Злобин шел по коридору, поигрывая связкой ключей. Несколько раз через открытые двери перехватывал восторженные взгляды мелькавших в кабинетах сотрудников. Кураж от победы все еще приятно щекотал сердце. А что еще мужику надо? Победы, безоговорочной и убедительной. Остальное — суета и томление духа.

У подоконника, на котором утром сидел Твердохлебов, сейчас переминался с ноги на ногу элегантный господин преклонного возраста.

— Добрый день, Эрнест Янович, — намеренно мимоходом поздоровался Злобин с адвокатом и принялся ковырять ключом в замке. — Вот зараза. И чужой не войдет, и сам не откроешь!

Эрнест Янович Крамер бесшумно подошел сзади и замер, вежливо улыбаясь.

Злобин справился с замком, толкнул дверь и обернулся.

— Вы ко мне?

— Буду чрезвычайно признателен, если уделите мне пару минут, — произнес Эрнест Янович с галантным поклоном.

Злобин обреченно вздохнул и первым переступил через порог.

После визита в квартиру Гарика кабинет показался ему до ужаса убогим. Не спасли даже новые обои, белые с серыми крапинками, словно курица наследила. Ремонт закончили неделю назад, еще ощущался специфический запах, а радости это не принесло, интерьер так и остался безликим и давящим. Два разновозрастных стола, оба — немудрящие произведения отечественной промышленности. Стандартные книжные полки, по секции на каждую стену, шкаф из фанеры и сейф, который Злобин велел выкрасить в белый цвет. Интерьер украшали горшки с чахлыми цветами неизвестного сорта на подоконнике и фирменный календарь АО «Торфопродукт — Нестеровское».

Злобин сел в свое кресло, указал Эрнесту Яновичу на стул напротив.

— Присаживайтесь.

Эрнест Янович сначала смахнул что-то с сиденья, потом степенно опустился на стул, закинул ногу на ногу и аккуратно поддернул брючину. На колени положил портфель из мягкой свиной кожи.

«Вот гад, — беззлобно отметил Злобин. — Портфельчик наверняка дороже моей „Таврии“. А костюм, думаю, Крамеру обошелся дороже, чем нам ремонт всего этажа».

Вместе с адвокатом в кабинете возникло облако сладковато-горького запаха. Одеколон, которым пользовался адвокат, на вкус Злобина, был чересчур томным и женственным, что навевало кое-какие подозрения.

У Злобина к Эрнесту Яновичу отношение было двойственным. Фатоватый, с манерами предводителя губернского дворянства, Эрнест Янович Крамер считался звездой адвокатуры области и старательно играл роль местного Генриха Резника. Даже жилетки и галстуки выбирал, следуя своему столичному кумиру. Говорил, также мягко грассируя, длинно и театрально. Заседания с его участием в обшарпанном зале суда превращались в постановку пьесы о Перри Мэйсоне, созданную силами местного драмкружка, с участием заезжего актера, за что Эрнеста Яновича очень уважали народные заседательницы в вязаных шапочках и дежурные милиционеры. От его мягкого баритона, многозначительных пауз и вежливо-непреклонного: «Прошу занести в протокол» — млели барышни-секретарши.

Несмотря на случавшиеся неудачи, адвокатская контора «Эрнест» процветала. Уж во всяком случае туалет у адвокатов был уютней, чем кабинет Злобина. Дело в том, что в уголовных делах Эрнест Янович специализировался исключительно по «экономическим статьям», вальяжно оставляя сухие крохи мелкой мокрухи и хулиганства тонкошеим воробьям, недавно выпорхнувшим с юрфака. И особое предпочтение он отдавал так называемому корпоративному праву: судил, рядил и разводил бизнесменов. Консультациями Крамера пользовалась большая часть членов местного Совета предпринимателей и даже заезжие коммерсанты, облюбовавшие Калининградскую свободную экономическую зону. Он был профессионалом высокого класса, этого Злобин не отрицал, и человеком был умным. Например, чтобы не возникало лишних личных осложнений, Эрнест Янович одновременно вступил в Международную ассоциацию адвокатов, общество «Мемориал» и «НДР». Поговаривали, что в Москве по линии Российского еврейского конгресса у него имеется серьезный покровитель, но этих слухов Эрнест Янович не поощрял, хотя и не опровергал. Зато на корню пресекал все слухи о своей нетрадиционной ориентации, хотя статью за это давно отменили и среди адвокатского сословия гомосексуализм испокон веку считался чем-то вроде профессионального заболевания, как алкоголизм у сапожников. Эрнест Янович откашлялся и начал:

