ГЛАВА 6

***

– Они и впрямь так делают? – в хриплом голосе Скарпы прозвучала алчность.

– Таков древний обычай, лорд Скарпа, – смиренным голосом, не подымая глаз, ответила Элана, ехавшая рядом с ним по раскисшей тропе. – Впрочем, император Сарабиан намеревается отменить его.

– Он будет восстановлен немедля после моей коронации! – Глаза Скарпы ярко заблестели. – Это наилучший способ выражать почтение.

Скарпа был обряжен в старый плащ из пурпурного бархата, вытертый до блеска. Этот плащ он перебросил через плечо в гротескном подражании императорской мантии и с каждой произнесенной фразой принимал картинные позы – одну нелепее другой.

– Как тебе будет угодно, лорд Скарпа. – Элане было невероятно скучно по многу раз возвращаться к одним и тем же вещам, но это отвлекало Скарпу, а когда его внимание было целиком и полностью поглощено обычаями и церемониями императорского двора в Материоне, он не измышлял новых мучений для своих пленниц.

– Опиши-ка его еще раз, – приказал он. – Я должен точно знать, как нужно исполнять это приветствие – чтобы наказывать тех, кто ошибется.

Элана вздохнула.

– При приближении персоны императора придворные опускаются на колени…

– На оба колена?

– Да, лорд Скарпа.

– Превосходно! Превосходно! – Его лицо сияло от восторга. – Продолжай.

– Затем, когда император проходит мимо них, они наклоняются вперед, опираются ладонями о пол и прикасаются лбами к полу.

– Великолепно! – Он вдруг хихикнул, и этот визгливый, почти девчоночий смешок изумил Элану. Она искоса, украдкой взглянула на Скарпу. Его лицо искажала гримаса какого-то нечистого восторга. Затем его глаза расширились, и на лице появилось вдохновенное, почти религиозное выражение. – И тамульцы, которые правят миром, будут покорны мне! – Он произнес эти слова звучным голосом опытного декламатора. – Вся власть будет в моих руках! Я буду править всем миром, и смерть тому, кто посмеет не покориться мне!

Элана содрогнулась, глядя на беснующегося безумца.

И когда влажная тьма опустилась на лагерь, разбитый в недрах джунглей, Скарпа опять пришел к ней, влекомый жаждой, которой он не в силах был противостоять. Это было омерзительно, но Элана очень быстро поняла, что знание в подробностях придворных церемоний дает ей огромную власть над этим человеком. Его жажда была безгранична, и только она одна могла утолить ее. Она прочно держалась за эту власть, черпая из нее силу и уверенность, буквально смакуя ее, в то время как Крегер и остальные сторонились их со страхом и отвращением.

– Девять жен, говоришь? – В голосе Скарпы прозвучала почти мольба. – Почему не девяносто? Не девятьсот?

– Таков обычай, лорд Скарпа. Причина его очевидна.

– О да, конечно, конечно! – Скарпа впал в угрюмую задумчивость. – У меня их будет девять тысяч! – объявил он. – И каждая новая желаннее предыдущей! А когда я натешусь с ними, я отдам их моим верным солдатам! Пусть ни одна женщина не посмеет и помыслить, что мои милости хоть на йоту возвеличивают ее! Все женщины – шлюхи! Я буду покупать их и выбрасывать, когда они мне наскучат! – Выпучив безумные глаза, он уставился на костер. Блики пламени, отражавшиеся в этих глазах, казалось, кипели, подобно жившему в их глубине безумию.

Затем Скарпа наклонился к Элане, доверительно положив руку ей на плечо.

– Я вижу то, чего не видят другие по своей тупости, – проговорил он. – Другие смотрят, но не видят – а я вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре – все до единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу укрыться от их глаз – они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят, прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые, развратные – они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза – такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их ненависти, – их глаза следят за мной, следят, следят. – Голос Скарпы становился все тише и тише. – И все говорят, говорят, прикрывая ладонями рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за мной повсюду, где бы я ни был, – везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя – «С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль. С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. – Его глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и бороде белели клочки пены. – Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах – я помню этот запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… – Тут его глаза наполнились ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. – Нет, мамочка, нет! – проскулил он. – Я этого не делал! Это Сильби! Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не надо в темноту! Не надо!

Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим эхом.

Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.

***

Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации – расцвета, питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.

Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей, сделав его более или менее пригодным для обитания.

Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах. Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он зарычал на Скарпу по-стирикски – а этот язык был как нельзя лучше приспособлен для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски, однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы. Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его появления на свет.

Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов – и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец, все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.

– Теперь ты понял? – грозно осведомился он, говоря на сей раз по-тамульски.

– Да! Да, отец! Да! – пронзительно вопил Скарпа. – Прекрати это! Умоляю!

Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и корчиться, затем поднял посох.

– Ты здесь не хозяин, – провозгласил он. – Ты – безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом. Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней – или недель – тело начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе это. – И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему от пота отпрыску.

– Приношу вам свои извинения, ваше величество, – сказал он. – Это не входило в мои намерения.

– А что же входило в твои намерения, Заласта? – холодно спросила она.

– Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы, вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда попытается сделать это снова.

– Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само похищение – твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?

Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.

– Это было необходимо, – сказал он.

– Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее полюбить тебя.

– Существуют и другие соображения, Элана, – с печалью в голосе ответил Заласта. – Прошу тебя, возьми свою служанку и ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.

– В тюрьму, я полагаю?

Заласта вздохнул.

– Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.

– Моим мучениям, как ты выражаешься, придет конец, когда я вернусь к мужу и дочери.

– Будем надеяться, что это случится очень скоро. Впрочем, все в руках принца Спархока. Все, что он должен делать, – это следовать нашим указаниям. Ваше жилище недалеко отсюда. Идите за мной.

Он провел их к стоявшему неподалеку дому и отпер дверь.

Тюрьма оказалась почти роскошной – множество покоев, где были и несколько спален, и столовая, и большая гостиная, и даже кухня. Дом явно принадлежал когда-то знатному человеку, и, хотя верхние этажи давно рухнули, комнаты нижнего этажа, потолки которых поддерживались большими прочными арками, остались целы и невредимы. Обстановка в комнатах была богатая, хотя и разнокалиберная, полы выстланы коврами, окна, забранные железными решетками, – Элана заметила, что их поставили совсем недавно, – были задернуты занавесями.

В огромных очагах жарко трещало пламя – не столько для того, чтобы защититься от арджунской зимы, и без того не слишком холодной, сколько для того, чтобы просушить комнаты, насыщенные почти тысячелетней заплесневелой сыростью. На кроватях сверкало чистотой белье под ткаными покрывалами арджунской работы, но самое главное, что было в этих покоях, – огромная мыльня с большой мраморной ванной, встроенной в пол. Взгляд Эланы был неотрывно устремлен на эту роскошь. Ее внимание было так поглощено ванной, что она едва слышала извинения Заласты. После нескольких ее ответов невпопад стирик понял, что его дальнейшее присутствие здесь нежелательно и, вежливо попрощавшись, удалился.

– Алиэн, дорогая, – мечтательным голосом проговорила Элана, – это ведь большая ванна, и мы вдвоем легко уместимся в ней, как ты полагаешь?

Алиэн тоже не сводила с ванны неприкрыто алчного взгляда.

– Запросто, ваше величество, – отозвалась она.

– Как по-твоему, долго нам придется греть воду, чтобы наполнить эту ванну?

– В кухне полно больших горшков и кастрюль, моя королева, – ответила кроткая девушка, – и во всех очагах разведен огонь. Мы справимся с этим очень быстро.

– Замечательно! – с воодушевлением воскликнула Элана. – Почему бы нам не приступить к делу?

***

– Собственно говоря, Заласта, кто такой Клааль? – спросила Элана несколько дней спустя, когда стирик заглянул к ним с визитом. Заласта частенько навещал их в темнице, словно его посещения в какой-то мере уменьшали его вину, и все время вел долгие, зачастую бессвязные разговоры, которые порой открывали Элане куда больше, чем хотелось бы Заласте.

– Клааль – вечное существо, – ответил он. Элана мимоходом отметила, что сильный акцент, который так раздражал ее в первые дни знакомства с Заластой в Сарсосе, сейчас словно испарился. Еще одна из его уловок, заключила она. – Клааль куда более вечен, нежели все боги этого мира. Он каким-то образом связан с Беллиомом. Они – соперничающие друг с другом первоэлементы или что-то в этом роде. Я был слегка рассеян, когда Киргон растолковывал мне сущность связи между ними, так что я не вполне понял его объяснения.

– Могу себе представить, – пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.

– Как бы то ни было, – продолжал Заласта, – Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим – он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.

– Это была идея сэра Улафа, – сказала Элана. – Улаф хорошо разбирается в троллях.

– Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе – припрятать, так сказать, на черный день – и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, – хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом – извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него, а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. – Заласта осторожно огляделся. – Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.

– Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, – солгала Элана, – но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.

– Тебе все известно, не так ли, Элана? – пробормотал Заласта. – И откуда только ты все это узнала?

– Я не вольна говорить об этом, – ответила она.

– Ну да это неважно, – рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. – Как поживает Сефрения?

– Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.

– Я потерял голову, – признался Заласта. – Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.

– Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.

– А ты, Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? – с упреком спросил Заласта.

– Нет, – признала Элана, – думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.

– Возможно, – отозвался он и тяжело вздохнул. – Но этого мы никогда не узнаем, верно?

– Никогда. Сейчас уже слишком поздно.

***

– Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, – негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. – Стекольщик, видно, был неловок.

– Откуда тебе все это известно, Алиэн? – спросила Элана.

– Мой отец в молодости был учеником стекольщика, – отвечала кареглазая девушка. – Он всегда чинил окна в нашей деревне. – Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. – Мне придется действовать очень осторожно, – продолжала она, сосредоточенно хмурясь, – но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.

– Ты просто сокровище, Алиэн! – воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.

– Осторожнее, госпожа моя! – в испуге вскрикнула Алиэн. – Кочерга!..

Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.

На следующий день после разговора с Заластой она увидела, как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.

– Ты должен покончить с этим, отец, – настойчиво говорил Скарпа. – Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.

– Пусть их, – кратко ответил Заласта.

– О нет, отец, – отозвался Скарпа своим звучным театральным голосом, – этого нам никак нельзя допускать. Эти люди – животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок, они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее своими душевными страданиями.

– Тебе этого не понять, Скарпа, – огрызнулся Заласта. – Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.

– Ошибаешься, Заласта, – резко сказал Скарпа. – Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.

Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой, проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал остатки вина и звучно рыгнул.

– Пр-ршу пр-рщенья, – пьяно промямлил он, пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.

Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно не придавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегера иначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.

– Все напрасно, Скарпа, – со стоном проговорил Заласта. – Я связался с больными, с отступниками, с безумцами – и все напрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Но теперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.

Глаза Скарпы сузились.

– Так пусть умрет, – грубо бросил он. – Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины – такой же товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера – как, по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие, полные, верно, Крегер?

Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.

– Не понимаю, с какой стати ты так держишься за Сефрению? – Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. – Сефрения теперь – всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз, что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? – Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренное рычание. – Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратит времени на телячьи нежности, – продолжал Скарпа. – Он просто получает что ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, как привыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал из нее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой – или, еще хуже, выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства на выродка. – Скарпа презрительно фыркнул. – Она ничем не лучше моей матери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. Лицо Заласты исказилось.

