый раз она каялась и со слезами на глазах молила прощение у брата, и только у него, страшась быть отлученной от него и его занятий хотя бы на день.

Райская жизнь продолжалась вплоть до ужасного урагана, послужившего причиной многочисленных разрушений и потери всего урожая сахарного тростника на плантации. Убытки, понесенные сэром Эбнером, были столь велики, что не осталось никаких возможностей вести прежний образ жизни.

Недолго поколебавшись, он продал плантацию, всех рабов и отправился с семьей в Англию, намереваясь поправить свои дела перепродажей тростникового сахара и остального товара из Вест-Индии, воспользовавшись для этого своими связями в деловом мире.

В день страшного урагана Эмили исполнилось десять лет. О празднике все забыли. Не вспоминали о нем и после, когда собирались в дорогу и прощались со старыми рабами и домашними слугами.

Сестры были страшно рады, говорили, что в Англии лучше климат. Им не придется все время прятаться под зонтиками и изнемогать от изнуряющей жары. Эмили, в силу возраста избавленная от удушающих корсетов, даже не понимала, о чем те говорят. Исход из рая она скорее приветствовала, воспринимая его как очередное расширение личной вселенной, в которой чувствовала себя настоящей королевой.