Когда первые лучи солнца упали на болота, Уртред стоял на вершине пирамиды черепов. Над головой он держал Зуб Дракона. Солнце медленно поднималось над каменной громадой города, превращая его в резкий силуэт, горящий через туман, уцелевшие вампиры сгрудились на теневой стороне пирамиды, их тела вспыхивали, горели, превращались в кучки пепла… Опять Ре победил своего брата Исса в темном лабиринте ночи. Бог опять принес свет в мир людей.

Солнце дало Уртреду силу, его лучи пробудили семена огня, спавшие в его венах. Он знал, что он сам и его товарищи должны уйти отсюда. Да, восставшие из мертвых вампиры умирают, сжигаемые лучами солнца, омывающими пирамиду. Скоро не останется никого из них. Но в Тралле их по-прежнему ждала опасность: там был Фаран и там был демон, которого призвал чародей Фарана. Некрон: Пожиратель Душ. Самая черная аватара Исса. Исполнились древние пророчества Маризиана: пять тысяч лет назад он предвидел этот день, видел все это разрушение, знал, что после этой ночи в городе и окружающих его болотах не останется никого из людей.

Уртред закрыл глаза и увидел семена огня, пляшущие за закрытыми веками: они походили на светлячки, беспорядочно мечущиеся во всех направлениях. Его сила вернулась, сила, которая у него была в Форгхольме в тот день, когда он, ребенок, создал из воздуха Огненного Дракона, в тот день, когда он узнал, что он пиромант. По иронии судьбы тогда он потерял свою силу в пламени, которое обожгло его и изуродовало его лицо, на всю жизнь. Теперь сила вернулась к нему. Это сделала любовь: любовь обретенная и любовь потерянная. Все его тело кололи иголочки силы, сраставшиеся, соединявшиеся вместе в огненную массу, все его сознание наполнилось их пламенем. Больше ему не нужна магия маски. Сейчас он полетит, полетит вместе с лучами солнца, несущимися над землей, полетит не зная куда, но это будет та самая землю, которую ему обещал Манихей, где ему откроются тайны прошлого и будущего…

Его душа была как орел перед полетом: уже представляющий себе синее небо и ветер под крыльями, хотя до сих находящийся в гнезде. Весь его дух устремился вверх, к новорожденному солнцу. Наконец он открыл глаза и взглянул вниз. Там, рядом с его ногами, лежали тысячи черепов, но он нашел взглядом один. Этот один гордо стоял в стороне от других, обожженный молнией, приоткрыв рот, как бы насмехаясь над глупостью мира: это было все, что осталось от его учителя, Манихая. Уртред молча попрощался с ним, в его ушах раздавался рев бушующего пламени, который почти утопил все мысли. Мир начал кружится вокруг него, как вокруг оси, он больше не был в состоянии контролировать силу, рвущуюся наружу.

Он не слышал слов силы, слов, которые он узнал когда-то из книги Манихея о пиромантии, и которые пришли незваными из расплавленного озера его сердца. В его голове вообще не было ни одной сознательной мысли: он видел только меч, Зуб Дракона, крестовину которого он держал между собой и шаром восходящего солнца. Вся его энергия устремилась в крестовину рукоятки и за нее, сознание последовало за ней. Несокрушимый, могучий орел, вдохновенно взмывающий в небеса.

Мир начал крутится все быстрее и быстрее; очертания скалы Тралл и солнца расплылись. Крутясь, он с отчаянием взглянул на Талассу, лежашую у его ног; несмотря на всю свою веру он решил, что видит ее в последний раз, так как Ре наверное возьмет их к себе, в сердце солнца, в Зал Белой Розы, где все они сгорят в безжалостном свете. Он впитал ее образ, спутанные золотисто каштановые волосы, тонкие черты белого как снег лица… потом, в долю секунды, он увидел двойную рану на шее, из которой сочилась кровь, разорванную одежду, открывавшую грудь с розовыми сосками, и царапину над ней. И хотя половина его уже летела вверх, половина осталась, желая прикоснуться к мягкости ее щеки и поцеловать ее…

Эта мысль почти сбросила его вниз на землю, к низменным желаниям и нежным удовольствиям. Он едва не упал вниз с той высоты, на которую вознесся его дух, далекое пятнышко в голубом доме неба, и это падение убило бы его душу, как умирает любая птица, ударившись о землю. Но он опять закрыл глаза и превратился в того, кем, согласно пророчеству, он должен быть стать: неземное огненное существо. Желание вспыхнуло и сгорело, как бумага в пламени, а белый невесомый пепел поднялся в небеса. Он пошел вместе с ним и взял с собой остальных: Талассу, Джайала и Аланду — он чувствовал их всех рядом с собой в огненном аду. Его тело осталось позади и он увидел Таласу такой, какой она будет, и какой уже была в Святилище Светоносца: чистейшее видение, сверкающая Наяда, которая стояла преображенная перед ним тогда, которая одним прикосновением открыла могилу Мазариана и показала ему, что все древние тайны не более, чем прах и кости.

Потом и эта мысль была уничтожена скоростью полета, так что теперь он мог только видеть и чувствовать.

Силу раскаленного меча он ощущал как горящий факел, зажженный от сердца солнца. Меч, который мгновение назад был только несколькими фунтами инертного металла, теперь казался крылатым светом. И он летел вместе с ним. Мир крутился вокруг него, свет солнца становился все слабее и слабее, пока не стал крошечным световым вихрем, к которому притягивало меч. Наконец даже этот свет потух, и начался огненный переход; вслед за мечом он полетел через бездну ревущей темноты, где сам воздух вопил и стонал, а ветер становился то холодным, то горячим. Как рыба-лоцман рядом с акулой, Уртред плыл рядом с мечом через океан темноты, пока, далеко впереди, опять не появился крошечный световой вихрь, а потом его внутреннее зрение опять наполнилось золотым и оранжевым пламенем умирающего солнца. Он погрузился в этот огонь, точно такой же, как Священный Огонь в Форгхольме, но на этот раз его не обожгло.

