Глава восьмая

* * *

Позднее тем же утром, достаточно побродив по коридорам и убедившись, что оставлены незапертыми буквально все внутренние двери, Уэнтик решил полностью разобраться во всем, что находилось вокруг тюрьмы, и направился через долину к мачте на склоне ближайшего холма. Какого-то определенного намерения не было. Ему просто хотелось понаблюдать за тюрьмой со стороны и попытаться как-то прояснить для себя сбивавшие с толку противоречивые факты, которые путали мысль с того момента, когда он впервые попытался поставить себя на место Эстаурда.

На нем все еще был белый халат, в карманах которого обнаружилось маленькое зеркальце. Посмотрев на свое отражение, Уэнтик вдруг вспомнил, что впервые видит себя за последние несколько недель. Из зеркала на него внимательно смотрело совершенно незнакомое лицо.

Волосы отросли и колеблемые ветром беспорядочно ниспадали на лицо. Вдовий треугольник волос на лбу, далеко выдававшийся, когда он зачесывал волосы назад, исчез под отросшей челкой. Уэнтик с удовольствием отметил, что внешний вид волос значительно улучшился и они стали светлее.

Инстинктивно он начал откидывать их назад, но передумал. Создаваемый ветром художественный беспорядок прически смягчал черты его угловатого лица и он выглядел моложе своих лет.

Вглядываясь в отражение, Уэнтик подумал, что такое лицо ему подходит больше.

От этой тщеславной игры в гляделки с самим собой, чуть ли не самолюбования, которое он впервые позволил за многие недели, значительно подняло ему настроение.

Он дошел до подножия мачты, жара уже не доставляла удовольствия. Повышение температуры при скрытом за тучами солнце было даже неприятнее, чем открытые солнечные лучи, да еще и несло в себе угрозу дождя.

Мачта имела единственную шаровую опору. Она держалась в вертикальном положении четырьмя растяжками из шестимиллиметрового стального троса, но из-за уклона холма две растяжки южного направления заметно провисли. На самой мачте была вертикальная лестница, окруженная через каждые четверть метра металлическими кольцами диаметром немного более полуметра.

Уэнтик огляделся. Он хотел осмотреть местность и ему казалось, что лучше мачты для этой цели ничего не найти, но теперь, посмотрев на нее вблизи, он начал побаиваться.

Высота, на которую поднималась лестница, внушала благоговейный страх. На самом верху мачты он увидел узкую площадку, окруженную металлическими кольцами ограждения. На верху будет, по крайней мере, на чем-то стоять. Застегнув на все пуговицы халат, чтобы его полы не раздувались ветром, он стал подниматься.

Как ни странно, первые двадцать ступенек-скоб оказались самыми трудными. Он поднимался ровным темпом, не останавливаясь и не глядя ни на что, кроме следующей ступеньки. У него не было боязни высоты, но опыта подобного подъема он не имел. Перехватывая скобы руками, он ощущал вибрацию мачты при каждом новом шаге.

Добравшись до самого верха, он с удовольствием уселся на пол площадки. Он прислонился к ограждению и почувствовал прохладу обдувавшего спину ветерка.

Чтобы насладиться им, Уэнтик снял белый халат.

Пока восстанавливалось дыхание, появился озноб; он встал на ноги и оглядел долину.

Доминирующее положение занимала темная громада тюрьмы. На расстоянии и с высоты она выглядела уродливой и старой, грязные бетонные стены отражали рассеянный свет затянутого сплошной облачностью неба со скучной монотонностью, которую Уэнтик находил отвратительной. Крыша была деревянной, окрашенной или покрытой чем-то, что выглядело темно-коричневыми полосами. С интервалом двадцать метров по периметру на крыше были сооружения, напоминавшие брошенные сторожевые будки.

Всмотревшись в южный горизонт, Уэнтик пытался обнаружить край долины, этого района Планальто, инстинктивно чувствуя себя еще большим пленником в ее унылой безмерности, чем в камерах. Верхом этого неприятного чувства, даже помимо самого факта разрыва времени, если принимать на веру объяснение Масгроува о природе района, который силен и сам по себе, было ощущение замкнутости, смириться с которой труднее всего.

Он окидывал взглядом долину и ощущал безнадежную оторванность от реальности. Отсюда не было выхода. Во всех направлениях взору представала только бесконечная равнина. Лишь на востоке в облике долины было какое-то отличие. Создавалось впечатление, что там растительность имеет более темный тон, но это могло быть всего лишь иллюзией, связанной с тенью облаков. Более темное пятно находилось слишком далеко, чтобы сказать о нем что-то определенное.

Уэнтик стал ощущать легкую вибрацию платформы и вцепился в тонкие трубки ограждения; кроме них от падения с шестидесятиметровой высоты его ничто не защищало. Он поглядел вниз сквозь решетчатый настил площадки и увидел фигуру в серой униформе, упорно карабкавшуюся по ненадежной лестнице.

Эстаурд? Зачем он последовал за ним на верх?

Его первой мыслью было возобновление допроса. Но Эстаурд окончательно отвязался от него еще вчера. У него уже нет ни молчаливой поддержки, ни сочувствия его людей; в любом новом действии теперь ему придется полагаться только на себя.

Уэнтик решил не гадать.

Он снова сел и расслабился, опершись спиной об ограждение. Он ждал прибытия Эстаурда.

* * *

Эстаурд преодолел последнюю ступеньку-скобу и тяжело опустился на настил площадки возле Уэнтика.

– Элиас, – сказал он, еще не отдышавшись, – я рад, что мы одни.

Уэнтик слегка поморщился. До прибытия сюда большинство коллег обращались к нему по фамилии. Заискивающее «Элиас» Эстаурда было ему неприятно.

Он бросил на него взгляд.

– Что вам нужно?

– Полагаю, то же, что и вам.

Он еще тяжело дышал, но даже не пытался расстегнуть ворот кителя.

– Мне не было нужно, чтобы вы залезли сюда ко мне, – подчеркнуто резко сказал Уэнтик.

– Виноват. Я увидел, что вы пошли в долину и решил воспользоваться благоприятной возможностью кое-что обсудить.

– Что-то еще надо обсуждать?

Эстаурд сунул руку в карман кителя и вытащил полоску прозрачной бумаги. Она была мятой и грязной. Внутри все еще лежал тот цветной кинокадр.

Он подержал его над краем площадки и отпустил.

– Кое-что вроде этой фотографии реактивного. Причины вашего здесь присутствия. Что нам дальше делать. У меня нет уверенности.

Его рука снова полезла в карман.

– Что как вы намерены выбираться из этого места? – спросил Уэнтик.

– Не знаю. Полагаю, на вертолете.

Уэнтик взглянул в сторону летательного аппарата, почти скрытого громадой тюрьмы. Возле хвостового винта трудились двое мужчин. Может быть приводят машину в состояние готовности к полету?

– Нынче утром я застал там Масгроува. Он хотел взлететь.

– Да ну? – резко отозвался Эстаурд. – Я говорил ему, чтобы он даже не пытался.

– Зачем сняли движители с винтами?

Эстаурд беспокойно заерзал, его рука исчезла куда-то внутрь кителя.

– Я подумал, что вы можете украсть его.

– Значит вы знали, что я умею летать?

– Да.

Что-то непонятное бросилось Уэнтику в глаза, когда он снова посмотрел на вертолет. Где-то на одной из стен тюрьмы прямо на него… Он протер глаза.

– Масгроув вел себя очень странно, – сказал он.

– Может быть.

Эстаурд встал, оперся об ограждение площадки и посмотрел в противоположном тюрьме направлении. За время их разговора облачный слой стал совсем тонким и солнце пекло во всю свою полуденную силу. Долина мерцала тепловыми токами воздуха.

Уэнтик тоже встал и посмотрел на тюрьму.

Да. Примерно посередине длины стены он увидел что-то выступающее более светлого тона, чем сама стена. При ярком солнце тускло-бурый цвет стен скрадывал этот светлый тон и он не бросался в глаза. Но сейчас он различал его очень отчетливо. Пятно цвета буйволовой кожи, почти белое. Ему не удалось определить форму, но само присутствие пятна на стене не было случайностью. Его любопытство росло. Чем же могло быть то, что он видел, явно не без умысла размещенное на совсем голой наружной стене?

Должно существовать какое-нибудь рациональное объяснение. Любопытство не ослабевало.

Когда будет время, возможно даже сегодня, он должен присмотреться к этому поближе.

Он схватил Эстаурда за руку, чтобы привлечь и его внимание, но тот вырвал ее.

– Вон там, – сказал он, – в лачуге, я спал нынешней ночью.

Уэнтик посмотрел на деревянную постройку и с удивлением заметил, что выглядит она очень маленькой. Когда он находился внутри, у него создалось ощущение бесконечной протяженности тоннелей лабиринта.

В тот раз Уэнтик дошел до состояния панического ужаса, но глядя на лачугу сейчас, был заинтригован парадоксом истинного размера и возникшего тогда ощущения.

У него появился неприятный осадок вины. В конце концов, именно его действия заставили Эстаурда провести ночь в лачуге.

– Выбраться оттуда… – заговорил он.

Эстаурд перебил:

– У меня есть карты, Элиас. Мы можем попробовать добраться до Порта-Велью, если вы захотите. Или до побережья. Что скажете?

– Не знаю. Я предпочел бы сперва взглянуть на карты.

– Есть и кое-что еще…

– Что?

– Я не уверен, – медленно заговорил Эстаурд. – Кое-что, касающееся вашего пребывания здесь. Теперь все изменилось.

– Я не понимаю.

– После вчерашнего происшествия. Вся эта стрельба и потом, когда я остался в лачуге один. Я попробовал посмотреть на вещи с вашей точки зрения. Потом, уже выйдя оттуда утром, у меня появилось ощущение, что вы уже больше не существуете.

Он ухватился рукой за ближайшее кольцо ограждения лестницы и поставил ногу на ступеньку-скобу.

– Что вы имеете в виду, Эстаурд?

– Давайте поговорим позже. – Он спустился еще на одну ступеньку. – Стало слишком жарко. Подождем, пока наступит прохлада. Приходите вечером ко мне в кабинет.

Его голова исчезла из поля зрения Уэнтика. Он стал наблюдать за спуском Эстаурда сквозь решетку площадки. Тот двигался медленно, тщательно ощупывая ногой следующую ступеньку, словно внутри у него работал моторчик, координировавший равновесие тела.

Уэнтик удивлялся характеру мыслительного процесса этого человека; он очень напоминал следование какой-то предварительной установке. Возможно вчерашняя единоличная революция Уэнтика огорчила Эстаурда сильнее, чем следовало.

Как бы там ни было, срок его заключения, похоже, истек. Эстаурд обращался теперь с ним явно иначе. Уэнтик мог представить себе этого человека в каком-то другом окружении; он вполне мог быть услужливым управляющим правительственного учреждения, которое ведает кассами выдачи штатного довольствия. Высокомерие с подчиненными, раболепие перед начальством. Но сегодня он пришел сюда и вот уходит.

Какое место он определил Уэнтику в своих новых планах? Если они у него есть.

Он облокотился спиной об ограждение и снова ощутил небольшую вибрацию площадки от шагов все еще спускавшегося Эстаурда. Солнечные лучи обжигали одну щеку, другую ласкал ветерок. Ощущение почти приятное.

После каждого взгляда на восточный горизонт он снова задавался вопросом, действительно ли это пятно более темной растительности.

Эстаурд нашел Масгроува на крохотном плацу для прогулок в центре тюрьмы. Тот стоял на его краю, разглядывая ряды забранных решетками окон противоположной стены.

– Не понимаю, – сказал он, заметив приближавшегося Эстаурда, – ни в одной камере окон нет, но с наружной стороны их довольно много.

– Не берите в голову, – ответил Эстаурд. – Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня.

Масгроув пошел навстречу Эстаурду и распахнул дверь в пристройку у стены.

– О чем речь?

Эстаурд молча наблюдал, как тот вошел внутрь и приподнял конец лопасти одного из несущих винтов вертолета. Потом резко спросил:

– Я все думаю, зачем вы их спрятали?

– Вы сами говорили об этом.

– Я не просил прятать. Я сказал, что их надо снять.

Внезапно лицо Эстаурда стало злым и он повернулся к Масгроуву спиной, словно только что вспомнил вчерашнее происшествие.

– Уэнтик сказал, что видел вас сегодня у вертолета.

Масгроув опустил конец лопасти на пол и выпрямился.

– Да. Я застал его, когда он пытался взлететь. Уэнтик сознался, что хотел сбежать.

– Уэнтик был в кабине?

– Да.

У Масгроува был угрюмый вид. Казалось, он выражает таким образом неудовольствие вчерашним поведением самого Эстаурда. В течение нескольких месяцев знакомства с Масгроувом Эстаурд неоднократно сталкивался с его нежеланием подчиняться, но до преднамеренной лжи тот еще не доходил. Это несомненно доказывало, что Уэнтик сказал правду. Но Уэнтику вероятнее всего и незачем лгать теперь, когда его невиновность установлена, тогда как Масгроув явно затаил недовольство.

