3 ноября
Нарядный отлично сшитый серый костюм шел миссис Саре Крокермен. Густые темные волосы Первой леди были тщательно уложены. Когда она наливала Хиксу кофе, писатель обратил внимание на безукоризненно ухоженные руки. Ногти, покрытие бронзовым лаком, слегка поблескивали, когда на них падал неяркий свет, проникающий через двустворчатые окна, расположенные позади обеденного стола — погода стояла по-зимнему пасмурная. Обставленная тиковой мебелью кофейного цвета гостиная выглядела пустой, но уютной. Внизу, за окнами, простиралось зеленое пространство Национального парка.
Если не считать сотрудника секретной службы, сопровождавшего Хикса — парня с непроницаемым лицом, по фамилии Батлер, — они были одни в квартире на Саммит-стрит.
— Президент продолжает оплачивать эту квартиру по моему настоянию, — объяснила миссис Крокермен, опуская стеклянный кофейник на вязаную салфетку. Она поставила перед Тревором чашку кофе и села напротив. Ее колени, обтянутые нейлоном, упирались в ножку стола.
— Мало кто знает о ее существовании. Муж считает, что мы сможем сохранить секрет еще в течение месяца или двух. Поэтому я все реже думаю о ней как о своем убежище, но, тем не менее, по-прежнему нахожу здесь отдохновение. Надеюсь, вы поймете, как много значит для меня эта маленькая тайна.
Батлер отошел от телефона, переместился к окну и уставился на дверь. Хикс невольно сравнил его с бульдогом, а миссис Сару Крокермен — с пуделем.
— Муж, естественно, говорил мне о своих проблемах, — сказала она. — Не утверждаю, что я понимаю происходящее или … что я согласна со всеми его выводами. Я читала отчеты — большую их часть — и видела материалы, подготовленные вами для него. Знаете, он не прислушивается к вашему мнению.
Хикс молчал, глядя на супругу президента поверх поднесенной ко рту чашки. Кофе казался отменным.
— Мой муж — сложный человек. Он долго не отпускает консультантов после того, как они выполнили задачу или довели до него свои точки зрения. Он пытается создать впечатление беспристрастного, поддерживающего свободный обмен мнениями политика — и собирает под свое крыло тех, кто может поспорить с ним, но редко прислушивается к этим людям. Не хочет он слушать и вас.
— Я понял это, — заметил Хикс. — Меня выселили из Белого Дома. В отель.
— Я в курсе, благодаря секретарю. У вас все еще есть прямая связь с президентом?
Хикс кивнул.
— Выборы — настоящее проклятие для него. Даже несмотря на то, что ему не нужно вести активную кампанию. Эта их «стратегия»… Лучше бы Берил Купер наступала ему на пятки. Муж болезненно реагирует на происходящее, и ему не нравится отсутствие предвыборной борьбы. Он не привык чувствовать себя хозяином положения.
— Мне очень жаль, — сказал Хикс, размышляя о том, к чему клонит собеседница.
— Я хотела предупредить вас. Супруг проводит немало времени с человеком, присутствие которого в Белом Доме, особенно в период избирательной кампании, не по душе многим. Вы слышали что-нибудь об Оливере Орманди?
Хикс отрицательно покачал головой.
— Орманди хорошо известен в американских религиозных кругах. Очень умен, что свойственно подобным людям. Держится в стороне от политики и журналистов. Все другие идиоты, — она почти выплюнула это слово, — предстали перед глазом циклопа, я имею в виду средства массовой информации, в качестве шутов. Но только не Оливер Орманди. Впервые они встретились с президентом на обеде в Университете Роберта Джеймса.
— Это там они попросили разрешения вооружить охрану пистолетами?
— Да.
— Выдумка Орманди?
— Нет. Он оставляет это тем, кто не прочь драть горло. Для политиков, которые находятся в тени, Орманди — свой парень. Он не кривит душой. Еще кофе?
Хикс протянул чашку, и миссис Крокермен наполнила ее.
— Билл встречался с Орманди несколько раз на прошлой неделе. Я спросила Нэнси, ответственного секретаря президента, о чем они говорили. Сначала она не хотела рассказывать, но… Она обеспокоена. Во время второй встречи Нэнси на несколько минут заходила в комнату. По ее словам, они беседовали о конце света. — Гнев так ожесточил черты миссис Крокермен, что ее лицо казалось высеченным из камня. — Они обсуждали планы Господа относительно нашего народа. Нэнси заметила, что Орманди чрезвычайно воодушевлен.
Хикс не отрывал взгляд от стола. Что он мог ответить? Крокермен — президент. Он сам выбирает сподвижников.
— Мне не нравится все это, мистер Хикс. А вам?
— Ничуть, миссис Крокермен.
— Что вы предлагаете?
— Вы сами сказали, что он больше не желает слушать меня.
— Он не слушает ни Карла, ни Дэвида, ни Ирвина… ни меня. Он одержим странными идеями. Читает Библию. Самые жуткие ее главы. Апокалипсис. Муж вел себя по-другому всего несколько недель назад. Он изменился.
— Сочувствую.
— Он созвал кабинет для обсуждения экономических мер. Говорит, что собирается сделать заявление после выборов. Вы не можете воздействовать на него?.. — спросила Сара. — Сначала у меня сложилось впечатление, что он очень доверяет вам. Не исключено, что и теперь… Почему он так полагался на вас?
