Я, как, полагаю, и большинство людей, помню свои сновидения, только если просыпаюсь в их середине. Мне снилась Тэсс, её буйная копна рыжих волос, умные зелёные глаза, тонкая, почти девичья фигура. Но это не была Тэсс Теккерей, моя жена. Нет, это была возрождённая Тэсс Лунд — имя, ушедшее в небытие много лет назад, но теперь вызванное оттуда снова актом развода.

Тэсс лежала на постели голая, и свет двух лун играл на её лице в форме сердца — надменная Луна, сопровождаемая вертлявым Триком. Кто-то лежал в постели рядом с ней, но это был не я. Но и не какой-то незнакомец, что, наверное, было бы не так беспокойно видеть. Нет, сильные смуглые руки, обвивавшие её бледную талию, принадлежали профессору Майлзу Джордану, бонвивану, уважаемому учёному, моему другу. Моему лучшему другу во всём мире.

Я рассматривал их, как бесплотная видеокамера, через окно её спальни. Спальня изменилась с тех пор, как Тэсс делила её со мной: мебель стала богаче и утончённее. Нашу старую кровать королевского размера сменило викторианское сооружение с пологом на четырёх столбиках. Полог, сшитый из страховых и пенсионных контрактов, высоко поднимался на толстых тёмных столбах, вырезанных из цельных стволов чёрного дерева.

Тэсс говорила с Кликсом своим глубоким сексуальным голосом, совершенно неожиданным в её хрупком теле. Она рассказывала ему про меня, делясь с ним моими самыми глубокими, самыми тёмными секретами — бесконечная процессия унижений, поражений и позора. Она рассказала о моём увлечении кузиной Хизер и об отвратительной сцене, которую она устроила мне на глазах у всех, когда и напился на свадьбе её брата Дугала и начал к ней приставать. Рассказала о том, как меня в возрасте тридцати четырёх лет поймали на выходе из магазина с дебильным порножурналом, который я просто не смог заставить себя показать на кассе. Рассказала о той ночи, когда меня избил грабитель на Аллее Философов позади музея, а найдя в моём бумажнике фотографию матери, заставил меня её съесть.

Кликс внимательно слушал всё, что ему рассказывала Тэсс, вещи настолько скрываемые, настолько личные, настолько приватные, что доктор Шрёдер позволил бы выдрать ему все зубы, лишь бы услышать их от меня, лежащего на его виниловой кушетке. Кликс слушал секреты, которые были мои и только мои и которые я собирался унести в могилу. Он знал теперь все закоулки моей души. Мысль о том, что он будет жить, зная обо мне такое, имея надо мной такую власть, была невыносимой…

Кликс гладил волосы Тэсс, его толстые пальцы нежно касались рыжих прядей тем же манером, как это делали когда-то мои, всё ещё тоскующие по её волосам каждый раз, как я её вижу. Мне показалось было, что он собирается посмеяться тому, что она ему рассказала, но то, что он сделал, было гораздо хуже и уязвило меня, как зубы троодона.

— Ну, ну, ладно, — сказал он своим слишком приятным баритоном, который так удачно дополнял её гортанную сексапильность. — Не беспокойся, барашек отбивной, — барашек! — его больше нет.

Внезапно моё бесплотное существо начало конденсироваться в материальное тело. Правой рукой я пробил оконное стекло; осколки изрезали кожу на костяшках в клочья, как тёрка — сыр. Я убью его…

— А? — Я потянулся к часам и сонно перебирал кнопки, пока не нашёл ту, которая отключает будильник. — Кликс? — Ответа не было. Наверное, будильник его не разбудил. Возможно, он ещё был под действием снотворной пилюли. Возможно, сам я тоже, потому что мне на мгновение померещились жёлтые глаза размером с бильярдный шар, пялящиеся на меня из темноты. Я скатился с кушетки, ощупью нашёл дверь номер один и неловко взобрался по лестнице в инструментальный купол. Я закрыл объектив колпачком и убрал резиновое кольцо, блокировавшее затвор. Крошечный купол странно искажал звуки, и мне показалось, что я услышал, как внизу хлопнула внешняя дверь и защёлкнулся замок.

