1.
ТОЧКА ОТСЧЕТА: СЕГОДНЯ.
ВРЕМЯ «ИКС»: ПЛЮС СЕМЬ ЛЕТ
В это ясное осеннее утро Кармайкл, возможно, был единственным человеком к западу от Скалистых гор, который не знал, что творится в мире. А между тем происходящее можно было в определенной степени назвать концом света. Однако Кармайкл — вообще-то при рождении ему дали имя Мирон, хотя все называли его Майком — провел неделю в прекрасной черной пустыне к северо-западу от Нью-Мексико, наслаждаясь уединением, и освобождал душу от накопившегося в ней шлака, а потому на некоторое время выпал из действительности.
Задолго до рассвета он сел в свою маленькую «Цессну», взлетел с раздолбанного полевого аэродрома и устремился на запад, домой. Обратный путь оказался на редкость тяжелым. Практически с самого момента взлета яростный, почти штормовой ветер, дующий из самого сердца континента, швырял легкий самолет из стороны в сторону, словно задавшись целью развалить его на части.
Скверно. Восточный ветер такой силы может обернуться множеством неприятностей для всего побережья, в особенности в это время года. Стоял поздний октябрь, самый пик сезона пожаров в Южной Калифорнии. Последний раз дождь здесь выпал пятого апреля, и сейчас весь регион представлял собой одну пороховую бочку. Достаточно крошечной искры, чтобы стремительный суховей из пустыни раздул ее в яростный, опустошительный костер. Такое случалось почти каждый год. Вот почему Кармайкл ничуть не удивился, когда на подлете к Сан-Бернардино увидел далеко впереди на горизонте расплывчатую линию коричневого дыма.
Ближе к Лос-Анджелесу эта линия стала заметно темнее и гуще. Проносясь над гребнем Сан-Габриель, он успел заметить, что на севере и юге коричневых пятен меньше, зато с запада на восток дымная линия тянется почти до самого океана. Очагов пожара, похоже, несколько. Плохо дело. В это время года Лос-Анджелес всегда оказывался на грани риска. При таком сильном ветре весь этот безумный город легко мог превратиться в один огромный костер.
У диспетчера, который в аэропорту Бурбанк сажал Кармайкла, был хриплый, сорванный голос. Неужели что-то действительно не так? Впрочем, у этих парней голоса всегда хриплые и сорванные. Эта мысль немного успокоила Кармайкла.
Выйдя из самолета, он сразу же почувствовал запах гари: хорошо знакомая едкая вонь, неизменный спутник скверного месяца октября. Но уже в следующее мгновение защипало глаза — задымление было такой плотности, что хоть пальцем рисуй. Похоже, на этот раз и впрямь дело дрянь.
Мимо него рысцой пробежал высокий тощий юноша в комбинезоне механика.
— Эй, парень! — окликнул его Кармайкл.— Где горит?
Парень остановился, удивленно открыл рот и бросил на Майка странный взгляд, точно тот только что вернулся со спутника, где провел полгода.
— Вы что, не знаете?
— Знал бы, так не спрашивал.
— Черт, да везде. По всему проклятому Эл-Эй.
— Везде?
Механик кивнул. Вид у него был полубезумный. И снова эта удивленно отвисшая челюсть и блуждающий, словно у наркомана, взгляд.
— Ого, вы что, и впрямь ничего не слышали о…
— Не слышал,— Кармайклу вдруг захотелось хорошенько встряхнуть парня. Вечно он нарывается на таких придурков, черт бы их побрал. Он сделал нетерпеливый жест в сторону затянутого дымом неба.— Что, в самом деле так скверно?
— Ох, скверно, очень, очень скверно. Хуже еще не бывало, это уж точно. Все горит, я же говорю. На тушение пожаров брошены даже все самолеты гражданской авиации. Вам лучше сразу связаться с начальством.
— Именно это я и собираюсь сделать,— бросил Кармайкл уже на ходу.
Он побежал к зданию аэропорта. Крепко сбитый, не слишком высокий, но широкий в плечах и груди, Кармайкл привлекал к себе внимание. К тому же его ярко-голубые глаза — фамильная достопримечательность всех Кармайклов,— казалось, испускали лучи, точно прожекторы. Если он бежал, вот как сейчас, люди всегда расступались перед ним.
Горьковатый запах дыма ощущался даже внутри терминала. Сейчас это место больше всего напоминало сумасшедший дом; пассажиры в панике бегали туда и обратно, перекрикивались друг с другом, размахивали сумками. Каким-то образом Кармайклу удалось протолкаться между ними к кабине связи, еще старого образца, которой мог пользоваться человек без всяких этих новомодных имплантатов-биочипов. По аварийной линии он связался с районным начальником пожарной службы.
— Тащи сюда свою задницу, Майк, да побыстрее,— приказал тот, как только понял, с кем говорит.
— Куда вы хотите меня послать?
— Самый тяжелый участок к северо-западу от Чатсворта. Самолеты в аэропорту Ван-Нуйс загружены и готовы к взлету.
— Мне нужно кое-куда зайти и позвонить жене. Буду в Ван-Нуйсе через пятнадцать минут.
Все тело у него ныло от усталости. Уже девять утра, а он вылетел в половине четвертого и всю дорогу сражался с этим проклятым восточным ветром, который угрожал сейчас испепелить Эл-Эй. Майку недавно стукнуло пятьдесят шесть, не мальчик как-никак, и с каждым годом полеты давались ему все тяжелее. Все, что ему в данный момент было необходимо,— это дом, телик, Синди и постель. Но отказаться от участия в тушении пожаров Кармайкл не считал возможным. Тем более сейчас, когда городу явно угрожал огненный ад.
А ведь были времена, когда он почти хотел, чтобы это произошло, чтобы вспыхнул огромный очистительный костер и стер это проклятое место с лица земли.
Нет, конечно, на самом деле Кармайкл вовсе не хотел, чтобы случилась катастрофа; просто он ненавидел этот огромный, затянутый смогом, кричаще безвкусный Вавилон, его бесконечную путаницу скоростных автострад, аляповатые дома, загрязненный воздух, удушающе густую, словно лакированную, листву повсюду, наркотики, пьянство, разводы, лень, ненадежность, уличный шум, преступный беспредел, стряпчих по темным делам и их отвратительных клиентов, бандитов и воришек, порномагазинчики, бордели и притоны, кафе с игровыми автоматами, странных людей, говорящих на своем странном сверхсовременном жаргоне, носящих странную одежду, разъезжающих на странных автомобилях, стригущих волосы на странный манер и протыкающих носы костяными кольцами, словно какие-нибудь дикари, кем они, собственно говоря, и являлись. Все здесь сплошная дешевка и показуха, думал Кармайкл. Даже огромные особняки и роскошные рестораны грешили тем же: внутри них царила такая же пустота, как в заброшенных съемочных павильонах.
Временами он чувствовал, что мелкая, безвкусная показуха, проявляющаяся почти во всем, раздражает его даже сильнее, чем прячущееся по темным углам зло. Если не смотреть по сторонам, это зло по большей части можно вообще не заметить; но показуха обволакивает вас независимо от того, насколько цепко вы держитесь за собственные ценности, и нет способа противостоять ей: она просачивается в душу так незаметно, что вы даже не отдаете себе в этом отчета. Он очень надеялся, что его относительно недолгое пребывание в Лос-Анджелесе не повлияло на него таким образом.
