Установку Мэри постоянного компаньона должен был произвести неандертальский доктор. Перед операцией Мэри вернулась в здание над Дебральской никелевой шахтой, где ей по прибытии пристегнули временный компаньон, потому что застёжки можно было открыть только здесь. После этого в сопровождении двоих плотных неандертальских принудителей Мэри отвезли в больницу в Центре Салдака.

Хирург, женщина по имени Корбонон, была из поколения 145, примерно одного с Мэри возраста. Корбонон обычно занималась лечением сложных переломов, таких, какие можно получить в результате чрезвычайно неудачной охоты; в знании мускулатуры и нервных тканей с ней не мог сравниться никто.

— Это будет довольно непросто, — предупредила Корбонон. Временный компаньон лежал рядом на маленьком столике, подключённый к внешнему источнику питания; он не был пристёгнут к Мэри, но выполнял для неё перевод через внешний динамик. Корбонон, очевидно, не привыкла к тому, чтобы её речь переводилась; она говорила громко, как будто Мэри могла понимать неандертальскую речь. — Ваша рука не так мускулиста, как рука бараста, из-за чего фиксация компаньона может быть проблематичной. Однако я вижу, что всё, что я слышала о глексенских пропорциях, правда: предплечье и плечо у вас одинаковой длины, и это даёт нам большую площадь для закрепления.

— Я считала, что это рутинная операция, — сказала Мэри.

Бровь Корбонон была светлого, слегка рыжеватого цвета. Она взмыла вверх.

— Рутинная? Нет, если речь идёт о вживлении первого компаньона взрослому человеку. Конечно, когда компаньоны только появились почти тысячу месяцев назад, почти все они вживлялись взрослым людям, однако хирурги, которые это делали, уже давно все умерли. Нет, в наши дни такая операция выполняется очень редко — в основном, когда человек теряет руку вместе с имплантом, установленным в детстве.

— Ах, — сказала Мэри. Она полулежала в чём-то, что отдалённо напоминало зубоврачебное кресло со стременами — по-видимому, многоцелевая операционная платформа. Её левая рука лежала на маленьком столике, который высовывался из бока кресла. Внутренняя часть руки была протёрта чем-то, что явно не было спиртом — это была розовая жидкость с кислым запахом, по-видимому, также служащая для дезинфекции. И всё же Мэри была неприятно удивлена тем, что Корбонон не надела маску.

— Наши хирурги обычно закрывают нос и рот специальной тканью, — пожаловалась Мэри.

— Зачем? — спросила Корбонон.

— Чтобы не заразить пациента, и чтобы пациент не заразил их.

— С таким же успехом я могла бы работать вслепую! — заявила Корбонон.

Мэри уже собралась спросить, что она имеет в виду, но тут до неё дошло: острое обоняние неандертальцев составляло важную часть их восприятия.

— А что вы используете в качестве анестетика? — спросила Мэри. Впервые она порадовалась, что здесь не было Понтера. Зная его чувство юмора, она представляла, как бы он отреагировал. «Анестетик? А что это такое?», а потом, после некоторой паузы, конечно же «Шучу». Она и без того достаточно нервничала.

— Мы используем нервный прерыватель, — ответила Корбонон.

— Правда? — переспросила Мэри; учёный в ней снова вышел на первый план, несмотря на беспокойство по поводу предстоящей операции. — Мы пользуемся химическими агентами.

Хирург кивнула.

— Раньше мы тоже их использовали, — сказала она, — но им нужно время, чтобы подействовать, время, чтобы выветриться, и их действие трудно локализовать. Кроме того, разумеется, у некоторых людей на химические анестетики аллергия.

— Ещё одна технология, которую мой народ несомненно захочет купить, — сказала Мэри. Над ней склонилась вторая женщина — Мэри ничего не знала о барастовской медицинской иерархии, но она, должно быть, была медсестрой или ещё одним доктором, или занимала положение, которому в глексенском мире не было аналога. Так или иначе, она обернула вокруг предплечья Мэри под самым локтем эластичную металлизированую ленту; другую такую же укрепила над самым запястьем. Потом, к удивлению Мэри, она взяла нечто, больше всего напоминающее толстый фломастер, и принялась рисовать сложную комбинацию линий, соединяющих две ленты. Вместо чернил фломастер испускал что-то вроде жидкого металла. Но он не был горяч и быстро высыхал, приобретая матовый блеск. Цвет был другой, но общее впечатление было как от шоколадного сиропа для мороженого, который быстро затвердевает коркой.

— Что вы делаете? — спросила Мэри.

Женщина с маркером не ответила. Однако хирург сказала:

— Она отмечает нервные стволы в вашем предплечье. Линии образуют электрические соединения между двумя дестабилизаторами.