Я, спотыкаясь, сбежал по лестнице вниз и вошёл в жилой модуль.

— Брэнди?

Моё сердце подпрыгнуло.

— Кликс?

— Ага.

— Мой будильник тебя разбудил?

— Не знаю. Но я не могу спать.

Я на мгновение задумался. Вероятно, я мог бы сейчас заснуть довольно легко — это снотворное было довольно мощным. Однако…

— Хочешь кофе? — спросил я, наконец.

— Ага. Только без кофеина.

— Не возражаешь, если я включу свет?

— Нет.

Я нашарил выключатель, и вспыхнул верхний свет. Его яркость резала глаза. Я прикрыл их рукой и посмотрел на Кликса. Он поочерёдно щурился то правым, то левым глазом.

— Так что решим с хетами? — спросил он. — Завтра они наверняка попросят нас взять их с собой в будущее. Что мы им ответим?

Я наполнил две кружки водой и поставил их в микроволновку.

— Я всё ещё за то, чтобы им отказать.

— Ты не прав, — сказал Кликс. В его голосе почти не слышался ямайский акцент, а между словами появились короткие паузы. — Мы должны помочь им избежать природной катастрофы, которая привела к их вымиранию.

— Послушай, — сказал я, пытаясь собрать всю свою волю в кулак. — Королевский Музей Онтарио вложил в эту экспедицию гораздо больше, чем Тиррелловский музей. Что де-факто делает меня её лидером, и, если потребуется, я воспользуюсь этими полномочиями. Мы оставим хетов здесь.

— Но мы должны взять их с собой.

— Нет, — я в раздражении повернулся к Кликсу спиной.

— Хорошо, — сказал Кликс; его голос приближался, — если ты так настойчиво возражаешь…

— Спасибо, Майлз, — я испустил вздох облегчения и сделал глубокий вдох, который меня и спас. — Спасибо, что…

Толстые пальцы сомкнулись вокруг моей шеи. Я пытался закричать, но не смог пропихнуть достаточно воздуха через пережатое горло, так что вместо крика получилось какое-то слабое хрюканье. Я попытался расцепить Кликсовы пальцы, но он был сильнее, значительно сильнее; его руки были словно клешни робота, они выжимали из меня жизнь по капле. В глазах начало темнеть, а легкие были готовы взорваться.

Я неистово крутился и изгибался. В последний момент я в отчаянии попытался перекинуть Кликса через себя, хоть и знал, что это для меня совершенно невозможно, и неожиданно у меня получилось — Кликсовы девяносто кило пролетели у меня над плечом, как будто в нём не было и сорока. Ну конечно — пониженная гравитация.

Я глотнул воздуха, и зрение потихоньку прояснилось. Адреналин разливался у меня по сосудам, нейтрализуя действие сонной пилюли. Кликс вскочил на ноги, и мы стояли друг напротив друга, уперев руки в колени. Он ударил правой, размашисто и широко, будто гризли, выхватывающий из ручья рыбину. Я отпрыгнул назад так далеко, как позволило тесное пространство жилого модуля. Моментально превратившись из медведя в тигра, Кликс присел и прыгнул, его тело столкнулось с моим и бросило меня на холодный стальной пол рядом с моей кушеткой; раздался гул полупустого водяного бака у нас под ногами. Потом он хлестнул меня по лицу, и камень в кольце, которое ему подарила Тэсс, расцарапал мне щёку.

Какой бес в него вселился? Марсианский, ясное дело. Конечно. Жёлтые глаза во тьме. Если бы будильник не разбудил меня в то время, как инопланетяне находились внутри «Стернбергера», они подчинили бы и меня, а потом воспользовались бы нашим кораблём для того, чтобы отправиться в будущее, аккуратно отрезав нас от процесса принятия решений. До смены состояния Чжуан-эффекта оставался всего тридцать один час; должно быть, хеты считали, что такое время они в наших телах высидят. Марсиане пошли ва-банк, это было ясно как день. И похоже, что единственным для меня шансом предотвратить захват «Стернбергера» было убить Майлза Джордана.