Кармайклы жили в Южной Калифорнии еще со времен генерала Фримонта, но в самом Лос-Анджелесе — никто и никогда. Майк оказался первым из большого клана, кого занесло сюда. Семья была родом из Долины. Употребляя слово «Долина», Кармайклы в отличие от всех остальных обитателей Лос-Анджелеса имели в виду вовсе не вереницу жалких, перенаселенных пригородов за холмами Беверли-Хиллз и Санта-Моникой, а огромную земледельческую равнину Сан-Джоакин, начинающуюся сразу за Бейкерфиль-дом и тянущуюся далеко на север. Что касается самого Лос-Анджелеса, или Эл-Эй, как его чаще называли, Кармайклы и слышать о нем не желали: этот город был для них бельмом на глазу, отвратительным прыщом на благородном ландшафте Южной Калифорнии.
Но в Эл-Эй жила Синди, и Синди любила Эл-Эй, а Майк Кармайкл любил Синди. Он любил в ней все: ее теплоту, ее яркость, ее игривое, необычное чувство юмора, ее прекрасные темные глаза и вьющиеся, блестящие, черные как смоль волосы, любил даже странную глуповатую философию, которой была насыщена вся ее жизнь. Ее утонченность резко контрастировала с грубоватостью его натуры. Синди воплощала в себе все, чем он никогда не был и даже никогда не хотел быть, и он влюбился в нее так, как никогда не влюблялся прежде. Только ради Синди он, несмотря на всю свою ненависть к Лос-Анджелесу, переехал в этот город, потому что она не могла и не стала бы жить больше нигде.
Вот почему последние семь лет Майк Кармайкл прожил здесь, в маленьком деревянном доме в Лорел-каньоне, среди буйно разросшейся зелени. И на протяжении семи октябрей подряд он покорно выполнял свой долг, сбрасывая на горящие кустарники специальные химикаты, способствующие тушению пожаров, и тем самым спасая местных жителей от расплаты за их собственную идиотскую беззаботность. Всем Кармайклам с малолетства прививали убеждение, что нужно выполнять свой долг, не жалуясь и не задавая вопросов. Даже Майк, больше, чем кто-либо в семье, склонный к бунту, понимал это.
Пожары неизбежны, с этим ничего не поделать. Чтобы их потушить, нужны квалифицированные пилоты. Майк Кармайкл относился к их числу. Он там нужен, и он полетит. Все очень просто
Кармайкл набрал свой домашний номер и только после семи гудков повесил трубку. Синди терпеть не могла общаться с помощью разного рода устройств — телефона, компьютера и прочего в том же духе. Она говорила, что все это бездушные, мертвые вещи. Поэтому они оставались чуть ли не последними людьми на свете, не имеющими компьютера. Ну что же, раз Синди так хочется, так тому и быть, считал Кармайкл.
Он предпринял еще одну попытку, позвонив в маленькую ювелирную студию Синди неподалеку от Колфакса, но и там никто не отвечал. Скорее всего, Синди все еще на пути в свою галерею в Санта-Монике — наверняка сегодня из-за треклятых пожаров автострады забиты еще плотнее, чем в обычные дни; глупо и надеяться, что она уже успела туда добраться.
Ну вот. После шестидневного отсутствия нет даже возможности перекинуться с ней словечком ни сейчас, ни на протяжении еще восьми, а то и десяти часов. Но что он мог поделать?
Он вылетел из Бербанка без задержек, получив аварийное разрешение на взлет,— как-никак, пожарная служба. Снова оказавшись в воздухе, он увидел неподалеку в северозападном направлении очаг пожара. Очень мощный — густой черный столб четко выделялся на фоне бледного неба. Когда несколько минут спустя Майк вышел из самолета в аэропорту Ван-Нуйс, на него тут же обрушилась волна немыслимого жара. В Бербанке температура была восемьдесят с небольшим, чертовски жарко для девяти часов утра, но здесь явно перевалило за сто. Казалось, сам воздух истекал потом. Сгустившуюся жару можно было видеть — наподобие капелек жира. Майку показалось, что он слышит отдаленный рев пламени, потрескивание горящего кустарника и ужасные свистящие звуки, которые издает охваченная огнем сухая трава. Такое впечатление, что горело всего в двух милях отсюда. Может, так оно и есть?
Аэропорт больше походил на боевой центр. Самолеты взлетали и садились один за другим, и многие из них выглядели по меньшей мере странновато. Пожар, по-видимому, был настолько серьезным, что регулярный флот обычных пожарных танкеров пришлось дополнить допотопными машинами разного рода, отработавшими по сорок, пятьдесят и даже более лет. Тут были конвертированные «летающие крепости» «Б-17», «ДС-3», «Дуглас-Инвайдер» и, к изумлению Кармайкла, даже трехмоторный «Форд» 1930 года выпуска, извлеченный, возможно, из загашников какой-то кинематографической студии. На одних были установлены баки с химикатами, на других — водяные насосы, а у некоторых на носу поблескивали приборы инфракрасного и электронного сканирования. Повсюду сновали встревоженные служащие, громко и возбужденно переговариваясь друг с другом или крича что-то в мобильники. Порядком тут и не пахло.
Оперативная штаб-квартира была забита взволнованными людьми — все напряженно вглядывались в экраны компьютеров. Большинство из них Кармайкл знал по прошлым пожарам.
Улучив момент, когда одна из девушек-диспетчеров оторвалась от работы, он тронул ее за плечо. Она подняла голову и, взглянув на него широко распахнутыми глазами, улыбнулась.
— А, Майк. Хорошо. Тебя ждет «ДС-3».— Кончиком пальца она провела вдоль изогнутой дугой линии на экране.— Сбросишь химикаты вот здесь, от каньона Ибарра и дальше, на восток, до Хорс-Флэтс. Горит в предгорьях Санта-Сусаны, но это — пока ветер восточный. Если он изменится на северный, то захватит все от Чатсворта до Гранада-Хиллз и бульвара Вентура. И это лишь один очаг пожара.
— Вот дерьмо! Сколько же их всего?
Диспетчер пару раз щелкнула мышью. Карта долины Сан-Фернандо сменилась схемой Лос-Анджелеса. Кармайкл в ужасе уставился на три огромных алых пятна, обозначавших зоны пожара: одна на западном конце вдоль Санта-Сусаны, другая — почти такая же большая — на востоке, севернее автострады 210, а третья — в восточной части округа Оранжевый, позади Анахайм-Хиллз.
— Пока наша самая большая,— сказала диспетчер.— Но расстояние до двух других всего около сорока миль, и если они сольются…
— Понимаю…— сказал Кармайкл.
Огромная стена огня, поднявшаяся вдоль всего восточного края города, может натворить такое… Если к тому же подуют свирепые ветры Санта-Аны и понесут летающие в воздухе искры в западном направлении, в сторону Пасадены, деловой части Эл-Эй, Голливуда, Беверли-Хиллз и дальше по всему побережью, к Венеции, Санта-Монике, Малибу… Майк вздрогнул. Лорел-каньон тоже сгорит. И дом, и студия. Черт, все сгорит. Хуже Содома и Гоморры, хуже падения Ниневии. На пространстве в сотни миль не останется ничего, кроме пепла.
— Господи Иисусе! — воскликнул он.— Все так тряслись от страха, как бы террористы не сбросили атомную бомбу, а выходит, достаточно трех машин, набитых молодыми придурками, бросающими окурки где попало, чтобы натворить не меньше бед.
— Ну, на этот раз дело не в окурках, Майк,— откликнулась девушка-диспетчер.