Эстаурд заговорил снова:

– Уэнтик говорит, что улететь пытались вы.

– Ха! – Масгроув вскинул голову. – Без винтов?

– Вот именно. Без винтов. О чем вы думали?

Во дворе появился человек, который подошел к Масгроуву и передал ему металлический ящик с несколькими гаечными ключами. Он сразу же пошел обратно не взглянув на Эстаурда.

Эстаурд крикнул:

– Эй, постойте!

Мужчина остановился и повернулся к нему.

– Что вам было нужно? – спросил его Эстаурд.

– Я искал Масгроува. В кабинете его не оказалось, поэтому…

– Ладно. – Эстаурд снова повернулся к Масгроуву. – Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня.

Тот ответил ему внимательным взглядом, как бы молчаливо подчеркивая утрату власти над ним.

– Что именно?

– Вас это тоже касается, – сказал Эстаурд другому мужчине. – Попытайтесь найти кого-нибудь из местных жителей.

Масгроув возразил:

– Вы имеете в виду путешествие пешком?

– Да. Возьмите с собой сколько угодно снаряжения и столько людей, сколько пожелаете.

– А если я этого не сделаю? – спросил Масгроув с затаенной угрозой в голосе.

– Я… Не знаю, сказал Эстаурд. – Вы пойдете?

– Ладно. – Масгроув посмотрел на другого мужчину. – Но я пойду один.

– Ваше дело.

Эстаурд повернул прочь и направился в свой кабинет. Ему казалось, что он легко разберется с Уэнтиком, если Масгроув будет подальше.

* * *

Уэнтик возвратился в тюрьму далеко за полдень и еще раз поел. Он никого не видел, хотя время от времени слышал шум и звуки какого-то движения этажом выше.

В период допросов его желание покинуть тюрьму сдерживалось постоянным страхом и надеждой на позитивное развитие событий. Теперь, когда он был волен вести себя как пожелает, страстное стремление выбраться из тюрьмы, войти в контакт с внешним миром, продолжить свою работу и снова увидеться с семьей… все это стало чем-то вроде одержимости. Но вмести с тем он достаточно быстро стал смиряться с удаленностью тюрьмы от всего этого и тем, что побег из нее – далекая перспектива.

Исходя из этого, он решил, что должен узнать об этом месте все, что сможет. Не исключено, что подвернется какой-то способ ускорить события.

Закончив трапезу, Уэнтик снова вышел на небольшой луг позади тюрьмы. Здесь было все спокойно, как и в самом здании. Стол, за которым велись допросы, был отставлен к стене. Его синтетическая рука в гробовой тишине безвольно и уныло указывала перстами в сторону тюремных камер.

Какое-то мгновение он искоса поглядывал на нее, припоминая впечатление зловещего сюрреализма, которое она впервые произвела на него. Он пробежал пальцами по ее гладкой поверхности и немного насторожился, обнаружив, что рука теплая. Объяснением могло быть пребыванием стола на солнце. Тем не менее это открытие вывело его из равновесия.

Прежде его попытки выяснить принцип работы устройства сдерживало присутствие Эстаурда. У него до сих пор не было представления о том, каким образом действует управление, хотя он не сомневался, что вдоль кромки стола расположены сенсорные переключатели, срабатывающие от прикосновения кончиками пальцев. Уэнтик наклонился и стал внимательно разглядывать кромку.

Он сразу же заметил на дереве небольшую металлическую пластинку. На ней были рельефные буквы:

Companhia Siderurgica Nacional

Volta Redonda

Poder Directo

Он положил ладони на крышку стола и опустил большие пальцы на его кромку, как это делал Эстаурд. Несколько пробных перемещений позволили найти нужное место. Если он одновременно нажимал обеими руками, опускался какой-то рычаг… и рука напрягалась. Сжатие этого рычага вызывало ее выпады.

Эти движения очаровали его, как и прежде; они напоминали дергание головой плывущей самки шотландской куропатки.

Лежавшими на столе ладонями он ощущал создаваемую подергиванием вибрацию. Он отнял их и рука остановилась.

Удовлетворившись экспериментом, Уэнтик отступил на шаг от стола. Это просто приспособление, управлять им может кто угодно. Последний призрак периода допросов вяло поникло на крышку стола.

Он знал как приводить его в действие, но так и не понял, каким образом этот стол работает.

* * *

Он пошел от стола через луг и дальше в долину. Солнце опускалось к горизонту, но до заката еще часа два. Температура воздуха была высока, вероятно около тридцати градусов.

Он устало зашагал к лачуге.

Строение такое же старое как тюрьма; оно выглядело по-настоящему ветхим. Две стены лачуги были бетонными, все остальное – деревянным. Уэнтик медленно обошел лачугу кругом.

Когда Эстаурд оставил его одного на верху мачты, он несколько минут изучал ее с высоты. Бросалось в глаза асимметричность. К строению, первоначально имевшему форму куба, были пристроены помещения, которые не создавали впечатления определенного архитектурного замысла. Лачуга бессистемно расползлась по жнивью множеством стен и новых углов; каждая пристройка имела иную, чем у других, крышу, между крышами были разрывы.

Строение имело четыре входа и, проходя мимо них, Уэнтик заглянул в каждый.

Один из входов был обращен прямо к заходящему солнцу и ему удалось разглядеть весь интерьер, не входя внутрь.

Когда его бросили в лачугу, от страха было не до наблюдений. Тогда он попытался составить представление о планировке лачуги, но отсутствие опыта подобной интеллектуальной работы заставило отказаться от этой мысли и его реакция на все происходившее оказалась чисто эмоциональной. Глядя на сооружение сейчас, Уэнтик нашел возможным подойти к делу аналитически с чисто технических позиций.

Обусловливание человеческих рефлексов было частью предмета его исследовательской работы и он опубликовал несколько статей об использовании лабиринтов для обучения людей, не отличающихся остротой ума.

Уэнтик понял, что любой, принудительно загнанный в эту постройку, мгновенно окажется сбитым с толку и потеряет ориентацию. Все внутренние поверхности, горизонтальные и вертикальные, были окрашены одной и той же глянцевой черной краской. Хотя коридор, в который он заглянул, имел длину не более пары метров, а солнце освещало его почти на всю глубину, ощущение гораздо большей длины было очень сильным.

Когда напуганный человек не соображает куда его может привести любой следующий шаг, полное нарушение нормального мыслительного процесса не заставит себя ждать. Собственный опыт пребывания в этом сооружении перепугал его не на шутку, но он оправился довольно быстро. Для этого ему пришлось привлечь на подмогу весь багаж научных познаний. Хотя, если бы Эстаурд располагал сведениями о психологии допросов, он должен бы был погонять его по лабиринту и на следующий день. Но и этот единственный раз подействовал достаточно сильно. Полученный опыт запечатлелся в его памяти образами ночных кошмаров иррационального страха и панического состояния, обусловленных кромешной тьмой внутри лабиринта и пальбой карабинов за его стенами. Теперь у него была возможность разобраться в своих ощущениях на рациональном уровне и взглянуть на случившееся с позиций научного мышления.

В конце короткого коридора была черная дверь, имевшая петли с обеих сторон. Уэнтик, согнувшись, прошел по коридору (потолок был настолько низким, что даже невысокий человек должен двигаться в нем в полупоклоне, – еще одно психологически подавляющее свойство) и стал толкать дверь руками. Она подалась, поворачиваясь на петлях правой стороны. Он ослабил нажим и дверь перестала двигаться.

Видимо конструкция петель позволяла двери открываться и на входившего, и от него. Он скосил глаза, пытаясь что-нибудь разглядеть за образовавшейся щелью, но ничего не увидел. За дверью полная темнота.

Не было смысла идти дальше. В темноте не до научных наблюдений. Уэнтик хихикнул.

Заинтригованный сооружением, он вернулся к входной двери и вышел наружу. Торопливо добравшись до тюрьмы, он вернулся к лачуге с мощным фонариком, который ухитрился одолжить у одного из людей Эстаурда, бродивших по прогулочному плацу.

Изрядно вспотев после пробежки по жнивью туда и обратно, он снова протиснулся в коридор и взглянул на дверь. От его толчка она, как и ожидалось, распахнулась, открывая щель справа. С глухим стуком дверь замерла под углом примерно шестьдесят градусов к прежнему положению.

Когда она открывалась, было ощущение, что где-то внутри есть пружинный механизм.

Слева обнаружился тоннель, который продолжал коридор под углом. Уэнтик медленно пошел по нему.

Еще примерно через два метра он подошел ко второй двери и остановился. Он обернулся назад и увидел пробивавшийся в тоннель солнечный свет.

Эта дверь выглядела такой же надежной преградой, как и предыдущая. Он надавил на нее руками и почувствовал, что дверь подается, – на этот раз поворачиваясь на петлях левой стороны.

Шаря лучом фонарика по периметру двери в попытке определить, как она работает, Уэнтик распахнул ее во всю ширь. Как и в предыдущий раз, едва он стал открывать дверь, в работу вступила пружина.

Теперь тоннель за дверью вел вправо.

Вместо того чтобы двинуться по нему, он вернулся к первой двери.

Солнечный свет больше через нее не пробивался. Дверь позади была закрыта, путь в коридор отрезан.

Итак… Эти двери взаимосвязаны. Как только открывается дверь, та, что осталась позади, будет закрыта. Другими словами, как только принимаешь решение открыть следующую дверь, пути назад больше нет.

Если не… Уэнтик нажал на дверь ладонью, потом навалился на нее. Она снова распахнулась на правых петлях, а позади пришла в движение вторая дверь.

Он немного растерялся. Успокоение пришло, лишь когда он смог вообразить себя конструктором подобного лабиринта.

Первая дверь открывалась вправо, перекрывая коридор, который вел наружу, и открывая новый тоннель, которого он еще не видел и который уводил влево. Он еще раз надавил на дверь, но теперь она не шелохнулась.

Казалось открыть ее теперь можно только со стороны коридора, доступ в который ею же и заблокирован.

Он двинулся обратно ко второй двери и обнаружил, что она тоже переместилась, открыв проход влево от нее.

Уэнтик посветил фонариком, пытаясь заметить какую-нибудь щель в конструкции тоннелей. Ему хотелось бы оказаться снаружи и разобраться во всем объективно, а не застрять в этой ловушке.

Спокойно. Это не ловушка. Выход есть, но искать его надо впереди.

Минуту-две он сидел, прислонившись к стене и пытаясь вообразить, как выглядит лабиринт сверху. Если каждая дверь имеет систему петель, образующих треугольник в плане, и на каждом пересечении всегда находится три прохода, то это может означать, что каждый тоннель – сторона правильного шестиугольника. Кроме того, чтобы открыть проход по коридору впереди, приходится закрывать один или даже больше позади. Может быть каждая дверь этого лабиринта связана со всеми остальными, так что изменение положения одной автоматически вызывает перемещение других.

Остроумно. Но жутко.

Уэнтик почувствовал побежавшую из подмышки струйку пота. Он нетерпеливо вытер пот тканью рубашки, огляделся и пополз на четвереньках к двери, которую считал второй. В конце открывавшегося за ней коридора была еще одна. Он толкнул ее и двинулся дальше… Та, что осталась позади перекрыла путь назад. Он добрался до следующей двери. Прошел еще одну.

Он блуждал по лабиринту уже не менее получаса, время от времени делая остановки, чтобы обследовать конструкцию тоннелей. Насколько ему удалось понять по звуку при постукивании по стенам, они были из тонкого дерева. Прогулка по этим проходам становилась все более неприятной, потому что температура поднималась и он начинал ощущать приступ клаустрофобии. По мере углубления в лабиринт Уэнтик обнаруживал, что какая-либо регулярность отсутствует; некоторые двери распахивались вправо, другие влево. Иногда они уже были открыты и он проходил, не задерживаясь. Один раз он прошел подряд три открытые двери. Когда он открыл четвертую, все три позади него захлопнулись разом.

Если неумолимо накатывался страх, он успокаивал себя напоминанием, что сконструировать и построить этот лабиринт мог только хороший тополог. Интеллект ученого в конце концов брал верх и страх проходил.

Совершенно неожиданно он добрался до двери, которая не поддавалась его толчкам. Запаниковав, он навалился на нее всем телом, пока не догадался потянуть на себя.

Она открылась и в глаза ударил ослепительный солнечный свет.

Последний трюк. Дверь с петлями на одной стороне. Выход наружу. Изумленный человек, встретив такое препятствие, мог бы, не раздумывая, повернуть обратно в путаницу лабиринта.

Солнце уже садилось. Его лучи чуть ли не стелились по коридору.

Совершенно измотанный Уэнтик выбрался на жнивье и сел, прислонившись к деревянной стене лачуги.

Некоторое время он сидел неподвижно, радуясь свежему воздуху, который, хотя жара еще не спала, был прохладнее, чем внутри строения. Он не переставал поражаться, с каким умом сооружен этот лабиринт.

Наиболее хитроумным было существование четырех входов. Уэнтик вспомнил, что попав внутрь впервые, он и тогда выбрался наружу через тот же вход, в который его впихнули. Всегда ли это так?