Через несколько минут вторая женщина кивнула, по-видимому, самой себе, и отошла в сторону к небольшой консоли. Она вытянула несколько контрольных штырьков, и Мэри ощутила, как предплечье онемело.

— Вау! — воскликнула она.

— Всё в порядке, — сказала Корбонон. — Приступаем.

И прежде чем Мэри осознала, что происходит, она подошла ближе и сделала на руке Мэри длинный надрез вдоль лучевой кости. Мэри чуть не вырвало, когда наружу хлынула кровь, залив маленький столик, который, как она отметила, имел по краям небольшое возвышение.

Мэри была шокирована — и испугалась того, что у неё случится шок. В её мире доктора предпринимают все меры для того, чтобы не дать больному увидеть, как над его собственным телом производится операция. Но здесь, казалось, об этом никто и не думал. Возможно, необходимости убивать для себя еду, пусть даже лишь время от времени, было достаточно для того, чтобы быстро излечиться от излишней брезгливости. Мэри проглотила подступивший к горлу комок и попыталась успокоиться; на самом деле крови было не так уж и много… ведь правда?

Интересно, как они делают полостные операции? Глексенские доктора работают с пациентом, лицо которого скрыто и обнажено лишь небольшое операционное поле. А как принято у барастов? Ведь главная цель всего этого состоит вовсе не в том, чтобы не заляпать пациента кровью. Как рассказывал Мэри один из её знакомых медиков, это своего рода психологическая помощь хирургу — чтобы помочь ему сосредоточиться на непосредственной проблеме и не думать о том, что вторгаешься со своим скальпелем во вместилище чьей-то души. Но барасты в отсутствие картезианского дуализма и с их безразличием к виду льющейся крови, возможно, в такой помощи не нуждались.

Корбонон поместила в разрез несколько похожих на пружины синих предметов, предназначенных, по-видимому, для той же цели, что и хирургические щипцы — чтобы удерживать рану открытой. Другие маленькие прищепочки и штуковинки были прикреплены к артериям, венам и нервам. Мэри ясно видела внутренности своей руки сквозь разрез, рассёкший подкожный жир и мясо до лоснящейся сероватой поверхности лучевой кости.

Секунду спустя вторая женщина — та, что рисовала на руке Мэри отключающие нервы линии — также подключилась к операции. Доктора у барастов носили жёлтые безрукавки и длинные синие перчатки, закрывавшие руку до локтя и выше; Мэри подумала, что они, должно быть, не хотят, чтобы кровь брызгала на их покрытые волосом руки.

Вторая женщина взяла новый компаньон Мэри и освободила его от стерильной упаковки. Вид лицевой панели был Мэри уже хорошо знаком, но обратной стороны она никогда до сих пор не видела. Она была рельефной, как топографическая модель, с возвышенностями, углублениями и бороздками, в которые, по-видимому, укладывались кровеносные сосуды. Мэри с тревожным интересом следила за тем, как её лучевая артерия — любимый сосуд самоубийц — оказалась перерезана. Её тут же зажали с обеих сторон, но не раньше, чем столбик крови длиной по меньшей мере в фут оказался выплеснут наружу.

Мэри вздрогнула и подумала о том, каким образом Вессан Леннет, создательнице кодонатора, удалось самостоятельно удалить свой компаньон; это, похоже, невероятно трудно.

Корбонон теперь орудовала лазерным скальпелем, похожим на тот, которым Мэри самой пришлось воспользоваться, когда Понтера подстрелили возле здания ООН. Концы лучевой артерии оказались подсоединены к двум отверстиям на задней части корпуса компаньона. Мэри знала, что у компаньона нет собственного источника питания: он получает энергию от идущих в теле носителя процессов. Что же, энергия артериального кровотока — источник энергии не хуже прочих; должно быть, в компаньон была встроена миниатюрная гидроэлектростанция — или в данном случае следует говорить «сангвиноэлектростанция»?

Мэри всё собиралась отвернуться — она всегда торопилась переключиться на другой канал всякий раз, как натыкалась на сериал «Операция» на Учебном канале. Но всё это оказалось ужасно интересно. И она продолжала смотреть, как заканчивают установку компаньона, как прижигают кровеносные сосуда, как края разреза скрепляются микровспышками лазера. Наконец, края компаньона были обмазаны похожим на замазку герметиком, по-видимому, ускоряющим заживление.

Оставшаяся часть операция — установка в уши двух кохлеарных имплантов — была совсем простой, или, возможно, Мэри так показалось из-за того, что она не могла наблюдать за процессом.

Наконец, всё закончилось. Руку Мэри отмыли от крови, с лицевой панели компаньона убрали защитную плёнку, а кохлеарные импланты отрегулировали и откалибровали.

— Готово, — сказала Корбонон, потянув за бусину контрольного штырька на панели компаньона. Всего таких бусин там было шесть, все разных цветов.