— Тогда он переживал трудное время, — предположил Хикс. — Мы встретились после его знакомства с Гостем. А еще раньше он прочитал мою книгу. Я никогда не разделял его мнения…
— »Возмездие». Вот какое слово, в основном, звучит в нашей спальне. Он всегда улыбается, когда вспоминает, как Орманди использует это понятие. Возмездие. Банально! Муж никогда не признавал банальностей, никогда не был игрушкой в руках религиозных фанатиков или политиков.
— Случившееся изменило всех нас, — успокоительно сказал Тревор.
— Я не хочу, чтобы мой муж попал в беду. Этот Гость обнажил его слабые места, а ведь за тридцать лет политической карьеры — я находилась рядом с ним все это время — никому не удалось даже подступиться к Биллу. Но Гость нанес ему тяжелый удар, а Орманди принялся бередить рану. Орманди может погубить президента.
— Я понимаю.
Может случиться непоправимое, подумал Хикс.
— Очень прошу, сделайте что-нибудь. Может, попытаться снова поговорить с президентом? Я добьюсь встречи. Муж согласится ради меня, я уверена. — Миссис Крокермен посмотрела на двустворчатое окно, словно оно могло принести спасение. — Последние события сделали нашу семейную жизнь напряженной. Я, конечно, буду возле него накануне выборов, буду улыбаться и приветствовать толпу. Но сейчас мне хочется одного — спрятаться здесь. Мне трудно держать себя в руках, мистер Хикс. Я не могу видеть, как муж губит сам себя.
В кабинете главнокомандующего царила атмосфера уныния.
Ирвин Шварц, бледный лоб которого выделялся на вытянутом розовощеком лице, присел на край стола, поджав под себя ногу, насколько ему позволяло брюшко. Под задравшимся отворотом брюк виднелся черный носок и несколько квадратных дюймов волосатой икры. На столе перед ним, словно семейный портрет, стоял телевизор с маленьким плоским экраном. Звук был выключен. Снова и снова прокручивалась видеозапись взрыва австралийских роботов. Наконец Шварц наклонился к телевизору и выключил его, нажав на кнопку толстым пальцем. Рядом с ним стояли Дэвид Роттерджек и Артур Гордон; Артур засунул руки в карманы, Роттерджек потирал подбородок.
— Мистер Лерман и мистер Маккленнан сейчас у президента, — сказал Шварц. — Больше я ничего не могу сказать. По-моему, я не пользуюсь его доверием.
— И я, — присоединился Роттерджек.
— А Хикс? — спросил Артур.
Шварц пожал плечами.
— Президент неделю назад попросил его перебраться в отель и отказывается от встреч с ним. Только что звонила Сара. Она беседовала с Хиксом сегодня утром и сейчас хлопочет о том, чтобы он был принят Крокерменом. Теперь здесь все очень строго. Кермит и я — мы не раз испытали это на себе.
Кермит Фермен работал ответственным секретарем преидента.
— Это касается Орманди?
— Тот встречается с президентом ежедневно, проводит с ним, по крайней мере, час. Без предварительной записи.
Артур не мог выбросить из головы мысль о Марти. Каждая черточка лица мальчика, застывшего в улыбке, ярко вырисовывалась в памяти. Прямой наследник. Но Артур не мог представить себе лицо жены — только отдельные его черты, — и это волновало его.
— У Карла последний шанс, — сказал Роттерджек.
— Полагаете, он произнесет перед Крокерменом славную речь о сути президентства? — спросил Шварц.
Роттерджек кивнул.
Артур удивленно посмотрел на них.
— Он собирается напомнить Крокермену, что значит быть президентом, — пояснил Шварц. — Мартышкин труд. Наш лидер и так знает об этом все, что только можно знать.
— Послезавтра выборы. Самое время повторить урок, — заметил Роттерджек.
— И вы, и я — мы видим, что победа у него в кармане. Вы не понимаете, что творится в его голове.,
— Ага, вы, наверно, считаете себя его подушкой, или диванным валиком, черт возьми! — выкрикнул Роттерджек, выбросив вперед руку так стремительно, что чуть не задел Артура. Тот отступил на несколько дюймов. — А вам следовало бы держать чокнутых и идиотов подальше от него.
— Мы сделали все возможное, чтобы спасти его от самого себя, — парировал Шварц. — Маккленнан пытался игнорировать его предложения о подготовке страны к сообщению. Я откладывал его встречи с губернаторами, терял план, составленный президентом, менял повестку дня на заседаниях кабинета. Президент только улыбался и терпел нас, — а сам продолжал свое. Наконец мы решили отбросить все попытки и подождать окончания выборов и инаугурации, но пока с Орманди приходится мириться.
— Я бы хотел поговорить с ним, — сказал Артур.
— И мы все тоже. Крокермен никому этого не запрещает… Но Орманди никогда не засиживается здесь, и мы не успеваем перехватить его. Он промелькнет тенью и исчезает.
Роттерджек покачал головой и усмехнулся.
— Можно подумать, Орманди один из них.
— Кто?
— Один из завоевателей.
Шварц нахмурился.
