По какому-то странному капризу погоды между двумя слоями тумана в Городе Мертвых образовалась область чистого воздуха. Первый слой стлался по земле до пояса человеку, второй начинался футах в двадцати над землей, скрывая верхушки самых высоких памятников. Поэтому казалось, что Сереш и его шестеро спутников скользят в тумане без помощи ног, точно духи. Они шли по широкой аллее к строению, возвышающемуся над Городом Мертвых, — к гробнице Маризиана.

Заходящая луна выглядывала из-за городской стены, освещая пирамиду. С такого расстояния она казалась равной по величине храмам Исса и Ре; тень от нее сквозь белые клубы тумана падала до середины кладбища. По обе стороны от нее громоздились ветшающие гробницы более ранних времен, обросшие мхом и лишайником и покрытые щербинами. Затейливые расписные фризы, некогда восхвалявшие добродетели похороненных здесь, в сыром болотном воздухе облезли и висели гнилыми лохмотьями. И над всем этим убожеством парила пирамида Маризиана, в пятьдесят раз больше любой из гробниц.

Таласса шла с Аландой, чуть в стороне от других, все еще ошеломленная тем, что случилось в святилище Светоносца. Ей казалось, что свет алтаря все еще горит в ней и потому ей тепло, несмотря на ночной холод. Ей очень хотелось бы сейчас достать из своей котомки Книгу Света и поискать там объяснение тому, что она видела у алтаря. Но все остальные так спешили и так стремительно шагали сквозь туман... Аланда же с самого ухода из святилища хранила гробовое молчание, словно хотела, чтобы Таласса сама разобралась в том, что видела. Что ж, придется заглянуть в книгу позже, когда они выйдут за пределы города. А теперь Талассе оставалось лишь гадать, что означало то видение, почему молчит Аланда и почему внутри так тепло, несмотря на страх, на ночь и туман.

Тут что-то прошло по лунному диску — какая-то тень, на миг заслонившая свет. Таласса посмотрела вверх и в пятистах футах над головой увидела в тумане нечто огромное, медленно, но неуклонно летящее куда-то на своих крыльях, как у летучей мыши. Это могла быть хищная птица, но ни одна птица не в состоянии заслонить лунный диск. Таласса следила, как существо плывет сквозь туман, изредка взмахивая огромными крыльями. Миг спустя ветер, поднятый его полетом, всколыхнул нижний слой тумана, вызвав множество завихрений. Существо описало круг над Городом Мертвых, освещаемое сразу несколькими огнями с городских высот: оранжевым заревом горящего храма Сутис, красным отблеском Жертвенного Огня Ре — теперь к нему прибавились какие-то костры, вспыхнувшие вокруг стен храма, — и, наконец, голубым огнем, что внезапно появился на одной из улиц, в пятистах футах над кладбищем.

— Что это, во имя Теней? — прошептал Уртред, глядя на громадного летуна, медленно повернувшего обратно к городу.

— Это существо со Шпиля, — ответила Аланда. — Его никто не видел вот уже много поколений. Должно быть, гонг потревожил его.

— Оно предвещает смерть, — мрачно сказал Сереш.

— Еще одно предзнаменование. — Аланда взглянула на Уртреда. — Все, как я и говорила: город погибнет в эту ночь.

Сереш молчал, но нетрудно было догадаться, о чем он думает: он смотрел вверх, на скрытый в тумане дом Дюрианов, где остался его отец.

Никто не произнес ни слова: все знали, как мала вероятность того, что граф Дюриан выживет, — не больше той, что выживут они сами. Их лишь семеро против опасностей гробницы Маризиана.

— Что это за костры? — прервал молчание Уртред.

— Храм Ре осажден, — угрюмо пояснил Сереш. — Они льют кипящее масло на вампиров, но их запасы скоро иссякнут.

— Да сохранит их Огонь.

— А тот голубой свет — что это?

