X . КНИГА СКЛОНА
Легенды
Квуэны рассказывают, что их бегство на Джиджо было вопросом не выживания, а культуры.
Бронированные, высадившиеся на Джиджо свыше тысячи лет назад, оставили противоречивые легенды. Серые, синие и красные рассказывают свои версии событий, предшествовавших прилету их крадущегося корабля и последовавших за ним.
Но все они соглашаются, что все началось в Первой галактике, где у расы были неприятности с собственными союзниками.
В соответствии с нашим уцелевшим экземпляром “Основ галактической социополитики” Смелта, большинство звездных рас являются членами кланов – эти взаимоотношения основаны на грандиозной цепи Возвышения. Например, земляне входят в самый маленький и простой клан, который состоит из них самих и их двух клиентов: неошимпов и неодельфинов. Если патроны, когда-то предположительно возвысившие Homo sapiens, будут найдены, земляне войдут в обширное “семейство”, уходящее в прошлое на многие века, возможно, даже к легендарным Прародителям, которые миллиард лет назад начали цикл Возвышения. Став членами такого клана, земляне будут гораздо сильней. Но получат также многочисленные древние долги и обязательства.
Другая, совершенно отличная система союзов, основывается на философии. Многие случаи вражды и бесчисленные войны чести, разрывающие галактическую культуру, возникли из-за споров, которые ни один член Шести сейчас не может ни припомнить, ни осознать. Мощные союзы сражались из-за неясных вопросов теологии, таких, например, как природа давно исчезнувших Прародителей.
Говорят, что когда квуэны жили меж звезд, они были членами союза эвейтеров – это членство они унаследовали от своих патронов зошей, которые отыскали примитивных квуэнов в их ульях на морских утесах, где ими правили свирепые серые королевы. Отыскали и возвысили.
Дела обстояли бы проще, если бы зоши возвысили только серых, но они дали тот же толчок к разуму синим и красным квуэнам. И это не было концом, потому что, согласно преданиям, философия эвейтеров была эгалитарианской и прагматичной. Союз подметил ценные способности в красных и синих квуэнах. И были разработаны правила, согласно которым узы повиновения серым ослабли.
Некоторые квуэны ушли от этого вмешательства, они хотели найти место, где можно было бы сохранить свой “естественный порядок”.
Вот почему – вкратце – они явились сюда.
На Джиджо и сегодня эти три типа не соглашаются, кто же кого предал. Серые утверждают, что их колония начиналась в духе гармонии, дисциплины и любви. И все шло хорошо, пока уры, а затем и люди не стали провоцировать недовольство синих. Но другие историки, такие как Речной Нож или Срезанный Коралл, с этим не согласны.
Какова бы ни была причина, все согласны с тем, что сегодня культура квуэнов еще более нетрадиционна, чем та, от которой бежали их предки.
Такова ирония: дети игнорируют желания родителей и начинают сами думать за себя…
Седьмое собрание легенд Джиджо.
Третье издание. Департамент фольклора и языков, Библос.
1867 год изгнания
Аскс
Неожиданно их вопросы приняли новое направление. Какое-то напряжение – не совсем страх, но брат этой универсальной эмоции – чувствовалось в речи пришельцев.
И однажды ночью их опасения облеклись в торопливую физическую форму.
Они сожгли свою черную станцию!
Помните вы наше удивление, мои кольца? В сумерках она была здесь, спокойная, высокомерно не обращающая внимания на открытое небо. Кубическая и бросающаяся в глаза своим искусственным происхождением.
А когда мы вернулись на рассвете, на ее месте была только огромная груда земли. Судя по размерам этой груды, Лестер предположил, что чужаки выкопали яму, опустили в нее станцию и закопали, как жук – борер, спасающийся от норковой мыши.
Догадка Лестера подтвердилась, когда из-под земли появились Ранн, Кунн и Беш, они поднялись по темному гладкому туннелю, чтобы возобновить обсуждение в шатре переговоров. На этот раз они сосредоточились на машинах. В особенности – какие приспособления остались со времен буйуров? Они хотели знать, сохранилась ли в этих древних устройствах сила жизни.
Они сказали, что так бывает на некоторых невозделанных мирах. Ленивые расы, улетая и предоставляя планете эпоху отдыха, оставляют бесчисленное количество служебных роботов. Почти совершенные, самовосстанавливающиеся, покинутые машины могут продержаться очень долго. Лишившись хозяев, они бродят по местности, где не слышно ни одного живого голоса.
Они спрашивают – видели ли мы таких механических сирот?
Мы попытались объяснить, что буйуры были чрезвычайно педантичны и аккуратны. Что их города были демонтированы или разбиты и засеяны пауками-разрушителями. Что их механические слуги были запрограммированы таким образом, чтобы, оставаясь подвижными, искать покоя в глубинах впадины, которую мы называем Помойкой. Мы верим в это, но люди с неба, казалось, сомневаются в каждом нашем слове.
Они спрашивают (опять) о посещениях. Видели ли мы другие корабли, которые украдкой прилетали сюда? О своих целях они намекают, но никогда не говорят вслух.
Как и планировалось, мы сделали вид, что не понимаем их вопроса. В старых человеческих сказаниях и книгах подобная техника часто используется слабыми в делах с сильными.
Действуй глупо, предлагают сказания. А тем временем внимательно наблюдай и слушай.
Но сколько еще нам удастся так продержаться? Беш уже расспрашивает тех, кто приходит на лечение. И в своей благодарности некоторые способны забыть наши указания.
Четвертый член группы людей-чужаков – Линг – вернулась из исследовательской экспедиции. Но разве она ушла не с молодым еретиком Ларком? Однако вернулась она одна.
Нет, сказали мы ей. Мы его не видели. Он сюда не возвращался. Вы можете сказать нам, почему он вас покинул? Почему оставил в лесу. Не выполнив свое задание?
Мы пообещали дать ей другого проводника. Утена, натуралиста – квуэна. А тем временем попытались успокоить пришельцев.
Если бы только нас не бросили наши реуки! Когда я/мы спросил Лестера о настроении женщины – что он понял по ее поведению, – он только пожал плечами и ответил, что ничего не может сказать.
Сара
Группа пассажиров и членов экипажа экспромтом организовала на корме Хауф-вуа концерт в честь возвращения Незнакомца к жизни.
Ульгор будет играть на виоле, струнном инструменте, основанном на земной скрипке, но видоизмененном, чтобы подходить для искусных пальцев ура. Ульгор настраивала свою виолу, а Блейд тем временем накрыл своим сине-зеленым панцирем барабан-мирлитон, поглаживая его туго натянутую мембрану своим массивным, сложно устроенным языком и заставляя барабан рычать и греметь. В то же время в своих пяти ногах он держал кувшины, наполненные до разных уровней водой. Из каждого отверстия его речевых щелей слышались пробные ноты.
Пзора, аптекарь-треки, скромно отказывался от наличия музыкального таланта, но согласился сыграть на нескольких металлических и керамических колокольчиках. Рулевой хун будет петь, а профессиональный скрайвен-танцор почтила импровизированную группу согласием аккомпанировать в манере г'кеков грациозными движениями глазных стебельков и знаменитых танцующих рук, которые напоминают раскачивающиеся деревья, или дождь, подгоняемый ветром, или птиц в полете.
Сару попросили завершить шестерку, но она отказалась. Единственный инструмент, на котором она играет, отцовское пианино в доме Нело у большой плотины, но даже и на нем играет она не очень хорошо. Бот тебе и предполагаемая связь между музыкальными и математическими способностями, иронически думала она. Все равно ей нужно приглядывать за Незнакомцем, если вдруг у того начнется новый истерический припадок. Пока он кажется спокойным и смотрит на окружающий мир темными глазами, которые, похоже, приятно удивлены всем увиденным.
Можно ли считать это симптомом? Травмы головы иногда вызывают потерю памяти – или даже способности запоминать, так что все кажется вечно новым.
По крайней мере он способен испытывать радость, думала она. Каждый раз, когда она подходит, он улыбается. Необычно и приятно ощущать, что кто-то так искренне радуется, видя тебя. Если бы она была красивой, это не сбивало бы так с толку. Но тут же вспомнила, что привлекательный смуглый Незнакомец болен. Он не в своем уме.
И все же, продолжала рассуждать она, что такое прошлое, как не фикция, изобретенная сознанием, чтобы оно имело возможность функционировать! Целый год она убегала от воспоминаний по причинам, которые сейчас кажутся совершенно неважными.
Теперь это не имеет значения.
Ее тревожило то, что происходит в Риммере. И из памяти не выходили братья.
Если бы ты приняла первоначальное предложение Теина о браке, у тебя сейчас были бы дети и пришлось бы беспокоиться и об их будущем.
Отказ величественному седовласому мудрецу вызвал немалое волнение. Сколько еще последовало бы предложений этой застенчивой дочери бумажника, которая больше интересуется математическими символами, чем танцами и другими развлечениями? Вскоре после отказа Теину внимание Джошу как будто показало правильность ее решения, пока Сара не поняла, что для молодого переплетчика она всего лишь развлечение, возможность веселей провести год ученичества в Библосе и ничего больше.
Иронично, не правда ли? Ларк мог выбрать любую молодую женщину со Склона, но философия заставила его предпочесть безбрачие. Мои заключения относительно Джиджо и Шести прямо противоположны его. Но я тоже одинока.
Разные пути привели к одному и тому же одинокому тупику.
А теперь явились боги из космоса и направили нас по дороге, указательные знаки на которой нам не видны.