– Лучше бы мне увидеть ее мертвой! – почти провыл он, запрокинув голову.

Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.

– Так убей ее, отец! – прошипел он. – Ты же знаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить. Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебе верна. – Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечо отца. – Убей ее, отец, – убежденно повторил он. – По крайней мере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будет чистой.

Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинными ногтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.

Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.

– Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, – заметил он.

Скарпа окинул его острым взглядом.

– Неплохо, Крегер, очень неплохо, – пробормотал он. – Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.

– Я много упражнялся, – пожал плечами Крегер. – Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах – или снова не завязал узлом твои кишки.

– У него бы ничего не вышло, – ухмыльнулся Скарпа. – Я ведь и сам неплохой маг, и я отлично знаю, что для заклинаний нужна ясная голова. Я все время удерживал его в состоянии бешенства. Он не сумел бы и паутины разорвать заклинанием. Будем надеяться, что он и впрямь прикончит Сефрению. Спархока это приведет в неслыханную ярость, не говоря уж о том, что, увидев, как его большая любовь превратилась в груду мертвечины, Заласта сам охотно перережет себе горло.

– Ты, видно, крепко его ненавидишь.

– А ты, Крегер, на моем месте не возненавидел бы? Он мог бы забрать меня с собой еще когда я был ребенком – но нет, он предпочитал изредка навещать меня и показывать, что такое быть стириком, а потом уходил один, оставляя меня на растерзание шлюхам. Если у него недостанет духу самому перерезать себе горло, я с великой охотой помогу ему. – Глаза Скарпы блестели, он широко улыбался. – Где твой бочонок, Крегер? Сейчас я бы не прочь напиться.

И он засмеялся кудахтающим сумасшедшим смехом, в котором не было ни проблеска разума.

***

– Все бесполезно! – воскликнула Элана, отшвырнув расческу с такой силой, что та пролетела через всю комнату. – Смотри, что они сотворили с моими волосами!

Она закрыла лицо руками и бурно разрыдалась.

– Все не так страшно, моя госпожа, – мягко проговорила Алиэн. – Вот так причесываются в Каммории. – Она подхватила волну светлых волос Эланы на правой половине головы и перебросила ее через макушку. – Видите? Все места, где срезаны волосы, оказываются прикрыты, да и выглядит весьма нарядно.

Элана с надеждой взглянула в зеркало.

– Действительно неплохо, – признала она.

– А если мы прикрепим за правым ухом цветок, вы будете просто ослепительны.

– Алиэн, ты настоящее сокровище! – воскликнула счастливая королева. – Что бы я без тебя делала?

Они провозились почти час, однако все следы безжалостного ножа, срезавшего пряди с головы Эланы, были прикрыты, и Элана почувствовала, что ее достоинство в какой-то мере восстановлено.

Однако в тот же вечер к ним заявился Крегер. Он стоял в дверном проеме, пошатываясь, с осоловелыми глазами, и по лицу его бродила пьяная ухмылка.

– Время жатвы, Элана! – провозгласил он, вытаскивая кинжал. – Мне опять понадобился твой локон.

Небо оставалось пасмурным, хотя до сих пор, по счастью, обходилось без дождя. Однако сильный ветер, дувший с Миккейского залива, дышал промозглой сыростью, а потому они ехали, потеснее запахнувшись в плащи. Несмотря на убежденность Халэда, что спешить им никуда не следует, Берит был снедаем нетерпением. Он хорошо понимал, что их миссия – всего лишь часть гигантского, сложного плана, однако впереди, и все они знали это, проступала неясно, но грозно решающая схватка, и Берит ни за что на свете не хотел бы на нее опоздать.

– Как ты сумел запастись таким терпением? – спросил он у Халэда как-то в середине дня, когда ветер с моря стал особенно сырым и промозглым.

– Я же крестьянин, Спархок, – отвечал Халэд, почесывая черную бородку. – Когда ждешь урожая, привыкаешь к тому, что ничто не меняется за одну ночь.

– Мне, кажется, никогда и в голову не приходило, как это можно сидеть сложа руки и ждать, покуда что-то там прорастет.

– Крестьянину не очень-то удается сидеть сложа руки, – сказал Халэд. – Дел всегда больше, чем часов в сутках, а уж если все наскучит, можно следить за небом. Одна засуха либо ливень с градом могут уничтожить год тяжкого труда.

– И это я тоже как-то упустил из виду. – Берит глубоко задумался. – Вот, значит, почему ты так хорошо умеешь предсказывать погоду!

– Да, это помогает.

– Однако дело ведь не только в этом. Ты всегда знаешь все обо всем, что творится вокруг. Когда мы были на плоту, ты тотчас же чувствовал малейшую перемену в его движении.

– Это зовется «внимание к мелочам», мой лорд. Мир вокруг тебя просто вопит без перерыва о том, что происходит или вот-вот произойдет, но большинство людей его попросту не слышит. Меня это всегда поражало. Я не могу понять, как это тебе удается так многого не замечать.

Берит почувствовал себя слегка задетым.

– Хорошо, и что же такого мир вопит тебе сейчас, а я не слышу?

– Он твердит, что надо бы нам на ночь отыскать пристанище понадежнее. Идет буря.

– С чего ты это взял? Халэд указал на залив.

– Видишь этих чаек?

– Ну да. И что из того?

Халэд выразительно вздохнул.

– Что едят чайки, мой лорд?

– Да все что угодно – по большей части рыбу.

– Тогда почему они летят от моря? Ведь на суше они вряд ли отыщут много рыбы. Они увидели в заливе что-то, что очень им не понравилось, и теперь удирают подальше от него. Единственное, что может напугать морскую чайку, – ветер и высокие волны, которые он подымает. В открытом море шторм, и он идет сюда. Вот о чем вопит сейчас весь мир.

– Значит, это попросту здравый смысл, и ничего более?

– Многое на свете, Спархок, – попросту здравый смысл и опыт. – Халэд слегка усмехнулся. – Я чую, что Крегеров стирик все еще наблюдает за нами. Если он так же невнимателен, как и ты, мой лорд, его ждет веселенькая ночка.

Берит ухмыльнулся с некоторым злорадством.

– Знаешь, – сказал он, – отчего-то мне его совсем не жаль.

***

Это была уже не деревня, но и не вполне город. Во-первых, здесь было три улицы и, во-вторых, по меньшей мере шесть домов в несколько этажей. В уличной грязи привольно копошились свиньи. Дома были выстроены по большей части из бревен и крыты соломой. На улице, которую можно было счесть главной, располагался трактир – внушительного вида строение, у которого стояла пара потрепанных повозок с выпряженными унылыми мулами. Улаф осадил заморенную клячу, которую они купили в рыбацкой деревушке.

– Как ты считаешь? – обратился он к своему другу.

– Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь, – отозвался Тиниен.

– Ну так пойдем и снимем комнату на ночь, – предложил Улаф. – Все равно день уже клонится к закату, а мне осточертело спать на голой земле. Кроме того, я бы не прочь вымыться.

Тиниен покосился на четко очерченные пики Тамульских гор, проступавшие в нескольких лигах к западу.

– Мне бы очень не хотелось заставлять троллей ждать, Улаф, – с притворной серьезностью заметил он.

– Так ведь мы не назначали им встречи. Тролли все равно ничего не заметят. У них весьма приблизительное чувство времени.

Они въехали во двор трактира, оставили коней у коновязи возле конюшни и вошли в трактир.

– Нам нужна комната, – сказал Улаф трактирщику по-тамульски, с сильным акцентом.

Трактирщик, низенький, хитрого вида человечек, окинул их быстрым оценивающим взглядом, сразу отметив остатки обмундирования, составлявшие большую часть их одежды. Лицо его отвердело. Солдат в таких городках зачастую встречают неприветливо, и тому есть множество веских причин.

– Ну, не зна-аю, – протянул он тонким монотонным голосом. – У нас сейчас самое горячее время…

– Это поздней-то осенью? – скептически осведомился Тиниен. – Именно так у вас и выглядит самое горячее время?

– Ну-у… всякий час прибывают возчики. Улаф взглянул за спину трактирщика, в дымную, с низким потолком пивную.

– Я насчитал троих, – холодно заметил он.

– Скоро приедут еще, – торопливо пояснил трактирщик.

– Ну разумеется, – с сарказмом согласился Тиниен, – но их-то еще нет, а мы уже здесь, и у нас есть деньги. Может, хочешь побиться об заклад на то, появится ли здесь к полуночи еще одна повозка?

– Капрал, – сказал Улаф, – да он попросту не хочет иметь дела с парой отставных ветеранов. Пойдем-ка поболтаем с местным комиссаром. Уверен, ему будет крайне интересно послушать, как этот парень принимает солдат его императорского величества.

– Я верный подданный его императорского величества, – поспешно заверил трактирщик, – и для меня большая честь принять в своем трактире храбрых ветеранов его армии…

– Сколько? – перебил его Тиниен.

– Э-э… полукрона?

– Он, сдается, не слишком уверен, а, сержант? – обратился Тиниен к своему другу и снова повернулся к трактирщику. – Парень, ты неверно нас понял. Мы не собираемся покупать у тебя комнату. Мы просто хотим снять ее на одну ночь.

Улаф тяжело воззрился на маленького перепуганного тамульца.

– Восемь грошей, – объявил он не терпящим возражений голосом.

– Восемь? – пронзительным голосом переспросил трактирщик.

– Либо соглашайся, либо нет – и хватит трепаться. Нам еще нужно отыскать комиссара, пока не стемнеет.

– Суровый вы человек, сержант.

– Так ведь тебе никто и не обещал, что жить будет легко и весело. – Улаф отсчитал несколько монеток и позвенел ими на ладони. – Так берешь или нет?

Трактирщик мгновение терзался мучительными раздумьями, потом все же с явной неохотой взял деньги.

– Ты лишил меня развлечения, – посетовал Тиниен, когда они возвращались к конюшне, чтобы позаботиться о лошадях.

– Меня замучила жажда, – пожал плечами Улаф. – Кроме того, пара бывших солдат наверняка заранее знала бы, сколько они склонны заплатить, верно ведь? – Улаф поскреб подбородок. – Может быть, сэр Герда не стал бы возражать, чтобы я сбрил его бороду? Она ужасно чешется.

– Улаф, это же не его лицо, а твое. Его просто изменили, чтобы ты стал похож на сэра Герду.

– Это так, но когда дамы будут возвращать нам изначальный облик, это лицо будет образцом для сэра Герды, и, когда они закончат, он окажется с обритой физиономией. Ему это может не понравиться.

Они расседлали коней, поставили их в стойла и отправились в пивную. Тамульские питейные заведения резко отличались от эленийских. Столы здесь были намного ниже, зал обогревал не камин, а изразцовая печь – впрочем, дымила она не хуже камина. Вино подавали в изящных чашечках, а пиво – в дешевых оловянных кружках. Пахли они, однако, почти одинаково.

Улаф и Тиниен приступили ко второй кружке, когда в зале появился чиновного вида тамулец в шерстяной мантии, покрытой пятнами от еды. Он направился прямиком к их столу.

– Я бы хотел взглянуть на ваши отпускные свидетельства, если не возражаете, – высокомерно объявил он.

– А если возражаем? – осведомился Улаф.

– Что? – чиновник заморгал.

