XXI

Лоран тщательно затворил за собою дверь; минуту он неподвижно стоял, прислонившись к косяку, и тревожно, в смущении оглядывал комнату.

В камине полыхало яркое пламя; оно разбрасывало широкие желтые снопы света, плясавшие на стенах и на потолке. Пламя озаряло комнату ярким колеблющимся светом, сравнительно с которым лампа, стоявшая на столе, совсем меркла. Г-жа Ракен постаралась обставить спальню понаряднее; теперь комната была вся белая и благоухала, словно предназначалась служить гнездышком для юной, чистой любви. Старуха украсила кровать кружевами, а на камин поставила большие букеты роз. В комнате веяло уютным теплом и нежным ароматом. Воздух как бы затих, умиротворился, словно пронизанный сладострастной истомой. Хрупкая тишина нарушалась только сухим потрескиванием дров. Можно было подумать, что здесь — блаженное уединение, никому неведомый теплый, благоуханный уголок, куда не долетает уличный шум, уголок, созданный и уготованный для чувственных наслаждений, для таинств страсти.

Тереза сидела на низеньком стуле, справа от камина. Подперев подбородок рукой, она пристально смотрела на яркое пламя. Когда Лоран вошел, она не обернулась. Она была в нижней юбке и ночной кофточке с кружевами, и жаркий свет камина подчеркивал резкую белизну ее одежды. Кофточка немного спустилась с плеча, обнажив розовое тело, чуть прикрытое прядью черных волос.

Лоран молча сделал несколько шагов. Он снял с себя фрак и жилет. Затем он снова взглянул на Терезу; она по-прежнему сидела не шевелясь. Он, видимо, колебался. Потом он заметил ее обнаженное плечо и с трепетом склонился, чтобы прильнуть к нему губами. Молодая женщина резко повернулась, уклоняясь от ласки. Она устремила на Лорана взгляд, выражавший такую странную брезгливость и ужас, что он отступил, смущенный, растерянный и как бы сам охваченный страхом и отвращением.

Лоран сел напротив Терезы, по другую сторону камина. Так они просидели — молча, неподвижно — по крайней мере минут пять. Временами из дров вырывались языки красноватого пламени, и тогда по лицам убийц пробегали кровавые отсветы.

Уже почти два года любовникам не доводилось побыть в комнате наедине, без свидетелей, чтобы свободно отдаться друг другу. У них не было ни одного любовного свидания с того дня, когда Тереза прибежала на улицу Сен-Виктор и подсказала Лорану мысль об убийстве. Осторожность смирила их плоть. Они позволяли себе только, да и то изредка, беглое рукопожатие, мимолетный поцелуй. После убийства Камилла, если в них вновь вспыхивало вожделение, они сдерживали себя в ожидании брачной ночи, мечтая об упоительных ласках, которым они предадутся, когда почувствуют себя в полной безопасности. И вот брачная ночь наконец наступила, а они сидят друг против друга, встревоженные и внезапно охваченные непонятной тоской. Им оставалось только протянуть руки, чтобы слиться в неистовом объятии, а руки их ослабели, словно устали и уже пресытились любовью. Накопившаяся за день усталость все больше и больше одолевала их. Они смотрели друг на друга бесстрастно, в робком смущении, огорченные своим равнодушием и вялостью. Жгучие мечты привели их к странной действительности: как только им удалось убить Камилла и пожениться, как только губы Лорана коснулись плеча Терезы — оказалось, что плоть их пресыщена до отвращения, до ужаса.

Они стали отчаянно искать в самих себе хоть каплю страсти, которая некогда сжигала их. Им казалось, что в их теле нет больше мускулов, нет нервов. Их смущение, их беспокойство все росли; им было тягостно и стыдно, что, очутившись наедине, они так мрачны и молчаливы. Им хотелось бы найти в себе силу задушить друг друга в объятиях, чтобы выйти из этого глупого положения. Подумать только! Ведь они принадлежат друг другу, ведь они убили человека и разыграли страшную комедию именно для того, чтобы бесстыже валяться, досыта удовлетворяя свою похоть, а вместо этого они сидят вот так — по сторонам камина, окаменевшие, выдохшиеся, с помутневшим рассудком, с безжизненным телом! В конце концов такая развязка показалась им нелепой до ужаса, до жестокости. Тогда Лоран попробовал заговорить о любви, оживить воспоминания, обратиться к воображению, чтобы воскресить прежнюю нежность.

— Тереза, — сказал он, склонившись к молодой женщине, — помнишь часы, проведенные нами в этой комнате?.. Я входил в ту дверь… А сегодня вошел в эту… Теперь мы свободны, теперь мы можем любить друг друга без помех.

