Глава 09

Кладбища — места жутковатые. На Сьяндре Кей таких мемориалов было несколько. Люди в Крае тоже в конце концов умирали. Смертность была сравнима с периодом полужизни соответствующих цивилизаций, которые в основном перемещались все выше и выше и в конце концов — если не делали какой-нибудь сверхглупости, как жадные глупцы Страума, — трансформировались в Силы.

Огромные кладбища существовали в малоподвижных цивилизациях, для которых прошлое значило больше любого настоящего. Равна вспоминала нечто подобное на территориях Гармоничного Покоя: кладбище постепенно превращало территорию в мавзолей с кое-где попадающимися живыми обитателями.

Кладбище на Холме Звездолета было идеей Равны — она придумала его, вдруг поняв, почему в историях Века Принцесс кладбища играют столь важную роль. Место она выбрала до того, как вокруг Нового замка вырос город с тем же именем. Участок в два гектара тянулся поперек верескового склона, и от него открывался вид на северо-западные острова до самого «Внеполосного» на юге. Но еще десять лет — и город может окружить кладбище со всех сторон, расширяться будет некуда. А если выйдет по-моему, — подумала Равна, — и нужды не будет расширять эту печальную территорию.

Дети иногда приходили сюда, но днем, когда тепло. А самые младшие вообще не понимали, что такое кладбище. Старшие не хотели понимать, но и друзей своих забывать не хотели.

Равна в основном приходила после наступления темноты и когда у самой на душе бывало всего темнее. Если из этого исходить, сегодня было самое время.

Она шла вдоль главной аллеи, и под ногами поскрипывал окостеневший от мороза мох. Ночь арктической осени даже здесь, где сказывались океанские течения, могла варьироваться от холодной до морозной. Сегодня еще было довольно умеренно. Тучи пришли на закате, наслаиваясь над землей глубже и глубже, удерживая дневное тепло. Бриз с холмов почти стих, ощущаясь лишь как едва заметное холодящее дыхание. «Внеполосный» сказал, что чуть позже начнется дождь, но пока что небо было темным и сухим, и воздух был прозрачен до самых вод внутреннего канала. Светились случайные огни на северной оконечности Скрытого Острова. Где-то совсем рядом иногда вспыхивали голубые огоньки — светлячки. Крошечные насекомые устраивали световые феерии лишь две-три ночи в году и обычно более ранней осенью.

Чем дальше шла Равна, тем чаще становились голубые вспышки. Чтобы осветить ей путь, их было слишком мало… но все равно приятно было смотреть.

По обе стороны главной аллеи кладбища шли ряды могил, и на каждой — надгробный камень с вырезанным именем и звездой. Внешний вид выбрали по картинке, найденной в архиве человеческой классики на «Внеполосном». Четырехконечные звездочки — это был древний религиозный символ, вероятно, наиболее часто встречающийся в историях человечеств, хотя и не очень ясный в подробностях. В этих четырех рядах насчитывалась сто пятьдесят одна могила — почти все население кладбища. Полторы сотни Детей, от неполного года до шестнадцати, убитые в одну летнюю ночь, сожженные прямо в спячке. Пустошь к югу от города называлась Лугами Резни, но на самом деле поле убийства лежало под центром Нового замка, в центральном его зале, где до сих пор стоял над обугленным мхом посадочный модуль.

Равна никого из этих Детей не знала. Когда они погибли, она не знала даже об их существовании.

Она замедлила шаг. Здесь могло бы быть и больше мертвых Детей: многие из уцелевших гибернаторов пострадали от огня. Оживление Тимора позволило узнать, что можно делать без риска. Лишь немногие из прилетевших ребят еще спали под замком в гибернаторах плюс еще четыре выкидыша из нового поколения и две жертвы несчастного случая. Когда-нибудь она их всех пробудит. И Тимора тоже когда-нибудь вылечит.

Как бы это странно ни звучало, на кладбище покоились и несколько Стальных Когтей. Изначально это были всего двенадцать стай, полностью погибших в Битве на Холме Звездолета. В последние годы это стало меняться из-за организованного Джоанной Фрагментария для старых элементов — к большой досаде фракции красных курток.