Если да, это означает, что либо здесь четыре независимых друг от друга лабиринта, либо, что более вероятно, существует четыре маршрута по одним и тем же проходам. Несмотря на внешнюю ветхость и несуразность конструкции, эта лачуга-лабиринт была передовым орудием пытки, произведением общества, в котором совершенствованию методов давления на психику не перестали уделять внимание.

Его чувство профессионала возросло; Уэнтик направился к другому входу и, презрев все неудобства, решил нырнуть еще раз.

Когда через три четверти часа он выбрался наружу, его поджидал Эстаурд.

Глава девятая

Двое мужчин молча шагали к тюрьме. Ночь опустилась с тропической внезапностью пока Уэнтик еще находился в лабиринте и воздух стал уже холодным.

Они подошли к зданию и Уэнтик проследовал за Эстаурдом по узкой лестнице в его кабинет, где тот проводил первые допросы.

Возле двери Эстаурд остановился.

– Хотите поесть, Элиас? – спросил он. – Я оставил для вас еду.

Уэнтик, которого уже начинал донимать голод, спросил:

– Где вы ее оставили?

– В кабинете.

Эстаурд распахнул дверь и придержал ее, давая войти Уэнтику, но сделал это неловко, загородив проход.

Уэнтик протиснулся внутрь между Эстаурдом и косяком дверного проема.

В помещении было темно, горела только низкая настольная лампа. Кружок ее света падал на жесткий деревянный стул сбоку от стола. В полумраке он разглядел несколько стоявших спиной к столу людей Эстаурда, облаченных в белые халаты.

Войдя следом за ним, Эстаурд мягко закрыл дверь и повернул ключ в замке.

Уэнтик повернулся лицом к Эстаурду, который стоял, заложив руки за спину. Его плечи, которые Уэнтик уже двадцать четыре часа видел опущенными, теперь распрямились. Серая униформа снова выглядела по-военному строгой, больше не напоминая неудобную и плохо пригнанную одежду.

Его снова окружала аура никуда не направленной угрозы, которая так сильно досаждала Уэнтику в первые дни пребывания в тюрьме.

– Садитесь, доктор Уэнтик, – тихо сказал Эстаурд, – мы с вами еще не закончили.

Уэнтик оглядел помещение. Картина напоминала ему сцену из плохого довоенного детективного фильма. После сложного зодческого совершенства лабиринта эта идея психологического запугивания, лишенная даже эффекта неожиданности, была просто смешной. Во всяком случае, Уэнтик уже устал от подобных игр. Зависимость настроения Эстаурда от окружающей обстановки и внешних обстоятельств становилась все очевиднее с каждым днем.

А вопрос о власти над Уэнтиком уже решен бесповоротно. Чтобы его запугать, необходимо что-то гораздо более серьезное, чем все это. Он решительно посмотрел в глаза Эстаурду.

– Не выйдет.

Уэнтик почувствовал рост напряженности внимания присутствовавших в помещении. Люди в белых халатах – труппа бессловесных статистов – смотрели на Эстаурда, словно ожидая инструкций.

Этот коротышка петушиной походкой прошествовал за свой рабочий стол и церемониально сел, словно присутствовавшие собрались, чтобы доставить ему удовольствие. Он открыл рот, но Уэнтик не позволил ему заговорить.

– Подите прочь! Все до одного!

Эстаурд вскочил на ноги.

– Останьтесь, где стоите!

Он бросил на Уэнтика свирепый взгляд.

– Сядьте! – заревел он, будто надеялся криком заменить отсутствие власти. Его лицо покрылось пятнами, которые были заметны даже при тусклом освещении настольной лампой.

Уэнтик спокойно направился к двери и повернул ключ, который Эстаурд по недосмотру оставил в замке. Он распахнул дверь.

Повернувшись к людям, он сказал твердым голосом:

– Не обращайте внимания на этого человека. У него нет над вами власти. Немедленно уходите.

Ближайший к Уэнтику Мужчина пожал плечами и сразу же вышел. Остальные посмотрели на Эстаурда, затем на Уэнтика и двинулись к двери.

Пока они проходили мимо него, Уэнтик вглядывался в лицо каждого и удивлялся, почему нет Масгроува.

Когда в коридор вышел последний, Уэнтик закрыл дверь, повернул в замке ключ, вынул его и положил в карман.

– Забудьте о них, Эстаурд, – сказал он. – Мы собирались поговорить нынче вечером, если помните.

Он пошарил по стене и нащупал выключатель. На потолке вспыхнули осветительные панели. Уэнтик снова оглядел помещение. В голову пришла мысль, что у него впервые нет подавляющего ощущения пребывания в этом кабинете в качестве заключенного.

Эстаурд прищурил глаза от яркого света.

– Я… я сожалею об этом, Элиас, – сказал он.

– Вы говорили, что у вас тут есть еда? – напомнил Уэнтик. Как ни странно, эта маленькая сцена оставила его равнодушным, а ощущение голода было по-прежнему острым.

Мужчина в сером мундире (который снова стал выглядеть просто мешковатой одеждой) выдвинул ящик письменного стола и достал накрытый салфеткой поднос. Он снял салфетку. Под ней была тарелка с тушеным мясом.

– Извольте, – сказал Эстаурд унылым голосом, потом поднялся из-за стола и выключил настольную лампу. Он стал ходить по комнате, иногда задевая повисшими словно плети руками мебель.

Уэнтик сел за стол и придвинул к себе тарелку. Пища была еще горячей; видимо ее приготовили перед самым его появлением в кабинете. Он окинул содержимое тарелки взглядом человека, который не прикасался к пище несколько недель, и к своему удивлению заметил, что на приготовление было затрачено немало труда. Пища была явно консервированной, однако к толстым кускам мяса добавили зеленый горошек, морковь и картофель. Он постарался зацепить вилкой как можно больше и стал жадно жевать.

Во время еды он с любопытством оглядывал помещение, видя его теперь глазами беспристрастного человека, как научился смотреть на все в этом здании. Кабинет был на удивление хорошо обставлен по сравнению со всеми остальными помещениями тюрьмы. Помимо письменного стола и двух стульев, в углу стоял высокий деревянный шкаф. Он был закрыт, но замок, которым запирались дверцы, висел на петлях открытым. Окно закрывала занавеска из какого-то мягкого коричневого материала. Вдоль стены позади рабочего места Эстаурда находилось несколько полок для хранения документов, а на стене висела фотография в рамке.

Уэнтик с интересом изучал ее.

На снимке было здание тюрьмы. Его сделали с той стороны, где сейчас стоял вертолет. В каждой сторожевой будке был часовой, но без оружия. Все будки венчались флагом. Перед тюрьмой, словно для парада, выстроились люди в форме. Их строй представлял собой правильный квадрат. Перед ними на возвышении стоял мужчина в форме, явно высокого звания; по бокам от него – адъютанты.

В предыдущие посещения этого кабинета фотографии на стене не было. Эстаурд должно быть прятал ее от него и теперь Уэнтик догадывался почему.

Снятая сцена очень напоминала ту, что он застал в момент своего появления в тюрьме, когда Эстаурд пытался муштровать людей, не подозревая, что за ним наблюдают. Несмотря на испытанное замешательство, которое внесло свой вклад в поспешное подчинение этому человеку, он понимал, что обрати он тогда внимание на это слабое место Эстаурда, допросов вообще могло не быть.

Внезапно Эстаурд нарушил ход его раздумий:

– Я сожалею об этом.

– Вы уже извинялись.

– Я помню. Но мне действительно жаль. В этом не было смысла.

Уэнтик обернулся, чтобы взглянуть на стоявшего у него за спиной мужчину. Тот глазел на голую стену.

– Чем вы руководствовались?

– У меня нет уверенности, – ответил Эстаурд. – Я полагал, что это должно снова сработать.

– Дознание?

– Да.

– Это не срабатывало и раньше.

Эстаурд быстро повернулся к нему.

– О нет, срабатывало.

Уэнтик занялся жарким и задумался. Чтобы добиться прогресса, ему надо знать мотивацию поведения Эстаурда получше. Он доел все дочиста и отодвинул в сторону бумажную тарелку.

– Я готов, – сказал он.

Эстаурд обошел вокруг стола и включил настольную лампу. Уэнтик вдруг догадался, что этот человек не мыслит себя без каких-нибудь приспособлений, словно центром всех его телодвижений должен быть конкретный предмет, где бы он ни находился. Отними его, и он становится беспомощным.

Свет лампы освещал теперь большую часть стола. Эстаурд сел, на его лице играли отсветы блестящей крышки стола, придавая ему очень необычное выражение.

– Что вы хотите знать?

– Все, – ответил Уэнтик, – во всех деталях.

– Я сам многого не знаю, – сказал Эстаурд голосом, в котором явно сквозил предостерегающий намек на невозможность говорить обо всем.

– Понимаю. Но мне хотелось бы знать все, что известно вам.

– Хорошо.

Уэнтик поднял левую руку и начал загибать пальцы.

– Во-первых, я хочу знать, на кого вы работаете. Во-вторых, зачем я оказался здесь и чьей властью. В третьих, что это за место и когда мы уберемся отсюда.

– Это все?

– На данный момент, да.

Эстаурд уперся ногами в перекладину под столом и откинулся на спинку, так что стул наклонился на рискованный угол. Уэнтик пристально наблюдал за ним. Важнее всего было для него выяснение позиций. Этот человек и Масгроув – почему они действовали именно так, как действовали? Ему уже доводилось видеть выполнение каждым из них какого-то рационального или логически обоснованного деяния, хотя поведение и одного и другого всегда отличалось крайней наивностью. Его беспокоила и еще одна вещь – отсутствие последовательности их действий; создавалось впечатление, что ни одно из них не подчинено какой-то определенной цели. И возможно самое неприятное обстоятельство – его собственные взаимоотношения с Эстаурдом, которые находятся в неустойчивом равновесии между агрессивностью и пассивностью.

Ожидая ответа Эстаурда (тот уставился на потолочную осветительную панель в смехотворной позе сосредоточенной работы мысли), он внезапно вспомнил одного подчиненного, прикомандированного к нему химической корпорацией, когда он начал работать в Штатах. Этот человек с момента знакомства буквально терроризировал Уэнтика пристрастием к нормам субординации пока, в конце концов, не пришлось отказаться от его услуг. Но и после этого манера поведения бывшего подчиненного оставалась до смешного подобострастной.

– Элиас, вы хотите, чтобы я рассказал вам то, о чем не могу говорить?

– Что вы имеете в виду?

– Я действую согласно приказам. Они были даны мне в письменном виде в запечатанном конверте. Я ознакомился с ними незадолго до нашей первой встречи.

– Вы говорили, что работаете на правительство. Вы состоите в армии?

– Нет.

– И все же носите униформу и распоряжаетесь людьми, которые наверняка действуют по вашим приказам.

– Это было частью того, чем я руководствовался. Я считал, что в форме я произведу на вас большее впечатление. Хотя вы можете называть меня гражданским служащим, административно мы подчиняемся Пентагону.

– Мы?

– Комитет. Я действую не сам по себе.

– Об этом я догадывался и сам.

Замечания Эстаурда не только не проясняли картину, но начинали еще больше сбивать Уэнтика с толку.

– Кто входит в этот комитет?

– Большинство его членов – работающие на правительство ученые, – сказал Эстаурд, – один или два генерала от сухопутной армии и ВВС. Все начиналось как военная операция, но затем правительство взяло дело в свои руки и центром стал Вашингтон.

– Продолжайте.

– Впервые все поверили в существование района Планальто, – снова заговорил Эстаурд, – примерно восемь месяцев назад. Небольшая сейсмологическая экспедиция прибыла сюда, чтобы установить автоматическое устройство непрерывного наблюдения. Вся экспедиция исчезла и с тех пор о ней ничего не было слышно. Прошло несколько недель и на ее поиски была отправлена вторая. Она тоже пропала. Общественности об этом не сообщалось, потому что в то время ходили слухи о действии в Бразилии коммунистических агентов. Затем был послан армейский вертолет. И он исчез без следа.

– Комплексный сбор информации стал настоятельной необходимостью. В район направили хорошо оснащенную изыскательную партию, которая ежечасно направляла рапорты на базу неподалеку от Порта-Велью. Трехнедельные поиски привели их к тому месту, которое теперь мы знаем, как район Планальто.

– Где мы сейчас находимся, – сказал Уэнтик.

Эстаурд кивнул.

– В то время не было известно, – продолжал он, – существуют ли какие-то внешние обстоятельства. Обнаружение громадной безлесной равнины в центре Мато-Гроссо было достаточно неожиданным. То факт, что она представляла собой правильный круг с точностью чуть ли не до сантиметра, – еще одна загадка. Немедленным заключением, между прочим, было признание, что это база оружия, секретно построенная какими-то зарубежными силами. Пока не попытаешься проникнуть в Мато-Гроссо, невозможно узнать, во что может вылиться создание на этой территории системы коммуникаций.

– Как бы там ни было, бразильское правительство не только торжественно клялось, что оно не знало о существовании этого района, но и уверяло, что приложить к его созданию руку было бы не по силам кому угодно.