Он говорил нетвердым голосом, вяло. Молодая женщина, согнувшись на низком стульчике, по-прежнему смотрела в задумчивости на пламя, не слушая его. Лоран продолжал:

— Помнишь? У меня была мечта, мне хотелось провести с тобою целую ночь, уснуть в твоих объятиях и пробудиться утром от твоих поцелуев. Наконец-то моя мечта осуществится!

Тереза вздрогнула; она, казалось, была удивлена, что незнакомый голос что-то бормочет ей на ухо; она повернулась к Лорану — в этот миг его лицо обагрилось ярким отсветом камина. Она посмотрела на этот кровавый облик и содрогнулась.

А молодой супруг в еще большем смущении, в еще большей тревоге продолжал:

— Мы достигли своего, Тереза, мы преодолели все препятствия и теперь принадлежим друг другу… Будущее — наше, не правда ли? Будущее, озаренное тихим счастьем, взаимной любовью… Камилла уже нет…

Лоран умолк. Горло у него пересохло, он задыхался, не в силах был говорить. При имени Камилла у Терезы внутри что-то оборвалось. Убийцы смотрели друг на друга, растерянные, бледные и дрожащие. Оранжевые отсветы пламени по-прежнему плясали на потолке и на стенах; в воздухе носился теплый аромат роз; тишину нарушало лишь сухое потрескивание дров.

Тут воспоминания толпою вырвались на волю. Призрак Камилла, вызванный из прошлого, занял место между молодоженами у пылающего камина. В жарком воздухе, которым они дышали, Тереза и Лоран вновь различали влажный, прохладный запах утопленника; они чувствовали, что вот здесь, рядом, находится труп, и они пристально смотрели друг на друга, не смея шелохнуться. И тогда в глубине их памяти вновь развернулась страшная история совершенного ими преступления. Достаточно было произнести имя жертвы, чтобы прошлое опять захватило их, чтобы для них вновь ожили все ужасы убийства. Они не промолвили ни слова; они только смотрели друг на друга, и обоими завладел один и тот же кошмар, умственный взор обоих обратился к одним и тем же жутким событиям. Они обменивались взглядами, полными отчаяния, они принимались без слов рассказывать друг другу подробности убийства — и это вызывало у них чувство острого, нестерпимого страха. Нервы их были до того напряжены, что вот-вот могла разразиться истерика; они готовы были закричать, быть может, подраться. Чтобы отогнать воспоминания, Лоран резко отвернулся, положив конец наваждению и ужасу, приковавшим его к Терезе. Он прошелся по комнате, надел ночные туфли, потом опять сел у камина и попробовал заговорить на безразличные темы.

Тереза поняла, чего он хочет. Она старалась отвечать на вопросы. Они поговорили о дожде, о хорошей погоде. Они принуждали себя вести обычную беседу. Лоран находил, что а комнате чересчур жарко, Тереза возразила, что из-под двери на лестницу немного дует. И оба они с внезапным трепетом обернулись к двери. Молодой человек поспешил заговорить о розах, о камине, обо всем, что попадалось ему на глаза; Тереза делала над собой усилие и тем не менее отвечала односложно, лишь бы поддержать разговор. Они сидели поодаль друг от друга, старались держаться непринужденно, силились забыть, что они муж и жена, и вести себя как люди посторонние, только случайно оказавшиеся вместе.

И помимо их воли, в силу какого-то странного явления, оба они отлично понимали, какие мысли скрываются за их пустыми речами. Они неотступно думали о Камилле. Глазами они продолжали рассказывать друг другу о прошлом; взгляды их не прекращали немого, но последовательного разговора, который шел одновременно с беспорядочным разговором вслух. Слова, которые они произносили через силу, были лишены смысла, бессвязны, противоречили друг другу; забыв все остальное, они сосредоточенно и безмолвно обменивались своими страшными воспоминаниями. В то время как Лоран говорил о розах, или о камине, или еще о чем-нибудь, Терезе явственно слышалось, что он напоминает ей о схватке в лодке, о том, как глухо всплеснула вода, когда Камилл упал в реку. А когда Тереза на какой-нибудь незначительный вопрос отвечала «да» или «нет», Лоран понимал, что она говорит ему о том, помнит ли она или забыла ту или иную подробность убийства. Так беседовали они, обнажая друг перед другом сердце; они не нуждались в словах и даже могли говорить в это время о постороннем. Они не отдавали себе отчета в том, что произносили вслух, зато внимательно следили за своими сокровенными мыслями; они могли бы сразу же продолжить эти мысли вслух и отлично поняли бы друг друга. Эта своеобразная прозорливость, это настойчивое стремление памяти беспрестанно воскрешать образ Камилла понемногу сводило их с ума. Они сознавали, что до конца понимают друг друга и что если они не будут молчать, то слова сами польются с их губ, раздастся имя Камилла, последует подробное описание убийства. Тогда они теснее сжали губы и совсем умолкли.