Это, однако, было легче сказать, чем сделать. Как бы я ни ненавидел его иной раз, как бы ни мечтал раскроить ему череп верным зубилом, которым я раскалывал плиты осадочных пород, я испытывал серьёзные моральные трудности с причинением вреда другому человеческому существу. Даже в порядке самообороны. Мне всегда казалось, что разумный человек скорее отреагирует на слова, чем на удары кулаков. Но Кликс, или, вернее, сидящий в нём марсианин, всех этих сомнений был лишён, что хорошо демонстрировал клочок белой пены, появившийся в уголке рта.

Он снова ударил меня по лицу, в этот раз сильнее. Хотя раньше мне такого испытывать не приходилось, я был уверен, что именно так болит сломанный нос. Кровь пропитала мне усы.

И всё же, осознал я, он не пытается меня убить. Он мог это сделать, просто выстрелив мне в спину из слонового ружья. Если один из нас не вернётся из мезозоя, это возбудит сильные подозрения. А Тэсс ещё шутила насчёт того, что живым вернётся только один, судя по тому, как мы грызёмся в последнее время. Конечно, никто в проекте не знал, что я пишу в этом дневнике, или что я рассказываю доктору Шрёдеру, а мысль о психологическом тестировании, которому так много внимания уделялось во время полётов на Луну (когда мы ещё могли себе позволить полёты на Луну) даже не приходила в голову тем, кто формировал команды для палеонтологических раскопок. Палеонтологи уходят в поле на многие недели, и никто даже не почешется выяснить, смогут ли ужиться вместе данные конкретные люди.

Понимал ли что-либо из этого марсианин, я сказать не могу, но он определённо хотел меня обездвижить, чтобы в меня мог вселиться его сородич. А это нечто такое, для чего два раза в жизни — уже слишком много. Страх и отвращение к этой процедуре придали мне сил. Я потянулся назад, ухватил Кликсово кресло-кушетку за подставку для ног и энергично повернул его на поворотном основании, ударив подлокотником ему по голове. Подлокотник был мягкий, но Кликс, в своей безалаберной манере, оставил плечевой ремень висеть на нём, и его алюминиевая застёжка рассекла ему кожу на верхней части уха. Удар дезориентировал его достаточно, чтобы я смог его повалить. Я вскочил на ноги и отпрыгнул так, чтобы массивная кушетка оказалась между нами.

Он пытался обмануть меня, делая вид, что хочет броситься то вправо, то влево, и я заметил, что он делает это как-то неуклюже: для того, чтобы повернуться, он переступает ногами вместо того, чтобы повернуть только туловище вокруг талии. Похоже, что хеты ещё не овладели всеми тонкостями управления человеческим телом.

Мы сделали в тесном помещении несколько оборотов; я всё время поворачивал кушетку так, чтобы мы находились у её торцов. Не знаю, были ли мои опасения обоснованы, но я боялся, что если мы будем долго вертеться против часовой стрелки, то чёртова штука вывинтится из своего основания.

Пробегая мимо лабораторного стола, я схватил с него минералогические весы и запустил Кликсу в голову. Если бы он действовал по собственной воле, то легко бы уклонился, но хет, похоже, не знал, какой мускул задействовать. К тому времени, как он отклонили Кликсову голову в сторону, было уже поздно — тяжёлая станина ударила его в лоб чуть выше сросшейся брови. Он заорал от боли; из раны хлынула кровь, которая, как я надеялся, зальёт ему глаза.

Чёрта с два. В ране появился тонкий слой фосфоресцирующего синего желе и остановил кровь. У меня кончались идеи, не говоря уж о выносливости. Моё сердце трепыхалось на пределе, и начинали подкашиваться ноги.

Это был мой единственный шанс. Сильным толчком я закрутил кушетку вокруг оси, а сам прыгнул через комнату так далеко, как смог. Кликс развернулся ко мне, снова по-медвежьи размахивая своими длинными руками. Наконец, он решил, что загнал меня в угол там, где прямая внутренняя стена соединялась с закруглённой внешней. Он стоял, растопырив руки и раздвинув ноги, чтобы не дать мне проскочить мимо него. Это был тот самый момент. Мой шанс, моя последняя надежда. Я ринулся прямо на него и так сильно, как только смог, ударил его коленом в пах, все свои силы и всю кинетическую энергию направив на то, чтобы вогнать его тестикулы внутрь его тела.