— Нет? Тогда что же, поджог?
И снова тот же странный, исполненный удивления взгляд, такой же, как у того механика на летном поле.
— Ты серьезно? Ты что, не слышал?
— Последние шесть дней я провел в Нью-Мексико. Только что оттуда.
— В таком случае, ты, наверно, единственный человек в мире, который об этом еще не знает. Ты что, не включаешь радио, когда летишь?
— Я ради того и сбегаю в Нью-Мексико, чтобы отдохнуть от таких вещей, как радио… Ради Христа, о чем я не знаю?
— Об НЛО,— устало ответила диспетчер.— Из-за них и начались все эти пожары. Сегодня в пять утра три космических корабля приземлились в трех разных точках Эл-Эй, и от жара их двигателей вспыхнула сухая трава.
Кармайкл даже не улыбнулся.
— Да ладно тебе! Вот еще — НЛО! У тебя странное чувство юмора, детка.
— Думаешь, это шутка?
— Космические корабли? Из другого мира?
— С чудищами пятнадцати футов ростом на борту,— пояснила диспетчер за соседним компьютером.— Линда вовсе не шутит. Сейчас они вылезли из своих кораблей и разгуливают вокруг. Огромные пятнадцатифутовые пурпурные создания, Майк, все правильно.
— Марсиане?
— Никто не знает, откуда их черт принес.
— Иисусе! — воскликнул Кармайкл.— Помилуй нас, Боже!
В половине девятого этим же утром старший брат Майка Кармайкла, полковник Энсон Кармайкл III, которого все обычно называли просто Полковник, стоял посреди комнаты, удивленно открыв рот. Пятнадцать минут назад из Ньюпорт-Бич позвонила его дочь Розали и велела включить телевизор. В противном случае он бы и близко к нему не подошел — телевизор предназначался для внуков, не для него. А теперь он, стройный, длинноногий, с прямой спиной и негнущейся шеей армейский офицер в отставке, шестидесяти с небольшим лет, с пронзительно голубыми глазами и густыми седыми волосами, стоит, разинув рот, словно ребенок, впервые в жизни увидевший движущиеся картинки.
На огромном современном экране, встроенном в стену из розоватого тесаного камня, которым была облицована комната отдыха, вот уже на протяжении пятнадцати минут по всем каналам показывали два потрясающих сюжета.
Один был посвящен невероятного размаха пожару где-то на северо-западной окраине Лос-Анджелеса: клубы черного дыма, ярко-красные языки пламени, горящие дома и даже целые улицы. Другой был совсем уж из области фантастики: с полдюжины высоких чужеземных существ слоняются по полупустой автостоянке большого уличного торгового центра, расположенного в местечке под названием Ранчо Портер. Чуть поодаль от перевернутых обуглившихся машин возвышалось то, что, по мнению Полковника, могло служить чужеземцам своего рода средством передвижения: длинный, блестящий, похожий на сверкающую иглу цилиндр, поднимающийся над землей под углом в сорок пять градусов.
Угол наезда камеры время от времени менялся, но сами сюжеты оставались прежними. Пожар — и тут же быстрая смена кадра: чужеземцы на площадке торгового центра;
снова пожар, бушующий уже сильнее,— снова чужеземцы… И так без конца.
И точно так же снова, и снова, и снова в сознании Полковника, словно бегущая строка, возникали слова: «Это вторжение. Мы в состоянии войны. Это вторжение. Мы в состоянии войны».
Сцену пожара его разум вполне мог переварить — ему уже приходилось видеть горящие дома. Ужасные пожары считались одной из худших сторон калифорнийской жизни, и все же совершенно неизбежной там, где обитало тридцать миллионов человек и где сухой сезон, длящийся с апреля по ноябрь, считался абсолютно нормальной особенностью климата. Месяцем пожаров был октябрь, когда трава на холмах полностью высыхала, а из пустыни на восток устремлялись дьявольские ветры Санта-Аны. Ни одного года не проходило без пожаров, и каждые пять-десять лет случались по-настоящему чудовищные, как, например, пожар на Голливуд-Хиллз в 1961 году, когда Полковник был еще подростком, или тот, совсем неподалеку отсюда, в Санта-Барбаре, в 1990-м, а год или два спустя — в Бей-Эри, когда сгорела значительная часть Окленда; был еще пожар в Пасадене на День благодарения, и еще, и еще…
Но совсем другое дело — чужеземные корабли, приземлившиеся в Лос-Анджелесе и, как только что сообщили по телевизору, по крайней мере в дюжине других мест по всему миру. Удивительные пришельцы, весьма вероятно настроенные враждебно, явившиеся без предупреждения, вторгшиеся один Бог знает зачем на мирную и по большей части процветающую планету Земля в самом начале двадцать первого века…
Все происходит как в кино. Научная фантастика. Это ударяет по ощущению правильного устройства мира, предсказуемого течения жизни.
За всю свою жизнь Полковник прочел лишь одну научно-фантастическую книгу — «Войну миров» Герберта Уэллса, да и то много лет назад. Тогда он, конечно, был еще не Полковником, а высоким худощавым учеником средней школы и старательно готовил себя к жизни, которую, как он знал, ему предстояло вести. Роман оказался умным, занимательным, но в конечном счете книга вызвала у него раздражение, потому что ставила интересный вопрос: «Что делать, если столкнешься с доселе непобедимым врагом?» — и давала на него совершенно неприемлемый ответ. Завоевание Земли марсианами было предотвращено благодаря не искусной военной стратегии, а лишь чистой случайности — биологической аварии, случившейся в нужное время в нужном месте.
Он ничего не имел против трудных вопросов, но, открывая книгу, верил, что автор попытается найти достойные ответы на них, и ожидал от Уэллса чего-то более убедительного, чем гибель непобедимых марсиан от неизвестной земной бактерии как раз в тот момент, когда армии Земли выдохлись и оказались беспомощны перед наступлением врага. Уэллс, конечно, проявил фантазию и описал все это довольно искусно, но «неправильно». Он не оставил простора для проявления людьми умения мыслить и мужества. Он лишь придумал такое стечение обстоятельств, когда одно внешнее событие перечеркивает другое, вроде как если бы ужасный ливень внезапно потушил разбушевавшийся лесной пожар, а пожарники стояли бы вокруг и ковыряли в носу.
Ну а сейчас, удивительное дело, книга Уэллса как будто ожила. Марсиане, самые настоящие, действительно приземлились, хотя, конечно, прибыли не с Марса. Возникли точно из ниоткуда — интересно, подумал Полковник, чем занималась в этот момент наша система раннего предупреждения, все эти летающие на орбите телескопы, которые, как предполагается, круглосуточно сканируют астероиды и прочие мелкие космические «подарки»? И вот теперь, судя по тому, что он видел на экране, если это, конечно, не розыгрыш, пришельцы расхаживают повсюду с видом завоевателей. Волей-неволей Земля оказалась втянута в войну, и, очевидно, с созданиями, владеющими гораздо более высокой технологией, раз они сумели долететь сюда с какой-то другой звезды, что для нас пока недостижимо.
Оставалось выяснить, конечно, что им тут нужно. Может, это вовсе не вторжение, а просто посольство, приземлившееся, скажем так, немного неуклюже, если учесть вызванные ими пожары. «Но если это война,— подумал Полковник,— и если эти создания имеют оружие и способности, выходящие за пределы нашего понимания, то мы получаем свой шанс найти решение той самой проблемы, которую сто лет назад Уэллс поставил и разрешил столь хитроумным способом».