По– прежнему не хватало шестого для концерта. Хотя люди ввели на Джиджо струнные инструменты, в смешанных секстетах они традиционно играли на флейте. Джоп искусно владеет этим инструментом, но фермер отказался, предпочтя вчитываться в книги свитков. Наконец согласился попытать счастья юный Джома, вооружившись парой ложек.
Вот и хваленый вклад землян в музыкальную жизнь Джиджо.
Скрытый под тяжелым щитом Блейда, мирлитон издал низкий рокочущий звук, к которому присоединился печальный вздох из одного кувшина под передней левой ногой Блейда. Зрительная лента квуэна подмигнула Ульгор, самка ур подняла виолу, наложила двойной смычок на струны и извлекла двойную дрожащую ноту, раскрасив басовый стон мирлитона. Послышался многоуровневый звук. Он продлился…
Мгновение гармонии дуэта, казалось, все длится и длится. Сара сдержала дыхание, чтобы ни один посторонний звук не нарушал эту удивительную гармонию. Даже Фалькун выкатилась вперед, явно тронутая.
Если остальное будет таким же…
В следующее мгновение вступил Пзора, нарушив сладкие до боли звуки звоном колокольчиков и цимбал. Аптекарь из Доло, казалось, в своем усердии не понимает, что он разрушил; он энергично звонил, останавливался и начинал снова. После недолгого ошеломленного молчания экипаж хунов разразился хохотом. Зашумели нуры на мачтах, а Ульгор и Блейд обменялись взглядами, для понимания которых не нужен реук, – это были эквиваленты пожатия плечами и подмигивания. Они возобновили игру, включая энтузиазм Пзоры в свой привязчивый четырехчастный ритм.
Сара вспомнила, как мать учила ее играть на пианино по нотам – по музыке, записанной на бумаге. Теперь это искусство почти совершенно забыто. Джоджианские секстеты импровизируют, они создают гармонию из отдельных линий, сливая и разделяя их, пользуясь одним совпадением за другим. Человеческая музыка в большинстве культур до Контакта была именно такой – перед тем, как европейцы додумались до симфоний и других сложных музыкальных форм. По крайней мере так читала Сара.
Преодолев застенчивость, застучал своими ложками Джома, а Блейд извлек несколько дрожащих нот из каллиопы. Рулевой хун раздул свой горловой мешок и, отвечая ритму мирлиона, начал импровизацию без слов.
Тут вперед выкатилась Фалькун, грациозно размахивая руками и напомнив Саре о мягко клубящемся дыме.
То, что вначале было изысканным, потом полным юмора, приобрело еще более ценимое свойство.
Единство.
Сара посмотрела на Незнакомца. Лицо его было взволнованно, он завороженно смотрел на изысканные движения Фалькун. Левой рукой довольно отбивал ритм на одеяле.
Можно представить себе, каким был этот человек, подумала Сара. Даже искалеченный, испытывающий страшную боль, он проводит время в очаровании хорошим.
От этой мысли у нее перехватило горло. Захваченная врасплох, Сара отвернулась, скрывая волну печали, от которой внезапно помутилось зрение.
Вскоре показался город Тарек, расположенный у слияния рек Рони и Бибура.
Издали город казался зеленым холмом, не отличающимся от других возвышенностей. По склонам холма были разбросаны какие-то серые фигуры, похожие на камни. Но когда Хауф-воа сделал последний поворот, то, что издалека казалось сплошным целым, вдруг раскрылось – огромная полая паутина, увитая растительностью. “Камни” – это выступающие вершины массивных башен, погруженные в путаницу кабелей, соединений, веревочных мостов, сетей, рамп и наклонных лестниц. И все это покрыто роскошной цветущей растительностью.
Воздух заполнен влажным ароматом, запахом бесчисленных цветов.
Саре иногда нравилось зажмуриться и представить себе, каким был этот город при могучих буйурах – всего лишь небольшой поселок. Но место подлинной цивилизации, полное деловито гудящих машин, истоптанное следами пришельцев с далеких звезд, с звездными кораблями, грациозно опускающимися на посадочные площадки. Город, полный стремлений, которые она, примитивная жительница леса, никогда не будет в состоянии понять.
Но когда экипаж из хунов шестами подвел Хауф-воа к скрытому причалу, никакое прищуривание не могло скрыть упадка Тарека. Из мириадов окон только немногие блестели застеклением возрастом в миллион лет. Из других окон торчали грубые трубы, покрывшие когда-то безупречно гладкие стены толстым слоем сажи от кухонных костров. Широкие карнизы, на которые некогда садились летающие корабли, теперь были заняты миниатюрными садиками или уставлены клетками для шумливых стадных птиц. Вместо самодвижущихся машин улицы кишели торговцами и грузчиками, переносившими товары на спине, или небольшими повозками с запряженными в них животными.
Высоко вверху, на ближайшей башне, молодые г'кеки бесстрашно носились по рампам без ограждений, не обращая внимания на пропасть. Их спицы сливались от скорости. Городская жизнь больше всего подходит колесной расе. Редкие в остальных местах, в городе г'кеки составляли самую большую часть населения.
К северу, на перешейке, соединяющем Тарек с материком, лежат “недавние” развалины из каменных плит – тысячелетней давности городские стены, воздвигнутые серыми королевами, которые правили здесь, пока длительная осада не покончила с их правлением – еще тогда, когда бумажная фабрика в Доло была совсем новой. Разрушенные укрепления покрывали следы пожара – свидетельство насильственного рождения Общины Шести.
Но сколько бы раз Сара ни бывала в Тареке, город всегда казался ей чудом. На Джиджо это самое космополитичное место, где смешиваются все расы.
Наряду с кораблями хунов бесчисленные меньшие корабли и лодки проплывают под изогнутыми кружевными мостами. Гребут в этих лодках люди торговцы-трапперы, они везут на рынок шкуры и другие товары. Речные треки, у которых базовое кольцо обладает свойствами амфибии, скользят по узким каналам гораздо быстрей, чем движутся на берегу их привязанные к суше сородичи.
Вблизи слияния рек у специального причала стоят в укрытии два паровых парома, которые соединяют лесные поселки севера с травяными степями юга, где скачут стада уров. На пологом ближайшем берегу Сара видела, как из воды выходит несколько синих квуэнов. Пренебрегая паромами, они перешли реку по дну – эта способность очень пригодилась им много лет назад, когда синие мятежники сбросили тиранию серых королев, они помогли армии людей, треки и хунов.
Во всех сказаниях об этой битве нигде не говорится об оружии повстанцев, которое я считаю самым главным, – о языке.
Хауф-воа потребовалось немало времени, чтобы пробраться сквозь толчею лодок и причалить к тесной пристани. Забитая кораблями гавань объясняла отсутствие движения выше по течению.
Как только корабль был привязан, нуры с Хауф-воа с воплями перегородили трапы, требуя платы. Довольно напевая благодарственную песню, корабельный кок спустился к существам с черным мехом и наделял каждое кусками твердых сладостей. Каждый нур затолкал один кусок в пасть, а остальные спрятал в водонепроницаемую сумку; потом все они перепрыгнули через борт и исчезли среди прыгающих, раскачивающихся корпусов, едва избегая смерти.
Как обычно, Незнакомец наблюдал за происходящим со смесью удивления, радости и печали в глазах. Он отказался от носилок и спустился по трапу, опираясь на трость, а Пзора пыхтел от гордости: ему удалось оторвать пациента от смертного входа и привезти к опытным целителям города Тарек. Пока Прити отправилась на поиски рикши, они наблюдали, как экипаж хунов с помощью блоков и лебедок извлекает из трюма ящики. Во многих их них – продукция фабрики Нело, которая направляется к разнообразным печатникам, писцам и ученым. На их место грузчики укладывали ребристые пакеты, в которых отправляют из Тарека с одной и той же целью
осколки глиняной посуды и шлак из кузниц уров;
использованные керамические пилы из квуэнских лесоперерабатывающих мастерских;
изношенный типографский шрифт и порванные струны виолы;
те части покойников, которые не могут сгнить, например, кости кремированных людей и уров, позвоночники хунов, оси г'кеков и восковые кристаллы треки;
а также сверкающую пыль от размолотых панцирей квуэнов и множество буйурских остатков. Все это погружают в мусорные корабли и отправляют в большую Помойку, чтобы очиститься огнем, водой и временем.
Рикша ур помогла им погрузить в низкую четырехколесную тележку раненого, а Пзора стоял рядом и двумя щупальцами-руками держал Незнакомца за плечи.
– Вы уверены, что я вам не понадоблюсь? – спросила Сара, у которой были свои соображения. Пзора вежливо отстранил ее.
– До больницы совсем близко. Разве у тебя нет срочных дел? Разве не должна ты выполнить поручения? Все-вы скоро встретитесь со всеми-нами, сегодня вечером. А наш везучий пациент увидит ваши прекрасные личности завтра утром.
Незнакомец посмотрел на нее своими темными глазами, улыбнулся и потрепал по руке. Ни следа его прежнего ужаса перед треки не осталось.
Вероятно, я ошибалась насчет его раны. Он способен помнить.
Может, в Тареке мы узнаем, кто он. Если удастся привезти членов семьи или друзей, они помогут ему больше меня. Эта мысль причинила боль, но Сара напомнила себе, что она больше не ребенок, который ухаживает за больным птенцом. Главное сейчас, что о нем будут хорошо заботиться. Пзора прав. У меня много своих дел.
