Глава 29
ГЛАЗА БЕЗ ЖАЛОСТИ

Илайас двигался по бурой травянистой равнине так, словно намеревался наверстать потерянное со Странствующим Народом время, направившись скорым шагом на юг; даже Бела была рада отдохнуть, когда спустились сумерки. Тем не менее, несмотря на явную спешку, он принимал такие меры предосторожности, которыми ранее пренебрегал. Вечером путники разжигали костер, только если находили валежник. С сушнины Илайас не позволял им сломать даже веточки. Костры он разводил небольшие, и огонь бородач прятал в старательно выкопанной ямке, срезав предварительно пласт дерна. Приготовив еду, Илайас сразу забрасывал угли землей и укладывал дерн на место. Перед тем как вновь пуститься в путь при сером обманчивом рассвете, он дюйм за дюймом осматривал место ночевки, проверяя, не осталось ли следов, по которым можно определить, что здесь кто-то был. Он даже камни переворачивал в изначальное положение и выпрямлял примятые травы. Действовал Илайас быстро, никогда не тратя на это больше нескольких минут, но ни разу не вел отряд дальше, пока не удовольствовался результатом осмотра.

Перрин не думал, что какие-то меры предосторожности уберегут его от снов, но когда он начинал задумываться о том, против чего они могут помочь, ему хотелось, чтобы опасность грозила только в снах. Первое время Эгвейн обеспокоенно спрашивала, нет ли позади троллоков, но Илайас лишь качал головой и все поторапливал ребят. Перрин не говорил ничего. Он знал, что троллоков поблизости нет, волки чуяли лишь траву, деревья да мелких зверушек. Не страх перед троллоками гнал Илайаса, но нечто другое, в чем даже сам Илайас не был уверен. Волки тоже ничего об этом не знали, но, ощутив непрестанную осторожность Илайаса, они начали разведывать местность вокруг, словно бы опасность бежала за ними по пятам или ждала в засаде за следующим пригорком.

Местность шла теперь длинными, перекатывающимися, словно волны, увалами, слишком низкими для холмов и протянувшимися поперек пути. Ковер жесткой травы — зима все же ослабевала, и ее отступление отмечалось пятнами буйно разросшейся растительности — раскинулся перед путниками, по нему пробегала рябь от восточного ветра, который не встречал перед собой препятствий на сотню миль. Лес распался на редкие, разбросанные там и тут небольшие рощицы. Негреющее солнце без охоты поднималось над горизонтом.

Среди этих приземистых гряд Илайас, как мог, следовал складкам местности, избегая лишний раз подниматься на гребень. Заговаривал он редко, и уж если говорил, то...

— Вы понимаете, как много времени уходит на то, чтобы обойти каждый проклятый холмик, вроде этого? Кровь и пепел! Да я до лета провожусь с вами, прежде чем смогу сбыть вас с рук. Нет, мы не можем идти напрямик! Сколько раз я должен говорить? У вас есть хоть какое-то представление, пускай даже самое слабое, о том, как выделяется человек, стоящий на гребне такой вот гряды в подобной местности? Сгореть мне, но мы мечемся в разные стороны столько же, сколько продвигаемся вперед. Змеей извиваемся. Я бы со связанными ногами быстрее шел. Ну что, будете на меня пялиться или все-таки пойдем?

Перрин обменялся взглядами с Эгвейн. Та показала язык спине Илайаса. Никто из ребят ничего не сказал. Один раз, когда Эгвейн возразила, что, мол, именно Илайасу вздумалось идти в обход каждого холма и нечего их винить за эти виляния, ей была прочитана нотация о том, как далеко разносятся звуки, о том, что негромкое ворчание за милю может быть услышано как грохот. Выговор бородач произносил, не оборачиваясь, через плечо, и ни на секунду не замедлив шаг.

Говорил Илайас или нет, но глаза его беспрерывно шарили окрест, иногда пристально всматриваясь, словно было на что смотреть среди однообразной грубой травы, что росла под ногами. Если он что и видел, то Перрин ничего не замечал, как не замечали и волки. Лоб Илайаса пробороздили новые морщины, но он ничего не объяснял: ни того, почему нужно торопиться, ни того, что, как он опасается, преследует их.

Порой перед путниками поднималась гряда длиннее обычной, протянувшаяся на мили и мили на восток и запад. Даже Илайасу приходилось соглашаться, что если обходить ее, то такой маневр уведет их слишком далеко в сторону. Тем не менее он не позволял просто перевалить через гребень. Оставив ребят у подножия склона, он ползком подбирался к вершине, внимательно и настороженно разглядывал открывающуюся по ту сторону местность, как будто волки и не пробегали здесь, осматриваясь, десять минут назад. Эгвейн и Перрину приходилось ждать его у основания гряды, а минуты текли, словно часы, груз неизвестности давил на них. Эгвейн покусывала губу и машинально щелкала бусами, подаренными Айрамом. Перрин упрямо ждал. Желудок у него сжимался в комок, но юноша старался сохранять на лице спокойствие, сдерживая обуревающее его смятение.

