5
Шло открытое заседание сената, которое вправе был посетить любой колонист. Все три сотни мест на галерее были заняты. Еще сотня людей стояла возле стен или сидела в проходах. Находящиеся в зале 24 члена законодательного органа Нового Эдема слушали выступление председательствовавшего губернатора Кэндзи Ватанабэ.
— Сегодня мы продолжим слушания по вопросам бюджета, — проговорил Кэндзи, несколько раз стукнув молотком, чтобы утихомирить собравшихся. — Сейчас выступит директор госпиталя Нового Эдема, доктор Роберт Тернер. Он представит отчет о расходовании средств, выделенных на здравоохранение в прошлом году, и сообщит о своих потребностях на будущий год.
Подойдя к трибуне, доктор Тернер подозвал двух Тиассо, сидевших возле нее. Биоты торопливо установили проектор и подвесили кубический экран для наглядного материала, которым доктор намеревался подкрепить свои аргументы.
— За последний год мы достигли немалых успехов, — начал Тернер, — как в области медицинского обеспечения, так и в постижении природы нашей кары — ретровируса RV-41, продолжающего поражать население колонии. За последние двенадцать месяцев мы полностью изучили жизненный цикл этого сложного организма, разработали методики, позволяющие в точности определять наличие вируса в организме…
— Семь месяцев назад каждый обитатель Нового Эдема в течение трех недель прошел соответствующее обследование. Тогда ретровирусом были заражены 96 человек. После завершения всеобщего обследования обнаружился лишь один новый носитель. Однако за истекшее время вирус RV-41 погубил трех человек, так что в настоящее время им заражено 94 человека…
— RV-41 — это смертельно опасный ретровирус, который поражает сердечную мышцу, приводя к необратимой атрофии; все носители его в конечном счете погибают. Лекарства от болезни пока не существуют. Сейчас мы экспериментируем с самыми разнообразными средствами, позволяющими замедлить развитие болезни, и добились некоторых, впрочем относительных, успехов. Но если нас не посетит внезапное озарение, приходится с прискорбием констатировать, что все пораженные ретровирусом в конце концов падут его жертвой.
— На схеме, которую вы видите в проекционном кубе, показаны различные стадии развития болезни. Ретровирус передается от человека к человеку при контакте с жидкостями организма, а именно с семенной и кровью. Прочих возможностей передачи болезни не существует. Повторяю, — доктор Тернер теперь уже кричал, чтобы его слышали за гомоном толпы на галерее. — Мы доказали, что вирус передается лишь там, где возможен непосредственный контакт с кровью и семенной жидкостью. Конечно, мы не можем решительно отрицать, что прочие выделения организма, такие, как пот, слизь, слезы, слюна и моча, не могут передавать заболевание, однако полученные нами данные пока позволяют утверждать, что с ними RV-41 не передается.
На галерке вовсю переговаривались. Губернатор Ватанабэ несколько раз стукнул молотком, чтобы в зале притихли. Роберт Тернер прочистил горло и продолжил:
— Наш ретровирус является очень умным, если возможно использовать это слово, он превосходно приспособлен к своему хозяину, что следует из диаграммы, представленной в кубе; на первых двух стадиях развития вирус ничем себя не проявляет и практически без всякого ущерба для организма пребывает внутри крови и половых клеток. Не исключено, что именно в это время он уже начинает воздействовать на иммунную систему. Однако мы не можем утверждать этого, поскольку все диагностические показатели свидетельствуют о том, что на данной стадии иммунная система остается здоровой.
— Мы не знаем, что именно приводит к поражению иммунной системы. В сложном человеческом организме происходят какие-то необъяснимые процессы — выявлением их мы и займемся в самое ближайшее время, — которые вдруг сигнализируют ретровирусу RV-41, что иммунная система уязвима, и он переходит к решительной атаке. Содержание вируса в крови и семенной жидкости внезапно возрастает на несколько порядков. Как раз в этот момент болезнь делается наиболее заразной, и именно тогда поражается наша иммунная система.
Доктор Тернер помедлил и, пошелестев бумагами, продолжил:
— Интересно, что иммунная система всегда не выдерживает этой атаки. Каким-то образом RV-41 узнает момент, когда он может победить, и никогда не множится до тех пор, пока не возникает состояние, характеризующееся высокой уязвимостью. А после разрушения иммунной системы начинается атрофия сердечной мышцы, за которой следует легко предсказуемая смерть.
— На поздних стадиях заболевания ретровирус RV-41 полностью пропадает из семенной жидкости и крови. Нетрудно понять, что исчезновение его весьма затрудняет процесс диагностики. Куда он девается? Скрывается ли каким-то образом или же имеет место другое, еще не известное нам явление? Как именно вирус разрушает сердечную мышцу или же атрофия является просто побочным эффектом в начальной стадии атаки на иммунную систему? Мы не можем сейчас ответить на все эти вопросы.
Доктор сделал паузу, чтобы глотнуть воды.
— Половину средств в прошлом году мы потратили на исследование происхождения этой болезни. Ходили слухи, что RV-41 каким-то образом порожден Новым Эдемом, что этот вирус играет определенную роль в дьявольском эксперименте инопланетян. Подобные разговоры абсолютно нелепы. Несомненно то, что мы принесли этот вирус с Земли. Два пассажира «Санта-Марии» умерли от RV-41 с интервалом в три месяца: первый скончался еще во время перелета от Земли к Марсу. Совершенно уверен — хотя это едва ли может подбодрить нас, — что в настоящее время нашим друзьям и коллегам на Земле также приходится сражаться с этим дьяволом.
— О причинах возникновения вируса RV-41 можно только гадать; если бы база медицинских данных, захваченная нами с Земли, была на порядок больше, возможно, я сумел бы точно установить его происхождение… тем не менее хочу отметить, что геном ретровируса RV-41 поразительно схож с патогеном, полученным в начале XXII века методами генной инженерии людьми в ходе программы вакцинации.
— Разрешите объяснить подробнее. После успешной разработки предохранительных вакцин от ретровируса СПИДа, свирепствовавшего на Земле в последние два десятилетия XX века, медицинская технология занялась биологическим конструированием, чтобы расширить диапазон действия вакцин. Для этого биологи и врачи преднамеренно сконструировали новые, более смертоносные ретровирусы и бактерии, чтобы доказать, что созданные ими вакцины обладают более широким диапазоном успешного применения. Эта работа проводилась, конечно, под тщательнейшим контролем, без всякого риска для населения.
— Но после Великого хаоса финансирование исследований резко сократилось, многие из медицинских лабораторий были тогда закрыты. Опасные патогенные вирусы находились в институтах, разбросанных по всему свету; считалось, что все такие культуры были уничтожены. Если этого не случилось… мы можем получить объяснения. Ретровирус, поражающий нас в Новом Эдеме, удивительно похож на вирус AQT-19, созданный в 2107 году в Медицинской лаборатории Лаффона в Сенегале. Конечно, может существовать и природный агент, обладающий геномом, аналогичным AQT-19; тогда все мои соображения окажутся неправильными. И тем не менее я полагаю, что были уничтожены не все образцы AQT-19, хранившиеся в заброшенной лаборатории в Сенегале. Я убежден, что этот ретровирус каким-то образом уцелел и, слегка изменившись за последующие столетия, — быть может, через организм обезьяны, — нашел путь обратно к человеку. Стало быть, человек сам создал ту губительную болезнь, что теперь убивает нас.
Галерея словно взорвалась. Губернатор Ватанабэ постучал вновь, чтобы аудитория успокоилась, жалея, что доктор Тернер не умолчал про свои выводы. Директор госпиталя перешел к описанию проектов, финансирование которых он считал необходимым в наступающем году. Доктор Тернер запрашивал примерно вдвое больше, чем год назад. Сенаторы тихо стонали.
Выступающие следом за Робертом Тернером ничего существенного сказать не могли. Все знали, что теперь надо ждать речи Иэна Макмиллана, кандидата в губернаторы от оппозиции на предстоящих через три месяца выборах. Понятно было, что правящий губернатор Кэндзи Ватанабэ и кандидат от его политической партии Дмитрий Уланов являлись сторонниками значительного увеличения ассигнований на медицину, даже если для этого потребуется ввести новые налоги. Макмиллан, по слухам, возражал против увеличения средств, выделяемых доктору Тернеру.
Иэн Макмиллан потерпел жестокое поражение от Кэндзи Ватанабэ на первых проведенных в колонии всеобщих выборах. После этого мистер Макмиллан переехал из Бовуа в Хаконе и был избран в сенат от района Вегаса; он также занимал выгодное положение в крепнущей деловой империи Тосио Накамуры. Это был брак по расчету. Накамуре требовался кандидат, приемлемый для большинства колонистов и согласный управлять колонией от его имени, а Макмиллан, человек амбициозный, аморальный и беспринципный, стремился занять пост губернатора.
— После выступления доктора Тернера, — начал свою речь Макмиллан, — очень просто открыть наши сердца и кошельки, выделив ему деньги на все запросы. Именно это и является недостатком слушаний по бюджету. Глава каждого департамента может уверенно обосновать необходимость своих предложений. Но, разбирая каждый пункт по отдельности, мы упускаем из виду всю картину. Дело не в том, что программа доктора Тернера не стоит затрат. Однако, прежде чем решать, следует установить истинные приоритеты.
Стиль речи Макмиллана значительно улучшился с тех пор, как он переехал в Хаконе. Речи ему, конечно, писали. Впрочем, он не был природным оратором и временами заученные жесты казались просто комичными. В основном Макмиллан хотел подчеркнуть, что носители RV-41 составляют менее 5 % населения Нового Эдема и помощь им осуществляется чрезмерно дорогой ценой.
— Почему же остальные колонисты должны терпеть лишения ради такой небольшой группы? — заявил он и добавил: — К тому же существуют и более неотложные дела, требующие дополнительных ассигнований; они затрагивают интересы каждого колониста и имеют непосредственное отношение к выживанию самой колонии.
Макмиллан изложил собственную версию появления ногастиков из соседнего с земным поселения, посеявших панику в рядах исследовательской бригады. По его оценке, подобная вылазка заслуживала едва ли не объявления войны. Макмиллан заявил, что за ногастиками несомненно последуют «существа еще более жуткие», которые доберутся до всех колонистов, а тем более до детей и женщин.
— Деньги, затраченные на оборону, — проговорил он, — израсходованы в интересах каждого.
Кандидат Макмиллан также предположил, что работы по регулированию погоды «намного важнее для обеспечения благосостояния колонии», чем медицинская программа доктора Тернера. Он воздал хвалу инженерам-метеорологам и объявил, что настанет время, когда колонисты сами будут точно предсказывать погоду.
Речь его неоднократно прерывалась аплодисментами с галереи. Обратившись, наконец, к страданиям людей, пораженных RV-41, мистер Макмиллан заявил, что располагает «более эффективным» планом разрешения их «жуткой трагедии».
— Мы построим для них новое поселение, — провозгласил он, — за пределами Нового Эдема, чтобы больные смогли в мире провести свои последние дни.
— Полагаю, — сказал он, — что роль медицины в отношении RV-41 следует ограничить лишь выявлением тех механизмов, с помощью которых эта зараза передается от человека к человеку. И пока эти исследования не завершены, интересам каждого колониста, в том числе и несчастных, являющихся разносчиками этой болезни, наилучшим образом отвечает карантин, чтобы никто из носителей не мог случайно стать причиной заражения.
Николь вместе с семьей находилась на галерее. Они уговорили прийти с ними даже Ричарда, не любившего политических сборищ. Речь Макмиллана возмутила его. Николь же попросту испугалась. Слова бывшего капитана даже по-своему привлекали. «Интересно, кто пишет ему речи», — подумала она, дослушав выступление до конца. И принялась корить себя за то, что недооценила Накамуру.
К концу выступления Макмиллана Элли Уэйкфилд незаметно покинула свое место на галерее. И ее родители, к собственному удивлению, через несколько минут обнаружили свою дочь внизу среди сенаторов; она приближалась к трибуне. Удивлены были и другие сидевшие на галерее, полагавшие, что выступление Макмиллана завершает сегодняшнюю программу. Все уже собирались расходиться. Но многие уселись, когда Кэндзи Ватанабэ представил Элли.
— Изучая право в колледже, — начала Элли, в ее голосе слышалось явное волнение, — мы обращаемся к конституции нашей колонии и процедурам сената. Мало кому известно, что любой гражданин Нового Эдема имеет право выступить на открытом заседании сената…
Прежде чем продолжить, Элли глубоко вздохнула. На галерее Николь с Эпониной наклонились вперед — к поручню ограды.
— Я решила выступить сегодня, — проговорила Элли, — так как считаю свое мнение о вирусе RV-41 уникальным, потому что я, во-первых, молода, а во-вторых, за исключением трех последних лет моей жизни, не имела возможности общаться с другими людьми, кроме членов своей семьи. По обеим этим причинам человеческая жизнь представляет для меня сокровище. Я намеренно выбрала это слово: сокровище — это огромная ценность. Выступавший перед вами самоотверженный врач работает не только днем, но иногда и ночами, чтобы сохранить нас здоровыми, а значит, такой же мерой оценивает человеческую жизнь.
— Доктор Тернер только что объяснил нам, почему необходимо финансировать его программу. Он сказал о том, что представляет собой эта болезнь и каким образом он пытается бороться с ней. Доктор предполагает, что все мы понимаем причины. Выслушав мистера Макмиллана, — Элли глянула в сторону предыдущего оратора, — я усомнилась в этом.
— Мы должны продолжать бороться с этой ужасной болезнью до тех пор, пока наконец не сумеем одолеть ее, потому что любая человеческая жизнь — настоящее сокровище. Каждая личность — это чудо, удивительная комбинация сложных химических веществ, порождающая свои особенные таланты, мечты и накопившая собственный опыт. Ничего не может быть более важным для колонии, чем деятельность, направленная на сохранение человеческой жизни.
