Глава 13
Рядовой Кайрос дрожал всем телом в холодной каспанской ночи. Но дрожь объяснялась вовсе не холодом, как не объяснялась им и нетвердость в ногах. Он шел, слегка пошатываясь, во влажной мгле и не видел, что находится от него в пяти метрах впереди. Темные улочки старой Каспы, которые, конечно, являлись поистине достопримечательностями города, в ночное время нервировали Кайроса. Капрал Ксикс мог дать ему пинка или зловеще подмигнуть, но Кайрос все-таки боялся капрала неизмеримо меньше, чем каспанских ночных улиц. Они таили в себе какую-то опасность…
Каспа, крупнейший город из всех, которые до сих пор приходилось видеть Кайросу Эпосу, гипнотизировал и парализовывал его страхом и зловещими предчувствиями. Рядовой не знал порой, куда деваться от мрачного великолепия. Звуки, которые свойственны были этому городу, и места, которыми он славился, насторожили солдата в тот самый момент, когда сюда высадился Второй дивизион, в котором он служил, впрочем, он не мог скрыть и своего восторга. И вообще, вербовка, которая так вначале страшила его, обернулась целым морем новых впечатлений и восторгов, которых он не испытывал бы и за всю жизнь у себя дома.
Его товарищи по оружию звали его не иначе как болваном. И он не мог им ничего возразить. Но не соглашался в душе со своим прозвищем. В самом деле, что с того, что он не умел читать? Многие солдаты были неграмотны. Что с того, что он не видел в своей жизни до сих пор ничего, кроме болот Рипарии?
Вот капрала Ксикса не интересовали такие пробелы в личности рядового. Он взял его под свое крыло и показал ему способы взаимодействия двух, казалось бы, несовместимых миров: военного и гражданского.
Когда в дом пришла повестка о вербовке, отец побледнел, как сама смерть. У него вообще было мужественное лицо, но в ту минуту оно исказилось и стало жалким. Он сел прямо на стол, не подозревая, что именно его поведение напугало Кайроса до полусмерти. Гораздо больше, чем сама повестка. Чего папа испугался? Он испугался при одном виде повестки, которая означала начало службы его сына Кайроса в риганской армии?
— Служи хорошо, сын. Не теряй достоинства и поступай всегда по божеским заповедям, слышишь?
Умоляющий голос отца до сих пор стоял в ушах Кайроса и.., смущал его до глубины души.
Папа, конечно, не одобрил бы того, чем сейчас занимается он для своего капрала Ксикса.
Поступать всегда по божеским заповедям! Легко сказать! Да как сделать? Только за десять последних дней работы на капрала Кайрос заработал столько, сколько отец никогда не получал и за год непрерывной охоты на пушных зверьков в родных болотах! Скоро он пошлет маме и папе достаточно денег, чтобы им хватило на новый дом.
Почему он должен стыдиться своей работы? Ведь капрал всегда говорил ему, что это тоже своего рода охота.
Сомнение легким перышком коснулось сознания Кайроса, пощекотав его совесть. Папа был бы в ужасе. Но, черт возьми, за эту работу хорошо платили!
За его спиной, в темноте, вода стекала по темным кирпичам стен и шумно стекалась в лужицы. Кайрос вздрогнул. Господи, ну почему капрал выбрал именно этот зловещий район города? Всем известно, что риганских солдат до сих пор убивают по ночам в городских предместьях, если они гуляют в одиночку.
Кайрос прислонился к грубой влажной кирпичной стене крайнего в переулке дома и осторожно выглянул на затененную улицу. Нет, пусто. Сегодня, пожалуй, не самая удачная ночь. Дай бог поймать двух-трех до утра.
Улица была длинная и вдали терялась во тьме. На него взирали черные глазницы разбитых окон. Лишь некоторые из них закрывались ставнями. Кайросу чудилось, что из темноты за ним кто-то присматривает, следит за каждым его шагом, готовясь к смертельному прыжку. Кирпичная улица была освещена только открытым небом. Тут и там в черных лужах появлялись гуляющие блики небесных светил. Над закрытыми дверьми висели скрипучие вывески. Один только вид черных, покачивающихся теней угнетал. Интересно, каким городом была Каспа до войны? Теперь это было зловещее, сине-черное, мокрое царство Мрачных тайн и скорби.
Внезапно ему показалось, что он увидел вдали человека. Да, несомненно. По самой середине пустынной улицы медленно продвигался силуэт. На фоне неба он выделялся довольно четко. В его походке была какая-то фатальная обреченность, погруженность в свои нелегкие думы. Кайрос облизал пересохшие губы. По покачиванию бедер и узким плечам он догадался о том, что это женщина. У него уже был наметан глаз на ночных прохожих, поэтому он решил про себя, что она стройная и молодая. И хорошенькая, наверное! У него появлялся хороший шанс порадовать Ксикса.
На секунду его обуяли сомнения. Он спросил себя: почему она вышла на улицу одна так поздно? Странно и подозрительно…
Короткий предупредительный сигнал Бледного, посланный со стороны перевернутого ящика, вывел его из состояния задумчивости. Он вспомнил о работе.
Порой девушка спотыкалась о неровные булыжники мостовой, хотя ее взгляд и был обращен себе под ноги. Видимо, она смотрела вниз, но ничего не видела. Совершая неслышный и быстрый маневр вокруг нее, Кайрос увидел, как перед девушкой из темноты выросли крепкие фигуры Бледного и Шила.
Ее реакция изумила Кайроса. Вместо того чтобы с криком повернуть в обратную сторону и броситься к нему в западню, она тут же отошла на шаг и приняла боевую стойку. Повинуясь инстинкту, Кайрос сам бросился к ней сзади и ткнул в спину парализующим стержнем. Она дернулась и упала прямо ему на руки.
— Хорошо сработано! — похвалил его Шил. — Ксикс оценит, если ему сказать. — Он быстро пробежал своими руками по обмякшему телу пойманной. — Черт возьми, баба! — Обыск превратился в обыкновенное тисканье. — Молодая и… — в его голосе появилась слащавость, — миленькая!
Бледный, не теряя времени, связал ее тонкими специальными волокнами по рукам и ногам. Шил ловко заткнул ей рот кляпом. Затем они подхватили женщину и бегом понесли прочь по затянутой влажной мглой улице.
Через несколько кварталов действие парализующего вещества закончилось и пленница начала ожесточенно вырываться и пытаться выплюнуть кляп изо рта. Кайрос посмотрел на пленницу, прежде чем уколоть ее парализатором еще раз.
