Когда они вернулись в особняк, их их уже ждал Джок. Мэри думала, что сейчас у неё разорвётся сердце.

— Адекор, Понтер, — сказал Джок. — Боюсь, вам придётся нас покинуть.

— Почему? — спросил Адекор.

— Звонили из больницы. Состояние Лонвеса ухудшается, и они не знают, что делать. Его надо отвести обратно в ваш мир и лечить его там. Я договорился с ВВС, его отвезут в Садбери на военном самолёте, но он хочет, чтобы вы двое его сопровождали. Он говорит… я прошу прощения, но он говорит, что долго не протянет и хочет успеть обсудить с вами свои идеи по поводу квантовых вычислений.

Понтер взглянул на Мэри. Мэри приподняла брови — выбора у них не было.

— Я отвезу вас в аэропорт, — сказала она.

— Да, кстати, — сказал Джок. — Прежде чем вы уедете, один вопрос.

— Да? — ответил Понтер.

— Когда будет — как вы это называете? Двое становятся Одним? Когда это будет в следующий раз?

— Через три дня, — ответил Адекор. — А что?

— Да так, — ответил Джок. — Праздный интерес.

Кодонатор остался в сейфе Джока, чтоб ему пусто было. Мэри очень хотела взять его с собой, когда они с Луизой поедут в Канаду, но это, похоже, было невозможно. Однако пусть сейф Джока и оказался неприступен, компьютер таковым не был. Луиза без труда подобрала его пароль — им оказалось слово «минимакс», которое, как Мэри смутно припоминала, имело какое-то отношение к теории игр. После того, как вечером все разошлись, Мэри проскользнула в кабинет Джока, а Луиза вернулась к себе в лабораторию.

Мэри ввела «минимакс» в окошко ввода пароля и получила доступ к скрытым файлам на сервере «Синерджи». Она щёлкнула на иконке Surfaris, и открылось окно программы USAMRIID Geneplex со схемой вируса. Мэри принялась за её модификацию.

Это было непростое дело. Несмотря на свою научную подготовку, несмотря на всё, что рассказала Вессан, какая-то часть Мэри по-прежнему продолжала считать, что в процессе жизнедеятельности есть что-то мистическое; что на каком-то глубинном уровне жизнь — это нечто большее, чем просто химия. Но это, конечно, было не так, и генетик внутри неё прекрасно это знал. Выстройте правильную последовательность нуклеотидов, и вы получите серию белков, которые сделают в точности то, что вы хотите. И всё же Мэри с трудом верила в то, что делала. Это было как тогда, когда она только-только вышла за Кольма. Он писал в свободное время стихи, и продал — в поэтическом смысле: отдал за авторский экземпляр — десятки поэм в такие журналы как The Malahat Review, White Wall Review и HazMat. Мэри всегда поражало, как он может вот так вот сесть за клавиатуру, пощёлкать клавишами в «ВордСтар» — интересно, перейдёт ли он когда-нибудь на другой редактор? — и произвести на свет что-то прекрасное, уникальное и полное смысла абсолютно из ничего.

И теперь Мэри делала то же самое: набирала последовательность, которая в конечном итоге воплотится в форму жизни — или хотя бы вирус — который прежде никогда не существовал. Конечно, на самом деле она модифицировала уже существующий шаблон Surfaris, созданный другим генетиком, но, тем не менее, вирус, который получится в результате, будет совершенно новым.

И при этом вирус, который она создаёт, по сути не будет делать ничего. Развитие оригинальной схемы прерывалось только в случае, когда клетка-носитель оказывалась глексенской; версия же Мэри будет прерываться независимо от результата проверки; вирус не будет делать нечего, в чью бы клетку он не попал. Мэри изменяла лишь логику ветвления. Код, производящий геморрагическую лихорадку, она оставила на месте — не из желания посмотреть, как он будет работать, а чтобы схема, хотя бы на первый взгляд, была похожа на то, что намеревался получить Джок.

Мэри захотелось дать своей версии имя, чтобы отличать её мысленно от версии Джока. Она задумалась, какое имя могло бы быть здесь уместно. Джок назвал своё творение Surfaris — такого слова не оказалось даже в Оксфордском словаре. Но потом Мэри подумала, что это может быть множественное число, и тогда в единственном это должно быть surfari — хотя это тоже больше походило на множественное.

И тут до неё дошло: это комбинация слов «серфинг» и «сафари» — словно процесс поиска серфингистом приличной войны. Мэри не смогла уловить, что Джок мог иметь в виду, и поэтому вколотила этот термин в Гугл как есть, во множественном числе.