– Ты сказал – «если не возражаете». Что, если мы возражаем?

– Я имею право требовать у вас эти бумаги.

– Что ж ты тогда просишь? – Улаф запустил руку под красную форменную куртку и достал оттуда измятые бумаги. – В нашем полку те, кто имел право приказывать, никогда не просили.

Тамулец прочел отпускные свидетельства, которыми Тиниена и Улафа снабдил Оскайн в добавление к их маскировке.

– Бумаги как будто в порядке, – заметил он примирительным тоном. – Простите, что я был так резок. Нам было велено посматривать, не появятся ли дезертиры – из-за всех этих беспорядков, вы же понимаете. Едва только в воздухе запахнет войной, армия сразу становится малопривлекательным местом. – Он окинул их глубокомысленным взглядом. – Я вижу, ваш полк стоял в Материоне. Тиниен кивнул:

– Это была неплохая служба – только вот все время приходилось наводить глянец да терпеть проверки. Присаживайтесь, комиссар.

Тамулец слабо усмехнулся.

– Увы, капрал, всего лишь младший комиссар. Эта дыра не заслуживает того, чтобы здесь торчал комиссар. – Он опустился на стул. – Куда вы направляетесь, парни?

– Домой, – ответил Улаф, – в город Верел, что в Даконии.

– Простите мои слова, сержант, но вы не слишком-то похожи на дакита. Улаф пожал плечами.

– Я пошел в родню по материнской линии. Моя мать родилась в Астеле. Скажите-ка, младший комиссар, много ли времени мы сэкономим, если напрямик через Тамульские горы двинемся к Супаль? Мы думали устроиться там на какое-нибудь торговое судно, пересечь Арджунское море до Тианы и оттуда верхами доехать до Сэйраса. А там до Верела рукой подать.

– Я бы не советовал вам, друзья мои, углубляться в Тамульские горы.

– Бури? – спросил Тиниен.

– В это время года они неизбежны, капрал, однако в последнее время мы получили оттуда несколько тревожных донесений. Похоже на то, что медведи там, в горах, размножились, как кролики. Всякий путник, кто за последние пару недель приходил сюда с гор, сообщал об этих тварях. По счастью, всем удалось уйти целыми и невредимыми.

– Медведи, говорите вы? Тамулец усмехнулся.

– Это мой перевод. Невежественные крестьяне употребляют слово «чудища», но мы-то с вами знаем, как зовется большая мохнатая тварь, которая живет в горах.

– Эти крестьяне – нервный народец! – хохотнул Улаф, осушая кружку. – Помню, как-то были мы на учениях и к нам прибежал крестьянин, вопя, что за ним гонится стая волков. Мы отправились глянуть что к чему – и обнаружили одну-единственную лису. Размеры и количество диких тварей, которых способен увидеть крестьянин, видимо, растет с каждым часом.

– Или с каждой кружкой пива, – вставил Тиниен.

Они еще поболтали с чиновником, который был уже сама любезность. Наконец он пожелал им доброго пути и удалился.

– Что ж, – сказал Улаф, – приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.

– Но ведь троллей вели их боги, Улаф, – напомнил Тиниен.

– Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! – рассмеялся Улаф. – У них довольно слабое чувство направления – быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.

– И какие же?

– Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.

***

Это был один из тех кратких и яростных шквалов поздней осени, которые налетают словно ниоткуда. Халэд сразу отказался от мысли искать убежище в соляных болотах и направился на берег. В мелкой бухточке он нашел то, что искал, – груду плавника. Пара часов усердной работы – и у них было прочное, даже уютное укрытие подветренной стороны плавника.

Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.

Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.

– Ты всегда меня удивляешь, Халэд, – заметил Берит. – Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?

– Так всегда бывает, – пожал плечами Халэд. – Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. – Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. – Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, – это настоящее везение, уж можешь мне поверить.

Он поднялся и подошел к выходу.

– Ну и ветер, – заметил он и протянул руки к огню. – Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.

– О да, – с удовольствием поддакнул Берит. – Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. – Он ухмыльнулся.

– Мне тоже, – ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было:

– Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?

– Ни о чем особенном, – ответил Берит. – Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.

– Какое горе, а?

– Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.

– Он придет сегодня? Берит покачал головой.

– Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?

Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.

– Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.

– Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, – хихикнул Берит.

– Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.

– Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.

– Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.

***

Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.

– Как ты полагаешь?.. – спросил Берит.

– Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь – это в порядке вещей. – Халэд задумчиво поглядел на друга. – Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?

– Разумеется нет.

– Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься – Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.

– И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.

– Дозволяешь?

– Кажется, я неверно выразился.

– Да, мне тоже так кажется.

***

– В Материоне для нас стало чересчур жарко, – сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. – Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.

Человек с жестким лицом рассмеялся.

– Еще бы! – сказал он. – Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.

Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены – не спрашивая, откуда оно взялось.

– Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, – Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. – Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. – Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену – зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. – Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.

Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.

– Это, кажется, локабер? – спросил он.

Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.

– По-моему, у локабера обычно рукоять длиннее, – заметил Ордей.

– Он не помещался у меня под рубахой, – проворчал Бевьер, – вот я и обрубил рукоять на пару футов. Так даже удобнее – если рубить им без перерыва. На вопли и кровь мне наплевать, так что я доволен.

Ордей содрогнулся и слегка позеленел.

– В жизни не видывал более гнусного оружия, – сознался он.

– Потому-то оно мне и нравится, – пояснил Бевьер.

Ордей перевел взгляд на Кааладора.

– Чем же ты и твои друзья подумываете заняться, Эзек? – спросил он.

– Мы хотели бы попробовать себя в разбое на большой дороге, – ответил Кааладор. – Свежий воздух, физические упражнения, здоровая пища и никаких полицейских в округе – что-то в этом роде. За наши головы назначили солидную цену, а сейчас, когда император разогнал министерство внутренних дел, полицейскую работу возложили на атанов. Тебе известно, что атана невозможно подкупить?

Ордей мрачно кивнул.

– Ну да, еще бы, – сказал он. – Это просто ужасно. – Прищурясь, он зорко глянул на «Эзека», средних лет дэйранца. – Почему бы тебе, Эзек, не описать мне Кааладора? Не то чтобы я усомнился в твоих словах – просто все сейчас пошло наперекосяк, и все полицейские, которым мы платили, отправились либо в тюрьму, либо на плаху, так что нам приходится соблюдать осторожность.

– Меня это нисколько не оскорбляет, Ордей, – заверил Кааладор. – Я и сам бы не стал доверять человеку, который не соблюдает осторожность. Кааладор – каммориец, с курчавыми волосами и красным лицом. Человек он плотный – широкие плечи, толстая шея и брюшко.

Ордей хитро сощурился.

– Что именно он тебе сказал? Повтори слово в слово.

– Стал-быть, так, господин хороший, – начал Кааладор, чрезмерно подчеркивая простонародный выговор, – старина Кааладор, такое дело, сказывал нам покалякать с парнем по имени Ордей – энтот, стал-быть, Ордей прям до потрохов знает всю тутошнюю воровскую братию.

Ордей рассмеялся, явно вздохнув с облегчением.

– Да уж, это точно был Кааладор, – сказал он. – Ты еще и двух слов не сказал, а я уже понял, что ты говоришь правду.

– Говор у него своеобразный, – согласился Кааладор. – Впрочем, он не так глуп, как кажется. Келтэн прикрыл ладонью усмешку.

– Верно сказано, шоб мне сдохнуть, – согласился Ордей, подражая простонародному говору. – Боюсь только, Эзек, что разбой на большой дороге здесь окажется делом не слишком прибыльным – у нас и больших дорог-то по пальцам перечесть. В джунглях, конечно, работать безопаснее – даже атанам не сыскать человека в этих зарослях – однако прибыль ничтожная. Трое людей в джунглях одни вряд ли сумеют свести концы с концами, Думаю, вам стоит присоединиться к одной из здешних шаек. Они живут неплохо, грабя отдаленные поместья и устраивая набеги на деревни и небольшие городки. – Он откинулся в кресле и задумчиво постучал пальцем по подбородку. – Вы хотите расположиться подальше от города?

– Чем дальше, тем лучше, – ответил Кааладор.

– Нарстил работает неподалеку от руин Натайоса. Я могу поручиться, что уж там вас полиция не побеспокоит. В этих руинах стоит армия одного парня по имени Скарпа. Это чокнутый бунтовщик, который мечтает свергнуть тамульское правительство. Нарстил время от времени сотрудничает с ним. Дело, конечно, рискованное, зато в таком соседстве можно недурно поживиться.

– Ордей, это именно то, что нам нужно! – горячо заверил Кааладор.

Келтэн облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ордей предложил им именно то, чего они добивались, причем без малейшей подсказки с их стороны. Если они присоединятся именно к этой шайке, то окажутся в двух шагах от Натайоса, а на такое везение они и не надеялись.

– Вот что я скажу тебе, Эзек, – продолжал Ордей, – что, если мне написать Нарстилу письмецо касательно тебя и твоих друзей?

– Это было бы здорово!

– Но прежде чем я истрачу бумагу и чернила, почему бы нам не потолковать о том, сколько вы заплатите мне за то, что я напишу это письмо?

***

Стирик промок насквозь и посинел от холода. Он трясся так, что голос его дрожал, когда он окликнул их.

– У меня для вас послание! – крикнул он. – Сохраняйте спокойствие и не делайте глупостей!

Он говорил по-эленийски, и за это Берит был ему даже благодарен – его стирикский был далек от совершенства, и этим он мог бы выдать себя.

– Подойди ближе, приятель, – велел он трясущемуся от холода посланцу, торчавшему на дальнем конце берега. – И держи свои руки так, чтобы я их видел.

– Не приказывай мне, элениец! – огрызнулся стирик. – Здесь приказы отдаю я.

– Ну так передавай мне послание прямо оттуда, приятель, – холодно ответил Берит. – Мне спешить некуда. Здесь тепло и сухо, так что я могу сколько угодно ждать, покуда ты решишь, что тебе делать.

– Это письмо, – сказал посланец по-стирикски, – во всяком случае Берит полагал, что он сказал именно это.

– Вот что, друг, – вмешался Халэд, – мы тут все люди обидчивые. Того и гляди случится какое-нибудь недоразумение, так что не раздражай меня разговорами на языке, которого я не понимаю. Сэр Спархок, конечно, знает стирикский, а я нет, и мой нож в твоем брюхе прикончит тебя так же быстро, как если бы это сделал он. Мне, конечно, потом будет очень жаль, но для тебя-то все будет кончено.

– Могу я войти? – осведомился стирик уже по-эленийски.

– Валяй, приятель, – сказал Берит. Посланец приблизился ко входу в убежище, жадно поглядывая на костер.

– Экий у тебя несчастный вид, старина, – заметил Берит. – Неужели ты не знаешь заклятия, чтобы не вымокнуть под дождем?

Стирик оставил его реплику без ответа.

– Мне приказали передать тебе вот это, – объявил он, запуская руку под домотканую куртку, и извлек на свет сверток, обернутый в непромокаемую кожу.

– Говори мне, что собираешься делать, приятель, прежде чем вот так запускать руку под одежду, – вполголоса предостерег Берит, с угрожающим прищуром воззрившись на стирика. – Как только что сказал мой друг, здесь того и гляди может случиться какое-нибудь недоразумение. Заставать меня врасплох, когда я стою так близко, – не самый лучший способ сохранить свой живот невспоротым.