После долгого осмотра — над краем гряды лишь глаза — Илайас всегда подавал своим спутникам знак рукой, разрешая идти вперед. Каждый раз путь впереди был свободен, пока в очередной раз они не натыкались на гряду, обойти которую не могли. У третьего такого подъема желудок Перрина взбунтовался. Горечь подкатила к горлу, и он понял, что, если придется ждать еще хотя бы пять минут, его вырвет.

— Я... — Он сглотнул. — Я тоже схожу.

— Держись ниже, — все, что сказал Илайас.

В этот момент Эгвейн спрыгнула с Белы.

Мужчина в одежде из шкур надвинул свою круглую шапку на лоб и исподлобья пристально посмотрел на девушку.

— Эта кобыла умеет ползать? — сухо осведомился он.

Губы у Эгвейн дрогнули, но она не произнесла ни звука. Наконец она пожала плечами, и Илайас, ни слова не сказав, зашагал вверх по косогору. Перрин поспешил за ним.

Не доходя до гребня, Илайас жестом приказал парню двигаться ползком и мгновением позже сам припал к земле, последние несколько ярдов он извивался ужом. Перрин незамедлительно шлепнулся на живот.

Очутившись на вершине, Илайас снял шапку, потом очень медленно приподнял голову. Вглядываясь через поросль колючек, Перрин видел лишь точно такую же холмистую равнину, что лежала позади. Склон впереди был гол, хотя в ложбине, в полумиле, наверное, к югу от гряды, виднелась небольшая, с сотню шагов в поперечнике, рощица. Волки уже прошли через нее, не почуяв следов ни троллоков, ни Мурддраала.

Насколько хватало глаз, на востоке и на западе местность разнообразием не отличалась: холмистая травянистая равнина с виднеющимися кое-где рощицами. Никакого движения. Волков заметно не было, они рыскали где-то впереди, больше чем в миле от путников, и на таком расстоянии Перрин едва ощущал их. Проходя тут, волки не заметили ничего. Чего он там высматривает? Там же ничего нет.

— Мы зря теряем время, — произнес юноша, уже привставая, но в этот миг с деревьев внизу сорвалась стая воронов — пятьдесят, сто птиц закружились над кронами. Глаза Темного. Заметили ли они меня? Перрина прошиб холодный пот.

И словно бы одна мысль разом вспыхнула вдруг в сотне крохотных разумов, и каждый из воронов устремился в одном и том же направлении. На юг. Уже снижаясь, стая скрылась за следующим холмом. Из рощицы к востоку от холма исторглось еще больше воронов. Черная масса дважды описала круг над зарослями и направилась на юг. Весь дрожа, Перрин медленно опустился на землю. Он хотел заговорить, но во рту у него пересохло. Через минуту ему удалось выдавить:

— Вы именно этого опасались? Почему же ничего не сказали? Почему волки их не видели?

— Волки редко смотрят вверх, на деревья, — проворчал Илайас. — Нет, я не их высматривал. Я же говорил вам, я не знаю, что... — Вдалеке на западе еще над одной рощей поднялось черное облако и понеслось на юг. Оно было слишком далеко, и отдельных птиц глаз не различал. — Хвала Свету, это не большая охота. Им ничего не известно. Даже после...

Он оглянулся, пристально всматриваясь туда, откуда они пришли.

Перрин проглотил комок в горле. Даже после сна, вот что хотел сказать Илайас.

— Не большая? — произнес юноша. — У нас дома столько воронов и за целый год не увидишь.

Илайас покачал головой.

— В Пограничных Землях я видывал, как пролетают стаи в тысячу воронов. Не слишком часто, — хотя с воронами там щедро, — но такое случалось. — Он по-прежнему смотрел на север. — А сейчас — тихо.

Тогда Перрин почувствовал это: попытку Илайаса дотянуться до ушедших вперед волков. Илайас хотел, чтобы Пестрая с ее волками прекратила разведку, спешно возвратилась назад и проверила оставленный ими след. И без того худое лицо Илайаса вытянулось еще больше, заострилось от напряжения. Волки были так далеко, что Перрин их даже не чувствовал. Торопитесь. Следите за небом. Спешите.

Перрин уловил слабый-слабый отклик с юга. Мы идем. Перед его внутренним взором вспыхнула картина: бегущие волки — морды их направлены на север, — бегущие так, словно бы их гонит лесной пожар, бегущие со всех ног, — картинка вспыхнула и пропала в одно мгновение.

Илайас тяжело повалился на землю и глубоко вздохнул. Хмурясь, он всмотрелся поверх гребня, потом опять поглядел на север и что-то пробормотал.

— Вы думаете, позади нас воронов еще больше? — спросил Перрин.