— Не знаю — посмотрите, он движется сюда! — И точно, голубой огонь медленными зигзагами спускался с утеса.

Дивное явление гигантского летуна мигом забылось, и всем в голову пришла одна и та же мысль: это Фаран гонится за ними. Только он один мог отважиться выйти в переполненный вампирами город. Беглецы поспешно устремились вперед.

Таласса снова задумалась о невероятной череде событий, случившихся с ней этим вечером. Предсказания Аланды сбываются, и городу, в котором Таласса прожила все двадцать лет своей жизни, и хороших, и дурных, этой ночью настанет конец. Вампиры и существо со Шпиля позаботятся об этом. За последние семь лет Таласса почти не вспоминала о судьбе несчастных горожан, прозябающих за стенами храма Сутис. Но теперь она думала о них — как они ждут, запершись в своих домах, и знают, что в эту ночь вампиров ничто не удержит.

И Таласса молилась на ходу — молилась о том, чтобы души горожан обрели покой, чтобы священные птицы растащили их кости и умершие, когда воскреснут, увидели бы яркое желтое солнце над цветущей землей, где жужжат пчелы и звучат птичьи трели; пусть обретут они то, чего лишились люди на земле в эти последние времена. Она молилась — и на сердце у нее вдруг стало легко, будто птицы Ре унесли в своих когтях груз, который гнул ее все эти семь лет. Таласса точно воспарила. Даже внезапное появление ее жениха в храме не угнетало ее в этот миг, хотя ей очень хотелось бы знать, что было с ним за те семь лет, что прошли со дня их разлуки. Что значили его жестокие слова и поступки? Должно быть, несчастья, постигшие Тралл, исказили его былую натуру. Таласса тоже пала, но сейчас, несмотря на мрачные картины Города Мертвых и на опасности, ждущие впереди, это ее прошлое казалось ей чем-то далеким и неважным. Она вдруг с новой силой почувствовала, что ей всего лишь двадцать лет — в храме она казалась себе совсем старой.

Она с внезапной нежностью обвела взглядом своих спутников — даже жреца в маске. Что, если он — Герольд? Он, должно быть, много страдал и теперь еще страдает — ведь он носит ужасную маску, которая отталкивает от него всех, кто видит ее.

Переполнявшее Талассу сияние лучилось наружу, и она с надеждой смотрела в будущее. В этом жреце было что-то чарующее, несмотря на маску и на его суровость; в нем чувствовалась сила — сила, упорство и смелость; смелость была в том, что он уже совершил, и в том, что он продолжает борьбу, хотя легче было бы столкнуться с тайнами Маризиановой гробницы. Ибо Таласса сомневалась, что Сереш, при всей его кажущейся уверенности, взаправду знает о том, что их ждет.

Уртред тоже думал об огнях, о крылатом существе и о судьбе живых, оставшихся в Тралле, но взгляд Талассы, от которого его сердце забилось в радостной надежде, был сильнее этих мыслей — и Уртред вновь дивился, отчего это так. Ведь он разумный человек и способен побороть эти чувства. Завтра он посмеется над ними, но в этот миг, несмотря на опасность, а может, именно из-за нее, острые шипы желания впились в его плоть, и он, как ни силился, не мог удалить их.

Он пытался сосредоточиться на том, что видел в святилище, и на том, что сказала ему Аланда. Он знал Книгу Света назубок, и ее пророчества в точности совпадали со словами Аланды: Маризиан предвидел все эти события еще в глубокой древности, знал и о темных годах, и о явлении Светоносца. Светоносец... Таласса шла впереди, словно паря над туманом. Она была точно богиня или одна из героинь, о которых повествуется в Писании, но ведь она не такая. Она — блудница, она спала с бесчисленным множеством мужчин и служила мерзкой богине. Впрочем, это не совсем так. Краткое пребывание в храме Сутис показало Уртреду, что Таласса не похожа на прочих жриц. Внутри она совсем не та, какой кажется снаружи... Нет, довольно думать об этом — так и с ума можно сойти. Надо думать о деле, о том, чем он может быть полезен в гробнице. Надо вспомнить, что говорилось о Маризиане в записках Манихея.