Стирик с трудом сглотнул и, едва Берит взял сверток, поспешно попятился.

– Может, съешь ломоть окорока, покуда милорд Спархок ознакомится со своей почтой? – любезно предложил Халэд. – Окорок жирный и славно смажет твои внутренности. – Стирик содрогнулся и слегка позеленел. – Ничто так легко не проскакивает в глотку, как скользкий кус свиного жира, – с восторгом продолжал Халэд. – Должно быть, это из-за помоев и гнилых овощей, которыми кормят свинок.

Стирик издал такой звук, словно собрался блевать.

– Ты уже передал свое послание, приятель, – холодно сказал ему Берит. – Уверен, у тебя найдутся важные дела где-то еще, так что мы тебя не задерживаем.

– Ты понял все, что сказано в послании?

– Я прочел его. Эленийцы хорошо умеют читать. Мы владеем грамотой, в отличие от вас, стириков. Послание не слишком меня обрадовало, так что не стоит тебе торчать так близко от нас.

Стирик со страхом попятился на несколько шагов, потом развернулся и бросился бежать.

– Что сказано в письме? – спросил Халэд. Берит с нежностью сжал в пальцах знакомый локон королевы.

– Там говорится, что их планы изменились. Мы должны пересечь Тамульские горы и повернуть на запад. Теперь они хотят, чтобы мы шли в Супаль.

– Сообщи-ка об этом Афраэли.

В воздухе вдруг прозвенела знакомая трель, и молодые люди разом обернулись.

Богиня-Дитя сидела, скрестив ноги, на одеялах Халэда и наигрывала на свирели жалобную стирикскую мелодию.

– Что это вы на меня так уставились? – осведомилась она. – Я же сказала, что буду присматривать за вами.

– Разве это разумно, Божественная? – спросил Берит. – Этот стирик не отошел еще и на несколько сотен ярдов, а он, наверное, может ощутить твое присутствие.

– Сейчас – никак не может, – усмехнулась Афраэль. – В эту минуту он слишком занят тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку. Знаешь, Халэд, весь этот разговор о свином жире – очень жесток.

– Знаю.

– Тебе обязательно нужно было быть таким красноречивым?

– Я же не знал, что ты поблизости. Что нам теперь делать?

– Идти в Супаль тем путем, который вам указан. – Она помолчала и с любопытством спросила:

– Что ты сотворил с этим окороком, Халэд? Он пахнет вполне съедобно.

– Должно быть, все дело в чесноке, – пожал он плечами. – По правде говоря, вкус свинины никому особенно не нравится, но мать учила меня, что почти все на свете можно сделать съедобным – если не жалеть приправ и пряностей. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь готовить козлятину.

Афраэль показала ему язык – и исчезла.

ГЛАВА 7

В горах Земоха шел снег, сухой колкий снег, зависавший в безветренном воздухе, точно тучи перьев из распоротой перины. Стоял жгучий холод, и огромное облако пара стелилось, точно низинный туман, над конями армии рыцарей церкви, что тяжелым шагом двигались вперед, ударами копыт снова взвихривая улегшуюся было снежную пыль. Магистры воинствующих орденов скакали во главе войска, в полном боевом облачении и с ног до головы закутанные в меха. Абриэль, магистр сириникийцев, все еще бодрый, несмотря на преклонный возраст, ехал рядом с Дареллоном, магистром ордена Альсиона, и сэром Гельдэном, который возглавлял пандионцев на время отсутствия Спархока. Патриарх Бергстен ехал немного особняком. Рослый церковник был по самые уши укутан в меха, и шлем, увенчанный рогами огра, придавал ему весьма воинственный вид, являя собою убийственный контраст с маленьким, в черном переплете, молитвенником, который читал патриарх. Комьер, магистр генидианцев, отправился далеко вперед с разведчиками.

– Я, наверное, уже никогда не согреюсь, – со стоном проговорил Абриэль, плотнее кутаясь в меховой плащ. – Преклонные годы разжижают кровь. Никогда не старей, Дареллон!

– Другой выбор не слишком-то заманчив, лорд Абриэль. – Дареллон, сохранивший юношескую стройность дэйранец, казалось, тонул в своих массивных доспехах. Понизив голос, он добавил:

– Тебе вовсе незачем было ехать с нами, друг мой. Сарати не осудил бы тебя.

– Ну нет, Дареллон! Это, скорее всего, последняя моя кампания. Я не пропустил бы ее ни за какие сокровища в мире. – Абриэль поглядел вперед. – Что это там делает Комьер?

– Лорд Комьер сказал, что хочет взглянуть на развалины Земоха, – рокочущим басом пояснил сэр Гельдэн. – Полагаю, талесийцы находят определенное развлечение в том, чтобы разглядывать следы разрушений на месте былых битв.

– Эти талесийцы настоящие варвары, – кисло пробормотал Абриэль и поспешно взглянул на Берг стена, который, казалось, был полностью поглощен чте нием молитвенника. – Необязательно повторять эти слова, господа, – прибавил он, обращаясь к Дареллону и Гельдэну.

– Даже и не мечтай об этом, Абриэль, – отозвался Бергстен, не отрывая глаз от молитвенника.

– У вас невероятно острый слух, ваша светлость.

– Это оттого, что я выслушиваю исповеди. Люди готовы кричать о чужих грехах во все горло, но их шепот едва можно расслышать, когда они переходят к собственным грехам. – Бергстен поднял глаза и указал вперед. – Комьер возвращается.

Магистр генидианцев, пребывавший в прекрасном расположении духа, осадил своего коня, взвихрив облачка снежной пыли.

– Уж если Спархок принимается что-то уничтожать, он подходит к делу весьма основательно! – весело сообщил он. – Я, признаться, не верил Улафу, когда он сказал мне, что наш приятель с перебитым носом сорвал крышу с храма Азеша – но теперь верю. Никогда прежде не видел таких разрушений. Сомневаюсь, чтобы во всем городе осталось хоть одно здание, пригодное для жилья.

– Тебе, Комьер, подобные вещи доставляют наслаждение, не так ли? – с упреком спросил Абриэль.

– Довольно, господа! – поспешил вмешаться Бергстен. – Мы здесь не затем, чтобы воскрешать старые, как мир, споры. Мы воюем всяк на свой манер. Арсианцы любят строить форты и крепости, талесийцы – их разрушать. Все это способы ведения войны, и именно в этом состоит наша служба.

– Наша? – мягким басом отозвался Гельдэн.

– Ты знаешь, что я хотел сказать, Гельдэн. Конечно, сам я больше не имею отношения к этим делам, но…

– Что же ты тогда прихватил с собой топор, Бергстен? – спросил Комьер.

Бергстен в упор взглянул на него.

– Чтобы вспомнить старые добрые времена – а также потому, что вы, талесийские бандиты, готовы внимательно слушать человека, только когда у него в руках топор.

– Рыцари, ваша светлость, – кротко поправил Комьер своего соотечественника. – Теперь мы зовемся рыцари. Когда-то мы были бандитами, но теперь мы порядочные люди.

– Церковь весьма одобряет твое стремление исправиться, сын мой, хотя и знает, что ты бесстыдно лжешь.

Абриэль тщательно спрятал улыбку. Бергстен и сам прежде был генидианским рыцарем, и порой клобук съезжал с него, приоткрывая старые привычки.

– У кого карта? – спросил он не столько из любопытства, сколько из желания предотвратить надвигающийся спор.

Гельдэн, звякнув доспехами, развязал ремни одной из своих седельных сумок.

– Что бы ты хотел узнать, мой лорд? – спросил он.

– Как обычно – далеко ли ехать, долго ли ехать и какие неприятности ожидают нас в пути.

– До астельской границы сотня с лишним лиг, мой лорд, – ответил Гельдэн, сверяясь с картой, – а оттуда еще десять сотен лиг до Материона.

– Самое меньшее сто дней пути, – мрачно проворчал Бергстен.

– Если мы не попадем в переделку, ваша светлость, – уточнил Дареллон.

– Оглянись, Дареллон! За нами скачут сто тысяч рыцарей церкви. Нет такой переделки, с которой мы не смогли бы управиться. Какая впереди местность, Гельдэн?

– В трех днях к востоку отсюда, ваша светлость, что-то вроде водораздела. Все реки по эту сторону от него впадают в залив Миджах, по другую сторону – стекают в Астелийские топи. Я полагаю, что после того как мы пересечем этот водораздел, местность начнет понижаться – если только Отт не устроил так, что в Земохе реки текут вверх.

К ним подъехал генидианский рыцарь.

– Только что прибыл гонец из Эмсата, лорд Комьер, – сообщил он. – Он говорит, что у него для вас важные новости.

Комьер кивнул, развернул коня и поскакал к войску. Остальные двинулись дальше, с трудом пролагая себе дорогу через усилившийся снегопад.

Комьер, по пятам за которым скакал покрытый дорожной грязью гонец, возвращаясь к своим спутникам, оглушительно хохотал.

– Что тебя так рассмешило? – спросил Бергстен.

– У нас отличные новости из дому, ваша светлость! – весело отвечал Комьер и обратился к гонцу:

– Расскажи нашему возлюбленному патриарху то, что только что рассказывал мне.

– Слушаюсь, мой лорд, – отозвался светловолосый талесиец. – Это случилось несколько недель назад, ваша светлость. Как-то утром дворцовые слуги нигде не могли найти принца-регента. Стражники полных два дня переворачивали весь дворец сверху донизу, но маленький хорек как сквозь землю провалился.

– Следи за своей речью, парень! – рявкнул патриарх Бергстен. – Авин, в конце концов, принц-регент – даже если он и впрямь хорек.

– Прошу прощения, ваша светлость. Как бы то ни было, вся столица терялась в догадках. Авин Воргунссон и шагу никуда не ступил бы, не прихватив с собой духовой оркестр, чтобы возвещать фанфарами о своем приближении. Потом один из слуг наткнулся в кабинете Авина на полную бочку с вином. Это всех удивило, потому что Авин был не бог весть каким пьяницей, и слуги решили приглядеться к бочке повнимательней. Ясно было, что ее уже открывали, потому что немного вина выплеснулось на пол. Что ж, ваша светлость, ребята здорово приустали, разыскивая Авина, а потому решили утолить жажду, но когда они попытались открыть бочку, то обнаружили, что крышка прибита гвоздями. В Талесии как-то не принято заколачивать гвоздями бочки с вином, и все сразу заподозрили неладное. Принесли ломики, выдернули гвозди, сорвали крышку – и тогда увидели, что в бочке, мертвехонький, лицом вниз плавает Авин.

– Не может быть!

– Еще как может, ваша светлость. Видно, у кого-то в Эмсате оказалось весьма извращенное чувство юмора. Он потрудился вкатить бочку с вином в кабинет Авина, сунул его в бочку и заколотил гвоздями крышку. Авин, похоже, умер не сразу. Под ногтями у него были щепки, а на крышке изнутри – следы царапин. В кабинете было чертовски грязно. После того как Авина выловили из бочки, вино вытекало из него еще добрых полчаса. Дворцовые слуги изо всех сил старались отмыть его для похорон, но вы же знаете, как трудно свести винные пятна. Авин был весь пурпурный, когда его возложили на похоронные носилки, чтобы отпеть в Эмсатском соборе. – Гонец задумчиво потер щеку. – В жизни не видывал более странного отпевания. Первосвященник Эмсата все пытался сдержать смех, читая заупокойную молитву, да только ему это не слишком удавалось, и понемногу вся паства начала заливаться хохотом. Вообразите только – Авин возлежит на носилках, размером с полувзрослого козла и лиловый, как спелая слива, а вся паства в соборе так и покатывается.