— Может быть, — рассеянно сказал Илайас. — Иногда они так и поступают. У меня есть на примете одно место, если только удастся добраться туда до темноты. Так или иначе, нам нужно двигаться до полной темноты, даже если туда мы не доберемся, вот только так быстро, как мне хотелось бы, идти мы не сможем. Нельзя слишком приближаться к воронам, находящимся впереди нас. Но если они вдобавок еще и позади...

— Почему до темноты? — поинтересовался Перрин. — Что это за место? Где-то можно укрыться от воронов?

— От воронов — да, — сказал Илайас, — но об этом месте знает слишком много людей... Вороны на ночь сядут на деревья. Нам нечего тревожиться, что в темноте они найдут нас. Воронов посылает Свет — значит, это все, о чем нам нужно беспокоиться! — Бросив еще один взгляд поверх гребня, он поднялся и махнул рукой Эгвейн, чтобы та вела Белу наверх. — Но до темноты еще долгий путь. Нужно идти. — С этими словами бородач неуклюже побежал по склону вниз, едва не падая после каждого шага. — Да шевелитесь же, чтоб вам сгореть!

Перрин быстрым шагом, оступаясь и оскальзываясь, двинулся за ним следом.

Эгвейн одолела косогор и нагнала мужчин, пятками подгоняя Белу. Улыбка облегчения расцвела на ее лице, когда девушка увидела их.

— Что происходит? — окликнула она спутников, заставляя косматую кобылу идти рысью и не отставать. — Когда вы так вот исчезли, я уж подумала... Что случилось?

Перрин берег дыхание для бега, пока девушка не нагнала своих. Он объяснил ей о воронах и безопасном месте Илайаса, но несколько бессвязно. Сдавленно вымолвив «Вороны!», девушка засыпала Перрина вопросами, на которые зачастую ответов у него не было. Отвечал он, как мог, и вскоре путники достигли следующей гряды.

Когда бы все было как обычно — если хоть что-то в этом путешествии можно было назвать обычным, — они обошли бы этот холм, а не взбирались на него, но Илайас все равно настаивал на разведке.

— Тебе, парень, явно не терпится угодить к ним прямо в середку? — таким было его желчное замечание.

Эгвейн уставилась на гребень гряды, облизывая губы, словно бы на этот раз ей хотелось идти с Илайасом и словно в то же время она с радостью осталась бы на месте. Лишь один Илайас не выказал ни малейшего колебания.

Перрин задумался: а что будет, если вороны повернули обратно? Веселенькое дело — вылезешь на гребень, а они уже тут как тут.

На вершине Перрин медленно высунул голову, пока не смог бросить взгляд на другую сторону, и испустил вздох облегчения: все, что он увидел, — небольшой перелесок чуть к западу. Воронов не видно. Вдруг из-под деревьев выскочил бегущий со всех ног лис. Вслед за ним с ветвей посыпались вороны. Хлопанье крыльев почти заглушило отчаянный скулеж лиса. Черный смерч спикировал вниз и водоворотом закружился вокруг него. Челюсти лиса щелкали, но птицы падали на него, стрелой отлетали в сторону невредимые, черные клювы влажно поблескивали. Лис повернул обратно к деревьям, ища спасения в своей норе. Теперь он бежал вперевалку, опустив голову, мех его потемнел и окровавился, а вороны носились вокруг зверя, их становилось все больше и больше, и вскоре машущие крылья совершенно скрыли лиса. Так же неожиданно, как и напали, вороны взмыли вверх, описали круг и исчезли на юге за следующей грядой. Бесформенный комок разодранного меха остался от того, что прежде было лисом.

Перрин с трудом сглотнул. Свет! Они то же самое могли сделать и с нами. Сотня воронов. Они могли бы...

— Вперед! — вскакивая на ноги, прорычал Илайас. Он махнул Эгвейн рукой и, не став дожидаться девушки, припустил бегом к деревьям. — Вперед же, чтоб вам сгореть! — крикнул он через плечо. — Быстрее!

Эгвейн пустила Белу галопом через гребень и догнала спутников раньше, чем те достигли подножия склона. Времени что-либо объяснять ей у мужчин не было, но глаза девушки сразу же заметили лиса. Лицо ее вмиг стало белее снега.

Илайас уже добежал до деревьев и, стоя на опушке небольшой рощицы, энергично махал рукой, подгоняя ребят. Перрин попытался бежать быстрее и тут же споткнулся. Взмахнув руками, словно ветряная мельница, он едва не упал лицом на землю. Кровь и пепел! Я и так бегу изо всех сил!

Из рощицы вылетел одинокий ворон. Он лег на крыло, направившись к людям, пронзительно вскрикнул и развернулся на юг. Зная, что уже все равно опоздал, Перрин сдернул пращу с пояса. Он еще пытался выудить из кармана камень для пращи, когда ворон вдруг сложился пополам и камнем рухнул на землю. Перрин изумленно открыл рот и только тогда заметил пращу, свисающую с руки Эгвейн. Она неуверенно ухмыльнулась юноше.

— Эй, нечего там стоять, пальцы на ногах пересчитывать! — окликнул их Илайас.