А потом возникло ощущение беспорядка, темнота вернулась, полет быстро закончился и он ощутил как его дух ударился на землю, как бросившийся вниз сокол. Но не было ни потери сознание, как бывает у тех, кто разбивается до смерти, ни хруста треснувших костей…

Уртред обнаружил, что стоит на твердом камне. Первым ощущением был холод, а потом полная темнота. Через мгновение он осознал, что его глаза были ослеплены ярким светом солнца. Потом зрение восстановилось, темнота ушла, а свет вернулся, мерцающий в темноте неяркий свет клинка Зуба Дракона, который он все еще держал над головой, но могучая сила, энергия, перенесшая их сюда, уменьшилась, почти исчезла, как если бы путешествие выпило ее до дна. Он стоял на низком камне в темной пещере, ее черный камень искрился под мерцающим светом меча. Свежий ветер дул от входа в пещеру, принося с собой печальную песню птицы, быть может соловья.

Он повернулся. Справа от него стоял Джайал, тряся головой, как если бы проходил в себя после удара. Аланда, на чьем бледное лицо было больше морщин, чем обычно, стояла слева. В тяжелом, наполненном сыростью воздухе пещеры при каждом выдохе из их ртов вылетало облачко пара. Да, они выжили, но где Таласса? Уртред опять повернулся, и увидел за собой каменную полку. Таласса лежала на ней, похожая на статую, вырезанную на могиле. Она была в точности такая же, какой он видел ее раньше: без сознания, тяжелое дыхание, из раны на шее течет кровь. Но живая. И опять с его губ слетела молитва. Они пролетели через сердце солнца. Он дотронулся до Ре и остался в живых. Безусловно охраняющий дух Бога благословил их.

Еще одно мгновение он глядел на Талассу, наслаждаясь этим зрелищем. Потом отвернулся, голова все еще кружилась. Сколько времени прошло? Ему показалось, что путешествие через центр солнца заняло не больше секунды, и, одновременно, на него ушла целая вечность. Что это за место и какой сейчас час?

Уртред опустил Клык Дракона, и, перевернув клинок, протянул его Джайалу. — Вот, — сказал он. Юный рыцарь почти бессознательно взял его, голова Джайала все еще поворачивалась то вправо, то влево, он никак не мог понять, что его окружает. Он уставился на Уртреда, потом на меч, пытаясь найти слова, но не получалось.

Хотя голова Уртреда никак не хотела перестать кружиться, к нему уже вернулось ощущение того, что надо срочно что-то делать. Он вскарабкался на верхнюю лавку и встал на колени рядом с Талассой. Он протянул было одну из своих перчаток, но, увидев стальные когти, тут же отдернул руку назад и выругался. Они разорвут ее нежную кожу… Как бы он не хотел коснуться ее, он мог только смотреть. В этот момент пришла в себя Аланда. Она также забралась на каменную полку и встала на колени рядом с Уртредом, затем сняла с себя плащ и укутала им Талассу. Потом осторожно коснулась лба девушки.

Ее глаза встретились с прорезями в маске Уртреда. — У нее жар, — сказала она.

Уртред уставился на ее лицо, голова наконец-то заработала. — Я знаю Пути Света, — медленно сказал он, — но Пути Исса — великая тайна. Тем не менее я читал, что душа того, кто укушен, не потеряна для Ре, если тот, кто выпил его крови, уничтожен.

Теперь и Джайал подошел поближе и смотрел на Талассу в полусвете меча. — Я видел, как вампир, который укусил ее, был сожжен солнцем.

— Я тоже — он вспыхнул, как огонь. Это единственный способ окончательно убить Живого Мертвеца, — сказал Утртед.

— Но тогда она не заражена?

Он повернулся и взглянул на молодого Иллгилла, — Я могу только молиться об этом, мой друг.

— Ей нужно тепло, — сказала Аланда.

— Здесь нет ничего, — сказал Уртред, оглядывая сырую пещеру.

— Что это за страна? — спросил Джайал.

Уртред медленно встал на ноги, его взгляд перепрыгнул за вход пещеры, из которого дул свежий ветер. — Здесь еще не рассвело. Мы были на широте середины мира, где ночи короче. Значит мы на севере или на юге.

— Ты не можешь сказать точнее?

— Ну, — ответил Уртред, — я могу только гадать — но я думаю, что мы на севере, за Палисадами, как и обещал Манихей.

— Тогда здесь должна быть зима. Но воздух теплее, чем в Тралле.

Уртред тоже почувствовал это. Да, холодно, но это холод перед рассветом. Теплый ветер быстро согреет коридоры пещеры. А что было написано о северных землях, лежащих за Палисадами? Разве это не земля непрерывной зимы? Тогда откуда этот ветер? На мгновение его сердце опустилось. Неужели он ошибся? Неужели предметы, которые они ищут, Бронзовый Человек и Теневой Жезл, стали еще дальше от них?

Уртред уставился на Зуб Дракона. Он достаточно много знал о тайном магическом законе соответствия: подобное притягивает подобное. Тысячи лет назад Маризиан принес все три артефакта с собой; теперь, когда они разбросаны по миру, разве тайное притяжение не притягивает их друг к другу, как магнит притягивается к металлу? И разве пророчество в Книге Света не обещало именно этого? Ведь там написано, что когда трое объединятся, тени отступят от солнца и последователи Исса потерпят поражение… но тут вспомнил: он же был в гробнице Маризиана. Он же видел, что Книга Света превратилась в прах. Ни в чем нельзя быть уверенным, даже в пророчестве, ведь это только одно из толкований Священной Книги последними поколениями жрецов. Уртред спрыгнул на пол.

— Лучше всего нам с тобой выйти наружу и посмотреть, что это за мир, — сказал он Джайалу. Юный рыцарь кивнул, пытаясь рассмотреть, что находится за дымной аркой света, испускаемого мечом. Оттуда опять послышалось птичье пение.

— Что это за птица, которая поет, когда темно? — спросил Джайал.

— Есть только одна — соловей, — из глубины пещеры ответила Аланда.

— Мы должны забрать свет, — сказал он старой даме, кивая на мерцающий клинок.

— Я присмотрю за Талассой, — ответила та.

