Большую часть вечера Понтер провёл в одиночестве, с печальным выражением на лице глядя через окно кухни на задний двор Рубенова дома.

Луиза и Мэри сидели в гостиной. Мэри жалела, что книга, которую она сейчас читала, осталась в Торонто. Она как раз была где-то на середине последнего романа Скотта Туроу и хотела бы читать его дальше, но пришлось довольствоваться листанием свежего номера «Тайм». На этой неделе на обложке красовался президент Буш; Мэри подумала, что на обложке следующего номера может оказаться Понтер. Сама она предпочитала «Экономист», но Рубен его не выписывал. Впрочем, Мэри всегда нравились кинорецензии Ричарда Корлисса, хоть ей и не с кем было теперь пойти в кино.

Луиза залезла с ногами в соседнее кресло и писала письмо — как заметила Мэри, по-французски — в большом жёлтом блокноте. На ней были шорты и футболка с эмблемой рок-группы «INXS».

В гостиную зашёл Рубен и умостился между двумя женщинами.

— Меня беспокоит Понтер, — сообщил он вполголоса им обеим.

Луиза отложила блокнот. Мэри закрыла журнал.

— Меня тоже, — сказала Мэри. — Похоже, он воспринял новость о вымирании своего вида не слишком хорошо.

— Это точно, — подтвердил Рубен. — У него было много стрессов в последние дни, и завтра всё станет ещё хуже. На него насядут журналисты, не говоря уж про официальных лиц, двинутых на религии психов и прочих.

Луиза кивнула.

— Да, наверняка.

— Что же нам делать? — спросила Мэри.

Рубен секунду помолчал, будто подбирая слова. Потом заговорил:

— В Садбери не так уж много чёрных вроде меня. Мне говорили, что в Торонто дела обстоят получше, но даже там чернокожим частенько докучает полиция. «Что вы здесь делаете?» «Это ваша машина?» «Могу я увидеть ваше удостоверение личности?» — Рубен покачал головой. — Проходя через это, ты кое-чему учишься. Пониманию того, что у тебя есть права. Понтер не преступник, и он никому ничем не угрожает. Он не на пограничном посту, так что никто не может потребовать от него доказательств, что он пребывает в Канаде легально. Правительство может хотеть его контролировать, полиция может хотеть поместить его под надзор — но их хотелки не имеют никакого значения. У Понтера есть права.

— Безусловно, соглашусь, — сказала Мэри.

— Вы когда-нибудь были в Японии? — спросил Рубен.

Мэри покачала головой. Луиза тоже.

— Это замечательная страна, но там практически нет неяпонцев, — сказал Рубен. — Вы можете за весь день не увидеть ни одного белого лица, не говоря уж о чёрном. Но я помню, как я однажды прогуливался по центру Токио; я прошёл, наверное, мимо десяти тысяч человек в тот день, и все они были японцами. А потом я увидел белого парня, который шёл мне навстречу. И он улыбался мне. Он видел меня впервые, но признал во мне почти соотечественника — мы оба были с Запада. Он улыбался, словно говоря: как я рад тебя видеть, брат! Брат! И я вдруг осознал, что тоже улыбаюсь ему и думаю то же самое. Я никогда не забуду этот момент. — Он посмотрел на Луизу, потом на Мэри. — Так вот, старина Понтер может обыскать целый свет, но нигде не увидит в толпе лица, в котором он бы признал своего собрата. Тот белый парень и я, даже все те японцы и я, мы ближе друг к другу, чем Понтер и любой из шести миллиардов человек на этом земном шаре.

Мэри глянула через кухонную дверь на Понтера, который по-прежнему пялился в окно, подложив кулак под выступающую нижнюю челюсть.

— Что мы можем для него сделать? — спросила она.

— Практически с самого своего прибытия он был пленником, — сказал Рубен, — сначала в больнице, а потом здесь, на карантине. Я уверен, что ему нужно время, чтобы подумать, восстановить душевное равновесие. — Он помолчал. — Джиллиан Риччи намекнула мне по е-мэйлу. Похоже, мысль, которую я высказывал ранее, пришла в голову и верхушке «Инко». Они хотят подробно расспросить Понтера обо всех месторождениях в его мире, о которых ему хоть что-то известно. Я уверен, что он будет рад помочь, но ему всё же нужно больше времени на адаптацию.

— Я согласна, — сказала Мэри. — Но как мы можем добиться, чтобы он это время получил?

— Они прекращают карантин завтра утром, правильно? — сказал Рубен. — Так вот, Джиллиан говорит, что я могу устроить пресс-конференцию прямо здесь в десять утра. Разумеется, пресса ожидает, что Понтер будет присутствовать. Я думаю, нам надо увезти его до этого времени.

— Как? — спросила Луиза. — Дом окружают федералы — чтобы не давать любопытным пробраться сюда, но, вероятно, и для того, чтобы держать под наблюдением Понтера.

Рубен кивнул.