Вздрогнув, Перрин заторопился к деревьям, затем отскочил в сторону, чтобы его не стоптала Бела.

Далеко на западе, едва-едва различимое, нечто похожее на темный туман поднялось в воздух. Перрин чувствовал волков, идущих этим направлением, на север. Он почувствовал, как они, не замедляя бега, заметили воронов слева и справа от себя. Темный туман закружило к северу, будто преследуя волков, затем внезапно он рванул прочь и устремился на юг.

— По-вашему, они нас увидели? — спросила Эгвейн. — Мы же были уже за деревьями, да? Они не могли разглядеть нас на таком расстоянии. Или они могут? Но не так же далеко!

— Мы их на таком расстоянии видели, — сухо сказал Илайас. Перрин встревоженно переступил с ноги на ногу, а Эгвейн испуганно охнула. — Если бы они нас заметили, — проворчал Илайас, — то обрушились бы на нас так, как напали на того лиса. Думайте, если хотите остаться в живых. А не то страх убьет вас, если вы с ним не совладаете. — Его пронзительный взгляд на мгновение задержался на каждом из ребят. Наконец он кивнул. — Сейчас они ушли, да и нам тоже пора идти. Держите пращи под рукой. Они могут опять пригодиться.

Когда путники вышли из рощицы, Илайас повернул в сторону, на запад. Дыхание Перрина с хрипом вырывалось из горла; все походило на то, будто они гонятся за последними увиденными воронами. Илайас продолжал без устали идти вперед, и не оставалось ничего другого, как следовать за ним. В конце концов, Илайасу известно надежное укрытие. Где-то. Так он сказал.

Путники бежали к холму, ждали, пока не улетят вороны, потом снова бежали, ждали, бежали. Упорные перебежки, которыми они продвигались вперед, и сами по себе отнимали силы, но очень быстро все, кроме Илайаса, начали уставать от подобного рваного темпа. Грудь Перрина вздымалась, и он жадно глотал воздух, когда выпадало несколько минут передышки, чтобы растянуться на вершине холма. О разведке он давно позабыл, оставив ее Илайасу. Бела стояла позади, опустив голову, ноздри ее широко раздувались, и так при каждой остановке. Страх подстегивал путников, и Перрин не знал, кто кем овладел: он страхом или же страх им. Ему хотелось лишь одного: чтобы волки рассказали, что там позади, — если что-то вообще было, чем бы это ни было.

Впереди воронов оказалось еще больше, чем ожидал увидеть Перрин. Слева и справа черные птицы взмывали вверх и уносились на юг. Добрую дюжину раз путники оказывались под защитой деревьев или под ненадежным прикрытием склона лишь за мгновение до того, как вороны проносились в небе. Однажды, когда солнце уже начало скользить с полуденной высоты, они неподвижными статуями застыли на открытом месте — ближайшее укрытие было в полумиле от них, — когда сотня пернатых шпионов Темного промелькнула всего лишь в миле к востоку. Пот градом катился по лицу Перрина, несмотря на ветер, пока последнее черное пятно не уменьшилось до точки и не исчезло. Он уже давно потерял счет отставшим от стай птицам, которых они с девушкой сбили из пращей.

По пути Перрину попадалось более чем достаточно свидетельств того, что здесь похозяйничали вороны, и эти картины лишь усиливали его страхи. Он едва сумел отвести взор от вызывающих тошноту останков разорванного в клочья кролика. Безглазая голова стояла прямо, остальное — лапы, внутренности — было разбросано вокруг. Заклеванные голуби превратились в бесформенные комочки перьев. И Перрин заметил еще двух растерзанных лисиц.

Ему припомнилось кое-что, рассказанное Ланом. Все создания Темного получают удовольствие от убийства. Власть Темного — в смерти. Что будет, если вороны обнаружат путников? Безжалостные глаза, сверкающие, словно черный бисер. Долбящие клювы, вихрем кружащиеся вокруг них, острые, как спицы, клювы, пьющие кровь. Сотня клювов. Или они позовут еще больше своих сородичей? Может быть, всех, кто участвует в этой охоте? Перед мысленным взором Перрина нарисовалась картина, от которой ему стало дурно. Куча воронов, величиной с холм, копошащихся, словно черви, яростно дерущихся над несколькими окровавленными обрывками.