— Ты не потеряла сознания и можешь слышать меня, — прошептал он ей на ухо. — Я не трону тебя больше, если ты перестанешь дергаться.
Дергаться она перестала.
В самом центре торгового квартала они подбежали к невысокому дому и спустились по лестнице в подвал. Бледный постучал в дверь. Она отворилась, и солдаты внесли пленницу в плохо освещенную комнату. Здесь пахло пылью и табаком, которым увлекался капрал Ксикс. Свет лампы отбрасывал причудливые тени на мрачные кирпичные стены. Под потолком были деревянные переборки, которые соединялись между собой густыми сетями паутины. Она зловеще белела на свету и кое-где свисала вниз клочьями. Пол скрипел под ногами.
За столом сидел капрал Ксикс и один солдат. Перед ними стояла откупоренная бутылка. Видимо, они играли тут в азартные игры, пока шла охота. Они одновременно подняли глаза на вошедших.
— Хорошая охота сегодня! — весело подмигнув играющим, провозгласил Шил.
— Посмотрим, что нам попалось в сети. — Его голос дрожал в предвкушении радостного удивления.
Они швырнули связанную женщину на проржавевшую койку. Кайрос почувствовал, как у него стремительно учащается сердцебиение. Позволит ли ему Ксикс на этот раз быть первым? Ведь это благодаря ему, собственно, ее и поймали.
Кайрос опустил глаза на пленницу и встретился с взглядом янтарных неподвижных глаз. Таких красивых, потрясающих глаз ему еще никогда не приходилось видеть! Она безуспешно пыталась принять сидячее положение. На ее лице было написано выражение предельного ужаса. Но Кайрос уже привык к этому. Это был неприятный элемент его работы, не больше.
— О! О! — заорал Бледный с дрожью в голосе. — Капрал! Сегодня нам досталась красивая рыбка!
Кайрос увидел, что женщина пыталась сглотнуть. «А она немногим старше меня…» Из-под капюшона вырывались золотисто-каштановые чудесные волосы и свободно спадали на плечи, играя бликами на свету.
Ксикс, который на этот раз был в полной капральской форме, поднялся из-за стола и подошел к койке.
— Черт возьми, хорошая работа, ребята! У меня ее на рынке оторвут с руками и ногами! Клянусь, она потянет не меньше чем на пятьсот! — Капрал нагнулся, поднял ее голову за подбородок и заглянул в лицо. Глаза его широко раскрылись. — Да что там пятьсот! Шестьсот!
Глядя на нее, Кайрос чувствовал, что сильно возбуждается.
— Никогда не видел такой красотки! — продолжал капрал.
А у Кайроса сердце колотилось как бешеное.
Остальные только согласно кивали. Глаза их блестели от похоти. Кайрос искоса глянул на своих помощников и увидел, как их рожи расплылись в довольных улыбках. Она это тоже не могла не заметить. Руки и плечи ее задрожали. Страх застыл во взгляде.
— Кто первый? — поинтересовался у собравшихся Бледный. — Поймал ее, к примеру, я. Так что было бы только справедливо, если бы мне…
Кайроса передернуло от их притязаний.
— Я… — начал он.
Капрал отмахнулся от них и усмехнулся.
— Соблюдайте, ребята, субординацию. Это в армии пригодится. Кроме того, кто в этом деле босс? Правильно! — С этими словами он ободряюще хлопнул Бледного по плечу. — Позже, приятель. Звание есть звание, так ведь?
Кайросу, чтобы скрыть свой протест, пришлось сделать вид, что у него развязался шнурок на башмаке и его нужно затянуть.
Тем временем капрал неторопливо стягивал с себя свою форму.
«Черт его возьми, этого Ксикса! Гад!»
Она приглушенно — из-за кляпа — закричала, когда капрал склонился над ней и стал сдирать с нее платье, обнажая восхитительное тело. Остальные прижимали ее спиной к койке и привязывали. Ксикс раздел ее. В комнате слышались то ее приглушенные крики, то шумное дыхание полупьяного капрала, то звук разрываемой материи.
— А она крепенькая девочка, — заметил Шил, восстанавливая дыхание после возни с непокорной пленницей. Ее привязывали за руки и за ноги к койке. С изголовья действовал Шил, в ногах — Кайрос, все еще дувшийся на своего босса.
— Черт возьми, ребята, как бы не прогадать! — прошептал потрясенный капрал, упершись взглядом в ее обнаженное тело. — Мне уже кажется, что она стоит не меньше восьмисот, если в кредитках…
Кайрос облизал пересохшие губы и молчаливо согласился. Его томящийся взгляд ласкал полные груди женщины, затем стал опускаться все ниже и ниже, по гладкому животу, к темно-каштановой поросли лобковых волос. О, боже, перед ним было тело богини, царицы небес!
Женщина округлившимися от ужаса глазами наблюдала за Ксиксом. Изо рта ее, заткнутого кляпом, доносились какие-то глухие, нечленораздельные звуки. Она едва не потеряла сознание, когда увидела, как капрал стянул с себя нижнее белье и обнажил налившийся кровью пенис.
Тряпка подрагивала во рту пленницы. Глухие крики превратились в ужасающий приглушенный вой, когда капрал навис над ней. Ее сильное тело рвалось на койке из стороны в сторону, лишь бы не попасть под тело капрала. Но это было в ее положении невозможно.
В глазах ее была паника.
Кайрос был зачарован выражением предельного ужаса на ее искаженном лице… Весь мир как бы перестал для него существовать. Он даже не слышал шумных вздохов Ксикса.
— Охо, да мы, похоже, девочки! — кричал тот натужно. — Ребята, знаменательный момент, рву целку!
Кайрос не всегда понимал значения тех слов, которые употреблял капрал. Сейчас он вообще ничего не понял. Заметил только, как изменилось выражение янтарных глаз, когда Ксикс заурчал в удовлетворении, рванувшись резко вперед. Ее белое, прекрасное тело дергалось вместе с толчками тела капрала. Очевидно, это он придал ее телу движение. Ксикс долго дергался, стонал и вертел головой. Наконец, успокоился и обмяк.
Почему она вела себя теперь совсем по-другому? В ней определенно что-то изменилось! Куда подевался смертельный ужас, который был написан у нее на лице еще минуту назад? Вместо него в ее глазах сверкнул какой-то опасный, подозрительный блеск. Лицо потемнело, его выражение стало жестким… Словом, создавалось впечатление, будто с хриплыми криками испытывающего дикий оргазм капрала под ним родилось совершенно новое существо.