— Уважаемый Андрей Ильич, привело меня к вам следующее обстоятельство. Прибыл я за допуском к задержанному Филиппову и краем уха услышал, что такая же участь постигла гражданина Яновского. — Эрнест Янович выдержал паузу. — По странному совпадению также являющегося моим клиентом. Желаете посмотреть договор?

— Без надобности. Дело ведет следователь Стрельцов, к нему и обращайтесь.

— А вы? — поднял густую бровь Эрнест Янович.

— Я лишь начальник следотдела и по совместительству наставник молодежи. — Злобин демонстративно посмотрел на часы. По опыту судебных заседаний знал: если старого лиса не подгонять, быстро узнаешь, что такое бесконечность времени и пространства. — Еще есть вопросы?

Эрнест Янович почесал крупный благородный нос, задумчиво протянул:

— Н-да. Юноша чрезвычайно молод. Для него лично это плюс. А для работы неопытность как неизбежное следствие молодости может обернуться проблемами. Как вам в связи с этим видится судебная перспектива этого дела, позвольте поинтересоваться?

— Она пряма, как магаданский тракт. — Злобин широко улыбнулся. — Даже наша уборщица тетя Клава отставит швабру и без проблем получит обвинительный приговор для Фили и Гарика. Тут у меня сомнений нет.

— Вы так уверены? — вежливо улыбнулся Эрнест Янович.

Злобин подался вперед и, понизив голос до шепота, произнес:

— Только между нами, Эрнест Янович, ладно?

Эрнест Янович бросил взгляд на дверь и наклонил голову, приготовившись принять конфиденциальную информацию.

— Они сядут, будьте уверены, — прошептал Злобин. — Потому что, если вашими стараниями Гарик Яновский выйдет из зала суда, я свинчу его на пороге по вновь открывшимся обстоятельствам. По новомодной сто семьдесят четвертой. — Злобин указал на календарь на стене и добавил лишь одно слово: — Торф.

Эрнест Янович на секунду опустил морщинистые веки, других признаков беспокойства не проявил, но Злобин понял: удар попал в цель.

Махинациями с торфом занималась фирма «Торфо-продукт», календарь которой украшал стену. Торф из месторождения Нестеровское за бесценок продавался оффшорной компании, зарегистрированной на британском острове Норфолк, а оттуда прямиком шел в Россию, при этом цена, естественно, умножалась на порядок. Операция банальная для наших дней. Но подлость заключалась в том, что фирма «Торфопродукт», получив экспортные льготы и дотации от областной администрации, товар никуда не вывозила, весь «импорт-экспорт» существовал только на бумаге. Значит, прибыль следовало умножить минимум. еще на два. И сам Бог велел делиться с теми, кто подписывал бумажки в администрации области.

До обыска у Гарика это были лишь слухи, но теперь они стали фактами, потому что Гарик исправно вел отчетность по вложению в недвижимость «торфяных» денег, полученных подписантами из администрации области. Злобин, произнеся магическое слово «торф», поставил вопрос ребром: либо Гарик тихо сядет по деду Фили, либо будет скандал до небес с последующим арестом многих и многих влиятельных персон.

— М-да, ситуация. — Эрнест Янович аккуратно поддернул манжету рубашки. — Я могу встретиться с гражданином Яновским?

По закону допуск адвоката к делу разрешается с момента предъявления обвинения подозреваемому, Гарика и Филю можно было мариновать в камере еще десять суток, но у Злобина были свои правила игры. Он на своем опыте убедился, что чем раньше появится в деле адвокат, тем меньше нарушений потом всплывет в суде. А в данном случае он решил провернуть то, что американцы называют «сделка с правосудием».