— Понимаете теперь, что произойдет, если президент раскроет тайну? Даже мы начинаем размышлять так же, как доверчивые невежды.
— А вы не предполагаете, что случиться может всякое? — настаивал Роттерджек. — Если они сфабриковали Гостя, то почему бы им не сделать робота с человеческим обликом — таким, чтобы всех нас провести?
— Меня больше пугает сама эта идея, чем возможность того, что догадка окажется верной, — сказал Артур.
— Да, но идея высказана, — твердил Роттерджек, — и надо оценить ее со всех сторон. Кое-кто не прочь придерживаться ее.
— Ваше предположение разъединит нас, — заявил Шварц. — А к этому они, наверно, и стремятся. Господи, о чем я?
— Может, публичное заявление поможет? — заметил Артур. — Ведь мы ничего не достигли, скрывая факты.
— Вопрос в том, как президент собирается преподнести случившееся, — ответил Роттерджек. — Что вы будете делать, если Маккленнану не удастся переубедить Крокермена? — обратился он к Шварцу.
— Скорее всего, после выборов я подам в отставку, — сказал Шварц безжизненным ровным тоном. — Ему, вероятно, придет в голову сформировать новый кабинет на случай войны.
— А вы?
Шварц уставился на небесно-голубой ковер. Артур, следя за ним, подумал о множестве привилегий, предоставляемых этим роскошным цветом, который так трудно не запятнать. Множество приманок, удерживающих людей, подобных Роттерджеку и Шварцу.
— Нет, — наконец высказался Шварц. — Я просто чертовски лоялен. Если он поступит так по отношению ко мне — ко всем нам, — я буду возмущен до глубины души. Но он останется президентом.
— Возможно, некоторые конгрессмены и сенаторы попытаются бороться, — проговорил Роттерджек.
— Понятное дело.
— Настоящие патриоты, знаете ли, не то что вы или я.
На лице Шварца проступила обида и, одновременно, выражение согласия с собеседником. Он то ли кивнул, то ли покачал головой и встал.
— Ладно, Дэвид. Но мы в какой-то степени несем ответственность за Белый Дом. Где альтернатива? Кто займет его место? Вице-президент?
Роттерджек иронично фыркнул.
— Вот-вот, — заметил Шварц. — Артур, если я добьюсь для вас приема, если я вцеплюсь в президента — сможете ли вы вытащить сюда Файнмана, чтобы вы все постарались… Ну, вы понимаете… Сделать то, что не смогли мы?
— Только в том случае, если Крокермен примет Файнмана сразу и если медики не будут против.
— Он так плох? — спросил Роттерджек.
— Он проходит курс лечения. Cложный курс.
— Почему вы не нашли… Впрочем, неважно, — замялся Роттерджек.
— Файнман лучше всех, — ответил Артур на этот полувопрос.
Роттерджек мрачно кивнул.
— Мы попытаемся, — сказал Гордон.
Артур пробирался в Даллесе сквозь толпу, засунув руки в карманы пиджака, висевшего на нем, как на вешалке. Он отлично понимал, что похож на пугало. За последние две недели он похудел на десять фунтов. Гордон не мог себе этого позволить, но беда в том, что он почти перестал ощущать голод.
На табло с расписанием полетов он выяснил, что до приземления самолета Харри осталось полчаса. У него появился выбор: заставить себя съесть бутерброд или позвонить домой.
Артур все еще пытался вспомнить лицо жены. Он мог бы нарисовать ее нос, глаза, губы, лоб, руки, он видел ее шею, мягкий теплый белый живот и грудь цвета утреннего тумана, нити черных густых волос. Он не забыл нежный неповторимый аромат ее кожи, напоминающий запах хлеба. Но он утратил воспоминание о лице.
Поэтому его не покидало ощущение одиночества. Поэтому его так мучала разлука. Артуру уже стало казаться, что он провел в конторах и на заседаниях многие годы. Нереальными представлялись ему кабинеты, нереальной — группа людей, толкующих о судьбах Земли. И конечно, малореальным он находил окружение президента.
Настоящая жизнь осталась в прошлом — у реки, в спальне и кухне их дома, но, прежде всего, под кронами деревьев, шелестящими в порывах ветра, и в мелодичном журчании воды. Там, в этом месте, он всегда ощущал связь с семьей, мог чувствовать себя в уединении, но не в одиночестве, вне поля зрения жены и сына, но вблизи от них. Если смерть неизбежна, не случится ли так, что Артур не сможет разделить с семьей последние часы и окажется вдалеке от нее, выполняя особые поручения?..
Аэропорт, как всегда, был переполнен. Большая группа японцев, старавшихся держаться вместе, миновала Артура. Он испытывал к японцам особенную любовь — большую, чем к индоевропейцам. Японцы отличались неистребимым стремлением к добрым взаимоотношениям. Он обошел группу и чуть не столкнулся с немецкой семьей — женой, мужем и двумя дочерьми, изучающими посадочные талоны.
И лицо Харри он тоже не мог вспомнить.
Открытая телефонная кабинка, местами покрытая вздувшимся пластиком, отвлекла его от размышлений. Аппарат принял кредитную карточку и поблагодарил немолодым приветливым женским голосом, говорящим менторским, но не слишком суровым тоном. Искусственный голос.