– Во всяком случае, его наконец-то заметили, – вставил Комьер. – Для Авина это всегда было важно.

– О да, лорд Комьер, его заметили, и еще как! Никто в соборе не сводил с него глаз. Потом, когда его положили в родовом склепе, весь город закатил пирушку, и мы поднимали тосты в память об Авине Воргунссоне. С приходом зимы в Талесии трудно отыскать, над чем бы посмеяться, однако Авин ухитрился припасти нам веселья до самой весны.

– Что это было за вино? – с серьезным видом спросил патриарх Бергстен.

– Арсианское красное, ваша светлость.

– И какого года?

– Позапрошлого, я полагаю.

– Урожайный год, – вздохнул Бергстен. – Вино никак нельзя было спасти?

– Никак, ваша светлость, – после того, как Авин отмокал в нем добрых два дня. Бергстен вновь вздохнул.

– Какая жалость, – скорбно проговорил он. И рухнул на луку седла, сложившись пополам и подвывая от неудержимого хохота.

***

Когда Улаф и Тиниен въехали в предгорья Тамульских гор, там уже царил холод. Тамульские горы были одной из тех географических странностей, что тут и там разбросаны по свету, – горстка изъеденных временем и непогодой гор, никак не связанных с окружающим ландшафтом, и несколько пиков повыше, обильно поросших ельником и соснами. На более пологих склонах Тамульских гор росли дубы, сбросившие листву в преддверии зимы.

Рыцари ехали осторожно, стараясь держаться открытых мест и шуметь, издалека объявляя о своем присутствии.

– Неумно застигать троллей врасплох, – пояснил Улаф.

– Ты уверен, что они здесь? – спросил Тиниен, когда они углубились в горы. Улаф кивнул.

– Я видел следы – или, по крайней мере, те места, где они пытались замести свои следы, – а также свежую грязь там, где они закапывали свой помет. Тролли прилагают немало усилий, чтобы скрыть свое присутствие от людей. Ужин легче изловить, если он не подозревает, что ты близко.

– Тролли-Боги обещали Афраэли, что их создания больше не будут есть людей.

– Должно пройти не одно поколение, прежде чем эта мысль угнездится в сознании самого тупого тролля, – а тролли бывают очень тупы, когда им этого хочется. Лучше нам не терять бдительности. Как только мы выберемся из предгорий, я совершу обряд, который призывает Троллей-Богов. Тогда уж мы будем в безопасности. Опаснее всего здесь, в предгорьях.

– Почему бы не совершить этот обряд прямо сейчас?

Улаф покачал головой.

– Это невежливо. К Троллям-Богам следует обращаться высоко в горах – в настоящей стране троллей.

– Это не страна троллей, Улаф.

– Была. Давай-ка подыщем место для ночлега.

Они разбили лагерь на ступенчатом каменном уступе, где спины их прикрывала прочная скала, а впереди круто ниспадал каменистый уклон. Рыцари по очереди несли стражу, и, когда первый слабый отблеск зари начал понемногу вымывать темноту с пасмурного неба, Тиниен потряс Улафа за плечо.

– В кустах у подножия утеса что-то шевелится, – прошептал он.

Улаф сел, нашаривая рукой топор, и прислушался.

– Тролль, – секунду спустя сказал он.

– Откуда ты это знаешь?

– Кто бы там ни шумел, он шумит намеренно. Олень не производил бы столько шума, а медведи уже залегли в зимнюю спячку. Тролль хочет, чтобы мы знали, что он здесь.

– Что будем делать?

– Подбросим хвороста в костер – пусть знает, что мы проснулись. Положение у нас сложное, так что не будем торопиться. – Улаф отбросил одеяла и поднялся, а Тиниен тем временем подложил в огонь сухих сучьев.

– Пригласим его погреться? – спросил он.

– Ему не холодно.

– Это в такой-то мороз?

– А для чего, по-твоему, у него шерсть? Тролли разводят костры ради света, а не затем, чтобы греться. Почему бы тебе не заняться завтраком? Он вряд ли станет что-то делать, покуда совсем не рассветет.

– Сейчас не моя очередь стряпать.

– Я должен нести стражу.

– С тем же успехом это мог бы делать и я.

– Ты не знаешь, что именно нужно высматривать. – Голос Улафа был воплощенная рассудительность – как всегда, когда он находил предлог не заниматься стряпней.

Постепенно светлело – зрелище, на которое никогда не надоедает смотреть. Глядишь на темное пятно в окружающем тебя лесу – и вдруг осознаешь, что там, где секунду назад была только тьма, теперь видны деревья, кусты и камни.

Тиниен принес Улафу тарелку с дымящимися ломтями окорока и кусок зачерствевшего хлеба.

– Оставь окорок на вертеле, – посоветовал ему Улаф.

Тиниен в ответ что-то проворчал, взял свою тарелку и уселся рядом с другом на краю скальной ступени. Они ели, посматривая на березняк, который рос на пологом склоне, прямо под ними.

– Вот он, – серьезно сказал Улаф, – прямо вон за тем большим камнем.

– Верно, – отозвался Тиниен, – теперь и я его вижу. Его трудно различить в лесу, правда?

– На то он и тролль, Тиниен. Тролли – часть леса.

– Сефрения говорит, что мы с ними в дальнем родстве.

– Может быть, она и права. Между нами и троллями не так уж много различий. Они больше нас и имеют свои предпочтения в еде – вот и все.

– И долго это может продолжаться?

– Понятия не имею. Насколько мне известно, такого прежде еще не случалось.

– Что он станет делать дальше?

– Как только он убедится, что мы знаем о его присутствии, он, вероятно, попытается вступить в общение.

– А он знает, что ты говоришь на их языке?

– Вполне возможно. Тролли-Боги хорошо знают меня, и им известно, что я охочусь в одной стае со Спархоком.

– Странный способ выражаться.

– Я просто стараюсь думать как тролль. Если у меня это выйдет, я смогу предсказать, что он станет делать дальше.

И тут тролль, задрав голову, что-то крикнул им.

– Что он говорит? – обеспокоенно спросил Тиниен.

– Он хочет знать, что ему теперь делать. Он в смятении.

– Это он-то? Что уж тогда говорить обо мне?

– Ему было велено встретить нас и провести к Троллям-Богам. Он не знает наших обычаев и правил вежливости. Мы должны наставить его в этом. Убери меч в ножны. Не стоит обострять ситуацию.

Улаф поднялся, стараясь проделать это не слишком быстро, и, повысив голос, обратился к поджидавшему внизу существу:

– Иди к дитя Кхвая, которое мы сделали. Мы будем есть вместе и говорить о том, что нам следует предпринять.

– Что ты ему сказал?

– Пригласил его к завтраку.

– К завтраку? Ты хочешь, чтобы тролль принялся за еду в нескольких футах от тебя?

– Это просто предосторожность. Если он примет у нас еду, будет невежливо с его стороны потом убить нас.

– Невежливо?! Улаф, это же тролль!

– То, что он тролль, еще не значит, что он дурно воспитан. Да, кстати, чуть не забыл. Когда он придет в лагерь, он захочет обнюхать нас. Вежливость требует взамен обнюхать его. Запашок от него так себе, но придется стерпеть. Тролли делают так, чтобы распознать друг друга при новой встрече.

– По-моему, ты спятил.

– Просто делай, как я скажу, и предоставь переговоры мне.

– Что же мне еще остается, дубина? Я же не говорю на их языке, забыл?

– В самом деле? Поразительно! Я-то думал, что все образованные люди говорят на языке троллей.

Тролль приближался к ним осторожно, бесшумно пробираясь через березняк. При ходьбе он помогал себе длинными руками, хватаясь за деревья и толчками продвигая вперед огромное тело. Он был примерно восьми с половиной футов ростом и весь покрыт густой бурой шерстью. Лицо его напоминало обезьянье, хотя и без выступающей вперед челюсти, присущей большинству обезьян, и в глубоко посаженных глазах поблескивал разум. Он вышел на ступенчатый скальный уступ, где размещался лагерь, и присел на корточки, утвердив локти на коленях и протянув вперед огромные ладони.

– У меня нет дубинки, – проворчал он.

Улаф выразительным жестом отложил в сторону свой топор и показал троллю пустые ладони.

– У меня нет дубинки, – повторил он традиционное приветствие и шепотом добавил:

– Расстегни пояс с мечом, Тиниен, и отложи его в сторону.

Тиниен начал было возражать, но передумал.

– Дитя Кхвая, которое вы сделали, хорошее, – сообщил тролль, указывая на костер. – Кхвай будет доволен.

– Радовать богов – хорошо, – ответил Улаф.

Тролль вдруг с размаху ударил кулаком по скалистому уступу.

– Все не так, как должно быть! – горестно проревел он.

– Не так, – согласился Улаф, садясь на корточки по примеру тролля, – но у богов на это свои причины. Они сказали, что мы не должны убивать друг друга. Они сказали также, что мы не должны есть друг друга.

– Я слышал их слова. Может быть, мы их плохо поняли?

– Я думаю, что мы их правильно поняли.

– Может быть, они сошли с ума?

– Это возможно. Но мы все равно должны делать так, как они сказали.

– О чем вы говорите? – нервно спросил Тиниен.

– Обсуждаем философскую проблему, – пожал плечами Улаф. Тиниен изумленно воззрился на него. – Проблема действительно сложная: должны ли мы подчиняться богам, если они спятили. Я считаю, что должны. Конечно, в данной ситуации мое мнение слегка эгоистично.

– Он не может говорить? – спросил тролль, указывая на Тиниена. – Он только издает птичьи звуки?

– Наше племя разговаривает птичьими звуками. Ты разделишь с нами еду?

Тролль оценивающе поглядел на коней.

– Эту? – спросил он.

– Нет, – покачал головой Улаф. – Эти животные возят нас на спине.

– У вас больные ноги? Поэтому вы такие маленькие?

– Нет. Эти животные бегают быстрее нас. Они возят нас, когда мы хотим бегать быстро.

– Какая у вас еда?

– Свинья.

– Свинья – хорошо. Олень лучше.

– Это правда.

– Где свинья? Она мертвая? Если она живая, я убью ее.

– Она мертвая.

Тролль повертел головой по сторонам.

– Я не вижу свиньи.

– Мы принесли с собой только кусок свиньи, – Улаф указал на окорок, что жарился на вертеле над огнем.

– Вы разделяете еду с дитя Кхвая?

Улаф решил, что растолковывать троллю понятие приготовления еды было бы сейчас несвоевременно.

– Да, – сказал он, – это наш обычай.

– Кхвай доволен, что вы разделяете еду с его дитя?

– Мы думаем, что да. – Улаф вытащил кинжал, снял с огня вертел и отрезал изрядный ломоть окорока – фунтов на пять весом.

– У тебя болят зубы? – с искренним сочувствием спросил тролль. – У меня однажды болел зуб. Мне было очень больно.

– У нашего племени нет острых зубов, – пояснил Улаф. – Ты примешь нашу еду?