– Сегодня нам известно, что Планальто поддерживается искусственно с помощью генератора какого-то поля смещения. Известно также, что это генератор направленного действия; он включает и выключает поле таким образом, что можно войти в район, перешагнув черту, но покинуть его тем же способом невозможно. Проводилось стробоскопическое исследование, которое показало, что поле пульсирует с частотой около ста колебаний в секунду.

– Масгроув говорил мне, что это искусственное сооружение, – заметил Уэнтик.

Эстаурд резко вскинул голову.

– Масгроув…?

– Меня привел сюда Масгроув. Неужели вы забыли, Эстаурд?

– Нет. Нет. Я был уверен, что он не сообщит вам так много. Вот и все.

Он сказал мне, что по его мнению ты не знаешь о существовании поля, подумал Уэнтик, поглядев на собеседника через стол и еще раз отметив про себя, как сильно изменился этот человек за непродолжительное время их знакомства.

Эстаурд вернулся к рассказу, – Дело было там, где я входил сюда. Тогда я состоял в штате одной из команд. Мы вели наблюдение за районом уже недели три, когда неожиданно увидели мужчину, бродившего внутри Планальто. Его перемещения были беспорядочными, словно он не был уверен в правильности направления или искал какой-то ориентир. Наконец он остановился в трех сотнях метров от нас. Мы двигались по периметру, чтобы быть все время напротив него. Он в течение нескольких часов поднимал вверх обрезки досок, которые приволок на место заранее. Казалось, он совершенно не осознает наше присутствие.

– Почему вы не привлекли его внимание? – спросил Уэнтик.

– Вы полагаете, мы не пытались? Мы кричали, мигали светом, даже палили из карабинов в воздух. Но звук по какой-то причине не проникал внутрь.

– Что было на досках?

Эстаурд выдвинул ящик стола, достал блокнот на спиральном держателе и положил его перед собой.

– Всего было семь надписей. Здесь записан текст каждой. На первой доске было: «Я рядовой первого класса Брэндер, армия США. Не знаю, где я и что со мной случилось». На второй день он написал: «Со мной здесь и другие люди, но я не могу сказать, где они сейчас. Я один уже шесть дней».

Уэнтик прервал чтение:

– Как он изготовил эти щиты?

Эстаурд пожал плечами.

– Обрезки валяются повсюду. Издалека можно было лишь разглядеть, что послания написаны краской на деревянной доске.

Уэнтик согласно кивнул.

Эстаурд опустил взгляд к блокноту и продолжил:

– Третий обрезок извещал: «Не пытайтесь последовать за мной. Я не могу сбежать отсюда». На четвертой: «Я вошел сюда где-то в этом месте. Если вы смогли прочитать, не следуйте моему примеру». Пятая: «Здесь есть человек, который сошел с ума. Я вижу кошмары каждую ночь. Двое покончили с собой».

Эстаурд сделал паузу.

– Когда этот мужчина делал надписи, он явно был в страхе и замешательстве, так что набросился бы на любого, кто войдет в район Планальто. И на то есть причина. У меня самого возникают буйные фантазии и ночью, и в дневное время. То же самое бывает со всеми моими людьми и, кажется, мы ничего не можем с этим поделать.

– Вы говорите, они возникают у каждого?

– Хотите сказать, что у вас их не бывает?

– Думаю, что нет. Около недели я видел удивительно живые сны и больше ничего.

– Мы так и думали. Масгроув обращал на это мое внимание.

– Что было на остальных обрезках? – напомнил Уэнтик.

– На шестом говорилось: «Это место может быть только где-то в будущем. Я видел странный самолет, кто-то другой нашел книгу. Сейчас я еще не сумасшедший». Последний гласил «Передайте мою любовь Энджи».

Эстаурд захлопнул блокнот и положил его обратно в ящик. Он поднял взгляд на Уэнтика.

– Вот и вся информация, которой располагал я или кто-то другой перед вашей доставкой в район Планальто.

Уэнтик встал. Получилось так, что во взаимоотношениях с Эстаурдом их роли окончательно поменялись. Этот процесс начался за день до того, как он бурно отреагировал на допросы, а закончился этим молчанием Эстаурда, который смотрел на него так, будто ждал решения.

Уэнтик подошел к окну и вгляделся в черноту ночи долины. Как часто сидел он в этом кабинете и вглядывался в горизонт, задаваясь вопросом, в какой ад его занесло и может ли быть чем-то близким к истине то, что говорил ему Масгроув. А сказал он, когда они вышли из джунглей и пересекли непостижимую, но безвозвратную разграничительную линию, по сути своей как раз то, что теперь поведал ему Эстаурд. Однако было существенное различие. Ранее он мог размышлять и действовать по собственной инициативе, а в полученной ныне информации было больше смысла.

Но перед ним лежала долина, темная и таинственная.

Эстаурд нарушил молчание:

– Вы задаетесь вопросом, каким образом я оказался втянутым в это дело.

– Отчасти и этим.

– Я бы хотел рассказать вам обо всем, что произошло с того момента и до настоящего времени. К несчастью, – и в голосе Эстаурда отразился настрой его мыслей, – я был подвергнут интенсивной перекрестной проверке по поводу всего, что видел, как и остальные люди. Фотографии, сделанные нами в то время, показания под присягой обо всем, что видели и что произошло, когда этот самолет приземлился неподалеку… после этого все переменилось.

– Я стал настоящим заложником правительства; это называется крышей безопасности. Жена воспользовалась этим предлогом и оставила меня. Я был направлен в одно из армейских подразделений в Западной Германии, затем на Филиппины. Между тем занимавшийся этим правительственный департамент реорганизовали, исследование рассекретили и достали из архива. Был образован подкомитет для его проведения. Хотя материалы экспедиции представляли большой интерес, этот подкомитет занимался одновременно и другими программами.

– Тогда-то мне и попался отчет о вашей работе. Я обсудил его материалы с подкомитетом, получил бюджетные ассигнования с ограничением срока представления результатов и правом оторвать вас от того, чем вы занимались.

Уэнтик стоял спиной к окну и смотрел на этого щуплого мужчину за столом. Он представлял административную мощь правительства, цепочка ответственности все еще связывала его с Вашингтоном, где заседал какой-то подкомитет, истоки появления которого давно забыты, а внимание вероятнее всего направлено теперь совсем на другое. И все же эта административная система дала Эстаурду власть добраться до него и притащить сюда.

Да и как бы там ни было, какого черта они связали его работу со всем этим?

– Мне все это кажется недоразумением, – сказал он. – Вы упомянули мою работу, как нечто такое, откуда можно почерпнуть полное объяснение.

– Но разве это не так?

– Не понимаю, почему это должно быть так.

– Вы опубликовали статью о химических реакциях в мозге?

– Да.

– И высказали предположение, что нормальную работу мозга можно искусственно видоизменять, постоянно или временно, с помощью наркотиков?

– Это было еще в то время, когда я работал на Дженикс Корпорейшен в Миннеаполисе. Благодаря этой статье я получил правительственную субсидию на исследование и был направлен в Антарктику, – сказал Уэнтик.

– И здесь, – добавил Эстаурд, – вы тоже благодаря ей. Мне кажется, что если все, о чем сообщал Брэндер, именно так и было, каким бы невероятным это ни выглядело, большей части физической таинственности этого района можно найти объяснение. Вместе с результатами стробоскопических проверок есть достаточно указаний, что район Планальто – это участок поверхности земли, каким-то образом искусственно смещенный в будущее. Или, что более вероятно, мы находимся на участке земли из будущего, существующей в настоящем.

– Если это так, то будущее каждой своей частицей должно быть столь же реальным, как и наше настоящее. И должен быть выход, однако очень неблизкий, из того, что теперь происходит.

Уэнтик прервал его:

– Нечто подобное говорил и Масгроув.

– Да. Но разница состоит в том, что Масгроув ничего не знает о ментальных изменениях, которые возникают, когда проникаешь в этот район. Это моя догадка и я никому не говорил о ней, кроме вас. На эту мысль меня натолкнул Брэндер, который дважды упоминал умопомешательство. Это озадачивало меня, пока я не прочитал о вашей работе.

– До этого момента я не мог дать лучшего объяснения, чем любой из других очевидцев. Но ваша работа оказалась недостающим звеном. Я внезапно сообразил, что если несколько человек одновременно превращаются в шизофреников, то вероятнее всего надо искать какое-то внешнее по отношению к ним объяснение.

– Какое-то химическое вещество или наркотик? – подсказал Уэнтик.

– Да. Совершенно точно. Как раз то, над чем вы работали в Антарктике.

Уэнтик подошел к столу и крепко вцепился в его кромку. Он наклонился и приблизил лицо к лицу Эстаурда.

– Прекрасно, – сурово произнес он. – Вы и я здесь, и еще дюжина людей. Ни один из нас не может вернуться. Вы знали, что это произойдет?

Эстаурд сокрушенно покачал головой.

– Нет Элиас.

Он поднялся и направился к двери. Потом вернулся и посмотрел не Уэнтика. Что-то в выражении его лица напомнило Уэнтику заключительные стадии дознания на лугу. Ощущение поражения на глазах меняло его осанку, словно сдирая толстые слои плоти.

– Пожалуйста, не могли бы вы открыть дверь? – сказал он.

Уэнтик вынул из кармана ключ и исполнил просьбу.

Эстаурд шагнул в коридор.

– Подождите здесь, – сказал он, – я принесу вам карты.

Эстаурд исчез в коротком коридоре и Уэнтик вернулся к столу. Он сел, снова ощущая всю тяжесть безысходности ситуации, в которой оказался. В действительности нынче вечером для него стало очевидным только одно: Эстаурд и другие периодически лишаются здравомыслия. Он задумался о первом дне своего появления в этом районе, когда Масгроув неистовствовал возле мельницы… Теперь этому было хотя бы частичное объяснение. Можно объяснить и общий характер поведения других людей, прибегнув к терминологии описания иррациональной непоследовательности действий.

Теперь он лучше понимал и Эстаурда. Перед ним был классический пример потенциально преступного образа мышления, начинающий параноик, способный на любое иррациональное деяние.

Но почему он сам невосприимчив к этому воздействию района?

В голову приходила лишь мысль о нескольких мизерных дозах принятого на станции наркотика. Только этим он мог объяснить сопротивляемость своего организма. Но Эстаурд именно это и предполагает: каким-то образом атмосфера этого места из будущего насыщена наркотиком, который создал Уэнтик.

Что же произошло? Его работа финансировалась непосредственно правительством в мирных целях и, насколько ему известно, не предполагалось применение ее результатов в военных целях. Но была ли возможность какого-то хитроумного варианта использования его наркотика в качестве оружия?

Уэнтик тряхнул головой и встал из-за стола. Он снова подошел к окну.

Кто-то включил несколько прожекторов и потоки света заливали пространство перед тюрьмой. В этом сиянии прекрасно был виден темно-зеленый вертолет. В его кабине мелькала человеческая фигура.

Человек направился к люку и спрыгнул на землю. Это был Эстаурд, он нес что-то похожее на канистру.

Что этот псих затеял, недоумевал Уэнтик.

Он отошел к столу и остался стоять, облокотившись о его край. Через минуту в кабинете появился Эстаурд с канистрой и карабином в руках.

– Порядок, доктор Уэнтик. Возьмите канистру, – сказал он.

– Что вы делаете, Эстаурд? Не старайтесь выглядеть еще более смешным.

– Это мое дело. Берите канистру!

Уэнтик шагнул ему навстречу и Эстаурд немного отступил. Резко вырвать у него карабин возможности не было. Уэнтик наклонился и поднял канистру. Она оказалась тяжелой, почти до горлышка наполненной авиационным бензином.

– Теперь марш на лестницу.

Эстаурд повел концом дула карабина в сторону коридора и Уэнтик вышел за дверь.

Двое мужчин медленно прошли по тюрьме тем же путем, что привел их в кабинет часом раньше, когда Уэнтик выбрался из лачуги. По указанию Эстаурда Уэнтик шел к заднему входу в тюрьму. Им никто не встретился.

Возле легкой деревянной двери он остановился. Эстаурд ткнул его карабином в спину.

– Выходите, доктор Уэнтик!

Эстаурд последовал за ним и они вышли на луг. Была кромешная тьма. Небо затянуто ровным слоем плотной облачности.

Уэнтик вспомнил о фонарике в кармане и мучился сомнениями, сможет ли он выхватить его в темноте и свалить с ног Эстаурда. Не успел он собраться с мыслями, как оказался в луче окружившего его света. Его конвоир тоже позаботился о фонарике.

Эстаурд указал направление лучом света.

– Туда!

Двое мужчин вышли на простор погруженной во тьму долины.

Глава десятая

Они остановились возле лачуги, лицом к одному из входов в лабиринт. Эстаурд осветил фонариком дверь.

– Внутрь, доктор Уэнтик. Там теплее.

Он многозначительно постучал стволом карабина по канистре и в мозгу Уэнтика поднялась волна тревоги. Неужели этот человек действительно намерен его убить?