Кайрос стал уже раздеваться, но не успел он и глазом моргнуть, как на несчастную уже взгромоздился Бледный.
— Я следующий, — тут же предупредил Кайроса Шил.
Наконец, наступила и его очередь. Последним. Все было как во сне. От прикосновения этого прекрасного тела к его жалкому Кайрос вздрагивал. Он чувствовал, как ее полные груди давят ему на грудную клетку, и от этого ощущения едва не терял сознание. Он кончил через несколько секунд после начала полового акта. Пришлось слезать с женщины под хохот Ксикса и остальных. Капрал столкнул замешкавшегося рядового прямо на пол, горя нетерпением вновь получить удовольствие. Кайрос не смотрел на своих товарищей и старался не слышать их соленых шуточек по поводу его преждевременной эякуляции.
Он посмотрел на нее и содрогнулся: ее пронзительные глаза были устремлены на него! Янтарные озера страсти, они пробудили внутри него тревогу, напомнили о неумолимом роке…
— Может, подержим ее у нас пару недель, а уж потом продадим работорговцам, а? — предложил Шил.
В комнате подвала было прохладно, и раздетый Кайрос не смог сдержать дрожи. Он тихо стоял в сторонке и уже не порывался приближаться к койке, когда подходила его очередь. Просто стоял и ждал. Наконец, после трех-четырех «кругов» капрал Ксикс и солдаты насытились и отползли к своим постелям. Выждав, пока они заснут, Кайрос вновь влез на женщину. Он взглянул на нее и почувствовал, как душа его тонет в темной глубине необыкновенных янтарных глаз.
Он шумно дышал ей в ухо и пытался вставить свой напрягшийся пенис в ее щель. Однако в этот раз ему не повезло еще больше: он кончил, еще даже не войдя в нее. Его тело сразу обмякло и он без сил повалился на нее, презирая себя за свою беспомощность. Сзади доносился громкий храп его товарищей, которые проявили себя настоящими мужчинами и получили максимум удовольствия.
— Как тебя зовут, красавица? — робко спросил Кайрос.
«О, боже! Что за глаза у нее!»
— Мм-м… — промычала она в ответ и неопределенно повела плечами.
Ее взгляд продолжал беспрепятственно проникать ему в самую душу, словно раскаленный стержень проходил сквозь масло.
— Ты ведь не станешь кричать, если я вытащу кляп? Обещаешь? Из всех женщин, которые у нас были здесь, я ни с одной не смог поговорить, потому что они все были сумасшедшие и начинали страшно визжать. Так что мне приходилось снова затыкать им рты. Ты будешь визжать?
Она отрицательно замотала головой.
Более не раздумывая, он вытащил у нее изо рта тряпку. Она судорожно и шумно вдохнула, пытаясь вернуть подвижность занемевшему языку. Он держал влажный от слюны кляп наготове, чтобы в любой момент снова сунуть его ей в рот, если она вздумает не выполнить своего обещания сохранять спокойствие и тишину.
Женщина никак не могла надышаться, а он лежал на ней и любовался ее красотой. Интересно, она могла бы полюбить его? Каково было бы обладать подобной женщиной? Сладостная дрожь пробежала у него вниз по позвоночнику. Никто не стал бы смеяться над мужчиной, который обладал бы такой женщиной!
Он вздрогнул от неожиданности, когда она вдруг совершенно спокойно, шепотом проговорила:
— Так-то вы тут обращаетесь с этарианскими жрицами?
В уголках ее губ появилась обнадеживающая и многообещающая улыбка.
— Э-этарианские жрицы?! — задохнулся Кайрос, разинув рот и широко раскрыв изумленные глаза. Неужели эта удивительная… Так вот почему она такая красивая!..
— Да. Я одна из тех, кого учат в Храме доставлять мужчинам удовольствие… Я была хорошей ученицей. Мужчине только нужно объяснить и показать, как ему следует вести себя, чтобы получить радость. Вот, например, ты, а? — Брови ее игриво приподнялись, и она, улыбаясь, задвигалась под ним.
Испарина выступила на его лице.
— Как тебя зовут, мальчик?
— К-Кайрос…
— Ты когда-нибудь испытывал то, что мы называем Блаженной Вечностью? — спросила она небрежно.
Он заглянул ей прямо в глаза и увидел бушевавшую там страсть, яркий огонь.
— Я… Я разбужу капрала. Это слишком…
— Шш! — прошептала она. — Ты будешь всю жизнь влачить жалкое существование, если всегда станешь отдавать лучшее другим. У них еще будет возможность. Но ты первый решил поговорить со жрицей и должен получить за это награду.
Он упивался надеждой и обещанием, которые она ему предлагала.
— Ну… Я.., я… — Он судорожно сглотнул, чувствуя, как бешено колотилось сердце. — Я сейчас… Я уже…
— Ты полагаешь, этарианская жрица не в состоянии привести тебя в норму? Нам известны секреты, которые позволяют любого мужчину часами держать на взводе! Часами! Все очень просто. Дай я научу тебя. И запомни: после меня ты никогда больше не разочаруешь ни одну женщину. Твоя мужская удаль станет не просто известной — о ней будут слагать песни.
«Он станет настоящим мужчиной!»
Кайрос трепетал. От выступившего пота тело стало скользким, и ему уже было трудно удерживаться на ней, он все время съезжал в сторону.
— Ты научишь меня?!
Его сердце колотилось в ребра так сильно, что ему казалось, что даже она не может этого не слышать.
— Мне нужны руки, Кайрос. На твоем теле есть особые точки, к которым я должна легко прикоснуться. Если делать это по специальной методике, то возбуждение мужчины вознесет его к богу! А потом он познает верх блаженства и счастья. Ты хочешь, чтобы мои сильные руки открыли твоему телу свои маленькие секреты?
Он украдкой глянул в сторону кровати, на которой ворочался и храпел капрал Ксикс.
— Не могу.
— Жаль. Что ж, придется осчастливить моим искусством и любовными тайнами того толстяка, который пожелает купить меня на рынке рабов. — Она вздохнула. — Мне очень жаль, Кайрос, что у нас ничего не получится. Нас учили уважать чувства мужчин. И если мы упустим шанс погрузить мужчину в чашу блаженства, мы очень переживаем. Но что я могу сделать?
В его душе происходила в те секунды отчаянная борьба. И он ее проиграл, потому что вспомнил хриплые крики своих товарищей, которыми те оглашали подвальное помещение в мгновения оргазмов.
— Но если я тебя развяжу сейчас, ты потом никому об этом не скажешь?
— Жрицы дают клятву неразглашения. Я не стану ее нарушать.