– Приму. – Тролль поднялся и шагнул к костру, нависая над ними.

– Еда была возле дитя Кхвая, – предостерег Улаф. – Она горячая. Она может обжечь твой рот.

– Мое имя Блокв, – представился тролль.

– Мое имя Улаф.

– У-лав? Это странное имя. – Блокв указал на Тиниена. – Как его имя?

– Тиниен, – ответил Улаф.

– Тин-ин. Это еще страннее, чем У-лав.

– Мы говорим птичьими звуками, и поэтому наши имена странные.

Тролль нагнулся и обнюхал макушку Улафа. Улаф подавил сильнейшее желание завопить и броситься наутек к ближайшему дереву. Он вежливо обнюхал в ответ шерсть Блоква. От тролля пахло не так уж и мерзко. Затем чудовище и Тиниен обнюхали друг друга.

– Теперь я знаю вас, – объявил Блокв.

– Это хорошо. – Улаф протянул ему ломоть дымящегося окорока.

Блокв схватил его и целиком запихнул в рот, но тут же выплюнул на ладонь.

– Горячая, – с некоторым смущением пояснил он.

– Мы дуем на еду, чтобы сделать ее холодной и чтобы она не обожгла нам рот, – пояснил Улаф.

Блокв шумно подул на окорок и снова запихнул его в рот. С минуту он задумчиво жевал, затем проглотил.

– Еда другая, – дипломатично сообщил он и вздохнул. – Мне это не нравится, У-лав, – доверительно пожаловался он. – Все не так, как должно быть.

– Не так, – согласился Улаф.

– Мы должны убивать друг друга. Я убивал и ел вас, людей, с тех пор, как вы пришли в страну троллей. Так должно быть. Я думаю, что боги сошли с ума. – Блокв испустил бурный вздох. – Но ты думаешь правильно. Мы должны делать, как говорят боги. Когда-нибудь они выздоровеют. Тогда они снова разрешат нам убивать и есть друг друга. – Блокв вдруг резко встал. – Они хотят видеть вас. Я отведу вас к ним.

– Мы пойдем с тобой.

Весь день и добрую половину следующего дня они поднимались вслед за Блоквом высоко в горы, и наконец он вывел их на заснеженную прогалину, посреди которой в яме пылал костер. Там ожидали их Тролли-Боги.

– Афраэль приходила к нам, – сообщил громадный Гхворг.

– Она сказала, что сделает это, – ответил Улаф. – Она сказала, когда случится то, что мы должны знать, она придет к нам и расскажет.

– Она прижимала рот к нашим лицам, – озадаченно добавил Гхворг.

– Она делает так. Ее это радует.

– Это было не больно, – с некоторым сомнением признался Гхворг, потрогав щеку, на которую пришелся поцелуй Афраэли.

– Что он сказал? – шепотом спросил Тиниен.

– Афраэль приходила сюда и разговаривала с ними, – ответил Улаф. – Она даже расцеловала их – ну да ты знаешь Афраэль.

– Она целовала Троллей-Богов! – Тиниен побледнел.

– Что он говорит? – повелительно спросил Гхворг.

– Он хотел знать, что ты мне сказал.

– Это нехорошо, Улаф-из-Талесии. Он не должен говорить словами, которых мы не понимаем. Как его зовут?

– Его имя Тиниен-из-Дэйры.

– Я сделаю так, чтобы Тиниен-из-Дэйры понимал наши слова.

– Держись, – шепотом предостерег друга Улаф.

– Что такое? Что происходит, Улаф?

– Гхворг намерен научить тебя языку троллей.

– Нет, погоди… – Тиниен осекся, закричал, хватаясь за голову, и повалился на снег, корчась в судорогах. Судороги прошли быстро, но, когда Тиниен сел, он все еще был бледен и трясся, а в глазах у него было дикое выражение.

– Ты – Тиниен-из-Дэйры? – спросил Гхворг.

– Д-да, – ответил Тиниен дрожащим голосом.

– Ты понимаешь мои слова?

– Понимаю.

– Это хорошо. Не говори другими словами, когда мы рядом. Если ты будешь говорить другими словами, мы решим, что ты хочешь нас обмануть.

– Я запомню это.

– Хорошо, что запомнишь. Афраэль приходила к нам. Она сказала, что человеку по имени Берит велели не идти в место под названием Береса. Вместо этого ему велели идти в место под названием Супаль. Она сказала, вы поймете, что это значит. – Гхворг помолчал хмурясь. – Вы понимаете, что это значит?

– Мы понимаем? – по-тролличьи спросил Тиниен у Улафа.

– Не уверен. – Улаф поднялся, отошел к коню и вынул из седельной сумки карту. Затем он вернулся к костру.

– Это картинка земли, – пояснил он гигантским божествам. – Мы делаем такие картинки, чтобы знать, куда мы идем.

Шлии бросил короткий взгляд на карту.

– Земля не такая, – сообщил он и, присев на корточки, запустил свои громадные пальцы сквозь снежный слой прямо в грязь. – Земля вот такая.

Улаф подпрыгнул – почва под его ногами едва заметно содрогнулась. Затем он с изумленным видом уставился себе под ноги. Это была уже не столько карта, сколько миниатюрная модель всего континента.

– Это очень хорошая картинка земли! – восхищенно проговорил он. Шлии пожал плечами.

– Я сунул руки в землю и почувствовал, как она выглядит. Земля вот такая.

– Где Береса? – спросил Тиниен у Улафа, с восторгом и удивлением поглядывая на тонкие волоски деревьев, которыми были покрыты, словно двухдневной щетиной, склоны миниатюрных гор.

Улаф сверился со своей картой и прошел несколько ярдов к югу, к мерцающей водной глади, по которой бежали крохотные волны. Его ноги даже слегка погрузились в сотворенную Шлии копию Тамульского моря.

– Здесь, – сказал он, наклоняясь и указывая пальцем на крошечное пятнышко на побережье.

– Туда сказали идти Анакхе те, кто украл его подругу, – пояснил Тиниен Троллям-Богам.

– Мы не понимаем, – резко сказал Кхвай.

– Анакха любит свою подругу.

– Так и должно быть.

– Он сердится, когда его подруга в опасности. Те, кто украл его подругу, знают это. Они сказали, что не отдадут ее, пока он не отдаст взамен Камень-Цветок.

Тролли-Боги дружно нахмурились, обдумывая его слова. Затем Кхвай взревел, изрыгнув громадный клуб огня, который растопил снег на полсотни ярдов в окружности.

– Это злое дело! – прогремел он. – Так нельзя делать! Их ссора – с Анакхой, а не с его подругой! Я найду этих злых! Я превращу их в огонь, который никогда не гаснет! Они будут кричать от боли вечно!

Тиниен содрогнулся при мысли о подобном наказании. Затем, не без помощи Улафа, он объяснил, как была изменена их внешность и какие преимущества им это дает.

– Ты на самом деле выглядишь не так, как выглядел раньше, Улаф-из-Талесии? – поинтересовался Гхворг, с любопытством поглядывая на Улафа.

– Совсем не так, Гхворг.

– Странно. Мне кажется, что ты такой, как был. – Бог задумался. – Может быть, это не так странно, – признался он. – Ваше племя для меня все на одно лицо. – Бог убийства стиснул громадные кулаки. – Кхвай прав, – проворчал он. – Мы должны причинить боль злым. Покажи, куда приказали идти человеку по имени Берит.

Улаф снова сверился с картой и прошел по миниатюрной копии мира к краю большого озера, известного как Арджунское море.

– Это здесь, Гхворг, – сказал он, вновь наклоняясь и указывая пальцем на землю. Затем он наклонился ниже и потрясенно воззрился на побережье. – И в самом деле здесь! Я даже могу разглядеть крохотные домики! Это и впрямь Супаль!

– Конечно, – как ни в чем не бывало пожал плечами Шлии. – Картинка не была бы хорошей, если бы я что-то упустил.

– Нас обманули, – продолжал Тиниен. – Мы думали, что наши враги в месте, которое зовется Береса. Их там нет. Они в месте, которое зовется Супаль. У человека по имени Берит нет Камня-Цветка. Камень-Цветок у Анакхи. Анакха несет его в Бересу. Если злые встретятся с Беритом в Супале, у него не будет Камня-Цветка, чтобы отдать его злым. Они рассердятся и могут причинить боль подруге Анакхи.

– Может быть, я слишком хорошо научил его, – пробормотал Гхворг. – Теперь он много говорит. Шлии, однако, внимательно слушал речь Тиниена.

– Он говорит хорошо. Подруга Анакхи будет в опасности. Те, кто украл ее, могут даже убить ее. – Огромные плечи Шлии рассеянно передернулись, отряхивая снежинки, которые беспрестанно падали на него, и лицо бога исказилось от напряженных размышлений. – Я думаю, что это рассердит Анакху. Он так рассердится, что может взять Камень-Цветок и уничтожить весь мир. Мы должны помешать злым причинить боль подруге Анакхи.

– Я и Тиниен-из-Дэйры пойдем в место, что зовется Супаль, – сказал Улаф. – Злые не узнают нас, потому что наши лица изменились. Мы будем рядом, когда злые скажут человеку по имени Берит, что отдадут ему подругу Анакхи, если он отдаст им Камень-Цветок. Тогда мы убьем злых и заберем подругу Анакхи.

– Он говорит хорошо, – сказал Зока своим собратьям-богам. – Это хорошая мысль. Давайте поможем ему и другому, но не разрешим им убивать злых. Просто убить их недостаточно. Кхвай хочет лучше. Пусть Кхвай превратит их в огонь, который никогда не гаснет. Пусть горят вечно. Так будет хорошо.

– Я помещу этих людей во время, которое не движется, – предложил Гхномб. – Мы будем следить по картинке Шлии, как они идут к месту по имени Супаль, а остальной мир не будет двигаться.

– Неужели вы и вправду можете разглядеть на картинке Шлии человека? – с некоторым изумлением спросил Улаф у бога еды.

– А ты не можешь? – Гхномб, судя по всему, удивился еще сильнее. – Мы пошлем с вами Блоква, чтобы он помогал вам, и будем следить за вами по картинке Шлии. Когда злые покажут человеку по имени Берит подругу Анакхи, ты и Тиниен-из-Дэйры выйдете из времени, которое не движется, и заберете у злых подругу Анакхи.

– Тогда я протяну руку в картинку Шлии и схвачу злых, – мрачно добавил Кхвай. – Я принесу их сюда и превращу в огонь, который никогда не гаснет.

– И ты в самом деле можешь сунуть руку в картинку Шлии и достать злых из настоящего мира? – потрясение спросил Улаф.

– Это легко, – пожал плечами Кхвай. Тиниен резко замотал головой.

– Что такое? – повелительно спросил Шлии.

– Человек по имени Заласта тоже может приходить во время, которое не движется. Мы видели, как он делал это.

– Это неважно, – сказал Кхвай. – Человек по имени Заласта – один из злых. Я превращу его в огонь, который никогда не гаснет. Он будет гореть вечно во времени, которое не движется. Огонь там такой же горячий, как и здесь.

***

Снегопад усилился – снег теперь шел сырой и вязкий – после того, как рыцари церкви перевалили через скалистый хребет, который отделял реки, текущие на север, от рек, текущих на юг. Гигантское облако влажного воздуха, всегда висевшее над Астелийскими топями, нависло у восточных склонов Земохских гор, вызывая обильные снежные лавины, которые накрывали леса и заваливали снегом перевалы. Рыцари церкви с угрюмой решимостью прокладывали себе дорогу по вязким сырым сугробам, продвигаясь по долине южного рукава реки Эсос к земохскому городу Басна.