Внезапно этот образ смели другие, каждая картина ясно вспыхивала на миг и тут же сменялась, тускнея, иной. Волки обнаружили воронов к северу. Пронзительно каркающие птицы кидались вниз, кружились и вновь бросались вниз, с каждой атакой клювы их все больше темнели красным. Огрызающиеся волки увертывались и прыгали вверх, изгибаясь всем телом в воздухе, щелкали челюсти. Вновь и вновь Перрин чувствовал во рту перья и отвратительный вкус бьющих крыльями, вырывающихся воронов, гибнущих в клыках волков, чувствовал боль от кровоточащих ран на всем теле, с отчаянием понимая, что, какие бы усилия он ни прилагал, от этих ощущений ему не избавиться. Вдруг вороны рассыпались, сделав круг над волками, громко и яростно прокаркав напоследок. Волки не умирали так легко, как лисы, а у воронов было задание. Взмах черных крыльев, и они исчезли, несколько черных перьев медленно опускались на мертвых птиц. Ветер лизнул рану на левой передней лапе. С одним глазом у Прыгуна было что-то неладно. Не обращая внимания на свои раны, Пестрая собрала волков, и они устремились болезненным бегом вприпрыжку в том направлении, куда улетели вороны. Волчью шерсть пятнами покрывала кровь. Мы идем. Опасность идет впереди нас.

Двигаясь спотыкающейся рысцой, Перрин переглянулся с Илайасом. Желтые глаза мужчины были невыразительными, но он знал... Он ничего не сказал, просто смотрел на Перрина и ждал, в то же время продолжая легко бежать вприпрыжку.

— Вороны, — нехотя выговорил, задыхаясь, Перрин. — Позади нас.

— Он прав, — выдохнула Эгвейн. — Ты можешь с ними говорить?

Ноги Перрина будто превратились в железные болванки на концах деревянных ходуль, но он пытался переставлять их быстрее. Если б только он мог обогнать взгляды спутников, обогнать воронов, обогнать волков, но его не оставляли глаза Эгвейн, которые узнали теперь его, его предназначение. Кто ты? Оскверненный, ослепи меня Свет! Проклятый!

В горле у юноши жгло, чего никогда не бывало даже от дыма и жара в кузнице мастера Лухана. Он пошатнулся и повис, держась за стремя, пока Эгвейн не слезла с Белы и чуть ли не затолкала Перрина в седло, невзирая на его протесты. Правда, вскоре она уже сама стала цепляться на бегу рукой за стремя, придерживая юбки другой рукой, и совсем скоро он спешился, но колени его продолжали подгибаться. Перрину Пришлось подсадить девушку, чтобы заставить ее занять его место; она уже слишком устала, чтобы пререкаться с ним.

Илайас и не думал сбавлять темп. Он торопил ребят, осыпал язвительными насмешками и держался так близко к рыщущим на юге воронам, что Перрина не покидала мысль: как все обернется, стоит только одной из птиц оглянуться?

— Шевелитесь, чтоб вам сгореть! Вы что, думаете, вам придется лучше, чем тому лису, если они настигнут нас? Лису, кишки которого намотали ему на голову? — Эгвейн свесилась с седла, и ее шумно вырвало. — Вижу, вы его помните. Просто двигайтесь немного побыстрее. Вот и все. Просто немного побыстрее. Чтоб вам сгореть, мне-то думалось, что у фермерской молодежи есть выносливость. Работает весь день и всю ночь танцует. А мне так сдается, спит круглый день и спит всю ночь напролет. Переставляйте свои треклятые ноги!

Вначале путники начинали спускаться с холма, едва только последний ворон скрывался за гребнем следующего, потом уже, — когда отставшие все еще хлопали крыльями над его вершиной. Стоит только одной птице оглянуться. На востоке и западе вороны обыскивали местность, а они в это время проскакивали между ними через открытые участки. Одна птица — и все, этого хватит.

Вороны позади бегущих быстро к ним приближались. Пестрая и ее волки обходили их и подбегали ближе, не останавливаясь даже, чтобы зализать раны, но они уже получили хороший урок и вполне усвоили его — они следили и за небом. Как близко? Как долго? У волков нет такого представления о времени, как у людей, нет и причин делить день на часы. Для них хватало времен года, света и темноты. В большем нужды не было. В конце концов Перрину удалось понять, где будет на небе солнце, когда вороны, летящие сзади, нагонят людей. Он через плечо бросил взгляд на заходящее солнце и облизал губы сухим языком. Вороны нагонят их через час, может быть раньше. Через час, а до заката добрых два часа, по крайней мере два часа до полной темноты.

Мы умрем с заходом солнца, подумал Перрин, пошатываясь на бегу. Быть забитым как лисица. Он нащупал топор, затем протянул руку к праще. Она больше поможет. Хотя и немногим. Нет, немногим — против сотни воронов, сотни мечущихся стрелою мишеней, сотни вонзающихся клювов.

— Твой черед ехать верхом, Перрин, — устало произнесла Эгвейн.

— Еще немного, — задыхаясь, выдавил он. — Меня еще не на одну милю хватит.

Девушка кивнула и осталась в седле. Она точно устала. Сказать ей? Или пусть думает, что у нас все еще есть шанс спастись? Час надежды, пусть даже и отчаянной, или же час отчаяния?

Илайас снова наблюдал за ним, ничего не говоря. Он-то должен знать, но он не проронил ни слова. Перрин опять взглянул на Эгвейн и сморгнул горячие слезы. Он коснулся топора и подумал, хватит ли у него мужества. В последние минуты, когда вороны обрушатся на них, когда исчезнет последняя надежда, хватит ли у него мужества избавить ее от такой смерти, которой умер лис? Свет, дай мне сил!