Карабин резко толкнул его в спину и Уэнтик неохотно двинулся вперед. Он протиснулся в дверь и добрался до конца прохода. Вторая дверь была закрыта. Эстаурд вошел следом за ним.

– Идите дальше, – сказал он; голос звучал приглушенно из-за ограниченности пространства.

Уэнтик толкнул дверь и она распахнулась направо, открыв ответвлявшийся влево тоннель. Карабин снова подтолкнул его.

– Двигайте.

Уэнтик шагал по проходу, чувствуя, что Эстаурд чуть ли не наступает ему на пятки. Следующая дверь оказалась закрытой и он остановился перед ней.

Эстаурд сказал:

– Продолжайте идти, доктор Уэнтик. Попробуем добраться до самого центра, не станете возражать?

Он толкнул дверь прикладом и Уэнтик услыхал, как позади них с глухим стуком захлопнулась первая дверь. Знает ли Эстаурд принцип работы дверей лабиринта? Известно ли ему, что они оба заперты в нем?

По указанию Эстаурда он заспешил. Они прошли несколько десятков тоннелей, бессистемно поворачивая и влево, и вправо, как то диктовалось открывавшимися проходами. Наконец Эстаурд остановил его.

– Поставьте канистру, доктор Уэнтик.

Он с благодарностью опустил металлическую емкость на пол. За последние несколько минут рука онемела от ее тяжести.

Хотя фонарик был направлен на него, Уэнтик смутно различал возле себя фигуру Эстаурда. Он подумал: ты снова посадил себя в западню, Эстаурд.

Так же как день назад он понял, что район Планальто не менее тюрьма для Эстаурда, чем для него самого, теперь он освободился и от этой психологической удавки, видя, что выбраться из лабиринта им одинаково трудно. Кроме того, ориентация Эстаурда на материальные объекты – карабин, фонарик и канистру, из которых одновременно держать в руках он может только два предмета, – поставила его в ситуацию, которая не позволяет ему двинуться с места без помощи Уэнтика.

Уэнтик смотрел на этого человека с каким-то нездоровым изумлением. Как он справится с этим выбором?

С поразительной непосредственностью ребенка Эстаурд сказал:

– Подержите фонарь, доктор Уэнтик.

Дуло карабина по-прежнему смотрело на него. Уэнтик взял фонарик и направил его луч прямо в глаза Эстаурда.

Затем он его выключил.

В наступившей кромешной тьме Уэнтик метнулся к следующей двери и проскочил за нее. Швырнув фонарик в том направлении, где по его мнению должен был находиться Эстаурд, он услыхал, как тот разбился о стену. Он побежал вслепую, все время ощупывая обе стены тоннеля руками для ориентировки. Если ему удастся достигнуть следующей двери раньше, чем Эстаурд протиснется в оставшуюся позади, он больше не сможет его преследовать. Уэнтик побежал по тоннелю на четвереньках, пытаясь наощупь коснуться двери. Внезапно позади прозвучал выстрел. К накатывавшейся клаустрофобии добавился жуткий грохот и яркая вспышка света.

Он больно ударился о стену ответвлявшегося прохода. Открывать следующую дверь не потребовалось! Это продолжение лабиринта было незаперто.

Он продолжал бежать преследуемый Эстаурдом, для которого низкий потолок был меньшим препятствием из-за низкого роста.

Следующая дверь тоже оказалась открытой, а тоннель отклонялся вправо. Он вслепую помчался по новому проходу. Карабин выстрелил.

Много ли у него патронов? – подумал Уэнтик.

Он на бегу ощупал карманы халата. Ему посчастливилось включить фонарик перед самой дверью. Эта была закрыта. Он распахнул ее и побежал. Эстаурд не отставал.

Следующая дверь тоже закрыта. Он распахнул и ее.

Внезапно стало тихо. Эстаурда позади не было. Он вернулся к двери, которая закрылась, когда он открыл последнюю, и прислушался. За дверью суетился Эстаурд.

Он был сбит с толку.

Уэнтик по недавнему опыту знал, что открыть дверь с той стороны невозможно. Эстаурд находился внутри треугольника, описываемого ее перемещениями. Открыть ее можно, лишь находясь вне этого треугольника, то есть из закрытого ею тоннеля.

Но теперь надо вести себя осторожно. Если Эстаурд двинется по любому из доступных ему направлений и толкнет следующую дверь, он заметит, что эта, сейчас не поддававшаяся ему, откроется. Знает ли он об этом?

Уэнтик задумался: следующая же открытая этим человеком дверь изменит положение всех других. Если Эстаурд сделает это и вернется сюда, он до меня доберется. С другой стороны, если это сделаю я, мы по-прежнему будем разделены с математической вероятностью того, что он ничего не знает о…

Он принял решение и побежал по коридору к открытой им двери и дальше до следующей. Пора… Он толкнул ее и вошел. Осветив фонариком коридор, Уэнтик увидел, что следующий проход открыт, и двинулся к нему.

Дверь закрылась перед его носом.

Эстаурд! Он двигался по лабиринту. Теперь не только Уэнтик распоряжался перемещением затворов лабиринта.

Он посветил на дверь, затем прислушался. Ничего не было слышно. Казалось, Эстаурда поблизости нет. Он собирался толкнуть дверь, когда та открылась сама собой.

Эстаурд снова стал двигаться.

Где он, черт бы его побрал?

Как ни парадоксально, некоторое преимущество было теперь у Эстаурда. Все выглядело так, что он не догадывается в чем смысл открывания двери и, следовательно, не отдает себе отчета в том, что при каждом перемещении из тоннеля в тоннель он изменяет всю конфигурацию лабиринта. В любой момент, подумал Уэнтик, он может появиться из-за угла… И с любого направления. Фонарик был только у Уэнтика. Им можно пользоваться для освещения дороги, но в этом противостоянии свет может быть преимуществом только до тех пор, пока он знает местонахождение Эстаурда. В противном случае тот скорее заметит свет, чем Уэнтик его самого.

Он выключил фонарик.

Теперь шансы равны. В непроглядной темноте он мог выбраться из лабиринта с тем же успехом, что Эстаурд поймать его.

Дверь перед ним снова повернулась, закрыв тоннель налево и открыв направо.

Уэнтик осторожно прощупывал путь к проходу. Пусть Эстаурд меняет положение дверей. По крайней мере, за этой дверью его быть не может. В конце тоннеля дверь оказалась открытой в левый тоннель. Правый был закрыт. Уэнтик подождал некоторое время и услыхал глухой стук закрывшейся двери.

Он не слышал шагов Эстаурда, но тот был где-то неподалеку.

Закрылась дверь входа в его тоннель. Он продолжал ждать, не шелохнувшись.

Затем дверь впереди хлопнула снова и открылся правый тоннель. Уэнтик осторожно пошел.

Он обо что-то споткнулся в темноте. Канистра!

Путешествие по лабиринту привело его в то место, откуда началось бегство. Бензин выливался из открытой горловины на пол.

Послышались приближавшиеся шаги.

Уэнтик вскочил на ноги и больно ударился головой о потолок. Эстаурд близко! Он стоял совершенно тихо, не соображая в какую сторону бежать.

Открылась дверь влево от него. Уэнтик шагнул к ней, прижимаясь к стене. Всего какой-то метр…

Дверь преградила ему путь. Эстаурд вошел в его тоннель, а дверь перед ним закрылась!

– Вы здесь, не так ли, Элиас? – голос Эстаурда был высоким и дрожащим.

Не дожидаясь ответа, он выстрелил. Вслепую, не целясь. Пуля глухо ударила в дверь над головой Уэнтика.

Ослепленный вспышкой он закричал:

– Прекратите стрельбу, Эстаурд! Здесь бензин!

Он быстро метнулся мимо Эстаурда и толкнул дверь. Тот шумно копошился на полу позади него. Он помчался по коридору, в спешке уронив фонарик. Не останавливаясь, он распахнул следующую дверь, потом еще одну. Если Эстаурд все еще возле канистры, его путь заблокирован. Уэнтик прислонился к стене, сдерживая дыхание.

Снова вокруг тьма и безысходность. Ничего не было слышно. Зачем Эстаурду нужен бензин?

Совсем близко послышался приглушенный грохот выстрела. Эстаурд стрелял вслепую. Еще один выстрел. Потом новый.

Уэнтик двинулся к следующей двери и устало навалился на нее всем телом. Она подалась и он шагнул в открывшийся проход. Дошел до следующей и снова навалился всем телом, но дверь не открылась. Он толкнул снова, никакого результата. Эстаурд каким-то образом заблокировал ее?

И тут он понял: это последняя дверь!

Он благодарно потянул ее на себя и вышел на стерню. Только открывающиеся на себя двери выводили из лабиринта.

Оказавшись снаружи, он остановился. Где сейчас Эстаурд?

Уэнтик подошел к лачуге и приложил ухо к дощатой стене. Внутри снова прозвучал выстрел. Тонкие деревянные доски заглушали звук лишь частично.

Он приложил рот к доске и сделал из ладоней что-то вроде рупора.

– Эстаурд! Перестаньте палить! Там полно бензина.

В ответ донесся крик Эстаурда:

– Я найду вас, Уэнтик! Я знаю, что вы здесь.

Еще один выстрел и следом вопль Эстаурда.

Из под стены полыхнула вспышка света и Уэнтик отскочил. Пламя вырвалось из двери, через которую он только что вышел. Послышался громкий треск и часть стены рухнула. За ней была сплошная стена белого пламени.

Эстаурд завопил снова.

Уэнтик попятился еще дальше, обо что-то споткнулся и упал на стерню. Он перекатился на бок и пополз, удаляясь от пожара.

Изнутри ветхого строения снова и снова слышались вопли Эстаурда, последний смолк резко, едва начавшись. Уэнтик ничем не мог ему помочь, абсолютно ничем. Он поднялся на ноги метрах в двадцати от бушевавшего пламени и смотрел на него, рискуя до волдырей обжечь лицо нестерпимым жаром.

Когда огонь стал охватывать другие части лабиринта и деревянные детали начали скручиваться и трескаться от жара, Уэнтик повернулся к пожару спиной и медленно зашагал к тюрьме.

В пятидесяти метрах от огня молчаливым полукругом стояли остальные люди. Их белые халаты светились оранжевым пламенем ада этой ночи.

Глава одиннадцатая

На следующий день вечером Уэнтик сидел один в бывшем кабинете Эстаурда и изучал импровизированные карты, о которых говорил ему погибший.

Их было четыре, но содержали они мало информации, которая могла бы пролить свет на положение дел.

Первая, потенциально наиболее важная, принесла ему самое большое разочарование. Это была крупномасштабная карта части бразильского Мато-Гроссо. Сбоку находилась мелкомасштабная карта всей Бразилии. Судя по сделанным кем-то кружочкам шариковой ручкой, на карте отмечено примерное местоположение тюрьмы в джунглях.

Масштаб был вполне приемлемым – один сантиметр соответствовал полукилометру, но никаких полезных сведений карта не давала. Очевидно ее сделали по аэросъемке для нужд географов или геологов. Карту испещряли обозначения растительности джунглей, данные о влажности и температуре в разные периоды года, извилистые изолинии; было отмечено несколько ручьев и речушек. Ничего другого на карте не было.

Если такие крупномасштабные карты существовали для всего Мато-Гроссо (эта имела номер), то очевидно в каком-нибудь пыльном архиве правительства их хранилось несколько тысяч.

Уэнтик разглядывал карту, восхищаясь терпением и преданностью делу картографов, создавших столь грандиозную серию подобных планов.

Вторая была политической картой всего южно-американского континента с линиями современных границ и обозначением всех крупных городов. Он нашел напечатанное мелким шрифтом название Порта-Велью и впервые всерьез задумался, сколь потрясающи размеры континента и как далеко от побережья он теперь находился.

Третья карта Эстаурда была скорее схематическим планом, очень детально представлявшим расположение антарктической станции. Уэнтик, знавший о безмерной заботе о безопасности во время ее строительства и строгости контроля доступа на нее, в который раз поразился легкости, с которой Эстаурду удалось получить подобные документы и средства, позволившие оторвать его от работы.

Последняя так называемая карта точно была планом, на этот раз небрежно вычерченным карандашом. План представлял большой круг, в центре которого находилась тюрьма. В нижнем правом углу листа бумаги были инициалы К.В.Э. Что могла обозначать буква «В», подумал Уэнтик. Может быть Виктор? «Виктор» означает «Победитель». Вряд ли это подходило Клайву Эстаурду в качестве второго имени.

Если это рисовал он сам, то его картографические способности вряд ли могли заслуживать похвалы. Согласно масштабу, указанному в нижней части плана, диаметр поля был около десяти километров. Если так, то тюрьма нарисована далеко не в масштабе. Да и с направлением стран света не все в порядке. Фасад тюрьмы, на который выходило окно его кабинета, обращен на плане к югу. Но, судя по солнцу над головой в полдень, это окно выходит на север. По какой-то причине Эстаурд изобразил тюрьму вытянутым прямоугольником, тогда как она близка в плане к квадрату. Мачта удалена от тюрьмы в северо-западном направлении, а на плане Эстаурд пометил ее точкой в правом верхнем углу прямоугольника тюрьмы.