Двое мужчин осторожно пошли вниз по коридору, теплый ветер стал сильнее. Серый свет падал из прямоугольного входа в пещеру, находившегося прямо перед ними. Через него были видны ветки деревьев. Опять послышалась птичье песня; они напрягли глаза, но не смогли разглядеть певца среди темных веток. Джайал сунул меч в ножны, чтобы свет, льющийся из него, не выдал их врагам, если те затаились поблизости; потом они осторожно пошли вперед и оказались на краю каменной площадки. Вокруг было темно, но все-таки они сумели разглядеть широкие ступеньки лестницы, вырезанные в каменном склоне прямо под ними. Издалека доносился приглушенный рев. Уртред вслушался и через мгновение узнал его: ревела река, падая вниз через теснину. Свет лился только с маленького кусочка серого неба перед ними. Казалось, что все звезды на небе потухли.

Свет, постепенно, становился все сильнее и сильнее. Было немного странно увидеть за несколько минут второй восход. Но разве не так будет в конца времени, когда сила Исса победит восходящее солнце? Книга Света говорит, что даже в этой абсолютной темноте придет Второй Рассвет, в результате которого возрожденное солнце вновь засияет над миром, навсегда победив владычество ночи. Это и была надежда мира. Уртред ощутил дрожь предчувствия, как если бы его благословили, показав видение конца времени.

Потом он увидел мерцающий в темноте под ними светлячок огонька. Оба мужчины инстинктивно отступили назад, в тень деревьев. Светлячок под ними заколебался, а потом начал зигзагом подниматься вверх, прямо к ним. Они внимательно глядели вниз, но светлячок остановился, по-видимому колеблясь, потом опять полез вверх. На востоке свет становился все ярче и ярче, так что они могли видеть силуэты гор вокруг себя, и огромные серые руины, покрывавшие горный склон под ними. Все было тихо, и только тонкий, пронзительный голосок распевал кусочки песни, уносимые прочь порывами ветра. Свет уже был близко, на ступеньках каменной лестницы. Соловей внезапно перестал петь, как если бы почувствовал вновь прибывшего.

Все небо на востоке уже было в красно-оранжевых пятнах. Первые полосы облаков вынырнули из темноты, как пена на сером море.

— Что будем делать? — тихо спросил Джайал.

— Иди и предупреди Аланду. Я посмотрю, кто это, — прошептал Уртред. Джайал кивнул и, пригнувшись к земле, вернулся в пещеру. Уртред скорчился в тени одного из деревьев и ждал. Наконец маленькая тощая фигурка, одетая в слишком большой шерстяной плед, появилась на плато и остановилась, явно колеблясь; ее силуэт четко выделялся в свете восхода. Он отчетливо разглядел лицо маленькой девочки в свете примитивной лампы, которую она держала в руке. Даже издали он заметил ужас на ее лице, дрожащие губы, а также нервные взгляды, которые она бросала в тени на плато.

Теперь, когда Уртред понял, что это только девочка, он мог выйти из укрытия, но вовремя вспомнил, как действует на любого его маска, если он появляется слишком внезапно. Поэтому он остался в тени дерева. Небо за ним стремительно светлело, и Уртред смог рассмотреть, что в ее руке зажат мешочек с какими-то вещами. Потом край солнца появился над далеким горизонтом, и тень, покрывавшая горы, исчезла. Но тут девочка встряхнулась, бросила отчаянный взгляд на восток, и кинулась в пещеру.

Уртред пошел за ней так тихо, как только мог. Свет солнца лился ему в спину. Ребенок бежал перед ним, потом наступил на край своего пледа и споткнулся. В следующее мгновение она выпрямилась и побежала опять. Уртред осторожно обогнул лужу с горящим маслом. Девочка перед ним внезапно остановилась, как вкопанная. Перед ней была пустая каменная полка; Таласса лежала на второй. Аланда и Джайал где-то спрятались. Девочка начала пятиться, потом повернулась, увидела Уртреда — ее лицо исказилось от страха и она закричала: крик ужаса, который как копье пронзил его, ведь он понимал, что она должна была увидеть.

Уртред держал руки по бокам, показывая свои мирные намерения, но она опять отшатнулась назад и побежала. Тут появились и Аланда с Джайалем, которые прятались в темноте в конце пещеры. Девочка бежала прямо к ним. Джайал протянул руку, пытаясь ее успокоить, но неожиданно это прикосновение исторгло из нее еще один истошный вопль. Мешочек с предметами, которые она держала в руке, упал на пол. Следующей на ее пути оказалась Аланда, и тут, странным образом, девочка внезапно успокоилась, что-то сообразив. Уртред мгновенно понял что: Аланда была той же крови, что она, и вообще могла быть ей бабушкой. У обоих были те же орлиные черты лица, высокие лбы и голубые глаза. Девочка во все глаза глядела на Аланду, мгновенно забыв ужас, охвативший ее секунду назад. Потом, вспомнив, где она находится, она взглянула назад и, опять увидев Уртреда, повернулась и забилась в самый дальний угол пещеры. Но Аланда уже начала говорить, пытаясь успокоить ее.

— Скажи ей, что я не хочу сделать ей ничего плохого, — сказал Утртред.

— Уже, — ответила Аланда, — но она все время повторяет одно и то же слово: демон.

— Она говорит на нашем языке?

— Немного измененном, как, наверно, говорили несколько столетий назад.

— Странно.

Аланда потрясла головой. — Нет, если мы действительно в Северных Землях, как ты предполагал: Мазариан принес с севера все, что мы знаем, включая язык, на котором мы говорим. А народ девочки оставался здесь все столетия, которые прошли с момента ухода Маризиана.

— А ты внешне очень похожа на нее.

— Так и должно быть, — сказала Аланда, поглядев на ребенка. — Я же говорила тебе, жрец, что мой народ тоже пришел из этой земли, из места, которое называется Астрагал. Я думаю, это не слишком далеко отсюда.

— Хорошо бы узнать поточнее, где мы находимся, — заметил он.

— Тогда не подходи ближе — она боится тебя до смерти.

— Скажи ей, что мое лицо — только маска.

— Она еще ребенок. Как она может не бояться? — Тем не менее, услышав человеческую речь, выходившую из-под маски, девочка немного успокоилась. В то время, пока они разговаривали, она глядела то на одного, то на другого.

— Дитя, ты понимаешь меня?

Девочка кивнула.

— Скажи мне, как тебя зовут.

Ребенок еле слышно что-то пробормотал, но Аланда все-таки услышала. — Ее зовут Имуни.