Анархический стиль города Тарека означал, что на пристани корабль не встречало ни одно официальное лицо. Но в гавань устремлялись торговцы, торопясь получить свои товары. Другие приходили в поисках новостей. Ходили слухи об ужасных происшествиях на севере и востоке. О приземлении покрытых льдом кораблей зенгов или о целых городах, сожженных титаническими лучами. Рассказывали о жителях, которых толпами гнали на суд, совершаемый судьями – инсектоидами из галактического Института Миграции. Один легковерный человек даже поспорил с Джопом; он настаивал, что фермер ошибается, так как всем известно, что деревня Доло уничтожена.
Это объясняет, почему мы не встретили ни одного корабля, идущего вверх по течению, думала Сара. Из Тарека должно было показаться, что корабль пришельцев проложил огненную полосу как раз над родным поселком Сары.
Во всех гаванях главный товар – слухи и новости, но разве повсюду не преобладают более холодные головы?
Прити сделала знак, что все ящики Нело получены, кроме одного. Этот ящик Сара погрузила на колесную тележку, чтобы самой доставить Энгрил, переписчице. Потом попрощалась с остальными посыльными из Доло, договорившись встретиться сегодня вечером и сопоставить наблюдения.
– Пошли, Джома, – сказала она сыну Хенрика, который удивленно смотрел на шум и толчею городской жизни. – Сначала отведем тебя к твоему дяде.
На пригаванном рынке голоса звучали приглушенно, торговались неохотно и небрежно. Торгуясь с членами других рас, большинство покупателей и продавцов даже не надевали реуки – явный признак того, что сама процедура торговли для них не очень важна.
Одна владелица магазина, элегантная серая самка-квуэн со сложной золотой росписью панциря, подняла две руки-клешни и посчитала девять неровных пальцев-подушечек, показывая одновременно легким наклоном купола, что это ее окончательное предложение. Продавец, деревенского вида красная самка квуэн, в отчаянии зашипела и показала на прекрасные соляные кристаллы, которые привезла с далекого моря. Сара расслышала ответ городской жительницы:
Качество или количество – какая теперь разница? И почему меня должна интересовать цена?
Этот ответ поразил Сару. Представить себе городского серого, равнодушного к коммерческой сделке? Да, местные жители явно не в себе.
А разве мы в Доло в лучшем состоянии?
Горожане собирались небольшими группами, сплетничали на своих диалектах. Многие хуны держали обитые железом трости – обычная прерогатива капитанов, в то время как урские лудильщики, скотоводы и торговцы держались поближе к своим драгоценным вьючным животным. У каждого ура на холке в ножнах топор или мачете – полезные орудия в сухих лесах и степях, где они живут.
Почему же эта картина заставила Сару нервничать?
Если подумать, то многие люди ведут себя так же, ходят только группами, вооружены орудиями, предназначенными для рубки, копания, охоты – или для таких целей, о которых Сара и думать не хотела. Жители г'кеки держались своих квартир и студий.
Мне нужно узнать, что здесь происходит, и поскорее, подумала Сара.
Она испытала облегчение, когда кончился полный напряжения рынок и началась сверкающая яркость Мешанины.
До сих пор они шли в тени, но вот перед ними отверстие в густом растительном навесе. Возвышавшиеся когда-то сооружения лежат в развалинах, их аккуратные геометрические корпуса расколоты, разбиты и собраны в одну груду, по которой и названо это место. Между обломками камней текут мутные потоки, возникают и лопаются пузыри, остатки того времени, когда это место было ядовитым и подвергалось восстановлению.
Джома заслонил глаза.
– Я его не вижу, – пожаловался он.
Сара сдержала порыв утащить его назад в тень.
– Чего не видишь?
– Паука. Он ведь должен быть здесь, в этой груде?
– Паук мертв, Джома. Он погиб до того, как мог все уничтожить. Он только начал. Поэтому город Тарек не стал еще одним болотом, полным изжеванных камней, как у нас, к востоку от Доло.
– Это я знаю. Но отец говорит, что он все еще здесь.
– Это верно, – согласилась она. – С самого причала мы проходим под ним. Видишь эти кабели над головой? Даже рампы и лестницы обвиты старыми нитями мульк-паука, и многие из этих нитей все еще живы – по-своему.
– Но где сам паук?
– Он был в своей паутине, Джома. – Сара показала на густую перекрещивающуюся сеть, натянутую между башнями. – В целом виде эта паутина и представляла собой особую форму жизни, задача которой – уничтожение древнего города буйуров. Но однажды, еще до того, как на Джиджо высадились г'кеки, именно этот паук заболел. Его нити разучились действовать вместе. И когда это произошло, паука не стало.
– Ага. – Мальчик немного подумал, потом осмотрелся. – Ладно. Я знаю, что здесь есть кое-что еще…
– Джома, – начала Сара. Ей не хотелось обрывать мальчика, который так похож на Двера в таком возрасте. – Мы должны идти…
– Я слышал, что она здесь, возле Мешанины. Я хочу увидеть лошадь.
– Ло… – Сара мигнула, потом вздохнула. – О! Ну хорошо, почему бы и нет? Если пообещаешь, что оттуда мы пойдем прямо к твоему дяде. Договорились?
Мальчик энергично кивнул, снова повесив на плечо сумку. Сара взяла собственный мешок, полный записями о ее исследованиях. Прити катила сзади тележку.
Сара показала:
– Она здесь, у входа в Земной город.
С тех пор как были сожжены грозные катапульты серых королев, город Тарек был открыт для всех рас. Тем не менее каждая из Шести предпочитала свой район города, причем люди занимали фешенебельный южный квартал – благодаря богатству и престижу, достигнутыми книжной торговлей. Трое шли в этот район под затененной лоджией, окружающей Мешанину. Изогнутые арками подпорки-были покрыты ароматными цветами, но даже этот сильный аромат был поглощен, когда они проходили место, где уры держат свои стада. Несколько незамужних самок-уров слонялись у входа. Одна из них опустила голову и пренебрежительно оскалилась на Сару.
Неожиданно все уры подняли длинные шеи и повернули головы в одном направлении. Их мохнатые уши ловили звуки отдаленного грохота, доносившегося с юга. Вначале Сара подумала, что это гром. Но потом по спине пробежал холодок тревоги, она подняла голову и посмотрела в небо.
Неужели это происходит снова?
Джома взял ее за руку и покачал головой. Мальчик с профессиональным интересом вслушивался в далекий рокот.
– Это испытание. Я точно могу сказать. Нет призвука тесного окружения или большого количества. Какой-то взрывник проверяет свои заряды.
Сара проворчала:
– Как утешительно… – Но только сравнительно с краткой ужасной мыслью о новом корабле богов, разрывающем небо.
Молодые уры снова смотрели на них. И Саре не нравилось выражение их глаз.
– Хорошо, Джома. Пойдем посмотрим лошадь.
Сад Статуй расположен в южном конце Мешанины. Большинство “произведений искусства” представляли собой неглубоко выжженные граффити или грубые карикатуры, нацарапанные на каменных плитах за те долгие столетия, когда грамотность была на Склоне большой редкостью. Но в некоторых местах резьба по камню поражала своей абстрактной сложностью – группы каменных шаров, напоминающие гроздь винограда, или неровная связка похожих на ножи копий, торчащих в разные стороны. Все это вырезано крепкими зубами древних матриархов, которые проиграли в династической борьбе квуэнов и были прикованы здесь своими торжествующими победительницами, проводя свои последние дни под ослепительным солнцем.
На ближайшем столбе пронзительно реалистический барельеф одной из ранних эр. Медленное погружение в разъедающую грязь уничтожило большую часть фриза. И все же в нескольких местах еще можно было разглядеть лица. Огромные проницательные глаза внимательно смотрят с круглых голов, посаженных на тела, стоящие на задних ногах с поднятыми передними, словно протестуя против приговора судьбы. Даже спустя столько времени глаза словно светятся гигантским интеллектом. Уже очень давно никто на Джиджо не видел такое проницательное или ядовитое выражение на лице глейвера.
В последние годы растительную маскировку Тарека расширили, поместив большую часть резных изображений в тень. Но и после этого самые упрямые ортодоксы призывали к уничтожению скульптур. Однако большинство горожан разумно считало, что этой работой по-прежнему должна заниматься Джиджо. Древние озера мульк-пауков все еще растворяют камень, хотя и медленно. И эта работа переживет и всех Шестерых.
Так мы считали. Нам всегда казалось, что впереди много времени.
– Вот она! – возбужденно показал Джома. Мальчик побежал к массивному памятнику, на гладких боках которого плясали пятна света и тени. Жертва человечества – так называлась эта скульптура, в память того, что принесли с собой мужчины и женщины с земли и что они ценили выше своих драгоценных книг.
Нечто такое, от чего ради мира они навсегда отказались.
Животное застыло в прыжке, подняв благородную голову; ветер развевал его гриву. Нужно было только прищуриться и представить себе его в движении, в мощном и грациозном галопе. С любовью упоминаемое в бесчисленных земных преданиях, это было одно из великих легендарных чудес старой Земли. Памятник всегда глубоко трогал Сару.
– Совсем не похоже на осла! – выпалил Джома. – Неужели лошади действительно были такими большими? Сара вначале сама не верила.
– Да, иногда они были и такие большие. И не преувеличивай, Джома. Конечно, она похожа на осла. В конце концов, они ведь родственники.
Да, как дерево гару родственно кусту грикла.
Потрясенным голосом Джома спросил:
– А можно мне залезть на нее?
– Даже не говори об этом! – Сара торопливо оглянулась. Ни одного ура не видно, поэтому она слегка успокоилась и покачала головой. – Спроси своего дядю. Может, он вечером отведет тебя сюда.
Джома был разочарован.