«The Surfaris». Рок-группа, записавшая в 1963 композицию, ставшую шлягером на многие годы: «Wipeout».

О Господи, подумала Мэри. Wipeout.

Она с отвращением покачала головой.

Какое слово могло бы быть антонимом?

В свои тридцать девять Мэри было ещё достаточно молода — ну, почти — чтобы помнить золотые времена виниловых дисков на 45 оборотов. «Wipeout» наверняка выпускался в этом формате. Но что было на обратной стороне того диска? Гугл пришёл на помощь: «Серфер Джо» за авторством Рона Уилсона. Мэри не могла вспомнить, слышала ли она когда-нибудь эту песню, но такова судьба многих синглов со второй стороны.

Так или иначе, это было кодовое название не хуже любого другого: она будет называть оригинал Джока «Wipeout», а свою безвредную версию — «Серфер Джо». Разумеется, она сохранила «Серфер Джо» под тем именем, что дал вирусу генетик, которому Джок поручил его разработку, но по крайней мере мысленно она их теперь будет различать.

Мэри откинулась на спинку кресла.

Это правда напоминало игру в Бога.

И, надо признаться, это было приятно.

Она позволила себе тихий смешок, подумав о том, что у неандертальцев считается за манию величия. Уж точно не игры в Бога. Может быть, «строить из себя Лонвеса»…

— Мэри!

Её сердце подпрыгнуло. Она считала, что здесь никого нет. Она оглянулась, и…

В дверях стоял Корнелиус Раскин.

— Что ты здесь делаешь? — подрагивающим голосом спросила Мэри. Она схватила со стола тяжёлое малахитовое пресс-папье.

Корнелиус поднял руку: в ней был зажат кожаный бумажник.

— Забыл на столе бумажник. Вернулся забрать.

Внезапно Мэри осенило. Другой генетик. Тот, кому Джок поручил закодировать это… это зло. Это был Корнелиус. Кто же ещё?

— Что ты делаешь в кабинете Джока? — спросил Корнелиус.

От дверей Корнелиус не мог видеть монитор.

— Ничего. Просто искала книгу.

— Э-э… — сказал Раскин. — Мэри, я…

— Ты нашёл свой бумажник. Убирайся.

— Мэри, я просто…

У Мэри вдруг резко заболел живот.

— Луиза наверху. Я закричу.

Корнелиус стоял в дверях с выражением усталости на лице.

— Я просто хотел попросить прощения…

— Убирайся! Убирайся ко всем чертям!

Корнелиус секунду помедлил, потом развернулся. Мэри услышала, как его шаги удаляются по коридору, потом — как открывается и закрывается тяжёлая дверь особняка.

В глазах у неё двоилось, к горлу подступала тошнота. Она сделала глубокий вдох, потом ещё один, пытаясь успокоиться. Её руки покрылись по́том, во рту появился кислый привкус. Чёрт, чёрт, чёрт!..

Сцена изнасилования снова встала у неё перед глазами, да так живо, как не случалось уже давно. Холодные голубые глаза Корнелиуса Раскина, видимые из-под чёрной лыжной маски, сигаретный смрад в его дыхании, руки, прижимающие её к бетонной стене.

Чёрт побери Корнелиуса Раскина.

Чёрт побери Джока Кригера.

Гори они оба в аду.

Гори все мужчины в аду.

Только мужчины могли изобрести что-то вроде этого вируса. Только мужчины могут быть такими ужасными и кошмарными.

Мэри фыркнула. Она даже слов подходящих подобрать не может для описания этого зла. «Ужасный» дискредитировано Великим и Ужасным Гудвином, а за «кошмарным» обычно следует «сон», словно подобное зло может существовать лишь вне привычной реальности.

Зло всегда ассоциировалось у неё с этим миром, с миром Чингисхана, и Гитлера, и Пол Пота, и Пола Бернардо, и Осамы бин Ладена.

И Джока Кригера.

И Корнелиуса Раскина.

Мир людей.

Нет, не просто людей. Особого вида людей. Самцов Homo sapiens.

Мэри глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Не все мужчины злы. Она это знала. Хорошо знала. Был ведь ещё и папа, и её братья, и Рубен Монтего, и отец Калдикотт, и отец Бельфонтэн.

И Фил Донахью, и Пьер Трудо, и Ральф Нейдер, и Билл Кросби.

И Далай-лама, и Махатма Ганди, и Мартин Лютер Кинг-младший.