— Где ты живешь? — ласково спросила Аланда. Девочка опять пробормотала что-то, чего оба мужчины не расслышали, и слегка кивнула в сторону входа в пещеру, как уже делала раньше.

Аланда повернулась к Уртреду и Джайалу. — Это место называется Года. До него совсем близко, надо только немного спуститься вниз. Она — дочка старосты.

— Почему она пришла сюда в темноте и одна?

Аланада спросила, девочка опять что-то прошептала в ответ. — Она пришла сюда, чтобы принесли подношение в святилище, — сказала Аланда, указывая на мешочек на полу. — Но когда она вошла, то обнаружила, что стражи пробудились.

— Она думает, что мы стражи?

Аланда утвердительно кивнула. — Она говорит, что на нижней полке стояли три каменные статуи, напоминавшие нас. — Теперь оба мужчины уставились на нижнюю полку. Яркий свет солнца лился из входа, и на нижней полке стали видны три отполированных круга. Камень вокруг них был изъеден сочащейся сверху водой, а они были чистыми и нетронутыми, как если бы на этих местах что-то стояло. Каждый из них вспомнил, что, когда они очутились здесь, то стояли в точности на тех самых местах на нижней полке.

Рука Уртреда коснулась плаща, как если бы он ожидал, что он сделан из камня, а не из шерсти. Однако материя была мягкой. Камень стал плотью.

— Тогда, если мы стражи, кому посвящено святилище?

Глаза Аланды не отрывались от их лиц. — Светоносице.

Все повернулись и посмотрела на верхнюю полку, на которой лежала Таласса, чье лицо в свете солнца стало мертвенно-белым.

— Неужели кто-то знал, что Светоносица придет, что ее ум перейдет в эту статую, даст ей жизнь? — недоверчиво спросил Джайал.

Аланда кивнула. — Маризиан: он написал много книг пророчеств. Он предвидел этот день.

Уртред все еще смотрел в лицо Талассы. — Быть может он и предвидел этот день, но предвидел ли он то, что случилось с Талассой, то, что ее укусит Живой Мертвец?.

— Должно быть лекарство, — сказала Аланда.

— Ре вылечит ее, — ответил Уртред, хотя тяжесть на сердце говорила ему совсем другое. Аланда стала на колени рядом с деревенской девочкой, и взяла ее руку в свою. Имуни, в свою очередь, порывисто сжала ее руку; но на Уртреда она по-прежнему смотрела с испугом. Старая дама ласково поглядела на нее. — Имуни, мы не собираемся сделать тебе ничего плохого. Мы путешественники, с юга. Ты что-нибудь слышала о Южных Землях?

Девочка медленно кивнула. — Мой отец говорил мне о них. Когда я была совсем маленькой, какие-то странники пришли в горы с юга.

— Странники? — спросил Джайал, внезапно возбудившись. — Они были здесь?

Девочка покачала головой. — Нет, они пошли дальше на север через степи. Но мой народ нашел в горах их мертвых.

— Но кто-то выжил?

— Да: они несли с собой обжигающий свет, который можно было видеть даже из деревни.

На этот раз слова из девочки выходили легко и быстро, было видно, что ей льстит сосредоточенное внимание, с которым Джайал слушал ее.

Юный воин отвернулся и уставился на вход в пещеру. — Может быть это был Жезл — его свет ярче всего, что я видел в своей жизни. Мой отец жив, — сказал он, и его глаза вспыхнули внезапной надеждой.

Имуни настолько успокоилась, что отпустила руку Аланды.

Уртред, осторожно действуя своими когтями, подобрал упавший мешок и, ослабив шнурок, открыл его: внутри он нашел букетик цветов, сломанный горшочек, из которого шел запах спиртного, и маленький черный мешочек, из которого сочилась вода.

— Что ты собиралась делать с этими подношениями? — спросил он у Имуни.

— Это для Светоносицы и ее стражей, — ответила девочка. — Мак и пшеница для старой леди; вино для юного воина; снег для Светоносицы… — Ее голос внезапно оборвался. И ничего для того, кого она называет демоном, с кривой усмешкой подумал Уртред.

— Почему снег? — спросил он.

— Первый снег зимы пробудит Светоносицу от ее сна. Для того, чтобы в темное зимнее время ее свет не ушел из мира. — Уртред поглядел на мешочек. Нет сомнений, что этот обычай установил Маризиан, предвидя будущие события, когда это все будет иметь смысл. Быть может и такое событие, как рана Талассы. Иногда в старых ритуалах сохраняется какая-то, давно забытая правда.

— Что ты должна была сделать со снегом? — спросил он.

— Положить на губы Светоносицы.

Уртред вопросительно посмотрел на Аланду, которая слегка кивнула. — Делай все так, как если бы нас не было.

— Но она жива, — сказала девочка.

— Да, но она спит — а ей надо проснуться, — ответил Уртред.

Девочка неуверенно посмотрел на Талассу, лежавшую без сознания.

Аланда мягко подняла ее на ноги и вывела из темноты. Имуни боязливо взглянула на Уртреда, потом опустила взгляд на мешочек, лежавший в клещах его перчатки. Она потянулась вперед, дрожащими пальцами взяла черный мешочек и открыла, обнажив массу наполовину растаявшего снега. Сунув руку внутрь, она набрала горсть кристалликов, которые засветились в свете раннего утра.

— Давай, — сказал Уртред, кивая в сторону Талассы. Девочка, колеблясь, пошла к ней, постоянно оглядываясь назад, но глаза чужаков не отрывались от нее, так что она не осмелилась не послушаться. Она встала на ступеньку и, сжав снег в кулаке, выдавила ледяную воду на бледные губы Талассы. Ледяные бусинки падали вниз, ударялись о губы и бежали по подбородку. Таласса слегка застонала. Но не проснулась.

Аланда тоже встала на ступеньку и нагнулась над девушкой. — Таласса? — прошептала она. Таласса слегка пошевелилась, слабая улыбка разлепила ее губы и она медленно открыла глаза.

— Ты видишь меня? — спросила Аланда.

— Свет, — прошептала Таласса, опять плотно закрывая глаза. — Такой яркий…

— Мы все здесь, дитя: Я, Уртред и Джайал.

— А что произошло? — сонно спросила она, как если бы была готова опять соскользнуть в бессознательное состояние.