— Из сегодняшнего обсуждения я поняла, что программа доктора Тернера требует огромных затрат. Для того чтобы оплатить ее, потребуются специальные налоги, возможно, каждому из нас придется отказаться от чего-то желанного. Но это небольшая плата за удовольствие разделять общество друг друга. Члены моей семьи и друзья часто говорят мне, что я безнадежно наивна. Быть может, это и так. Однако моя наивность позволяет мне видеть кое-что более ясно, чем прочим. Но в любом случае я полагаю, что имею право задать один лишь вопрос, на который должен дать ответ каждый из вас. Если вас самих или кого-нибудь из вашей семьи поразит вирус RV-41, окажете ли вы поддержку программе доктора Тернера?… Благодарю вас за внимание.
Зал безмолвствовал, когда Элли сошла с трибуны. А потом послышались громогласные аплодисменты. На глазах Николь и Эпонины выступили слезы. Застывший среди сенаторов доктор Тернер протянул к Элли обе руки.
6
Когда Николь открыла глаза, Ричард сидел возле нее на постели, держа в руках чашечку кофе.
— Ты просила разбудить тебя в семь, — проговорил он.
Она села и взяла у него кофе.
— Спасибо тебе, дорогой. Но почему это делаешь ты, а не Линк?…
— Захотелось самому принести тебе кофе… Есть важные новости — с Центральной равнины. Надо срочно переговорить, хотя я, конечно не забыл, как тебе не нравятся утренние разговоры.
Николь сделала другой неторопливый глоток из чашечки. Она улыбнулась мужу.
— И каковы же новости?
— Случилось еще два столкновения с ногастиками вчера вечером. Теперь за неделю их уже почти дюжина. Сообщают, что наши оборонительные силы уничтожили троих ногастиков, «мешавших» инженерным работам.
— А сами ногастики проявляли враждебность?
— Нет. При первых же звуках стрельбы они бросились к отверстию в стене поселения… и в основном спаслись бегством, как в предыдущий день.
— Ты все еще видишь в них дистанционные наблюдательные устройства, подобные паукообразным биотам в Рамах I и II?
Ричард кивнул.
— Можешь себе представить, какими нас видят Другие… Мы стреляем по безоружным… не дожидаясь проявления какой-либо враждебности с их стороны… силой отвергаем безусловные попытки контакта…
— Мне тоже это не нравится, — негромко проговорила Николь. — Но что мы можем сделать? Сенат косвенным образом разрешил исследовательским бригадам обороняться.
Ричард уже собирался ответить, когда заметил Бенджи, появившегося в дверях. Молодой человек широко улыбался.
— Можно зайти, мама? — спросил он.
— Конечно, дорогой. — Николь широко развела руки. — Иди и покрепче обними меня, именинник.
— С днем рождения, Бенджи, — проговорил Ричард. Тем временем юноша, уже переросший многих мужчин, опустился на кровать и обнял мать.
— Спасибо, дядя Ричард.
— А как насчет вылазки в Шервудский лес, она не отменяется? — медленно спросил Бенджи.
— Конечно нет, — ответила Николь. — А потом вечером состоится званый ужин.
— Ура! — воскликнул Бенджи.
Была суббота. Патрик и Элли еще спали — утром занятий не было. Линк подал завтрак Ричарду, Николь и Бенджи, тем временем взрослые следили за новостями по телевизору. Показывали короткий очерк о самой последней стычке с ногастиками возле второго поселения. Потом с комментариями выступили оба кандидата в губернаторы.
— Я уже не первую неделю заявляю, — говорил Иэн Макмиллан телерепортеру, — что нам необходимо немедленно ускорить оборонительные приготовления. Не следует ограничиваться лишь усовершенствованием оружия, которым располагают наши вооруженные силы, мы должны принять более решительные меры.
Утренние новости завершило интервью с директором метеослужбы. Она объяснила, что неожиданно сухая и ветряная погода в последнее время вызвана «ошибками компьютерного моделирования».
— Все эти недели, — сказала она, — мы безуспешно старались вызвать дождь. Но на конец недели мы, разумеется, запрограммировали солнечный день… так что дождь теперь ждите уже на следующей неделе.
— Они не имеют ни малейшего представления о том, что делают, — пробурчал Ричард, выключая телевизор. — Слишком сильные управляющие сигналы создают хаос…
— А что такое ха-ос, дядя Ричард? — спросил Бенджи.
Ричард помедлил какое-то мгновение.
— По-моему, простейшее объяснение — это отсутствие порядка. Но в математике это слово обладает более точным смыслом. Им описывается неограниченная реакция на малые возмущения. — Ричард рассмеялся. — Извини, Бенджи, иногда заносит на научный жаргон.
Бенджи улыбнулся.
— Мне нравится, когда ты говоришь со мной, словно я нор-маль-ный, — аккуратно выговорил он. — А иногда даже по-ни-маю не-много.
Николь казалась занятой, пока Линк убирал завтрак со стола. Но, когда Бенджи оставил комнату, чтобы почистить зубы, она склонилась к мужу.
— Ты уже говорил с Кэти? Ни вчера, ни позавчера она не отвечала на телефонные звонки.
Ричард покачал головой.
— Бенджи так расстроится, если она не придет на его день рождения… Как только Патрик проснется, пошлю его на ее поиски.
Ричард встал со стула и обошел стол. Нагнувшись, он взял Николь за руку.
— А как насчет вас, миссис Уэйкфилд? Можно ли надеяться, что вы запланировали перерыв в делах? В конце концов, это же уик-энд.
— Утром я направляюсь в госпиталь, чтобы помочь в обучении двух новых парамедиков. В десять мы с Элли отправляемся в лес, чтобы развлечь Бенджи. На обратном пути я забегу в суд… надо хотя бы проглядеть краткие изложения дел, разбираемых в понедельник. На 14:30 у меня назначен короткий разговор с Кэндзи, лекция по патологии намечена на 15:00… словом, буду дома в 16:30.
— Что ж, у тебя еще хватит времени, чтобы организовать вечеринку для Бенджи. Вот что, дорогая, пора и утихомириться. Все-таки ты не биот.
Николь поцеловала мужа.
— И это говоришь мне ты? Тот самый человек, что работает по 20–30 часов без перерыва, когда у него есть интересное дело? — Она умолкла и на миг сделалась серьезной. — Все это очень важно, дорогой… Я чувствую, что в жизни колонии грядут крупные перемены, и моя работа имеет существенное значение.
— Не сомневаюсь, Николь. Безусловно, твои усилия необходимы. Но у тебя не остается времени для себя самой.
— Ну это роскошь, — проговорила Николь, открывая дверь в комнату Патрика. — Придется наслаждаться досугом в более зрелые годы.
Когда они вышли из чащи на просторный луг, из под ног врассыпную бросились кролики и белки. На противоположной стороне лужайки посреди высоких пурпурных цветов пасся молодой олень. Он повернул свою голову, украшенную новыми рожками, в сторону приближавшихся к нему Николь, Элли и Бенджи и метнулся в лес.
Николь поглядела на карту.
— Где-то здесь должны быть столы для пикника, как раз возле луга.
Бенджи стоял на коленях возле зарослей желтых цветов, над которыми гудели пчелы.
— Мед, — произнес он с улыбкой. — Пчелы делают мед в ульях.
Через несколько минут они отыскали столы и расстелили на одном из них скатерть. Линк завернул им с собой сандвичи — Бенджи любил арахисовое масло и желе, — а также свежие апельсины и грейпфруты, снятые в садах возле Сан-Мигеля. Пока спи завтракали, на противоположной стороне лужайки показалось другое семейство. Бенджи помахал им.
— Эти лю-ди не знают, что сегодня мой день рож-де-ния.
— Но мы знаем это, — проговорила Элли, поднимая чашку с лимонадом в качестве тоста. — Поздравляю тебя, брат.
Они уже заканчивали еду, когда над головой проплыло небольшое облачко и яркие краски на лугу на миг потускнели.
— Какое темное, — Николь обращалась к Элли. Облако через мгновение исчезло, а травы и цветы вновь залились солнечным светом.
— Хочешь еще пудинга? — спросила Николь у Бенджи. — Или сделаешь перерыв?
— Давай сперва поиграем, — ответил Бенджи. Он вынул из сумки для пикников бейсбольные принадлежности и вручил перчатку Элли. — Пошли, — сказал он, выбегая на луг.
Пока ее дети перебрасывались мячом, Николь убрала остатки ленча. Она уже собиралась присоединиться к Элли и Бенджи, когда услыхала тревожный сигнал наручного радиоприемника. Николь нажала приемную кнопку, и на экранчике, сменив циферблат, появилась телевизионная картинка. Николь включила звук погромче, чтобы расслышать голос Кэндзи Ватанабэ:
— Мне жаль беспокоить вас, Николь, но у нас есть срочное дело. Подана жалоба на изнасилование, и семья требует, чтобы преступник был немедленно осужден. Дело тонкое… и в вашей юрисдикции. Полагаю, с ним следует разобраться сейчас же. Подробностей не привожу, чтобы никто не подслушал.
— Буду через полчаса, — отозвалась Николь.
Сперва Бенджи приуныл, узнав, что пикник придется закончить. Однако Элли сказала матери, что останется с Бенджи в лесу еще на пару часов. Прежде чем уйти с лужайки, Николь передала Элли карту Шервудского леса. В этот момент обширное облако затмило искусственное солнце Нового Эдема.
Признаков жизни в квартире Кэти не обнаружилось. Патрик был поставлен в тупик. Где искать сестру? В Вегасе у него не было университетских приятелей, поэтому молодой человек даже не знал с чего начать.
Он позвонил Максу Паккетту по общественному телефону. Макс назвал имена, адреса и телефонные номера трех своих знакомых, проживавших в Вегасе.
— Конечно, они не из тех, кого можно пригласить в гости на семейный обед с родителями, если ты понимаешь, что я имею в виду, — усмехнулся фермер. — Но ручаюсь, у них доброе сердце, они постараются помочь тебе найти сестру.
Патрик знал лишь имя Саманты Портер. Ее квартира располагалась в нескольких сотнях метров от телефонной будки. Несмотря на раннее утро, Саманта подошла к двери в платье.
— Я сразу поняла, что это ты, когда поглядела на экран, — проговорила она с соблазнительной улыбкой. — Ты ведь Патрик О'Тул, не так ли?
Патрик кивнул и в смущенном молчании переступил на месте.
— Мисс Портер, — произнес он наконец, — у меня есть проблема…
— Ты еще слишком молод, чтобы иметь проблемы, — ответила Саманта, рассмеявшись от всего сердца. — Ну что ж, заходи и переговорим.
Патрик покраснел.
— Нет, мэм, это проблема иного рода… Дело в том, что я не могу отыскать мою сестру Кэти и, быть может, вы поможете мне…
Саманта, уже вставшая боком, чтобы пропустить Патрика внутрь, поглядела на молодого человека.
— Так вот зачем ты пришел ко мне! — протянула она, покачала головой и снова расхохоталась. — Вот разочарование! А я-то решила, что ты пришел подурачиться. Тогда бы я смогла наконец выяснить, инопланетянин ты или нет, и рассказать знакомым.
Патрик продолжал мяться в дверях. Саманта пожала плечами.
— По-моему, Кэти проводит большую часть своего времени во дворце. Отправляйся в казино и спроси Шерри. Она знает, где отыскать твою сестру.
— Да-да, мистер Кобаяси, я все понимаю. Вакаримасу, — говорила Николь японскому джентльмену в своем кабинете. — Я прекрасно понимаю ваши чувства, и вы можете рассчитывать на справедливость.
Она проводила мужчину в приемную, где его ожидала жена. Глаза миссис Кобаяси опухли от слез. Их 16-летняя дочь Марико находилась на обследовании в госпитале Нового Эдема. Ее жестоко избили, однако состояние не было критическим.
Закончив разговор с Кобаяси, Николь позвонила доктору Тернеру.
— Во влагалище девушки обнаружена свежая сперма, — проговорил доктор, — она вся в синяках… буквально все тело. Она находится в эмоциональном шоке… в факте изнасилования нельзя сомневаться.
Николь вздохнула. Марико Кобаяси обвиняла Педро Мартинеса, молодого человека, вместе с Элли участвовавшего в школьной постановке. Неужели он действительно изнасиловал эту девушку? Николь подкатила свое кресло к компьютеру и запросила базу данных.
МАРТИНЕС, ПЕДРО ЭСКОБАР… родился 26 мая 2228 года в Манагуа, Никарагуа… мать-одиночка Мария Эскобар, служанка, домохозяйка, часто без работы… отец, вероятно, Рамон Мартинес, черный докер из Гаити… шесть сводных братьев и сестер, все моложе… осужден за продажу кокомо в 2241 и 2242 годах… за изнасилование в 2243 году получил… 8 месяцев с отбыванием срока наказания в исправительном доме Манагуа… образцовый заключенный… в 2244 году переведен на исправительные работы в Мехико-Сити… КИ-1,86, КС-52.
Прежде чем пригласить Педро в свой кабинет, Николь дважды прочла короткую информацию на экране компьютера. Когда Николь предложила, он сел и уставился в пол. Во время всего допроса в уголке стоял биот-Линкольн, тщательно фиксировавший разговор.
— Педро, — негромко произнесла Николь. Ответа не было, юноша даже не взглянул на нее. — Педро Мартинес, — повторила она громче. — Понимаете ли вы, что вас обвиняют в изнасиловании Марико Кобаяси прошлой ночью? Едва ли мне нужно объяснять вам, какое это серьезное обвинение… Но вам предоставляется право на защиту.
Педро по-прежнему молчал.
— В Новом Эдеме, — продолжила наконец Николь, — мы создали юридическую систему, отличающуюся от той, с которой вам пришлось иметь дело в Никарагуа. У нас судебный процесс может и не закончиться обвинительным приговором, если судья, исследовав факты, не обнаружит достаточных оснований для осуждения. Вот поэтому я и разговариваю с вами.
После долгого молчания молодой человек, не подымая глаз, что-то неразборчиво буркнул.
— Что? — переспросила Николь.