Мозг Полковника тут же заработал, перебирая всяческие возможности, обдумывая, кому следует позвонить в Вашингтон, и задаваясь вопросом, позвонит ли кто-нибудь ему. Если в самом деле предстояла «война», а ему интуитивно казалось, что дело обстоит именно так, он не собирался оставаться в стороне.
Сама по себе война Полковнику не нравилась, он вовсе не жаждал оказаться вовлеченным в нее, и не только потому, что вот уже больше десяти лет назад ушел в отставку,— он никогда не поддавался очарованию войны. Грязное, тупое, отвратительное дело, свидетельствующее, как правило, о провале разумной политики. Его отец, Энсон II, Старый Полковник, участвовал — и весьма активно, о чем свидетельствуют полученные им шрамы,— во Второй мировой войне. И тем не менее уготовил всем троим своим сыновьям участь солдат. Старый Полковник любил говорить: «Люди вроде нас идут на военную службу, чтобы никто и никогда больше не воевал». Его старший сын Энсон всегда верил в это.
Иногда, впрочем, на вас нападают, не оставляя вам возможности выбора. И тогда нужно сражаться или погибнуть; похоже, сейчас наступило как раз такое время. В этом случае, несмотря на отставку, Полковнику было что предложить. В конце концов, психология чужеродных культур была его главной специальностью еще со времен Вьетнамской войны, хотя ему никогда даже в голову не приходила возможность столкновения с «такой» чужеродной культурой. И все же существовали определенные общие принципы, которые, вероятно, могут быть применены даже в этом случае…
Внезапно эти бесконечно повторяющиеся сцены на экране начали раздражать и даже злить Полковника. Он покинул дом.
При взлете самолет Кармайкла швыряли дикие порывы восходящих потоков воздуха. Поначалу возникло несколько неприятных моментов, но он легко справился; руки, казалось, действовали самостоятельно, получая импульсы из глубин подсознания. Это очень важно, считал он, чтобы пальцы, плечи, бедра знали, что делать, а не ждали приказаний от мозга. Путь от сознания к мышцам мог оказаться слишком долгим, и в критических ситуациях должно включаться подсознание — или ты будешь мертв.
По сравнению с тем, что ему пришлось пережить во Вьетнаме, это были сущие пустяки. Сегодня, по крайней мере, никто не будет обстреливать его снизу. Кстати, именно во Вьетнаме он научился всему, что знал о полетах в восходящих потоках горячего воздуха.
В сухие сезоны — так в болотистой южной части этой несчастной страны называли то время года, когда крестьяне выжигали жнивье на своих полях и на земле все горело и дымилось,— видимость даже днем не превышала тысячу ярдов. Но он-то по большей части летал ночью. Приходилось поднимать машину в небо и в дождливые сезоны, отличительной особенностью которых были густые завесы косого дождя,— время, почти столь же скверное для полетов, как и сезон выжигания полей. Вьетконговцы и их приятели из северовьетнамских батальонов предпочитали передвигаться в самую отвратительную погоду, когда ни один нормальный человек, по их понятиям, летать не станет. Ну и, конечно, Кармайкл как раз в это время оказывался у них над головами.
Уже тридцать с лишним лет, как эта война осталась для него позади, но она была все так же жива в памяти, точно последние шесть дней он провел в Сайгоне, а не в Нью-Мексико. Потому что, хотя Майк в своей семье и был «плохим мальчиком», отказавшись служить в армии, как от него ожидали, он, тем не менее, в достаточной степени был Кармайклом, чтобы даже не мечтать уклониться от выполнения своего долга, когда страна нуждалась в его помощи. Во время войны он служил в военно-воздушных силах и в составе легкой атакующей четвертой эскадрильи, действовавшей в районе Бинтай, летал на турбовинтовых «ОВ-10».
Он прослужил двенадцать месяцев — с июля тысяча девятьсот семьдесят первого по июнь тысяча девятьсот семьдесят второго. Этого, по его мнению, было вполне достаточно. «ОВ-10» проектировались как самолеты ближней разведки, но во Вьетнаме играли, скорее, роль авиационной поддержки, были оснащены ракетами, двадцатимиллиметровыми пушками и несли на борту гроздья бомб и много чего еще. С полным грузом их «потолок» не превышал трех с половиной тысяч футов. По большей части они летали ниже облаков, иногда почти задевая верхушки деревьев, не выше ста футов,— и так без выходных и праздников, в основном по ночам. Кармайкл считал, что выполнил военный долг перед своим народом, и даже с лихвой.
Но долг каждый год сражаться с этими пожарами — нет, его никогда не выполнить до конца.
Почувствовав, что самолет наконец стал послушным, Майк усмехнулся. «ДС-3»были выносливыми старыми птицами. Ему нравилось летать на них, хотя последние самолеты этого типа были выпущены еще до его рождения. Ему нравилось летать на чем угодно. Кармайкл зарабатывал себе на жизнь не полетами — вообще-то, теперь он уже никак не зарабатывал себе на жизнь,— но, кроме полетов, не занимался больше ничем. Бывали месяцы, когда он проводил в воздухе больше времени, чем на земле. Или, по крайней мере, такое у него возникало ощущение, потому что время на земле часто проскальзывало быстро и незаметно, а в воздухе всегда требовало собранности, напряжения и потому, наверно, тянулось гораздо дольше.
Прежде чем полететь прямо в зону пожара, Майк промчался над Энсино и Тарзаной. Солнце туманным пятном проглядывало сквозь дымовую завесу. Глядя вниз, он видел крошечные дома, крошечные голубые бассейны, крошечных людей, неистово снующих туда и обратно, поливающих из шлангов крыши своих домов в надежде, что огонь не доберется до них. Так много домов, так много людей — гигантский человеческий рой, занимающий все пространство между морем и пустыней. И сейчас все они оказались в опасности.
Утро только разгоралось, но дороги были забиты машинами, точно голливудская скоростная трасса в час пик. Нет, дело обстояло гораздо хуже. Некоторые даже выезжали на обочину, повсюду возникали ужасные пробки, что, естественно, приводило к авариям: перевернутых и разбитых автомобилей было немало. Самые терпеливые продолжали медленно ехать по дороге, надеясь, что рано или поздно пробка рассосется.
Куда все они ехали? Да куда угодно, лишь бы подальше от огня. На крышах машин громоздились детские кроватки, холодильники, кухонные шкафы, кресла, столы и даже кровати. Нетрудно себе представить, что творится внутри этих автомобилей: груды фамильных фотографий и компьютерных дисков, телевизоры, игрушки, одежда — все, что дорого хозяевам, или, точнее, все, что они успели в панике похватать перед бегством.
В основном все ехали в сторону побережья. Может, какой-то телевизионный проповедник уверил их, что где-то на Тихом океане ждет ковчег, который доставит их в целости и сохранности в безопасное место, и там они смогут переждать, пока Бог обрушивает на Лос-Анджелес серный дождь? Может, и в самом деле так оно и было. В Лос-Анджелесе все возможно. Даже захватчики из космоса, разгуливающие по городу. Господи Иисусе! Кармайкл каждый раз буквально обмирал, когда вспоминал об этом.