Уэнтик с некоторым любопытством заметил, что Эстаурд не нарисовал ветряную мельницу, до которой было три или четыре километра в юго-западном направлении, с которого они с Масгроувом подошли к тюрьме.

Он попытался сообразить, где ей положено быть на плане Эстаурда, но быстро отказался от этого намерения. План сбивал с толку. Отчасти из-за неаккуратного чертежа, но еще и по причине не очень уверенной ориентации самого Уэнтика в перемене представлений о направлении юг-север в южном полушарии еще с момента прибытия в Бразилию.

С этим было трудно и на Антарктиде, где можно было двигаться только в двух направлениях: либо на север, либо на юг.

Вспомнив о ветряной мельнице, он впервые сообразил, что они с Масгроувом шли к тюрьме с юго-запада. А Порта-Велью лежит явно к северо-западу отсюда. Значит маршрут, которым Масгроув вез его, размышлял Уэнтик, не был прямым.

Он мысленно попытался совместить план Эстаурда с полукилометровой картой. Было очень трудно смириться с мыслью, что выбираясь из этой громадной долины, придется оказаться в непроходимых джунглях.

Он вспомнил что произошло, когда Масгроув и он вошли в этот район. Только пройдя по жнивью немало шагов, он заметил, что джунгли позади исчезли. На самом деле они остались, конечно, на месте, но остались в прошлом. А может быть он сам исчез в будущем? Что случилось бы, озабоченно ломал голову Уэнтик, оглянись он в тот момент, когда они пересекали границу? Одна нога в прошлом (тогда настоящем), другая в будущем (теперь настоящем). Стоя на границе района, можно совершенно отчетливо видеть, что внутри. Видно ли тогда и в обратном направлении?

Что произойдет, если за кем-то, находящимся внутри, наблюдает человек снаружи и подойдет прямо к разделительной линии? Останется он невидимым или у них будет общее настоящее? Или случится еще что-то?

Уэнтик сложил карты и сунул их в ящик стола. Они не давали никакого ответа на выход из создавшейся ситуации.

Его заботило только одно – возврат к тому, что он называл нормальной жизнью. Ему хотелось увидеть жену и детей. Он хотел вернуться к работе, особенно теперь, когда почти видел ее конечный результат. Необходимо сообщить и о смерти Эстаурда. Несомненно будет масса вопросов. Еще и Масгроув; этот человек исчез и, насколько Уэнтику известно, в тюрьме он не прячется.

Ближайший план: как можно быстрее возвратиться в Порта-Велью.

Принимая во внимание его изолированность в Мато-Гроссо, несомненно придется добираться до побережья. Как город, Порта-Велью ничего собой не представляет, но там есть телефон и радио, он находится на берегу Мадейры. Аэродром там – не более, чем расчищенный участок земли, но какие-то летательные аппараты все же есть.

Он видел надежду только в Порта-Велью.

Трудно вообразить какой-то другой путь, не имея никаких подтверждений его существования. Если верить в то, что говорили ему Масгроув и Эстаурд, тюрьма принадлежит какому-то государству будущего. Направляясь в Порта-Велью, он не будет знать наверняка что именно найдет там.

Инстинктивно он чувствовал, что все произойдет именно так, как он себе представляет; что покинуть этот район окажется так же просто, как и войти в него.

Так что утром он намерн улететь отсюда.

Он должен найти невысокого мужчину с бледным лицом по имени Роббинс, который был пилотом вертолета, и подготовить машину к полету. Они с Роббинсом отправятся на следующий день. Если путь до Порта-Велью окажется безопасным, Роббинс вернется в тюрьму за остальными людьми, а Уэнтик останется, чтобы найти путь в цивилизацию.

План был непродуманным, но лучшего в голову не приходило.

Он встал из-за стола и вышел в коридор.

До утра необходимо разобраться еще с одной вещью – тем выступающим из стены предметом, который он заметил с вершины мачты. Было в нем что-то явно случайное и бессмысленное, а в форме – неуловимо знакомое, но так им и не определенное…

В тюрьме спокойно, и хотя занятые людьми камеры находились в этой части здания, Уэнтик не слышал ни звука. Вероятно все спали. Он направился к главной лестнице, быстро спустился по ней и вышел из здания.

Прохладно. Над долиной дул холодный ветер.

Уэнтика охватил озноб и он запахнул халат на груди. Небо было чистым, ярко сияли звезды. Он зашагал вдоль периметра тюрьмы, направляясь к ее юго-западному углу.

Неустанное стремление Эстаурда поучаствовать в его работе не давало Уэнтику покоя. Трудно представить каким образом можно было бы что-то сделать в нынешней ситуации; она объяснима либо утратой Эстаурдом понимания собственных действий, либо тем, что он занялся разработкой, не имея знаний.

Уэнтик пытался представить себе мыслительный процесс этого человека, исходя из обеих возможностей. Вполне вероятно, что у него была кое-какая научная подготовка. Именно кое-какая. Его интерес к ранней работе Уэнтика необычен, если, конечно, в этом не было какой-то чисто академической тайны. В этом случае Эстаурд должен был занимать такой пост, на котором у него был постоянный доступ к публикуемым материалам по данной тематике. Иначе, как бы статья могла попасть ему на глаза?

В первые дни работы в Дженикс Корпорейшен он проводил исследование в той области, которую вполне можно было бы назвать химией здравомыслия. Если это и неточное определение, то вполне приемлемое, хотя работа Уэнтика в действительности не ставила целью изучение деятельности человеческого мозга. Он больше интересовался внешними факторами умопомешательства, пытался выяснить каким образом идеи и образы разрушают рациональное мышление. Как даже побочные обстоятельства, например окружающая обстановка и рацион питания, могут существенно влиять на здравомыслие. Тогда эта работа носила характер широкого исследования без какой-то четко очерченной цели. Ему приходилось тратить на эксперименты массу денег, а ресурсы были крайне ограниченными. Английский университет, к которому он был прикомандирован с момента получения докторской степени, был не в состоянии обеспечить его нужды, поэтому Уэнтик, скрепя сердце, отправился работать в Миннеаполис с шестимесячным испытательным сроком.

Если бы все прошло гладко, по истечение этого времени к нему перебралась бы семья.

Должно быть в руки Эстаурда попала одна из тех нескольких статей, которые Дженикс позволила ему опубликовать. Но если этот человек работал в области, хотя бы мало-мальски близкой к направлению исследований Уэнтика, у него должно было быть достаточно сообразительности ученого, чтобы понять, что общепринятое понимание умопомешательства не имеет ничего общего с научным описанием.

Умопомешательство – юридическое, а не медицинское определение.

Во время загадочной беседы с Джонсом тот сказал, что Эстаурд «клянет» его за происходящее здесь. Из этого может следовать, что хотя Эстаурд доставил его сюда, прикрываясь официальными приказами, у него могла быть собственная скрытая цель, – может быть, заставить Уэнтика понести какое-то наказание. Объясняются ли этим допросы?

Даже если допустить, что Эстаурд внимательно прочитал работу Уэнтика, понял ее и доказал, что эта работа как-то может быть связана с районом Планальто, установлению такой связи должны были предшествовать очень солидные дедуктивные умозаключения. Каким образом? Это загадочнее всего.

Уэнтик тряхнул головой. Он просто не мог поверить, что Эстаурд на это способен. Однако, что бы ни узнал Эстаурд об исследованиях Уэнтика для Дженикс, он понятия не имел о работе, проводившейся им на антарктической станции.

Через четыре месяца с начала работы в Миннеаполисе к нему явились представители какого-то правительственного департамента и предложили работу на Антарктиде. Дженикс согласилась отпустить его на необходимое для выполнения работы время, а правительство пожелало обеспечить всеми ресурсами по его требованию. Уэнтик размахнулся широко. Он запросил и получил хорошо оснащенную лабораторию, бригаду ассистентов высокой квалификации и полную независимость. В результате этого несколько недель спустя он оказался на глубине ста восьмидесяти метров под ледовой шапкой Антарктиды.

С точки зрения Уэнтика главным недостатком резкого изменения его судьбы было удлинение срока отрыва от семьи. Но жена отнеслась к делу философически; коль согласилась на шесть месяцев, еще несколько не имеют значения, потому что и то, и другое все равно очень долго.

На станции в его работе открывался новый ракурс. Вместо всего лишь экспериментирования с возможным воздействием на здравомыслие, Уэнтик занялся поиском позитивных реактивов.

Работая сначала с производными скополамина, Уэнтик пробовал найти химическую параллель открытию Павлова. Павлов посвятил жизнь научному изучению истоков доктринерства, экспериментируя на собаках. После длительного стимулирования подопытные животные начинали вести себя так, как предсказывалось. В качестве средств обусловливания Павлов использовал приобретение животными эмоционального опыта с помощью вспышек света, электрошока и других видов устрашения. Со временем его методы срабатывали, но Уэнтик задумал целью сократить это время химически.

Поведения, на достижение которого с помощью выработки условного рефлекса у собаки или крысы уходило три месяца, Уэнтик добивался в своей лаборатории за три дня, применяя внутрикорковую инъекцию. По истечение нескольких недель работы он смог за два дня переделать крысу из свирепого плотоядного хищника в послушного ручного зверька.

Две другие крысы, обусловливавшиеся по методам Павлова, заметно не изменили поведение с самого начала эксперимента.

Но Уэнтик понимал, что это только начало работы. Состав приходилось вводить инъекцией, а им с Нгоко хотелось добиться того же эффекта, давая его в твердом или газообразном состоянии. Другая трудность, гораздо более серьезная, заключалась в том, что для достижения необходимого эффекта требовалась достаточно сильная доза наркотика, но вскоре после ее введения животные неизменно погибали.

Хотя Уэнтик вводил инъекции наркотика себе, он знал, что принимаемые им дозы очень далеки от токсичного воздействия; их сила была не более той, на какую он рассчитывал.

На практике это должно было стать способом повышения человеческого интеллекта, хотя при неправильном назначении наркотик мог быть крайне опасным. Человек, испытавший на себе всю силу состава, может утратить индивидуальность, потерять память, возможно даже возвратиться в первобытное, животное состояние. С другой стороны, того же человека, давая правильную дозу стимулирования, можно обусловить как совершенно новую индивидуальность.

У разработки был громадный потенциал и одним из применений, если бы Уэнтику позволили закончить работу, возможно могло стать полное изменение существующих методов исправления преступников, приобщения к политической доктрине, религиозного обучения.

Но у Эстаурда не было возможности знать об этом. С тех пор как Уэнтик оказался на станции, у него не было контактов с внешним миром, не считая писем раз в неделю жене, в которых он редко говорил о своей работе. Только Нгоко и другие его ассистенты знали с чем связано исследование, но они были изолированы под антарктическим льдом также как и он.

Из разговора с Эстаурдом следовало, что здешняя атмосфера каким-то образом заражена наркотиком или газом, который вызывает умопомешательство, но почему он связывал это с работой Уэнтика? Это не укладывалось в голове. Причинно-следственная связь совершенно невразумительна. Уэнтик был доставлен сюда Эстаурдом, потому что тот клял его за состояние атмосферы, но у Эстаурда не было надежного способа знать это наверняка, пока он не оказался здесь сам.

Уэнтик дошел до угла здания и на мгновение остановился.

Каким-то образом он чувствовал, что за всем этим кроется громадная ошибка. Эстаурд уже заплатил за нее, но даже если так, его смерть не могла положить ее исправить.

Он двинулся вдоль западной стороны тюрьмы, шагая медленно и внимательно изучая поднимавшуюся над ним стену. На этой стороне в стене было меньше проемов, чем на других. Луна, находившаяся в последней фазе, была скрыта стеной, поэтому сама стена выглядела особенно темной и угрюмой.

Он добрался до следующего угла, ничего не заметив, и повернул обратно. Его прежнее любопытство поднялось вновь. То, что он искал, находилось где-то посередине стены.

Уэнтик остановился, как только совсем незначительный смутно видимый выступ на совершенно гладкой стене внезапно попал в поле его зрения. Такое в темноте не заметить немудрено. Он прижался к стене и поднял взгляд вверх, чтобы рассмотреть силуэт выступа на фоне звездного неба.

В нем было что-то очень знакомое…

Он полез в карман за фонариком, вытащил его и включил. Отступив на несколько шагов от стены, он направил луч света вверх.

Действительно знакомое, очень отчетливо видимое в луче свете, только очень уж необъяснимого назначения это было… человеческое ухо.

Громадное ухо, прилепленное к стене, такое же бессмысленное, как торчавшая из стола рука.

Уэнтик резко выключил фонарик и отошел еще на пару шагов. Его сердце билось гораздо чаще, чем обычно.

Глава двенадцатая

Есть что-то жуткое в любом природном объекте, который оказывается не в том месте, где ему положено быть. Уэнтик в полной мере ощущал этот ужас, стоя в темноте.

Рука растет из стола, а ухо из стены. Лабиринт построен с математической точностью, но в полуразвалившейся лачуге. Официально уполномоченный недоумок терроризирует меня, взрослый мужчина пытается улететь на вертолете без несущих винтов. Земля существует в будущем, хотя я чувствую и инстинктивно верю, что нахожусь в настоящем. Иррациональное поведение создает собственные образцы реакций.