Перед глазами Уртреда вновь явились страницы этой оставленной в Форгхольме книги, исписанные острым почерком учителя. Там много чего было о древнем маге. Он пришел из погибшего города Искьярда на заре времен. Он принес жителям юга свое волшебство, а также две книги — книгу Ре и книгу Исса, чтобы южане могли познать могущество этих богов. Уртред и сам учился пиромантии по Книге Света, священной книге Ре. Еще Маризиан принес с собой три волшебные вещи, о которых говорил Сереш: Бронзового Воина, Теневой Жезл и могущественный меч — Зуб Дракона. Он построил на равнине город Тралл, видный всем от Палисадов до Огненных Гор. Гиганты, тролли и карлики долбили и тесали, возводя дворцы вышиной до небес. Вместе с Маризианом в гробнице похоронен царь Адаманстор. Всех остальных строителей Тралла изгнали в Чудь — так, по крайней мере, говорилось в книге Манихея.

Но, хотя мудрость Маризиана была необъятна, никто не называет его век золотым. Золотой век был до него. Вместе с Маризианом пришла Година Мрака, когда люди впервые заметили, что лик солнца побледнел и свет его поблек, и время выращивания и сбора урожая стало убывать, а жестокие зимы стали еще более жестокими. Тогда-то люди и начали искать утешения в Книге Червя, и все меньше приверженцев оставалось у Огня по мере угасания солнца. Были такие, что говорили — хотя верующие считали их еретиками, — что это Маризиан принес смерть на земли юга и что Искьярд, легендарный северный город, погиб из-за неумелого обращения Маризиана с тайной силой, оставшейся после богов.

Какими бы силами Маризиан ни владел, они не спасли его от смерти. Он был почти что бессмертен, но, прожив тысячу лет, все же умер и был похоронен в гробнице, выстроенной для него еще несколько веков назад, а вместе с ним и три его волшебные вещи.

Ныне волшебные вещи пропали, а гробница являет собой загадку, которую на памяти живых смог разгадать лишь один человек. Свои разгадки Иллгилл унес с собой на север — теперь Уртреду и его друзьям придется решать все заново.

И срок этот близок. Вот она, пирамида — высится на ночном небе, выступая из тумана. Вход в нее точно дворец: он обнесен высокой стеной с воротами, украшенными некогда великолепными барельефами, которые ныне разрушили ветер, непогода и лишайник. Дальше следует лестница из пятидесяти гигантских ступеней, как и в храме Ре или Исса, и ведет она к высокому крыльцу. Сзади пирамида вплотную примыкает к городской стене. Тот, кто у ее подножия и смотрит сверху вниз на эту четырехсотфутовую громаду, не может не подивиться строгим пропорциям сооружения, издали казавшегося несколько неправильным.

Уртред с трепетом смотрел на громадные ступени. Здесь между ними, в отличие от храма Ре, не было устроено переходных лестниц, и каждая насчитывала не менее шести футов в высоту; ступени густо заросли кустарником, и тысячелетние дожди пробили в них многочисленные канавки.

У беглецов ушло около двадцати минут, чтобы добраться сюда, а голубой огонь между тем уже спустился с утеса в Нижний Город. Он просвечивал сквозь пелену тумана на краю кладбища. Кто бы ни шел за ними следом, он быстро настигал их.

— Крылья у них, что ли, вместо ног, — сказал Сереш, глядя в ту сторону. Уртред знал, почему они так мало продвинулись: Аланда с Фурталом стары и идут медленно, а на подъем по ступеням отряд затратит еще больше времени. Погоня настигнет их где-то на середине пирамиды. Гадиэль и Рат, пошептавшись, тоже, видимо, пришли к этому выводу.