Хотелось бы ему знать, где Синди, что она думает о происходящем. Очень может быть, все это кажется ей забавным. Синди обладала удивительной способностью находить забавное в самых неожиданных вещах. Она любила цитировать стихи, написанные этим древним римлянином, Вергилием: надвигается буря, корабль дал течь, с одной стороны водоворот, с другой морские чудовища, а капитан говорит, обращаясь к своим людям: «Может быть, в один прекрасный день мы оглянемся назад и посмеемся даже над всем этим».
Это в духе Синди, подумал Кармайкл. Дуют ветры Санта-Аны, в городе свирепствуют три ужасных пожара, из космоса явились захватчики, но, может быть, в один прекрасный день мы оглянемся назад и посмеемся даже над всем этим.
Его сердце переполняла любовь к ней — и желание. Да, и желание.
До встречи с Синди Кармайкл понятия не имел о поэзии. Он закрыл глаза, и на один краткий миг перед его внутренним взором предстала Синди: водопад густых, черных как смоль волос, быстрая ослепительная улыбка, маленькое, стройное, смуглое тело, множество украшений — все эти изумительные кольца, ожерелья из бусинок и кулоны, которые она сама изобретала и изготавливала. И ее глаза. Ни у кого на свете нет таких глаз, ярких и озорных, глядевших на тот же самый мир, что и все остальные, но видевших в нем нечто совершенно иное. Может быть, больше всего Майку в ней нравилось именно ее оригинальное видение мира. Черт побери этот пожар, разлучивший их после того, как он отсутствовал почти целую неделю! Черт побери этих идиотов с Марса! Черт побери их! Черт побери!
Выйдя в патио, Полковник почувствовал, что жаркий восточный ветер стал гораздо сильнее; похоже, дело и впрямь может плохо обернуться. До него доносился зловещий звук опавших листьев, сухих и ломких, скользящих по тропинкам на склоне холма сразу за главным домом. Восточные ветры всегда чреваты неприятностями, а этот уж точно принес их вместе с собой: даже здесь в воздухе ощущался слабый запах дыма.
Ранчо было расположено на склоне гор Санта-Инес, сразу за Санта-Барбарой,— огромное земельное владение, протянувшееся на многие акры, откуда сверху был виден город и океан за ним. Слишком высоко, чтобы выращивать авокадо или цитрусовые, но вполне подходяще, чтобы собирать хороший урожай грецких орехов и миндаля. Воздух здесь почти всегда был чистый и свежий, над головой распростерся огромный небесный свод, вид сверху открывался изумительный. Эта земля принадлежала семье жены Полковника вот уже сотню лет; но теперь жена умерла, оставив землю на его попечение. Вот как получилось, что один из Кармайклов-военных на седьмом десятке превратился в Кармайклафермера. Последние пять лет он жил в этом большом, внушительном сельском доме один, если не считать пятерых постоянных работников, которые помогали ему на ранчо.
Была некоторая доля иронии в том, что Полковнику предстояло окончить свои дни в качестве фермера. Дело в том, что в семье Кармайклов существовала еще одна, старшая, ветвь — вот они всегда были фермерами. В младшей ветви — той, к которой принадлежали и Полковник, и Майк Кармайкл,— мужчины, как правило, становились профессиональными военными.
Кузен отца Полковника, Клайд, умерший почти тридцать лет назад, был последним из Кармайклов-фермеров. Теперь семейная ферма была поделена на триста участков. Большинство сыновей и дочерей Клайда со своими семьями все еще жили в разбросанных по Долине городах — от Фресно и Визалии до Бейкерсфильда, но никто из них не занимался сельским хозяйством; все они торговали страховками, или тракторами, или государственными бумагами. Полковник годами не поддерживал с ними никаких отношений.
Что касается второй, военной, ветви, она уже много лет назад оторвалась от своих корней в Долине. После ухода в отставку Старый Полковник, отец Полковника, поселился в пригороде Сан-Диего. Один из трех его сыновей, Майк, кончил тем, прости Господи, что поселился в Эл-Эй, в самом брюхе этого зверя. Второй сын, Ли, любимец семьи (сейчас его уже нет в живых — разбился десять лет назад во время испытательного полета на экспериментальном самолете), жил в Мохаве, около базы ВВС «Эдварде». А он, Энсон III, самый старший из трех мальчиков, суровый, прямой и справедливый, когда-то называемый Молодым Полковником, чтобы отличить его от отца, оказался здесь и безмятежно проводил дни на прекрасном ранчо высоко в горах около Санта-Барбары. Странно, очень странно иногда все складывается.
С широкого крыльца главного дома Полковнику открывалась вся панорама местности. На переднем плане уходил к югу ряд холмов, дальше и ниже виднелись выложенные красной плиткой крыши Санта-Барбары, а за ними — темный океан. В ясные дни вроде сегодняшнего можно было разглядеть даже Нормандские острова. В западном направлении видны были несимметричные вершины низких гор на побережье, вплоть до Вентуры и Окснарда, а временами на горизонте возникало серовато-белое облако смога, клубящегося в небе над Лос-Анджелесом, до которого отсюда было девяносто миль.
Сегодня, однако, никакого серовато-белого облака в той стороне не было. Над зоной пожара поднимался к небу огромный коричневато-черный столб — поднимался, как казалось Полковнику, из района Мурпарка или Калабасаса — в общем, откуда-то из этих растущих как грибы пригородов, которые тянутся вдоль шоссе 101 на всем пути в Лос-Анджелес. Натыкаясь на какое-то препятствие в верхних слоях атмосферы, дым растекался в горизонтальном направлении, образуя неровную грязную линию.
На таком расстоянии сам огонь увидеть невозможно, даже с помощью полевого бинокля. Однако Полковник вглядывался до рези в глазах и почти уверовал в то, что в центре этой ужасной дымовой завесы различает вздымающиеся к небу ярко-красные языки пламени, но в глубине души понимал, что это всего лишь игра воображения. Дым — да. Но не огонь.
Но и дыма хватило, чтобы пульс у Полковника участился: «Такой огромный клубящийся султан — наверно, пламенем объяты целые маленькие городки, из которых, собственно, и состоит Лос-Анджелес. А как же Майк? Ведь он живет в самом центре города. Быть может, огонь прошел стороной? — Полковник потянулся было к мобильнику, висящему у пояса.— Но ведь Майк, кажется, всю последнюю неделю провел в Нью-Мексико. Прочищал мозги, бродя в полном одиночестве в каком-нибудь забытом всеми глухом уголке резервации навахо. Раз или два в год ему это определенно необходимо. Так или иначе, но когда разгорался пожар наподобие этого, Майк всегда принимал участие в работе добровольной пожарной службы. Если он уже вернулся из Нью-Мексико, то наверняка сейчас кружит над зоной огня на каком-нибудь хрупком маленьком самолете. Позвонить ему нужно обязательно,— подумал Полковник.— Но, скорее всего, трубку снимет Синди».
Перспектива разговора с женой брата не радовала Полковника. Синди казалась ему слишком дерзкой, слишком эмоциональной, слишком, черт возьми, «не такой, как все». Она говорила, и действовала, и одевалась, и думала, точно какая-нибудь хиппи, и все тридцать лет своей жизни прожила, как будто выпав из времени. Полковник и представить себе не мог, чтобы кто-то вроде Синди стал членом их семьи, и он никогда не скрывал от Майка своего отношения к этому. Что, естественно, создавало между ними определенные проблемы.
По всей вероятности, Синди тоже нет дома, решил Полковник. Без сомнения, все в панике бегут из города — сотни тысяч людей заполонили расходящиеся во всех направлениях скоростные трассы. Большинство наверняка едет в сторону побережья Тихого океана, если только они не оказались отрезанными от него случайной ветвью огня. Бог да сжалится над ними! Можно представить себе, что сейчас творится в центре Эл-Эй и на его окраинах.