— Один из нас должен увезти его куда-нибудь в глушь. Я его доктор, и это моё назначение. Покой и отдых. И именно это я скажу любому, кто спросит — Понтер находится на лечебном отдыхе по моему предписанию. Вероятно, у нас будет всего день или два, прежде чем пиджаки из Оттавы насядут на нас по-серьёзному, но я уверен, что Понтеру нужна эта пара дней.

— Я это сделаю, — сказала Мэри, удивив саму себя. — Я увезу его.

Рубен посмотрел на Луизу, ожидая, что она тоже вызовется, но та лишь кивнула.

— Если мы скажем, что пресс-конференция состоится в десять, газетчики начнут подтягиваться к девяти, — сказал Рубен. — Но если вы с Понтером выберетесь через задний двор, скажем, в восемь, вы с ними разминётесь. С задней стороны есть забор, там, за деревьями, но вы через него легко перелезете. Только убедитесь, что никто вас не видит.

— И что потом? — спросила Мэри. — Просто пойдём бродить по лесу?

— Вам нужна машина, — сказала Луиза.

— Моя осталась на шахте, — сказала Мэри. — И я не могу взять одну из ваших — федералы не дадут нам уехать. Как сказал Рубен, нам нужно ускользнуть незаметно.

— Без проблем, — сказала Луиза. — Я устрою так, что мой друг встретит вас завтра утром на каком-нибудь просёлке позади дома. Он отвезёт вас на шахту, и вы пересядете в свою машину.

Мэри моргнула.

— Правда?

Луиза пожала плечами.

— Легко.

— Я… я совсем не знаю этих мест, — сказала Мэри. — Мне нужна карта.

— О! — сказала Луиза. — Тогда я точно знаю, кому позвонить — Гарту. У него новомодный « Handspring Visor» с GPS-модулем. Он проложит вам маршрут до любого места и будет подсказывать, где поворачивать.

— И он мне его отдаст? — усомнилась Мэри. — Ведь эти штуки жутко дорогие.

— Ну, на самом-то деле он будет оказывать услугу мне, — сказала Луиза. — Так, давайте я ему сейчас звякну и всё устрою. — Она поднялась с кресла и ушла наверх. Мэри смотрела ей вслед с изумлением и восторгом. Интересно, каково это — быть настолько красивой, что можешь просить мужчин о чём угодно и знать, что они никогда не откажут.

Понтер, осознала она, не единственный, кто чувствует себя чужим в этом мире.

Жасмель и Адекор вернулись транспортным кубом на Окраину, в дом Адекора и Понтера. По дороге они почти не разговаривали, частично из-за того, что Адекор был погружён в раздумья над откровениями Даклар Болбай, частично потому, что ни ему, ни Жасмель не нравилась мысль о ком-то, сидящем в павильоне архива алиби и следящем за каждым их словом и шагом.

Тем не менее, у них на руках была насущная проблема. Адекору нужно было как-то попасть в подземную лабораторию; как бы мизерны ни были шансы на спасение Понтера — или, думал Адекор, хотя и не делился этой мыслью Жасмель, на возвращение его утонувшего тела, которое очистило бы Адекора от обвинений в убийстве — этими шансами можно было воспользоваться только там, внизу. Но как туда попасть? Он взглянул на компаньон, вживлённый во внутреннюю сторону левого запястья. Он мог бы его выковырять — приняв меры безопасности, чтобы не повредить лучевую артерию. Но компаньон не только получал питание от тела Адекора, он ещё и передавал его жизненные показатели — и перестанет это делать, если его от тела отсоединить. Быстро пересадить компаньон в тело Жасмель или кого-нибудь еще он тоже не мог: имплант был привязан к его биометрическим параметрам.

Транспортный куб высадил их возле дома, и Адекор с Жасмель зашли внутрь. Жасмель прошла на кухню поискать, чем можно покормить Пабо, а Адекор просто сидел, уперев взгляд в противоположный конец комнаты, где стояло любимое кресло Понтера, в котором он больше всего любил читать.

Обход судебного надзора был проблемой — и проблемой научной, внезапно осознал Адекор. Должен быть способ избавиться от него, способ обмануть свой компаньон и того, кто отслеживал его передачи.

Адекор был знаком с историей Лонвеса Троба, изобретателя компаньонов: многие из его изобретений изучались в Академии. Но то было много лет назад, и детали изгладились из памяти. Конечно, он мог просто спросить компаньон об интересующих его фактах; он мог прочесть ответ на маленьком экранчике на запястье или любом телеэкране или портативном планшете на свой выбор. Но этот запрос вне всякого сомнения привлечёт внимание того, кто следит за ним.

Адекор чувствовал, как начинает злиться, как напрягаются мышцы, учащается сердцебиение, становится глубже дыхание. Он подумал было, что нужно бы как-то это замаскировать — но нет, пусть тот, кто за ним следит, видит, что это его расстраивает.

Как бы ни был умён Лонвес Троб, должен найтись способ добиться того, чего он хотел. Того, в чём нуждался. А чего он, собственно, хочет? Чётко сформулируёте проблему — этому ему учили на протяжении всех месяцев, проведённых в Академии. Чего конкретно он хочет добиться?

