Закончив сканирование, Эрик с Джен направились к шкафчику Джен в раздевалке для персонала. Она держала там смену одежды — как она сказал, никогда не знаешь, когда пациента на тебя вырвет. Она сложила одежду в пластиковый пакет, и они поехали к Эрику домой, заехав по дороге в «CVS», чтобы купить зубную щётку и ещё пару вещей. Небо было пасмурным.

События разворачивались не так, как планировал Эрик. Да, он хотел помочь Джен, но он намеревался лишь отвезти её в убежище.

Но теперь она здесь, в его доме.

И он знал о ней больше, чем о ком бы то ни было в этой жизни. Больше, чем он знал о родителях, сёстрах, сыне, бывшей жене.

Он вспомнил сегодняшнее утро, когда он заявился в «Бронзовый щит», а она готовилась к игре: расставляла фигурки и…

Нет. Нет, это были её воспоминания, а не его; его там не было, когда начиналась игра. Боже, они пришли к нему так же естественно, как его собственные… словно она была частью его.

Словно они были парой.

Ха. Забавная формулировка. «Пара». Существительное единственного числа, обозначающее двоих. Только…

Только их теперь было не совсем двое. Он был связан с ней, и воспоминания, касающиеся сегодняшних событий, в которых участвовали они оба — МРТ-сканирование сегодня днём, её утренний приступ, то, что случилось в игровом магазине, их вчерашнее общение — были безнадёжно перепутаны. Он не мог подумать о чём-то, чему они оба были свидетелями, не смешав взгляд со своей точки зрения и её.

Время шло. Через несколько часов настанет вечер. А затем ночь, и…

И она действительна была ему небезразлична.

И он ей нравился.

И она была очень, очень красива.

Но…

Но когда они вошли в его гостиную и он сел на длинный белый диван, то ожидал, что она сядет рядом с ним. Однако она выбрала такое же белое кожаное кресло, стоящее лицом к дивану, и уселась в него, подобрав ноги так, что колени упёрлись в подбородок.

— Принести тебе что-нибудь выпить? — спросил он. — Кофе? Пиво?

Она не ответила — просто молча сидела.

Он приподнял брови.

— Джен? Ты меня слышишь? Ты хочешь чего-нибудь выпить?

— Я тебя слышала, — ответила она. — Просто я подумала, что ты уже знаешь ответ.

— Джен, я не могу читать твоих мыслей — только твои воспоминания. Сейчас не кризисный момент. — По крайней мере, пока.

— О, верно. Прости.

Он попытался перевести разговор на более нейтральную тему.

— Странно, что сцепка может, по крайней мере, на время, соединять не только воспоминания, но и мысли.

— Почему это странно? — спросила она. — И то и другое — всего лишь деятельность мозга, разве не так?

— Да, но воспоминания — это долговременные изменения в мозгу. Мысли же эфемерны.

— Хотела бы я читать твои воспоминания, — сказала она, едва заметно улыбнувшись ему. — Мне бы не пришлось позориться каждый раз, спрашивая, что значит это слово.

— Эфемерный? — сказал Эрик. — Мимолётный. Исчезающий, как пар. В отличие от воспоминаний, мысли не связаны с формированием в мозгу долговременных изменений. — Он поёрзал на диване и посмотрел на неё поверх кофейного столика со стеклянной столешницей. — Видишь ли, вот что забавно. Если кто-то нападёт на тебя с ножом и поранит тебя, то суд может оценить нанесённый физический ущерб — длину пореза, сколько пришлось наложить швов и прочее — и таким образом определить, какая сумма тебе положена в качестве компенсации. Но оскорбить кого-то словами, которые он запомнит навсегда? Каким-то действием, которое он никогда не забудет? Это тоже физический ущерб — он меняет тебя так же, как меняет шрам от удара ножом. Но вместо того, чтобы оценить этот ущерб, мы просто говорим «Будь выше этого» или «Нельзя быть таким чувствительным» или — забавно, потому что этого-то как раз и невозможно сделать — «Постарайся забыть». — Он покачал головой, думая обо всём, что Тони говорил ей, обо всём, что он с ней делал.

Она какое-то время молчала, потом, голосом таким тихим, что он не был уверен, что правильно её расслышал, сказала:

— Я этого не вынесу.

— Чего? — спросил Эрик.

— Этой штуки с памятью.

Он кивнул; сцепка была несимметрична, несправедлива, несбалансированна.

— Я… Я правда стараюсь не копаться в твоей жизни.

Но Джен качнула головой.

— Нет, не это. Это не ты; это она.

— Кто? — спросил Эрик.

— Она. Та женщина, с которой связана я — что продаёт дома. Э-э… Никки Ван Хаузен.

— А что с ней? — спросил Эрик.

— Она знает обо всём, что было между нами, обо всём, что случилось сегодня, — Джен смотрела в сторону. — И обо всём, что случится позже.

— Но она ушла из нашей жизни, — сказал Эрик. — Она уехала из «Лютера Терри», как только сняли блокаду. Я, вероятно, больше никогда её не увижу.

— Она не ушла, — сказала Джен. — Она здесь. Она вспомнит этот разговор, вспомнит, что случилось с Тони в «Бронзовом щите», и если мы когда-нибудь… — Она слегка покачала головой и умолкла.

Эрик оглядел свою гостиную — привычное окружение для него, чужое для Джен, но, несомненно, знакомое Никки Ван Хаузен, хотя она здесь никогда не бывала. Было очень легко забыть, что она настолько же глубоко знала Эрика, насколько он знал Джен.

Но, чёрт возьми, ведь это не одно и то же. Никки ему совершенно чужая, так же как и он ей. Он, конечно, интересен ей в некоем абстрактном смысле, как носитель чужих воспоминаний, к которым она получила доступ, но между ними не было никакой эмоциональной связи.

— Дорогая, — сказал Эрик, и воспоминания, вернее, их отсутствие, ударило его словно обухом: Тони никогда так её не называл, вообще не тратил на неё ласковых слов. — Это всё ерунда. Мы никогда не увидим её снова, и даже не вспомним о ней.

Но Джен снова покачала головой.

— Она знает… или узнает… что ты только что сказал. И ей это не понравится — она посчитает, что ты её оскорбил. Не понимаешь? У ней такой же уровень доступа к тебе, как у тебя — ко мне; она не сможет не заинтересоваться твоей жизнью.

— Я уверен, что она хочет жить дальше своей жизнью, — сказал Эрик.

— Точно так же, как ты? — ответила Джен, глядя на него поверх кофейного столика.

— Это другое, — снова повторил он.

— Не знаю, — с грустью в голосе сказала Джен.

— Просто не думай об этом, — сказал Эрик. — Как однажды сказал мой любимый писатель, «наука игнорировать — один из высших путей к достижению внутреннего мира».

— Не думаю, что я смогу игнорировать такое.

Он секунду помедлил, затем встал, подошёл к ней, присел на широкий мягкий подлокотник кресла и коснулся её татуированного плеча. Однако она вздрогнула, и он замер.

Через несколько мгновений она встала и вышла из гостиной, направляясь во вторую спальню, ту, которую занимал, когда приезжал, Квентин, оставив Эрика думать о том, в какой момент в будущем — завтра, через неделю, через год, через десять лет — Никки Ван Хаузен вспомнит о том, каково ему было с разбитым сердцем.