И еще была тринадцатая стая, похороненная прямо рядом с могилой Фама: шесть небольших знаков, каждый с именем своего элемента, и знак побольше, означающий всю группу — Джа-ке-рам-а-фан, и взятое стаей имя — Описатель. Описателя Равна тоже не знала, но знала его историю от Странника и Джоанны: Описатель, доблестный и глупый изобретатель, убедивший Странника подружиться с Джоанной. Стая, которую Джоанна оскорбляла и поносила, которая была убита за свои усилия. Равна знала, что и Джоанна по ночам иногда сюда приходит.

Всего десять лет — и столько ушедших в память. Сьяна и Арне Олсндот. Наездник Синяя Раковина.

И еще сюда приходят несколько стай, среди них Амди. Естественно, вместе с Джефри.

Равна дошла до огромного ледникового валуна, отмечающего конец тропы. Надгробие Фама образовывало плечо вершины, закрывая могилы детей от северных ветров. Но сегодня воздух был почти недвижен. Светлячкам даже не было нужды прятаться в вереске. На самом деле они гуще всего держались в воздухе возле могилы Фама, и много их пульсировали синхронно. Каждые несколько секунд молча вспыхивало голубое, омывая Равну приветственным приливом. Столько их она видела только однажды — и тоже возле этой могилы. Наверное, дело в цветах, которые она здесь посадила, теперь разросшихся. Дети вместе с Равной посадили цветы и вокруг могил своих товарищей, но те так не принялись, как здесь. И это было странно, учитывая открытость могилы Фама с севера.

Равна свернула у конца тропы, обошла камень вокруг, направляясь к облюбованному месту сбоку от него. Странная штука — религия. В Верхнем Крае религия — вещь опасная и практичная, создание богов и обращение с ними. Здесь, в Медленной Зоне, откуда пошел род человеческий… здесь религия — естественно возникшая смесь, в основном подчиненная местной эволюционной биологии.

Но забавно, как быстро слабость возвращает нас на старые пути.

Между медленными импульсами голубого света было темно как в погребе, но Равна знала, где она. Протянув руку, она тронула знакомую выпуклость гладкого гранита. До чего же он был холодным… пока она не согрела камень теплом ладони. Что-то такое было и в самом Фаме. Вполне возможно, что он вообще никогда не существовал, но примерно год она была с ним знакома. Вполне возможно, что Сила создала Фама в шутку и начинила ложными воспоминаниями о героическом прошлом. Как бы там ни было на самом деле, а в конце Фам повел себя как истинный герой. Иногда она приходила сюда, чтобы молиться за Фама. Но не сегодня — сегодня была одна из ночей отчаяния. Хуже того, сегодня для отчаяния была объективная причина. Но Фаму случалось справляться и с худшим.

Она молча прислонилась к камню и какое-то время стояла так.

А потом услышала хруст шагов на главной аллее. Она отвлеклась от надгробия, посмотрела в ту сторону, вдруг очень обрадовавшись, что не плакала. Вытерла лицо и надвинула чуть глубже капюшон куртки.

Приближающаяся фигура на секунду закрыла какой-то огонек из Нового замка, и Равна подумала на миг, что это Джефри Олсндот. Потом дружно засветились светлячки, голубой туман открыл ей иное. Не Джефри. Невил Сторхерте не совсем того роста, и — со всей откровенностью — совсем не так красив.

— Невил?

— Равна? Я… я не хотел застать тебя врасплох.

— Ничего страшного. — Она не знала, то ли смутиться, то ли радоваться сочувственному лицу, вдруг возникшему из пустоты. — Чего тебя сюда занесло?

Невил тревожно потер руки, посмотрел поверх Равны на массивный валун. Свет потускнел, и остался только его голос:

— Я на Лугах Резни потерял лучших друзей. Леду и Джоси. Мне все мои одноклассники дороги, но эти были особенно. Ну, я иногда прихожу… вроде как к ним.

Иногда Равне приходилось себе напоминать, что Дети — уже не дети. Иногда они сами ей об этом напоминали.

— Понимаю, Невил. Когда дела плохи, я тоже люблю сюда приходить.

— А дела плохи? Я знаю, что есть много о чем беспокоиться, но твоя идея с грузовым трюмом оказалась чудесной.

Естественно, он не мог знать о гневе Резчицы и тем более об ужасном провале особого наблюдения за Свежевателем.