В трубке раздалось шесть гудков, пока Артур не припомнил, что Франсин предупреждала его накануне о том, что поведет Марти к дантисту.
Артур повесил трубку и пересек зал, направляясь в буфет. Он заказал бутерброд с копченой индейкой и колу. Двадцать пять минут. Усевшись на высокий табурет за небольшим столиком, он запихнул в себя всю порцию.
Хлеб. Майонез. Вкус дичи под запекшейся коркой. Сытно, но не то, что надо. Он скривился и отправил в рот последний кусочек хлеба.
На миг — не дольше — он ощутил слабый приступ отчаяния, и его воля дрогнула. Просто сдаться, отказаться от действия, раскрыть объятия мраку, забыть о долге перед страной, женой и сыном, перед собой, закончить партию — что еще оставалось делать в этой игре? Убрать свои фигуры с шахматной доски или наблюдать за тем, как противник сметает их? Потом можно будет начать новую битву. А пока надо отдохнуть. Но — странное дело — отчаяние отступило, а мужество и сила вернулись, как только он понял, что если и впрямь у него не останется ни пешки, то уже ничто не помешает отдыху; тогда-то и наступит конец. Забавно устроен мозг.
В четверть второго он уже стоял бок о бок с другими встречающими. Двустворчатая раскрытая дверь выплеснула в зал группу бизнесменов в элегантных костюмах строгих тонов, отливавших необычным голубым оттенком, который был в моде и который напоминал Франсин павлиний глаз; троих детей, державших друг друга за руки, за ними женщину в черной юбке, закрывавшей колени, и белоснежной блузке, а потом Харри с кожаным чемоданом в руке. Друг выглядел похудевшим, постаревшим и усталым.
— Хорошо, — сказал Харри после того, как они обнялись. — В твоем распоряжении сорок восемь часов, а потом доктор будет ждать, чтобы всадить в меня еще множество иголок. Боже! Ты выглядишь не лучше меня.
Выезжая из гаража в небольшом правительственном автомобиле, Артур успел изложить Файнману обстоятельства предстоящей встречи с президентом.
— Шварц урвал полчаса из расписания Крокермена. Оно составлено чрезвычайно плотно. Президент, как предполагается, будет сегодня вечером в Нью-Хэмпшире — последний виток предвыборной кампании. Тридцать минут Хикс и я проведем с ним в Овальном кабинете, и никто нам не помешает. Мы должны сделать все возможное, чтобы убедить его в том, что он ошибается.
— А если все безуспешно? — спросил Харри. Его глаза уже не были карими, как прежде, скорее — почти бесцветными.
Артур пожал плечами.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не так плохо, как можно предположить, глядя на меня.
— Я рад, — сказал Артур, стараясь проглотить подступивший к горлу ком. Он чуть улыбнулся Харри. — Сколько ты весишь?
Машина выехала на шоссе. Сквозь тучи пробивались солнечные лучи. Начинался снегопад.
— Я снова в полной боевой готовности и вешу столько, сколько в Университете в день выпуска.
— Каковы медицинские прогнозы?
Харри скрестил руки на груди.
— Врачи не потеряли надежду.
Артур оглядел друга со всех сторон.
— На тебе парик?
— Правильно, — подтвердил Файнман. — Ну, хватит обсуждать всякую дрянь. Расскажи об Орманди.
Широкие двери Овального кабинета распахнулись. На пороге стояли трое. Шварц кивнул им. Артур узнал председателей комиссий по ценным бумагам и биржевой деятельности, а также министра финансов.
— Срочное совещание, — пробормотал Шварц, когда те вышли.
Хикс вопросительно взглянул на него.
— Они решают проблемы применения части I Банковского законодательства на случай чрезвычайного положения и части 19 а акта о госбезопасности и биржевой деятельности.
— А точнее?
— Временное закрытие банков и бирж, — пояснил Шварц. — Если президент сделает заявление о пришельцах.
К дверям подошла секретарша президента Нэнси Конгдон и улыбнулась ожидающим в приемной.
— Еще пару минут, Ирвин, — сказала она, тихо закрывая за собой дверные створки.
— Не хотите сесть? — спросил Шварц Файнмана.
Тот спокойно покачал головой, успев привыкнуть к заботливому вниманию. Он принимает это не просто с достоинством — с апломбом, подумал Шварц.
Нэнси открыла дверь и пригласила всех войти.
Миссис Хемптон изменила убранство президентского кабинета, завесив три окна позади витиевато инкрустированного большого стола белыми шторами и украсив одну из стен новым овальным ковром. Комната показалась вошедшим светлой, наполненной свежей зеленью и атмосферой весны, вопреки серым зимним облакам, видневшимся снаружи. За окном Артур заметил розовый сад, кое-где покрытый снегом. В последний раз он был в Овальном кабинете полтора года назад.
Крокермен сидел за викторианским столом, просматривая бумаги в коричневых папках. Некоторые из папок, помеченные аббревиатурой ДИРНСА — Директор, Управление Национальной Безопасности, — Артур узнал. Другие, видимо, поступили от министра финансов и из комиссии по ценным бумагам и биржевой деятельности.
Он не похож на человека, зажатого в угол. Он работает и знает, что делает. Он остался президентом.