Этого ему показалось вполне достаточно, и он тут же стал возиться с узлами веревок, которыми ее руки были привязаны к кровати. Она удовлетворенно вздохнула. Вот освободилась одна рука, а затем и вторая. Он выпрямился, стоя над ней на коленях, и взглянул ей в лицо.
— Ну? — спросил он, весь дрожа от предвкушения наслаждений, то и дело облизывая губы.
— Ложись вот сюда, а я… Подожди. Я не могу повернуться из-за того, что у меня связаны ноги.
Ее руки заскользили по его обнаженному торсу вверх и вниз. Его тело отозвалось трепетным возбуждением на изощренную ласку ее умелых пальцев. В ушах поднялся шум, в висках стучала кровь.
Не думая уже ни о чем, он безропотно освободил от пут ее ноги.
— Все, — выдохнул он.
Кайрос весь мелко дрожал и презирал себя за это.
— Ложись, Кайрос.
Она села рядом с ним на колени, лаская его трепетное тело смелыми руками. Он, выпучив глаза, глядел на ее совершенное тело и скрипел зубами от невыносимого желания. Улыбнувшись ему, она села на него сверху. Кайрос чуть не застонал от прилива бурных ощущений.
Она поцелуем закрыла ему глаза и стала массировать голову кончиками пальцев, спускаясь все ниже и ниже, к шее. Он почувствовал на своем горле ее длинные холодные пальцы.
Нежным голосом она скомандовала:
— Выдохни весь воздух из легких, Кайрос. Вот так. Выдыхай. Выдыхай. Теперь задержи дыхание и крепись так долго, как только сможешь. Я хочу, чтобы ты выпустил из себя весь воздух. Вот так, правильно. Покажи мне свою силу, Кайрос. Посмотрим, как долго тебе удастся сдерживать дыхание и не дышать. Я подожду.
Он почувствовал внутри грудной клетки все нараставшее напряжение. Выдыхать уже было нечего. Легкие стали давить на горло. Весь дрожа, он коротко кивнул, давая понять, что воздуха в нем больше нет ни капли.
Его глаза широко раскрылись, когда она вдруг обернула вокруг его шеи одну из тонких веревок, которыми еще минуту назад была привязана к кровати, и затянула ее. Ее левая нога, согнутая в колене, была между ног солдата. Стянув веревку на его шее, она одновременно изо всех сил ударила коленом ему в пах. Он забился в агонии. Глаза бедняги вылезли из орбит. Рот его был раскрыт, легкие горели и невыносимо давили снизу на горло. Он попытался достать до нее кулаком, но у него ничего не вышло. В ответ на свою попытку он получил еще один зверский удар в пах, затем еще один и еще. Она наносила свои страшные удары через каждые две-три секунды. Волны дикой боли одна за другой стали накатываться на его мозг. Он попытался схватить веревку руками и оттянуть ее, но безуспешно: она была слишком тонкой и слишком глубоко впилась в его шею, ее уже невозможно было зацепить.
В его мозгу носились ужас и боль. В глазах окончательно все померкло… Еще минута, и все было кончено. В глазах убитого навсегда застыло отражение обнаженной бестии с желтым ненавидящим взглядом…
Арта Фера не шевелилась до тех пор, пока не убедилась в том, что жизнь покинула тело бедняги Кайроса. Эта смерть возбудила ее, наполнила радостным трепетом. Теперь она поняла, откуда происходит человеческая ненависть. Теперь она знала, в какую почву необходимо сажать семена, чтобы из них произросло самое сильное чувство в мире после любви. А, может, и сильнее ее. Не зря в ее подсознание усиленно внедрялись уроки, которыми руководил Магистр Браен.
Она поднялась с обмякшего тела и отвела свой взгляд от остекленевших мертвых глаз. «Какая отвратительная смерть… Буду избегать такой вид убийства в будущем, насколько это будет возможно», — решила она.
Арта на пару секунд прикрыла глаза и полностью отдалась удивительному ощущению власти над жизнью и смертью. Это ощущение вознесло ее на грань экстаза.
Чтобы успокоиться, пришлось немного помассировать виски. Она подошла к столу, склонилась над портупеей капрала и извлекла оттуда вибронож. В тусклом свете, заливавшем комнату, она внимательно осмотрела оружие. Великолепно! В любом случае ничего лучшего она бы не нашла. Лезвие ножа с обеих сторон было заточено, как острая бритва. А когда включалась энергия, оно начинало вибрировать с такой дикой частотой, что крошило кости в порошок.
Держа нож в руке, она повернулась лицом к спящим. В глазах ее сверкал какой-то нечеловеческий блеск.
***
Язык Стаффы походил на кусок грубого наждака. Он еле ворочался во рту и при каждом движении доставлял неприятные ощущения, а то и боль. Знойный воздух опалял его легкие с каждым новым вдохом, которые становились к середине дня все натужнее и натужнее. Он попытался сглотнуть, но едва ни задохнулся в результате своей попытки.
Вокруг него, насколько охватывал взгляд, раскинулись ослепительные песчаные насыпи. Белое сияние немилосердно резало глаза, а беспощадное солнце измывалось над обезвоженным организмом. Отчаянно щурясь, Стаффа оглядывал бесконечные пески. Они танцевали в его глазах, вводили в заблуждение диковинными миражами. Дюна надвигалась на дюну, походившая чем-то на морскую, тянулась до самого горизонта на все четыре стороны. Зрелище невыносимо угнетало своей мрачностью и однообразием. Песок… Целый мир горячего, обжигающего ступни ног песка… Бесконечен, как и физическая боль, он распространялся во все стороны. К нему невозможно привыкнуть, как невозможно было привыкнуть к физической боли. Казалось, никому и ничему не суждено выжить долго в кристально-белом водовороте…
Он поднял ярмо на свое окровавленное плечо и кивнул бронзовому от загара мужчине, который тянул точно такое же ярмо с противоположной стороны трубы. Оба поднатужились и рванули изо всех сил вперед, до потемнения в глазах пытаясь пересилить тяжесть трубы.
— Хо! — раздался совсем рядом хриплый крик Кайллы, которая подставила свое крепкое стройное тело под натяжение буксирного троса. Она тянула рывками. Темные волосы разлетались в разные стороны. Трос впивался ей в тело так же, как ярмо впивалось в плечо Стаффы.
Мужчины взревели и сделали еще несколько мучительных шагов вперед на ватных, негнущихся ногах.