Невил продолжал озадаченным голосом:

— Равна, но если есть проблемы, ты не должна о них молчать. У нас же для того и создан Исполнительный Совет.

— Знаю. Но боюсь, что в этом случае…

Я так напортачила, что меньше всего я могу об этом говорить с некоторыми членами Совета.

Светлячки снова замигали, Равна увидела вопросительное и разумное лицо Невила. С тех пор как Джоанна и Невил вместе — а это как раз с тех пор, как Невил вошел в Совет, — ей редко случалось с ним беседовать, кроме тех случаев, когда он был вдвоем с Джоанной. Где-то в самой глубине души она боялась, как бы Джоанна не истолковала ее интерес превратно. Сегодня она от этой мысли чуть не засмеялась.

Сейчас у меня проблемы куда серьезнее всего, о чем я привыкла волноваться.

— Есть вещи, которые никак нельзя выносить на рассмотрение всего Совета.

Сейчас ей не было видно его лицо. Осудил бы он ее за действия за спиной Совета? Но голос у него был сочувственный:

— Кажется, я понимаю. У тебя очень трудная работа. Я могу подождать, пока ты расскажешь…

— Я не об этом. У тебя минутка найдется, Невил? Я бы рада… мне действительно нужен совет.

— Конечно, найдется. — Он засмеялся застенчиво. — Хотя не знаю, чего может стоить мой совет.

Импульс света. Как будто вдруг они оказались в поле голубых цветов; такого огненного представления светлячков Равна никогда не видела — так ярко горело оно на большом валуне почти до самого верха. Равна забралась на полку, которую нашла много лет назад, и показала Невилу на место, почти столь же удобное. Невил кивнул и полез вверх в гаснущем свете. Мальчик — то есть мужчина — поднимался уверенно. Он залез на камень, на полметра ниже Равны и почти на метр в стороне. Вот и хорошо. Рыдать у него на плече она будет разве что метафорически.

Секунду они помолчали. Потом Невил спросил:

— Дело в «Группе изучения катастрофы»?

— Началось с нее. На этом месте я впервые поняла, как я тотально напортачила.

— Это напортачили мы с Джоанной. Мы должны были держать тебя в курсе, что делают наши…

— Да-да, я знаю. Джоанна уже себя за это ругает. Но ГИК — это было только начало.

И тут Равна неожиданно для себя рассказала обо всем, что ее гнетет. И так это было хорошо, и не только потому, что появилась возможность рассказать то, что она никому не говорила. Дело еще и в том, что Невил задавал разумные вопросы и у него возникали идеи — почти готовые решения. Он тут же понял, почему Резчице так не нравится превращение грузового трюма в место встреч.

— Новый зал встреч — это одно из лучших новшеств за последние годы, Равна. Но я понимаю, о чем ты. У Резчицы впечатление отрицательное, но это только повышает важность задачи: не отменить Новый зал, но превратить его в нечто такое, что Резчице будет приятно.

Именно об этом Равна уже думала, но приятно было услышать такие слова от него. Когда он договаривал, она успела заметить выражение его лица. В Невиле Сторхерте всегда была какая-то дерзкая скромность, и сейчас Равна поняла, откуда это противоречие. У мальчика есть харизма. Даже неотработанная и неосознанная, она просто из него сочилась.

— Твоя мать была главным администратором в Верхней Лаборатории?

— Вообще-то это был папа. Мама была его заместителем — и замещала, когда бывала на него зла.

Равна о страумской Верхней Лаборатории была низкого мнения. В лучшем случае это были добрые намерения, приведшие к космического масштаба катастрофе. Но эта Лаборатория была вершиной цивилизации Страума. Это была умопомрачительная гордыня, но с другой стороны, там собрались самые лучшие и талантливые представители этой цивилизации. Очень может быть, там были и другие герои, кроме родителей Джоанны и Джефри.

— Наверное, твой папа был суперзвездой-управленцем.

Лидер более талантливый, чем все прочие представители этого бедного мира.

Невил смущенно засмеялся.

— Был, конечно… пройдя такой суровый отбор. Помню все обручи, через которые родителям приходилось прыгать все мои школьные годы. Но папа говорил, что это не важно, что в Лаборатории столько гениев, что «администрировать» ее — это как кошек пасти… ты знаешь, что это? На Сьяндре Кей кошки были?