— Ступайте, — сказал Гадиэль Серешу. — Мы задержим погоню.

— Не сходи с ума, — ответил Сереш. — Вас только двое, а их могут быть сотни.

— Все равно, хоть ненадолго, а мы задержим их, — твердо заявил Гадиэль. Взгляды обоих мужчин скрестились в молчаливом поединке, и спокойная решимость Гадиэля одержала верх.

— Хорошо, — сказал Сереш. — Следите за входом, чтобы не пропустить нас, когда мы выйдем. — В его голосе не было уверенности — он, как видно, не надеялся увидеться с добровольцами снова. Он хотел добавить что-то еще, но не нашел слов. Они с Гадиэлем снова посмотрели в глаза друг другу, мысленно прощаясь, потом Гадиэль вернулся к Рату, и оба исчезли в тумане.

Остальные полезли вверх по одному из желобков, пробитых водой в пирамиде. Уртред карабкался первым, забросив посох Ловца Пиявок, на котором так и остался распустившийся в святилище лист, себе за спину. Он тянул за собой Фуртала — перчатки облегчали ему эту задачу, За ними лезли Сереш и женщины. Тишину нарушала только лютня за спиной у Фуртала, когда она вздрагивала от очередного рывка. Старик, не отвечая на участливые вопросы, молча лез дальше. Женщинам на головы сыпалась грязь, и терновые кусты рвали им платья. Таласса застряла, зацепившись за ветку, и Уртред, вернувшись назад, отцепил ее когтями своих перчаток. Она поблагодарила, и оба оглянулись на голубой свет, который теперь стал гораздо ближе. Таласса содрогнулась.

— Это Фаран, я знаю, — прошептала она.

Уртред хотел возразить, но неумолимость, с которой голубой свет преследовал их, и вправду наводила на мысль о могуществе, доступном лишь Фарану.

— Поспешим, — сказал жрец, поворачиваясь к Талассе спиной и устремляясь вверх.

Трудный подъем продолжался — грязь сыпалась из-под ног, и Уртред покрылся испариной, несмотря на холод.

Оглянувшись опять, он увидел, что голубой огонь стал еще ближе и плывет над нижним слоем тумана. Уже были слышны какие-то крики и завывания. Сереш приостановился, стиснув зубы.

— Это боевой клич Жнецов, — сказал он. — Я вдоволь наслушался его во время битвы на болотах.

Они постарались ускорить подъем, но старая женщина и слепец по-прежнему задерживали их. Крики раздались совсем близко — Гадиэль и Рат вступили в бой. Туман скрывал то, что происходило внизу, и глушил звуки, но голубой огонь, несмотря на заварившуюся схватку, надвигался неотвратимо, а шум сражения, все нараставший, внезапно затих. Этому было только одно объяснение: Гадиэль и Рат убиты, а времени выиграно совсем немного, хоть и столь дорогой ценой. Уртред опять полез вверх, отчаянными рывками таща за собой Фуртала.

Минуты казались часами, и Уртред взмок так, будто выкупался в Пруду Слепцов, — но вот он преодолел последнюю ступень и оказался в густой тени портика, на двух третях высоты пирамиды. Он втащил на помост Фуртала. Потом показалось лицо Талассы с мокрыми прядями, прилипшими ко лбу, — Уртред и ей помог подняться. Сделав неотвратимый шаг вперед, она на миг приникла к его груди. Следом появился Сереш с Аландой — и все повалились на колени, ловя ртом воздух.

Голубой свет все так же приближался к ним сквозь туман. Уртред поднялся на ноги. Перед ним был вход в гробницу. С фронтона в тридцати футах выше свисал плющ, частично заслоняя проем. Внутри виднелся пол из черных и белых плит. Уртред отвел в сторону плеть плюща, впустив в гробницу лунный свет. Квадраты пола покрывали вековые наслоения помета летучих мышей. В глубине открылась пробитая в полу глубокая траншея с кучами щебенки и грязи по бокам.