— Безусловно. Гарик сейчас на исповеди у Твердохлебова. Сами понимаете, РУБОП может заставить признаться даже в убийстве президента Кеннеди.

— Но при чем тут РУБОП? — с трагической театральной интонацией произнес адвокат.

— Твердохлебов желает закрыть вопрос о пяти трупах. Почему бы ему не дать шанс доказать правомочность применения оружия?

Эрнест Янович пошевелил густыми бровями, похожими на черных мохнатых гусениц.

— Пожалуй, я соглашусь с вами, — задумчиво протянул он. — РУБОП — овчарка правосудия. И коль скоро завел собаку, следует смириться, если у нее появятся блохи. А если собака хорошо притравлена, не удивляйся, когда она кусает всех подряд.

— Замечательно сказано, Эрнест Янович. Поверьте, всегда с удовольствием слушаю ваши выступления в суде.

— Вы мне льстите, Андрей Ильич. — Адвокат польщено улыбнулся.

— Что вы! Я непременно передам ваши слова Пете Твердохлебову. Пусть повесит лозунг в кабинете: «РУБОП — это овчарка правосудия!»

Злобин внимательно следил за реакцией собеседника.

Эрнест Янович в отличие от многих посетителей этого кабинета владел собой великолепно. На лице отразилась лишь спокойная и несуетливая работа мысли. Словно старый гроссмейстер анализировал чужую партию.

— Получается, Твердохлебов — герой, а Гарик и Филя безропотно идут по своей статье, что никого не должно шокировать, — подвел итог рассуждениям Эрнест Янович. — Признаться, утром, получив информацию, я посчитал, что сыграть в сложившихся обстоятельствах вам не удастся. Снимаю шляпу, Андрей Ильич, вы сыграли чистый мизер. — Последнее слово он произнес на французский манер — «мизэр».

— Колоду надо лучше заряжать, Эрнест Янович, — торжествующе усмехнулся Злобин. — Кстати, маленькая деталь. У Гарика мы изъяли некоторую сумму в валюте. Мне бы не хотелось, чтобы к концу дня у нее появился хозяин. Ну, знаете, как бывает. Вдруг кто-то на днях подписал договор залога с Гариком, положил ему в ячейку деньги? Предъявит закладные и по суду уведет деньги из-под ареста. Чем очень огорчит меня и Твердохлебова.

По тому, как дрогнули пальцы адвоката, поглаживающие гладкую кожу портфеля, в недрах его наверняка содержалось что-то, напоминающее закладные Яновского. Сработать их за несколько часов труда не составляло, были бы бланки с печатями и подписью Яновского. Атакой жук, как Эрнест Янович, просто не мог ими не запастись.

— Если не секрет, каково, на ваш взгляд, происхождение денег? — понизив голос, поинтересовался адвокат.

— Вы склоняете меня к разглашению тайны следствия, а сами официально к делу не допущены, — не без намека произнес Злобин. — Впрочем, из уважения к вашему профессионализму скажу. Но прошу о моей откровенности до вашего формального допуска к делу никому ни слова. Уговор?

Эрнест Янович приложил ладонь к сердцу и сделал такое лицо, словно давал клятву комиссии конгресса США.

— Это деньги Музыкантского, которого мы даем в розыск по линии Интерпола по подозрению в организации преступного сообщества.

— Уверены? — Адвокат изогнул бровь.

— На сей счет имею собственноручные показания Гарика Яновского. А со времен Вышинского добровольное признание считается королевой доказательств.

Эрнест Янович, вспомнив о членстве в «Мемориале», сыграл возмущение.

— Да будет вам известно, Вышинский от имени Временного правительства вел следствие по делу Ленина и полностью доказал, что вождь большевиков — немецкий агент. С такой-то компрой в личном деле он и штамповал любые приговоры. Не подписал бы хоть раз, Сталин его в лагерь законопатил бы!

— Эрнест Янович, вы же юрист, как и я. Нам ли не знать, что законы, писанные на бумаге, есть лишь отражение представлений о справедливости, добре и зле, бытующих на данный момент в обществе. Так стоит ли теребить прошлое, когда у нас такое интересное настоящее. — Злобин указал на календарь и еще раз произнес: — Торф.