— Она лжет, — проговорил Педро погромче. — Я не знаю почему, но Марико лжет.
— Быть может, вы хотели бы изложить собственную версию случившегося?
— Какая разница? Все равно мне никто не поверит.
— Педро, послушайте меня… Если расследование покажет, что причин для обвинения нет, ваше дело будет закрыто… Конечно, обвинение серьезное, оно потребует весьма тщательного разбирательства, то есть вам придется выложить все, как было, и дать ответ на некоторые весьма неприятные вопросы.
Педро Мартинес поднял голову и глянул на Николь.
— Судья Уэйкфилд, — сказал он ровным голосом. — Мы с Марико действительно переспали вчера ночью… ей так хотелось… она решила, что в лесу это будет забавнее… — молодой человек умолк и вновь уставился в пол.
— Случалось ли вам и прежде вступать в сношения с Марико? — спросила Николь через несколько секунд.
— Только однажды… дней десять назад, — ответил Педро.
— Педро, а ваша любовь прошлой ночью… не слишком ли она оказалась физической?
Глаза Педро наполнились слезами, покатившимися по щекам.
— Я не бил ее, — проговорил он с пылом. — Я бы никогда не причинил ей боли…
Тут в отдалении послышался треск, подобный удару могучего кнута, закончившийся раскатом.
— Что это? — громко удивилась Николь.
— Похоже на гром, — заметил Педро.
Гром слышали и в Хаконе, где Патрик, сидя в роскошной комнате дворца Накамуры, разговаривал со своей сестрой Кэти. На той было дорогое платье из синего шелка.
Патрик не обратил внимания на необычный шум. Он был рассержен.
— Выходит, ты не собираешься идти к Бенджи? Что же я скажу маме?
— Говори ей, что угодно, — ответила Кэти и достала сигарету. — Скажи, что ты не нашел меня. — Она зажгла сигарету золотой зажигалкой и выпустила струйку дыма в сторону брата. Тот попытался развеять дым рукой.
— Ну-ну, малыш, — проговорила Кэти со смешком. — От него не умирают.
— Умирают, но только не сразу, — возразил он.
— Патрик, пойми, — Кэти встала и начала расхаживать по комнате. — Бенджи — идиот, слабоумный, и вообще мы никогда не были с ним близки. Он даже не заметит, что меня там нет, если только ему не напомнят.
— Ты ошибаешься, Кэти. Он куда умнее, чем ты полагаешь, и все время спрашивает о тебе.
— Ерунда все это, братец. Ты говоришь так лишь для того, чтобы я почувствовала себя виноватой… Вот что — не ждите меня. Добро бы еще, если бы там были только ты, Бенджи и Элли… хотя и не хочется встречаться с этой занудой после того «чудесного» выступления. А ты знаешь, каково мне встречаться с матерью? Она все время ко мне придирается.
— Она волнуется за тебя, Кэти.
Нервно расхохотавшись, Кэти прикончила сигарету одной затяжкой.
— Конечно, Патрик… но по-настоящему волнует ее одно — чтобы я не скомпрометировала семью.
Патрик встал, собираясь уйти.
— Зачем ты вскочил? — проговорила Кэти. — Почему бы тебе не задержаться? Я переоденусь, сходим в казино… Помнишь, как мы раньше веселились вместе?
Кэти направилась к спальне.
— А ты принимаешь наркотики? — вдруг спросил Патрик.
Она остановилась и поглядела на брата.
— А кому это интересно? — воинственно сказала Кэти. — Тебе или мадам-космонавт… нашему доктору, губернатору и судье Николь де Жарден-Уэйкфилд?
— Я тебя спрашиваю, — спокойно ответил Патрик.
Кэти пересекла комнату и ладонями прикоснулась к лицу Патрика.
— Ты — мой брат, и я люблю тебя. А все прочее не существенно.
Над невысокими округлыми холмами Шервудского леса грудились темные облака. Ветер трепал деревья, раздувал волосы Элли. Сверкнула молния, почти одновременно ударил гром. Бенджи дернулся и Элли прижала его к себе.
— В соответствии с картой, — проговорила она, — мы находимся лишь в одном километре от края леса.
— А сколько это? — спросил Бенджи.
— Если мы пойдем быстро, — крикнула Элли, перекрывая шум ветра, — мы можем выйти через десять минут. — Она схватила Бенджи за руку и потащила его за собой по тропе.
Мгновение спустя молния ударила в одно из деревьев возле них, и толстая ветвь упала на дорожку, ударив Бенджи по спине и сбив его с ног. Юноша упал на дорожку — головой в зеленую траву и заросли плюща возле корней деревьев. Раскат грома почти оглушил его.
Несколько секунд он просто лежал на земле, пытаясь понять, что с ним произошло. Наконец Бенджи поднялся на ноги.
— Элли, — произнес он, глядя на распростертое по другую сторону тропы тело сестры, глаза той были закрыты.
— Элли! — завопил Бенджи и на четвереньках подобрался к сестре. Он взял ее за плечи и встряхнул. Глаза Элли не открылись. Переходящая на висок опухоль на ее лбу над правым глазом по размеру уже напоминала апельсин.
— И что же мне делать? — громко проговорил Бенджи. Пахнуло дымом, он быстро поглядел на деревья. Раздуваемые ветром языки пламени перепрыгивали с ветки на ветку. Вновь блеснула молния, ударил гром. Впереди, у тропы, в той стороне, куда они с Элли шагали, взвились языки пламени, быстро распространявшиеся по обеим сторонам тропы. Бенджи запаниковал.
Подняв голову сестры, юноша легонько шлепнул ее по лицу.
— Элли, пожалуйста, прошу тебя, проснись. — Девушка не шевельнулась. Огонь уже окружал их, эта часть леса вот-вот превратится в пекло.
Бенджи находился в смятении. Он попытался поднять Элли, но споткнулся и упал.
— Нет, нет, нет! — выкрикнул он, вставая, и снова нагнулся, чтобы поднять Элли на плечи. Пахло дымом. Взяв Элли на плечи, Бенджи медленно пошел по тропе, удаляясь от пожара.
Он выдохся, когда наконец добрался до луга. Опустив Элли на один из столов, Бенджи сел рядом с ней на скамейку. Пожар свирепствовал на северной стороне луга. «Что же делать дальше?» — подумал он. Взгляд Бенджи коснулся карты, торчавшей из кармана куртки Элли. «Она мне поможет». Юноша взял карту и посмотрел на нее. Поначалу он ничего не понял и снова начал паниковать.
«Спокойно, Бенджи, — услыхал он умиротворяющий голос матери. — Это трудно, но ты вполне можешь справиться. Карта — это очень важная вещь. Она подсказывает нам, куда идти… Самое главное — правильно расположить карту, чтобы ты мог прочитать подписи. Видишь. Вот так верно. Чаще всего вверху находится место, которое мы называем севером. Хорошо. Перед тобой карта Шервудского леса…»
Бенджи повернул карту в руках, так чтобы буквы правильно расположились. Вновь сверкнула молния и ударил гром. Порыв ветра понес дым в его сторону. Бенджи закашлялся и попытался прочитать слова на карте.
И снова он услыхал голос матери. «Если ты сразу же не поймешь слово, прочти его медленно-медленно, называя каждую букву. И тогда все звуки сложатся в слова, которые ты сумеешь понять».
Бенджи поглядел на Элли, распростертую на столе.
— Проснись, Элли, проснись, пожалуйста. Мне нужна твоя помощь. — Сестра не пошевельнулась.
Он склонился над картой, попытался собраться. Болезненно напрягаясь, Бенджи произнес все буквы, повторил еще раз и еще… осознал, что зеленое пятно на карте представляет собой тот самый луг, где он сейчас находился. «Белые линии — это тропинки, — размышлял он. — К зеленому пятну подходят три белые линии».
Бенджи поднял глаза от карты, насчитал три дорожки, уходящие от луга, и ощутил уверенность в себе. Но через какое-то мгновение порыв ветра бросил через луг угольки, воспламенившие деревья на южной его стороне. Бенджи торопливо поднялся. «Надо идти», — сказал он себе, вновь подымая Элли на плечи.
Он не мог знать, что главный очаг пожара свирепствует на севере — около поселка Хаконе. Бенджи вновь поглядел на бумажку в своих руках. «Нужно идти по белым линиям к нижней части карты», — подумал он.
Молодой человек брел по тропе, когда высоко над его головой пламя окутало дерево. Сестра лежала у него на плече, спасительную карту он сжимал в правой руке. Через каждые десять шагов Бенджи останавливался, чтобы взглянуть на карту, всякий раз убеждаясь в том, что не отклонился от правильного направления. Оказавшись на перекрестке, Бенджи осторожно положил Элли на траву и провел пальцем по каждой из белых линий. Через минуту он широко улыбнулся, вновь поднял сестру и направился по тропе к поселку Позитано. Вновь сверкнула молния, ударил гром и ливень хлынул на Шервудский лес.
7
Через семь часов Бенджи уже мирно спал в родном доме — в своей постели. Тем временем на другом конце колонии в госпитале Нового Эдема началось истинное столпотворение. Суетились и биоты, и люди, в коридорах стояли носилки с телами, пациенты стонали от боли. Николь разговаривала по телефону с Кэндзи Ватанабэ:
— Пусть всех Тиассо немедленно пришлют в госпиталь. Тех, кто ухаживает за стариками и младенцами, могут подменить Гарсиа или даже Эйнштейны. А люди пусть подежурят в поселковых клиниках. Положение весьма серьезное.
За шумом в госпитале она едва слышала Кэндзи.
— Плохо, очень плохо, — повторила она, отвечая на его вопрос. — Пострадали двадцать семь человек, погибло четверо. Сгорела вся область Нара, весь район построенных в японском стиле деревянных домов. Этот окруженный лесом поселок целиком оказался в зоне бедствия, пожар налетел слишком быстро, и люди ударились в панику.
— Доктор Уэйкфилд, доктор Уэйкфилд, придите, пожалуйста, немедленно в номер 204. — Николь повесила трубку и побежала по коридору. По ступенькам она поднялась на второй этаж. В номере 204 умирал старый друг, кореец Ким Ли, обеспечивавший контакты с Хаконе, когда Николь исполняла обязанности временного губернатора.
Мистер Ким одним из первых построил себе новый дом в Наре. И теперь бросился в свое горящее жилище, чтобы спасти семилетнего сына. Ребенок останется жить, мистер Ким успел вовремя, но получил сильнейшие ожоги третьей степени, покрывавшие почти все его тело.
В коридоре Николь столкнулась с доктором Тернером.
— Едва ли мы сумеем помочь вашему другу из 204-й, — проговорил он, — но мне хотелось бы услышать ваше мнение… Позвоните мне в операционную: принесли еще одного с тяжелыми ожогами, тоже не сумел вовремя выбраться из дома.
Глубоко вздохнув, Николь медленно открыла дверь в комнату. Жена мистера Кима, симпатичная кореянка — ей уже было за тридцать, — тихонько сидела в углу. Николь подошла к ней и обняла за плечи. Пока Николь утешала миссис Ким, ходившая за мистером Кимом Тиассо принесла набор графиков. Состояние потерпевшего было действительно безнадежным. Когда Николь закончила чтение, она с удивлением заметила возле кровати мистера Кима свою собственную дочь Элли в широкой повязке на правой стороне головы. Элли держала умирающего за руку.
— Николь, — шепнул мистер Ким, преодолевая боль. Вся кожа на его лице почернела. Даже одно произнесенное слово причиняло ему нестерпимую муку. — Я хочу умереть, — сказал он, повернув голову в сторону сидевшей в углу жены.
Миссис Ким встала и подошла к Николь.
— Мой муж хочет, чтобы я подписала бумаги на эвтаназию. Но я сделаю это, только если вы скажете, что никакой надежды уже нет. — Она всхлипнула и умолкла.
Николь не стала медлить.
— Ничего не могу гарантировать вам, миссис Ким, — скорбным голосом проговорила Николь, переводя взгляд то на обгоревшего человека, то на его жену. — Скорее всего ваш муж умрет в ближайшие 24 часа и будет непрестанно страдать до самой смерти. Но если случится медицинское чудо и он все-таки выживет, останется калекой до конца дней своих.
— Я хочу умереть поскорее, — с трудом выговорил мистер Ким.
Николь отослала Тиассо за документами на эвтаназию. Их следовало подписать врачу, супруге и самому больному, если, по мнению доктора, он еще мог принимать решение. Когда Тиассо ушла, Николь жестом пригласила Элли за собой в коридор.
— Зачем ты пришла сюда? — негромко спросила Николь, когда они вышли наружу. — Я же велела тебе оставаться дома и отдыхать. У тебя тяжелое сотрясение мозга.
— Я себя прекрасно чувствую, мама, — ответила Элли. — Потом я услыхала, что мистер Ким сильно обгорел, и захотела помочь ему чем-нибудь. В прежние дни он был для нас таким хорошим Другом.
— Он в ужасном состоянии, — сказала Николь, покачивая головой. — Не могу даже поверить тому, что он еще жив.
Элли прикоснулась к руке матери.
— Он хочет, чтобы его смерть послужила людям. Миссис Ким сказала мне об этом… и уже послала за Амаду, но я хочу, чтобы ты сама переговорила с доктором Тернером.
Николь посмотрела на дочь.
— О чем ты?
— Помнишь Амаду Диаба?… приятеля Эпонины, фармаколога из Нигерии, у которого бабушка была сенуфо. Он тоже подхватил RV-41 при переливании крови… во всяком случае, Эпонина сказала мне, что его сердце быстро разрушается.
Николь замолчала, она не могла поверить своим ушам.
— Итак, ты хочешь, чтобы я, — проговорила она наконец, — попросила доктора Тернера выполнить пересадку сердца без помощи робота-хирурга, притом во время всей этой трагедии?
— Если он согласится, можно пересадку произвести и потом, разве не так? Сердце мистера Кима можно сохранить на какое-то время.
— Видишь ли, Элли мы даже не знаем…
— Я уже все проверила, — перебила ее Элли. — Одна из Тиассо подтвердила, что мистер Ким вполне подходит в качестве донора.