– Ты ведь сама садилась на нее, верно?
Сара едва не улыбнулась. Действительно, они с Двером совершили этот ритуал, будучи еще подростками, в конце одной холодной зимы, когда большинство уров довольно спят со своими ленивыми мужьями. Поэтому ни одна тройка глаз не покраснеет от гнева при виде зрелища, которое так сердило уров в первые столетия после появления землян – симбиоз человека с огромным животным, способным перегнать любого ура. Два существа, вместе достигающие величия, которого нет у них порознь.
После второй войны они решили, что нас ослабит, если они потребуют уничтожения всех лошадей и потом смогут нас совсем истребить.
Думаю, впоследствии они поняли свою ошибку.
Сара отмахнулась от недостойных горьких мыслей. Все это произошло так давно, еще до заключения Великого Мира и появления Яйца. Она мимо памятника лошади посмотрела на облачное небо над укутанным цветами скелетом древнего буйурского города. Сказано, что когда с неба упадет яд, его самой смертоносной формой станет сомнение.
Гильдия взрывников занимала здание, ранее называвшееся Башней химии, но большинство жителей Тарека именовали его Дворцом Вони. По бокам шпиля, подобно лианам-паразитам, поднимались трубы из обработанных стволов бу, из труб вился пар или дым, так что все это напоминало Пзору после тяжелого дня в аптеке. Действительно, после людей треки были самыми многочисленными посетителями, проходившими через передний вход или поднимающимися на лифте с противовесом на верхние этажи, где изготовляются вещи, необходимые всюду на Склоне: спички, чтобы зажигать кухонные печи; масло, которым натирают свои панцири квуэны, чтобы предотвратить чесотку и отслоение; мыло для стирки одежды людей и хунов; смазку, которая позволяет вращаться колесам престарелых г'кеков, когда высыхают их оси; чернила для письма и много других продуктов. Все они получают сертификат, что не оставят ни одного следа в почве Джиджо. Ничто не должно усугубить наказание, когда неизбежно придет День из Дней.
Несмотря на запахи, от которых Прити в отвращении запыхтела, Сара почувствовала, что в башне ее настроение улучшилось. В прихожей смешались все расы, и не было той замкнутости, которую она ощущала в городе. Шум торговли с вмешательством языка науки свидетельствовал, что некоторые не позволяют кризису довести себя до враждебности. Слишком многое нужно сделать.
Тремя этажами выше Зал Взрывников был полон шума и суеты. Мимо с выкриками пробегали мужчины и мальчики, а женщины гильдии с пюпитрами для записей в руках показывали помощникам-хунам, куда поместить бочонки с ингредиентами. В углу седовласые старейшины-люди сгибались над длинными столами, совещаясь с коллегами-треки, чьи напряженно работающие кольца секреции были украшены мензурками, куда собираются летучие выделения. То, что на первый взгляд казалось хаосом, на самом деле было упорядоченной рабочей обстановкой, и Сара это поняла.
Кризис мог вывести из равновесия других, но взрывники всю жизнь готовятся к нему. В этом месте царила яростная одержимость. Первое увиденное Сарой основание для оптимизма.
Джома быстро обнял Сару и направился к мужчине с поседевшей бородой, который всматривался в схемы. Сара узнала особую бумагу, которую раз в год Нело готовил для художников и взрывников.
Семейное сходство распространялось не только на черты лица и фигуру, оно было и в мимике мужчины. Увидев Джому, Курт-взрывник только слегка приподнял бровь, когда Джома вложил ему в руку длинный кожаный чехол.
И это все? Я могла бы сама доставить послание Хенрика. Не нужно было посылать мальчика в путешествие. Ведь оно могло оказаться опасным.
Если кто-то и знает о том, что происходит в Риммере, так те, что находятся в этой комнате. Но Сара сдержалась. Взрывники кажутся очень занятыми. К тому же у нее поблизости есть собственный источник информации. И пора туда отправляться.
Пока Сара читала тонкую стопку страниц – хронология событий и предположения, – доставленную сегодня утром с Поляны Собрания курьером-уром, переписчица Энгрил снова наполнила чашки чаем. Первым чувством Сары было огромное облегчение. До сих пор она не знала, каким угрожающим слухам верить. Теперь ей известно, что приземление в горах прошло без жертв. Все на Собрании в безопасности, включая ее братьев. По крайней мере на время.
В соседней комнате помощницы Энгрил делали фотостаты чернильных иллюстраций сообщения, а офсетный пресс готовил печатную версию текста. Вскоре экземпляры сообщения появятся в Тареке на досках для объявлений, потом будут развешаны и в окружающих ульях, деревнях и стадах.
– Преступники! – Сара вздохнула, откладывая последнюю страницу. Она не могла в это поверить. – Преступники из космоса. Из всех возможностей…
– Эта всегда казалась самой маловероятной, – согласилась Энгрил. Это была полная рыжеволосая женщина, обычно очень оживленная и заботливая, но сегодня такая серьезная и мрачная, какой ее Сара никогда не видела. – Возможно, мы не обсуждали ее, потому что боялись последствий.
– Но если они явились нелегально, разве это не лучше полиции, которая нас всех арестовала бы? Преступники не могут доложить о нас, не раскрыв собственное преступление.
Энгрил кивнула.
– К несчастью, эта логика может быть вывернута наизнанку. Преступники не могут позволить, чтобы мы сообщили о них.
– Но насколько разумен этот страх? Прошло уже несколько тысяч лет после появления г'кеков, и за все это время был только один прямой контакт с галактической культурой. Древние рассчитали, что пройдет не менее полумиллиона лет до появления очередного робота-зонда и два миллиона до тщательного обследования.
– Это не так уж долго. Сара мигнула.
– Не понимаю.
Старшая женщина подняла чашку, из которой поднимался пар.
– Еще чая? Дело вот в чем. Вуббен подозревает, что это грабители генов. Если это так, преступление не знает… как же древние это называли? – сроков давности. Сколько бы ни прошло времени, это не избавляет преступников от наказания. Индивиды, участвовавшие в набеге, могут быть давно мертвы, но остается их раса или представляемый ими галактический клан, и могут быть наказаны все – от старейших патронов до самых молодых клиентов. В представлении Великой Библиотеки даже миллион лет – незначительный срок. Ведь память этой библиотеки в тысячу раз длительней.
– Но мудрецы считают, что через миллион лет нас здесь не будет! План предков… Свитки…
– Грабители генов не могут на это рассчитывать, Сара. Это слишком серьезное преступление. Сара покачала головой.
– Ну, хорошо, допустим, какие-то отдаленные потомки Шести все еще будут здесь, рассказывая туманные легенды о том, что произошло давным-давно. Кто поверит их рассказам?
Энгрил подняла плечи.
– Не знаю. Записи свидетельствуют, что среди кислорододышащих кланов пяти галактик есть много ревнивых и враждующих. Может быть, достаточно намека, какой-то детали, чтобы пустить врагов по следу. Получив такой намек, они могут просеять всю биосферу Джиджо в поисках более определенных свидетельств. И раскроют все преступление.
Сара задумалась. Наступило молчание. В галактическом сообществе величайшие сокровища – биологические, особенно редкие виды, которые иногда обнаруживаются на невозделанных планетах. Виды с искрой, которая называется Потенциалом. Возможностью к Возвышению. Возможностью быть принятыми патронами и получить толчок – путем обучения и генной инженерии, толчок, который необходим для превращения животных в граждан звездной галактики. Этот толчок совершенно необходим, если не верить в легенду землян об одиноком возвышении. Но кто в Пяти Галактиках верит в подобный вздор?
И дикость, и цивилизация играют свою роль в процессе обновления разумной жизни. Никто не может проделать это в одиночку. Сложные драконовские законы миграции, включая насильственное оставление планет, систем, даже целых галактик, должны дать биосферам время для отдыха и культивирования дикого потенциала. Затем новые расы оцениваются с точки зрения возможности приема согласно законам, которые действуют бесчисленные эпохи.
Грабители надеялись обойти эти законы. Найти здесь на Джиджо что-нибудь бесценное, причем найти вне законных ограничений и раньше намеченного срока. Но если им повезет, что они могут сделать с найденным сокровищем?
Увезут брачную пару отсюда, поселят на планете, которую воры контролируют, и будут наблюдать за потомством, подталкивая его с помощью манипуляций с генами, чтобы эти животные заполнили кажущуюся естественной нишу. Потом терпеливо ждать тысячу лет или гораздо дольше, пока не наступит время “найти” сокровища прямо у себя под носом. Эврика!
– Значит, ты говоришь, – продолжила Сара, – что грабители не захотят оставить свидетелей. Но тогда почему они приземлились здесь, на Склоне? Почему не за пустыней Солнечного Восхода или даже на малом континенте на противоположной стороне Джиджо? Зачем появились прямо посреди нас?
Энгрил покачала головой.
– Кто может сказать? Грабители говорят, что им нужен наш опыт и что они готовы за него заплатить. Но в конечном счете платить придется нам.
Сара почувствовала, как у нее сжимается сердце.
– Они… они могут убить нас всех.
– Возможно, ответ не так драматичен. Но этот вариант кажется мудрецам самым практичным.
– Практичным!
– С точки зрения грабителей, конечно.
Сара приняла это спокойно. И подумать только, я мечтала о встрече с галактами, хотела заглянуть в их передвижные библиотеки.