Что еще уготовано мне в этом месте?

На несколько секунд ухо на стене стало невидимым, затем, когда глаза привыкли к темноте, его громада снова оказалась перед ним, мучительно близкая, но вне пределов досягаемости. Нижний край уха находился на высоте, вдвое больше человеческого роста, а его размер был чуть ли не полтора метра.

Он снова включил фонарик и снова испытал шок, но менее сильный, чем увидев свое открытие впервые.

Уэнтик перевел луч фонарика на стену рядом с ухом. На его уровне было всего несколько окон, точно определить расположение помещений тюрьмы позади уха было нелегко. По его представлению оно должно находиться на втором этаже здания, скорее всего метрах в ста от северо-западного угла.

То же любопытство, что не давало ему покоя в случае с рукой, прочно заняло место первого потрясения и заставляло разобраться в чем дело. Была уму непостижимая нелогичность в кое-каких особенностях этой тюрьмы, хотя само здание в бесплодной равнине, окруженной сотнями квадратных километров непроходимых джунглей, – более чем подходящее место для любого заключенного.

Если конечно, заключил Уэнтик, именно таков был изначальный замысел тех, кто осуществил это строительство.

В последний раз осветив ухо лучом фонарика, Уэнтик направился к южному фасаду здания, где находился главный вход. Он был настроен решительно и шагал быстро.

Войдя в здание, он взлетел по главной лестнице, миновал площадку первого этажа и вошел в короткий коридор. В конце коридора была дверь из толстых металлических прутьев. Он толчком распахнул ее.

Перед ним лежал длинный коридор второго этажа на западной стороне здания.

Ряд дверей камер находился слева от него. Уэнтик знал, что на этажах выше и ниже камеры расположены справа по коридорам. Через ровные интервалы он останавливался и заглядывал в камеры. Большинство этих помещений имели типовой интерьер. Это была не та сторона тюрьмы, в которой обосновались Эстаурд и его люди. Все выглядело нетронутым. Двери камер были металлическими со смотровыми окошками, которые открывались только снаружи. На дверях по два замка, один возле верхней кромки, другой у самого пола, и крепкая щеколда посередине.

Петли с грубо приваренными накладными пластинами находились снаружи дверей, но открывались они вовнутрь.

В каждой камере одна или две койки. В очень немногие поступал дневной свет через крохотные, забранные рифленым стеклом окна с одним или двумя железными прутьями. В планировке камер усматривалось одно явное стремление – обеспечить минимум места и удобств.

Над большинством дверей было замысловатое гнездо вероятнее всего для установки психотерапевтического аппарата, направлявшего в камеру луч света. Этот специальный аппарат должно быть ставился только в тех камерах, где содержались особые заключенные. Уэнтик недоумевал, каким образом Эстаурд смог определить назначение этого прибора.

Однако такие камеры едва ли необходимо оборудовать электроникой для дополнительной пытки. И отвратительного интерьера достаточно, чтобы деморализовать и запугать впечатлительного заключенного. А по результатам своей работы на антарктической станции Уэнтик знал, что это уже половина победы, когда требуется сломать сопротивление коррекции поведения.

Отсчитав примерно сотню метров от начала коридора, Уэнтик остановился. Он сделал несколько шагов назад и открыл дверь в ближайшую камеру. Она ничем не отличалась от всех остальных.

Он медленно пошел по коридору и сообразил, что двери отстают друг от друга дальше, чем необходимо для этих узких камер. Что же находится между ними?

Шестая дверь, за которую он решил заглянуть, открывалась туже, чем предыдущие. Она не была заперта, но крепко держалась на месте, будто была покороблена сама или стояла в кривой раме. Он навалился плечом и толкнул дверь что было силы.

Она со скрежетом открылась.

Внутри было темно. На стене справа от двери он нащупал выключатель. Помещение осветилось ярким светом, гораздо более ярким, чем в любой другой части камеры.

Он вошел и оглядел камеру.

* * *

Не считая двух исключений, она была точно такой же, как виденные им в тюрьме до сих пор. Стены металлические и окрашены в тускло-коричневый цвет, голый бетонный пол, единственный предмет обстановки – жесткая койка возле одной из стен.

Исключением были размеры – по крайней мере, вдвое шире обычной камеры – и машина, которая занимала почти все пространство у дальней стены.

До потолка камеры машина не доходила всего сантиметров на пять. Она холодно поблескивала в свете яркой лампочки, боковые металлические поверхности выглядели матовыми. На обращенной к Уэнтику стороне не было почти никаких особенностей, которые бросались бы в глаза; просто черная металлическая стена.

Он подошел и приложил к ней ладонь. Его удивило, что стена теплая и почти незаметно вибрирует.

Он двинулся к краю машины и обнаружил проход между нею и стеной, вполне достаточный для человека средней комплекции. Как и на передней стенке, снаружи не было ничего примечательного.

Его охватила та же дрожь ужаса, что и при обнаружении уха на стене. Только к ощущению, что машина явно функционирует, добавился страх перед ее неуместностью. Уже привыкнув к иррациональности и явной бессмысленности здешних приспособлений, его разум не хотел мириться с чем-то таким, что всего несколько недель назад было нормальной составляющей его повседневной работы.

Компьютер? Здесь?

Разум не желал искать объяснение, не хотел даже признавать существования того, что видели глаза. Одна его половина настаивала на том, что логически это возможно, но другая утверждала, что не существует никаких данных, на которых подобное предположение могло бы базироваться.

Уэнтик отошел к двери, прислонился к ней спиной и стал пристально вглядываться в машину.

В ярко освещенном помещении она играла роль отрицательного фактора. Какой бы ни была ее конструкция, само существование машины контрастировало с внешней невзрачностью всего остального в этой тюрьме. Гладкий, механически обработанный металл совершенно неуместен в окружающем запустении брошенной тюрьмы. Нет никаких особых признаков, полная тишина. Спрятана от глаз только потому, что место ей определено наобум. Крепко скроенная и симметричная, явно для чего-то предназначенная в этом пристанище сомнения и абсурда.

Уэнтик спрашивал себя, знал ли Эстуард о ее существовании.

Он снова подошел к машине, вспомнив, что и сам обнаружил ее случайно. О том, что привело его сюда, – ухе на стене – он моментально позабыл, удивившись новой находке.

Уэнтик протиснулся между правой боковиной машины и стеной камеры.

Дойдя до торцевой стены, которая была и внешней стеной тюрьмы, он остановился. В ограниченном пространстве было трудно поворачивать голову. Он немного отошел назад развернув плечи под углом к стене, и вытянул шею.

Между корпусом компьютера и стеной было пространство шириной больше метра. Уэнтик обошел угол и оказался в этом пространстве. Здесь было намного темнее, чем в остальной части помещения, потому что сюда не попадал прямой свет от находившейся в центре потолка лампы.

Он огляделся.

На этой стороне компьютера длинный ряд циферблатов и измерительных приборов. Уэнтик с интересом вглядывался в них, но ничего знакомого обнаружить не смог. Кроме приборов и циферблатов был ряд тумблерных переключателей. Все они находились в нижнем положении. В конце этого ряда в корпусе машины была прорезь в виде трехконечной звезды с рычажным переключателем в нейтральном положении.

В верхней части машины, примерно на уровне его лба, находилось зарешеченное впускное отверстие. Где-то за решеткой беззвучно работал вентилятор, в чем не было сомнения, потому что, приложив к решетке ладонь, он ощутил ласковый холодок втягиваемого воздуха.

Но самой примечательной особенностью этой машины были два рычага, один из которых выходил из компьютера, а другой из стены тюрьмы. Они встречались в пространстве, как две руки, схватившиеся, чтобы померяться силой. Точка, в которой они встречались была почти на двухметровой высоте. Длина каждого рычага составляла немногим менее метра. Выходя из компьютера и стены, они сочленялись домиком под углом около шестидесяти градусов. Уэнтик мог пройти под ними, не останавливаясь.

Соединен ли внешний рычаг с громадным ухом на стене?

Он поднял руку и прикоснулся к месту соединения. Рычаги не шелохнулись, но стрелка одного из циферблатов машины странным образом дернулась. Он прикоснулся к внутреннему рычагу возле места его выхода из корпуса машины и внезапно задвигались стрелки сразу несколько циферблатов.

Уэнтик наугад выбрал один из тумблерных переключателей и перебросил его в верхнее положение. По всей видимости ничего не произошло. Не шелохнулась ни одна стрелка, не послышалось ни звука. Он выбрал другой тумблер, снова никакой реакции.

В рабочем ли состоянии машина? Если да, то выполняют ли эти переключатели какую-нибудь функцию? Он наклонился к ним, но не смог обнаружить возле тумблеров никаких надписей, которые могли бы натолкнуть на мысль об их назначении.

Его внимание переключилось на рычажок в трехпозиционной прорези.

Коснувшись его пальцами, он заметил, что переключается рычажок без усилий. Передвинув переключатель вверх, Уэнтик заметил, что вспыхнуло находившееся рядом крохотное табло. Присмотревшись внимательнее, он разглядел буквы «АА». Он вернул переключатель в нейтральное положение и табло погасло. Тогда он передвинул его вниз и вправо, вспыхнуло другое табло с буквой «А». Рычажок в центр, и оно погасло.

Когда он переместил переключатель в нижнее левое положение, произошло две вещи. Вспыхнула панель с буквами «ВВ», а изнутри машины, с другой стороны от образованного рычагами домика, послышался высокий свистящий звук. Секунд через пять он прекратился. Табло продолжало гореть.

Уэнтик толкнул рычажок в нейтральное положение и оно погасло.

Он прошел под рычагами и стал вглядываться в то место машины, откуда исходил свист.

Почти у верхней кромки корпуса он увидел металлическую пластинку смотрового отверстия, которая держалась на обыкновенной заклепке. Он повернул пластинку в сторону и обнаружил небольшую нишу. Внутри был длинный плоский кабель.

Осторожно вытащив его, он увидел, что конец кабеля разделяется на две жилы с оконечниками. Пристальное изучение этих концов не дало ответа о причине звука.

Он оставил кабель свободно болтаться и вернулся к переключателю. При его переводе в нижнее левое положение снова послышался свист. На этот раз он был громче. Уэнтик бросился к кабелю и наклонился ухом к его концу. Звук исходил из точки между оконечниками. Едва он собрался прикоснуться к ним, как звук резко прекратился.

Он протянул было руку, чтобы еще раз перевести рычажок, но что-то заставило его быть осторожным. Еще раз взглянув на кабель, он робко запихнул его на место.

Возле крышки ниши для кабеля была еще одна металлическая пластинка. Напрягая глаза в тусклом освещении, он смог прочитать выгравированное на ней:

Национальная компания Вольта Редонда

Непосредственной энергии корп. SA. 2184

Патент 41.463960412 Зарег. ТМ

S/N GH 4789 Мод. 2001

Через несколько минут, в течение которых он еще раз осмотрел все множество циферблатов и переключателей, Уэнтик выбрался из-за машины и вышел на середину камеры. Он смотрел на молчаливую машину. Окружавшая ее аура сдерживаемой мощи и необузданной энергии казалась ему потрясающей.

Он подошел к двери, положил руку на выключатель и еще раз оглядел помещение.

И впервые заметил то, что раньше не бросилось ему в глаза.

В самом центре, придавленный пяткой к бетонному полу лежал окурок самокрутки из черной бумаги.

Глава тринадцатая

На следующее утро Уэнтик поднялся в вертолете, держа путь в Порта-Велью. Кроме пилота в кабине был Джонс. Остальных людей они оставили в тюрьме на собственное попечение. Если повезет, думал Уэнтик, в течение недели мы все возвратимся в цивилизацию.

Все трое сидели в тесноте прозрачной кабины. Когда солнце стало припекать в полную силу, они сняли верхнюю одежду, оставшись только в рубашках.

Пилот Роббинс поднял машину на высоту шестисот метров и сделал круг над тюрьмой, а затем по команде Уэнтика взял курс в северо-западном направлении на Порта-Велью.

С воздуха долина представляла собой то же унылое однообразие, что и на земле; мертвая, неспособная ожить стерня.

Он крикнул Роббинсу, пересиливая грохот двигателя:

– Далеко ли мы от тюрьмы?

Тот пожал плечами.

– Примерно в пяти километрах, сэр.

Уэнтик кивнул головой и посмотрел вперед в направлении полета С этой высоты видимость, вероятно, составляет несколько километров, правда дымка тепловых испарений была достаточно плотной. Вид территории, над которой они летели, разглядеть было трудно; более или менее отчетливо различалась поверхность земли только непосредственно под вертолетом.

В голову пришла новая мысль и Уэнтик удивился, почему не подумал об этом прежде. Можно предполагать, что уже расчищена большая площадь джунглей. Не повлекло ли это за собой долгосрочное воздействие на климат? Насколько он помнил по общеобразовательной школе, эта часть Бразилии была самым влажным местом в мире. Тем не менее дожди над тюрьмой не были затяжными и выпадали либо ночью, либо рано утром (Сегодня перед взлетом пришлось ждать прекращения дождя около часа). Большую часть дня небо было чистым и голубым, солнце пекло нещадно. Изменяет ли отсутствие тропического леса механизм образования облаков и характер дождей?