Но в наступившей давящей тишине убийцы снова без слов заговорили о своей жертве. Каждому казалось что взгляд другого проникает в его мозг и вонзает в него острые, четкие мысли. Временами им мерещилось, будто они говорят вслух; органы чувств у них перерождались, зрение становилось своего рода слухом, причудливым и тонким; они так ясно читали мысли по лицу, что мысли эти приобретали какое-то странное, оглушительное звучание, сотрясавшее весь организм. Если бы они душераздирающим голосом крикнули друг другу: «Мы убили Камилла, его труп здесь, между нами, он леденит нас!» — они поняли бы друг друга не лучше, чем говоря так, без слов. И страшные признания все продолжались, становились все отчетливее, все громче во влажной тишине спальни.

Лоран и Тереза начали безмолвный рассказ со своей первой встречи в магазине. Потом воспоминания последовательно потянулись одно за другим; они рассказали друг другу о часах, проведенных в сладострастной неге, о сомнениях и злобе, о страшных мгновениях убийства. Тут они сомкнули губы и перестали говорить о пустяках, боясь неожиданно, помимо воли, произнести имя Камилла. Но тогда мысли, и теперь уже безудержно, повлекли их к тому настороженному ожиданию, к тем тревогам, которые последовали за убийством. Так дошли они до воспоминания о трупе, распростертом на каменной плите морга. Лоран взглядом поведал Терезе охвативший его ужас, а Тереза, доведенная до крайности и чувствуя, что чья-то железная рука разомкнула ей рот, внезапно стала продолжать разговор вслух.

— Ты видел его в морге? — спросила она, не называя Камилла.

Лоран, несомненно, ждал этого вопроса. Он прочел его на бледном лице Терезы еще до того, как она заговорила.

— Видел, — ответил он сдавленным голосом.

Убийцы содрогнулись. Они пододвинулись к огню; они протянули руки к пламени, словно в теплой комнате вдруг потянуло ледяным дыханием. Минуту они молчали, съежившись, притихнув. Потом Тереза глухо спросила:

— А как тебе показалось — он очень мучился?

Лоран не в силах был ответить. Он сделал испуганный жест, словно отстраняя омерзительное видение. Он встал, направился к кровати, потом порывисто обернулся и подошел к Терезе, раскрыв объятия.

— Поцелуй меня, — сказал он, подставляя шею.

Тереза встала; она побледнела как полотно, она стояла в ночном одеянии и, еле держась на ногах, прислонилась к мраморному выступу камина. Она взглянула на шею Лорана и тут впервые увидела розовое пятно, выделявшееся на белой коже. От прилившей крови пятно увеличилось и стало огненно-красным.

— Поцелуй меня, поцелуй, — твердил Лоран.

Лицо его к шея пылали.

Чтобы уклониться от ласки, молодая женщина еще больше закинула голову и, дотронувшись до прокушенного места пальцем, спросила:

— Что это у тебя здесь? Раньше я этого не замечала.

Лорану показалось, будто палец Терезы сверлит ему шею и вот-вот проткнет ее насквозь. Почувствовав прикосновение, он резко отодвинулся, и из груди его вырвался болезненный возглас.

— Это… — залепетал он, — это…

Он запнулся, но все-таки не мог солгать и невольно сказал правду:

— Это Камилл меня укусил… понимаешь, в лодке. Да это пустяки. Уже все прошло… Поцелуй меня, поцелуй.

И несчастный подставлял ей пылающую шею. Он хотел, чтобы Тереза поцеловала рубец, он надеялся, что ласка молодой женщины утолит боль от бесчисленных уколов, терзавших его. Приподняв подбородок, вытянув вперед шею, он ждал поцелуя. Но у Терезы, которая держалась на ногах только потому, что прислонилась к камину, вырвался жест крайнего отвращения, и она умоляющим голосом воскликнула:

— Нет, нет, не сюда… Здесь кровь.