И все же как-то так оказалось, что Полковник держит в руке мобильник и набирает номер телефона Майка. Он просто обязан ему позвонить, дома брат или нет. Даже если ответит Синди. Он должен сделать это.
Там, где чистенькие улицы и площади пригорода заканчивались, открывалось огромное пространство, заросшее травой, опаленной долгим сухим летом до цвета львиной шкуры. Дальше шли горы, а между луговиной и горами пылал огонь, еще один ужасающе огромный красный гребень, над которым клубился вонючий черный дым. Он охватил уже сотни акров, может быть, даже тысячи. Майку приходилось слышать, что сотня акров горящих кустарников выделяет столько же тепловой энергии, сколько самая первая атомная бомба, сброшенная на Хиросиму.
Сквозь потрескивание радиостатических помех прорвался голос линейного руководителя операции, парящего в своем вертолете с прозрачным куполом:
— «ДС-3», кто ты?
— Кармайкл.
— Мы пытаемся сдерживать огонь с трех сторон, Кармайкл. Ты заходи с востока, позади парка у ранчо Портер. Усек?
— Усек,— ответил Кармайкл.
Он полетел низко, на высоте меньше тысячи футов, и хорошо видел все происходящее: лесорубы в твердых касках и оранжевых рубашках спиливают горящие деревья и толкают их в сторону в огня, бульдозеры срезают кусты перед очагом пожара, рабочие копают рвы на пути огня, вертолеты поливают отдельные участки пламени.
Уходя от столкновения с одномоторным наблюдательным самолетом, Майк поднялся на пятьсот футов и потом еще на столько же, чтобы не мешал дым и воздушные вихри, поднимающиеся над очагом пожара. С такой высоты зона пожара походила на протянувшуюся с запада на восток кровавую рану, причем на западном конце она была значительно более широкой.
К востоку от того места, где заканчивался очаг пожара, он увидел округлой формы участок выжженной травы, площадью около ста акров. Точно в центре этого участка стояло что-то, отдаленно напоминающее гигантский алюминиевый стог, высотой с десятиэтажный дом. На значительном расстоянии от таинственного объекта располагался кордон военных машин.
В голове у Кармайкла все поплыло.
Это и есть НЛО, догадался он.
Говорили, что корабль появился этой ночью откуда-то с запада. Он точно метеор пронесся над океаном, потом над Окснардом, Камарилло и западным концом долины Сан-Фернандо, оставляя за собой след пламени и выхлопами двигателей выжигая траву. А потом он мягко приземлился вон на той маленькой площадке и погасил огонь вокруг себя, ничуть не заботясь о пожарах, которые оставил позади. И Бог знает, что за создания вылезли из него и теперь шатаются по Лос-Анджелесу.
Мог ли кто-нибудь предполагать, что, если НЛО когда-нибудь объявятся в открытую, они приземлятся именно в Эл-Эй? Может, они выбрали это место, потому что часто видели его по телевизору? Судя по рассказам, те, кто летает на НЛО, внимательно отслеживают наши телевизионные программы. А Лос-Анджелес появляется на экране чуть ли не в каждой второй передаче, вот они и вообразили, будто это столица мира, самое подходящее место для первого приземления. Но почему, недоумевал Кармайкл, эти сволочи не могли выбрать другого времени, кроме самого пика сезона пожаров?
Он снова вспомнил Синди, ее увлечение всеми этими НЛО — она зачитывалась книгами о них, и в голову ей приходили самые невероятные идеи. Однажды ночью, когда они отдыхали в высокогорной деревне каньона Кинге, она смотрела на звезды и пыталась представить себе, какие существа, должно быть, живут там, на звездах.
— Мне хотелось бы увидеть их,— сказала она.— Мне хотелось бы поближе познакомиться с ними и узнать, о чем они думают.
Она верила в них, по-настоящему верила.
Она знала, действительно знала, что в один прекрасный день они придут.
Не с Марса, конечно,— даже дети знают, что на Марсе жизни нет,— а с планеты под названием ГЕСТЕГОН. Именно так — прописными буквами — она всегда писала это слово в своих маленьких поэтических отрывках, которые валялись по всему дому. И даже когда она произносила его вслух, то всегда делала это подчеркнуто выразительно. По отношению к Земле ГЕСТЕГОН находится на другом уровне существования, и жители ГЕСТЕГОНА превосходят людей в интеллектуальном и нравственном отношении. В один прекрасный день они материализуются из небесной голубизны прямо среди нас и наведут порядок в нашем бедном, несчастном мире.
Кармайкл никогда не спрашивал, был ли ГЕСТЕГОН ее собственным изобретением, или она услышала о нем от какого-нибудь гуру из западного Голливуда, а может, прочитала в одной из своих любимых безобразно изданных книжек, которые писали разные духовные учителя. Ему не хотелось вступать с ней в какую бы то ни было дискуссию по этому поводу.
И тем не менее он никогда не считал ее ненормальной. В Лос-Анджелесе полным-полно психов, которые мечтают попасть на «летающую тарелку» или утверждают, что уже побывали там, но размышления и идеи Синди не производили впечатления бреда сумасшедшего. Да, она отличалась присущей жителям Лос-Анджелеса любовью к экзотике и всему странному, необычному, но Майк чувствовал, что ее души не коснулось разъедающее безумие, что она не заражена общераспространенной тягой к сверхъестественному и иррациональному. Всеобщее и повальное увлечение такого рода вещами служило одной из главных причин того отвращения, которое Майк испытывал к этому городу. Да, воображение часто уносило Синди к звездам, и это было удивительно, но безумием тут и не пахло: просто такова ее натура — это неуемное любопытство, эта жажда познать то непознаваемое, что лежит за пределами повседневного опыта.
Кармайкл верил в существование НЛО не больше, чем в существование фей и волшебников, но ради Синди выражал надежду, что когда-нибудь ее желание осуществится. И вот НЛО в самом деле здесь. Он мог легко представить себе Синди: с сияющими глазами она стоит у самого кордона и восторженно смотрит на космический корабль.
Он почти не сомневался, что все так и есть. Жаль, что он не может быть сейчас рядом с ней и ощущать нахлынувшую на нее волну возбуждения, радости, изумления, очарования.
Но ему нужно дело делать. Развернув свой «ДС-3», он полетел на запад, подобрался как можно ближе к краю очага и нажал кнопку сброса. Позади самолета возникло огромное малиновое облако: густая смесь сульфата аммония и воды с примесью красного красителя, чтобы отчетливее различать обработанные и необработанные участки. Шарики этого химического соединения прилипали ко всему, могли сохранять влагу часами и способствовали затуханию пожара.
Быстро опустошив четыре пятисотгаллонных бака, Майк полетел обратно в Ван-Нуйс для перезагрузки. Глаза болели от усталости, горькая вонь влажной выжженной земли просачивалась в кабину старого самолета. Майк практически не спал всю ночь, а время уже близилось к полудню.