Они упорно продолжали тянуть вперед гигантскую трубу, используя где можно неровности барханов. Подъемы давались особенно трудно, но ведь бывали и спуски. Главное — не потерять трубу, которая опасно переворачивалась на подпорках при каждом рывке. Ноги глубоко погружались в горячий ослепительно белый песок, что еще больше мучило. Порой кто-то поскальзывался. По обе стороны от трубы то и дело раздавались приглушенные, а то и открытые ругательства.
— О! — хрипло закричал бронзовый человек, когда они уже почти подтащили трубу к нужному месту.
На несколько секунд они остановились, и Кайлла стала выверять положение груза. Потом, по ее сигналу, они пронесли свою ношу последние метры и свалили так, чтобы другим рабочим было удобно сварить ее с общей конструкцией.
По утрам солнце досаждало больше всего. Все знали, что этот зной губительно действует на человеческий организм. Стаффа настолько сильно страдал от жажды, что все чаще и чаще думал, что лучше быстрая смерть от ошейника, чем избавление неизвестно когда.
Но они снова и снова принимались за работу. И каждый раз перед ним была спина Кайллы, изогнутая под напряжением буксирного троса. Глаза невыносимо резало, и образ этой женщины часто расплывался, терял четкие очертания и скорее напоминал мираж, видение.
Он спрашивал себя: как ей удается терпеть такие тяготы и страдания? Что ее заставляет подниматься на работу каждое утро? Он вспомнил их первый день работы с трубами. Когда она взялась за буксирный трос и поставила его недалеко от себя, чтобы всегда иметь возможность подсказывать ему, как нужно работать, прикладывая минимум необходимых усилий, и чтобы всегда иметь возможность подбодрить его. Зной был адским, воздух плавился и Стаффе приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть Кайллу, которая была всего в двух метрах впереди него. И порой… Временами она прямо на глазах превращалась.., в Скайлу.
Скайла! Почему в Скайлу? Почему не в Крислу? Почему не Крисла теперь занимала все его мысли?
«Потому что я погубил ее…»
Когда к нему приходила такая мысль, он до боли стискивал зубы, опускал голову и с остервенением принимался за работу.
На вторую ночь этого кошмара, чувствуя раздавленость всех мышц, дикую, ноющую головную боль, предельное физическое изнеможение и тошноту от палящего солнца, он без сил повалился на свой матрац. Кайлла опустилась рядом с ним с миской еды и большим графином тепловатой воды.
Находясь на грани бреда, он спросил ее:
— Это ты мне принесла, Скайла? Благодарю тебя, дорогая…
Она села на песок, положив руки на согнутые в коленях ноги, а на них опустила голову.
— Ты сказал: «Скайла»? Тафф? Ты перегрелся на солнце. Меня зовут Кайлла.
Он часто-часто заморгал, чтобы ее смутный образ приобрел четкость. Лазоревые глаза Скайлы сразу же потемнели до карих, классическое лицо чуть огрубело, нижняя челюсть потяжелела, и он увидел, что перед ним действительно не Скайла.
— Да, прости… Я думал о своей… О другой женщине.
— Твоя возлюбленная? — спросила Кайлла, жадно набрасываясь на куски мяса, лежавшие в ее миске.
— Нет.
Кайлла глотнула воды, затем снова набила рот едой и кивнула.
— Ты произнес ее имя таким голосом, Тафф. Мне очень понравилось. Такая нежность…
— Однажды я любил женщину, — тупо проговорил Стаффа. — Давно. Очень давно. Забудем. — Он помолчал, потом вдруг грустно посмотрел на нее и спросил:
— Полюбить однажды в жизни — вполне достаточно, а?
Она с горечью усмехнулась. У Стаффы защемило сердце.
— Для таких людей, как мы с тобой, одна любовь — вполне достаточно. — Ее голос стал мягче. — Мы с мужем счастливо прожили тридцать лет. О, какая это была удивительная и крепкая любовь! — она подняла усталые глаза на звезды. — Когда любишь, всегда кажется, что жизнь и счастье вечны. Мир становится нереальным, когда с тобой рядом находится человек, которому ты хочешь отдать всю себя… Но в результате, оказывается, что это только самообман.
Он ничего на это не ответил, а только вспомнил того мужчину, который принял смерть так достойно…
— О, черт возьми, я тогда была наверху блаженства! — прошептала страстно Кайлла. — Родила ему пятерых очаровательных детишек. Мы.., мы жили в своем маленьком раю.
Он отвернулся, чтобы она не увидела того выражения, которое появилось на его лице.
— Сочувствую… — глухо проговорил он. — Мне очень жаль, что у тебя все закончилось.
— Мне тоже.
Внезапно он изо всех сил ударил кулаком по песку.
— Если бы я мог все сделать заново, я бы поступил иначе, клянусь! Если бы это было в моей власти, я бы вытащил тебя отсюда! Клянусь своей честью!
— Ты добрый человек, Тафф.
— Правда? — не глядя на нее, переспросил он, чувствуя невыносимую душевную боль.
— Черт, Тафф… Вон идет мой мучитель.
В ее голосе послышались ненависть и отвращение.
Стаффа поднял глаза и посмотрел в ту сторону, куда был обращен ее ненавидящий взор.
К ним приближался Англо. На подходе он поднял руку и сделал неприличное движение.
Кайлла поднялась с песка. Плечи ее обреченно опустились, во всей позе была смертельная покорность и усталое смирение. Опущенные ресницы вздрагивали при каждом шаге Англо.
Стаффа закрыл голову руками. Кайлла с отвращением смотрела на своего насильника, но Стаффе казалось, что ее взгляд адресован и ему. И он жег ему сердце.
— Она здесь из-за меня, — бормотал он неслышно. — Я ее сюда засадил…
Дни сменяли один другим и Стаффа постепенно закалялся. Под лучами этарианского солнца его кожа огрубела и потемнела. Каждый раз, когда он видел Кайллу, он уже не хотел провалиться сквозь землю. Просто ее образ напоминал ему о тех днях, когда он был покорителем и завоевателем.
Сколько раз он вскакивал во сне? Сколько раз его тело пробивал холодный пот, к которому тут же налипал слой песка?
