32
Карен всё ещё приходила в себя после разговора о её давно умершей дочери. Мы немного постояли вместе, обнявшись, в коридоре зала суда. Присяжных, разумеется, на время перерыва увели в их комнату, так что они ничего этого не видели, что было к лучшему: это было не для публики. Я обнаружил, что глажу искусственные волосы Карен искусственной рукой, надеясь, что это как-то её утешит. К окончанию перерыва Карен немного успокоилась, и мы вернулись в зал суда. Я занял своё место среди зрителей; Малкольм Дрэйпер уже был там, и Дешон уже сидел за столом истца. Я увидел, как входит Мария Лопес. Она выглядела… я не знаю, как это описать. Отчаянной, может быть. Или решительной. Дела пошли не так, как она планировала всего минуту назад. Интересно, что же именно она планировала.
Дверь в кабинет судьи Херрингтона открылась. «Всем встать» – скомандовал клерк, и все встали. Херрингтон занял своё место за судейским столом, стукнул молотком и сказал:
– Снова ведётся протокол в деле «Бесарян против Горовица». Миз Лопес, вы можете продолжать опрос миз Бесарян.
Лопес поднялась, и я видел, как она глубоко вдохнула, всё ещё неуверенная в себе.
– Спасибо, ваша честь, – сказала она и замолчала.
– Ну? – спросил Херрингтон секунд через пятнадцать.
– Прошу прощения, ваша честь, – сказала Лопес. Она посмотрела на Карен – или, вероятно, посмотрела мимо Карен, немного правее неё, словно фокусируясь на мичиганском флаге, а не на свидетеле.
– Миз Бесарян, позвольте мне перефразировать мой предыдущий вопрос. Вы когда-либо делали аборт?
Дешон немедленно вскочил на ноги.
– Возражение! Отношение к делу!
– Лучше бы в этом был смысл, миз Лопес, – сердито сказал Херрингтон.
– Я его покажу, – ответила Лопес; прежний пыл частично вернулся к ней, – если мне будет дана такая возможность.
– У вас есть всего одна попытка.
Лопес отвесила свой фирменный поклон.
– Разумеется, ваша честь. – Она повторила вопрос, дав присяжным ещё раз услышать важное слово в самом конце. – Миз Бесарян, вы когда-либо делали аборт?
– Да, – тихо ответила Карен.
По залу заседаний пробежал шепоток. Судья Херрингтон состроил гримасу и стукнул молотком.
– Ну же, мы не собираемся делать из вас преступницу, миз Бесарян. – сказала Лопес. – Мы не хотим, чтобы у жюри сложилось впечатление, будто вы подвергались этой операции в недавнее время, не так ли? Не скажете ли вы суду, когда именно вы прервали жизнь плода?
– Э-э… это был 1988-й.
– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. То есть это было сколько? – пятьдесят семь лет назад, правильно?
– Да.
– То есть если бы вы не избавились от того плода, у вас был бы ещё один ребёнок – сын или дочь – в возрасте примерно пятидесяти шести лет.
– Я… вероятно.
– Вероятно? – повторила Лопес. – Я думала, ответ будет «да».
Карен смотрела в пол.
– Да, полагаю, что так.
– Пятьдесят шесть лет. Зрелый мужчина или женщина, весьма вероятно, что с собственными детьми.
– Возражение, ваша честь, – сказал Дешон. – Отношение к делу!
– Поторопитесь, миз Лопес.
Она кивнула.
– Весь смысл в том, что аборт был произведён в 1988 году. – Она сделала особое ударение на слове «произведён». – И это было… дайте подумать… за сорок лет до того, как «Роу против Уэйда» было отменено «Литтлером против Карви».
– Вам виднее.
– А «Роу против Уэйда» временно легализовал право женщины прерывать зреющую внутри неё жизнь, не так ли?
– Изначально эта мера не планировалась как временная, – возразила Карен.
– Простите, – сказала Лопес. – Я лишь хотела заверить суд, что вы прервали развитие плода, когда в Соединённых Штатах это было законно, – не так ли?
