В тысяча девятьсот сороковом году население составляло сто тридцать тысяч человек. К тысяче девятьсот восьмидесятому оно выросло до двух миллионов.

К этому моменту северо-восточная часть округа наполнилась под завязку. Ла-Абра, Бреа, Йорба-Линда, Плацен-тия, Фуллертон, Буэна-Парк, Ла-Мирада, Серритос, Ла-Пальма, Сайприсс, Стэнтон, Анахейм, Орэндж, Вилла-Парк, Вестминстер, Фаунтин-Вэлли, Лос-Аламитос, Сил-Бич, Хантингтон-Бич, Ньюпорт-Бич, Коста-Меса, Корона-дель-Мар, Ирвин, Тастин – все эти города росли, соприкасаясь краями, сливаясь, как капли ртути на столе. В конце концов существование на этой земле двадцати семи обособленных городов превратилось в административную фикцию, от них остались одни всеми игнорируемые уличные знаки, отмечающие границы городов, только на картах и сохранившиеся. А город был один.

Основными транспортными артериями этого нового города, «Северного округа Ориндж», служили трассы. А единственным транспортным средством – собственная машина. Реденькую железнодорожную сеть округа – как и более развитую сеть электричек и трамваев в Лос-Анджелесе – снесли, чтобы дать побольше простора машинам. Кончилось все тем, что тут не осталось ни поездов, ни автобусов, ни трамваев, ни метро. Добраться до работы можно было только на машине, хочешь купить себе еду – садись в машину, машина для любых дел, для любых развлечений, для чего угодно.

За санта-анской трассой, законченной в конце девятьсот пятидесятых, быстро последовали другие. Ньюпортская и риверсайдская рассекли округ на северо-западную и юго-восточную половины. Сан-диегская трасса тянулась по побережью и служила продолжением санта-анской в южном направлении, в сторону – естественно – Сан-Диего. Трассы Гарден-Гроув, Орэндж и Сан-Габриэль протянулись в поперечном направлении, стали ребрами этой системы; теперь можно было подобраться к любой точке Северного округа Ориндж на расстояние, не превышающее нескольких миль, ни на секунду не покидая трассы.

Как уже сказано, вскоре северо-западная часть округа заполнилась под завязку, каждый акр земли нашел себе хозяина, был закован в бетон, застроен, заселен. Пустовало только пересохшее русло Санта-Аны, но и вдоль него протянулись мощеные набережные.

Затем ирвиновское ранчо было продано застроенной компании. Год за годом правительство округа давило это ранчо налогами, вынуждая хозяев бросить становящееся убыточным фермерство и пустить землю под строительство. Давило, давило и додавило. Новые владельцы составили генеральный план, по меркам округа – до удивления неспешный и продуманный. Десять тысяч акров было передано Калифорнийскому университету, вокруг университетской территории возвели город, для остальной земли был составлен график последовательной застройки. Однако все равно как ни кинь, а в юго-восточную половину округа был вбит клин, и давление, побуждавшее к строительству новых домов для новых людей, стало еще сильнее.

Тем временем северо-западная половина буквально задыхалась от все растущей и растущей людской массы, не помогала даже экспансия на юго-восток; более того, южные области обременяли систему трасс тысячами новых машин, окончательно ее закупоривали. Старая санта-анская трасса с ее тремя рядами в каждом направлении была забита двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, то же самое происходило с ньюпортской трассой и – может быть, в чуть меньшей степени – с остальными. А расширять их было просто некуда. Так что же оставалось делать?

В тысяча девятьсот восьмидесятых годах появился план строительства второго, приподнятого над землей этажа участка санта-анской трассы между Буэна-Парком и Тастином; в девяностых годах, перед лицом неминуемой перспективы очередного удвоения населения округа за десять лет, Наблюдательный совет принял этот план к исполнению. Над старой трассой, на высоте тридцати семи футов, протянулся опирающийся на массивные опоры виадук с восемью рядами; новый участок был открыт в тысяча девятьсот девяносто восьмом году. Он принял на себя движение в южном направлении, оставив все ряды старой трассы для северного. Через три года то же самое было сделано еще с двумя трассами – ньюпортской и гарден-гроувской; образовался треугольник надземных трасс со сторонами приблизительно по три мили каждая. Вознесенные над землей дороги быстро обросли заправочными станциями, магазинами, ресторанами, кинотеатрами и прочим, и прочим. Это стало началом «второго этажа» мегаполиса.

Следующим поколением трасс стали футхиллская, восточная и сан-хоакинская – все они проектировались с намерением облегчить доступ в южную часть округа. По окончании их строительства сразу же появилась разумная мысль соединить концы гарден-гроувской и футхиллской трасс, находившиеся в каких-то милях друг от друга. Между ними поверх Кауэна и Лемон-Хейтс был переброшен огромный виадук, оставивший дома внизу нетронутыми – но мгновенно упавшими в цене. Тем же самым образом были построены новые сантьягская и кливлендская трассы; перебрасываясь с одной огромной опоры на другую, они рассекали небо над новыми многоквартирными домами, которых день ото дня становилось все больше и больше, – словно грибы после дождя, они вылезали на территории прежних ранчо, образовывая новые города, такие, как Сантьяго, Силверадо, Трабуко, Сивью-Террас, Сан-Хуан-Спрингс, Лос-Пиньос, О'Нил, Ортега, Сэддлбэк, Алисиа и так далее, и так далее, и так далее. По мере того как земля дробилась на участки, выравнивалась, заливалась бетоном, застраивалась, росла и сеть трасс. Когда начался общенациональный переход на систему электромагнитных дорожек, округ Ориндж оказался в первых рядах. Здесь провели реконструкцию в кратчайшие сроки, за какие-то пять лет; развернувшиеся работы помогли смягчить экономический спад Тусклых Двадцатых – тот, с которого началась депрессия, захлестнувшая весь мир. Новая транспортная система обязательно вызывает всплеск деловой активности, это верно и для округа Ориндж, и для всего американского Запада. Когда неудержимая людская волна перехлестнула через границы ирвин-ского ранчо и затопила всю юго-восточную часть округа, застройка пошла здесь даже быстрее, чем на северо-западе полвека назад. Уже через несколько лет обе половины мегаполиса стали практически неотличимы друг от друга. Остался только Кливлендский лесной заповедник. Компания по торговле недвижимостью жадно облизывалась на эту сухую, холмистую, пустующую землю, с тоской прикидывая, сколько домов можно было бы здесь построить, сколько роскошных особняков вместили бы склоны Седельной горы, и как только очередное вашингтонское правительство проявило сочувствие и понимание, началось растаскивание этого крохотного, совсем, в общем-то, незначительного лесного заповедника. Да и какой он, к черту, лесной, там и леса-то никакого нет! Так что не о чем шуметь и беспокоиться. Округ перенаселен, он нуждается в этих шестидесяти шести тысячах акров, – чтобы стало больше домов, больше рабочих мест, больше машин, больше денег, больше оружия, больше наркотиков, больше недвижимости, больше трасс! Так что и эту землю распродали. И все это так и осталось.