— Мизер поймать не удалось. — Эрнест Янович цокнул языком. — Но никто не упрекнет, что я не старался.

— Я надеюсь, запрещенных приемов не будет? Мне Лишние трупы в СИЗО не нужны, — уточнил Злобин.

— Да бог с вами, Андрей Ильич! — сыграл возмущение адвокат. — Мы же интеллигентные люди. Все будет в рамках приличия.

— И Твердохлебову новой работы подкидывать не надо, — продолжил гнуть свое Злобин. — Я имею в виду, что дырку на рынке, что образовалась в результате ареста Гарика, местный Совет предпринимателей заполнит без стрельбы и взрывов.

— В этом можете не сомневаться. — Эрнест Янович красивым жестом вскинул руку, посмотрел на выскользнувший из-под манжеты «роллекс». — М-да, как бы не опоздать… Вы позволите сделать звонок?

— Конечно. — Злобин придвинул телефон.

— Если вы не против, я воспользуюсь своим. — Эрнест Янович достал мобильный, отщелкнул крышку. Наклонил так, чтобы Злобин не видел набора. — Алло. Это я… Нет… Все, как я предсказал, но возникли некоторые детали… М-да, принципиального характера. — Он бросил взгляд на Злобина. — Образно говоря, чистый мизер. Надо дать отбой. И насчет Твердохлебова тоже… А ты успей. И пожалуйста, перезвони мне через пару минут.

Эрнест Янович отключил связь, трубку убирать не стал.

Злобин достал сигареты, закурил. Отвернулся к окну, прищурился на яркий солнечный свет.

«Прав Батон, умеем работать, когда прижмет. Представляю, какой перезвон сейчас идет по городу. Одна крыса другой звонит и дает отбой. Потом все забьются по норам и будут долго думать, как отыграться», — подумал он.

— Хотите, историю расскажу? Из адвокатской, так сказать, практики, — нарушил паузу Эрнест Янович.

— Давайте. Кстати, курите, если хочется. — Злобин указал на пепельницу.

— Андрей Ильич, увы. Я в том возрасте, когда уже надо кое от чего отказываться. Выбрал курение. — Он сменил ногу, устроился удобнее на жестком стуле. — Так вот. На днях вышел такой казус. Выступал я на процессе. Дело скучнейшее и абсолютно безденежное. Иногда надо же проявить альтруизм и защитить какого-нибудь бомжа.

— Для разнообразия, — вставил Злобин.

— Для имиджа, — поправил адвокат. — М-да. Только закончилось заседание, как в коридоре ловит меня за локоть господин… Впрочем, фамилия не важна. И у него, оказывается, проблемы! Знаете французскую поговорку: нищие ищут денег, а короли — любви. Но в данном случае он не мог избавиться от бывшей возлюбленной. Так вцепилась, что не оторвать. В глубине души я ее понимаю. Кроме глянцевых журналов, такие барышни ничего не читают. А там постоянно пишут, сколько слупила грудастая модель с очередного мужа-миллионера. Естественно, и ей того же хочется, тем более что у мужа десяток-другой миллионов имеется. Поверьте, мой доверитель чуть не плакал. Год не может развестись!

— Грохнул бы — и все проблемы, — подсказал Злобин.

— Очевидно, приняла меры, — грустно вздохнул Эрнест Янович. — Короче, просит, бедолага, почти умоляет взяться за это дело. И сразу же сует мне пять тысяч долларов в качестве предоплаты. А время обеденное, слушание на четыре часа назначено. Решил я перекусить и обдумать стратегию защиты. Для чего пошел в клуб. Как на грех, там, если знаете, рулетку крутят. И я, старый дурак, решил время убить. Каюсь, грешен азартом. — Эрнест-Янович смущенно кашлянул в кулак. — Через полчаса от гонорара осталась сотня. Я, признаться, приуныл. Дело разводное — тухлое, хоть и денежное, браться за него не хотелось. И тут я подумал: за то, что я бомжа все-таки прописал в квартиру, откуда его перед отсидкой выписали, должно же мне выйти хоть какое-то снисхождение от Господа? И, помолясь, поставил я сотню на черное. И что бы вы думали? Через час отыгрался, а потом и выиграл кое-что. Вернулся в суд с восемью тысячами в кармане, отсчитал клиенту его пятерку и объяснил, что дело неперспективное, судья сама разведенка, председатель в запое и согласовать с ним передачу дела своему судье я не могу. Согласитесь, Андрей Ильич, в таких обстоятельствах я ничего гарантировать не мог. А репутация моя не один год зарабатывалась.