– Да. Это была законная процедура. Которую делали в государственных больницах.
– О, конечно. Конечно. Мы не хотил рисовать в головах присяжных картины мрачных коновалов в глухих переулках.
– Вы только что это сделали, – решительно сказала Карен. – Это была законная, моральная и общепринятая процедура.
– Общепринятая! – сказала Лопес с облегчением. – Общепринятая, да. То самое слово.
– Возражение! – сказал Дешон, разводя руками. – Если у миз Лопес нет вопросов к моей клиентке…
– О, у меня есть вопросы. Есть. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?
Дешон начинал злиться; его лицо оставалось спокойным, а вот голос – нет.
– Возражение! Отношение к делу!
– Миз Лопес, пожалуйста, переходите к делу, – сказал Херрингтон, подпирая рукой подбородок.
– Всего пара минут, ваша честь. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?
– В то время я не хотела иметь ребёнка.
– То есть аборт действительно был сделан из соображений личного удобства?
– Из соображений экономической необходимости. Мы с мужем лишь начинали работать.
– То есть вы это сделали для блага ребёнка.
Дешон снова развёл руками.
– Возражение! Ваша честь, пожалуйста!
– Снимается, – сказала Лопес. – Миз Бесарян, когда вы делали этот аборт, то не думали, что совершаете убийство, не так ли?
– Разумеется, нет. Тогда это была совершенно законная процедура.
– Действительно. Этот период иногда называют Тёмными веками.
– Только не я.
– Да, не сомневаюсь. Скажите, пожалуйста, почему прерывание беременности – это не убийство?
– Потому что… потому что это не убийство . Потому что Верховный Суд Соединённых Штатов постановил, что это законная процедура.
– Да, да, да, я понимаю, что таковы тогда были законы. Но мне сейчас интересна ваша собственная моральная точка зрения. Почему прерывание той беременности не было убийством?
– Потому что плод ещё не был человеком – ни в моих глазах, ни в глазах закона.
– Сегодня, разумеется, закон с этим бы не согласился.
– Но не я.
Меня внутренне передёрнуло. Карен слишком рассердилась и стала неосторожна. Лопес тут же ухватилась за эту реплику.
– Вы хотите сказать, что ваши стандарты выше стандартов закона?
– Мои стандарты не зависят от давления лоббистов и прихотей политиков, если вы об этом.
– То есть вы по-прежнему считаете, что плод – это не личность?
Карен молчала.
– Ответьте пожалуйста, миз Бесарян.
– Да.
Снова шум в зале; снова стук молотка.
– Вы говорите, что да, плод не является личностью?
– Да.
– Плод, созданный физическим проявлением любви между вами и вашим покойным супругом, упокой Господь его душу. Плод с сорока четырьмя хромосомами, содержащими уникальную комбинацию ваших черт и черт вашего мужа.
Карен молчала.
– Этот плод не является личностью, верно?
Карен помолчала ещё несного, потом произнесла:
– Верно.
– На каком этапе беременности вы её тогда прервали?
– На девятой… нет, десятой неделе.
– Вы не уверены?
– Это было ужасно давно, – сказала Карен.
– Верно. Почему вы ждали так долго? До того момента вы не знали, что беременны?
– Я узнала про беременность через четыре недели после зачатия.
– Тогда почему такая задержка?
– Мне нужно было время, чтобы подумать. – Карен не смогла удержаться от того, чтобы влезть на любимого конька, чёрт, чёрт, чёрт. – Как раз то, чего пятнадцатидневное ограничение «Литтлера против Карви» женщин лишило. Вам никогда не приходило в голову, миз Лопес, что установление такого ограничения на срок законного аборта заставило женщин второпях принимать решения, которых они, будь у них время разобраться со своими чувствами, принимать бы не стали?
– Я задаю вопросы, миз Бесарян, если не возражаете. И, в самом деле, предположим, вы снова забеременели в неподходящее время, и эта беременность случилась уже после «Литтлера против Карви». Вы позволили бы закону заставить вас принять решение к предписанной в законе дате?