За дверью в мастерской Энгрил видны были ее работающие помощницы. Одна девушка управляла коэлостатом, большим зеркалом на длинной ручке, которое следует за солнцем, отбрасывая его лучи на копируемый документ. Движущаяся щель направляет этот отраженный свет на вращающийся барабан из драгоценного металла. Барабан вращают двое сильных мужчин. Прихватывая порошок с подноса, барабан делает фотостатические свежие отпечатки рисунков, произведений искусства, чертежей и схем – всего, кроме печатного текста, который дешевле воспроизводить на печатном станке.
Со времени появления этой технологии на Джиджо ничего более страшного она не печатала.
– Ужасная новость, – сказала Сара. Энгрил согласилась.
– Увы, дитя, это еще не самое плохое. Далеко не самое. – Женщина показала на отчет. – Прочти это.
Дрожащими руками Сара переворачивала страницы. Сама она звездный корабль помнила как расплывчатое пятно, летящее над головой и разрывающее мирную жизнь деревни Доло. На рисунках ясно был виден цилиндр чужаков, еще более страшный в неподвижности, чем в движении. Трудно было поверить в приведенные рядом данные о размерах, полученные инженерами с помощью тайных методов триангуляции.
Сара перевернула страницу и увидела самих двух грабителей.
Она в отчаянии смотрела на рисунок.
– Боже! Энгрил кивнула.
– Поистине. Теперь ты понимаешь, почему мы задержали печатание нового номера “Новостей”. И так уже горячие головы среди квуэнов и уров и даже некоторые треки и хуны говорят о тайном сговоре людей. Говорят даже о необходимости нарушить Великий мир.
Конечно, до этого может никогда и не дойти. Если эти чужаки быстро найдут то, что ищут, война между Шестью не успеет разразиться. Но нам, людям-изгнанникам, придется доказать свою верность самым решительным образом – умереть рядом со всеми остальными.
Мрачное предсказание Энгрил вполне реально. Но Сара посмотрела на женщину и покачала головой.
– Ты ошибаешься. Это еще не самое худшее. Голос ее звучал хрипло и встревоженно. Энгрил удивленно посмотрела на нее.
– Что может быть хуже гибели всех разумных существ на Склоне?
Сара подняла рисунок с изображением мужчины и женщины, несомненно, людей; не подозревая, что их зарисовывает неведомый художник, они высокомерно смотрят на дикарей Джиджо.
– Наши жизни ничего не значат, – сказала она, ощущая горечь своих слов. – Мы были осуждены с того момента, как наши предки высадили здесь свое незаконное семя. Но эти, – она с гневом потрясла листком, – эти глупцы затеяли древнюю игру, правила которой не знает хорошо ни один человек.
Они совершат свое преступление, потом убьют, чтобы уничтожить свидетелей, но их все равно поймают.
И когда это произойдет, истинной жертвой станет Земля.
Аскс
Они нашли долину невинных.
Мы очень старались спрятать их, не правда ли, мои кольца? Отослали их в далекую долину – глейверов, лорников, шимпанзе и зукиров. И тех детей Шести, что явились на Собрание с родителями до того, как этот корабль пронзил наши жизни.
Увы, все наши попытки оказались тщетными. Робот с черной станции прошел через лес по их теплому следу и нашел святилище, которое оказалось не таким укромным, как мы надеялись.
Среди наших мудрецов меньше всех удивился Лестер.
– Они, конечно, ожидали, что мы спрячем самое ценное. И искали глубоко-красный след наших беженцев до того, как он рассеется. – В его печальной улыбке отразилось сожаление, но и уважение. – На их месте я бы поступил именно так.
Англик – странный язык, в котором сослагательное наклонение позволяет высказывать то, чего не было, но могло бы быть. Мысля на этом языке, я (мое/наше второе кольцо сознания) понял выраженное Лестером невольное восхищение, но мне было трудно перевести это остальным моим/нашим личностям.
Нет, мудрец-человек не задумал предательство.
Только путем глубокой эмпатии можем он/мы понять пришельцев.
Увы, наши враги учились понимать нас гораздо быстрее. Их роботы носились над некогда тайной поляной, записывали, анализировали – потом спускались, чтобы взять образцы клеток или телесных жидкостей у испуганных лорников или шимпов. Затем они пожелали, чтобы мы прислали индивидов каждой расы для изучения, и захотели также познакомиться с нашими устными преданиями. Те г'кеки, которые лучше всех знают зуриков, люди, работающие с шимпанзе, квуэны, чьи лорники выигрывали медальоны на праздниках, – все это “туземные эксперты” должны поделиться с ними своим деревенским опытом. Хотя чужаки говорили мягко и обещали хорошо заплатить (безделушками и бусами?), намекали они и на принуждение и угрозы.
Наши кольца удивленно вздрогнули, когда Лестер выразил удовлетворение.
– Они считают, что нашли наши самые ценные секреты.
– А разве это не так? – пожаловалась Ум-Острый-Как-Нож, щелкая клешней. – Разве наше величайшее сокровище не те, кто зависит от нас?
Лестер кивнул.
– Верно. Но мы не могли бы долго скрывать их. Если высшие формы жизни – это то, что ищут пришельцы, они и ожидали, что мы их спрячем.
Но теперь, если они самодовольны и на какое-то время удовлетворены, мы может отвлечь их от других вещей и воспользоваться возможными преимуществами, которые дают нам – и тем, кто от нас зависит, – слабую надежду.
– Как это может выть? – спросила Ур-Джа, седая и изможденная, тряся своей полосатой гривой. – Как ты сказал – что мы можем скрыть? Им нужно только задать свои грязные вопросы, и эти нечестивые роботы понесутся, открывая любые тайны копыта и сердца.
– Совершенно верно, – согласился Лестер. – Поэтому сейчас самое важное – не дать им задать правильные вопросы.
Двер
Придя в себя, он прежде всего подумал, что его похоронили заживо. И теперь он лежит, дрожа то от холода, то от жара, в каком-то забытом, лишенном солнца склепе. В месте, отведенном умирающим или мертвым.
Но потом он смутно удивился. Разве в каменном склепе может быть так жарко? И откуда этот правильный гремящий ритм, от которого под ним дрожит обитый пол?
По– прежнему в полусознании, причем веки упрямо отказывались открываться, он вспомнил, как речные хуны поют о жизни после смерти, которая лениво проходит в узком душном месте, где слышен бесконечный рев прибоя, биение пульса вселенной. В прекращающемся бреде эта участь показалась Дверу очень вероятной. Он попытался стряхнуть покровы сна. Казалось, какие-то озорные чертенята колют его своими разнообразными инструментами, причиняя особенную боль пальцам рук и ног.
Постепенно мышление прояснялось, и он понял, что влажное тепло – это не смрадное дыхание дьяволов. В нем гораздо более знакомый запах.
Знакома и непрерывная дрожь, хотя эта кажется более сильной и неровной, чем та, которую он привык слышать каждую ночь мальчиком.
Это водяное колесо. Я внутри плотины!
Меловой запах заполнил пазухи носа и еще больше оживил память. Плотина квуэнов.
Просыпающееся сознание нарисовало картину улья с многочисленными помещениями и извивающимися коридорами, заполненного существами с острыми клешнями и зубами. Эти существа переползают через бронированные спины другу друга, и всех их от мутного озера отделяет только одна тонкая стена. Иными словами, он в самом безопасном, самом укромном месте, какое только может придумать.
Но… как? Последнее, что я помню: я лежу обнаженный под падающим снегом, почти умираю, и ни следа помощи!
Двер не удивился тому, что жив. Мне всегда везло, думал он, хотя думать так – значит бросать вызов судьбе. Во всяком случае, ясно, что Ифни еще не покончила с ним, у нее еще немало способов увлечь его вниз по тропе удивлений и судьбы.
Потребовалось несколько попыток, чтобы открыть тяжелые, непослушные веки, и вначале перед глазами все расплывалось. Запоздалые слезы рассеивали и смывали единственный источник света – колеблющееся пламя слева.
– Ух! – Двер отпрянул от приблизившейся темной тени. Тень неожиданно превратилась в щетинистую морду со сверкающими черными глазами, с высунутым между белыми зубами языком. Стало видно и все существо: гибкая маленькая фигура, черная шерсть, проворные коричневые лапы.
– А… это ты, – выдохнул Двер, и собственный голос показался ему щекочущим и стылым. Неожиданное движение оживило ощущения, в основном неприятные от многочисленных царапин, ожогов и синяков, и каждый из них кричал о боли и обиде. Двер посмотрел на улыбающегося нура и поправил свою предыдущую мысль:
Мне всегда везло, пока я не встретил тебя.
Двер осторожно приподнялся и увидел, что лежит на груде мехов, брошенных на песчаный пол, на котором видны куски костей и раковин. Эти неопрятные остатки резко контрастируют с остальным небольшим помещением – балками, столбами, панелями, все это блестит в тусклом свете свечи, которая мерцает на богато украшенном резьбой столе. Каждая деревянная поверхность носит на себе следы тонкой работы зубов квуэнов, вплоть до угловых кронштейнов, покрытых кружевной, обманчиво крепкой резьбой.
Двер поднял руки. Пальцы забинтованы, причем слишком хорошо для квуэнов. Досчитав до десяти и видя, что длина пальцев не изменилась, он испытал облегчение, хотя знал, что иногда при обморожении отмирают кончики пальцев, а все остальное остается нетронутым. С трудом сдержал порыв зубами сорвать повязки и узнать немедленно.
Терпение. Что бы ты сейчас ни сделал, происшедшего не изменить. Колющая – словно от булавок и иголок – боль говорила ему, что он жив и что его тело стремится выздороветь. И это сознание позволяло легче переносить боль.