Кайлла в те дни, когда ей удавалось избежать Англо, оказывала ему поддержку, держала его за руку. Это его несказанно успокаивало. Он ощущал близость дружелюбно настроенного человека, и ужасы отступали. В те же ночи, когда она вынуждена была удовлетворять ненасытную похоть подонка Англо, Стаффа безмерно страдал от кошмаров, которые не отпускали его, даже когда он в ужасе пробуждался. Перед его мысленным взором проносились одно за другим яркие видения… Ландшафты сокрушенных им планет. Все битвы, которые ему доводилось вести, проигрывались еще раз. Заново переживались и упоения победами. Сквозь шум в ушах доносился его смех, которым он сопровождал каждое свое злодеяние, приговаривая к смерти сотни и сотни ни в чем неповинных людей, продавая их в рабство, обрекая на те самые муки, которые теперь полной чашей пил сам… Перед его мысленным взором вставали самые отвратительные сцены и во всех деталях. Изнасилования, убийства, пытки… Он видел себя как бы со стороны: вот так хорошо знакомый надменный взгляд, устремленный сверху вниз на измученное лицо невинного страдальца.
«Кто ты, Стаффа? Что ты натворил в своей жизни? Ты на веки проклят в сознании людей! Проклят, проклят, проклят!..»
Впрочем, сознание каждого человека обладает известной гибкостью, которая в критические минуты предотвращает разрушение. Стаффа кар Терма уже много дней подряд жил на волоске от гибельного срыва. Но он понимал, что надо держаться. Его вдохновлял пример: Кайлла. По ночам, когда на него плотным туманом опускались кошмары и в ушах раздавался душераздирающий вой неуспокоенных душ погибших, когда он чувствовал, как они раскрывают ему веки и скорбно заглядывают прямо в глаза, он в ужасе, холодном поту вскакивал с матраца. И тогда к нему приходили мысли о смерти, как о самом легком способе покончить со страданиями. Чтобы отогнать эти мысли, ему стоило только взглянуть на спящую рядом Кайллу или представить себе ее, стонущую от боли и горечи под потным телом Англо, когда надзиратель насиловал ее. Кайлла… Его проклятие и спасение… Она не ломалась. Стаффа кар Терма не мог позволить себе быть слабее женщины, которую он сам же и обрек на муки.
Он был загнан в угол, подведен к краю пропасти, за которым зияла черная погибель, но он заставлял себя жить, страдать, тянуть ярмо и держаться!
Временами чувство вины оставляло его и тогда на иссушенный мозг накатывала радостная, весенняя волна фантазии. На его глазах фигура Кайллы, которая впереди него тянула буксирный трос, трансформировалась в Скайлу. Это было трепетное видение, полуобнаженное создание с загадочными темными волосами, подстриженными до плеч… Оно было всего в двух шагах от него… Можно было дотянуться рукой.
Впрочем, стоило приглядеться внимательнее, как фантом Скайлы исчезал и вновь проступали строгие черты его товарища по несчастью — Кайллы. Чувство вины возвращалось снова.
В короткие вечерние часы отдыха он жаждал заглянуть в голубые, подобно сапфиру, глаза Скайлы, дотянуться до нее рукой, ощутить всю прелесть прикосновения к ее нежному телу… Испытать чувства, похожие на те, которые он испытывал в тот день, когда она лежала в больнице и он был рядом.
В конце концов она вызволит его. Своим вмешательством она вдохнет в него человеческую жизнь и освободит от этого жалкого, омерзительного и тяжкого существования.
«Да, Стаффа. Засни и пусть тебе приснится Скайла, высаживающаяся с небес во главе дерзких Компаньонов. А иначе, какая сила освободит тебя из ада?»
— Перерыв на воду! — разнесся по песчаным дюнам зычный крик.
Они как раз вытаскивали тросы из-под трубы. Нагнувшись, моргая каждую секунду обезвоженными полуослепшими от жары глазами, он освободил толстый канат и, пошатываясь, направился к месту короткого отдыха через овраг, который всеми своими характеристиками здорово напоминал гигантскую духовку.
— Тафф! — услышал он за спиной слабый окрик.
Он остановился и обернулся, увидев Пибала, который, привалившись телом к горячей трубе, жадно хватал широко раскрытым ртом знойный воздух и судорожно сглатывал его. Худосочный, тонконогий коротышка Пибал… Когда-то он, наверное, был ремесленником… Здесь ему выпала другая работа… Стаффа оглянулся на палатку. Пусть Пибал сам добирается. Перерыв короткий. Нечего с ним тут возиться. Он сделал шаг вперед и почувствовал, как возликовали злобные демоны, витающие у него над головой.
Он остановился, крепко выругался и вернулся к Пибалу.
— Вставай, Пибал, — приказал он, протянув ему руку.
— Не могу, — тупо пробормотал одуревший от жажды коротышка. Его распухший язык уже не умещался во рту и вылезал наружу. — У меня в кармане… Возьми… — тяжело дыша, просил он. По лицу пробегали судороги. Он то и дело морщился от боли.
Стаффа быстро отыскал в одном из карманов золотой медальон удивительно тонкой работы.
— Чье это?
— Мое. Моя лучшая работа. Хотел… — голос Пибала сорвался на сухой, трескучий кашель. — Отдай это… Отдай Кайлле. Она была.., добра ко мне. — Он совсем уже повалился на трубу. Она наверняка жгла ему тело, но у него уже не было сил подняться с нее. — Я сам сделал. Был когда-то.., хорошим.., ювелиром. — Он снова закашлялся, потом добавил:
— Хотел оставить у себя что-нибудь, что напоминало бы о красоте в.., страшном месте.
Все его тело содрогнулось, голова дернулась и в следующую минуту его вырвало на песок кровью!
— Пойдем, — сказал потрясенный Стаффа, взяв его за бессильно повисшую руку.
— Нет, — прошептал еле слышно Пибал, снова поморщившись. Его кожа от солнца стала тонкой и походила на пергамент. — Я.., умираю. Умираю, Тафф-Стаффа нагнулся и подхватил Пибала на руки. Невесомость тела коротышки до глубины души потрясла Стаффу.
Закипавшая в его сердце ярость перемешалась со скорбью. Нагретый солнцем медальон жег кожу. Ему казалось, что в этом есть своя символика: клеймо проклятия на теле предателя людей!
К тому времени когда Стаффа дошел до палатки с водой, Пибала стошнило еще раз. Кровь полилась по руке Стаффы. Она была теплой, но окружающая температура была еще выше, поэтому Стаффа ощутил приятность прохлады.
Остальные рабы смотрели на Пибала равнодушно и устало. И только Кайлла, скорбно сомкнув губы, подошла к умирающему.
— Что случилось?
— Видимо, открылась язва, — проворчал Стаффа. Кайлла помогла опустить хрупкое тело Пибала на песок.
К ним подошел Англо. Он смерил умирающего пустым взглядом злых глаз с тяжело нависшими веками.
— Сдается мне, уже не жилец, — проговорил он спокойно. — Пей, Тафф. Ты истратил на него почти все время, предназначенное для отдыха.