Она снова, вся дрожа, опустилась на стул и взялась руками за голову. Лоран опешил. Он потупился и взглянул на Терезу помутневшими глазами. Потом вдруг, порывисто, как дикий зверь, обеими руками обхватил ее голову и с силой прижал ее губы к шее, к тому месту, куда его укусил Камилл. На мгновение он замер так, изо всех сил прижимая к себе голову Терезы. Молодая женщина не сопротивлялась, она глухо стонала, ей нечем было дышать. Вырвавшись наконец из его рук, она резким движением утерла рот и сплюнула в камин. Она не произнесла ни звука.

Лоран устыдился своей грубости; он стал медленно расхаживать по комнате, от кровати к окну и обратно. Только страшная боль, только нестерпимое жжение побудили его потребовать этого поцелуя, но когда холодные губы Терезы приложились к пылающему шраму, ему стало еще хуже. Поцелуй, добытый насилием, окончательно подорвал его силы. Ни за что на свете не захотел бы он еще такого поцелуя — столь мучителен был полученный им удар. И он смотрел на женщину, с которой ему предстояло жить, — она сидела спиной к нему, скорчившись и дрожа; он говорил себе, что уже не любит эту женщину и она уже не любит его. Около часа Тереза просидела в полном изнеможении. Лоран молча ходил взад и вперед. Оба с ужасом признавались себе, что страсть их мертва, что, убив Камилла, они убили в себе и взаимное влечение. Камин тихо догорал; угольки подернулись пеплом, над ними реяли широкие розовые отсветы. Понемногу в комнате стало жарко и душно; цветы увядали, неполная спертый воздух тяжелым ароматом.

Вдруг Лорану показалось, что у него начинается галлюцинация. Возвращаясь от окна к кровати, он в темном углу, между камином и зеркальным шкафом, увидел Камилла. Лицо у его жертвы было перекошенное, зеленоватое — такое, каким он его видел в морге. Лоран замер на месте; чтобы не упасть, он схватился за стул. Тереза услыхала его глухой хрип и подняла голову.

— Вон там, тем, — лепетал Лоран беззвучным голосом.

Он протянул руку и показывал на темный угол, где перед ним предстало зловещее лицо Камилла. Ужас, объявший Лорана, передался Терезе; она вскочила с места и бросилась к нему.

— Это его портрет, — сказала она шепотом, словно изображение мужа, писанное на полотне, могло услыхать ее.

— Его портрет, — повторил Лоран; он чувствовал, как волосы шевелятся у него на голове.

— Да, портрет, который ты написал. Тетя собиралась сегодня взять его к себе, да, вероятно, забыла.

— Конечно, это портрет…

Убийце все еще не верилось, что перед ним холст. Со страха он позабыл, что сам изобразил эти помятые черты, сам наложил грязные краски, которые теперь приводят его в ужас. С перепугу он видел портрет таким, каким тот и был на самом деле, — отвратительным, плохо скомпонованным, тусклым, являющим искаженное, как у трупа, лицо на черном фоне. Его же собственное произведение удивляло и подавляло его своим чудовищным безобразием, особенно глаза — белесые, как бы плавающие в рыхлых желтоватых глазных впадинах; они в точности напоминали ему гниющие глаза утопленника, которого он видел в морге. На минуту он замер, еле переводя дух; он думал, что Тереза лжет, чтобы подбодрить его. Потом он разглядел раму и понемногу успокоился.

— Сними его, — тихо сказал он Терезе.

— Нет, нет, боюсь, — ответила она, содрогнувшись.

Лоран снова затрепетал. Мгновениями рама исчезала, и тогда он видел только два белых глаза, которые впивались в него.

— Прошу тебя, — сказал он умоляющим голосом, — сними его.

— Нет, нет.

— Мы повернем его к стенке, тогда нам не будет страшно.

— Нет, не могу.

Убийца трусливо, униженно подталкивал молодую женщину к портрету, а сам прятался за ней, чтобы укрыться от взгляда утопленника. Но Тереза вырвалась от него. Тогда он решился на отчаянный поступок: он подошел к картине, поднял руку, чтобы нащупать гвоздь… Но тут изображение бросило на него такой жуткий, такой пристальный, такой отвратительный взгляд, что Лоран, попытавшийся было выдержать этот взгляд, был им сражен и в ужасе отступил, шепча:

— Нет, ты права, Тереза, нам его не снять… Завтра его снимет тетя.

Он снова зашагал по комнате, понурив голову, чувствуя, что портрет смотрит на него, неотступно следит за ним. Помимо воли он то и дело посматривал на портрет и каждый раз видел обращенные на него тусклые, безжизненные глаза утопленника. Мысль, что Камилл здесь, в углу, что он глядит на него, что он наблюдает за ним и за Терезой, что он свидетель их брачной ночи, довела Лорана до полного безумия и отчаяния.