— Ты не должна спать, дитя, — твердо сказала Аланда. — Тебя укусил вампир, из второго сна ты можешь не выплыть…

Внезапно по лицу Талассы прошло выражение боли. — Теперь я вспомнила: я была на болотах, на верхушке пирамиды костей, живые мертвецы… — Она застонала, когда память о сражении вернулась к ней. — Верно, меня укусили. Аланда, я заражена их ядом! — Отчаяние перекосило ее бледное лицо.

— Вампир, который укусил тебя, мертв.

Таласса пощупала синевато-багровые отметины зубов на шее и вдрогнула. — И все-таки я чувствую яд в моих венах…

— Это может быть рана, но не яд, — сказал Уртред. — Открой глаза, — приказал он и она послушалась.

— Такой яркий свет… — опять пожаловалась она.

— Но ты все еще можешь на него глядеть. — Он вытянул руку за спиной и перчаткой указал на вход в пещеру. — Как ты могла бы вынести вид солнца, если бы была одной из них?

— Ты забываешь, жрец, что изменения происходят медленно, не за один час. — Тем не менее Таласса подняла голову, сражаясь с головокружением и жжением в глазах. Она прищурилась от света солнца, падавшего через вход в пещеру и, казалось, ее кожа светится как алебастр. — Где мы?

— На севере. Магия меча перенесла нас сюда в мгновение ока. Фаран далеко, мы в безопасности.

— Ты можешь встать? — спросила Аланда. Таласса неуверенно спустила ноги с полки и осторожно поставила их на пол. Потом она оттолкнулась и встала, ее ноги дрожали, как у только что родившегося жеребенка. Уртред и Аланда поддержали ее. И все это время Имуни глядела на нее большими круглыми глазами.

— Кто это? — спросила Таласса, в первый раз обратив на нее внимание.

— Девочка из деревни наподалеку. Каждое осеннее равноденствие они совершают здесь ритуал: ребенок приносит подношение в святилище.

— Что за святилище? — спросила Таласса.

— Это самое место: вплоть до сегодняшнего утра здесь стояли четыре статуи, которым они покланялись.

— Статуи?

— Да, изображающие нас четырех и поставленные сюда Маризианом в начале времени.

— Но для чего?

Аланда взяла ее руку и внимательно посмотрела в глаза Талассе, — Тысячи лет назад он предвидел этот день.

Ноги Талассы подогнулись, и она опять тяжело уселась на каменную полку.

К этому времени солнце уже позолотило все камни вокруг них. Глядя на Талассу, сидящую на полке, и в сознании, Утртред чувствовал, что тревога начинает улетучиваться из его сердца. По меньшей мере она жива, а может быть и не заражена. Враги далеко, а тут еще Таласса опять подняла голову и улыбнулась, посмотрев на него: немедленно его настроение начало стремительно подниматься до тех пор, пока не взлетело так же высоко как и полчаса назад, когда меч поднял их всех так же высоко, как само солнце.

— Пойдем, — сказал он. — Давайте пойдем в деревню.

Он осторожно обвил одной из своих когтистых рук плечи Талассы, и, с видимым усилием, она встала, поддерживаемая с другой стороны Джайалом. Они медленно вышли из пещеры. Аланда и деревенская девочка шли следом.

Они оказались на верхушке монументальной лестницы. Оранжевый шар солнца уже достаточно высоко поднялся в небо. Вся земля была видна: пурпурно-коралловые переходы света и тени от покрытых снежной шапкой гор на юге; глубокое ущелье слева от них; и сверкающая слюдяная равнина на восточном горизонте. Уртред жадно впитывал в себя это зрелище, потом его глаза поднялись и он посмотрел вперед, за равнины. И только тогда в первый раз он увидел зазубренные пики Сломанных Вязов и темные облака, окутавшие их. Дыхание стеснилось в груди.

Таласса заметила, что он почти перестал дышать. — Что случилось, жрец? — спросила она.

— Я не знаю, — рассеянно ответил Уртред. — Эти горы… как если бы я их уже видел, раньше.

— Каким образом? — спросил Джайал. — Ты же провел всю свою жизнь в монастыре, жрец. Никто, кроме горстки людей нашего народа никогда не видел эту землю.

Уртред покачал головой. — Да, верно: всю свою жизнь я провел в Форгхольме, но я не родился там: меня и брата принесли в монастырь, когда мы были еще младенцами.

— Ты думаешь, что тебя принесли отсюда? Как младенец может помнить хоть что-нибудь?

— И тем не менее что-то здесь есть, что-то очень знакомое… — ответил Уртред. Он повернулся к Имуни. — Как называются эти горы?

Та, чтобы не смотреть на его маску, уставилась себе на ноги. — Сломанные Вязы, — прошептала она. — Там живет всякая нечисть, призраки, только не люди. Мы называем их всех Полунощной Чудью.

— Полунощная Чудь! — воскликнул Джайал. — Столетия назад Легионы Огня были посланы сюда, чтобы истребить их.

— И никто не вернулся назад, — мрачно ответил Уртред. — Как люди могут жить здесь, так близко от зла? — спросил он.

— Раньше мы жили одни, — ответила Имуни. — Только два поколения назад там появилось темное облако. И теперь мой народ страдает, — сказала она с дрожью в голосе, глядя на Сломанные Вязы и мрачное облако. Пока они смотрели, облако пронзил удар молнии.

Уртред чувствовал, как какая-то странная сила тянет его туда, к далеким горам. Его сердца забилось быстрее, наполненное возбуждением и страхом. Что-то там было, он был уверен в этом — быть может это то самое место, про которое говорил Манихей, место, где скрыта тайна его рождения?

— Давайте пойдем в деревню, — сказала Аланда. Уртред с трудом оторвал взгляд от гор, опять осторожно взял руку Талассы и начал помогать ей спускаться по широким, вырезанным в камне ступеням.

Прежде, чем они прошли полпути, она увидели вдали группу людей, идущую по направлению к ним через руины.

— Отец! — воскликнула Имуни и понеслась вниз по ступенькам к этим людям. Жители деревни услышали ее крик. Поглядев вверх, они увидели и четырех незнакомцев, спускающимся по лестнице, и мгновенно остановились. Обе группы молча глядели одна на другую, разделенные бегущей девочкой.