— Привет, Ирвин, Артур. — Крокермен встал и протянул им руку через стол. — Тревор, Харри. — Он показал на четыре стула с кожаными сиденьями и плетеными спинками, расставленные перед столом. Обращаясь к Хиксу, он добавил. — Сара предупреждала о вашем визите.
— Я думаю, мы все в одной упряжке, господин президент, — сказал Шварц.
— Вы чувствуете себя в состоянии присоединиться к нам, Харри? — заботливо спросил Крокермен.
— Да, господин президент, — вежливо ответил Файнман. — Я превращусь в подопытного кролика только послезавтра.
— Вы нужны нам здесь, Харри, — искренне сказал президент. — Мы не можем потерять вас.
— Я слышал другое, господин президент, — начал Файнман. Крокермен не скрыл изумления. — Вы не слушаете никого из тех, кому я доверяю, так что я для вас бесполезен.
— Господа, — сказал Крокермен, подняв брови, — настало время говорить откровенно. И прошу простить меня за то, что вы не всегда имели возможность добиться встречи со мной. Я был очень занят.
Шварц, сидя на стуле, наклонился вперед и сжал руки. Начав говорить, он медленно перевел взгляд со своих ботинок на лицо Крокермена.
— Господин президент! Мы здесь не за тем, чтобы жонглировать словами. Я сказал Харри, и Тревору, и Артуру, что необходимо убедить вас вернуться к разуму и рационализму. У них есть что сказать.
Крокермен кивнул и уперся руками о край стола, словно готовясь в любую минуту оттолкнуться от него. Выражение его лица оставалось приветливым и спокойным.
— Господин президент, Первая леди действительно беседовала со мной, — начал Хикс.
— Со мной она не разговаривает, знаете ли, — ровным голосом произнес президент. — Или, по крайней мере, не часто. Она не разделяет наших убеждений.
— Да, — сказал Хикс. — Или, пожалуй, нет… Господин президент, мои коллеги… — Он бросил молящий взгляд на артура.
— Мы полагаем, вы по-прежнему собираетесь огласить сведения о находке в Долине Смерти и о Госте? — спросил Артур.
— Вся эта история так или иначе скоро станет широко известна, — вздохнул Крокермен. — Мы должны хранить тайну в период выборов и инаугурации, но потом… — Он несколько раз постучал пальцами по краю стола.
— Мы не совсем уверены в правильности вашей тактики, сэр, — сказал Артур. — Идея капитуляции несвойственная нашей нации.
Крокермен задумчиво поморгал.
— Капитуляция. Смирение. Малоприятные слова, не так ли? Но есть ли у нас альтернатива перед лицом сверхъестественного?
— Мы не знаем, идет ли речь о чем-то сверхъестественном, сэр, — вмешался Харри.
— Нам потребуются тысячи, может, миллионы лет, чтобы бросить вызов их техническим возможностям — если мы и вправду можем назвать их техническими. Подумайте о силе, способной разрушить спутник и направить его обломки к другим планетам?
— Мы не уверены, что эти события связаны между собой, — заметил Артур. — Но думаю, мы смогли бы достичь такого уровня развития через двести лет.
— Какая разница — два века или два тысячелетия? Так или иначе, они могут уничтожить нас.
— Мы не знаем этого, — возразил Шварц.
— Мы даже не знаем, кого имеем в виду, говоря «они», — поддержал его Хикс.
— Ангелы, пришельцы, враждебные силы. Так ли уж важно название?
— Господин президент, — сказал Тревор, — мы не имеем дело с гневом Божьим, поверьте.
— Мы имеем дело с чем-то равным ему по мощи. И не стоит искать первоисточник, — парировал Крокермен. — Неужели вы считаете вероятным, что Земля может попасть в такой переплет без согласия на то Господа? Мы — Его дети. Он выбирает средство возмездия не наугад — особенно когда происходят столь грандиозные события.
Хикс отметил ударение, которое президент делал на словах «Его» и «Он». Влияние Орманди?
— У нас нет доказательств, что Земле грозит гибель, — заявил Харри. — Что нам надо… так это — чтобы ружье выстрелило, — то есть доказательство их могущества, о котором они нас известили. Но… пока ни одного выстрела.
— Они заявили о своих намерениях достаточно прямо, — сказал Крокермен. — Факт самоуничтожения австралийских роботов свидетельствует о ложности их заявлений. Стоило обману раскрыться — и роботы исчезли. Все, что они говорили — обычный обман. Мне думается, я знал это, предвидел еще до сообщения из Австралии. И то же самое происходило с Орманди.
— Никто из нас не доверяет Орманди, — взорвался Шварц.
Крокермен был заметно раздражен словами Ирвина, но не вспылил.
— Орманди и не ждет дифирамбов от ученых. Он — и я тоже, — мы считаем, что события вышли из-под контроля некоторых наших знахарей. Я не хочу выразить неуважение к вашей работе и исследованиям. Он и я — мы поняли, что задача трудна и мы единственные, кто справится с ней.
— И в чем же заключается эта задача, господин президент? — поинтересовался Артур.
— Решить ее непросто, уверяю вас. Наш народ не способен примириться с поражением без борьбы. Я отлично осознаю это. Но мы не можем бороться с неизбежным. И мы не можем покориться судьбе, не зная ее предначертания. Мы должны встретить час расплаты мужественно. Вот какая работенка ждет меня — помочь моему народу достойно встретить свой конец.