Николь вновь покачала головой.
— Ну хорошо, хорошо, — сказала она. — Я подумаю об этом. А сейчас я хочу, чтобы ты легла и отдохнула. Сотрясение мозга — не пустяк.
— Вы понимаете, чего добиваетесь от меня? Неужели вы действительно хотите, чтобы я это сделал? — доктор Тернер с недоверием поглядел на Николь.
— Видите ли, доктор Тернер, — проговорил Амаду с заметным британским акцентом, — прошу вас я, а не доктор Уэйкфилд. И хочу, чтобы вы сделали эту операцию. Только не стоит преувеличивать риск. Вы сами говорили мне, что я не проживу более трех месяцев. Конечно, я могу умереть и на операционном столе. Но если выживу, то в соответствии с вашей статистикой, быть может, проживу еще восемь лет… с вероятностью 50 %. Можно даже жениться и завести ребенка.
Доктор Тернер повернулся и поглядел на стенные часы в кабинете.
— Мистер Диаба, попробуем забыть, что сейчас уже заполночь и что я проработал девять часов, оперируя получивших ожоги. Подумайте сами: целых пять лет мне не приходилось пересаживать сердце. А на Земле я никогда не делал подобных пересадок без самого лучшего кардиологического оборудования. Например, операции всегда проводятся роботами.
— Я понимаю все это, доктор Тернер. Только это неважно. Без операции меня ждет верная смерть. Кроме того, в ближайшее время нового донора наверняка не будет. К тому же Элли сказала мне, что вы недавно освежили в памяти все методики пересадки, подготавливая бюджетный запрос на новое оборудование.
Доктор Тернер бросил на Элли вопросительный взгляд.
— Моя мать говорила мне, как тщательно вы подготовились, доктор Тернер. Надеюсь, вы не станете винить меня в том, что я кое о чем сказала Амаду.
— Я рада помочь вам всеми средствами, — добавила Николь. — Мне не приходилось заниматься хирургией сердца, однако я проходила практику в кардиологическом институте.
Доктор Тернер оглядел комнату, перевел взгляд на Элли, потом на Амаду и Николь.
— Ну хорошо, хватит разговоров. Похоже, что вы не оставляете мне никакого выбора.
— Значит, вы сделаете это? — в голосе Элли слышался девичий восторг.
— Попробую, — ответил доктор. Он подошел к Амаду Диаба и протянул вперед обе руки. — А вы знаете, что у вас не слишком много шансов проснуться?
— Да, сэр… да, доктор Тернер. Но между полным отсутствием шансов и почти полным есть кое-какая разница. Я благодарю вас.
Доктор Тернер повернулся к Николь.
— Приходите через пятнадцать минут в мой кабинет, обсудим методику операции… Кстати, доктор Уэйкфилд, не попросите ли вы Тиассо заварить нам кофе покрепче?
Подготовка к пересадке сердца пробудила воспоминания, которые доктор Тернер похоронил на задворках своего ума. На мгновение ему даже померещилось, что он снова находится в Медицинском центре Далласа. Он вспомнил, каким счастливым был в те далекие дни… в другом мире. Он любил свою работу, свою семью. Ему просто нечего было желать.
Прежде чем начать операцию, доктора Тернер и Уэйкфилд тщательно записали точную последовательность предстоящих действий. И во время всей операции, завершая основные этапы, они останавливались, чтобы свериться друг с другом. По ходу дела никаких неприятных неожиданностей не случилось. Удалив старое сердце Амаду, доктор Тернер перевернул его так, чтобы Николь и Элли (она настояла на своем присутствии на всякий случай — вдруг потребуется какая-нибудь помощь) могли видеть атрофированную мышцу. Сердце находилось в скверном состоянии. Амаду, вероятно, умер бы, не протянув и месяца. Пока новое сердце подсоединяли к основным артериям и венам, кровообращение в организме пациента поддерживал автоматический насос. Наступила трудная и опасная стадия операции: насколько помнил доктор Тернер, она никогда не проводилась человеческими руками.
Однако множество ручных операций, которые доктору Тернеру пришлось провести за три года пребывания в Новом Эдеме, лишь отточили его хирургическое искусство. Он удивил даже себя самого той легкостью, с которой подсоединил новое сердце к основным кровеносным сосудам тела Амаду. К концу операции, когда все опасные стадии были завершены, Николь попросила разрешения закончить все оставшиеся мелочи. Но доктор Тернер покачал головой. И хотя в колонии уже наступало утро, он намеревался самостоятельно завершить операцию.
Должно быть, крайняя усталость все-таки сыграла с глазами доктора Тернера неприятную шутку в последние минуты операции… или, быть может, в ней следовало винить прилив адреналина, сопровождавший радостное возбуждение, предвкушение успешного конца операции, но, как бы то ни было, в эти последние мгновения Роберт Тернер время от времени замечал удивительные изменения в лице Амаду Диаба. Несколько раз оно словно расплывалось перед глазами врача, преображаясь в черты Карла Тайсона… молодого чернокожего, которого доктор Тернер убил в Далласе. Закончив очередной стежок, доктор Тернер глянул на лицо Амаду — тот ухмылялся совершенно как Тайсон. Доктор заморгал и поглядел снова… на операционном столе был Амаду Диаба. Когда это повторилось несколько раз, доктор Тернер спросил Николь, не замечает ли она чего-нибудь необычного в лице Амаду.
— Ничего, кроме улыбки, — ответила та. — Никогда не видела, чтобы человек улыбался под анестезией.
Когда операция завершилась и Тиассо смогли заключить, что пациент находится в великолепном состоянии, невзирая на крайнюю усталость, доктор Тернер, Николь и Элли испытали прилив восторга. Доктор пригласил обеих женщин в свой кабинет отпраздновать удачу за еще одной чашечкой кофе. В этот момент он даже не мог предположить, что собирается сделать предложение Элли.
Элли была ошеломлена. Она только глядела на доктора. Тот бросил взгляд на Николь, потом опять поглядел на Элли.
— Я понимаю, что это вышло так неожиданно, но я не сомневаюсь в своих чувствах. Я успел убедиться в этом. Я люблю вас и хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. И чем скорее, тем лучше.
Почти на минуту в комнате воцарилась абсолютная тишина. Не нарушая безмолвия, доктор подошел к двери кабинета и запер ее. Отсоединил телефон. Элли попыталась что-то сказать.
— Нет, — с горечью в голосе произнес он, — не надо ничего говорить. Я должен это сделать.
Он опустился в кресло и глубоко вздохнул.
— Мне следовало сделать это давно, — проговорил он ровным голосом. — К тому же теперь вы обе должны знать обо мне всю правду.
Слезы выступили на глазах доктора Тернера, и он приступил к повествованию. На первых словах голос его дрогнул, но он взял себя в руки.
— Мне было тридцать три года и, не осознавая того, я был слепо и немыслимо счастлив. Один из ведущих кардиохирургов Америки… прекрасная любящая жена, две дочери — трех и двух лет. Мы жили в Техасе — в особняке с бассейном — в коммуне в сорока километрах к северу от Далласа.
— Однажды я поздно вернулся домой из госпиталя — пришлось следить за необычайно тонкой операцией по вскрытию сердца. И у ворот нашей коммуны меня остановили охранники. Они были в смятении, словно бы не знали, что делать, но потом позвонили куда-то и, странными глазами поглядев на меня, разрешили пройти.
— Перед нашим домом оказались две полицейские машины и скорая помощь. В тупике за ним примостились три передвижных телефургона. Я повернул к дверям и полицейский остановил меня. Вспыхнули лампы, какие-то телевизионщики ослепили меня своими огнями. Потом полицейский отвел меня к дому.
— На лежанке в передней прямо у лестницы на второй этаж под простыней лежала моя жена. Горло ее было перерезано. Я услышал, что наверху переговариваются люди, и бросился, чтобы отыскать дочерей. Девочки лежали там, где встретили смерть… Кристин — на полу в ванной, Аманда — в постели. Эта сволочь перерезала горло и им.
Доктора Тернера сотрясали отчаянные рыдания.
— Не могу забыть этого зрелища… Аманда, наверное, спала — у нее была только одна рана на горле… Каким же чудовищем нужно быть, чтобы поднять руку на такие невинные создания!
Слезы текли по щекам доктора Тернера. Грудь его вздымалась. Несколько секунд он не мог произнести ни слова. Элли тихо подошла к его креслу и уселась на пол, взяв его за руку.
— На пять месяцев я просто оцепенел: не мог работать, не мог есть. Мне пытались помочь — друзья, врачи, прочие мои коллеги, но я сломался. И не мог, не мог смириться с тем, что моей жены и детей нет в живых, что их убили.
— Полиция обнаружила подозреваемого менее чем за неделю. Его звали Карл Тайсон. Это был молодой чернокожий 23 лет от роду, рассыльный, доставлявший покупки из ближайшего супермаркета. Моя жена всегда пользовалась телевизором для закупок. Этот Карл Тайсон уже бывал в нашем доме несколько раз (я даже вспомнил его) и, безусловно, знал расположение комнат.
— Несмотря на оцепенение, охватившее меня тогда, я прекрасно помню все подробности расследования убийства Линды. Сперва все казалось так просто: свежие отпечатки пальцев Карла Тайсона обнаружились едва ли не во всех комнатах. В тот самый день его видели в коммуне. Многие драгоценности Линды исчезли, и грабеж был очевидным мотивом убийства. Я полагал, что подозреваемый будет осужден и казнен.
— Но вдруг все затуманилось. Драгоценностей не нашли. Охрана отметила время прибытия и отбытия Карла Тайсона в журнале — увы, он провел внутри «Зеленого Братства» лишь двадцать две минуты: этого времени едва хватало на то, чтобы развезти покупки, не говоря уже об ограблении и трех убийствах. Кроме того, Тайсон утверждал, что Линда в этот день попросила его передвинуть мебель. Подобное объяснение превосходно объясняло присутствие отпечатков пальцев во всем доме…
Доктор Тернер остановился, боль исказила его лицо. Элли мягко пожала его руку, и он продолжил:
— Перед судом обвинение заключило, что Тайсон днем доставил покупки в дом и узнал из разговора с Линдой, что я задержусь на работе до вечера. Моя жена была женщиной дружелюбной и доверчивой. Она могла в разговоре с рассыльным сказать, что меня долго не будет дома… В любом случае, по мнению прокурора, Тайсон, оставив комнату, не стал возвращаться в супермаркет. Он перелез через каменную стену, окружавшую наш поселок, пересек площадку для гольфа и потом вошел в дом, намереваясь украсть драгоценности Линды, полагая, что все уже будут спать. Должно быть, жена увидела его, Тайсон испугался и убил сперва Линду, а потом детей, чтобы не оставить свидетелей.
— Хотя никто не видел, как Тайсон второй раз был у моего дома, я посчитал заключение прокурора достаточно убедительным и решил, что преступника обязательно осудят. В конце концов, у него отсутствовало алиби на то время, когда было совершено преступление. Грязь на ботинках Тайсона в точности соответствовала илу в ручье, через который ему нужно было перебраться, чтобы сзади залезть в мой дом. После убийства его два дня не видели на работе, а когда Тайсона арестовали, при нем оказалась уйма денег
— он сказал, что «выиграл их в покер».
— Но, слушая речь защиты, я усомнился в принципах американской юридической системы. Его адвокат придал делу расовый оттенок, представив Карла Тайсона этаким несчастным бедняком, чернокожим неудачником, которого привлекли к ответственности лишь по косвенным уликам. Он утверждал, что в тот трагический день Тайсон только доставил покупки в мой дом. Это не мой подзащитный, говорил адвокат, это какой-то неизвестный маньяк перелез через ограду «Зеленого Братства» и украл драгоценности, а затем убил Линду и детей.
— И в последние два дня суда я понял — скорее по манере присяжных, чем по чему-либо еще, — что Тайсон будет оправдан. Я обезумел от праведного гнева. Разве можно было усомниться в том, что именно этот молодой человек совершил преступление? Я не мог даже представить себе, что его оправдают.
— Каждый день во время судебного процесса — он затянулся на шесть недель — я появлялся в здании суда со своим небольшим медицинским чемоданчиком. Сперва охранники проверяли при входе его содержимое, но некоторое время спустя, проникшись симпатией к моему горю, они перестали обыскивать меня. Перед завершением суда я слетал на уик-энд в Калифорнию, якобы намереваясь посетить медицинский семинар, а на самом деле за тем, чтобы купить на черном рынке ружье, которое могло поместиться в мой чемодан; как я и рассчитывал, в тот день, когда должны были объявить приговор, охранники не стали заглядывать в него.
— Приговор оказался оправдательным, присутствовавшие в зале заседания подняли шум, чернокожие на галерее кричали ура. Карл Тайсон и его защитник, еврей по имени Ирвинг Бернштейн, обнимались. Но я был готов к этому. Открыв свой чемодан, быстро выхватил ружье, перепрыгнул через барьер и убил обоих, выстрелив по очереди из каждого ствола.
Доктор Тернер глубоко вздохнул и продолжил:
— Я никогда прежде не признавался себе в том, что был не прав. И только оперируя вашего друга, мистера Диаба, отчетливо понял, насколько этот эмоциональный взрыв отравил мою душу… на все эти долгие годы. Ведь месть не возвратила к жизни ни жену, ни детей. Она не принесла мне и крохи счастья, разве что позволила испытать низменное животное удовлетворение, когда я понял, что Тайсон и его адвокат умирают. — В глазах доктора Тернера стояли слезы. Он поглядел на Элли. — Возможно, вы не сочтете меня достойным вашей руки, но я люблю вас, Элли Уэйкфилд, и очень хочу, чтобы вы стали моей женой. И прошу вас простить меня за то, что я натворил много лет назад.
Элли поглядела на доктора Тернера и вновь пожала его руку.