Полковник стоял с мобильником в руке, и тот звонил, звонил и звонил, но в доме брата никто не отвечал. Оставить сообщение тоже возможности не было. На экране мобильника возник дублирующий номер ювелирной студии Синди. Вот черт, подумал Полковник. Но он уже не мог остановиться и набрал номер студии. И снова никакого ответа. Появился еще один дублирующий номер — галереи в Санта-Монике, где у Синди был небольшой магазинчик. Теперь уже без колебаний Полковник набрал и этот номер. Ответил клерк — судя по хрипловатому голосу, парнишка лет шестнадцати. Полковник попросил миссис Кармайкл. Она не приходила сегодня, ответил клерк. К этому времени она обычно на месте, но почему-то пока не появлялась. В его тоне не чувствовалось беспокойства. Он разговаривал так, словно делал Полковнику большое одолжение. Никто моложе двадцати пяти не ведет себя уважительно, если звонишь по телефону. Говорят, теперь у них у всех имплантированные биочипы — сейчас это очень модно: в запястье человеку вживляется специальная плата, и передача данных происходит непосредственно на нее. Так, по крайней мере, объяснял Полковнику его племянник Поль. Полю было двадцать семь или около того: достаточно молодой для таких штучек. Телефоны, говорил Поль, это для динозавров.
— Я деверь миссис Кармайкл,— сказал Полковник. Что-то ему не помнилось, чтобы он когда-нибудь произносил эту фразу.— Будьте любезны, попросите ее позвонить мне, когда придет.
Едва он отключился, как буквально тут же сообразил, что забыл о самом главном. Пришлось снова набрать номер, и ему ответил тот же парень.
— Это опять полковник Кармайкл, деверь миссис Кармайкл,— принялся объяснять Полковник.— Дело в том, что на самом деле я пытаюсь найти своего брата, которого неделю не было в городе. Я подумал, может, миссис Кармайкл знает, когда он должен вернуться.
— Вчера вечером она упоминала, что ждет его сегодня,— ответил мальчишка.— Но, как я уже говорил вам, сегодня я с ней еще не разговаривал. У вас какие-то проблемы?
— Не знаю, проблемы или нет. Я в Санта-Барбаре, и мне хотелось бы знать… ну, пожар, вы знаете… хотелось бы знать, что с их домом…
— А, пожар. Вроде бы где-то в Пасадене горит, да? — мальчишка произнес это таким тоном, словно речь шла о другой стране.— Кармайклы живут вроде бы в Эл-Эй… Ну, вы знаете, эти холмы над Сансет. На вашем месте я бы не стал беспокоиться. Но я передам, чтобы она вам позвонила, как только она появится. У нее есть код доступа вашего имплантата?
— Я пользуюсь обычной линией связи.— «Я динозавр,— подумал Полковник.— Я намного отстал от них».— Она знает номер. Передайте ей, пусть сразу же позвонит. Пожалуйста.
Не успел он прицепить телефон к поясу, как тот запищал. Полковник тут же схватил его.
— Да? — голос его звучал чересчур взволнованно.
— Это Энс, па,— послышался в трубке глубокий баритон его старшего сына. У Полковника было трое детей: Розали и два мальчика. Энс — Энсон Кармайкл IV — был хорошим сыном, приличным семейным человеком, трезвым, уравновешенным, предсказуемым. Второй, Роланд, не во всем оправдал надежды родителей.— Ты знаешь, что происходит?
— Пожар? Захватчики с Марса? Да. Розали позвонила мне с полчаса назад. Я смотрел телевизор, а дым виден даже с крыльца.
— Па, как думаешь, тебя это не коснется? — голос Энса звучал напряженно.— Ветер дует с востока на запад, как раз в твою сторону. Говорят, пожар из Санта-Сусаны уже перемещается в округ Вентура.
— Это далеко от меня,— сказал Полковник.— Сначала огонь должен добраться до Камарилло, Вентуры и множества других мест. Не думаю, что это произойдет… А как у вас там, Энс?
— Здесь? Ну, Санта-Ана дует, конечно, но ближайший пожар где-то за Анахаймом. Вряд ли он двинется к нам. С Ронни, Полем и Элен тоже все в порядке.
У Майка Кармайкла детей не было, но любимый брат Полковника Ли за свою короткую жизнь успел произвести на свет двоих детей. Все прямые родственники Полковника — его сыновья, дочь, племянники Элен и Поль (обоим уже под тридцать, и у них уже свои семьи) — жили в разных пригородных местечках вдоль побережья, симпатичных и очень респектабельных, таких как Коста-Меса, Хантингтон-Бич, Ньюпорт-Бич и Ла-Джолла. Даже брат Энса Роланд, отнюдь не симпатичный и уж тем более не респектабельный, тоже жил там.
— Я беспокоюсь за тебя, па.
— Не стоит. Если пожары подойдут ближе чем на тридцать миль, я сяду в машину и поеду в Монтерей, Сан-Франциско, Орегон или еще куда-нибудь. Но, уверен, все будет в порядке. В нашем штате умеют справляться с огнем. Меня гораздо больше интересуют эти НЛО. Как думаешь, кто они такие? Может, это все же телевизионный трюк?
— Не думаю, па.
— Вообще-то и я так не думаю. Вряд ли найдется идиот, который ради рекламы поставит на уши половину Эл-Эй. Я слышал, они высадились также в Нью-Йорке, Лондоне и многих других местах.
— А в Вашингтоне? — спросил Энс.
— Насчет Вашингтона ничего не слышал,— ответил Полковник.— Но и оттуда никаких известий не поступало. Странно, что президент до сих пор хранит молчание.
— Думаешь, они захватили его, па?
Чувствовалось, что всерьез Энс не допускает такой возможности.
— С ума сойти, правда? — Полковник засмеялся.— Люди с Марса маршируют по нашим городам… Нет, я не думаю, что они захватили его. Наверно, он забился куда-нибудь подальше и общается только с людьми из Совета по национальной безопасности. Как ты полагаешь?
— Насколько мне известно, у нас нет никакого плана на случай непредвиденного вторжения чужеземцев. Хотя в последнее время я не очень-то в курсе.
Прежде Энс служил в армии по материально-хозяйственной части, но около двух лет назад уволился, соблазненный перспективой хорошего заработка в области
аэрокосмической индустрии. Полковника его решение не слишком обрадовало.
Энс какое-то время молчал, а когда заговорил снова, в голосе его ощущалась некоторая неловкость — так бывало всегда, когда он говорил то, что на самом деле не соответствовало его убеждениям, но что, как ему казалось, хотел услышать Полковник.
— Ну, если это война с Марсом,— или откуда они там,— так тому и быть… Если понадобится, я готов в ней участвовать.
— Да и я тоже не так уж стар. Знай я марсианский язык, предложил бы свои услуги в качестве переводчика. Но увы, я им не владею, и пока никто не обращался ко мне за консультацией.
— Обратятся еще,— сказал Энс.
— Наверно,— ответил Полковник, чуть-чуть слишком заинтересованно.— Наверно, обратятся.
На другом конце линии вновь возникла пауза. Они вступили на опасную территорию. После тридцати лет службы Полковник не хотел уходить в отставку, и до сих пор не мог смириться с тем, что пришлось все-таки это сделать. Энс на мгновение заколебался, не уверенный, что сейчас подходящий момент для того, что он собирался сказать.
— Хочешь услышать еще одну сногсшибательную новость, па? — спросил он в конце концов.— Мне кажется, утром я мельком видел Синди по телевизору — в толпе на торговой площадке у ранчо Портер.
— Синди?
— Или ее сестру-близнеца, если она существует. Ну точная копия Синди! Около Вол-Март стояли люди, человек пятьсот-шестьсот, глазели, как там разгуливают чужеземцы. Камера на миг переместилась вниз, и, уверен, я видел Синди. Она стояла в переднем ряду. И глаза у нее сияли, как у ребенка на Рождество. Не сомневаюсь, это она.