Крокермен побледнел, его руки, все еще цеплявшиеся за край стола, тряслись. Он, казалось, еле сдерживал слезы.
В течение нескольких долгих секунд никто не произнес ни слова. Артур чувствовал, как ужас сковывает его душу.
Микрокосм ощущений целого народа. Всего мира. Уж лучше вообще ничего не знать!
— Но есть разные пути, господин президент. Мы можем предпринять контрмеры в Австралии и в Долине Смерти, — сказал Харри.
— Вражеские объекты изолированы, — поддержал Файнмана Шварц. — Серьезные политические последствия… в общем, исключены. Даже в случае неудачи.
— Мы не можем сидеть сложа руки, — настаивал Артур.
— В этих руках нет эффективных средств борьбы, вот в чем истина, — отрезал Крокермен. — Я думаю, было бы жестоко обнадеживать людей без повода.
— Более жестоко — лишить их всякой надежды, господин президент, — заметил Шварц. — Вы собираетесь закрыть банки и биржи?
— Мы серьезно обсуждаем такую возможность.
— Но зачем? Чтобы сберечь экономику? В ожидании конца света?
— Чтобы сохранить спокойствие в стране, не дать народу потерять достоинство. Чтобы удержать людей на работе и дома.
Лицо Хикса вспыхнуло.
— Это безумие, господин президент, — сказал он. — Я не гражданин Соединенных Штатов, но я не могу представить себе, как человек в вашем кабинете… с вашей властью и вашей ответственностью… — Он беспомощно махнул рукой и встал. — Заверяю вас, что реакция Британии не будет столь смиренной.
Набросились на него все разом, подумал Артур. Но я не могу вспомнить ее лицо.
Крокермен открыл папку с пометкой «ДИРНСА». Затем вытащил оттуда пачку фотографий и положил ее на стол.
— Не думаю, что вы видели последние материалы, — сказал он. — Люди из Управления национальной безопасности хорошо поработали. Отдел разведки проанализировал фотографии почти всех районов Земли. Они сравнили снимки, сделанные спутником за последние восемнадцать месяцев. Полагаю, эта работа велась по вашей инициативе, Артур.
— Да, сэр.
— Они обнаружили аномалию в Монгольской Народной Республике. Нечто, отсутствовавшее там год назад и похожее на огромную гору.
Он спокойно придвинул фотографии к Шварцу. Тот просмотрел их и передал Артуру. Гордон сравнил три снимка, три увеличенных компьютером красивые картинки, абстрактно раскрашенные в серо-голубой, коричневый, красный и матово-белый цвета. На одной фотографии выделялось черное пятно в форме боба, обведенное белой линией. На других снимках, сделанных раньше, пятно отсутствовало.
— Итак, их уже три, — сказал Крокермен. — И все в отдаленных районах.
— Общались ли пришельцы с монголами? Или с русскими? — спросил Артур.
Монгольская Народная Республика, несмотря на формальную независимость, находилась под контролем Москвы.
— Никто пока не знает, — ответил президент. — Не допустить ли нам, что объектов на самом деле не три, как известно, а больше?
— Каковы ваши идеи относительно… планов пришельцев? — поинтересовался Харри. — Ваши и мистера Орманди?
— У нас нет ни малейшего представления об этом. Нельзя постичь суть сверхъестественного, не так ли?
— Мне бы хотелось попробовать? — сказал Харри. — Вы думаете распустить нашу группу?
— Нет. Я бы хотел, чтобы вы продолжали исследования, продолжали сомневаться. Я способен признать, что мы ошибаемся. Ни мистер Орманди, ни я — не фанатики. Мы должны провести переговоры с русскими, с австралийцами и объединить усилия.
— Мы просим вас отложить выступление, господин президент, — промолвил Шварц, — до тех пор, пока мы не удостоверимся в правильности наших выводов.
— У вас в запасе почти два месяца. Я и сам не знаю, когда произнесу речь, Ирвин. Но если я определю день — ничто не заставит меня перенести дату. Я должен следовать своим убеждениям. В конечном счете, к этому меня вынуждает мой пост.
Когда полчаса, отведенные для встречи, истекли, четверо мужчин вышли в холл, держа в руках отчеты Управления национальной безопасности.
— Не много же пользы от моего приезда, — заметил Харри.
— Мне очень жаль, господа, — сказал Шварц.
— Он произведет впечатление своим выступлением, — проворчал Хикс. — Он чуть не убедил меня.
— И знаете, что хуже всего? — спросил Артур, когда они выходили через заднюю дверь в сопровождении Шварца, провожавшего их к машинам. — То, что он отнюдь не безумен.
— Мы тоже пока еще в своем уме, — парировал Шварц.
Спустя час после визита в Белый Дом Хикс, Артур и Харри завтракали в «Юго» — излюбленном месте почитателей бифштекса и грудинки. Они сидели, погрузившись в молчание. Хикс не доел свою порцию, Артур и Харри едва притронулись к еде. Харри заказал салат — недоразумение из увядшей зелени и скверного сыра.
— Мы сделали все, что могли, — сказал Артур.