Остальные присоединились к Уртреду. Сереш зажигал факелы от своего огнива, но трут отсырел, и трудно было высечь искру. Уртреду каждый миг промедления казался невыносимым. Голубой свет точно жег ему спину. Потом по телу прошел холодок — в который раз за эту ночь он почуял присутствие вампира. Уртред вышел на помост: голубой огонь пылал у самых ворот пирамиды, но источник его по-прежнему скрывался в тумане. Подъем вверх не займет у преследователей много времени.

Уртред знал, что этот голубой огонь, кому бы он ни освещал дорогу, последует за ним хоть на край света. Где то пламя, что явилось из его рук под вечер на храмовой площади? То пламя, что могло бы преградить путь этому зловещему огню? Оно угасло со смертью Вараша. Верно сказал Манихей: Уртред согрешил, и сила покинула его как раз тогда, когда он в ней нуждается. Никогда он еще не чувствовал себя таким далеким от бога. Теперь полночь, а через два часа настанет Тенебра, самое темное время ночи: форгхольмские монахи в этот час встают со своих жалких постелей и молятся, чтобы солнце снова освободилось от черных цепей, которые держат его под землей.

И Уртред наскоро вознес про себя эту молитву, обращаясь к семенам огня, заключенным во всем, что есть на земле, живом и неживом. В рыбе, птице и звере. В камне, почве и небесах. Во всем этом от начала времен была заложена искра огня. Этому-то семени и обязано все сущее своим возникновением и формой. Весь мир послушен солнцу, как железо — магниту, и весь он умрет вместе с солнцем.

Тенебра, безмолвно молился Уртред: скоро настанет темнейший в мире час, но я даю обет богу, горящему во мне и во всем сущем, — обет выйти из этой тьмы с факелом и вновь возжечь солнце.

Молитва окончилась, и Уртред, глядя на голубой свет, вновь ощутил в жилах знакомый трепет, точно бог услышал его и дал ответ.

И в тот же миг факел Сереша наконец загорелся, бросая бледный отсвет на лица. Уртред, раздвинув зеленую завесу, присоединился к остальным. В глазах Сереша виден был страх.

— Помните, мы ничего не знаем о том, что лежит за траншеей, знаем лишь, что Зараман и все остальные погибли там. — И он направился к пробитому в полу туннелю, светя себе чадящим факелом.

— Погоди! — крикнул ему Уртред.

— Ну, что там еще?

— Гадиэль и Рат сказали, что Зарамана и его спутников убил огонь — надо как-то отвести от себя проклятие Ре.

— Жрец прав, — сказала Аланда. — Однако поторопись — времени у нас мало.

На поясе Уртреда висела дорожная сумка с разными принадлежностями его сана, и он достал оттуда цветные восковые палочки, не пострадавшие от купания в пруду.

— Я начерчу на ваших лбах знак Огня: это отгонит враждебных духов. — Сереш, кажется, мало верил в пользу этого, но Аланда с Фурталом тут же вышли вперед, и старик склонил свою лысую голову. Уртред, придерживая его за шею и стараясь побороть легкую дрожь в руках, зажал мелок между когтями правой перчатки и принялся тщательно вырисовывать на лбу руну Огня.

— Скорее! — поторопил Сереш. Он вышел наружу и смотрел на свет, который миновал ворота и горел у самого подножия пирамиды.

— Пусть горит в тебе Огонь, — произнес Уртред, заканчивая рисунок.

— И в тебе тоже, жрец, — ответил Фуртал.

Теперь подставила лоб Аланда, и Уртред вновь поднял свою дрожащую руку. Аланда, пронзив его пристальным голубым взглядом, сжала его пальцы.

