24
Той ночью, примерно в три часа, я рассказал Карен о станных разговорах, которые я вёл, по-видимому, с другими копиями меня. Мы прогуливались по подстриженным лужайкам её поместья. Жужжали насекомые, в небе носились летучие мыши. Полумесяц луны насмехался над нами с неба; где-то на её обратной стороне жил сейчас единственный другой Джейк Салливан, которому положено существовать — мой биологический оригинал.
— Как, я уверен, ты знаешь, — говорил я, — в квантовой физике существует явление, которое называется «спутанность». Оно позволяет квантовым частицам оставаться связанными на любом расстоянии; измерение одной влияет на другую и наоборот.
Карен кивнула.
— Ага.
— И, в общем, уже давным-давно существуют теории о том, что сознание имеет квантовомеханическую природу — самая известная, по-моему, из книги Роджера Пенроуза 1980 года.
— Да, — сказала Карен. — И что?
— А то, что я вот что думаю: не спрашивай меня, как, я не уверен насчёт конкретного механизма, но я думаю, что «Иммортекс» сделало много копий моего сознания, и что иногда, время от времени, я каким-то образом к ним подключаюсь. Я предполагаю, что это квантовая спутанность, но это может быть и что-то другое. Но так или иначе, я слышу их как голоса у меня в голове.
— Это как… как телепатия?
— Гмм… терпеть не могу это слово — слишком уж оно связано со всякими психами. Кроме того, я же не слышу мысли других людей; я слышу свои… в некотором смысле.
— Прости, Джейк, но по-моему более вероятно, что в твоём новом мозгу просто что-то работает не так, как нужно. Наверняка если ты расскажешь об этом доктору Портеру, он…
— Нет! — сказал я. — «Иммортекс» делает что-то плохое. Я… я чувствую это.
— Джейк…
— Это лежит в самой основе технологии мнемосканирования: способность создавать столько копий исходного разума, сколько потребуется.
Мы с Карен держались за руки. Ощущение было далеко не таким интимным, как если бы я был из плоти и крови, но, опять же, по крайней мере, у меня теперь ладони не потели.
— Но зачем им такое делать? — спросила она. — Какая у них может быть цель?
— Красть корпоративные секреты. Личные коды безопасности, пароли. Шантажировать меня.
— Шантажировать чем? Что ты такого сделал?
— Ну… ничего такого, чего стоило бы стыдиться.
— Правда? — игривым голосом спросила Карен.
Я не хотел терять нить разговора, но почему-то задумался на секунду над её вопросом.
— Нет, правда; в моём прошлом нет ничего такого, за неразглашение чего я заплатил бы хоть сколько-нибудь существенные деньги. Но дело не в этом. Может, они просто зондируют почву. Хотят посмотреть, что им это может принести.
— Например, секретную формулу «Old Sully's Premium Dark»?
— Карен, серьёзно. Что-то происходит.
— О, я не сомневаюсь, — сказала она. — Только, знаешь ли, я слышу голоса в голове всё время — голоса моих персонажей. Я ведь писатель. Может быть, и у тебя что-то похожее?
— Я не писатель, Карен.
— Ну, ладно. Хорошо. А ты читал Джулиана Джейнса?
Я покачал головой.
— О, я обожала его в колледже. «Происхождение сознания путём распада бикамерального разума» — потрясающая книга. А уж название! Мой редактор никогда бы не позволил мне дать книге такое название. Так вот, Джейнс говорил, что два полушария мозга — это, по сути, две отдельные личности, и голоса ангелов и демонов, которые некоторые люди, по их словам, слышат, на самом деле исходят от другой половины их собственной головы. — Она посмотрела на меня. — Может быть, полушария твоего нового мозга недостаточно хорошо интегрированы? Пусть доктор Портер в этом покопается, и, я уверена, он всё наладит.
— Нет, нет, — сказал я. — Это настоящее.
— А сейчас ты можешь это сделать? Выйти на связь с другим тобой?
— Я не могу это делать по желанию. Это происходит само собой.
— Джейк… — мягко сказала Карен и оставила моё имя висеть в ночном воздухе.
— Нет, правда, — сказал я. — Это правда происходит.
Её голос был непередаваемо добр.
— Джейк, ты никогда не слышал о спиритических сеансах? Говорящих досках? Синдроме ложной памяти? Человеческий разум способен убедить себя в том, что разного рода явления реально существуют или исходят откуда-то извне в то время, когда они порождены им самим.
— Это не то, что происходит со мной.
— Так ли? Эти твои… голоса сказали тебе хоть раз что-то такое, чего ты ещё знал? Что-то, чего ты не мог знать, но мог бы проверить и убедиться, что это правда?
— Ну, нет, разумеется. Другие копии держат где-то в изоляции.
— А зачем? И почему со мной ничего подобного не происходит?
Я слегка пожал плечами.
— Не знаю.
— Ты должен спросить об этом доктора Портера.
— Нет, — сказал я. — И ты тоже ему ничего об этом не говори — пока я не разберусь, что происходит.
На следующий день в десять утра Мария Лопес предстала перед Карен, снова занявшей свидетельское место.