Лорд Абриэль, магистр ордена сириникийцев, вступил в эту кампанию более или менее здоровым и крепким. Он всегда отличался отменной выносливостью, а долгие годы воинского обучения поддерживали его тело на вершине физических сил. Тем не менее ему шел семидесятый год, и он обнаружил, что с каждым утром ему все труднее становится просыпаться и приниматься за дела – хотя он ни за что на свете не признался бы в этом.

Около полудня под непрекращающимся снегопадом один из отрядов, выезжавших на разведку, вернулся с тремя земохцами в одежде из козьих шкур. На лицах истощенных и грязных земохцев застыл извечный ужас. Патриарх Бергстен выехал вперед, чтобы поговорить с ними. Когда остальные нагнали рослого церковника, он вел довольно жаркий спор с одним из арсианских рыцарей.

– Но ведь это земохцы, ваша светлость, – возражал рыцарь.

– Мы воевали с Оттом, сэр рыцарь, – холодно отвечал Бергстен, – а не с этими суеверными бедолагами. Дайте им теплую одежду и немного еды, и пусть уходят.

– Но…

– У нас ведь не возникнет с этим трудностей, не так ли, сэр рыцарь? – зловещим тоном осведомился Бергстен, становясь, казалось, еще больше.

Рыцарь подумал – и поспешно отступил на пару штагов.

– Э-э… нет, конечно, ваша светлость, – ответил он, – не думаю.

– Наша Святая Матерь весьма похвально смотрит на твое послушание, сын мой, – ухмыльнулся Бергстен.

– Много было проку от этих троих? – спросил Комьер.

– Не очень, – ответил Бергстен, рывком забросив свое тело в седло. – Примерно к востоку от Аргоха разворачивается какое-то войско. В том, что они говорили, было немало суеверной чуши, так что мне не удалось добиться от них внятных подробностей.

– Стало быть, драка, – проворчал Комьер, потирая руки от предвкушения.

– Сомневаюсь, – возразил Бергстен. – Насколько я сумел понять из лепета земохцев, войско, которое поджидает нас, состоит по большей части из людей невоенных – какие-то фанатики. Наша Святая Матерь обрела в этих землях немало врагов, когда в девятом столетии пыталась воссоединиться с местными приверженцами эленийской веры.

– Но, Бергстен, это же было почти две тысячи лет назад! – возразил Комьер. – Вражда не может длиться так долго.

Бергстен пожал плечами.

– Чем старее вражда, тем лучше она сохраняется. Вышли своих разведчиков подальше, Комьер. Посмотрим, удастся ли нам выяснить что-нибудь вразумительное о подготовленной нам торжественной встрече. Не помешали бы и несколько пленников.

– Бергстен, я и сам знаю, как это делается.

– Ну так делай! Нечего сидеть тут и болтать без толку.

Они миновали Аргох, и разведчики Комьера доставили нескольких пленников. Патриарх Бергстен наскоро допросил бедно одетых и невежественных эленийцев, а затем велел отпустить их.

– Ваша светлость, – протестовал Дареллон, – это просто неумно. Эти люди вернутся к своим вожакам и расскажут обо всем, что видели.

– Знаю, – ответил Бергстен. – Я и хочу, чтобы они поступили именно так. Я хочу, чтобы они рассказали своим друзьям, что видели, как с гор спускаются сто тысяч рыцарей церкви. Я поощряю дезертирство в их рядах, Дареллон. Мы не хотим убивать этих бедных заблудших еретиков, мы хотим только, чтобы они убрались с нашей дороги.

– И все-таки, ваша светлость, я считаю, что это стратегически неверно.

– Ты можешь думать все что угодно, сын мой, – добродушно заметил Бергстен. – Это не постулат веры, так что наша Святая Матерь не против споров и разногласий в этом вопросе.

– Какой смысл спорить, ваша светлость, если вы уже отпустили их?

– Ты знаешь, мне и самому пришла в голову та же мысль.

Они повстречались с противником в широкой долине реки Эсос, к югу от земохского города Басна и лигах в тридцати западнее астелийской границы. Сообщения разведчиков и сведения, полученные от пленников, оказались точными. Рыцарям церкви противостояло не столько обученное войско, сколько плохо вооруженная и беспорядочная толпа.

Магистры четырех орденов собрались вокруг патриарха Бергстена, чтобы обсудить ситуацию.

– Эти люди одной с нами веры, – сказал Бергстен. – Наши несогласия лежат в области церковного управления, а не в сути нашего вероучения. Такие вопросы улаживаются отнюдь не на поле боя, а посему я не хочу, чтобы эти люди гибли во множестве.

– Они не представляют для нас особой опасности, ваша светлость, – заметил лорд Абриэль.

– Лорд Абриэль, но ведь они вдвое превосходят нас числом, – указал сэр Гельдэн.

– Одна атака уничтожит это превосходство, Гельдэн, – отвечал Абриэль. – Эти люди неопытны, хотя и фанатичны, и добрая половина их вооружена одними вилами. Если все мы опустим забрала, нацелим копья и строем двинемся на них, почти все они будут бежать без перерыва целую неделю.

И это была последняя ошибка, которую совершил в своей жизни благородный лорд Абриэль. Конные рыцари растеклись по долине, образуя с привычной четкостью широкий строй, который заполнял поперек всю долину. Ряд за рядом сириникийцы, пандионцы, генидианцы и альсионцы, облаченные в сталь, верхом на боевых конях, смыкались в самом грозном и воинственном строю из всех, какие были придуманы в истории человечества.

Магистры, стоявшие в середине первого ряда, ожидали, покуда младшие офицеры выстроят задние ряды и прискачут гонцы с донесением, что все готово.

– Ну хватит, – нетерпеливо проговорил Комьер. – Я не думаю, что и обозам нужно принимать участие в атаке. – Он оглядел своих друзей. – Начнем, господа? Покажем этому отребью, что такое настоящая атака.

Он подал короткий знак генидианскому рыцарю, и рослый светловолосый воин, вскинув к губам рог огра, проиграл оглушительный сигнал.

Первый ряд рыцарей со звоном опустил забрала и пришпорил коней. Великолепно обученные рыцари и кони галопом двинулись вперед, не ломая строя, словно движущаяся стена стали.

На середине их пути лес поднятых копий разом опустился, словно набежавшая на берег волна, и вражеское войско начало стремительно редеть. Необученные крестьяне и крепостные разбегались кто куда, бросая оружие и вопя от ужаса. Тут и там более умелые отряды пытались устоять на месте, но бегство их союзников опасно оголило их фланги.

Рыцари с оглушительным грохотом обрушились на немногих, оставшихся на месте противников. Вновь в который раз Абриэль ощутил привычное упоение боем. Его копье сломалось о поспешно подставленный щит, и он, отшвырнув обломки, выхватил меч. Затем он огляделся по сторонам – и лишь тогда увидел, что за крестьянским войском, прежде скрытая им из виду, стояла другая армия. Подобной армии Абриэлю никогда прежде не доводилось видеть. Огромные солдаты ростом превосходили даже талесийцев. Доспехи их составляли нагрудники и кольчуги, прилегавшие к телу куда плотнее обычного – сверкающая сталь четко обрисовывала каждый мускул. Шлемы этих солдат представляли собой стальные изображения каких-то странных зверей, и вместо забрал у них были стальные маски, в точности повторявшие черты их лиц – так подумалось Абриэлю. Магистра сириникийцев вдруг пробрал озноб. Черты, запечатленные на масках, были нечеловеческими.

Посредине этой необыкновенной армии высился странный полукруглый кожаный шатер – лоснящийся чернотой и небывало огромный.

А затем «шатер» пошевелился, расправляя… крылья, огромные, изогнутые, как у летучей мыши. И миг спустя небывало громадная тварь, прежде скрытая этими крыльями, поднялась над нечеловеческим войском – чудовищное творение тьмы с головой в виде перевернутого конуса и раскосыми глазами, в которых бился огонь. Щели глаз пылали на безликом подобии лица, и две гигантские лапы алчно протянулись вперед. Под бездонно-черной кожей сверкали молнии, и земля под ногами чудовища дымилась и горела.

Абриэль вдруг сделался странно спокоен. Он поднял забрало, чтобы прямо взглянуть в лицо самого ада.

– Наконец-то достойный противник, – пробормотал он. А затем с лязгом опустил забрало, выставил перед собой огромный боевой щит и вскинул меч, который с честью носил свыше половины столетия. Недрогнувшей рукой он направил меч на вздымавшееся перед ним гигантское воплощение зла.

– За Бога и Арсиум! – проревел он свой девиз и без малейших колебаний бросил своего коня навстречу смерти.

ГЛАВА 8

Сказать, что Эдемус оскорблен, значило не сказать ничего. Пятно белого света, которым был бог дэльфов, по краям очертили красновато-оранжевые искры, и сыпучий снег, покрывавший землю в болотистой низине неподалеку от долины дэльфов, так и дымился, истаивая от жара его неудовольствия.

– Нет! – категорически отрезал он. – Ни за что!

– Ну же, кузен, будь благоразумен, – уговаривала Афраэль. – Все изменилось. Ты цепляешься за то, что уже потеряло всякое значение. Когда-то и в самом деле у тебя были основания для «вечной вражды». Признаю, что мое семейство повело себя не лучшим образом во время войны с киргаями, но ведь это было давным-давно. Что за ребячество – твердить посейчас о своих оскорбленных чувствах!

– Как могла ты так поступить, Ксанетия? – вопросил с гневным упреком бог дэльфов. – Как могла ты сотворить такое?

– То случилось лишь в продолжение нашего союза, о Возлюбленный, – ответила дэльфийка. Сефрения была немало озадачена тем, насколько интимные отношения связывали Ксанетию с ее богом. – Ты же и повелел мне оказывать всяческую помощь Анакхе, а поскольку он любит Сефрению, принуждена была и я достичь с ней согласия. Когда же мы с нею переступили через старинную вражду и научились доверять друг другу, взаимное уважение и общая цель смягчили привычную нашу неприязнь, и в душах наших, подобравшись тайно и непрошенно, сменила ее любовь. Сердцем своим отныне признаю я ее любимой моей сестрой.

– Это отвратительно! Не смей более звать так в моем присутствии это стирикское отродье!

– Как пожелаешь, Возлюбленный, – смиренно ответила Ксанетия, опуская голову. Но тут же вздернула подбородок, и ее внутренний свет засиял ярче. – Однако будет сие угодно тебе или нет, но в глубине души своей буду я по-прежнему звать ее сестрой!

– Ты готов выслушать нас, Эдемус? – осведомилась Афраэль. – Или тебе нужно еще пару столетий, чтобы всласть побиться в истерике?

– Ты наглая девчонка, Афраэль! – обвиняюще бросил он.

– Знаю. Это и делает меня такой обаятельной. Ты хотя бы знаешь, что Киргон стремится заполучить Беллиом? Или ты так долго играл в салочки со звездами, что уже понятия не имеешь, что творится в мире?

– Веди себя прилично, – строго сказала ей Сефрения.