Равна улыбнулась в темноте:

— Конечно. Кошки куда старше, чем Сьяндра Кей.

У Невила Сторхерте остались только школьные воспоминания, но он вырос посреди настоящих лидеров. И очевидно, в нем самом была эта магическая искра. А я дура, предающаяся жалости к себе и не замечающая ресурсов, которые все время со мной. Сделав глубокий вдох, она резко перешла от дружеского доверия к полной откровенности в самом главном:

— Знаешь, Невил, самое важное дело на всей планете — а может быть, даже в этой части Галактики — успеть поднять цивилизацию и встретить флот Погибели.

— Согласен.

— Но появление ГИК заставило меня понять, насколько наша перспективная цель отвлекла меня от повседневной жизни. И я, боюсь, столько наделала ошибок, что мы можем проиграть главную битву еще до ее начала.

Ответом ей было молчание, но в мгновенном бледном свете она увидела, что молчание это задумчивое и внимательное, и продолжала речь:

— Невил, я пытаюсь исправить свои ошибки, но все, что я пока пытаюсь сделать, дает нежелательный побочный эффект.

— Реакция Резчицы на Новый зал встреч?

— В частности.

— Может быть, в этом я могу помочь. У меня нет личного канала связи с Резчицей, но у Джоанны точно есть. И я ручаюсь, что мы с друзьями придумаем такие перемены в Зале, которые убедят Резчицу в нашем уважении ко всему Домену.

— Да! Это будет прекрасно! — Спасибо тебе. — Но есть и другие перемены. Большинство из них пугают меня куда сильнее, чем эта история с Новым залом.

Может быть, ты мне скажешь, что в моих делах никуда не годится, а что можно как-то исправить.

И она изложила одну за другой все свои идеи реформ, и реакция Невила на каждую из них была как теплое солнце: иногда он соглашался, иногда нет, но всегда становилось светлее.

Об учреждении формальной демократии — Невил поддержал.

— Да, это мы должны сделать, и достаточно быстро, потому что среди нас уже много взрослых. Но я думаю, это должно вырасти естественно, а не быть навязано сверху.

— Но единственная традиция, которая есть в опыте Детей — то есть вас всех, — это погружение в полную автоматизацию и большие рынки. Как же такая идея возникнет изнутри?

Невил засмеялся:

— Да, вместе с ней возникнут и горы всякой ерунды. Но… я верю в своих товарищей. Сердца у них добрые. Заведу об этом разговоры. Может быть, Новый зал поможет нам понять, как что делалось в успешных демократиях Медленной Зоны. И сообразим, как это сделать здесь, не вызывая недовольства Резчицы.

Насчет переезда Равны с «Внеполосного»: как ни неожиданно, Невилу это почти так же не понравилось, как и ей самой.

— Ты нам нужна на борту, Равна. Всякий, кто задумается над этим вопросом, понимает: ты единственная, умеющая использовать корабельные средства организации. Если нам нужно создать цивилизацию прежде, чем мы умрем от старости, то ты нам нужна там. — Он на секунду замолчал. — С другой стороны, ты права: это злит тех, кто не продумывает вопросы до конца, и раздражает всех, кто сидит на холоде. Мы, Дети, родились в комфортабельной цивилизации. Сейчас мы утратили ее — она только подмигивает нам зеленым с Холма Звездолета. Так что, может быть, имеет смысл тебе на время оттуда выехать. Но нужно выбрать время, какую-то точку поворота, когда это сильнее всего привлечет к тебе сердца. И если ты оттуда уедешь, нашим высшим приоритетом будет создать тебе достаточную связь с «Внеполосным».

— Хорошо. Так что мы должны начать рассчитывать, когда именно переехать. Ты можешь ли…

— Могу. Я прощупаю почву очень тихо. И предложил бы, чтобы ты с другими это не обсуждала. Потому что такие вещи, раз предложенные, становятся императивом.

Оставался самый трудный, самый пугающий вопрос: приоритет медицинских исследований. И здесь реакция Невила оказалась самой неожиданной и самой утешительной.

— Ты хочешь выделить туда ресурсы, отобрав их у общетехнологической программы, Равна? А разве это в долгосрочной перспективе не замедлит все работы, в том числе по биологии?