— Времени мало, жрец, сделай это как следует. — Ее пожатие и пристальный взгляд вселили в Уртреда уверенность. Голубой взор Аланды страшил, серый взор Талассы завораживал. Уртред представил себе то, что видит она: безобразную демонскую личину, осклабленную в безгубой ухмылке. Нетвердой рукой он отвел золотистые локоны со лба, мимолетно восхитившись его мраморным совершенством, и тщательно вычертил руну. Таласса снова подняла на него глаза, словно стараясь проникнуть за маску — не с ужасом, а с мягкой пытливостью. Потом слегка пожала его руку и отошла в тень. С гримасой на лице подошел Сереш.

— Постарайся, жрец, — пробурчал он, — если ты вообще знаешь, как это делается! — Уртред начертал знак, со злостью нажимая мелком на кожу. Сереш сердито глянул на него и устремился к траншее. Остальные последовали за ним, но остановились, видя, что Уртред медлит.

— В чем дело, жрец? — спросила Аланда, глаза которой при свете факела светились, как у кошки.

— Мне нужно нарисовать знак и на себе, но для этого я должен снять маску.

— Ну так сними.

— Я поклялся никому не показывать моего лица. Прошу вас, идите — я догоню.

— Пусть его, — бросил Сереш, — если он достанется Фарану, я не стану горевать. — Он прыгнул в яму и свет факела стал отдаляться. Аланда с Фурталом последовали за ним, по Таласса задержалась.

— Ступай, — глухо сказал ей Уртред. — Тогда поспеши. Мы подождем тебя. — И она ушла, растаяв в сумраке, словно сильфида, таинственный дух. Уртред, оставшись один в темноте, посмотрел ей вслед. Потом стряхнул с себя задумчивость, отвернулся, на случай если Таласса останется в начале траншеи, и отстегнул маску. Чертить руну на собственном исковерканном, бугристом лбу, да еще в зеркальном отражении, было нелегко, но он все же справился со своей задачей и с панически бьющимся сердцем вернул маску на место.

И тут случилось странное.

Туман у входа в гробницу осветился зловещим голубым светом — погоня, должно быть, была совсем близко. Уртреду следовало бы поскорее нырнуть в канаву, но он вдруг ощутил в себе дух противоречия, и на него снизошел покой — точно такой же, как в день Ожога. Что-то толкало его встретить опасность лицом к лицу, а не бежать от нее.

Не раздумывая, он вышел наружу и взглянул на исполинскую лестницу, где голубой свет пылал, словно поджидая его. Теперь стали видны фигуры, выстроившиеся полукружием у подножия пирамиды.

Одна из них, намного выше остальных, выступила из тумана и взглянула вверх. Уртред со своей высоты встретился с ней взглядом — и на несколько мгновений оба замерли в этом положении. Вся кровь в жилах Уртреда обратилась в лед, но этому сопутствовали покой и готовность принять смерть, позволявшие ему смотреть без трепета в глаза грозной судьбе.

Уртред знал отчего-то, что эта фигура внизу не кто иной, как князь Фаран Гатон Некрон.

Уртред с усилием отвел глаза. Колдовские чары вампира могли проявляться и на таком расстоянии, но Уртред был в силах их побороть. В его жилы вернулся огонь. Ему предстояла схватка не на жизнь, а на смерть, но теперь он знал, на что способен Фаран. Уртред вернулся внутрь и пошел на свет факела, слабо мерцавший в траншее.

Фаран Гатон хорошо разглядел человека, появившегося на вершине лестницы. Князь уже много десятилетий жил в полумраке, в склепах и пыльных подземельях, где даже в полдень царила тьма. И с течением этих лет, подобному течению песка сквозь пальцы, его глаза, которые при первой жизни могли разглядеть ласточку в полете на расстоянии мили, медленно привыкли к отсутствию света. Теперь он превосходно видел в полной темноте, в то время как солнечный свет пронзал его зрачки тысячами копий. Он увидел на лице фигуры, стоявшей в трехстах футах над ним, страшную маску — в этом помог ему Эревон, светящий сквозь туман, — и понял, что это тот самый человек, которого он искал всю ночь: жрец, убивший Вараша.