Сострадательные, достойные восхищения люди. Да, среди них есть некоторые…

Мэри не имела понятия, как на уровне генетики отличить доброго человека от злого, мечтателя от психопата. Но один несомненный генетический маркер мужского насилия существует — Y-хромосома. Да, не каждый, имеющий Y-хромосому — злой человек; на самом деле, подавляющее большинство не такие. Но каждый злой мужчина по определению имеет Y-хромосому, самую короткую из всех хромосом Homo sapiens, но оказывающую наибольшее влияние на его психологию.

И историю.

И безопасность женщин и детей.

У Корнелиуса Раскина есть Y.

И у Джока Кригера.

Y.

Нет. Нет, это уже слишком. Игра в Бога и правда дурно пахнет.

Но она может сделать это. О, ей и во сне не приснится выпустить подобное на свободу здесь, в этом мире. Она не убийца — уж до такой-то степени Мэри была уверена в своих моральных принципах, потому что человек, которого она ненавидела больше всего в жизни — это Корнелиус Раскин, и когда Понтер предложил его убить, Мэри заставила его пообещать, что он этого не сделает.

И вопреки предположению Адекора Мэри была уверена, что Джок Кригер не собирался выпускать «Wipeout» на этой версии Земли. Его без сомнения предполагалось доставить на другую Землю, в мир неандертальцев — словно змея в Эдемский сад.

Конечно, если всё пройдёт как запланировано, если ей удастся остановить Джока, то никакой вирус к неандертальцам не попадёт.

Но если всё же попадёт — то это, будем надеяться, будет Мэрин «Серфер Джо», либо в той форме, которую она только что сохранила — совершенно безвредной, либо…

Либо…

Либо она могла бы изменить его более радикально и сделать так, чтобы первоначальный замысел всё же выполнялся бы, но только тогда, когда…

Это было просто. Так просто.

Версия вируса, которая принимается за работу только тогда, когда клетка, в которую он попал, не принадлежит неандертальцу и содержит Y-хромосому.

Тогда, и только тогда…

Мэри задумалась. Модифицированный «cерфер Джо».

«Марк II» — как новый Папа, делающий ещё один шаг вперёд.

Она тряхнула головой. Это безумие. Грех.

А если нет? Она бы защитила целый мир от самцов Homo sapiens. В конце концов, если она и те палеоантропологии, что разделяют её точку зрения, правы, то это самцы Homo sapiens, охотники клана, а не собирательницы, не женщины — те, кто истреблял своих дальних родичей с покатым лбом и валиком над бровями, пока ни одного из них не осталось.

И теперь, пользуясь инструментами двадцать первого века и технологиями, позаимствованными у самих барастов, самец Homo sapiens готовится снова сделать то, что его далёкие предки уже однажды сделали.

Мэри смотрела в экран компьютера Джока.

Ведь это так просто. Проще простого. Логическое дерево уже имеется. Ей оставалось лишь изменить проверяемые условия и логические переходы.

Тестирование на присутствие Y-хромосомы организовать легко: достаточно взять из базы данных проекта «Геном человека» ген, который встречается только в этой хромосоме. Мэри поискала на столе Джока ручку и бумагу и от руки набросала логическую схему на жёлтом разлинованном листе:

Мэри просматривала написанное снова и снова, и не видела изъяна. Эта логика не может войти в бесконечный цикл, и она делала не одну, а две проверки, чтобы убедиться, что речь идёт именно о самце Homo sapiens, а не Homo neanderthalensis.

Конечно, всё это чистая теория — Джока наверняка остановят прежде, чем он выпустит вирус. Его модификация — лишь мера предосторожности на случай, если его всё-таки каким-то образом протащат на ту сторону.

Мэри покачала головой и посмотрела на часы. Уже было хорошо за полночь — скоро начнётся новый день.

Она должна пойти домой. Вирус Джока разряжен; он никому ничего не сделает, если только он не воспользовался уже кодонатором для изготовления вирусных молекул — Мэри всем сердцем надеялась, что нет. «Серфер Джо» не причинит никому вреда. Собственно, именно этого она с самого начала и хотела.

Это всё, что следовало сделать.

И всё же…

И всё же.

Никто не пострадает. Она найдёт способ распространить информацию, сделать так, чтобы каждый на этой земле знал: мужчинам-глексенам нельзя посещать мир неандертальцев. Барастовская технология калибруемых лазеров не даст «Серферу Джо» проникнуть через портал обратно в этот мир. Глексенские мужчины — и безвредное большинство, и ужасное вредоносное меньшинство — будут в безопасности, если оставят мир Понтера в покое.

Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

Она сложила руки на коленях и сцепила пальцы; на среднем пальце левой всё ещё виднелся бледный след там, где раньше она носила кольцо.

Мэри Воган думала, и думала, и думала.

И, наконец, расцепила пальцы.

И затем сделала единственную вещь, которую должна была сделать.