— Доброе утро, миз Бесарян.
— Доброе утро, — ответила Карен.
— Вы приятно провели… провели время с прошлого заседания суда? — спросила Лопес.
— Да.
— Я могу спросить, чем вы занимались?
— Возражение, ваша честь! — сказал Дешон. — Не имеет отношения к делу.
— Прошу у суда минуту терпения, — сказала Лопес.
— Хорошо, — ответил Херрингтон. — Миз Бесарян, ответьте на вопрос.
— Ну, дайвайте посмотрим. Я читала, смотрела фильм, написала кусочек нового романа, бродила по сети. Совершила приятную прогулку.
— Очень хорошо. Вы делали что-нибудь ещё?
— Множество других мелких дел. Я правда не понимаю, к чему вы клоните, миз Лопес.
— Хорошо, тогда я спрошу напрямую: вы спали?
— Нет.
— Вы не спали. Будет ли верным сказать, что вы также не видели снов?
— Очевидно.
— Почему вы не спали?
— Моё искусственное тело в этом не нуждается.
— Но вы можете заснуть, если вам этого захочется?
— Я… я не вижу, зачем кому-то может захотеться заснуть, если в этом нет необходимости.
— Вы уклоняетесь от вопроса. Вы способны заснуть?
Карен нескольго мгновений молчала, потом сказала:
— Нет. По всей видимости, нет.
— Вы вообще не спали с того момента, как были воссозданы в этой форме, не так ли?
— Это так, да.
— И поэтому вы также не видели снов, верно?
— Не видела.
Дешон вскочил на ноги.
— Ваша честь, это непохоже на надлежащий перекрёстный допрос.
— Простите, — сказала Лопес. — Просто несколько любезностей в начале дня. — Она взяла со стола большую бумажную книгу и поднялась. — Мы поговорим о ваших физических параметрах, миз Бесарян. Начнём с простых. Ваш возраст.
— Восемьдесят пять.
— Дата рождения.
— Двадцать девятое мая 1960.
— И как вы появились на свет?
— Я… прошу прощения?
— Это были нормальные роды? Кесарево сечение? Другая процедура?
— Нормальные роды, по крайней мере, по стандартам того времени. Моей матери дали большую дозу обезболивающего, схватки были вызваны искусственно, а мой отец не был допущен в родовую палату. Карен посмотрела в сторону присяжных, желая сразу увидеть их реакцию. — С тех пор мы прошли большой путь.
— Нормальные роды, — повторила Лопес. — Через расширенный родовой канал к дневному свету, мягкий шлепок по заднему месту — полагаю, тогда это ещё было в ходу.
— Да, думаю так.
— Первый крик.
— Да.
— И, конечно, перерезание пуповины.
— Да.
— Пуповины, через которую питательные вещества передавались от вашей матери растущему эмбриону, верно?
— Да.
— Пуповины, удаление которой оставляет шрам, который мы называем пупком, верно?
— Да.
— И шрам этот бывает двух видов — выпуклый и впалый, правильно?
— Да.
— И к какому виду принадлежит ваш, миз Бесарян?
— Возражение! — сказал Дешон. — Отношение к делу!
— Мистер Дрэйпер поднимал вопрос о биометрических показателях, — сказала Лопес, разводя руками. — Очевидно, что я могу исследовать любые связанные с биометрией вопросы, а не только те, с которыми устраивал фокусы мистер Дрэйпер.
Похожее на обувной рожок лицо судьи качнулось вверх и вниз.
— Отклоняется.
— Миз Бесарян, — сказала Лопес, — так какого же он типа — выпуклый или впалый?
— Впалый.
— Могу я его увидеть?
— Нет.
— И почему же?
Карен вскинула голову.
— Потому что это будет бессмысленно, и — я уверена, судья со мной согласится — вряд ли прилично в зале суда. Вы надеетесь, что у меня нет пупка, и вы из этого факта сможете извлечь несколько лёгких очков в свою пользу. Так вот — пупок у меня есть; моё тело анатомически корректно. И поэтому, когда я обнажу пупок, вы попытаетесь заработать хоть какие-то очки, указывая на то, что это не настоящая рубцовая ткань, а простая скульптурная имитация. Я избавлю вас от хлопот: я это признаю́. Но так как пупок совершенно ни для чего не служит, это вряд ли что-то меняет. Мой ничуть не хуже, чем любой другой. — Она снова взглянула на присяжных. — В нём даже пух скапливается.
Присяжные, и даже сам судья, рассмеялись.
— Двигайтесь дальше, — сказал Херрингтон.
— Хорошо, — сказала Лопес; её голос звучал чуть пристыжено. — Ваша честь, я хотела бы приобщить к делу первую улику ответчика — печатную копию инструкции по эксплуатации платёжного терминала, приобщённого к делу мистером Дрэйпером ранее.
— Мистер Дрэйпер? — спросил судья Херрингтон.
— Не возражаю.
— Улика приобщается к делу, — объявил судья.