— Я очень мало знаю о любви, — медленно проговорила она, — поскольку не имела возможности испытать ее. Но я знаю свои чувства к вам. Я восхищаюсь вами, уважаю вас, возможно, даже люблю. Конечно, сначала мне хотелось бы посоветоваться с родителями, и… доктор Роберт Тернер, если они не будут возражал», я с радостью выйду за вас замуж.
8
Николь перегнулась через раковину и взглянула на свое отражение в зеркале. Провела пальцами по морщинкам под глазами, разгладила седеющие волосы. А ты уже почти старуха, сказала она себе и улыбнулась. «Я старею, стареют руки, придется закатывать брюки», — громко провозгласила она.
Николь расхохоталась и, повернувшись спиной к зеркалу, обернулась, чтобы видеть себя со спины. Зеленое платье с желтоватым отливом, которое она намеревалась надеть на свадьбу Элли, плотно обтягивало спину, стройную и худощавую — в ее-то годы. «Не так уж и плохо, — одобрила свой вид Николь. — Во всяком случае, Элли нечего стыдиться».
На столе возле ее кровати стояли две фотографии — Женевьевы и ее мужа-француза, которые передал ей Кэндзи Ватанабэ. Возвратившись в спальню, Николь взяла фотографии и поглядела на них. «Я не могла присутствовать на твоем венчании, Женевьева, — невольно взгрустнула она. — И даже никогда не видела твоего мужа».
Стараясь справиться с чувствами, Николь поспешно перешла на другую сторону спальни. Там она почти минуту глядела на фотографию Симоны и Майкла О'Тула в день их венчания и свадьбы в Узле. «И тебя я оставила… всего лишь через неделю после свадьбы… Ты была такой молодой, Симона, но во многом куда более зрелой, чем Элли…»
Она не позволила себе закончить эту мысль. Слишком тяжело было вспоминать обеих дочерей. Гораздо спокойнее обратиться к настоящему. Николь протянула руки и сняла фотографию Элли, висевшую на стене вместе с фотографиями своих братьев и сестер. «Итак, я выдаю замуж третью дочь, — подумала она. — Невозможно представить. Иногда жизнь идет чересчур быстро».
Перед глазами Николь промелькнула Элли в различном возрасте: тихая кроха, лежащая возле нее в Белой комнате в недрах Рамы; потрясенное детское личико, когда они приближались к Узлу на кораблике-челноке; повзрослевшая девушка в момент пробуждения после долгого сна и, наконец, зрелая решимость и отвага, с которыми она обратилась к гражданам Нового Эдема, защищая доктора Тернера и его планы. Мысленное путешествие в прошлое принесло много воспоминаний.
Николь повесила фотографию Элли на стенку и начала раздеваться. Она только что убрала платье в шкаф, когда услышала странный звук: словно кто-то плакал, тихо-тихо, так что едва было слышно. «Что это?» — удивилась она. Николь посидела спокойно несколько минут. Но шум не повторился, потом она встала и вдруг ощутила странное чувство; ей показалось, что в комнате присутствуют Женевьева и Симона. Николь торопливо огляделась — вокруг никого.
«Что со мной? — спросила она себя. — Может быть, переработала? Или же дело Мартинеса и внезапное замужество дочери заставили меня перенервничать? Или начинается очередной из моих психических эпизодов?»
Николь попробовала успокоиться, для чего принялась медленно и глубоко дышать. И все же не сумела избавиться от ощущения, что Женевьева и Симона присутствуют в комнате. Это ощущение было настолько сильным, что Николь едва удерживалась, чтобы не заговорить с ними.
Она отчетливо вспомнила свои разговоры с Симоной перед ее свадьбой с Майклом О'Тулом. «Быть может, поэтому-то они и пришли ко мне, — подумала Николь. — Чтобы напомнить мне о том, что я позабыла поговорить с Элли перед замужеством». Николь громко рассмеялась — пожалуй, чуточку нервно, — но мурашки не исчезали с кожи на ее руках.
«Простите меня, мои дорогие, — сказала Николь, обращаясь к фотографии Элли, а также к Женевьеве и Симоне, незримо витавшим в комнате. — Обещаю, что завтра…»
На этот раз крик ни с чем нельзя было перепутать. Николь на мгновение застыла в спальне, адреналин прихлынул в кровь. И бросилась бежать через весь дом в кабинет, где работал Ричард.
— Ричард, — произнесла она, прежде чем войти в кабинет, — ты слышал?…
Николь остановилась на полуслове. В кабинете был кавардак. Ричард сидел на полу, лицом к двум мониторам, окруженным грудой разного электронного хлама. В одной руке он держал крошечного робота, принца Хэла, в другой находился драгоценный карманный компьютер, сохранившийся с времен «Ньютона». Над ним склонились три биота — две Гарсиа и один частично разобранный Эйнштейн.
— Привет, дорогая, — невозмутимо проговорил Ричард. — Что ты делаешь здесь? Я думал, ты уже спишь.
— Ричард, по-моему, я услыхала крик птицы. Только что, буквально минуту назад… и совсем близко. — Николь помедлила, соображая, следует ли говорить мужу о посещении Женевьевы и Симоны.
Чело Ричарда нахмурилось.
— Я ничего не слышал, — ответил он. — А вы? — спросил он у биотов. Все они покачали головами, в том числе и Эйнштейн, из открытой грудной клетки которого тянулись четыре кабеля, подсоединенные к стоявшим на полу мониторам.
— Я действительно что-то слыхала, — повторила Николь и задумалась. «Неужели это признак перенапряжения?» — спросила она себя. Николь обратила свое внимание на хаос перед собой. — Кстати, дорогой, чем ты занят?
— Я? Ничем особенным. Просто затеял новый проект.
— Ричард Уэйкфилд, — быстро проговорила она, — ты не хочешь сказать мне правду. Ты хочешь, чтобы я поверила, что весь этот беспорядок на полу «ничего особенного» не означает, но я прекрасно знаю тебя. Так что же скрывать…
Ричард изменил картинку на включенных мониторах и энергично затряс головой.
— Не нравится мне все это, — пробормотал он. — Совсем не нравится. — Он поглядел на Николь. — Тебе случайно не приходилось запрашивать мои последние файлы, которые хранятся в центральном суперкомпьютере? Просто так… непреднамеренно?
— Нет, конечно нет. Я даже не знаю твой код… Но я имела в виду другое…
— Кто-то воспользовался ими… — Ричард поспешно вызвал диагностическую подпрограмму и обратился к одному из мониторов. — Не менее пяти раз за последние три недели… А ты действительно уверена, что ни при чем здесь?
— Да, Ричард, — заверила его Николь. — Но ты все еще пытаешься уклониться от темы… Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что все это значит.
Ричард поставил принца Хэла перед собой, поглядел на Николь.
— Я еще не вполне готов, дорогая, — сказал он, недолго помедлив. — Пожалуйста, дай мне пару дней.
Николь была озадачена. Наконец ее лицо просветлело.
— Ну хорошо, милый, если ты затеял свадебный подарок для Элли, тогда я с радостью подожду…
Ричард вернулся к работе. Николь плюхнулась в единственное кресло в комнате, еще остававшееся свободным. Наблюдая за мужем, она поняла, насколько устала, и убедила себя в том, что крик, должно быть, просто померещился ей — от переутомления.
— Дорогой, — произнесла негромко Николь через минуту-другую.
— Да, — ответил он, поднимая взгляд от пола.
— А тебя действительно не смущает ход дел в Новом Эдеме? Как по-твоему, почему создатели Рамы предоставили нас самим себе? Большинство колонистов живут, забыв о том, что путешествуют в межзвездном космическом корабле, построенном внеземными существами. Как такое могло оказаться возможным? Почему не может здесь появиться Орел или же иное, не менее чудесное проявление их превосходящей технологии? Быть может, тогда все наши пустяковые проблемы…
Смех Ричарда остановил Николь.
— О чем ты? — проговорила она.
— Вспомнил один разговор с Майклом О'Тулом. Он выражал мне свое недовольство, поскольку я усомнился в свидетельствах апостолов. Майкл заявил, что Бог, должно быть, не понял, что наша порода сплошь Фомы неверующие… Ему нужно было почаще присылать к нам воскресшего Христа.
— Тогда ситуация была совершенно иной, — возразила Николь.
— Ты так полагаешь? — ответил Ричард. — Сообщения первых христиан об Иисусе Христе не правдоподобнее, чем наше описание Узла и долгого путешествия на релятивистских скоростях… Колонистам легче поверить, что этот космический корабль создан МКА в качестве эксперимента. Лишь немногие из них настолько разбираются в науке, чтобы понять — мы не способны создать Раму.
Николь помолчала.
— В таком случае нам нечем переубедить их…
Ее перебил тройной сигнал, свидетельствующий, что ее вызывают по телефону по неотложному делу. Николь поднялась и направилась через комнату к аппарату. На экране монитора появилось озабоченное лицо Макса Паккетта.
— Возле исправительного дома создалась опасная ситуация. Собралась рассерженная толпа, быть может, семьдесят или восемьдесят человек, в основном это жители Хаконе. Все хотят, чтобы им выдали Мартинеса. Они напали на биотов-Гарсиа и уже уничтожили двух из пяти. Судья Мышкин пытается успокоить их, но люди и не думают расходиться. Как выяснилось, Марико Кобаяси… совершила самоубийство около двух часов назад. Вся ее семья уже здесь, в том числе и отец…
Николь оделась в спортивный костюм менее чем за минуту. Ричард тщетно пытался переубедить ее.
— Я решала, — проговорила она, усаживаясь на велосипед. — И мне расхлебывать последствия.
Она спустилась с улицы на главную велосипедную дорожку и начала крутить педали. Как следует поднажав, она могла оказаться в административном центре через 4–5 минут, потратив на дорогу в два раза меньше времени, чем на поезде, не частом в такое позднее время. «Кэндзи ошибся, — думала Николь. — Пресс-конференцию нам нужно было провести сегодня же утром. Тогда я бы сумела объяснить мотивы своего решения».
Почти сотня колонистов собралась на главной площади Сентрал-Сити. Они расхаживали возле исправительного дома Нового Эдема, где после обвинения в изнасиловании Марико Кобаяси содержался Педро Мартинес. Судья Мышкин стоял перед входом на верхней ступеньке лестницы. Он обращался к разгневанной толпе через мегафон. Двадцать биотов, в основном Гарсиа, совместно с парой Линкольнов и Тиассо, взявшись за руки, стояли перед Мышкиным, не позволяя толпе подняться по лестнице к старому судье.
— Эй, люди, — говорил седовласый русский, — если Педро Мартинес виновен, он будет осужден. Но наша конституция гарантирует ему право на справедливый суд…
— Заткнись, старик, — выкрикнул кто-то из толпы. — Выдайте нам Мартинеса, — раздался другой голос.
Слева перед театром шестеро молодых азиатов заканчивали сооружение шаткой виселицы. Под одобрительные вопли толпы один из них перекинул толстую веревку с петлей через поперечину. Крепкий японец двадцати лет с небольшим пробился вперед.
— С дороги, старик. И забери с собой этих механических кукол. С тобой мы не ссоримся. Мы пришли, чтобы семья Кобаяси добилась справедливости.
— Ах, Марико, — вскрикнула молодая женщина. С противным хрустом рыжеволосый парень ударил одну из Гарсиа по лицу алюминиевой бейсбольной битой. Глаза Гарсиа разбились и лицо трудно было узнать, но, не реагируя на удар, она оставалась на месте.
— Биоты не ответят силой, — говорил в мегафон судья Мышкин. — По природе своей они пацифисты. Но зачем их уничтожать? Это глупо и безрассудно.
С улицы, уходившей в сторону Хаконе, на площади появились два бегуна, и сгрудившиеся там колонисты на миг отвлеклись. Уже через минуту взбунтовавшаяся толпа разразилась восторженными воплями, приветствуя два огромных бревна, внесенных двумя дюжинами молодых людей.
— Вот теперь мы избавимся от биотов, защищающих убийцу Мартинеса, — выкрикнул молодой японец. — Старик, убирайся, пока тебя не побили, другого шанса не будет.
Многие из собравшихся подбежали к бревнам, чтобы воспользоваться ими, словно тараном. И тут на площади появилась Николь Уэйкфилд на велосипеде.
Она быстро соскочила с велосипеда, протиснулась через кордон и взбежала по лестнице, чтобы стать возле судьи Мышкина.
— Хиро Кобаяси, — крикнула она в мегафон, прежде чем в толпе успели узнать ее. — Я пришла объяснить вам, почему Педро Мартинеса не будут судить. Станьте впереди, чтобы я могла видеть вас!
Старый Кобаяси, остававшийся в стороне на краю площади, медленно подошел к нижней ступеньке и остановился напротив Николь.
— Кобаяси-сан, — проговорила Николь по-японски, — с глубоким прискорбием я узнала о смерти вашей дочери…
— Ханжа, — выкрикнул кто-то по-английски, и толпа загудела.
— Я — мать, — продолжала Николь, — и прекрасно представляю себе, как это ужасно — пережить смерть своего ребенка…
— А теперь, — она перешла на английский, обращаясь к толпе, — позвольте объяснить всем вам мотивы, заставившие меня принять такое решение. В конституции Нового Эдема записано: каждый гражданин имеет право на справедливый суд. И с момента основания колонии все преступления подлежали судебному разбирательству. Но в деле мистера Мартинеса обнаружились сложности, а при всей шумихе, поднятой вокруг него… не сомневаюсь, что мы не сумели бы сейчас собрать судей, способных рассмотреть дело непредвзято.
Свист и крики заставили Николь умолкнуть ненадолго.
— И в конституции не предусмотрены меры, — продолжала она, — которыми следует обеспечить объективность суда присяжных. Но судьи должны исполнять закон, они обязаны решать дела на основании собранных улик. Вот почему я определила, что дело Мартинеса нужно передать в специальный суд Нового Эдема. Там будут обнародованы все свидетельства (о некоторых публике еще неизвестно), и они будут тщательно взвешены.
— Но все мы знаем, что этот Мартинес виновен, — выкрикнул донельзя расстроенный мистер Кобаяси. — Он сам признался, что спал с моей дочерью. Все знают, что он изнасиловал девушку в Никарагуа, еще на Земле… Почему вы защищаете его? А где же справедливость для моей семьи?