Вороны впереди, казалось, разом исчезли. Перрин по-прежнему различал темные размытые облачка вдалеке, на востоке и на западе, но вот впереди... ничего. Куда они делись? Свет, если мы их перегнали...

Вдруг юношу обдало холодком, его охватило отчетливое морозное покалывание, будто посреди зимы он прыгнул в реку Винный Ручей. Мороз пробежал по коже и, казалось, унес прочь немного усталости, немного снял тупую боль в ногах и ослабил жжение в легких. И он оставил после себя... что-то.

Перрин не мог бы сказать, что именно, он просто чувствовал себя иначе. Споткнувшись, он остановился и огляделся испуганно по сторонам.

Илайас наблюдал за ним, наблюдал за обоими со слабым блеском в глазах. Он знал, что произошло, Перрин был в этом уверен, но бородач лишь наблюдал за ними.

Эгвейн натянула поводья, останавливая Белу, и неуверенно оглянулась вокруг, отчасти изумленно, отчасти с боязнью.

— Это... странно, — прошептала она. — Такое чувство, будто у меня что-то отняли.

Даже кобыла выжидающе подняла голову, ноздри ее раздавались и подрагивали, будто чуяли слабый аромат свежескошенного сена.

— Что... что это было? — спросил Перрин.

Илайас вдруг хохотнул. Он нагнулся, встряхивая плечами и упираясь ладонями в колени.

— Безопасность, вот что такое. Нам это удалось, вы, проклятые глупцы. Ни один ворон не пересечет эту границу... во всяком случае, ни один, в ком глаза Темного. Троллока пришлось бы тянуть силком, и нужно было бы что-то весьма свирепое, чтобы вынудить Мурддраала насильно гнать того туда. Айз Седай сюда тоже ни ногой. Единая Сила здесь не действует; Истинного Источника они коснуться не могут. Даже почувствовать Источник не могут, словно тот пропал. У них словно бы зуд внутри, вот как. На них трясучка нападает, как после семидневной попойки. Тут — безопасность.

Вначале, на взгляд Перрина, местность ничем не отличалась от той, по которой путники шли весь день: те же перекатывающиеся волнами холмы и увалы. Потом в траве он заметил зеленеющие ростки; их было немного, и они с трудом пробивались к свету, но все равно их оказалось больше, чем он видел где-либо еще. И сорняков среди травы росло меньше. Перрин не мог никак понять, что это такое, но было... нечто вокруг этого места. И что-то из сказанного Илайасом щекотнуло память юноши.

— Что это? — спросила Эгвейн. — Я чувствую... Что это за место? Мне оно как-то не нравится.

— Стеддинг! — рявкнул Илайас. — Вы что, никогда сказаний не слышали? Разумеется, огир здесь три тысячи с лишним лет не бывало, с самого Разлома Мира, но это именно стеддинг создал огир, а не огир создали стеддинг.

— Всего лишь легенда, — запинаясь, промолвил Перрин. В преданиях стеддинги всегда были убежищами, укрытиями, — неважно, от Айз Седай ли, или от созданий Отца Лжи.

Илайас выпрямился, если и не в полной мере посвежевший, то все же по его виду нельзя было сказать, что он бежал почти весь день.

— Ладно, пошли. Нам лучше забраться поглубже в эту легенду. Последовать за нами вороны не могут, но увидеть нас так близко от границы вполне сумеют, и их может оказаться достаточно много, чтобы следить за всей границей. Пусть уж они охотятся подальше.

Перрину хотелось остаться там, где он сейчас стоял, ноги у него подгибались и приказывали ему лечь и полежать этак с недельку. Какой бы прилив сил он ни чувствовал, хватило их ненадолго; вся усталость и ноющая боль вернулись. Юноша заставил себя сделать шаг, потом другой. Шаги давались нелегко, но он продолжал шагать. Эгвейн стегнула поводьями, пуская Белу вперед. Илайас опять перешел на экономный бег вприпрыжку, лишь изредка сменяя его на шаг, когда становилось ясно, что другим за ним не поспеть. И шел быстрым шагом.

— Почему бы нам... не остаться здесь? — задыхаясь, сказал Перрин. Он дышал через рот и выдавливал слова между глубокими неровными вздохами. — Если тут и вправду... стеддинг. Мы — в безопасности. Ни троллоков. Ни Айз Седай. Почему бы нам... просто не остаться тут... пока все не кончится? — Может быть, волки не захотят сюда прийти.

— И сколько это продлится? — Илайас глянул на парня через плечо, приподняв бровь. — А что ты станешь есть? Траву, как лошадь? Кроме того, есть и другие, кто знает об этом месте, и ничто не задержит людей, даже худших из них. А это — единственное место, где по-прежнему можно найти воду. — Обеспокоенно нахмурившись, он огляделся, бегло осматривая местность. Закончив осмотр, Илайас покачал головой и что-то тихо произнес. Перрин почувствовал, как тот зовет волков. Торопитесь. Торопитесь. — Что ж, мы рискнули выбрать из двух зол меньшее, и вороны — тоже. Идемте. Осталась всего миля-другая.