— Привет, Мэри, — произнёс синтезированный голос. Он звучал будто бы в самой середине её головы, в точности между ушами. Голос был неандертальского типа — глубокий, резонирующий, вероятно, женский — но звук «и» он произносил безупречно: очевидно, эту проблему уже успели решить.

— Привет, — ответила Мэри. — Э-э… как я тебя должна называть?

— Как пожелаешь.

Мэри задумалась.

— Как насчёт «Кристина»? — Кристиной звали Мэрину младшую сестру.

— Неплохо, — сказал голос у неё в голове. — Конечно, если передумаешь, то можешь переименовать меня когда угодно, и так часто, как захочешь.

— Хорошо, — ответила Мэри. Потом добавила: — Я вижу, ты правильно произносишь все звуки?

— Да. Я также умею пользоваться аббревиатурами.

Мэри сделала восхищённое лицо.

— Надо же! Компаньон Понтера не умел.

— Это не особенно сложно запрограммировать, — ответила Кристина, — когда известна базовая концепция.

Внезапно Мэри ощутила, как кто-то тронул её за плечо. Разговаривая с компаньоном, она совершенно перестала обращать внимание на внешний мир: интересно, наклонила ли она голову так, как обычно делает Понтер; приходит это само собой, или этому надо учиться — как форме вежливости, способу дать окружающим знать, что ты в данный момент занят другим.

— Итак, — сказала Корбонон, улыбаясь Мэри, по-прежнему сидящей в операционном кресле. — Я так понимаю, ваш компаньон заработал?

В первый раз Мэри услышала перевод так, как слышит его Понтер — не через внешнее ухо, а когда слова словно бы распускаются прямо внутри головы. Компаньон оказался прекрасным имитатором; хотя английские слова несли на себе печать какого-то едва уловимого акцента — как будто в исполнении Уильяма Шетнера, но произносились они голосом, очень похожим на голос самой Корбонон.

— Ага, точно, — сказала Мэри — и как только она замолчала, внешний динамик компаньона издал звуки, которые Мэри опознала как перевод её реплики на неандертальский: — Ка пан ка.

— Значит, всё в порядке, — сказала Корбонон, улыбаясь. — Мы закончили.

— Мой компаньон уже ведёт передачу в архив алиби?

— Да, — ответила Корбонон, и Кристина, переведя сказанное ей «Ка», добавила от себя «Передача ведётся».

Мэри встала с кресла, поблагодарила хирурга и её коллегу и удалилась. Выйдя в вестибюль этого медицинского учреждения, она обнаружила там четверых мужчин-неандертальцев, у каждого из которых, по всей видимости, была сломана рука или нога. Один из них был облачён в серебристые одежды эксгибициониста. Мэри, рассудив, что уж он-то не станет обижаться на расспросы, подошла к нему и спросила:

— Что случилось?

— С нами? — уточнил эксгибиционист. — Как обычно: охотничьи ранения.

Мэри вспомнила Эрика Тринкауса и его наблюдение о том, что древние неандертальцы имели следы травм, схожих с теми, что ковбои получают на родео.

— На кого вы охотились? — спросила она.

— На лося, — ответил эксгибиционист.

Мэри была разочарована тем, что это оказался не какой-нибудь зверь поэкзотичнее.

— И он того стоил? — спросила она. — В смысле, переломов?

Эксгибиционист пожал плечами.

— Лосятина того стоила. Не будешь же есть одних только голубей и бизонов.

— В таком случае, — сказала Мэри, — надеюсь, вас быстро залатают.

— О, не сомневайтесь, — с улыбкой ответил эксгибиционист.

Мэри попрощалась и вышла из больницы под предвечернее солнце; возможно, её разговор с эксгибиционистом станет гвоздём программы.

И вдруг она осознала: она только что находилась в одном помещении с четырьмя незнакомыми мужчинами, и вместо того, чтобы терять голову от ужаса, как дома, в своём мире, даже после установления личности её насильника, она не почувствовала ни малейшего беспокойства. Наоборот, она подошла к одному из мужчин и мило с ним побеседовала.

Она изумлённо уставилась на своё левое предплечье, на компаньон — на Кристину. То, что каждое твоё движение записывается, казалось абстрактным знанием до того, как ей установили постоянный компаньон. Но теперь она осознала, насколько он освободил её. Здесь она была в безопасности. О, вокруг неё по-прежнему могло быть много злонамеренных людей, но они даже пытаться не станут как-то ей навредить… потому что это никогда не сойдёт им с рук.

Мэри могла попросить Кристину вызвать ей транспортный куб, который отвёз бы её к Лурт, но стоял такой прекрасный день, что она решила пройтись пешком. И, снова, впервые в этом мире, она обнаружила, что запросто встречается взглядом с другими неандертальцами, словно они были её добрыми соседями, словно она была на своём месте, словно она оказалась дома.