— Потому что закон… — начала Николь, но голос ее потонул в шуме толпы.
— Мы хотим Мартинеса. Мы хотим Мартинеса, — слышалось все громче и громче, и огромные бревна, которые положили на мостовую после появления Николь, вновь оказались в руках собравшихся. Пока толпа поднимала таран, одно бревно ударилось о монумент, отмечающий положение Рамы в пространстве. Сфера разбилась, и электронные части, указывающие расположение ближайших звезд, посыпались на мостовую. Мерцающий огонек, обозначавший Раму, рассыпался на сотни кусков.
— Граждане Нового Эдема, — крикнула Николь в мегафон, — выслушайте меня. В этом деле есть факты, о которых вы не имеете представления. Если вы только выслушаете…
— Бей черномазую суку! — завопил рыжеволосый парень, ударивший Гарсиа бейсбольной битой.
Николь огненным взглядом поглядела на молодого человека.
— Что ты сказал?! — закричала она.
Голоса умолкли, парень вдруг оказался в изоляции. Он нервно оглянулся вокруг и ухмыльнулся.
— Бей черномазую суку, — повторил он. Николь в одно мгновение сбежала вниз по ступенькам. Толпа расступилась, когда она направилась прямо к рыжеволосому парню.
— А ну повтори это еще раз, — сказала Николь, раздувая ноздри, как только оказалась менее чем в метре от своего противника.
— Бей… — начал он.
Открытой ладонью она ударила его по щеке. Звук пощечины прозвучал над всей площадью. Николь резко повернулась и направилась к ступенькам. Ее со всех сторон охватили руки. Возмущенный парень заносил кулак…
И тут над площадью прокатились два громких хлопка. Пока все пытались понять, что случилось, еще два выстрела прогремели над головами присутствующих.
— Видите это ружье?! — проговорил Макс Паккетт в мегафон. — А теперь выпустите госпожу судью… так-то лучше… живо все по домам, хуже от этого никому не будет.
Николь вырвалась из рук, удерживавших ее, но толпа не рассеялась. Макс поднял ружье и выстрелил снова, целя в толстый узел на удавке, свисавшей с самодельной виселицы. Веревка разлетелась на кусочки, посыпавшиеся в толпу.
— Так вот, ребята, со мной иметь дело это не то что с женщиной и стариком. Правда, придется, наверное, посидеть известное время в исправительном доме за нарушение правил обращения с оружием… и не нарывайтесь, чтобы я не подстрелил кого-нибудь из вас…
Макс навел свое ружье на толпу. Все невольно попятились. Он выпалил холостыми над головами и с удовлетворением расхохотался, когда толпа бросилась врассыпную.
Николь не могла уснуть. Вновь и вновь мысленно переживала одну и ту же сцену: как спускалась в толпу и давала пощечину рыжеволосому парню. «Итак, я ничем не лучше его», — думала она.
— Ты еще не спишь, не так ли? — спросил Ричард.
— Хм!
— С тобой все в порядке?
Последовало недолгое молчание. Николь ответила:
— Нет, Ричард… Я очень расстроилась, потому что ударила этого парня.
— Вот уж не надо. Ты-то в чем виновата… Он сам нарвался на это… худшего оскорбления не придумаешь… Подобные ему люди не понимают ничего, кроме грубой силы. — Нагнувшись, Ричард начал растирать спину Николь. — Боже мой! — проговорил он. — Я еще не видел тебя такой напряженной… вся спина словно в узлах… сверху донизу.
— Я очень встревожена, — сказала Николь. — У меня жуткое предчувствие, что скоро вся ткань нашей жизни здесь в Новом Эдеме будет разорвана… И я занята абсолютно бесполезным делом.
— Ты сделала все возможное, моя дорогая… я должен признаться, что изрядно удивлен таким усердием. — Ричард продолжал нежно растирать спину Николь. — Но вспомни — ты имеешь дело с людьми… их можно перевезти в новый мир… поселить в раю, но и туда они прихватят с собой свои страхи, тревоги и культурные предрассудки. Новый мир получится действительно новым, если заселить его людьми с чистым разумом, подобно новым компьютерам без программ и операционных систем, а только с чистой памятью и способностями.
Николь умудрилась выдавить улыбку.
— Не слышу оптимизма в твоих словах, дорогой.
— Почему? Все увиденное мной в Новом Эдеме или на Земле подтверждает — человечество не способно жить в мире с себе подобными, что же тогда говорить о прочих живых существах. Правда, попадается иногда личность или даже целая группа людей, способная встать над основными генетическими или общественными недостатками вида… но любой из них — это чудо и никак уж не норма.
— Я не разделяю твоей точки зрения, — тихо ответила Николь. — Ты видишь все в мрачном свете. По-моему, люди в основном отчаянно стремятся добиться согласия. Мы просто не умеем достичь его. Вот почему нам так необходимы образование и хороший пример.
— Даже этому рыжему? Неужели ты полагаешь, что образование сделает его более терпимым?
— Я вынуждена так думать, дорогой. В противном случае, увы, мне придется сдаться.
Ричард не то кашлянул, не то рассмеялся.
— Ты что? — спросила Николь.
— Просто подумал, — проговорил Ричард, — не случалось ли Сизифу уговаривать себя… дескать, уж в этот раз камень с горы не покатится.
Николь улыбнулась.
— Наверное, надеялся, что сумеет оставить свой камень на вершине, иначе незачем было так усердствовать… во всяком случае, с моей точки зрения.
9
Кэндзи Ватанабэ вышел из поезда в Хаконе, невольно вспоминая свою давнишнюю встречу с Тосио Накамурой на планете, находившейся теперь в миллиарде километров отсюда. «В тот раз он тоже позвонил мне, — подумал Кэндзи, — и потребовал, чтобы мы переговорили о Кейко».
Кэндзи остановился перед окном магазина и поправил галстук. Разглядывая свое искаженное отражение, он легко мог представить себя в Киото — школьника-идеалиста, собиравшегося на встречу с соперником. «Но это было давно, — сказал самому себе Кэндзи, — и тогда дело было лишь в нашем самолюбии. А сейчас судьба всего нашего крошечного мира…»
Наи, не желая встречи своего мужа с Накамурой, настояла, чтобы тот позвонил Николь и посоветовался. Николь также не рекомендовала губернатору встречаться с Тосио Накамурой.
— Он бесчестный, свихнувшийся на властолюбии мегаломан, — проговорила Николь. — Ваша встреча ни к чему хорошему не приведет. Тосио просто пытается нащупать твои слабые места.
— Но он сказал, что может ослабить напряженность в колонии.
— Какой ценой, Кэндзи? Внимательнее отнесись к условиям. Этот человек никогда не предложит что-либо за так.
«Зачем же ты пошел?» — спрашивал его внутренний голос, когда Кэндзи увидел огромный дворец, в котором ныне обитал приятель его детства. «Не знаю, — отозвался другой голос внутри. — Быть может, ради собственной чести, самоуважения, чего-то глубоко укоренившегося в твоей сути».
Дворец Накамуры и окружающие его дома были выстроены в классическом стиле Киото; голубые черепичные крыши, аккуратно ухоженные сады, тенистые деревья, невероятно чистые дорожки… даже запах цветов — все напоминало Кэндзи о родном городе, оставшемся на далекой планете.
У дверей его встретила очаровательная молодая девушка в сандалиях и кимоно, она поклонилась и в самой вежливой японской манере сказала: «Охаири кудасаи». Кэндзи оставил свои туфли на стеллаже и надел сандалии. Обратив глаза к полу, девушка проводила его через несколько комнат, обставленных в западном стиле, в царство татами; поговаривали, что там Накамура проводит большую часть своего свободного времени, забавляясь с наложницами.
Девушка вскоре остановилась и отодвинула бумажный экран, украшенный летящими журавлями. «Додзо», — произнесла она, пригласив его внутрь. Кэндзи вошел в комнату с шестью татами и, скрестив ноги, уселся на двух подушках перед блестящим столом, покрытым черным лаком. «Тосио опоздает, — подумал он. — Так задумано заранее».
Другая молодая девица, столь же хорошенькая, в восхитительном нежных тонов кимоно, старавшаяся держаться незаметно, бесшумно вошла в комнату, неся воду и японский чай. Кэндзи медленно потягивал чай, окидывая взглядом комнату. В одном углу находилась деревянная ширма с четырьмя панелями. Кэндзи за несколько метров видел чудесную резьбу. Он встал с подушки, чтобы поглядеть получше.
Обращенная к нему сторона изображала красоты Японии во все четыре времени года. Зиму символизировал лыжный курорт в японских Альпах, покрытых метровым слоем снега. Весну изображала сакура в цвету над рекой Кама в Киото. Потом шел летний ослепительный день, увенчанная снегом вершина Фудзиямы возвышалась над сочной зеленью. Осень бушевала красками в деревьях вокруг фамильной усыпальницы Токугава и мавзолея в Никко.
«Удивительная красота, — подумал Кэндзи, вдруг ощутив тоску по дому. — Тосио попытался воспроизвести мир, который мы оставили позади. Но зачем? Почему он тратит свои мерзкие деньги на такое великолепное искусство? Странный, непонятный человек».
Четыре панели на обратной стороне ширмы живописали другую Японию. Яркими красками была изображена битва при замке Осака, происшедшая в начале XVII века; после нее Иэясу Токугава сделался сегуном Японии. Ширму покрывали человеческие фигурки: сражающиеся самураи, придворные — мужчины и женщины, — наблюдавшие за ходом сражения; был изображен даже сам господин Токугава — будучи выше всех прочих, он с явным чувством удовлетворения радовался победе. Не без интереса Кэндзи отметил, что резной фигуре сегуна были приданы черты Накамуры.
Кэндзи уже собирался усесться на подушки, когда ширма раздвинулась и появился его соперник.
— Оматидо сама дэсита, — проговорил Накамура, слегка кланяясь в его сторону.
Кэндзи ответил неловким поклоном, потому что не хотел встречаться взглядом со своим соотечественником. Тосио Накамура был одет в форму самурая со всеми атрибутами, включая меч и кинжал! «Все это часть психологической обработки, — сказал себе Кэндзи. — Он хочет испугать меня или смутить».
— Ано, хадземемасека, — сказал Накамура, усаживаясь на подушку перед Кэндзи. — Котя га, оисии дэсу, нэ?
— Тотэмо оисии дэсу, — ответил Кэндзи, сделав новый глоток. Чай оказался действительно великолепным. «Но ты не сегун, — думал Кэндзи, — и я должен изменить общий настрой, прежде чем начнется серьезный разговор».
— Накамура-сан, мы с вами занятые люди, — произнес по-английски губернатор Ватанабэ. — Давайте побыстрее покончим с формальностями и приступим прямо к делу. Сегодня утром ваш представитель сообщил мне по телефону, что вы «озабочены» событиями, происшедшими за последние двадцать четыре часа, и имеете конкретные «позитивные предложения» для уменьшения напряженности, существующей в Новом Эдеме. Поэтому я и пришел переговорить с вами.
На лице Накамуры ничего не отразилось. С легким шипением, выражающим недовольство прямотой Кэндзи, он заговорил:
— Ватанабэ-сан, вы забыли хорошие японские манеры. Невежливо приступать к деловому разговору, не сделав комплимент хозяину дома и не поинтересовавшись его здоровьем. Подобные неловкости всегда ведут к неприятным разногласиям, а их следует избегать…
— Прошу прощения, — перебил его Кэндзи с некоторым нетерпением в голосе. — По-моему, вы в последнюю очередь можете учить меня хорошим манерам. Кстати, мы не в Японии и даже не на Земле, так что старинные обычаи нашей страны здесь неуместны, как и эта одежда на вас…
Кэндзи не собирался оскорблять Накамуру, однако хотел, чтобы его противник обнаружил свои истинные намерения. Заправила-тайкун вскочил на ноги. На какой-то миг губернатору показалось, что Накамура собирается обнажить самурайский меч.
— Хорошо, — сказал Накамура, не скрывая враждебности во взгляде, — пусть будет по-вашему… Ватанабэ, вы утратили власть над колонией, граждан больше не устраивает ваше руководство, и, по моим сведениям, в поселении многие поговаривают об импичменте, люди возмущены. Вы провалили исследования погоды и RV-41, а теперь ваша любимая темнокожая судья после бесчисленных проволочек заявила, что насильник-ниггер не будет предан суду. Кое-кто из думающих колонистов, зная, что мы соотечественники, попросил меня убедить вас отказаться от власти, чтобы избежать кровопролития и хаоса.
«Невероятно, — думал Кэндзи, слушая Накамуру. — Этот человек совершенно лишился рассудка». Губернатор решил ограничиться минимальными комментариями в разговоре.
— Итак, вы рекомендуете мне уйти в отставку? — помолчав, переспросил Кэндзи.
— Да, — ответил Накамура уже повелительным тоном. — Но не сию секунду, во всяком случае, не раньше завтрашнего дня. Сегодня вы должны воспользоваться своей исполнительной властью и забрать дело Мартинеса у Николь де Жарден-Уэйкфилд; она явно предвзято относится к этому черномазому. Передайте его судье Ианнелле или Родригесу… любому из них. Видите, — проговорил он с деланной улыбкой, — я даже не предлагаю вам судью Нисимуру.
— Что у вас еще? — спросил Кэндзи.
— Только один вопрос: скажите Уланову, чтобы он снял свою кандидатуру. У него нет никаких шансов одержать победу, а избирательная кампания помешает нам объединиться после победы Макмиллана. Мы нуждаемся в единстве. Я предвижу серьезные опасности: скоро колонии будут угрожать враги, обитающие в другом поселении… те самые ногастики, которых вы считаете «безвредными наблюдателями», тогда как они, без сомнения, являются разведчиками…
Кэндзи был удивлен тем, что он слышит. Почему Накамура так возбужден? Или он всегда такой?