– Он мне надоел. Вот уже десять тысяч лет он лелеет свою ненависть у груди, как больного кутенка. – Богиня-Дитя критически оглядела нестерпимо сияющего бога дэльфов. – Кстати, Эдемус, весь этот фейерверк не производит на меня ни малейшего впечатления. Я и сама бы могла такое устроить, да только мне лень.

Эдемус вспыхнул еще ярче, и его оранжево-красный искристый ореол почернел.

– Как занудно, – вздохнула Афраэль. – Извини, Ксанетия, но мы попросту зря тратим здесь время. Беллиому и мне придется управляться с Клаалем собственными силами. Твой занудный бог и так ничем не сумел бы нам помочь.

– Клааль?! – воскликнул Эдемус.

– Что, мне удалось завладеть твоим вниманием? – Афраэль хихикнула. – Теперь ты меня выслушаешь?

– Кто сотворил сие? Кто вновь призвал в мир Клааля?

– Ну уж во всяком случае не я. Дела Киргона как будто шли на лад, и тут Анакха нанес ему поражение. Ты же знаешь, как Киргон любит проигрывать, вот он и начал нарушать правила. Ну как, согласишься нам помочь или еще сотню эпох будешь сидеть в сторонке и дуться? Давай, Эдемус, думай побыстрее! – прибавила она, нетерпеливо пощелкивая пальцами.

– Решайся, не медли. У меня, знаешь ли, времени в обрез.

***

– С чего это вы решили, будто я нуждаюсь в людях? – осведомился Нарстил, тощий, почти скелетообразный арджунец с жилистыми руками и впалыми щеками. Он восседал за столом под раскидистым деревом посреди разбойничьего лагеря в глубине арджунских джунглей.

– Ты занимаешься рискованным делом, – пожал плечами Кааладор, оглядывая лагерь. – Ты воруешь мебель, ковры и гобелены. Это значит, что ты устраиваешь налеты на деревни и уединенные поместья. Тебе оказывают сопротивления, а стало быть, всякий раз не обходится без ранений и смертей. Половина твоих людей ходит сейчас с повязками, и наверняка после каждого дела ты оставляешь за собой пару-тройку мертвецов. Вожак разбойников всегда нуждается в людях.

– Только не сейчас.

– Это я могу устроить, – зловеще заверил его Бевьер, мелодраматически проводя большим пальцем по лезвию локабера.

– Послушай, Нарстил, – продолжал Кааладор примирительным тоном, – мы ведь видели твоих ребят. Будь откровенен – ты набрал в шайку местных лоботрясов, которые попались на воровстве кур либо угнали у кого-то коз. Тебе чертовски недостает опытных людей, а мы как раз из таких. Твои лоботрясы выхваляются друг перед другом, изо всех сил стараясь выглядеть опасными бандитами, но на самом деле убийство у них не в крови, и потому-то они попадают в беду, едва начинается драка. Для нас убийства – дело привычное. Это наш хлеб. Твоим юнцам еще нужно друг другу что-то доказывать, а нам – нет. Ордей знает, чего мы стоим, – иначе бы он не написал тебе этого письма. – Глаза Кааладора слегка сузились. – Поверь мне, Нарстил, всем нам будет жить намного проще, если мы будем работать на тебя, а не откроем свою лавочку по соседству.

Нарстил явно потерял часть своей самоуверенности.

– Я подумаю, – сказал он.

– Валяй. И не помышляй о том, чтобы устранить конкуренцию в зародыше. Твои молокососы с этим не справятся, а вот мне придется всерьез на тебя обидеться.

***

– Прекрати немедленно! – шикнула Сефрения на сестру, когда они вчетвером шли по крытым улицам Дэльфиуса к дому Кедона.

– А Эдемус это делает, – огрызнулась Афраэль.

– Это его город и его народ. В гостях так поступать невежливо.

Ксанетия бросила на них озадаченный взгляд.

– Моя сестричка пускает пыль в глаза, – пояснила Сефрения.

– Вовсе нет! – фыркнула Афраэль.

– Вовсе да, Афраэль, и мы обе хорошо это знаем. Мы и раньше не раз спорили об этом. Прекрати, говорю!

– Я что-то ничего не понимаю, – созналась Ксанетия.

– Это потому, что ты привыкла ощущать ее присутствие, сестра, – устало пояснила Сефрения. – Она не должна так открыто щеголять своей божественной сутью, когда находится среди приверженцев другого бога. Это в высшей степени невоспитанно, и она это знает, а делает так лишь затем, чтобы позлить Эдемуса. Удивляюсь, как это еще она не сравняла с землей весь город или не подожгла солому на крышах излучением своей божественной сути.

– Ты говоришь отвратительные вещи, Сефрения! – упрекнула ее Афраэль.

– Так веди себя прилично.

– Не буду. Эдемусу можно, а мне нет?

Сефрения вздохнула, закатив глаза.

Они вошли в южное крыло огромного города-дома, который представлял собой Дэльфиус, и по тускло освещенному коридору подошли к дверям жилища Кедона. Анари ожидал их, и на его древнем лице было написано изумление. Когда слепящий свет, бывший Эдемусом, приблизился к нему, он упал на колени, однако его бог потускнел, принял человеческий облик и с сердечностью помог старику подняться.

– В сем нет необходимости, старый мой друг, – проговорил он.

– Послушай, Эдемус, – воскликнула Афраэль, – да ты же красавец! И к чему было скрывать от нас этакую красоту в пятне света?

Слабая усмешка промелькнула на вечно юном лице бога дэльфов.

– Не пытайся обольстить меня сладкими речами, Афраэль. Хорошо ведом мне твой нрав и ведомы твои уловки. Не так легко будет тебе уловить меня в свои тенета.

– В самом деле? Однако же ты уже уловлен, Эдемус. Ныне я лишь играю с тобой, не более. Сердце твое давно уже в моей руке. Настанет время, когда я сожму его, и ты станешь всецело моим. – И Богиня-Дитя рассмеялась звонким серебристым смехом. – Впрочем, кузен, это наше с тобой личное дело. Сейчас у нас достаточно иных хлопот.

Ксанетия нежно обняла почтенного Кедона.

– Как ты, верно, понял уже, дорогой мой старинный друг, грядут важные перемены. Грозная опасность, пред ликом коей мы все оказались, грозит изменить весь наш мир. Поговорим прежде о сей опасности, а потом уже будем в свое удовольствие дивиться тому, как все вокруг переменилось.

Кедон провел их по трем истертым от времени ступенькам в знакомую комнату с низким потолком, вогнутыми белыми стенами, удобной мебелью и очагом, в котором жарко плясал огонь.

– Расскажи им обо всем, Ксанетия, – предложила Афраэль, взбираясь на колени Сефрении. – Это, по крайней мере, объяснит, почему мне пришлось нарушить все правила и явиться сюда. – Она лукаво взглянула на Эдемуса. – Что бы ты там ни думал, кузен, я знаю правила приличия, просто у нас сейчас неотложные дела.

Сефрения откинулась в кресле, слушая, как Ксанетия повествует о событиях последних месяцев. В Дэльфиусе царило ощущение мира, ничем не потревоженного покоя, которое Сефрения не сумела уловить в минувшее пребывание здесь. Тогда ее разум был настолько поглощен исступленной ненавистью, что она почти не обращала внимания на окружающее. Дэльфы хотели, чтобы Спархок отделил их долину от всего мира, – но вряд ли в этом была необходимость. Они уже существовали отдельно от мира – настолько отдельно, что, казалось, перестали быть людьми. Странным образом Сефрения завидовала им.

– Раздражает, правда? – прошептала ей на ухо Богиня-Дитя. – А слово, которое ты ищешь, – «безмятежность».

– И ты делаешь все, что в твоей власти, чтобы нарушить ее, верно?

– Дэльфы все еще принадлежат этому миру, Сефрения, – хотя и ненадолго. Я просто напоминаю им о нашем существовании.

– Ты дурно ведешь себя с Эдемусом.

– Я стараюсь вернуть его к действительности, только и всего. Десять тысяч лет он был сам по себе и уже забыл, что такое наша компания. Я ему об этом напомнила. В сущности, ему это даже на пользу. Он уже начал погрязать в самодовольстве. – Афраэль соскользнула с колен сестры. – Извини, – продолжала она, – но пришло время дать ему еще один урок.

Она пересекла комнату и остановилась перед Эдемусом, умильно заглядывая ему в лицо своими большими темными глазами.

Бог дэльфов был так поглощен рассказом Ксанетии, что едва заметил Афраэль, и, когда она протянула к нему руки, он рассеянно поднял ее и усадил к себе на колени.

Сефрения улыбнулась.

– И совсем недавно, – завершала Ксанетия свое повествование, – юному сэру Бериту присланы были новые указания. Велено ему повернуть и направиться в город Супаль, что на берегу Арджунского моря. О сих переменах сообщил он Богине-Дитя, она же, в свою очередь, осведомила всех нас. Тролли-Боги имеют намерение перенести сэра Улафа и сэра Тиниена в Супаль и сокрыть их там в том, что сами они называют «He-Время». Полагают они, что буде наши враги представят там королеву Элану, дабы обменять ее на Беллиом, выйдут они из своего укрытия и спасут королеву.

– «He-Время»? – озадаченно переспросил Кедон.

– Остановленное мгновение, – пояснила Афраэль. – Тролли ведь охотники, и их боги отыскали для них укрытие, чтобы они могли невидимыми выслеживать добычу. Хитроумная выдумка, но у нее есть свои недостатки.

Эдемус что-то спросил у нее на языке, который Сефрения не раз пыталась выучить, но так и не сумела понять в нем ни слова. Афраэль отвечала быстро, сухим деловитым тоном, дополняя свой ответ замысловатыми жестами.

– Ах вот как, – наконец проговорил Эдемус, снова переходя на тамульский, и на лице его выразилось понимание. – Какая, однако, странная идея.

– Ты же знаешь Троллей-Богов, – отозвалась Афраэль, скорчив гримаску.

– Неужто ты и впрямь вынудила их согласиться на чудовищные твои условия?

– У меня было то, что им хотелось получить, – пожала она плечами. – Они вот уже три сотни веков пытались измыслить способ вырваться из Беллиома. Конечно, мои условия им очень не понравились, но у них не было выбора.

– Ты весьма жестокосердна, Афраэль.

– Ничуть. Мной двигала необходимость, а необходимость не бывает ни жестока, ни милосердна. Она просто есть. Пару дней назад при встрече я расцеловала их, и это поправило им настроение – то есть после того, как они сообразили, что я не собираюсь их перекусать.

– Не может быть! – откровенно ужаснулся Эдемус.

– Они не так уж и плохи, – защищалась Афраэль. – Я, конечно, могла бы почесать их за ушами, но на это они могли бы и обидеться, так что я их попросту расцеловала. – Она усмехнулась. – Еще пара поцелуев – и они стали бы лизать мне руки, точно щенята.

Эдемус выпрямился в кресле и вдруг ошеломленно моргнул, словно лишь сейчас сообразив, где именно сидит Богиня-Дитя.

Она одарила его одной из своих загадочных улыбочек и погладила по щеке.

– Ничего страшного, кузен, – сказала она. – Ты скоро привыкнешь. Рано или поздно все привыкают.

И с этими словами Афраэль соскользнула с его колен и направилась через всю комнату к сестре.

Назад: Часть 1 БЕРИТ

Дальше: ГЛАВА 9