Кликс сложился вдвое; его кулаки, двигаясь сообразно с человеческим инстинктом, а не командами хета, метнулись на защиту уязвимых мест от дальнейших атак. В то короткое время, в течение которого хет восстанавливал управление своим биологическим транспортным средством, я сделал финальный ход. Я схватил слоновье ружьё оттуда, где Кликс его оставил в последний раз — прислонённым к тумбочке под микроволновкой — и огрел его стальным дулом Кликса по затылку. Несколько секунд он стоял неподвижно, а потом мешком свалился на пол; возможно, мёртвый, но определённо без сознания. Я подозревал, что если Кликс пережил удар, а в этом уверенности не было, то хету понадобятся какие-то минуты, если не секунды, чтобы вернуть свою биомашину в чувство.

Я кинулся к медицинскому холодильнику, подвешенному между дверями номер два и три. Нас, разумеется, снабдили полным комплектом медикаментов, поскольку никто не знал, что мы можем подхватить в мезозое. Я туда не часто заглядывал, но к счастью, лекарства были разложены в соответствии со своим действием. Вглядываясь сквозь облако пара, производимого в холодном воздухе моим собственным дыханием, я бегло просмотрел ярлыки. Анальгетики, антибиотики, антигистамины. Вот! Антивирусные агенты. В этом отделении было несколько ампул, но я схватил ампулу пара-22-рибавирина, более известного как «избавление» — чудодейственное лекарство против СПИДа.

Я проткнул резиновый колпачок иглой шприца и втянул белесую жидкость. Я знал, как пользоваться шприцем, по работе в лаборатории сравнительной анатомии, но я никогда — перед глазами на мгновение мелькнуло искажённое болью лицо отца — никогда не делал инъекцию человеку. Я бросился к Кликсу, топоча ботинками по стальному полу, и склонился над его лежащим грудой телом. Он дышал, но медленно и неглубоко — жизнь, похоже, угасала в нём. Я с усилием проткнул иглой стенку его правой сонной артерии, вдавил плунжер, а потом, не отрывая от Кликса взгляда, сам свалился на пол, привалившись спиной к двери, ведущей в гараж, и чувствуя, как нарастает и пульсирует боль в сломанном носу.

Прошло какое-то время — не имею представления, сколько именно, но, наконец, из виска Кликса выступило небольшое количество голубого желе. С ним что-то было не так. Оно не подрагивало, как хеты, которых я видел ранее, и оно не светилось. Я повернул Кликса так, чтобы было видно его исцарапанное лицо. На одном глазу веко было заблокировано запекшейся кровью, но другое на несколько секунд открылось, и он произнёс хриплым шёпотом:

— Ах вы твари…

Я взял оранжевый мешок для мусора и ложку и, тщательно следя за тем, чтобы не коснуться, соскрёб в мешок всё выступившее желе. Не больше двух столовых ложек. Остальному, как я наделся, мёртвому или умирающему, суждено было остаться внутри Кликса до тех пор, пока его собственные антитела и белые кровяные тельца не разберутся с ним, как с любым другим неактивным вирусным материалом.

Я засунул мешок в металлический ящик, спустился по пандусу к внешней двери и забросил ящик так далеко, как позволила пониженная гравитация. Он улетел на потрескавшуюся поверхность грязевой равнины, и в лунном свете я видел, как он дважды подпрыгнул после удара оземь.

Я вернулся к медицинскому холодильнику, наполнил «избавлением» ещё один шприц и вкатил дозу себе — чисто на всякий случай. Потом я открыл стоящую на холодильнике аптечку и достал большой марлевый тампон. Я плотно прижал его к лицу, доковылял до своей кушетки и лег на спину; от любого движения голову пронзали кинжалы боли. Я надеялся и молился, чтобы Кликс выкарабкался.