Харри пожал плечами.
— И что теперь? — спросил Хикс. — Обратиться к другим ученым?
— Наша группа еще не прекратила существование, — напомнил Файнман.
— Начальству до вас и дела нет, — сухо прокомментировал англичанин.
— Вы всегда смотрели на нас со стороны, не правда ли? — спросил Харри. — А теперь побывали в нашей шкуре. По крайней мере, есть ниша, которую мы заполнили.
— Роль в грандиозной комедии, — уточнил Тревор.
Артур тронул за руку Харри, уже готового огрызнуться:
— Хикс прав.
Файнман неохотно кивнул.
— Итак, начинается второй этап, — сказал Артур. — Я бы хотел, чтобы мы вместе сделали еще одну, более серьезную попытку.
Он посмотрел на Хикса.
— Вне стен Белого Дома?
— Да.
— У вас есть план?
— Если у кого-то и есть определенные планы, так это у меня. Я отправляюсь в Лос-Анджелес, — отрезал Харри.
— Харри остается нашим консультантом, — сообщил Артур. — Президент может в любой момент переменить мнение. Если метод неожиданного приближения сработает… — Он провел пальцами по столу. Отделанная под гранит поверхность издала нечто вроде визга. — Нам придется действовать, исходя из обстоятельств.
— Президент непременно победит на выборах, как вы понимаете, — напомнил Хикс.
— Но существуют способы отстранения президента от власти. Я думаю, когда он обратится к нации.
Харри вздохнул.
— Ты знаешь, сколько времени уйдет на импичмент?
— Когда он обратиться к нации, — продолжал Артур, — мы все станем главными фигурами в средствах массовой информации. Тревор, ваша книга должна стать бестселлером… А мы будет участвовать в беседах, програмах новостей, и не только у нас в стране. Мы должны направить усилия…
— Против президента? Он очень популярен, — заметил Хикс.
— Шварц попал в точку, — твердо сказал Артур и взял счет с пластмассового подноса. — Американцы не склонны сдаваться без борьбы.
Хикс с удовлетворением посмотрел на свою одежду, аккуратно уложенную в чемодан. Хорошо упаковывать вещи, сохраняя достоинство и размеренность — и это тогда, когда другие способны, не глядя, побросать смятое белье в сумки…
Материалы о самоуничтожении австралийских роботов и тайне Долины Смерти совсем исчезли со страниц газет и экрана телевизора. Завтрашние выборы приковали к себе всеобщее внимание. Мир, казалось, затаил дыхание, не вполне осознавая, что происходит, но исполнившись предчувствий и ожиданий.
Телефон зазвонил так громко, что Хикс подпрыгнул на стуле. Он рывком поднял трубку и, не в силах совладать с нервами, запутал провод. Наконец писатель справился с непослушной трубкой.
— Алло.
— Мистер Оливер Орманди желает говорить с Тревором Хиксом, — произнес приятный, хорошо поставленный женский голос.
— Хикс слушает.
— Подождите минуту, пожалуйста.
— Мне очень приятно беседовать с вами, — начал Орманди. — Я восхищен вашими книгами.
— Спасибо, — ответил Хикс, слишком удивленный, чтобы сказать больше.
— Полагаю, вы знаете, с кем разговариваете, и людей, которых я представляю. Я обсуждал некоторые проблемы с президентом как друг, консультант… иногда — как религиозный наставник. Думаю, нам надо как можно скорее встретиться и переговорить. Не могли бы вы уделить мне немного времени? Я пошлю машину, которая привезет вас обратно.
— Конечно, — согласился Хикс. — Сегодня?
— Почему бы нет. Машина придет за вами в час.
Ровно в час к отелю подкатил белый крейслеровский лимузин с откидным верхом, и перед Хиксом автоматически распахнулись дверцы. Хикс уселся, дверь с тихим свистом закрылась и водитель, бледный темноволосый парень в старомодном темно-синем костюме, приветливо улыбнулся из-за стеклянной перегородки.
Снег, собранный снегоочистителями, лежал белыми и грязно-коричневыми сугробами вдоль тротуаров. Давно не выдавалось такой холодной и дождливой осени. Непривычно свежий и чистый воздух врывался в чуть приоткрытое по просьбе Тревора окно.
Машина повезла Хикса по хитроумным кругам и петлям, образуемым улицами столицы, прочь из центра, а потом — по автострадам, обсаженным молодыми голыми кленами — за город. Через час «крейслер» остановился возле современного мотеля. Водитель провел Хикса на второй этаж и постучал в дверь комнаты, расположенной в конце коридора. Дверь распахнулась.
На пороге стоял Орманди — одетый в черные брюки и серую рубашку, начинающий лысеть человек лет сорока пяти с добродушным, почти детским выражением лица, но встревоженным взглядом. Он небрежно поприветствовал Хикса. Водитель закрыл за собой дверь, и писатель остался наедине с Орманди в маленькой полупустой комнате.
Орманди показал на кресло у круглого столика около окна. Хикс уселся, внимательно наблюдая за хозяином. Судя по всему, Орманди не хотел сразу приступать к делу, но поскольку ему никак не удавалось завязать беседу, он оборвал себя на полуслове и сказал:
— Мистер Хикс, я нахожусь в замешательстве последние несколько недель. Вы знаете, что происходит? Можете ли вы объяснить мне что-нибудь?