Перрин бы застонал, но нужно было беречь дыхание.

Среди низких холмов стали встречаться громадные валуны, неправильные глыбы обросшего лишайником серого камня, наполовину зарывшиеся в землю, некоторые из них размерами не уступали домам. Куманика опутывала их, и заросли низкого кустарника наполовину скрывали многие валуны. Тут и там проглядывающие среди высохших, бурых кустов куманики одинокие зеленые побеги давали знать, что тут — место особенное. Что бы ни терзало природу за его границами, оно наносило раны земле и здесь, но рана тут была не так глубока.

Вскоре путники перевалили еще через одну гряду, и у ее подножия заблестело небольшое озерцо. Любой из них мог бы перейти его вброд в два шага, но вода в озерце была чиста и прозрачна, как лист стекла: ясно виднелось песчаное дно. Даже Илайас с явным нетерпением заспешил вниз по склону.

Перрин, едва добравшись до пруда, кинулся на землю всем телом и окунул голову в воду. Мгновением позже он, отфыркиваясь, отпрянул от холода воды, которая била из глубин земли. Юноша замотал головой, с его длинных волос разлетелся дождь брызг. Эгвейн ухмыльнулась и плеснула на него водой. Глаза Перрина прояснились. Девушка нахмурилась и открыла было рот, но юноша опустил лицо обратно в воду. Никаких вопросов. Не сейчас. Никаких объяснений. Никогда. Но тихий голосок язвительно шептал ему: — Но тебе же пришлось бы это сделать, правда?

Наконец от воды ребят оторвал оклик Илайаса:

— Все хотят есть, а мне нужна помощь!

Эгвейн взялась за работу в хорошем настроении, смеясь и шутя, и они втроем занялись нехитрым ужином. Кроме сыра и сушеного мяса, ничего больше не оставалось; охотиться возможности не было. По крайней мере, еще был чай. Перрин занимался стряпней молча. Он чувствовал на себе взгляд Эгвейн, видел на ее лице волнение, но как мог избегал встречаться с нею глазами. Смех девушки смолк, шутки ее пропадали втуне, каждая более вымученная, чем предыдущая. Илайас наблюдал отстраненно, ни слова не говоря. Воцарилось молчание, и путники начали свой ужин в угрюмом настроении. На западе краснело солнце, и тени вытянулись, тонкие и длинные.

Перрин ушел в себя еще глубже. Он почти наяву слышал, как кто-то в глубине его сознания смеется над ним. Кто-то жестокий. Не Темный, нет. Перрину этого бы очень хотелось. Но это не Темный, это был он сам.

На этот раз Илайас нарушил свое правило касательно костров. Деревьев здесь не было, но он наломал сухих веток с кустов и разжег костер на огромной скальной глыбе, торчащей на склоне холма. По наслоениям сажи, которой был запачкан скол камня, Перрин заключил, что этой стоянкой, должно быть, пользовались многие поколения путешественников. Часть большой скалы, выдающаяся над ее основанием, была как-то скруглена, с трещиной на одной стороне, где неровную поверхность покрывал мох, старый и бурый. Желобки и выемки в округлой части камня, выветрившиеся за многие годы, показались Перрину необычными, но он был слишком поглощен унынием, чтобы думать о них. Однако Эгвейн, пока ела, внимательно изучала их.

— Вот это, — сказала она наконец, — с виду совсем как глаз.

Перрин моргнул — камень и вправду походил на глаз, даже под слоями сажи и копоти.

— Глаз и есть, — сказал Илайас. Он сидел спиной к костру и к скале, разглядывая окружающую местность и жуя полоску сушеного мяса, по жесткости не уступавшего подметке. — Глаз Артура Ястребиного Крыла. Глаз самого Верховного Короля. Вот к чему в итоге пришли его держава и его слава.

Он произнес это рассеянным тоном. Он даже жевал рассеянно: взгляд Илайаса и все внимание притягивали холмы.

— Артур Ястребиное Крыло! — воскликнула Эгвейн. — Вы меня разыгрываете. Да это вообще не глаз. С чего бы кому-то в голову взбрело вырезать глаз Артура Ястребиного Крыла вон там, на скале?

Илайас покосился через плечо на девушку, ворча:

— Чему вообще вас, деревенских щенят, учат?

Он хмыкнул и, выпрямившись, опять вернулся к наблюдению за холмами, но продолжил:

— Артур Пейндраг Танриал, Артур Ястребиное Крыло, Верховный Король, объединивший все земли от Великого Запустения до Моря Штормов, от Океана Арит до Айильской Пустыни, и даже кое-какие за Пустыней. Он даже послал войска по ту сторону Океана Арит. Предания гласят, что он правил всем миром, но и того, чем он и в самом деле правил, хватило бы любому человеку и без преданий. И он установил на земле мир и правосудие.