Нет, его цель не в том, чтобы найти способ обманывать компаньоны. И это хорошо, поскольку у него пока нет ни малейшей идеи о том, как это сделать. Он не хочет отключить все компаньоны — это было бы безумием, ведь импланты обеспечивают безопасность каждого. Ему нужно отключить только его собственный компаньон, но…

Но нет, это тоже неправильно. Отключение ничем ему не поможет; Гаскдол Дат и другие принудители, может быть, и не смогут проследить за ним, когда его компаньон перестанет посылать сигнал, но отсутствие сигнала тут же насторожит их. И не нужно быть Лонвесом, чтобы догадаться, что Адекор попытается пробраться в шахту, поскольку ему уже однажды не дали этого сделать.

Нет, настоящей его проблемой было не то, что компаньон продолжает работать. Проблема была в том, что кто-то просматривает его передачи. Вот что нужно прекратить — и не на какое-то мгновение, а на несколько деци, и…

И внезапно он увидел его: идеальное решение.

Но он не мог устроить это в одиночку; план сработает лишь в том случае, если принудители не будут знать, что Адекор в этом замешан. Впрочем, подготовкой может заняться Жасмель. Адекор верил, что под надзором держат только его собственный компаньон; иное было бы слишком вопиющим произволом. Но как поделиться своими мыслями с Жасмель?

Он поднялся и прошёл в кухню.

— Пойдём, Жасмель, — сказа он. — Погуляем с Пабо.

По выражению лица Жасмель было видно, что выгул Пабо находился в самом конце её списка приоритетов, но она поднялась и прошла вместе с Адекором в задней двери. Пабо специального приглашения не требовалось; она тут же увязалась следом за Жасмель.

Они вышли на веранду, под летний зной и пронзительный стрёкот цикад. Было влажно. Адекор сошёл с веранды, Жасмель следовала за ним. Пабо убежала вперёд, громко лая. Через пару сотен шагов они достигли ручья, который протекал за домом. Журчание ручья почти заглушало стрёкот насекомых. Посреди ручья лежал здоровенный валун — один из бесчисленных ледниковых эрратиков, усеивавших окрестности. Адекор ступил на ведущую к валуну цепочку торчащих из воды камней и знаком велел Жасмель следовать за собой. Пабо убежала вверх по течению вдоль берега ручья.

Когда Жасмель выбралась на валун, Адекор похлопал рукой по заросшей густым мхом поверхности, приглашая сесть рядом с ним. Она так и сделала. Он склонился к её уху и зашептал; шум разбивающейся о валун воды совершенно заглушал его слова. Он был уверен, что в таких условиях его речь будет для компаньона совершенно неразличима. Он изложил Жасмель свой план, и на её лице появилась озорная улыбка.

Понтер сидел на диване в кабинете Рубена. Все остальные отправились спать — хотя Рубен и Луиза в соседней комнате определённо не спали.

Понтеру было грустно. Производимые ими звуки и запахи напоминали ему о Класт, о том, как Двое становятся Одним, обо всём, утраченном до появления на этой Земле, и обо всём остальном, потерянном вследствие этого.

Телевизор работал; он был настроен на канал, посвящённый этому явлению под названием религия. Похоже, существовало много разновидностей, но все они включали в себя нелепое понятие Бога, вселенную конечного и часто смехотворно малого возраста и тот или иной вид посмертного существования чего-то, для чего у неандертальцев не было слова, но что Мэре называла «душа». Оказалось, что символ, который Мэре носила на шее, был знаком конкретной разновидности религии, к которой она принадлежала, а ткань, которой обёртывал голову доктор Сингх была знаком какой-то другой религии.

Понтер отключил на телевизоре звук — найти соответствующую кнопку оказалось довольно просто, хотя он и сомневался, что паре в соседней комнате хоть что-то способно помешать.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил голос Класт, и сердце Понтера подпрыгнуло.

Класт!

Милая Класт, она обращается к нему…

… с Небес?

Но нет.

Конечно, нет.

Это Хак говорит с ним. Похоже, Хак теперь всегда будет говорить голосом Класт, поскольку это единственная альтернатива монотонному мужскому голосу, входящему в основной комплект программного обеспечения; без специального оборудования перепрограммировать имплант не получится.

Понтер испустил долгий вздох и ответил:

— Мне грустно.

— Но ты справляешься? Когда мы впервые попали сюда, ты ужасно нервничал.

Понтер пожал плечами.

— Я всё ещё сбит с толку и дезориентирован, но…

Понтер почти воочию увидел, как Хак сочувственно кивает головой.

— На это нужно время, — сказала она голосом Класт.

— Я знаю, — ответил Понтер. — Я знаю. Но мне придётся к этому привыкнуть, так ведь? Похоже на то, что мне… что нам придётся остаться в этом мире до конца наших дней.

— Похоже на то, — согласилась Хак.

Какое-то время Понтер сидел неподвижно, и Хак не мешала ему. Наконец, Понтер сказал:

— Думаю, лучше принять всё как есть. Мне надо думать о том, как я буду жить здесь.