Прежде чем отойти, Англо ущипнул Кайллу за шею, плотоядно улыбаясь ей в затылок.
— Надо было ему шею свернуть, — процедил сквозь зубы Стаффа.
— Его поганая жизнь не стоит твоей. Его грязная сперма выливается, но и засыхает. Это всего лишь временное телесное унижение. — Затем, видно, чтобы придать себе же уверенности:
— Я его не воспринимаю. Ему не удастся влезть мне в душу.
— Зачем? — слабо прошептал Пибал, про которого почти забыли. Стаффа опустился на корточки и поднес к его сухим губам кружку с водой. — Зачем тратить свое время на мертвеца?
Слабая улыбка, больше похожая на гримасу боли, тронула его потрескавшиеся, окровавленные губы.
— Потому что ты показал нам красоту в этом диком мире. Пусть на одну минуту, но ты осветил наше существование чистым светом.
Пибал мотнул головой, и в следующее мгновение его в третий раз вырвало кровью.
— Тафф, пей! — прошипел вновь оказавшийся поблизости Англо. — Залей в себя немного воды или ты будешь следующим после этого коротышки!
Кайлла кивнула.
— Пей, Тафф.
— Идите, — прохрипел Пибал.
Стаффа поднялся на ноги и отправился к чану с водой. Он успел сделать три больших глотка, прежде чем за его спиной раздался голос Англо:
— За работу! Тафф и Кайлла, задержитесь!
Пока Англо подходил к ним, Стаффа, закрыв глаза, наслаждался ощущением прилива сил от воды, впитанной его иссушенным на солнце организмом.
Надзиратель остановился над Пибалом и напряженно уставился на него. В его свинячьих глазках застыло выражение нетерпеливого ожидания.
Стаффа потрясено смотрел на то, как тело умирающего начинает мелко содрогаться, руки тянутся к ошейнику, охватившему гибельным обручем худую шею, глаза закатываются, голова елозит по песку… Мучения длились недолго, около минуты. Затем испуганное лицо Пибала навечно застыло и засыпанные песчаной крошкой зрачки глаз остановились.
— Вот так, — удовлетворенно промычал Англо. — Работник из него уже был никакой. А зачем напрасно страдать?
Не обращая внимания на потрясенного Стаффу, он повернулся к Кайлле и запустил свои загребущие руки ей под одежду. Некоторое время он, тихо постанывая от наслаждения, лапал ее. Потом впился в полураскрытые равнодушные губы жарким поцелуем и проговорил:
— До вечера, крошка.
Не в силах скрыть стыд, Стаффа отвернулся и посмотрел невидящим взором на труп ювелира. Мелкие черты лица Пибала застыли в выражении предельного, смертного ужаса. Все же остальные избитые, окровавленные и уставшие части тела наконец-то получили покой и расслабились. Только на лице была неестественная, искаженная маска страдания.
Англо снял с пояса бластер. С натренированной ловкостью он быстро отделил лучом голову Пибала от тела и снял ошейник. Глянув на замершего в оцепенении Стаффу, Англо скомандовал:
— Ты принес сюда эту развалину, ты и унесешь его обратно. Во рву есть рытвина. Можешь швырнуть его туда. Мы не будем устраивать званый ужин для местных шакалов, но если они потрудятся раскопать его, — их дело. — С этими словами Англо молча развернулся и ушел в свою палатку с воздушным кондиционером.
— Я убью его, — пообещал Стаффа, перекинув изуродованное тело Пибала через плечо и подняв его голову за волосы. — Я у него у живого вырву глаза, отрежу член и заставлю сожрать его. Он у меня подавится им!
— Нет, — возразила устало Кайлла, когда они шли по барханам хоронить ювелира. — Он умрет, и все мы покинем это место. Не только ты.
Он присвистнул — этот звук дался ему с большим трудом. И спросил с грустной усмешкой:
— Каким же образом, милая Скайла, ты это всем нам обеспечишь?
— Опять воспоминания замучили, Тафф? Ты снова видишь во мне свою Скайлу.
Он покачал головой и невесело рассмеялся, отчего тело бедняги Пибала едва не упало.
— Да, она помогает мне выжить. С ее помощью я еще и держусь, — сказал он, а про себя добавил: «И с твоей».
Она кивнула.
— Поэтому-то ты до сих пор не давал себе воли?
Он искоса глянул на нее.
— В каком смысле?
— Я несколько раз замечала желание в твоих взглядах. Оно было по моему адресу? Или по адресу твоей Скайлы? Впрочем, неважно. Я все думаю, когда же ты возьмешь меня?
— Зачем?!
Она пожала плечами.
— Сейчас такое поганое время. Все противно. От всего тошнит. Мужчины погибают в жестоких войнах и драках. А женщины? Женщины становятся чьей-то собственностью. В них видят только привлекательную оболочку и не замечают души, чувств и переживаний. Их можно без конца насиловать, бить, унижать. Я к этому не привыкла. Ты никогда не пробовал поставить себя на наше место? По-моему, женщинам приходится в нынешние времена куда хуже, чем мужчинам.
Она покачала головой.
— Я единственная женщина, у которой хватило силы воли внешней и внутренней, чтобы выдержать. Другие рано или поздно срывались и предпочитали смерть от ошейника, избавляющую от невыносимых длительных страданий среди песчаных дюн. Их насиловали каждую ночь. Никто не выдержал, кроме меня. — Она сплюнула себе под ноги. — Мужчины желают меня. Даже ты. Но ты не лез еще ни разу ко мне. Почему?
Из его горла вырвался раздраженный смешок.
— Может, честь не позволяет.
— Да, понимаю… Держись и дальше в том же духе. Не передумай. Мне сейчас все мужчины противны.
Чтобы успокоиться, Стаффе пришлось несколько раз глубоко вздохнуть. Несмотря на то что он недавно пил воду, во рту пересохло.
— Почему ты не сдаешься? — спросил он. — Почему продолжаешь борьбу?
— Месть, Тафф. — Она окинула рукой ослепительно белые просторы, которые окружали их. — Господь допустил, чтоб мы, человечество, создали сами себе эту вонючую погибель. Бесконечное, адское страдание. Мы это создали для себе подобных. Я никогда… Впрочем, тебе это можно знать, ничего от этого не изменится. Ты даже не представляешь себе, сколько в моей голове было всего самого злого и плохого. Но я никогда ничего не претворяла на практике. Не знаю, сразу ли после смерти наши души устремляются к богу или нет, но я тебе вот что скажу! Я очень хочу, чтобы этот ублюдок полной чашей испил страдания, унижения и боль перед тем, как я умру!