— А три тысячи? — напомнил Злобин.

— Я же законопослушный гражданин, Андрей Ильич. Можете быть уверены, все до цента провел через кассу фирмы как гонорар за консультацию. — Эрнест Янович первым расхохотался раскатистым смехом. Бархатный баритон играл обертонами, словно оперный певец разминал горло.

Эрнест Янович оборвал смех, крякнул в кулак и нейтральным тоном спросил:

— Не задумывались о дальнейшей карьере, Андрей Ильич?

«Вот лис старый! На вшивость проверяет, а как элегантно», — сообразил Злобин и сделал заинтересованное лицо.

— С моим характером мне максимум светит должность прокурора по надзору за законностью в местах лишения свободы, — ответил он.

— Ну зачем же так пессимистично? С вашим опытом и хваткой… — Эрнест Янович прищурил один глаз, словно снимал со Злобина мерку. — Отличный вышел бы адвокат, это я вам говорю!

— Поживем — увидим. — Злобин решил не отвечать категорическим отказом, чтобы окончательно не разозлить крыс, которым наступил на хвост арестом Гарика.

В руке адвоката запиликал телефон.

— С вашего позволения, — пробормотал Эрнест Янович, поднося трубку к уху. — Да? Очень хорошо. Детали я согласовал… Нет, повода для беспокойства нет.

Он защелкнул крышечку на мобильном, сунул его в карман пиджака. С минуту разглядывал Злобина, потом протянул через стол ладонь.

— Ну-с, Андрей Ильич, до встречи в суде.

— Как всегда, с удовольствием выслушаю вашу речь, Эрнест Янович. — Злобин вежливо пожал мягкие пальцы адвоката, хотя очень хотелось сжать их до хруста.

— Странно, что вас прозвали Злобой. Вы вполне здравомыслящий и компромиссный человек.

— Это злые языки слухи распускают, — усмехнулся Злобин.

Эрнест Янович встал, привел в порядок костюм и лишь после этого направился к дверям. Злобин, не вставая с кресла, следил за адвокатом. Как и ожидал, Эрнест Янович, взявшись за ручку двери, оглянулся и произнес:

— Подумайте о моем предложении.

— Уже думаю, — кивнул Злобин.

Дверь за адвокатом закрылась, и Злобин тут же схватил трубку телефона. Быстро набрал номер.

— Твердохлебова, срочно. Скажи, Злобин зовет. — Пока на том конце провода висела тишина, он успел закурить новую сигарету. — Батон? Только не прыгай от радости, но наезда на тебя не будет… Да, договорился. С тебя стакан, хотя я и не пью. Быстро заканчивай с Гариком… Что, уже до задницы раскололся? Очень хорошо. Подробности расскажешь при встрече. Я к тебе Виталика Стрельцова направляю, учти, у него на хвосте появится старый Эрнест. Отходи в сторону, дальше все будет по закону. Все, привет!

Он нажал на рычаг, набрал местный номер.

— Виталик, ты еще живой? Зайди ко мне. Да, захвати материалы по трупу на Верхнеозерной.

Злобин встал, обошел стол и с треском распахнул окно. Дух присутственного места в смеси со сладким одеколоном Эрнеста Яновича и сигаретным дымом породил букет, от которого взвыли бы от восторга все кутюрье нетрадиционной ориентации от Москвы до Парижа.

— Парфюм «русский прокурор», — поморщившись, пробормотал Злобин, принюхиваясь к шлейфу запахов, выплывающих в окно.