— Они выглядят достаточно дружелюбно, — наконец сказала Аланда. Уртред не ответил, ожидая того, что произойдет, когда девочка окажется среди своих.

Наконец Имуни добежала до второй группы. Она стала возбужденно что-то говорить, постоянно указывая на лестницу. Теперь Уртред разглядел их и понял, что это были самые обыкновенные фермеры и скотоводы, вроде тех суеверных людей из маленьких деревушек под Форгхольмом, которые приходили к его башне, надеясь на исцеление. Он вспомнил, как глядел сверху вниз на них из своего тайного орлиного гнезда: они выглядели точно так же, как эти. Он знал, какой ужас охватил бы добрых фермеров Форгхольма и каким образом они бы встретили его, если бы он на самом деле спустился бы вниз со своей башни и постучался к ним в дверь. Тогда он был бы не их спаситель, а страшный демон, каким, если доверять реакции этой девочки, его представляли эти люди.

Как бы не обрадовались эти северяне, повстречавшись со Светоносицей, все будет испорчено, как только они заметят его. И все будут в опасности. — Бери Талассу, — приказал он Джайалу.

— Почему? — спросил младший Иллгилл.

— Ты привык к моей маске, мой друг, а жители деревни нет. Я подожду здесь, наверху. Объясни им, что я не собираюсь сделать им ничего плохого.

— Очень хорошо, — сказал Джайал, становясь рядом с Талассой.

Уртред подождал, пока его друзья не пошли дальше вниз по лестнице, потом взобрался обратно на плато и подошел к деревьям. Ветки молчали. Соловей улетел. Как только Уртред уселся на утоптанную землю под деревьями, еще один порыв теплого ветра пролетел над горами.

Тем временем жители деревни столпились внизу, у подножия лестницы. Они стали перешептываться, когда южане подошли поближе, так как заметили сходство между Аландой и ими самими. Горцы были невысокими и кривоногими, носили коричневые плащи и шерстяные краги, и были вооружены толстыми палками, копьями и луками. Имуни с легкостью оказалась самой красивой из своего народа, так как среди остальных было слишком много уродов, людей с бельмами на глазах и калек.

Имуни держалась за своего отца, Гарадаса. Он был не выше ее, жилистый и крепкий, с коричневой кожей, выдубленной ветром и солнцем, роскошными черными волосами, бородой и кривыми ногами. С первого взгляда было ясно, почему именно его выбрали старостой: в его глазах светился недюжинный расчетливый ум. Он остановился в нескольких шагах от основания лестницы и разглядывал незнакомцев. Обе группы с опаской глядели друг на друга. — Откуда вы пришли? — наконец спросил он. Южане поняли его, так как он говорил на их языке, хотя и с гортанным архаичным выговором.

Аланда оставила Талассу на попечение Джайала и сделала шаг по направлению к старосте. — Из святилища, — ответила она.

— Никто не проходил через деревню этой ночью; многие глаза глядели наружу, ведь сегодня — святой день. Как вы оказались там?

— Мы просто проснулись там, перед рассветом.

Глаза Гарадаса сузились, но тут заговорила Имуни, ее высокий чистый голос прорезал воздух. — Отец, статуи исчезли. — Все жители деревни, как по команде, повернули головы и уставились на нее.

— Исчезли?

— Да, полки были пустыми: только эти люди были там.

Гарадас опять посмотрел на всех трех, его коричневое лицо еще больше наморщилось. — А кто это там, под деревьями? — спросил он, указывая на плато перед пещерой.

— Демон, — ответила Имуни. По толпе собравшихся северян пронесся вздох ужаса.

— Он знает, что для вас он пария, поэтому предпочел вернуться на плато, — быстро сказала Аланда.

Гарадас на мгновение задумался. — Все это очень странно. Я должен пойти к пещере и сам осмотреть ее. Не спускайте глаз с воина и девушки, — сказал он своим людям. — Я пойду со старой дамой. — Было непонятно, услышали ли жители деревни его слова, так как они громко переговаривались между собой, постоянно указывая на святилище. Гарадас приглашающе протянул руку Аланде, и они вместе стали взбираться по ступенькам.

— Мы не хотим вам ничего плохого, — сказала она, карабкаясь вместе с ним.

— Да, в это я верю, потому что моя дочка вернулась целой и невредимой, — ответил он. — Но мой народ намного более суеверен, чем я. И мне надо самому посмотреть, что случилось со статуями.

Как только они подошли, Уртред встал из тени деревьев. Староста какое-то время не отрываясь глядел на маску Уртреда, прежде чем жестом попросил Аланду подождать. Потом он прошел мимо Утреда прямо в пещеру. Молодой жрец и Аланда обменялись недоуменными взглядами, но не сказали ни слова, молчание нарушал только шум ветра, пролетавшего над плечами гор. Через несколько минут Гарадас появился опять, из под загара и бороды было видно его внезапно побелевшее лицо. — Моя дочка сказала правду. Статуи исчезли, — потрясенно пробормотал он. — Расскажите мне снова, как вы оказались там. — Аланда повторила свой рассказ. Когда она закончила, Гарадас опустил голову. — Я простой человек: народ Года называет меня жрецом, но у меня нет никакого образования. Последний человек, умевший читать и писать, умер несколько столетий назад. Простите меня. Когда Бог Маризиан уходил, он ожидал, что в этот день здесь будет жрец. А здесь только я, погонщик яков.

— То есть ты веришь в нашу историю? — спросила Аланда.

Староста ответил не сразу, сначала он посмотрел вниз с горы на Талассу, сидевшей, сгорбившись, на камне у подножия лестницы, охраняемая Джайалом от жителей деревни, которые раскрыв рты глазели на нее. — Увы, я священный человек только по имени, но легенда моего народа гласит, что это божественное существо, Светоносица, придет и вновь зажжет умирающее солнце. А она, — он кивнул на Талассу, — больна. И вообще она выглядит как самая обыкновенная девушка, совсем не богиня. — Тут он повернулся к Уртреду. — Мы ожидали демона, но это обыкновенный человек, который носит страшную маску. А ты, — сказал он, глядя в синие глаза Аланды. — Ты вообще выглядишь так, как будто родилась в деревне. — Он пожал плечами, как если бы слов у него больше не было.