— О чем ты говоришь? Кому мстить?
— Богу, — прошептала она, уронив голову и сосредоточившись на своих мозолистых ногах, которые с каждым новым шагом погружались больше чем по щиколотку в обжигающую песчаную топь.
— Ты с Этарии? Жрица?
— Седди, — спокойно ответила она. — Только между нами.
Он подумал с минуту, потом согласно кивнул.
«Кто я такой, чтобы осуждать ее за суеверия и язычество? Кто я такой, чтобы упрекать ее хоть в чем-нибудь, после всего того, что я сделал? Каждый платит за свои грехи по-своему».
Они спустили останки Пибала на дно рва. С минуту Стаффа молча стоял над покойным, потом нагнулся и перевернул его на спину, скрестил ему руки на груди и приставил голову. Сдул песчинки с широко раскрытых, остекленевших глаз и закрыл их. Затем они вместе засыпали его песком.
Кайлла внимательно посмотрела на Стаффу и спросила:
— Прости, конечно, но зачем нам было так возиться с трупом?
— Выражение уважения. Это был хороший человек, не потерявший чувства собственного достоинства.
— А ты не похож на обычного раба, Тафф, — сказала она и пошла вдоль по рву к выходу из него. — Кто ты?
— Никто.
Чтобы предотвратить дальнейшее развитие темы, он догнал ее и вручил медальон.
— Вот, возьми. Пибал хотел, чтобы я подарил тебе его.
Она опустила глаза на медальон, лежавший у нее на раскрытой ладони. Затем сжала кулак с такой силой, что у нее побелели суставы на пальцах. Одна-единственная слеза пробежала по ее щеке, оставляя грязный след. Подбородок чуть дрожал, и Стаффа заметил это.
— Пойдем, мы и так опоздали, — сказал он, чтобы дальше не смущать ее. — Мне его тоже не хватает. Он научил меня… Черт возьми, ладно, оставим…
Он взял ее за руку и подтолкнул вперед. Когда они показались из рва, их бригада уже подсовывала канаты под очередной отрезок трубы.
Она взглянула на него, наконец уняв дрожь подбородка.
— Ты сделан из другого теста, чем все остальные. Ты другой. В тебе чувствуется сила, власть. Ты держишься слишком гордо для раба, затерянного в этих богом забытых песках.
Он изумленно уставился на нее.
Поняв, что она застала его врасплох, Кайлла подняла его руку и вложила в ладонь медальон.
— Тафф, — ее голос сорвался, она нахмурилась и договорила:
— Сохрани для меня.
Он отрицательно покачал головой.
— Сохрани! — повышая голос, потребовала она. — Англо все равно найдет и отнимет. Мне некуда спрятать. Пибал, видимо, вывез его в анальном отверстии, а я не могу себе и этого позволить! Англо… Свинья… Ну, словом, ты понимаешь.
— Хорошо, я буду хранить при себе медальон до конца жизни, если потребуется. Настанет день, и я верну тебе его. Когда мы получим свободу.
— Спасибо, Тафф… Ты друг мне.
Стаффа, не говоря больше ни слова, присоединился к бригаде и подставил свое изувеченное плечо под ярмо.
— Хо! — крикнула Кайлла, хватаясь за буксирный канат.
Стаффа изо всех сил напрягся, толкая огромную тяжесть вперед. После отдыха работа казалась особенно тяжкой. Создавалось впечатление, что мышцы вот-вот не выдержат и лопнут.
День тянулся очень медленно. Стаффа отчаянно щурился, хотя солнце стояло за его спиной, немилосердно жгло ему затылок и, казалось, хотело добраться до мозга, чтобы хорошенько поджарить его. Из подмышек обильно выделялся пот, но он испарялся прежде, чем успевал достичь локтей. О нем напоминали только грязные разводы на руках.
Кайлла? Скайла? Они слились в его воображении. Может быть, потому что каждую он мог представить с выражением страдания и последнего напряжения на лице?..
— Я так и не понял. Скайла, — прохрипел он, морщась от боли, возникшей в пересохшем горле.
«Бедный мой Стаффа, — донесся до него мистический голос Скайлы, сквозь завывания пустынного ветра. — Ты хотел узнать, каково быть человеком? В следующий раз ты узнаешь, что такое мои шрамы».
— Я это уже знаю.
Стаффа перенесся мыслями к тому моменту, когда он снял перчатку, чтобы подержать в своей руке ее руку. Тогда у него сильно забилось сердце. Она была опасно близка к роковой черте, и это испугало его. Почему он больше никогда не дотрагивался до нее?
— Потому что я не мог смотреть сквозь привидение… все пришло ко мне очень легко, так легко!..
«Красиво ли то, что я сделал? Кто лучше: я или Пибал? Пибал или я? Пибал, который создал великолепное произведение искусства? Или Стаффа, который никогда не знал военных поражений и уничтоживший все, что любил?»
Образ мертвого изувеченного Пибала не выходил из его сознания. Он попытался представить, как пальцы Англо ласкают Кайллу, и то выражение ужаса и отвращения, которое появлялось в такие минуты на ее лице. Он вспомнил ее мужа с горделивой осанкой. От заряда пульсарного пистолета его голова взорвалась, как перезревшая дыня под ударом мотыги. Все тело объялось густым кровавым туманом. А дети Кайллы, которых она так любит, в те минуты надрывно кричали, прижимаясь к ногам отца. Кричали от ужаса. Демоны его воображения нарисовали перед его мысленным взором образ Крислы, женщины, которую он лелеял и которая была обуглена плазмой, прекрасное тело которой взорвалось и распалось на мельчайшие частицы.
Он продолжал упорно тянуть трубу вперед, глубоко вдавливая в горячий песок израненные ноги. Снаружи его жгло немилосердное солнце, а изнутри — осознание великих потерь. Все эти годы он держался на дистанции от Скайлы, а что из этого выходит в результате? Еще один скорбный труп?
— Я погибну здесь, Скайла, — хрипло прошептал он, морщась от физического напряжения. — Я больше никогда не загляну в твои глаза, не расскажу тебе о том, что узнал. Ты была единственным человеком, который понимал меня. Единственным, кому было на меня не наплевать. Почему я никогда не хотел этого замечать? Блаженные Боги, мне не следовало покидать тебя!
На бригаду, возившуюся с трубой, налетел внезапный порыв пустынного ветра.
Стаффа готов был поклясться, что этот ветер принес с собой карающий смех Претора.