— …Я хочу подчеркнуть, что время сейчас имеет чрезвычайно важное значение, — продолжал Накамура, — особенно следует поторопиться с делом Мартинеса и с вашей отставкой. Я попросил Кобаяси-сан и прочих членов азиатского сообщества не действовать чересчур поспешно, но после событий прошедшей ночи я уже не уверен, что сумею сдержать их. Его дочь была такой красивой, такой одаренной молодой женщиной. Самоубийство показало всем, что она не хочет жить после позора и бесконечных отсрочек суда над насильником. Все возмущены…
Губернатор Ватанабэ на мгновение забыл о сдержанности.
— А вы разве не знаете, — проговорил он, также вставая, — что в теле Марико Кобаяси обнаружена сперма двух разных людей после той самой ночи, когда она предположительно была изнасилована? А ведь Марико и Педро Мартинес неоднократно утверждали, что провели весь вечер вдвоем… Даже когда на прошлой неделе Николь намекнула Марико на имеющиеся свидетельства, молодая женщина продолжала придерживаться своей версии.
Накамура на миг лишился самообладания. Он поглядел на Кэндзи Ватанабэ.
— Мы не сумели определить, кто был тот другой, — продолжил Кэндзи. — Образцы спермы таинственным образом исчезли из лаборатории госпиталя до того, как был завершен полный анализ ДНК. Пока мы располагаем только результатами предварительного исследования.
— Они могут оказаться ошибочными, — заметил Накамура, вновь ощутивший уверенность в себе.
— Очень маловероятно. Во всяком случае, теперь вы можете понять причины нерешительности судьи Уэйкфилд. Все в колонии уже решили, что Педро виновен, а она опасается осудить невиновного.
Последовало продолжительное молчание. Губернатор встал, собираясь уйти.
— Удивляюсь я вам, Ватанабэ, — произнес наконец Накамура. — Вы совершенно не поняли, зачем я назначил вам встречу. Что нам до того, изнасиловал ли этот подонок Марико Кобаяси или нет. Дело не в этом… Я обещал ее отцу, что никарагуанского парня накажут… и он должен получить по заслугам.
Кэндзи Ватанабэ с презрением посмотрел на бывшего одноклассника.
— Я хочу уйти побыстрее, прежде чем успею по-настоящему рассердиться.
— Другого шанса у вас не будет, — проговорил Накамура, вновь окинув его враждебным взглядом. — Я сделал вам первое и последнее предложение.
Кэндзи покачал головой, сам отодвинул бумажную ширму и вышел в коридор.
Николь шагала по залитому солнечным светом пляжу. Впереди в пятидесяти метрах от нее Элли в подвенечном платье стояла возле доктора Тернера; на женихе был купальный костюм. Облаченный в длинное зеленое одеяние племени прапрапрадед Николь Омэ проводил церемонию.
Омэ вложил ладони Элли в руки доктора Тернера и завел напев на сенуфо, подняв глаза к небу. Над головой промелькнула одинокая птица, вскрикивавшая в такт брачному заклинанию. И пока Николь разглядывала птицу, небо потемнело. На безмятежную синеву набежали грозовые тучи.
Поднялись волны, задул ветер. Волосы Николь, теперь уже совершенно седые, вились позади нее. Свадьба расстроилась. Все бежали в сторону суши, чтобы избежать грядущего шторма. Николь не могла шевельнуться. Она не могла отвести глаз от большого предмета, раскачивавшегося на волнах.
Это был огромный зеленый пластиковый мешок, использовавшийся для уборки мусора еще в XXI веке. Мешок был полон, он приближался к берегу. Николь хотела бы ухватить его, но побоялась волн. Она указала на мешок и криком попросила о помощи. И в левом верхнем углу ее сонного видения появилось длинное каноэ. Оно приближалось. Николь осознала, что восемь сидевших в каноэ существ были родом не с Земли: создания с оранжевой кожей ростом ниже людей. Казалось, их слепили из хлебного мякиша. У них были глаза и лица, но ни единого волоса на голых телах. Инопланетяне следовали к большому зеленому мешку и затем подобрали его.
Оранжевые инопланетяне оставили свой трофей на берегу. Николь рискнула приблизиться к нему, только когда все они погрузились в каноэ и возвратились в океан. Она жестами распрощалась с неожиданными помощниками и направилась к мешку. Он был закрыт на молнию, она осторожно потянула ее. В образовавшейся щели появилось неживое лицо Кэндзи Ватанабэ.
Николь вздрогнула и, вскрикнув, вскочила в постели. Она потянулась к Ричарду, но кровать оказалась пустой. На часах, стоявших возле стола, горели цифры 2:48. Было темно. Николь попыталась успокоиться, замедлить дыхание и прогнать из памяти ужасный сон.
Отчетливое и недвижное лицо мертвого Кэндзи Ватанабэ не исчезало из памяти. Подходя к ванной, Николь вспомнила вещие сны, предсказавшие смерть матери, когда ей было всего десять лет. «Неужели Кэндзи в самом деле умрет? — подумала она, ощутив первую волну паники, и заставила себя отвлечься. — Где же Ричард в такое позднее время?» — удивилась Николь и, набросив халат, оставила спальню.
Она направилась мимо комнат детей в переднюю часть дома. Бенджи храпел, как всегда… В кабинете горел свет, но Ричарда там не оказалось. Два новых биота и принц Хэл тоже исчезли. На экране одного из мониторов, расположенных на рабочем столе, по-прежнему что-то светилось.
Николь улыбнулась и вспомнила об их уговоре. Она набрала на клавиатуре НИКОЛЬ, и картинка переменилась. «Дорогая моя Николь, — появился текст, — если ты проснешься до моего возвращения, не беспокойся; я намереваюсь вернуться к рассвету, не позднее 8 часов утра. Я работал с биотами трехсотой серии — ты помнишь, это те, которые не имеют жесткой программы, а потому могут быть использованы для специальных работ — и подтвердил свои подозрения: за моей работой следят. Поэтому я постарался ускорить темпы и отправился за пределы Нового Эдема, чтобы окончательно проверить свои выводы. Я люблю тебя. Ричард».
На Центральной равнине было темно и холодно. Ричард старался быть терпеливым. Он отослал своего усовершенствованного Эйнштейна (Ричард именовал его Супер-Алом) и Гарсиа номер 325 ко второму поселению. Они объяснили ночному караулу — стандартной Гарсиа, что в программу экспериментов внесены изменения и что сейчас будут проводиться работы по специальной теме. Пока Ричарда еще не было видно, Супер-Ал извлек все оборудование из отверстия в стене второго поселения и опустил его на грунт. На весь процесс ушел час драгоценного времени. Когда Супер-Ал наконец закончил дело, он жестом пригласил Ричарда к себе. Гарсиа 325 сумела увести караульщицу подальше, так чтобы она не могла увидеть Ричарда.
Не теряя времени, Ричард извлек принца Хэла из кармана и поставил его внутрь отверстия. «Ступай быстрей», — проговорил Ричард, посылая свое маленькое сенсорное устройство в глубь прохода. Отверстие в стене поселения расширяли в течение недели и теперь оно стало квадратным — со стороной в 80 см. Для крошечного робота места было более чем достаточно.
Принц Хэл заторопился к другой стороне. До пола оказалось около метра. Умелый робот изобретательно прикрепил веревку к крюку, который наклеил на пол, и спустился по ней. Ричард следил за каждым движением Хэла и передавал инструкции по радио.
Ричард ожидал, что второе поселение также будет окружено кольцевым проходом: Он оказался прав. «Итак, в конструкции обоих поселений заложены общие закономерности», — подумал он. Ричард предполагал, что во внутренней стене найдется отверстие… какая-нибудь дверь или ворота, через которые приходят и уходят ногастики, и что размеры позволят принцу Хэлу войти внутрь поселения тем же путем.
Хэл достаточно быстро обнаружил вход, уводящий внутрь поселения. Однако эта дверь располагалась более чем в двадцати метрах над полом кольцевого прохода. Ричард видел видеозапись (в ней ногастики бегали по вертикальным поверхностям биотов-бульдозеров, отправленных в исследовательский район Авалона) и предусмотрел подобную возможность.
— Поднимайся, — приказал он принцу Хэлу, нервно поглядев на часы. До шести оставалось немного. Скоро в Новый Эдем придет рассвет. А потом ученые и инженеры вернутся к месту своей работы.
Чтобы войти вовнутрь, принцу Хэлу нужно было подняться в сотню раз выше собственного роста, все равно что человеку залезть на крышу 60-этажного здания. Дома Ричард учил маленького робота подниматься на стены, но при этом всегда находился возле него. Найдет ли Хэл опору для рук и ног? На своем экране Ричард ничего не мог разглядеть. Сумел ли он избежать ошибок в точных программах, управляющих механическими движениями принца Хэла? «Скоро я все это узнаю», — подумал Ричард, когда его лучший ученик начал подъем.
Принц Хэл один раз оступился и повис на руках, но все-таки осилил подъем. Тем не менее на него ушло тридцать минут. Ричард понимал, что времени не хватает, и, когда Хэл пролез в округлое окно, увидел, что дальнейшему продвижению робота внутрь поселения мешает сетка. Однако в тусклом свете можно было увидеть часть поселения. Ричард тщательно направил крошечную камеру Хэла так, чтобы сетка не мешала.
— Караульщица говорит, что должна вернуться в основное положение, — передала по радио Гарсиа 325. — Она утверждает, что обязана сделать отчет о дежурстве в 6:30.
«Дело дрянь, — подумал Ричард, — у него осталось только шесть минут». Он медленно провел Хэла вдоль края отверстия, чтобы попытаться разглядеть какие-либо объекты внутри поселения, но ничего не увидел.
— Кричи! — приказал Ричард, переключив голос робота на максимальную громкость. — Кричи, пока я не велю тебе замолчать.
Ричард еще ни разу не опробовал новый усилитель, который установил внутри принца Хэла, и включил его на максимальную мощность. А потому был удивлен силой птичьего крика, издаваемого крохотным Хэлом. Звук отразился от стенок прохода, и Ричард даже отпрянул. «Неплохо, — подумал Ричард, овладев собой, — во всяком случае, если меня не подвела память».
Караульщица Гарсиа скоро обнаружила Ричарда и, следуя запрограммированной инструкции, потребовала у него документы, а также объяснения относительно того, чем был он здесь занят. Супер-Ал и Гарсиа 325 попытались сбить караульщицу с толку, но, не добившись ответа от Ричарда, робот заявил, что должен поднять тревогу. И как раз в это время не отводивший глаз от экрана Ричард увидел, как сетка отворилась и к принцу Хэлу бросилось шестеро ногастиков. Робот продолжал кричать.
Караульщица Гарсиа передала тревожный сигнал. Ричард понимал — еще несколько минут и пора уходить.
— Идите же, черт побери, идите, — говорил он, наблюдая за монитором и с опаской поглядывая в сторону Центральной равнины. Но никаких огней вдали на ней еще не было видно.
Сперва Ричард решил, что все это ему только привиделось. Но звук повторился, послышались взмахи огромных крыльев. Один из ногастиков частично закрывал объектив, но через какое-то время Ричард вполне отчетливо увидел знакомые очертания когтя, протягивавшегося к принцу Хэлу. Облик был подтвержден птичьим криком. Изображение на экране монитора исчезло.
— При первой возможности, — крикнул Ричард в приемник, — возвращайся сюда же. Я вернусь за тобой потом.
Он обернулся, торопливо убирая монитор в сумку.
— А теперь быстрее, — проговорил Ричард, обращаясь к своим биотам-помощникам. И они побежали в сторону Нового Эдема.
Ричард спешил домой с чувством триумфа. «Я не ошибся, — взволнованно твердил он себе самому. — Это меняет все… а теперь можно и дочь выдать замуж».
10
Свадьба должна была состояться в семь часов вечера на театральной сцене колледжа Сентрал-Сити. Многочисленных гостей планировалось принять в гимнастическом зале, удаленном от здания колледжа метров на двадцать. Весь день Николь улаживала неотложные дела, исправляя всевозможные неурядицы.
Времени, чтобы осознать значение нового открытия Ричарда, у нее не было. Он явился домой взволнованным, хотел обсудить с ней появление птиц и свои подозрения, касающиеся тех, кто шпионил за его исследованиями, но Николь просто не могла сконцентрировать свое внимание ни на чем ином, кроме свадьбы. Они согласились умолчать о птицах, пока не обсудят все сами.
Николь отправилась с Элли в парк на утреннюю прогулку. Более часа они разговаривали о замужестве и половой жизни, но Элли была настолько возбуждена предстоящим бракосочетанием, что тоже не могла полностью сосредоточиться на словах матери. Заканчивая прогулку, Николь остановилась под деревом, чтобы обобщить свои мысли.
— Запомни по крайней мере одно, — проговорила Николь, взяв дочь за обе руки. — Секс — необходимый компонент брака, но далеко не самый важный. Учитывая недостаток опыта, едва ли он с первых дней будет приносить тебе блаженство. Но если ваши взаимоотношения с Робертом построены на любви и доверии и вы искренне намереваетесь доставлять друг другу наслаждение, то обнаружите, что ваша физическая совместимость будет укрепляться год от года.
За два часа до церемонии Николь, Наи и Элли вместе прибыли в колледж. Эпонина уже ожидала их.
— Нервничаешь? — улыбнулась учительница. Элли кивнула. — Я сама боюсь до смерти, — добавила Эпонина, — а ведь я только подружка невесты.
Элли попросила свою мать быть замужней подругой невесты. Наи Ватанабэ, Эпонина и ее сестра Кэти были подружками невесты. Доктор Эдвард Стаффорд, разделявший увлечение Роберта Тернера историей медицины, был другом жениха. Поскольку у него не было других близких приятелей, за исключением биотов, обслуживавших госпиталь, остальных Роберт выбрал из семьи и друзей Уэйкфилдов. Его дружками были Кэндзи Ватанабэ, Патрик и Бенджи.