— Спасибо, — сказала Лопес. Она перешла «колодец», подошла к месту свидетеля и протянула инструкцию Карен. — Как вы видите, я отметила одну страницу закладкой. Откройте её, пожалуйста.
Карен так и сделала.
— Пожалуйста, прочитайте выделенный фрагмент, — попросила Лопес.
Карен откашлялась — излишний с механической точки зрения элемент театральности — и прочитала:
— «Этот сканер использует биометрические данные для обеспечения безопасности транзакций. Для подтверждения личности пользователя сканируется отпечаток пальца и узор сетчатки. Никакие два человеческих существа не имеют одинаковых отпечатков пальцев, и ни у каких двух индивидуумов не может быть идентичного узора сетчатки».
— Звучит впечатляюще, не правда ли, — сказала Лопес.
— Да. И этот терминал меня…
— Простите, миз Бесарян, вы можете лишь отвечать на вопросы, которые я задаю. — Лопес сделала паузу. — Нет, прошу прощения; я не хочу показаться грубой. Что вы хотели добавить?
— Лишь то, что сканер опознал меня как Карен Бесарян.
— Да, он это сделал. В ключевых биометрических категориях вы, по-видимому, идентичны — по крайней мере, близки настолько, насколько необходимо — с оригинальной Карен Бесарян.
— Именно так.
— Теперь, если суд не возражает, я хотела бы кое-что попробовать. Ваша честь, прошу приобщить к делу улики ответчика номер два, три и четыре. Номер два — это искусственная рука, номер три — искусственное глазное яблоко; и то и другое, как свидетельствует номер четыре, сертификат происхождения, произведено компанией «Моррелл GmbH» из Дюссельдорфа, ведущим мировым производителем протезов. Собственно «Моррелл» и производит многие компоненты, используемые компанией «Иммортекс».
За этим последовало около пятнадцати минут возражений и аргументов, после чего судья принял улики. Когда процесс вновь вошёл в своё русло, Лопес протянула искусственную руку Карен.
— Прижмите, пожалуйста, большой палец этой руки к сканеру терминала.
Карен нехотя подчинилась. Зажёгся один зелёный огонёк — я раньше терпеть не мог пользоваться этими штуками, потому что не отличал зелёного от красного.
Затем она протянула Карен искусственный глаз.
— И поднесите это к объективу камеры терминала.
Карен сделала и это, и зажёгся второй зелёный огонёк.
— А теперь, миз Бесарян, не будете ли вы так любезны прочитать то, что написано на дисплее? — Она показала ей терминал.
Карен посмотрела на него.
— Там…
— Да, миз Бесарян?
— Там написано «Подтверждение опознания: Бесарян, Карен С.»
— Спасибо, миз Бесарян. — Она взяла устройство из безвольных рук Карен и уверенно нажала на нём какие-то клавиши. Когда она закончила, то протянула терминал обратно Карен. — Теперь я бы хотела, чтобы вы сделали для меня то же, что сделали для мистера Дрэйпера: перевели десять долларов на мой банковский счёт. Конечно, для этого нам потребуется номер вашего ПИН.
Карен нахмурилась.
— Просто ПИН, — сказала она.
Лопес на мгновение растерялась.
— Простите?
— ПИН означает «персональный идентификационный номер». Только люди, работающие в Министерстве избыточных министерств, называют его номером ПИН.
Маленький рот судьи Херрингтона изогнулся в улыбке.
— Хорошо, — сказала Лопес. — Значит, для завершения транзакции нам теперь нужен ваш ПИН.
Карен сложила руки на груди.
— И я сомневаюсь, что суд может заставить меня его вам назвать.
— Нет-нет, конечно же, нет. Приватность очень важна. Вы позволите? — Лопес протянула руку к терминалу, и Карен отдала его. Она нажала на устройстве несколько клавиш, затем вернула его Карен.
— Прочтите, пожалуйста, что написано на дисплее.
Пластиковое лицо Карен было не так пластично, как лицо из плоти и крови, но я видел, как оно оцепенело.
— Здесь написано «ПИН подтверждён».
— Смотрите-ка! — воскликнула Лопес. — Не воспользовавшись ни отпечатком вашего пальца, ни вашим узором сетчатки, ни чем-то таким, что знаете только вы, мы сумели получить доступ к вашему счёту, не так ли?
Карен молчала.
— Не так ли, миз Бесарян?
— Надо полагать.
— В таком случае почему бы вам не подтвердить транзакцию и не перевести на мой счёт десять долларов, как вы это сделали для мистера Дрэйпера?
— Я бы не стала, — сказала Карен.
— Что? — переспросила Лопес. — Ах, да. Конечно, вы правы. Это совершенно несправедливо. В конце концов, мистер Дрэйпер сначала дал вам десятидолларовую монету. Так что, полагаю, я также должна дать вам рейган. — Она снова запустила руку в карман, вытащила оттуда монету и протянула её Карен.
Карен скрестила руки на груди, отказываясь её брать.
— Ну и ладно, — сказала Лопес, разворачивая золотую фольгу и извлекая рельефный шоколадный диск. Она положила его в рот и прожевала. — Эта всё равно фальшивая.