Даже и помимо этого, чисто физическое уничтожение джунглей в таких размерах выше его понимания.

Чем дальше они удалялись от тюрьмы, а в долине под ними не наблюдалось никаких признаков изменения ее характера, тем более создавалось впечатление, что местом их назначения окажется совсем не то, что хотелось найти Уэнтику.

Джонс коснулся его руки и показал на что-то внизу за прозрачной оболочкой кабины. Смутно видимые в дымке испарений, на земле лежали четыре строения; они были черного цвета и походили на кубики. Уэнтик вытянул шею, но не смог определить что это такое.

– Что это? – крикнул он.

– Не имею понятия, – ответил Джонс.

Пилот продолжал полет. Уэнтик упорно вглядывался в строения.

– Хотите приземлиться, сэр? – спросил пилот.

– Нет. Продолжайте полет. Просто опустите машину метров на сто пятьдесят.

Пилот выполнял команду и пока вертолет снижался Уэнтик продолжал держать эти объекты в поле зрения. С этой высоты было трудно определить их размеры, но он оценил их ширину метров шесть-десять, а длину около пятнадцати. Имеют ли они какое-то отношение к созданию района Планальто?

Они продолжали лететь на той же высоте, температура в кабине медленно поднималась. В ней стало по-настоящему неприятно сидеть, хотя были открыты все вентиляционные жалюзи и окна. Жар двигателя, находившегося в отсеке позади сидения Уэнтика, усугублял невыносимость пребывания в кабине.

Совершенно внезапно поверхность земли заметно изменилась. Под ними появился кустарник и саванновые травы, а не их стерня. Стали попадаться большие деревья, подлесок становился все более плотным.

Еще через десять минут полета под ними были настоящие джунгли. Уэнтик смотрел на них с чувством бесконечной благодарности. Этот лес враждебен, но он воспринимал его, как контакт с нормальным положением вещей, который был ему совершенно необходим.

– Далеко ли мы теперь от тюрьмы, – спросил Уэнтик Джонса.

– Около тридцати километров, сэр.

– А каково расстояние до Порта-Велью?

Джонс взглянул на карту, которую дал ему Уэнтик.

– Примерно шестьсот пятьдесят километров, – сказал он.

– Какова дальность полета вертолета?

– Туда мы доберемся, – ответил пилот.

Уэнтик кивнул. Эта машина создавалась скорее для обеспечения вместимости и маневренности, чем дальности полета. Но при полном запасе горючего она способна покрыть восемьсот или даже тысячу километров.

Он снова взглянул на джунгли. Видимо бразильские влажные тропические леса выглядели одинаково во все времена. Так что… относятся ли эти джунгли к тому, что они считают настоящим? Или и здесь они все еще во времени района Планальто? На этот вопрос ответить было невозможно.

– Поднимайтесь выше, – сказал он пилоту.

Роббинс взглянул на него с выражением испуга на лице. Джонс тоже посмотрел на него.

– Подниматься, сэр?

– Вот именно. Насколько способна эта штуковина. У нас достаточно топлива.

Пилот покорно потянул на себя тягу управления и тональность воя компрессора возросла. Машина без усилий стала набирать высоту, задрав нос и теряя скорость, что Уэнтику внезапно показалось забавным. Он поглубже устроился в кресле и стал наблюдать за удалявшейся землей. Детали растительности терялись в дымке восходящих потоков теплого влажного воздуха, превращаясь в сплошной темно-зеленый ковер.

Пока вертолет набирал высоту, Уэнтик вспомнил эпизод из юности, когда он потратил двухнедельные каникулы на занятия планеризмом над болотистыми равнинами графства Кент. Он соревновался с одним опытным пилотом в высоте полета, чтобы самому разобраться в различии планера и моторного самолета, с пилотированием которого был знаком лучше. Всю вторую половину дня они летали над деревнями, полями и проселочными дорогами. В одном месте встретился восходящий термальный поток над свежевспаханным полем. Воздух буквально кипел в солнечном сиянии и набор высоты проходил без усилий и в полной тишине по широкой спирали. Планер поднялся на три тысячи метров. Покой первого долгого полета и ощущение безраздельной свободы от шума лондонской жизни остались в памяти Уэнтика на долгие годы. И сейчас, поднимаясь ввысь в неудобном и шумном летательном аппарате над чуждой и неприветливой землей, он снова вспомнил об этом.

Джонс спросил, выведя его из задумчивости:

– Для чего вам это понадобилось?

Уэнтик взглянул на него. И промолчал.

Ничего определенного за его приказом в действительности не было. Разве что подсознательное ощущение, что если он сможет забраться достаточно высоко, улететь достаточно далеко, а возможно и достаточно быстро, то каким-то образом удастся прорваться сквозь невидимый барьер поля, окружавшего тюрьму. Этот барьер отделил его от семьи и работы, от цивилизации и, что наверное и определяет главную боль утраты, от его времени. Потому что сегодня он чувствовал гораздо сильнее, чем прежде, растущую убежденность, что все то, в чем неделями пытался разобраться его рациональный ум, что он ощущал теперь всем своим существом, – непреложный факт.

Он действительно где-то в будущем.

И по хладнокровном размышлении, и если посмотреть со стороны… это единственный путь возвращения, который ему виделся. Если рациональный подход оказался неудачей, надо действовать иррационально. Забраться на небо и достичь малого. Либо остаться на земле, но не достичь ничего.

– Мы прошли три тысячи метров, сэр! – крикнул пилот.

– Так и будем держать, – ответил Уэнтик.

Это хорошая высота для полета.

* * *

Вертолет снова летел прямым курсом. Уэнтик напряженно смотрел вперед.

Сбоку от него сидел Джонс; казалось, он умирал от скуки. Пилот был настороже, его руки спокойно лежали на тягах управления.

Уэнтик не переставал поглядывать на землю. Они были в воздухе почти полчаса и за все это время он не увидел ни одного признака человеческого жилья. С такой высоты никакие детали в джунглях разглядеть невозможно, но он надеялся заметить поселение, где они могли бы приземлиться.

Вдруг раздался внезапный рев и вертолет качнуло.

Рука пилота крепко вцепилась в рычаг газа и двигатель взревел, затем его грохот уменьшился. Машина выровнялась.

Уэнтик оглядел небо. Что произошло?

Рев появился снова, на этот раз снизу. И Уэнтик заметил его источник.

Из-под них стремительно вынырнул реактивный самолет, делая вираж вправо и увеличивая скорость. Уэнтик увидел яркий выброс отработанных газов из хвостовиков его двигателей. Но самолет промчался слишком быстро, чтобы успеть разглядеть его тип. И скрылся из виду.

– Вы его узнали? – крикнул Уэнтик Джонсу, который подался вперед; на его лице была тревога.

– Нет. Все произошло слишком быстро.

Самолет приближался снова прямо по встречному курсу. Роббинс не свернул и в последний момент реактивный нырнул под вертолет.

– Ублюдок! – выругался Джонс. – Что это за машина?

– Полагаю, он похож на тот, что сфотографировал Эстаурд.

Реактивный самолет снова сделал вираж и теперь подходил к ним с левого борта. Возникла яркая вспышка и что-то взорвалось прямо перед вертолетом. Машину встряхнуло взрывной волной и они оказались в горячем облаке дыма, не успев обойти его.

Старый как мир выстрел перед носом. Его недвусмысленное значение… Остановиться.

– Думаю, они хотят, чтобы мы зависли, – сказал Уэнтик пилоту.

– Ладно.

Пилот задрал нос машины и отрегулировал обороты двигателя таким образом, чтобы прекратилось движение вперед.

– Что теперь? – пробормотал Джонс.

– Подождем и посмотрим.

Уэнтик огляделся вокруг, надеясь заметить реактивный самолет, но он снова умчался прочь и его не было видно. Пилот продолжал держать вертолет на месте.

– Вот он! Прямо впереди, – крикнул Джонс.

Уэнтик внезапно заметил самолет, как вспышку золотого света. Он снова шел встречным курсом.

– Продолжайте держать, – сказал он Роббинсу.

Самолет, казалось, летел медленнее, чем прежде. В сотне метров перед вертолетом его нос задрался и струя выхлопных газов вырвалась из пакета реактивных двигателей вертикального взлета, укрепленного под фюзеляжем. Забавно затормозив, машина остановилась перед вертолетом и зависла не более чем в двадцати метрах от кабины.

Взглянув на пилота, Уэнтик понял, что тот весь в поту. Джонс зажмурил глаза.

– Что мне теперь делать, сэр? – спросил Роббинс.

– Будьте готовы к быстрому маневру, – ответил Уэнтик, – но некоторое время продолжайте держаться на месте.

Самолет вертикального взлета медленно перемещался из стороны в сторону перед ними, шум его реактивных двигателей сотрясал прозрачную оболочку кабины. Как и на показанной Эстаурдом фотографии, фонаря кабины этот самолет не имел, но в передней части фюзеляжа заподлицо с его оболочкой были стеклянные панели. За каждой из них он смутно видел фигуру человека.

Почти незаметно реактивный самолет подходил все ближе, а его волнообразные перемещения становились ярче выраженными. Уэнтик нахмурился. Все выглядело так, будто находившиеся в нем люди пытались передать какое-то сообщение.

Он вгляделся пристальнее, когда самолет подполз совсем близко. Фюзеляж был окрашен блестящей белой краской, треугольные крылья отполированы до металлического блеска. Самолет был не таким уж громадным, вероятно метров двенадцать или пятнадцать. Крылья короткие и притупленные, не более трех метров длиной каждое, хотя простирались они вдоль фюзеляжа не менее, чем на три четверти его длины. На крыльях, казалось, не было никаких подвижных частей, но в остальном их форма выглядела обычной. И все же… было в конструкции самолета что-то относящееся скорее к его назначению, чем к нему, как летательному аппарату, и это придавало машине вид чего-то неуловимо чуждого.

Один из людей в самолете поднес ко рту микрофон или какое-то другое устройство подобного назначения и заговорил. Обе машины находились так близко друг к другу, что Уэнтик отчетливо видел движение губ говорившего.

Он поискал глазами знаки маркировки на бортах самолета, но ничего подобного не обнаружил. Под передней кромкой одного крыла было что-то написано, однако оно находилось под таким углом, что разобрать было невозможно. На нижней поверхности другого крыла были буквы TZN, нанесенные по трафарету черной краской; на нескольких панелях, расположенных вдоль передней части фюзеляжа, было что-то, напоминавшее инструкции, но и эти надписи он разобрать не смог.

На машине не было видно оружия; только крыльевые топливные емкости, напоминавшие толстых белых слизней, висели вблизи фюзеляжа.

Нос самолета был менее чем в трех метрах от них, когда он вдруг быстро отодвинулся. Оказавшись метрах в десяти он снова двинулся вперед, помахивая носовой частью, как и прежде. Затем самолет отступил и повторил все снова.

Внезапно Уэнтик понял что им пытаются пресечь путь.

– Думаю, они хотят, чтобы мы вернулись, – закричал он Роббинсу сквозь грохот двигателей двух летательных аппаратов.

– Что? Обратно в тюрьму? – возмутился Джонс.

– Боюсь, что да.

– Но если мы подчинимся, нам не хватит топлива на полет в Порта-Велью во второй раз.

– Дело рискованное, мы вынуждены подчиниться, – сказал Уэнтик. – В любом случае, не думаю, что у нас будет право выбора сколь-нибудь долго.

Роббинс рванул тягу и вертолет рухнул вниз и вправо. Он повернул машину на 1800, тогда как самолет вертикального взлета занял позицию выше и позади них.

Вертолет начал долгое пологое снижение в долину к тюрьме, а самолет следовал за ним, соблюдая разумную дистанцию.

* * *

Роббинс приземлил вертолет перед главным входом в тюрьму. Был полдень.

Через три минуты в двадцати метрах от него произвел посадку реактивный самолет вертикального взлета. Уэнтик и два члена его экипажа сидели на стерне в тени вертолета.

Из самолета вышли два человека с громоздкими заплечными газовыми баллонами и в масках. Тяжело ступая, они приблизились к мужчинам под вертолетом и стали разглядывать их.

Тот, что был выше ростом, приподнял маску.

– Этот, – сказал он, указав на Уэнтика.

Второй быстро подошел, держа в руке металлическую трубку. Еще не успев шелохнуться, чтобы оказать сопротивление, Уэнтик увидел струю желтого пара, вырвавшуюся из руки этого человека. Газ был горьким на вкус; он успел вдохнуть немного, прежде чем задержал дыхание. Волна тепла покатилась от затылка, захлестнула голову, лицо, глаза. Быстро теряя сознание, Уэнтик поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от сардонически ухмыляющегося лица мужчины, который снял с себя маску.

Это был Масгроув.

Назад: Часть I. Тюрьма

Дальше: Часть II. Больница