Стража сомкнулась вокруг князя, а первые вампиры из числа сопровождавших процессию уже карабкались на пирамиду. Фаран был рад избавиться от них, полагая, что они вряд ли доберутся до Талассы прежде него. Жрец владеет магической силой, притом он там не один — с ним должны быть бойцы получше тех двоих, что лежат теперь мертвые среди могил. Половина вампиров, увязавшихся за Фараном с площади, осталась при этих трупах. А те, что лезут на пирамиду, примут первый удар на себя и очистят дорогу князю.

Быстрота, с которой вампиры взбирались наверх, равнялась их жажде. Время тех, кто не успел еще напиться вдосталь, было на исходе: Эревон стоял низко, над самой грядой западных гор. Через каких-нибудь два часа он зайдет, и всякий вампир, не утоливший жажды до его заката, умрет второй смертью.

Фаран хорошо знал силу их желания. Кровь живого тела, в котором еще бьется сердце, — лишь она способна полностью насытить неживого. Кровь из пиявок — труха по сравнению с этим сладострастным текучим нектаром. Фаран ощущал вкус свежей крови даже сквозь едкий дым Голонова кадила. Ею пахло от двух женщин. Фаран дивился тому, как за последний час помолодела кровь Маллианы, прежде имевшая затхлый привкус.

В Городе Мертвых они вышли из носилок. Маллиана шла рядом с ним, трясясь от холода. Она тоже видела человека наверху, но ей он представлялся мутным пятном.

— Это был тот жрец, — сказал Фаран, борясь с желанием, которое возбуждал в нем ее запах.

Маллиана, видя в его глазах жажду крови, отвела взгляд. Фаран был так близко, и запах плесени дурманил ей голову: она была уверена, что не переживет эту ночь. Лишь колдовской свет Голонова кадила удерживал вампиров на расстоянии, а Фаран мог в любой миг, по своему капризу, отменить эту защиту. Маллиана жалась к Вири, которая пребывала в не меньшем ужасе: жрица вся побелела, и глаза у нее были круглые. Фаран смотрел на них с полоской слюны на губах.

Князь, — робко заговорила Маллиана, стараясь его отвлечь, — ты нашел своего жреца, прошу тебя, отпусти меня и мою служанку.

Из горла Фарана вырвался сухой скрипучий звук: не то смех, не то презрительное ворчание.

— Нет, жрица, это было бы слишком легко. Ты ударила в гонг, ты пробудила Братьев — далеко вам все равно не уйти.

Маллиана поняла, что и впрямь оказалась в западне; не только Город Мертвых, но и весь Тралл полон теперь ожившими мертвецами, которых она сама же и подняла. Она сама обрекла себя на гибель, не зная, какой властью обладает этот гонг. Фаран прав: в город возврата нет.

Фаран двинулся вперед. Рядом с ним шел Голон со своим кадилом. Неодобрительно оглядев первую гранитную ступень, словно карабкаться на нее было ниже его достоинства, князь подозвал знаком двух Жнецов. Они взобрались на ступени, нагнулись и втащили за собой Фарана. Затем подняли бряцающего кадилом Голона. Это сопровождалось густым облаком голубовато-белого дыма. Маллиана влезла сама, отчаянно цепляясь руками за выемки в камне — Жнецы даже и не подумали помочь ей. Взобравшись на первую ступень, она протянула руку Вири.

Но Вири рассудила иначе. Солдаты, собравшись лезть наверх, отпустили ее, и жрица колебалась, то задирая голову вверх, то оглядываясь на кладбище. Потом, решившись, отступила назад на шаг, еще на шаг — и бросилась бежать прочь между могилами. Маллиана хотела предостеречь ее криком, но навстречу Вири из мрака уже вылезали вампиры, не насытившиеся кровью Гадиэля и Рата.