— Да, я понимаю, тебе трудно, — ответила Аланда. — Ты не можешь поверить, что мы именно те, кого вы ждали. Верно, мы люди, как и ты, и никто из нас не видел, как эти статуи исчезли. Обращайся с нами так, как с другими незнакомцами.

— Незнакомцами? — удивился Гарадас. — Никогда ни один незнакомец не приходил в Году.

— Быть может мы будет твоими гостями? После того, как эта девушка выздоровеет, мы пойдем своим путем.

— Своим путем? Куда? Весь мир здесь, ничего другого нет.

— А эти равнины и лес за ними? — спросила Аланда, указывая рукой в направлении их.

— Идет зима. Очень скоро Великий Волк начнет рыскать по равнинам. Здесь некуда идти, старая леди, только в Году.

— Тогда мы пойдем именно туда.

Гарадас повернулся к Уртреду. — Теперь я вижу, что ты носишь маску; значит ты не тот монстр, которого мы боялись. Но в таком виде ты не сможешь войти в нашу деревню — много поколений мой народ верил, что ты демон. Эта маска напугает их всех до полусмерти. Сними ее — и ты тоже будешь нашим желанным гостем.

Уртред покачал головой. — Я поклялся никогда не снимать ее. Даже мои товарищи не видели то, что лежит за ней.

Гарадас нахмурился. — Тогда ты не сможешь войти в деревню. — Аланда начал было протестовать, но он остановил ее движением руки. — Я уже говорил вам, что я погонщик яков, практичный человек. Но мой народ суеверен до крайности. Я обязан сказать им, что статуи исчезли, а эта девушка — Светоносица. Иначе они решат, что вы разбили статуи — и тогда на ваши головы обрушится все, что только они не придумают. Так что твой друг будет демоном, а она — Светоносицей. Все должно быть так, и не иначе.

— Ты собираешься оставить его умирать в горах?

Гарадас опять покачал головой. — За деревней есть смотровая башня. Зимой никто не ходит туда. Я сделаю так, что туда будут приносить еду и дрова для огня. Он может оставаться там, пока не придет весна и вы сможете уйти.

Аланда опять попыталась что-то сказать, но на этот раз ее остановил Уртред. — Эта маска не давала мне общаться с товарищами, когда я был еще ребенком. Что ж, пускай это повторится опять. Я пойду в эту башню, если ты скажешь мне, как ее найти.

Гарадас указал рукой на тропинку, уходившую вправо от горного амфитеатра, в котором находились руины заброшенного города. — Иди по ней, но не сразу, дай нам время уйти. Люди не должны видеть тебя. — Потом он повернулся к Аланде. — Пошли, мы должны присоединиться к остальным. — Аланда опять взглянула на Уртреда, но тот жестом приказал ей идти, так что она вместе со старостой пошли вниз по горной лестнице.

Жители деревни зашевелились и начали перешептываться, когда увидели, что Гарадас возвращается. Дойдя по подножия лестницы, он поднял руку, призывая к молчанию.

— Статуи исчезли, — сказал он. Все потрясенно вздохнули, услышав его слова. — Произошло чудо, Светоносица здесь, — продолжал он, указывая на Талассу. — Какое-то мгновение собравшиеся люди глядели друг на друга, не веря своим ушам, но Гарадас твердо стоял на земле, его темные глаза сверкали, и никто не осмелился возразить ему. Мгновение прошло, послышался шорох одежды, и они все как один упали на колени перед камнем, на котором сидела Таласса.

Аланда быстро подошла к ней. Лицо девушки было бледно как мел, она, казалось, даже не понимала, что к ней было приковано внимание всех людей. Аланда легонько толкнула ее. Таласса пошевелилась и взглянула вверх, ее глаза сузились, встретившись с ярким светом солнца, потом посмотрела на жителей деревни. — Почему они все стоят на коленях, — прошептала она.

— Ты же Светоносица, — тихонько шепнула ей Аланда.

Таласса покачала головой. — Я не богиня: я человек, как и вы. — И действительно, трудно было представить себе что-нибудь более слабое и смертное: лицо было очень бледным, а на шее были отчетливо видны пурпурные отметины зубов. Хотя воздух был достаточно теплым, она никак не могла согреться и дрожала не переставая.

Аланда посмотрела на Гарадаса с молчаливым призывом. Староста мгновенно начал действовать. — Сделать носилки, — приказал он. — Необходимо торжественно внести Светоносицу в деревню. — Жители деревни быстро встали и разбежались по склонам горы.

Вскоре рядом с ней появились два достаточно длинных куска дерева, несколько минут назад бывших двумя чахлыми деревцами, росшими на склонах. Их крепко связали вместе, в середине положили плащ и на него осторожно перенесли Талассу. Немедленно четверо мужчин взяли каждый по концу шеста.

Когда все было готово, Гарадас кивнул и они пошли через руины. Все дружно затянули громкую гортанную песню, и на всем протяжении пути им отвечало эхо с каждого каменного склона вокруг них.

Процессия ушла, а Уртред еще долго стоял на краю плато, и порывы ветра, дующего с севера, доносили до него их песню. Он опять был один, оторванный от людей, с которыми сдружился за последние двадцать четыре часа. Одиночество упало на него как темнота: надежда на дружеские речи и веселый смех исчезла, узы, которые связали его с другими, порвались. Чувство принадлежности схлынуло как морской отлив, ушло вместе с друзьями и с этой песней, которая стала еле слышным шепотком ветра. Когда процессия перевалила через гребень кряжа, вместе с ней исчезла и песня.

Почему учитель дал ему эту маску, которая навсегда оторвала его от человечества? Почему он не дал ему маску веселого, улыбающегося юноши, человека, который вырос не зная, что это такое — быть обожженным? Но Уртред знал ответ: что хорошего в том, чтобы льстить и обманывать себя? От скрытой за маской реальностью спрятаться невозможно. Те, кто близко к нему, рано или поздно узнают правду, случайно увидев его настоящее лицо в тот момент, когда он снимет ее, как бы осторожен он не был. Он навсегда останется со своими шрамами, со своим отвратительным лицом. Манихей решил за него: он всегда будет одинок, и никогда не исполнит того, о чем мечтают другие мужчины. Только в одиночестве может он найти опору, найти внутреннюю силу, которая позволяет ему открывать тайну пламени, вызывать магию и овладевать силой, при помощи которой он может сражаться с врагами Солнца. Никогда ему не испытать радости любви, радости совместного дыхания со своими товарищами. В те краткие мгновения, когда Таласса глядела в безжалостные глаза маски, когда она касалась его или держала его руку в перчатке, и он чувствовал мягкость ее пальцев, он узнал, что означает любить другого человека. Теперь она ушла, и вместе с ней ушла надежда.