Двер откинул меха, чтобы увидеть ноги. Они на месте, слава Яйцу, хотя пальцы ног тоже в бинтах. Если, конечно, они еще есть, эти пальцы. Старый Фаллон много лет ходил на охоту в специальной обуви, после того как едва не погиб на леднике. Тогда его ноги превратились в бесформенные обрубки. Тем не менее Двер прикусил губу и сосредоточился, посылая сигналы, встречая сопротивление и приказывая пальцам ног двигаться. Колющая боль ответила на его усилия, заставив его замигать и зашипеть, но он продолжал пытаться, пока ноги не начали захватывать судороги. Наконец Двер удовлетворенно откинулся. Он смог пошевелить самыми важными пальцами – самым большим и самым маленьким на обеих ногах. Возможно, они повреждены, но он будет ходить и бегать нормально.
Облегчение подействовало на него, как порция крепкой выпивки. Он даже рассмеялся вслух – четыре коротких резких всхлипа, которые заставили Грязнолапого посмотреть на него.
– Значит, это тебе я обязан жизнью? Ты побежал на поляну с криком “На помощь?” – выговорил Двер.
Грязнолапый отшатнулся: нур словно понял, что над ним смеются.
Перестань, сказал сам себе Двер. Насколько тебе известно, это вполне может оказаться правдой.
Другие повреждения того типа, который он не раз переживал в прошлом. Несколько ран зашиты ниткой с иглой, нить наложена крест-накрест искусной аккуратной рукой. Двер посмотрел на эту работу и неожиданно узнал ее по прошлому своему опыту. Он снова рассмеялся, узнав своего спасителя по следам, оставленным по всему телу.
Ларк. Но как он мог узнать?
Очевидно, брат сумел отыскать дрожащую группу в снегопад и притащить его в одну из квуэнских крепостей в холмах. И если я это пережил, то Рети уж подавно. Она моложе и откусит смерти руку, если та когда-нибудь придет за ней.
Двер некоторое время удивленно разглядывал бледные пятна на руках. Потом вспомнил. Золотая жидкость мульк-паука – кто-то, должно быть, отлепил ее в тех местах, где она прилипла.
Ощущение в этих местах было странное. Не вполне оцепенение, скорее сохранение – попытка одолеть время. У Двера появилось необычное впечатление: словно части его плоти моложе, чем были раньше. Возможно, эти участки даже переживут его тело, когда все остальное умрет.
Но пока я еще не умер, Один-в-своем-роде, подумал он.
Умер мульк-паук. Теперь он никогда не закончит свою коллекцию.
Он вспомнил пламя и взрывы. Надо убедиться, что с Рети и глейевером все в порядке.
– Вероятно, ты не побежишь и не приведешь моего брата? – спросил он у нура, который в ответ только посмотрел на него.
Со вздохом Двер набросил меха на плечи, потом осторожно встал на колени, преодолевая волны боли. Ларку не понравится, если он порвет эти аккуратные стежки, поэтому он двигался осторожно и вставал, держась рукой за стену. Когда головокружение прошло, он подошел к резному столу и взял свечу в глиняном подсвечнике. Теперь к двери – низкому широкому отверстию, прикрытому занавесом из висячих деревянных пластинок. Пришлось наклониться, проходя через дверь, рассчитанную на квуэнов.
Налево и направо уходил совершенно темный туннель. Двер выбрал левое направление, потому что здесь туннель шел слегка вверх. Конечно, синие квуэны строят свои подводные крепости по собственной логике. Двер мог заблудиться даже в знакомых коридорах плотины Доло, когда играл в прятки с друзьями по яслям.
Было болезненно и неловко идти так, чтобы вся тяжесть приходилась на пятки. Вскоре он пожалел о своем упрямстве, которое послало его в странствие, стащило с постели выздоравливающего. Но несколько дуров спустя упрямство было вознаграждено звуками тревожного разговора откуда-то спереди. Двое говорящих явно люди – мужчина и женщина, а третий – квуэн. Не Ларк и не Рети, хотя слышимые урывками голоса кажутся знакомыми. И напряженными. Охотничья чувствительность Двера к сильным чувствам теперь приносила ощущения не менее острые, чем боль обмороженных пальцев рук и ног.
– …наши народы – прирожденные союзники. Всегда ими были. Вспомните, как наши предки помогли вашим свергнуть тиранию серых..
– Как мой народ пришел на помощь вашему, когда табуны уров преследовали людей повсюду за пределами крепости Библос? Когда наши крепости укрывали ваших преследуемых фермеров и их семьи, пока их число не выросло настолько, что они смогли сражаться?
Этот голос, доносящийся из двух или большего количества ножных щелей, как понял Двер, принадлежит квуэнской матроне. Вероятно, главе этой горной плотины. Ему не понравилось то, что он услышал. Задув свечу, он направился в сторону неяркого света, который шел из двери впереди.
– Вы об этом меня просите? – продолжала матриарх, говоря различными щелями. Тембр ее англика изменился. – Если вам нужно убежище от этой ужасной бури, я и мои сестры предлагаем его. Пять пятерок человеческих поселенцев, наших соседей и друзей, могут привести своих детей и шимпов и других мелких животных. Я уверена, что остальные матери озер в этих холмах поступят так же. Мы будем защищать их здесь, пока ваши преступные братья не улетят или пока не разнесут этот дом в клочья своими могущественными силами, заставив воду озера кипеть от жара.
Эти слова были настолько неожиданны, настолько не имели контекста в затуманенном сознании Двера, что он не смог их понять.
Мужчина хмыкнул.
– А если мы просим большего?
– Ты хочешь сказать, что вы просите наших сыновей? Их мужества и острых клешней? Их бронированных панцирей, таких прочных и в то же время мягких, как сыр, под ударами буйурской стали? – Свистящие слова матери квуэнов напоминали шипение закипающего котла. Двер насчитал пять перекрывающих друг друга нот: одновременно работали все ножные щели.
– Это и есть больше, – продолжила она после паузы. – Действительно, намного больше. И ножи из буйурской стали подобны плетям из мягкого бу по сравнению с тем новым, чего мы все боимся.
Двер остановился за углом, откуда ему были видны освещенные несколькими свечами лица говорящих. Он заслонил глаза, гладя на двух людей: смуглого мужчину со строгим лицом лет сорока с небольшим и коренастую женщину лет на десять моложе, со светлыми волосами, убранными с широкого лба и плотно связанными сзади. Квуэнская матрона слегка покачивалась, подняв две ноги и демонстрируя блеск когтей.
– Чего нового вы боитесь, достойная мать? – хрипло спросил Двер. Повернувшись к людям, он продолжал: – Где Ларк и Рети? – Он мигнул. – И еще… был глейвер.
– С ними все в порядке. Они все ушли на Поляну с жизненно важной информацией, – ответила со свистом матриарх-квуэн. – А ты, пока выздоравливаешь, окажешь честь нашему озеру как гость. Меня зовут Зубы-Острые-Как-Нож. – Она наклонила панцирь, оцарапав пол.
– Двер Кулхан, – ответил он, неловко пытаясь поклониться со скрещенными на груди руками.
– Как ты, Двер? – спросил мужчина, протягивая руку. – Тебе не следовало вставать и ходить.
– Я бы сказала, что решать это самому капитану Кулхану, – заметила женщина. – Нам нужно многое обсудить, если он готов.
Двер уставился на них.
Дэйнел Озава и… Лена Стронг.
Ее он знает. В сущности они должны были встретиться на Собрании. Что-то имеющее отношение к глупой мысли о туризме.
Двер покачал головой. Она использовала слово, необычное и пугающее.
Капитан.
– Поднята милиция, – сообразил он наконец, сердясь на то, что слишком медленно соображает.
Дэйнел Озава кивнул. Как главный лесничий Центрального Хребта, номинально он был начальником Двера, хотя Двер встречался с ним только на собраниях. Озава был человек с поразительным интеллектом, представитель мудрецов, имеющий право принимать решения в вопросах закона и традиций. А что касается Лены Стронг, то у этой блондинки очень подходящая фамилия. Она была женой фермера, пока дерево не упало – случайно, как она утверждает, – на ее неумелого мужа, после чего она оставила свой дом и стала главой лесорубов и пильщиков на реке.
– Тревога высшего уровня, – подтвердил Озава. – Призваны все отряды.
– Что… все? Чтобы поймать маленькое племя сунеров? Лена покачала головой.
– Семью девушки за Риммером? Нет, дело в гораздо большем.
– Тогда…
И туг Двер вспомнил. Смутные очертания парящего чудовища, изрыгающего струи пламени.
– Летающая машина.
– Верно, – кивнул Дэйнел. – Та, которую ты встретил…
– Позвольте догадаться. Какие-то горячие головы раскопали сокровищницу.
Мечтатели и бездельники всегда гонялись за слухами о сказочных сокровищах. Не за мусором, а за специально законсервированными сокровищами улетевших буйуров. Дверу часто приходилось возвращать искателей, которые заходили слишком далеко. Неужели какие-нибудь рассерженные молодые уры действительно нашли древнее оружие богов? И вначале захотели испытать его на двух одиноких людях, захваченных в паутину мульк-паука, прежде чем решать с его помощью другие древние споры?
Лена Стронг вслух рассмеялась.
– О, он чудо, Дэйнел! Какая теория! Если бы она была правильной!
Двер поднес руку к голове. Дрожь водяного колеса казалась напряженной и неровной.
– Ну? Так в чем же правда? – раздраженно спросил он и уставился на лицо Озавы. Тот ответил, кратко подняв глаза к небу.
– Не может быть, – прошептал Двер.