– Это закон.
– Да. Но вы состоятельная женщина, миз Бесарян. Вы смогли бы найти способ сделать безопасный – по крайней мере, для вас – аборт после истечения пятнадцатидневного срока, не правда ли?
– Полагаю, да.
– И вы бы спокойно приняли это решение? Вас не беспокоило бы, что вы занимаетесь джерримандерингом границы между личностью и её отсутствием?
Карен ничего не ответила.
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос. Вы бы передвинули границу между личностью и отсутствием личности так, чтобы было удобно лично вам?
Карен молчала.
– Ваша честь, не могли бы вы дать указание свидетелю ответить на вопрос?
– Миз Бесарян? – сказал судья Херрингтон. Карен кивнула, потом склонила голову набок. Она посмотрела на Дешона, затем на присяжных, затем снова на Лопес.
– Да, – сказала она, наконец. – Полагаю, я бы это сделала.
– Понимаю, – сказала Лопес, глядя на присяжных. – Мы понимаем. – Какой бы дискомфорт Лопес ни испытывала ранее, он уже прошёл. – Итак, миз Бесарян, ещё раз: что у этого несчастного зародыша, зачатого мужчиной и женщиной, отсутствует, не давая ему стать личностью, из того, что у вас, искусственного создания, есть, в силу чего вы личностью являетесь?
– Я… э-э…
– Ну же, миз Бесарян! Вам не хватает слов? Вам, профессиональному писателю?
– Это… гмм…
– Это очень простой вопрос: должно быть что-то, чего у вашего ликвидированного плода не было, но есть у вас. Иначе вы оба были бы личностью – в соответствии с вашим собственным моральным кодексом.
– У меня есть жизненный опыт.
– Однако он не ваш. То есть, это не опыт, накопленный непосредственно тем… той конструкцией, что находится сейчас перед нами. Этот опыт был скопирован в вас из настоящей Карен Бесарян, ныне покойной, верно?
– Он был перенесён из той прежней версии меня с её согласия и по её явно выраженному желанию.
– Нам приходится верить вам на слово, верно? Ведь – простите меня, но ведь настоящая Карен Бесарян мертва, не так ли?
– Я знала, что моё тело приходит в негодность; именно поэтому я организовала перенос в это долговечное тело.
– Но было перенесено не всё, не так ли?
– О чём вы?
– Я о том, что воспоминания миз Бесарян были перенесены, однако тривиальные мелочи, скажем, содержимое её желудка на момент переноса, не были воспроизведены в копии.
– Ну… нет, не были.
– Конечно же не были. Ведь они несущественны. Как, скажем, морщины на лице оригинала.
– Я заказала более молодое лицо, – твёрдо ответила Карен.
– Ваша честь, вещественное доказательство ответчика номер двенадцать – фото Карен Бесарян, сделанное в прошлом году.
На телестене появилось лицо Карен. Я уже и забыл, какой невероятно древней она выглядела раньше: белые волосы, изрезанное морщинами лицо, полупрозрачная кожа, глаза, казалось, слишком маленькие для своих орбит, кривая улыбка жертвы инсульта. Я непроизвольно отвёл глаза.
– Это вы, не так ли? – спросила Лопес. – Ваш оригинал?
Карен кивнула.
– Да.
– Настоящая вы, вы, которая…
– Возражение! – воскликнул Дешон. – Ответ дан.
– Принимается, – сказал Херрингтон.
Лопес склонила голову.
– Хорошо. Простите меня за прямоту, миз Бесарян, но вы, очевидно, решили не пользоваться услугами пластической хирургии.
– Я не сликом тщеславна.
– Достойно восхищения. И всё же, вы явно считаете, что лишь некоторые части вас являются вами-настоящей, правда? Итак, какая же, по-вашему, часть имеется у вас, но отсутствует у плода, чьё развитие было прервано?
– Разум, – сказала Карен. – Если бы перед вами сидела копия нейронных связей плода, вы вряд ли наделили бы её каким-то особым статусом.