Равна кивнула:

— Н-ну, да. В основном нам нужно построить собственные компьютеры для управления процессом и объединить их в сеть. Тогда пойдет развиваться и прочая технология, и продление жизни станет вопросом чисто техническим. Но тем временем вы, ребята, будете стареть. А дотехнологическое старение — это просто умирание, увядание, год за годом. Я уже это вижу у старших Детей. Я выгляжу моложе некоторых из них. Это похоже на ту проблему, что я живу в роскоши на «Внеполосном», — только выглядит куда более мерзко.

— Я… — Невил какое-то время боролся с собой, потом сказал: — Да, ты права. Я вполне еще ничего, но у меня, вероятно, природное здоровье. А в будущем это станет серьезной проблемой. Хорошая сторона в том, что среди ребят, которых я хорошо знаю — а это почти все, — она сейчас не главный источник недовольства.

— Правда? Я так боялась…

Теперь, когда ГИК выставила рога, я вижу чудовищ под кроватью.

— Я думаю, что стоит и дальше придерживаться твоего долгосрочного плана исследований. Но стоило бы провести общее собрание, где ты объяснила бы и перемены, и предлагаемый тобой график нашего развития.

— Ладно, — кивнула Равна. — Ты прав. — В сущности, он предлагал ее же реформы, но с хорошей добавкой конструктивного здравого смысла. — Проведем его в Новом зале, когда вы его перестроите как надо.

Да. У меня что-то уже должно быть к началу зимы. И в любой момент после, как только ты сочтешь…

— Отлично, — ответила она. — Чем быстрее, тем лучше.

Продвижение почти на всех фронтах. И мысль вернулась к провалу, от которого она впала сегодня в такое отчаяние. На секунду она заколебалась: особое наблюдение за Свежевателем было тайной от всех без исключения. Но сейчас наконец было с кем ею поделиться.

— Есть еще одно дело, Невил.

Она рассказала про Свежевателя и инфекцию слежения.

Он тихо присвистнул:

— Понятия не имел, что Краевая техника наблюдения может здесь работать.

— Ну, в долгосрочной перспективе вышел полный провал, — ответила Равна и описала последний сеанс, в подземельях замка Свежевателя. Услышала сама, как возвышает голос. Вот это было уже совсем плохо. — И как теперь сознаться Резчице? Я просто не могу!

Поднялся очень легкий ветерок, и светлячки потеряли синхронность. Теперь это были отдельные световые точечки. По капюшону Равны стали постукивать редкие капли — начало дождя, предсказанного «Внеполосным».

Невил помолчал долгую секунду и наконец ответил:

— Да, это проблема. Но само по себе наблюдение — я думаю, это было правильно. У Джоанны эта стая всегда была под сильным подозрением. А судя по твоим словам, у тебя были годы вполне достоверных данных.

— Неизвестное количество лет.

— Верно. Но мой отец говаривал, что невозможно быть настоящим лидером, не идя на существенный риск. Это значит — делать иногда вещи, которые позорно проваливаются. Смысл в том, чтобы сделать все для успеха, а из неудач извлекать уроки. Когда Резчица будет довольна ходом дел, тогда к ней с этим и приди.

Равна вгляделась в темноту — эти усилия были вознаграждены парой крупных капель в лицо. Она слизнула холодную воду — и вдруг засмеялась.

— А пока что погода рекомендует отложить это заседание на открытом воздухе.

Она протянула руку потрепать Невила по плечу, и руки их встретились. Конечно, обе руки замерзли, но его была теплее, и это было очень приятно.

— Спасибо, Невил, — тихо сказала она.

Он на секунду задержал ее руку:

— Это просто поддержка, которую ты заслужила — ты нужна нам всем. — Тут он убрал руку, смущенно засмеявшись. — И ты права насчет погоды!

Он встал, соскользнул с полки на камне и посветил тусклым светом, облегчая ей спуск. Слава богу, не стал ей руку протягивать.

Они пошли по мшистой дороге, держа расстояние в добрых полтора метра. Дождь усилился до ливня, ветерок превратился в порывы бури. Светлячки уступили ночи, и Равна вдруг сообразила, что дорога до «Внеполосного» уже раскисла, придется идти по грязи в темную и бурную ночь. И все же, все же… такого душевного покоя и такого оптимизма Равна давно уже не испытывала.