Незначительное обстоятельство, которое у всякого другого вызвало бы только улыбку, окончательно лишило Лорана рассудка. Когда он стоял возле камина, ему послышался какой-то шорох. Он побледнел. Он вообразил, что шорох исходит от портрета, что это Камилл выступает из рамы. Потом он разобрал, что звук доносится со стороны двери, ведущей на лестницу. Он взглянул на Терезу, и ею снова стал овладевать ужас.

— Кто-то стоит на лестнице, — прошептал он. — Кто же это может быть?

Молодая женщина не ответила. У обоих на уме был утопленник; их бросило в холодный пот. Они отпрянули в глубь комнаты, готовые к тому, что вот-вот дверь распахнется и на пол рухнет труп Камилла. Шорох продолжался, становился резче, беспорядочнее, и им представилось, что их жертва ногтями царапается в дверь, чтобы войти. Минут пять они не решались шелохнуться. Наконец раздалось мяуканье. Лоран подошел к двери и увидел полосатого кота г-жи Ракен; его нечаянно заперли в спальне, и теперь он скребся, чтобы уйти. Кот испугался Лорана; одним прыжком он вскочил на стул. Выпустив когти, взъерошившись, он смотрел своему новому господину прямо в лицо, неприветливо и злобно. Лоран вообще не любил кошек, а Франсуа просто пугал его. В этот тревожный, полный ужаса час Лорану казалось, что кот собирается вцепиться ему в лицо, чтобы отомстить за Камилла. Кот, должно быть, все знал: в его широко раскрытых круглых глазах читалась какая-то мысль. Под пристальным взглядом животного Лоран потупился. Он уже собрался дать коту пинка ногой, но Тереза вскричала:

— Не обижай его!

Этот возглас подействовал на Лорана самым неожиданным образом. В голову ему пришла нелепая мысль.

«В кота вселился Камилл, — подумал он. — Придется его убить… В нем есть что-то человеческое».

Он не дал Франсуа пинка, он боялся, как бы тот не заговорил голосом Камилла. Потом ему вспомнились шутки Терезы, сказанные в дни любовных восторгов, когда кот был свидетелем их ласк. Тут он решил, что Франсуа знает много лишнего и что придется вышвырнуть его в окно. Но у него не хватало мужества исполнить это намерение. У Франсуа был воинственный вид; он сердито изогнулся, выпустил когти и с величественной невозмутимостью следил за малейшими движениями врага. Металлический блеск его глаз смущал Лорана; он поспешил открыть Франсуа дверь в столовую, и кот шмыгнул туда, резко мяукнув.

Тереза вновь села у погасшего камина. Лоран продолжал шагать по комнате. Так дождались они рассвета. Они и не подумали ложиться — их тела и души были мертвы. У них было только одно твердое желание — желание поскорее вырваться отсюда, им тут нечем было дышать. Им было невмоготу находиться вдвоем в одной комнате, дышать одним воздухом; им хотелось, чтобы тут был еще кто-нибудь, чтобы человек этот нарушил их уединение и вывел их из тягостного положения, в котором они находились, ибо, оказавшись наедине, они не знали, что сказать друг другу, и уже не могли воскресить в себе прежнюю страсть. Они подолгу молчали и сами жестоко страдали от этого; в их молчании слышались горькие, отчаянные жалобы и немые упреки — они явственно улавливали их в ночной тишине.

Наконец забрезжил свет, тусклый и белесый, и привел с собою пронизывающий холод.

Когда комната озарилась бледным светом, дрожавший Лоран стал понемногу успокаиваться. Он решился взглянуть на портрет Камилла и увидел его таким, каким он и был в действительности, — незначительным и пошлым; он снял его со стены и пожал плечами, обозвав себя дураком. Тереза встала с места и принялась раскидывать одеяла и подушки, чтобы обмануть тетю, сделав вид, будто они провели счастливую ночь.

— Что же это такое? Надеюсь, следующую ночь мы будем спать? — грубо сказал Лоран. — Этому ребячеству надо положить конец.

Тереза бросила на него глубокий, мрачный взгляд.

— Сама понимаешь, — продолжал он, — я не для того женился, чтобы проводить бессонные ночи… Мы с тобою как дети… А ведь все ты… Это ты смутила меня своими дикими бреднями. Сегодня вечером изволь быть повеселее и не вздумай пугать меня.

Он деланно засмеялся, сам не зная чему.

— Постараюсь, — глухо ответила молодая женщина.

Так прошла их брачная ночь.