– То есть личность создаёт интеллект, так по-вашему? – спросила Лопес, приподнимая брови.
– Гмм… да.
– И поэтому плод не является личностью?
– Да. – Вот это моя Карен: семь бед – один ответ. Я услышал, как некоторые из присутствующих в зале резко вдохнули. – Я имею в виду, – продолжала Карен, – что он является сейчас, с точки зрения сегодняшнего закона, но…
– Но вы с этим законом не согласны, верно?
– Женщины долго и упорно сражались за право на контроль над собственным телом, миз Лопес. Я признаю, что вещи несколько изменились с тех пор, как я была молода, но…
– Нет-нет-нет, миз Бесарян. Вы не можете обвинять сегодняшнее общество в узости мышления; мы расширили понятие того, что является человеком, по сравнению со временами вашей молодости. Мы раздвинули рамки так, что теперь они включают и плод.
– Да, но…
– О да, мы их расширили в направлении, которое вам, видимо, не по душе. Мы защищаем новорожденных младенцев; вы бы это отменили и взамен позволили бы людям цепляться за некую разновидность псевдожизни на другом её конце, не так ли? Первые девять месяцев – это слишком много, а вот девять дополнительных десятилетий, и даже столетий, в синтетической форме, прилепленные с другой стороны – это разумно. Такова ваша позиция, миз Бесарян?
– Моя позиция, раз вы спрашиваете, состоит в том, что если закон признал за кем-то права личности, то эти права являются неотчуждаемыми.
Лопес, по-видимому, ждала именно этих слов Карен. Она практически прыгнула к своему столу и схватила планшет.
– Вещественное доказательство ответчика номер тринадцать, ваша честь, – провозгласила она, показывая его судье. Потом она перешла через «колодец» и положила планшет перед Карен. – Миз Бесарян, будьте любезны коснуться иконки «Информация о книге» и сказать суду, какая книга в данный момент открыта?
Карен подчинилась.
– «Словарь английского языка американского наследия», девятое полное издание.
– Очень хорошо, – сказала Лопес. – Теперь, пожалуйста, закройте это примечание и прочитайте текст в окне, что находится под ним.
Карен коснулась экрана, потом сказала:
– Это определение слова «неотчуждаемый».
– Именно так. Пожалуйста, зачитайте его.
– «То, что не может быть передано другому либо другим: неотчуждаемые права».
– То, что не может быть передано, – повторила Лопес. – Вы согласны с этим определением?
– Гмм… я уверена, что для большинства людей «неотчуждаемый» означает «то, что нельзя отнять».
– Правда? Не хотите проконсультироваться с другими словарями? Скажем, «Мерриам-Уэбстер»? «Энкарта»? Оксфордский? Все они загружены в этот планшет. Миз Бесарян, уверяю вас – они все дают одно и то же определение: нечто, что не может быть передано. И тем не менее вы сами только что сказали, что, по вашему мнению, права личности являются неотчуждаемыми.
Дешон развёл руками.
– Ваша честь, возражение – отношение к делу. Вы велели мне в первый день избегать мелочных семантических придирок, но…
– Простите, мистер Дрэйпер, – сказал Херрингтон. – Отклоняется. Аргумент миз Лопес бьёт прямо в цель.
Лопес кивнула в сторону судьи.
– Спасибо, ваша честь. – Она снова повернулась к Карен. – Ну так что же? Или мы в Стране чудес, где слово означает все, что мы хотим, чтобы оно означало?
– Не перегибайте, – предупредил Херрингтон.
– Простите, ваша честь, – ответила Лопес. – Ну так как, миз Бесарян? Должны права личности допускать передачу, или они, как вы сами сказали, являются неотчуждаемыми?
Карен открыла рот, но потом снова его закрыла.
– Всё в порядке, миз Бесарян, – сказала Лопес. – Ничего страшного. Я готова оставить этот вопрос риторическим. Я уверена, что достойные мужчины и женщины нашего жюри знают, как на него ответить. – Она повернулась к судейскому столу. – Ваша честь, сторона ответчика закончила опрос свидететей.