— Мама, меня тошнит, — сказала Элли после того, как они собрались в ее комнате. — Будет так неудобно, если меня вырвет на подвенечное платье. Может быть, съесть чего-нибудь? — Николь предвидела эту ситуацию. Она вручила Элли банан и немного йогурта, заверив дочь, что в подобной ситуации ощущать дурноту дело естественное.
Время шло, и тревога Николь только увеличивалась; час сменялся другим, а Кэти все не появлялась. Николь навела порядок в комнате невесты и решила переговорить с Патриком. Мужчины как раз закончили одеваться, прежде чем Николь постучала в дверь.
— Ну и как себя чувствует мать невесты? — спросил судья Мышкин, когда она вошла. Величественный старый судья должен был провести брачную церемонию.
— Совсем запыхалась, — проговорила Николь с ничего не выражающей улыбкой. Она обнаружила Патрика в задней части комнаты, он поправлял одежду на Бенджи.
— Ну и как я выгляжу? — обратился Бенджи к матери, когда она приблизилась.
— Ты очень, очень симпатичный, — ответила Николь сияющему сыну. — А ты, Патрик, говорил сегодня с Кэти?
— Нет. Но я сообщил Кэти время, когда последний раз разговаривал с ней… это было вчера… Неужели она еще не пришла?
Николь покачала головой. Было уже 18:15, до начала бракосочетания оставалось лишь сорок пять минут. Она вышла в холл к телефону, но сигаретный дымок известил ее о том, что Кэти наконец явилась.
— Ну ты только подумай, сестренка, — громко вещала Кэти, пока Николь возвращалась в комнату невесты. — Сегодня ты будешь впервые спать с мужчиной. Уууя! Клянусь, что одна эта мысль заставляет трепетать твое прекрасное тело.
— Кэти, — проговорила Эпонина, — я думаю, что сейчас не место…
Николь вошла в комнату, и Эпонина умолкла.
— Ой, мама, — воскликнула Кэти, — как ты великолепно выглядишь! Я уже забыла, что под судейской мантией скрывается женщина.
Кэти выдохнула дым прямо в воздух и отпила шампанского из горлышка бутылки, что стояла возле нее.
— Ну вот и я явилась, — демонстративно произнесла она, — чтобы присутствовать на свадьбе моей крошки-сестренки…
— Прекрати, Кэти, ты уже достаточно выпила, — ответила Николь холодным и твердым голосом. Она забрала бутылку и пачку сигарет. — Оденься как подобает и прекрати паясничать… все это получишь после церемонии.
— О'кей, судья… как скажете, — проговорила Кэти, глубоко затягиваясь и пуская дым кольцами. Она ухмыльнулась остальным дамам. Но, потянувшись к мусорнице, чтобы стряхнуть пепел, Кэти потеряла равновесие; она больно ударилась о столик, опрокинув несколько открытых склянок с косметикой, и приземлилась прямо в натекшую лужу. Эпонина и Элли бросились помогать ей.
— С тобой все в порядке? — спросила Элли.
— Побереги платье, Элли, — Николь неодобрительно рассматривала распростертую на полу Кэти. Подхватив несколько бумажных полотенец, Николь принялась вытирать пролитое.
— Ага, Элли, — ответила язвительным тоном Кэти, поднявшаяся через несколько секунд. — Именно — побереги платье. Ты должна выглядеть абсолютно безупречно, раз уж приспичило выйти замуж за этого двойного убийцу.
В комнате все притихли. Николь вспыхнула. Она бросилась к Кэти и остановилась прямо перед ней.
— Извинись перед сестрой, — приказала она.
— И не подумаю, — сказала Кэти… буквально через мгновение ладонь Николь опустилась на ее щеку. Глаза Кэти наполнились слезами. — Конечно, чего там, — пробормотала она, потирая лицо. — Самый знаменитый скандалист Нового Эдема. Всего два дня назад учинила драку на площади Сентрал-Сити, а теперь решила побить свою дочь, чтобы сквитаться с ней…
— Мама, не надо… пожалуйста, — вмешалась Элли, опасаясь, что Николь снова ударит Кэти.
Николь оглянулась и посмотрела на расстроенную невесту.
— Извини.
— Вот именно, — проговорила разгневанная Кэти. — Ей ты говоришь «извини», а ударила ты меня, судья… или уже забыла про старшую незамужнюю дочь? Ту самую, которую обозвала «распутницей» три недели назад. Ты тогда сказала мне, что мои друзья «развратны и аморальны»… так ты, кажется, выразилась? А теперь сама выдаешь свою драгоценную Элли, воплощение всех добродетелей, за убийцу двух человек… взяв в подружки невесты еще одну убийцу.
И тут все женщины разом осознали, что Кэти не просто пьяна: она ужасно встревожена. Дикими глазами оглядываясь по сторонам, Кэти продолжила свою резкую диатрибу.
«Она тонет, — сказала Николь себе самой, — и отчаянно молит о помощи. А я не только не замечаю ее отчаяния, но и подталкиваю все глубже и глубже».
— Кэти, — спокойно проговорила Николь, — извини. Я поступила глупо и необдуманно. — И направилась к дочери, протянув к ней руки.
— Нет, — ответила Кэти, отталкивая руки матери. — Нет, нет и нет… мне не нужно твоей жалости. — Она шагнула к двери. — Дело в том, что я не хочу присутствовать на этой проклятой свадьбе… Я больше не принадлежу к этому дому… Удачи тебе, сестренка. Расскажешь мне когда-нибудь, каков твой симпатичный доктор в постели.
Кэти обернулась и вывалилась в дверь. И Элли, и Николь заливались безмолвными слезами, глядя ей в спину.
Николь постаралась сосредоточиться на свадьбе, но после скверной сцены с Кэти на сердце у нее было тяжело. Она помогла Элли с макияжем и вновь отругала себя за несдержанность в отношении Кэти.
Перед началом церемонии Николь возвратилась в мужскую комнату и известила всех, что Кэти отказалась присутствовать на свадьбе. Потом она выглянула, чтобы посмотреть, кто пришел, и отметила, что среди людей оказалось около дюжины биотов. «Боже, — подумала Николь, — мы сделали очень расплывчатые приглашения». Колонисты нередко прихватывали в гости своих Линкольнов или Тиассо, в особенности те, у кого были дети. И, возвращаясь в комнату невесты, Николь встревожилась — хватит ли для всех мест.
Но буквально через какие-то мгновения — или это ей просто показалось, — сопровождающие Элли лица собрались на сцене вокруг судьи Мышкина, и музыка оповестила присутствующих о выходе невесты. Подобно всем, Николь поглядела в зал. Ее младшая дочь, ослепляя красотой в своем белом платье с красной оторочкой, спускалась по проходу, опираясь на руку Ричарда. Николь постаралась сдержать слезы, но, заметив крупные капли на щеках невесты, не могла себя больше контролировать. «Я люблю тебя, моя Элли, — в мыслях обратилась Николь к дочери, — надеюсь, ты будешь счастлива».
В соответствии с запросами пары судья Мышкин подготовил эклектичную церемонию. Воздав должное любви мужчины и женщины, он поговорил о том, как важна она для создания прочной семьи, посоветовал молодым относиться друг к другу терпеливо и забыть про эгоизм. После этого судья вознес к небесам нейтральную молитву, попросив Господа позаботиться о женихе и невесте, чтобы «сочувствие и понимание, облагораживающие человеческую жизнь, посетили их».
Церемония оказалась короткой, но элегантной. Доктор Тернер и Элли обменялись кольцами и громко произнесли свои обеты. Потом обернулись к судье Мышкину, соединившему руки новобрачных. «Властью, дарованной мне колонией Нового Эдема, объявляю Роберта Тернера и Элеонору Уэйкфилд мужем и женой».
И едва Роберт Тернер нежно приподнял вуаль над лицом Элли для традиционного поцелуя, прогремел выстрел, через мгновение за ним последовал второй. Судья Мышкин повалился на супружескую пару, из лба его хлынула кровь. Рядом с ним упал Кэндзи Ватанабэ. Когда прогремели третий и четвертый выстрелы, Эпонина нырнула вперед, закрывая своим телом новобрачных. Все вокруг кричали… в зале воцарился хаос.
Один за другим прогрохотали еще два выстрела. Лишь третьим Макс Паккетт сумел наконец обезоружить стрелявшего Линкольна. Услышав первый выстрел. Макс отреагировал почти мгновенно и, не теряя ни секунды, перепрыгнул через кресло. И все же биот-Линкольн, вскочивший со своего места при слове «женой», успел выстрелить из автоматического пистолета целых шесть раз, прежде чем Макс управился с ним.
Кровь заливала сцену. Николь подползла к губернатору Ватанабэ. Тот был мертв. Доктор Тернер придерживал голову судьи Мышкина, когда глаза благородного старца закрылись навсегда. Третья пуля явно предназначалась доктору Тернеру, но досталась Эпонине, заслонившей собой невесту и жениха.
Николь взяла микрофон, поваленный судьей Мышкиным.
— Дамы и господа. Произошла жуткая трагедия. Пожалуйста, не паникуйте. Полагаю, что больше опасаться нечего. Прошу всех оставаться на местах, пока мы обследуем пострадавших.
Последние четыре пули не причинили большого вреда. Хотя рана Эпонины кровоточила, но состояние ее не внушало опасений. Макс успел отвести руку Линкольна, прежде чем тот выстрелил в четвертый раз, и этим, безусловно, спас жизнь Николь, поскольку пуля миновала ее буквально в сантиметре. Двое из гостей были легко ранены последними выстрелами уже падающего Линкольна. Ричард присоединился к Максу и Патрику, сдерживавшим биота-убийцу.
— Не ответил ни на один вопрос, — бросил Макс. Ричард поглядел на плечо Линкольна: на нем значился номер 333.
— Отнесите его назад, — сказал Ричард, — я хочу поговорить с ним потом.
На сцене, опустившись на колени, Наи Ватанабэ придерживала голову своего обожаемого Кэндзи. Тело ее сотрясалось от отчаянных рыданий. Ее сыновья-близнецы, Галилей и Кеплер, плакали от испуга возле матери. Элли в подвенечном платье, забрызганном кровью, пыталась утешить маленьких мальчиков.
Доктор Тернер обрабатывал рану Эпонины.
— Скорая помощь прибудет через несколько минут. — Закончив перевязку, он поцеловал Эпонину в лоб. — Нам с Элли просто нечем отблагодарить тебя за такой поступок.
Николь спустилась к гостям, чтобы убедиться, что никто из них серьезно не пострадал. Она уже собиралась возвратиться к микрофону и сказать всем, что можно расходиться, когда в зал ворвался крайне возбужденный колонист.
— Взбесился Эйнштейн, — закричал он, не видя того, что творилось перед ним. — Убиты Уланов и судья Ианнелла.
— Нам с тобой пора уходить. Немедленно, — проговорил Ричард. — Но я уйду, даже если ты не захочешь, Николь. Слишком уж много я знаю о биотах трехсотой серии и о том, что люди Накамуры сделали с ними. Они придут за мной завтра, может быть, прямо утром.
— Ну хорошо, дорогой, — ответила Николь. — Я понимаю тебя, но кто-то должен остаться с семьей. Чтобы противостоять Накамуре, даже если это безнадежно. Мы не должны покориться его тирании.
После трагически окончившегося венчания Элли прошло три часа. Колонию охватила паника. По телевидению сообщили, что одновременно сошли с ума пять или шесть биотов, убивших одиннадцать человек из числа видных граждан Нового Эдема. К счастью, Кавабата, дававший концерт в Вегасе, промедлил с выстрелами, и кандидат в губернаторы Иэн Макмиллан вместе с известным предпринимателем Тосио Накамурой остались живы. часть общего замысла.
Он был уверен, что все преступление спланировано и осуществлено Накамурой с его присными. Более того, Ричард не сомневался в том, что и они с Николь должны были погибнуть. Он был убежден, что сегодняшний день полностью изменит судьбу Нового Эдема, над которым теперь будет властвовать Накамура… а править он будет руками Макмиллана.
— По крайней мере простись с Патриком и Бенджи, — проговорила Николь.
— Лучше не надо. Не потому, что я не люблю их, просто боюсь, что могу и передумать.
— Ты намереваешься воспользоваться запасным выходом?
Ричард кивнул.
— Меня не выпустят обычным путем.
Когда он проверял акваланг, в кабинет вошла Николь.
— В новостях только что сообщили, что по всей колонии люди разбивают биотов. Один из колонистов заявил, что массовое убийство было запланировано инопланетянами.
— Дивно, — мрачно бросил Ричард. — Вот и началась пропаганда.
Он прихватил с собой столько воды и пищи, сколько мог унести. И завершив приготовления, крепко прижал к себе жену. Расставались они со слезами на глазах.
— Ты хоть имеешь представление, куда направляешься? — тихо просила Николь.
— Более или менее. — Ричард остановился в дверях черного хода. — Но тебе ничего не скажу, чтобы не впутывать…
— Понимаю, — проговорила она. Перед домом послышался какой-то звук, и Ричард исчез на заднем дворе.
Поезда до озера Шекспир не ходили. Бениту Гарсиа, управлявшую последним поездом, следовавшим в эту сторону, уничтожили несколько разъяренных колонистов. Пробка парализовала всю систему. Ричард направился к восточному берегу озера Шекспир. Отягощенный своим подводным снаряжением и рюкзаком, он ощущал, что за ним следят. Дважды ему казалось, что уголком глаза он видит кого-то, но, остановившись и оглядевшись, Ричард всякий раз никого не замечал. Наконец он добрался до озера. Полночь уже миновала. Бросив последний взгляд на огни колонии, он взялся за акваланг. Из ближайших кустов появилась Гарсиа. Ричард похолодел. Он уже ожидал смерти. После невыносимо долгих секунд ожидания Гарсиа заговорила:
— Ты — Ричард Уэйкфилд?
Ричард не шевельнулся и не ответил.
— Если так, я принесла весть от твоей жены. Она просила сказать, что любит тебя и благословляет.
Ричард глубоко вздохнул.
— Передай ей, что я ее тоже люблю.