— Все равны перед законом, — произнесла Эгвейн, — и ни один человек да не поднимет руку на другого.

— Значит, сказания вы все-таки слышали, — усмехнулся Илайас сухо. — Артур Ястребиное Крыло установил мир и правосудие, но вершил он его огнем и мечом. Ребенок мог проскакать верхом от Океана Арит до Хребта Мира с мешком золота, не испытывая ни капли страха, но суд Верховного Короля был таким же безжалостным, как та скала, для любого, кто посмел бы усомниться в его власти даже просто своим существованием, или для тех, о ком лишь думали, что они станут вызовом ему. У простого люда был мир, и правосудие, и набитое брюхо, но он двадцать лет осаждал Тар Валон и назначил цену в тысячу золотых крон за голову каждой Айз Седай.

— Я думала, вы Айз Седай недолюбливаете, — сказала Эгвейн.

Илайас скривил губы в улыбке.

— Неважно, что я люблю и не люблю, девочка. Артур Ястребиное Крыло был гордым глупцом. Целительница Айз Седай спасла бы его, когда он заболел — или, как говорят некоторые, был отравлен, — но все Айз Седай, еще остававшиеся в живых, были загнаны в Сияющие Стены и всю свою Силу использовали на то, чтобы сдержать войско, от бивачных костров которого ночью стало светло как днем. Да он в любом бы случае не позволил Айз Седай приблизиться к себе. Айз Седай он ненавидел так же сильно, как и Темного.

Рот Эгвейн сжался, но когда она заговорила, то сказала лишь:

— Так какое все эти слова имеют отношение к тому, глаз это Артура Ястребиного Крыла или нет?

— Самое прямое, девочка. И вот воцарился мир, не считая происходящего за Океаном; народ радостно приветствовал его, куда бы он ни пришел, — видишь ли, люди и в самом деле любили его; при всем том человеком Король был суровым, но никогда не проявлял свою жестокость с простым народом, — ну вот он и решил, что самое время построить для себя столицу. Новый город, не связанный в памяти людской ни с какими старыми деяниями, или распрями, или соперничеством. Здесь он и стал возводить ее, в самом центре страны, ограниченной зорями, Пустыней и Запустением. Здесь, куда ни одна Айз Седай никогда не придет по доброй воле и где, окажись она тут, не сможет воспользоваться Силой. Столица, из рук которой однажды все страны получили бы мир и правосудие. Когда было провозглашено о строительстве столицы, простой люд пожертвовал достаточно денег, чтобы воздвигнуть Королю памятник. Большинство людей взирало на него как на стоящего лишь ступенькой ниже Создателя. Чуть ниже. За пять лет памятник высекли и установили. Статуя самого Ястребиного Крыла в сотню раз выше человека. Ее поставили вот здесь, и вокруг нее должен был встать город.

— Тут же нет и не было никакого города, — насмешливо заметила Эгвейн. — Если б он был, от него что-нибудь да осталось бы. Хоть что-то.

— И в самом деле не было. Артур Ястребиное Крыло умер в тот самый день, когда статуя была завершена, а его сыновья и остальные родичи сражались за то, кто из них воссядет на трон Ястребиного Крыла. Одиноко возвышалась статуя посреди этих холмов. Сыновья, племянники, кузены Короля умерли, и последние из рода Ястребиного Крыла сгинули с лика земли, — не считая, может, тех, кто отправился через Океан Арит. Были те, кто, если б мог, стер бы даже саму память о нем. Книги сжигались только из-за того, что в них упоминалось его имя. Под конец от него не осталось ничего, кроме сказаний, причем по большей части — неверных. Вот к чему пришла его слава.

Разумеется, сражения не прекратились из-за того, что Ястребиное Крыло и его родичи умерли. Ведь еще оставался трон, за который стоило сражаться и который нужно завоевать, и всякий лорд и леди, кто мог набрать солдат, стремились заполучить его. Таким было начало Войны Ста Лет. На самом деле длилась она сто двадцать три года, и правду о большей части событий той поры унесло вместе с дымом пылающих городов. Многие захватили часть страны, но никто не захватил всю ее целиком, и в какой-то из этих годов статуя была повержена. Может быть, они не вынесли сравнения себя с ним.

— Сначала вы говорили так, будто презираете его, — сказала Эгвейн, — а теперь — так, будто восхищаетесь им.

Илайас повернулся и в упор посмотрел на девушку немигающим взглядом.

— Приготовьте себе еще немного чаю, если хотите. До темноты я должен загасить костер.

Теперь Перрин ясно различал глаз даже в меркнущем свете дня. Он был больше человеческой головы и от теней, упавших на него, казался похожим на глаз ворона — жестокий, черный, безжалостный. Перрину почему-то совсем расхотелось ночевать в этом месте.