Он почувствовал странную отчужденность, отвлеченность.
– Тогда все кончено, и я лишился работы – так?
Двое людей подхватили его под руки, когда Двер понял, что лишился того, что заставило его прийти сюда, удерживало в сознании, – долга.
Галакты. Здесь, на Склоне, подумал он, когда его несли по коридору. Он наконец настал. Судный день.
Больше ничего нельзя сделать. Что бы он ни делал, все это безразлично.
Очевидно, мудрецы с этим не согласны. Они считают, что судьбу еще можно отвратить или по крайней мере смягчить.
Лестер Кембел и его помощники готовят планы, понял Двер на следующее утро, когда снова встретился с двумя людьми, на этот раз на берегу горного озера, окруженного лесом. Даже на плотине росли деревья, смягчая ее грациозные очертания и помогая прочнее связать структуру с местностью. Лежа на элегантной деревянной скамье, Двер отпивал прохладный напиток из кубка урского стекла, глядя на двух послов, которые были направлены специально для встречи с ним.
Очевидно, руководители землян ведут сложную, многоуровневую игру, уравновешивая интересы отдельных рас с пользой для всей Общины. Грубоватую, с открытым лицом Лену Стронг, по-видимому, эта двусмысленность не смущала, в отличие от Дэйнела Озавы, который объяснял Дверу различное отношение рас к тому факту, что вторгшиеся чужаки – люди.
Хотел бы я, чтобы Ларк задержался. Он помог бы разобраться во всем этом. Даже после ночного сна Двер соображал туго.
– Я все же не понимаю, что делают авантюристы люди здесь, во Второй галактике? Мне казалось, земляне – грубые невежественные дикари даже в своей собственной малой части Четвертой галактики!
– Почему мы здесь, Двер? – ответил Озава. – Наши предки прилетели на Джиджо спустя несколько десятилетий после открытия звездных перелетов.
Двер пожал плечами:
– Они были эгоистичными ублюдками, готовыми поставить под удар всю расу, лишь бы найти место для размножения.
Лена фыркнула, но Двер с задранным подбородком продолжал:
– Ничто другое не имеет смысла.
Наши предки были эгоцентричными мошенниками, сказал однажды Ларк.
– Ты не веришь рассказам о преследовании и бегстве? – спросила Лена. – О необходимости спрятаться или умереть? Двер пожал плечами.
– А как же г'кеки? – спросил Озава. – Их предки говорили о преследованиях. И теперь мы узнаем, что вся их раса была уничтожена союзом Наследников. Разве это не делает правдоподобным обвинение в геноциде?
Двер отвел взгляд… Никто из знакомых ему г'кеков не был убит. Должен ли он оплакивать миллионы, уничтоженные давным-давно?
– Зачем спрашивать меня? – раздраженно сказал он. – Разве то, что я скажу, что-то изменит?
– Может, и изменит. – Дэйнел наклонился вперед. – Твой брат очень умен, но он еретик. Ты разделяешь его веру? Ты тоже думаешь, что этой планете будет лучше без нас? Мы должны умереть, Двер?
Двер видел, что его проверяют. Как опытный охотник, он очень ценен для милиции – если ему можно доверять. Двер ощущал на себе их взгляды, испытующие, взвешивающие.
Вне всякого сомнения, Ларк глубже и умнее любого человека, знакомого Дверу. Его аргументы кажутся разумными, когда он страстно говорит о ценностях, больших, чем простое животное размножение, и уж, во всяком случае, гораздо более разумными, чем оптимизм Сары, основанный на математике и на “что если”. Двер по собственному опыту знал, что такое исчезновение вида – утрата прекрасного, которое никогда не будет восстановлено.
Может, действительно, было бы лучше, если бы Джиджо в соответствии с первоначальным планом оставалась нетронутой.
Но Двер знал и самого себя. Когда-нибудь он женится, если найдет подходящего партнера, и у него будет столько детей, сколько позволят жена и мудрецы; он будет пить горячее вино их любви, которое они дадут в ответ на его преданность.
– Я буду сражаться, если вы об этом спрашиваете, – сказал он негромко, может быть, стыдясь это признавать. – Если это потребуется для того, чтобы выжить.
Лена коротко удовлетворенно кивнула. Дэйнел негромко вздохнул.
– Сражаться, может, и не потребуется. Твои обязанности в милиции будут выполнять другие. Двер сел.
– Из-за этого? – Он показал на свои перевязанные ноги и левую руку. Бинты с правой уже сняли. Средний палец уже не самый длинный – неприятная, но не калечащая ампутация, и рана быстро заживает под мазью треки.
– Я скоро выздоровею и буду готов.
– Я подхожу к этому, – кивнул Озава. – Нам ты нужен для выполнения трудного задания. И прежде чем я объясню, ты должен поклясться, что ни слова не скажешь ни одной живой душе, особенно твоему брату.
Двер смотрел на этого мужчину. Будь на его месте кто-то другой, он бы презрительно рассмеялся. Но он верил Озаве. И как ни любит Двер своего брата, как ни восхищается им, Ларк, несомненно, еретик.
– Это ради добра? – спросил он.
– Я в это верю, – искренне ответил старший. Двер тяжело вздохнул.
– Хорошо. Послушаем, что вы имеете в виду.
Аскс
Чужаки потребовали, чтобы им показали шимпанзе, потом удивлялись тем, что мы привели, как будто никогда таких не видели.
Ваши шимпы не говорят! Но почему?
Лестер ответил, что не знает. Конечно, шимпанзе способны выучить язык жестов. Но разве у них появились новые способности после того, как корабль “Обитель” улетел на Джиджо?
Возражение Лестера не произвело впечатления на чужаков. И на представителей других Шести тоже. Впервые я/мы ощутил что-то скрытое, обманчивое в манерах моего/нашего коллеги человека. Он знает больше, чем говорит. Но наш упрямый реук отказывается открывать больше.
И это не единственная такая тревога. Квуэны отказываются говорить о своих лорниках. Наши братья г'кеки откатываются от новости, что они последние в своем роде. И все мы приходим в ужас при виде того, как роботы чужаков возвращаются на базу, нагруженные усыпленными глейверами. Они похищают их в далеких стадах для анализа, проводимого в тех некогда веселых павильонах, которые мы предоставили гостям.
– Это и есть возвращение невинности, обещанное свитками? – спросила Ур-Джа, и сомнение, как пар, исходило из ее опущенного рыла. – Как может из преступления вырасти благословение?
Если бы только мы могли расспросить глейверов. Этого ли они хотели, когда избрали тропу Избавления?
Ларк
– Вы только посмотрите, кто это! Я удивлена, что тебе хватает смелости показываться здесь!
Улыбка женщины казалась одновременно лукавой и насмешливой. Линг сняла пластиковые перчатки и отвернулась от глейвера, лежащего на лабораторном столе с датчиками на черепе. В помещении было несколько столов на подмостках, за которыми при свете ярких ламп работали люди, г'кеки и уры. Они выполняли простые механические задания, которым их научили, помогая своим нанимателям исследовать образцы разнообразной экосистемы Джиджо.
Ларк оставил свой рюкзак у входа. Но теперь снова поднял его.
– Я уйду, если хочешь.
– Нет, нет. Останься. – Линг пригласила его пройти в лабораторию, которая была перемещена в тенистый лес в ту самую ночь, когда Ларк последний раз видел прекрасную женщину из отряда чужаков. Тогда же черная станция погрузилась под землю, подняв фонтан земли и сломанной растительности. Причина обоих этих действий была по-прежнему неясна, но старейшины считали, что это имеет отношение к насильственному уничтожению одного из роботов пришельцев. Это событие его брат должен был непосредственно наблюдать.
Затем свидетельство Рети, девушки из-за гор, подкрепленное ее сокровищем – необычной металлической машиной в форме джиджоанской птицы. Осталась ли эта машина от буйуров, как полагают некоторые? Если так, то почему такое небольшое устройство так встревожило могущественных пришельцев? Или это как кончик красного панциря квуэна, безобидный на первый взгляд, торчащий из песка, часть гораздо большего, чем кажется? Теперь птица лежит в пещере, безголовая и немая, но Рети клянется, что видела, как она движется.
Ларку было приказано вернуться на Поляну до того, как брат сможет подтвердить этот рассказ. Он знал, что можно не беспокоиться. Озава достаточно подготовлен, чтобы ухаживать за ранами Двера. Тем не менее полученный приказ вызвал у него негодование.
– Я вам понадоблюсь для еще одной экспедиции? – спросил он у Линг.
– После того как ты меня бросил в прошлый раз? Мы нашли следы людей, когда добрались до места, где вышел из строя наш робот. Туда ты бросился? Странно, как ты нашел дорогу.
Он надел мешок на плечо.
– Что ж, если я тебе не нужен… Она провела рукой перед его лицом.
– Не важно. Пошли. Есть много работы, если хочешь участвовать.
Ларк с сомнением посмотрел на лабораторные столы. Здесь действовали все три расы из Шести на Джиджо, которые обладают хорошей координацией движений рук и зрения. Снаружи работали нанятые пришельцами хуны и квуэны: ведь простейшие безделушки чужаков означают для примитивных туземцев неслыханные сокровища. Только треки не встречаются вблизи пятнистых палаток, так как кольцеобразные заставляют чужаков нервничать.
Работа сипаев. Именно это презрительное выражение использовала Лена Стронг, когда сообщала Ларку новости и передавала приказ в плотине, где правит Зубы-Острые-Как-Нож. Старинное земное выражение, означающее работу аборигенов на могущественных посетителей, которые расплачиваются бусами.