— Наверняка, президент…
— Я бы хотел услышать ваши разъяснения, изложенные простым языком. Президент окружен специалистами, если вы понимаете, о чем я.
Хикс поджал губы и наклонил голову, пытаясь найти ответ.
— Догадываюсь, вы имеете в виду космический корабль.
— Да, да! Вторжение, — подхватил Орманди.
— Если мы имеем дело с вторжением.
Теперь Хикс стал предельно осторожен, решив держать свои выводы при себе.
— А с чем?
Широко раскрытые глаза Орманди напомнили глаза ребенка, готового выслушать урок.
— Говоря откровенно, мне думается, что мы встали на пути автоматов или роботов, намеревающихся разрушить нашу планету.
— Неужели простые машины способны на такое?
— Не знаю. Скорее всего, да — но не такие машины, какие делает человек.
— Вы говорите о небесных силах?
— Да, — сказал Хикс, вставая. — Я уже беседовал об этом с президентом. Я не вижу смысла в вашем приглашении, если вы посоветовали Крокермену действовать вопреки…
— Пожалуйста, садитесь. Наберитесь терпения. Я не такой уж монстр, каким вы все меня считаете. Сомнения одолели меня две ночи назад, и с тех пор я в тупике. Я разговаривал с президентом и высказал ему свою точку зрения… но сам я не уверен.
Хикс сел.
— Тогда, думаю, у вас есть несколько вопросов ко мне.
— Да. Что потребуется для разрушения Земли? Станет ли это более трудным делом, чем разрушение, например, того спутника, Европы?
— Да. Уничтожение Земли потребует гораздо больше энергии.
— Это будет выглядеть как катаклизм? Мгновенное истребление? Или сначала начнется в одном месте, потом в другом — и так по всей Земле, как война?
— Ума не приложу.
— Не случится ли так, что первый удар будет нанесен по Святой Земле?
— У нас нет сведений, что корабли инопланетян приземлились в Святой Земле, — сухо заметил Хикс.
Орманди кивнул и вновь нахмурился.
— Можно ли утверждать с научной точки зрения, что пришельцы являются ангелами?
— Нет, — ответил Хикс, посмеиваясь над абсурдностью предположения.
НО Орманди упрямо продолжал в прежнем русле:
— Могут ли они действовать от имени высших сил?
— Если они действительно роботы, то, я думаю, они действуют от имени биологических существ, обитающих где-то в космосе. Но мы не можем утверждать это. Цивилизации, основанные на механическом…
— А что если в этой истории участвуют формы, не имеющие отношения к биологии — сотворенные из света, бессмертные существа?
Хикс пожал плечами.
— Пустое теоретизирование, — бросил он.
На детском лице Орманди появилось выражение сильного возбуждения.
— В этом суть моих сомнений, мистер Хикс. Мне не все ясно. Безусловно, перед нами не ангелы со сверкающими мечами — ничего общего с тем, что предсказано апокалиптической литературой.
— Религиозной литературой, — поправил Хикс.
— Я не слишком увлекаюсь научной фантастикой, — с намеком парировал Орманди.
— Жаль.
Орманди самодовольно ухмыльнулся.
— Мне не хотелось бы скрестить шпаги с вами или с кем-либо еще. Просто я не уверен, что смогу изложить свои идеи понятно для всех… Если я скажу, что мы имеем дело с волей Господа… Но как я могу утверждать это?
— Почему бы вам прямо не объявить, что случившееся не обошлось без вмешательства высших сил, — предложил Хикс.
Упрямец. Упрямец!
— Народ по-прежнему мыслит категориями ангелов и демонов, мистер Хикс. Люди неравнодушны к свету и блеску, тронам, могуществу и власти. Они живут этим. Они — как дети. И никто не может отрицать, что в религии заключена красота и воля. Но эти… последние события… Вокруг них намешано столько холодного расчета, политических дрязг, обмана, и я не хотел бы приписывать это Господу. Если же здесь поработал Сатана или дьявольские силы, тогда… Президент, с моей помощью, совершит грандиозную ошибку.
— Но вы можете заставить его переменить мнение? — спросил Хикс, не сумев скрыть своей заинтересованности.
— Сомневаюсь. Вспомните, это он позвал меня, не наоборот. Вот почему я нахожусь, как уже сказал, в тупике.
— А вы говорили ему о своих сомнениях?
— Нет. Мы не виделись с тех пор, как я… потерял уверенность…
— Вы настаиваете на теологической интерпретации случившегося?
— В душе я должен верить, что нами распоряжается Господь. Этому меня учили родители и учителя.
— Итак, вы хотите сказать, что сейчас, когда наступает решающий момент и дело идет к концу, вы уже не являетесь приверженцев Апокалипсиса?
Орманди промолчал, но лицо его стало совсем хмурым. Он только умоляюще протянул вперед руки, раздираемый сомнениями.
— Можете ли вы снова поговорить с президентом и, по крайней мере, попытаться переубедить его? — спросил Хикс.
— Я хотел бы оказаться подальше от всей этой истории, — сказал Орманди. Он откинул голову назад и принялся обеими руками массировать шею. — Но я попробую.