Его роль исполнена: он был Герольдом, в Тралле он достойно сыграл в первом акте пророчества. Где-то там, в мире под его ногами, бродит Бронзовый Воин, ожидая, когда придет Светоносец. Уртред ничего не знал об этом создании, за исключением того, что Манихей скопировал с его рук перчатки, которые дал Уртреду; но, конечно, Воин был намного могущественнее его: древнее создание могло выдыхать огонь из глубин расплавленного сердца и своими когтистыми руками крушить горы. Так что его товарищи больше не нуждаются в нем.

Его работа сделана. Он выполнил просьбу брата и поручение Манихея. А теперь его зовут горы севера, те самые горы, которые, как обещал Манихей, хранят тайну его прошлого. Он пойдет туда один. Так будет намного легче. Да, он согласен, его судьба не такая, как у других. Все так, как требует пророчество: Джайал пришел сюда, чтобы последовать за своим отцом, Аланда — найти землю предков, а Таласса — Бронзового Воина. У всех есть цель, за исключением его. Таласса видела то, что он видел в Сфере и знает, куда идти.

А что касается Талассы, она найдет свою судьбу без него. Сейчас она свободна, и с ней два друга. Они найдут магию, которая излечит ее, потом все трое направятся дальше и избавят солнце от тени, выпустив на волю великую магию. Однажды в будущем, когда он будет бродить по пустынным местам умирающего мира, он увидит, как над горизонтом встает возрожденное солнце и узнает, что ее работа завершена, что она, единственная женщина, которую он когда-либо коснулся, сотворила это чудо. Это, и только это будет его наградой: знать, что однажды, несколько коротких часов он был рядом с ней.

Он стал спускаться вниз, идя по тропинке, которую ему показал Гарадас. Она кружила по склонам гор, проходя высоко над долинами и лугами. Внезапно он увидел деревню Года, лежавшую далеко внизу. Его взгляд пробежал по деревне и по разноцветному одеялу полей, окружавших ее. Там, вдалеке, на серой равнине далеко внизу, он увидел шпиль из серого камня: башня, почти не отличимая по цвету от окружающих ее камней. Место находилось достаточно далеко от границ деревни и казалась очень одиноким.

Тропинка обошла полукруг горных вершин, залезла на высокий утес над деревней, потом устремилась вниз. Он продолжал идти, постепенно спускаясь. Рядом с тропой он видел маленькие пастбища, разделенные невысокими каменными стенами. Они были пусты. Сюда уже доносилась песня из деревни. Наверно они празднуют прибытие Светоносицы, предположил он. Мысль острой болью пронзила ему сердце: как он хотел бы быть там! Но он отказался от надежды увидеть ее еще раз.

Тропинка свернула, по широкой дуге обходя деревню, потом внезапно нырнула в мешанину утесов. Пастбища сменились краем горы: множество огромных плоских камней, спускавшихся к краю пропасти. И тут перед ним появилась башня, находившаяся, казалось, на самом краю мира. Равнина под ним напоминала разноцветный ковер, по которому бежали тени от облаков. Теплый ветер дул с севера, что совершенно не вязалось с началом зимы. Он должен быть ледяной и пронзительный, если дует из замерзшей страны, или нет?

Уртред покачал головой и пошел дальше по тропинке, огибавшей слева основание башни. Теперь он увидел деревянные перила, прилепившиеся к обрыву. Начало лестницы, ведущей на равнину. Он подошел поближе и заглянул вниз: деревянная лестница, укрепленная на камнях, торчащих из утеса. Она зигзагом спускалась в бездну, обходя могучие каменные быки, поднимавшиеся из утеса немного ниже; ему даже показалось, что у него выросли крылья и он парит над бесконечной пустотой. В тысяче футов под ним чернела равнина. По всей видимости это был единственный путь наружу из земли горцев.

Уртред еще раз посмотрел на Сломанные Вязы. Манихей пообещал ему, что в этой земле он найдет свою судьбу, найдет место, в котором записаны все тайны его прошлого. Крутые и изрезанные трещинами склоны из красного пещаника, устремленные в небо пики и острые как бритва кряжи, темные руины, накрытые пурпурным облаком. Пока он глядел, опять ударила молния и, через несколько мгновений, он услышал отдаленные раскаты грома.

Подчинясь внезапному импульсу, Уртред вытащил из дорожной сумке посох ловцов пиявок. Несколько мгновений он глядел на него. Когда в катакомбах под Траллом ему впервые дали этот посох, он решил, что это обыкновенный кусок мертвой ветки какого-то дерева. Но Старший ловцов пиявок сказал ему, что посох был вырезан здесь, на севере, из дерева, растущего в Лесу Лорн. И чем дольше он принадлежал Уртреду, тем больше казалось, что мертвое дерево возвращается к жизни: после Святилища Светоносца в Тралле, где он впервые увидел изменившуюся Талассу, на мертвой коре посоха набухла почка, из нее явился нежный листок, и они все еще здесь. Даже через перчатки он чувствовал покалывание энергии и легкое давление, примерно то самое, какое, судя по рассказам, испытывают лозоискатели, когда ищут при помощи ореховых жезлов спрятанную воду. И это давление толкало его на север, еще одно подтверждение того, что он должен идти именно туда. Быть может посох толкал его домой, куда-то в далекий невидимый отсюда лес за Сломанными Вязами.

Только одно не давало ему немедленно начать спуск: Таласса. Совсем недавно он убедил свое сердце оставить ее и идти на север один. Но сможет ли он уйти, не увидев ее еще один раз?

Не меньше часа Уртред глядел на вид внизу, в голове проносились противоречащие друг другу мысли. Его взгляд скользил по бело-серым линиям снега, покрывавшего горы: наполненные льдом овраги, громадные, покрытые льдом скалы, извилистые кряжи, восходящие к снежным шапкам вершин. И он опять спросил себя: почему это место так знакомо ему?