– Ну, не надо так хмуриться. – Линг рассмеялась. – Тебя стоило бы заставить раскрашивать нервные ткани или чистить клетки длинномордых… Нет, подожди. – Она схватила Ларка за руку. Все следы насмешливости исчезли. – Прости. Я действительно хочу кое-что обсудить с тобой.
– Вон там Утен. – Ларк показал на дальний конец палатки, где его коллега биолог, рослый самец-квуэн с серым панцирем, разговаривал с Ранном, одним из двух мужчин-чужаков, высоким массивным человеком в облегающем мундире.
– Утен знает невероятные подробности о том, как различные виды реагируют друг на друга, – согласилась Линг, кивнув. – А это нелегко на планете, на которую много эпох подряд примерно каждые двадцать миллионов лет вторгались из космоса. Учитывая ваши ограничения, вы достигли поразительных результатов.
А знает ли она, насколько на самом деле глубоко уходят их знания? Мудрецы не разрешили продемонстрировать его подробные схемы, а Утену приходится придерживать все свои пять ног, чтобы сотрудничать, оставаясь необходимым и в то же время не говоря ничего лишнего. Однако и такие проявления проницательности местных жителей производили на пришельцев большое впечатление. Но это лишь показывает, как мало они ожидали от аборигенов.
– Спасибо, – ответил Ларк. – Большое спасибо. Линг вздохнула и на мгновение отвела взгляд своих темных глаз.
– Черт побери, могу я сегодня сказать что-нибудь правильно? Я не хотела тебя оскорбить. Просто… послушай, а что, если мы попробуем начать сначала, ладно? – Она протянула руку.
Ларк смотрел на нее. Что теперь ему полагается делать?
Линг левой рукой взяла его правую. Затем сжала ее своей правой рукой.
– Это называется рукопожатие. Мы его используем для выражения уважения, дружеского приветствия и согласия.
Ларк помигал. Ее рукопожатие теплое, крепкое, слегка влажное.
– О да… Я чи… слышал об этом.
Он попытался ответить на рукопожатие, но ощущение такое странное и слегка эротическое, поэтому Ларк выпустил руку быстрее, чем она ожидала. Лицо его бросило в жар.
– Это распространенный жест?
– Я слышала, что очень. На старой Земле.
Ты слышала? Ларк ухватился за эту беглую фразу и понял, что все начинается сначала – игра намеков и откровений, взаимные попытки угадать недосказанное.
– Теперь я понимаю, почему мы отказались от него здесь, на Джиджо, – заметил он. – Уры возненавидят это: для них руки гораздо более личное дело, чем гениталии. Хуны и квуэны способны раздавить руки, а мы раздавим щупальца г'кека, если попытаемся их пожать. – Пальцы его по-прежнему слегка покалывало. Приходилось сдерживаться, чтобы не посмотреть на них. Определенно пора сменить тему.
– Итак, – сказал Ларк, пытаясь сохранить деловой тон равного собеседника, – ты никогда не была на Земле? Одна приподнятая бровь. Затем Линг рассмеялась.
– О, я знала, что тебя не нанять за несколько устаревших биологических игрушек. Успокойся, Ларк: тебе будут платить ответами – некоторыми – в конце каждого дня. После того как ты их заработаешь.
Ларк вздохнул, хотя на самом деле условия показались ему удовлетворительными.
– Хорошо. А теперь скажи, что ты хочешь знать.
Аскс
Ежедневно мы стараемся смягчить трение между нашими фракциями, между теми, кто настаивает на сотрудничестве с непрошеными гостями, и теми, кто считает необходимым уничтожить их. Даже мои/наши субличности не приходят к единому мнению на этот счет.
Заключить мир с преступниками или сражаться с непобедимыми.
Проклятие или уничтожение.
А гости по-прежнему расспрашивают нас о других посещениях! Видели ли мы в последнее время, как с неба спускаются чужаки? Есть ли города буйуров, о которых мы еще не рассказали? Места, где могут сохраниться древние приборы, неподвижные, но готовые к действиям?
Почему такая настойчивость? Они, конечно, могут видеть, что мы не лжем – что знаем только то, что говорим.
Но правда ли это, мои кольца? Все ли Шесть в равной мере поделились с пришельцами, или кто-то удерживает важную информацию, которая необходима всем?
То, что мне приходят в голову такие мысли, еще раз показывает, насколько низко мы пали, мы, недостойные, презренные сунеры. Мы, которым предстоит упасть еще ниже.
Рети
В маленькой потрепанной палатке в глубине леса, на удалении от исследовательской станции, Рети бросилась на тростниковый матрац, колотя его обоими кулаками.
– Вонючки! Проклятые куски прогнившего мяса! Гниль, гниль, гниль!
У нее было достаточно причин, чтобы биться в гневе и жалости к себе самой. Этот лжец Двер рассказывал ей, что мудрецы добрые и умные. Но они оказались ужасными!
О, не с самого начала. Вначале ее надежды устремились ввысь, как гейзеры дома, в парящих Серых холмах. Лестер Кембел и другие казались такими добрыми, они успокаивали ее, смягчали страх наказания за грех предков, которые ускользнули на восток в запретные горы. И еще перед тем как начать ее расспрашивать, прислали врачей, чтобы позаботиться о ее ушибах и ожогах. Рети и в голову не приходило бояться незнакомых треки и г'кеков, которые растворили прилипшую мульк-жидкость, потом с помощью пены уничтожили в волосах на голове паразитов, с которыми она прожила всю жизнь. Она даже простила их, когда они рассеяли ее надежды на уничтожение шрамов на лице. Очевидно, даже у жителей Склона есть свои пределы.
С того момента как они с Ларком появились на Поляне Собраний, все казались чрезвычайно возбужденными и отвлеченными. Вначале Рети думала, что это из-за нее, но скоро ей стало ясно что истинная причина – пришельцы с неба!
Не важно. Все равно она чувствовала себя так, словно вернулась домой. Словно ее приветствует семья, большая и добрая, а не та маленькая грязная шайка, с которой она прожила четырнадцать ужасных лет.
Так она чувствовала какое-то время.
До предательства.
До тех пор, пока мудрецы снова не пригласили ее в свой павильон и не объявили о своем решении.
– Это все Двер виноват, – говорила она позже с горячим негодованием. – Он и его проклятый брат. Если бы я только успела незаметно перебраться через горы. В этой сумятице никто бы не обратил на меня внимание. – Рети не представляла себе, что сделала бы после этого. Старшие дома были скрытны в своих устных преданиях о Склоне. Может, она могла бы стать полезной в какой-нибудь далекой деревне как траппер. Не ради еды – здесь ее полно, – но ради мягких мехов. При их виде горожане не очень расспрашивают, откуда она пришла.
Дома в Серых Холмах такие мечты позволяли ей пережить еще один тяжелый день. И все же у нее, наверно, никогда не хватило бы смелости бежать от своего грязного клана, если бы не прекрасная птица.
И вот мудрецы отобрали ее!
– Мы благодарны тебе за то, что ты принесла это загадочное чудо, – сказал Лестер Кембел меньше часа назад. Крылатое создание лежало перед ним на столе. – Однако происходят ужасные события. Надеюсь, ты поймешь, Рети, почему тебе необходимо вернуться назад.
Назад? Вначале она не могла понять. И все гадала, пока он продолжал говорить.
Назад?
Назад к Джессу и Бому с их напыщенным самодовольством? К непрерывной ругани этих больших, сильных охотников? Они всегда хвастают у лагерного костра о своих ничтожных победах, и с каждым разом их подвиги все увеличиваются. К этим тупым ослам, которые заостренными на огне палками наказывают всех, кто пытается им возразить?
Назад к матерям, которые видят, как увядают и умирают их дети? Где это не имеет значения, потому что рождаются новые и новые дети, пока ты не высохнешь и не умрешь от старости еще до сорока лет. Назад к голоду и грязи?
Мудрец-человек продолжал бормотать слова и фразы, которые должны прозвучать утешительно, благородно и логично. Но Рети уже не слушала его.
Они хотят отослать ее назад к племени!
О, конечно, неплохо бы посмотреть на лицо Джесса, когда она появится в лагере, одетая и вооруженная всеми чудесами, которые могут предложить ей Шесть. Но что потом? Она снова будет обречена на эту ужасную жизнь.
Я не вернусь! Ни за что!
Рети решительно перевернулась, вытерла слезы и задумалась, что ей делать.
Она может попытаться убежать и укрыться где-нибудь. Ходят слухи, что не все в порядке в отношениях между Шестью. До сих пор она выполняла просьбу Кембела не рассказывать о своем происхождении. Но Рети подумала: может, какая-нибудь фракция уров или квуэнов заплатит ей за информацию? Или пригласит пожить у себя?
Говорят, уры иногда позволяют избранным людям садиться к себе на спину, если человек не тяжел и достоин такой чести.
Рети попыталась представить себе жизнь в скачущих галопом кланах, свободно перемещающихся по широким равнинам, когда ветер раздувает волосы.
Или жизнь у морских хунов? Есть острова, на которые еще не ступала ничья нога, и летающие рыбы, и ледяные плавучие горы. Что это было бы за приключение! А ведь есть еще треки, живущие в болотах…
Неожиданно ей в голову пришла новая мысль. Кажется, есть еще одна возможность. Настолько поразительная, что Рети лежала и молча думала о ней несколько дуров. Кулаки ее наконец разжались. Она села, с растущим возбуждением думая о возможности, которая превосходит все ее предыдущие мечты.
И чем дольше она думала, тем более вероятным казалось ее предположение.