— Ранчо Портер, это ведь сразу за Нортбриджем, верно? Как она там оказалась рано утром, если живет черт знает как далеко от этого места?
— Волосы, как у нее, темные, вьющиеся. И большие серьги, знаешь, эти кольца, которые она всегда носит… Конечно, может, и не она… Но я не удивлюсь, если узнаю, что она отправилась туда. Это вполне в ее духе.
— Так ведь сразу же после появления НЛО там поставили кордон,— сказал Полковник, но в голове у него молнией мелькнула мысль: «А ведь Синди не было в студии в Санта-Монике, хотя обычно в это время она уже там появляется».— Полиция не пропустит любопытных. Ты, наверно, ошибся. Бывают же похожие люди.
— Бывают… Майка нет в городе? Снова в Нью-Мексико?
— Да. Должен был прилететь сегодня. Я звонил ему домой, но там никто не отвечает. Если он уже вернулся, то наверняка тушит пожары вместе с добровольцами. Он, как всегда, в самой гуще событий.
— Не сомневаюсь,— Энс засмеялся.— Старину Майка хватит удар, если выяснится, что там, на площадке с этими чужаками, в самом деле была Синди. Что скажешь, па?
— Да уж точно. Но это была не Синди… Послушай, Энс, я тебе перезвоню, ладно? Будь на связи. Передай привет Кэрол.
— Конечно, па.
Не прошло и минуты, как мобильник зазвонил снова. «Пусть это будет Майк! Пусть это будет Майк!» — словно заклинание повторял про себя Полковник, торопливо нажимая на кнопку.
Но нет, это оказался Поль, его племянник, сын Ли. Он преподавал компьютерные науки в университете на отделении океанологии. Поль беспокоился о старике и звонил, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Какая бы катастрофа в Калифорнии ни произошла — землетрясение, пожар, столкновения на почве расовой ненависти, наводнение или сель,— процедура всегда была одна и та же: находясь в пяти тысячах миль от места события, звонишь своим родственникам и друзьям, убеждаешься, что с ними все в порядке, освобождаешь телефонную линию и снова ныряешь в Сеть, не считая нужным вдаваться в подробности. Полковник ожидал большего, по крайней мере от Поля. Но, с другой стороны, ведь и сам он собирался действовать в точности так же десять минут назад, когда звонил по всему городу в поисках жены брата.
— Черт, со мной все в порядке,— сказал Полковник.— Воздух немного задымлен, вот и все. Ну, еще как раз сейчас в гостиной у меня сидят четыре марсианина, и я учу их играть в бридж.
В аэропорту уже были приготовлены кофе, сэндвичи, такое, буритос. Ожидая, пока наземные служащие наполнят баки его самолета, Кармайкл снова позвонил Синди, и снова никто не ответил ни дома, ни в студии. Он позвонил в галерею — к этому времени обычно она уже открывалась,— и бестолковый парень, который там работал, с ленцой в голосе сообщил ему, что сегодня утром она не появлялась и не звонила.
— Если будешь говорить с ней,— сказал Кармайкл,— передай, что я летаю с пожарными из аэропорта Ван-Нуйс, тушу пожар в Чатсворте, и буду дома, когда все немного успокоится. Скажи, что я по ней скучаю. И еще скажи, что если я встречусь с пришельцами, то передам им от нее большой привет. Понял? Вот так все ей и передай, слово в слово.
— Будет сделано. Ох, кстати, мистер Кармайкл…
— Да?
— Ваш брат звонил, дважды. Полковник Кармайкл. Сказал, что вы вроде бы еще в Нью-Мексико, и пытался найти миссис Кармайкл. Я сказал ему, что вы должны были прилететь сегодня и что я не знаю, где она, но пожар, похоже, далеко от вашего дома.
— Хорошо. Если он позвонит снова, объясни ему, где я. «Странно,— подумал Кармайкл,— с чего это вдруг Энсон пытается дозвониться Синди?»
На протяжении последних пяти-шести лет Полковник упорно делал вид, будто Синди вообще не существует на свете. Майк даже не подозревал, что у брата есть номер галереи, и не мог понять, с какой стати тот названивал ей сейчас. Разве что Полковник беспокоился за него, причем так сильно, что готов был разговаривать даже с Синди.
«Наверно, нужно все-таки позвонить ему»,— подумал Кармайкл.
Но связи не было. Скорее всего, линия перегружена. Ясное дело, сейчас все звонят друг другу. Это просто чудо, что ему удалось связаться с галереей. Он предпринял еще одну попытку, но вновь безрезультатно. У телефона тем временем собралась целая очередь.
— Давайте,— выйдя из кабины, сказал он.— Попробуйте теперь вы. Линия перегружена.
А сам отправился на поиски другой кабины. По дороге он увидел целую толпу, собравшуюся около крошечного телевизора с экраном размером с почтовую открытку. Кармайкл протолкался вперед как раз в тот момент, когда диктор сказал:
— В Сан-Габриель и округе Оранжевый космические корабли оккупантов пока не появлялись. Но сегодня утром между девятью и десятью часами перед изумленными жителями, собравшимися около ранчо Портер, предстало ужасающее зрелище.
На крошечном экране появились две вертикально вытянутые цилиндрические фигуры, передвигающиеся на кончиках пучками растущих вниз щупалец. Кожа пурпурного цвета на вид казалась жесткой, а по бокам тянулись два ряда светящихся оранжевых пятен. Они с осторожностью и, можно даже сказать, изяществом бродили на дальнем конце площадки, глядя по сторонам круглыми желтыми глазами размером с блюдце. Кармайкл отметил, что они были выше фонарных столбов, то есть двенадцать или, может быть, даже пятнадцать футов ростом. С безопасного расстояния за ними наблюдали не менее тысячи человек; чувствовалось, что это зрелище одновременно и отталкивает, и притягивает их.
Время от времени удивительные создания останавливались и соприкасались лбами — может быть, «разговаривали»? Камера придвинулась почти вплотную, чтобы дать крупный план, но вдруг закачалась и резко отклонилась в сторону, когда из груди одного из чужеземцев вырвался и метнулся в толпу невероятно длинный эластичный язык.
Мгновение на экране ничего не было, кроме неба. Потом камера выровнялась, и Кармайкл увидел, как длинный язык обхватил за талию ошеломленную девочку лет четырнадцати, поднял ее в воздух и засунул в узкий зеленый мешок, словно какой-нибудь образчик для коллекции.
— Отряд гигантских созданий бродил по площадке почти час,— сообщил диктор.— Теперь известно совершенно точно, что они захватили в заложники от двадцати до тридцати человек, после чего уселись в свои наземные машины и вернулись к кораблю, находящемуся в одиннадцати милях к западу. Тем временем в окрестностях всех трех мест приземления чужеземных кораблей пожарные продолжают отчаянно сражаться с огнем, не утихающим из-за воздействия Сайта-Аны…
Кармайкл покачал головой.
Лос-Анджелес, подумал он. До чего же отвратительное место. Господи Иисусе! Что за люди живут там? Лезут прямо к чужакам и позволяют им сожрать себя, словно мух. Может, эти тупицы вообразили, что перед ними просто кино и все завершится традиционным хеппи-эндом?
Ему вдруг пришло в голову, что Синди относится как раз к тому типу людей, которые ни за что не останутся в стороне, если происходит нечто необычное. Синди тоже жительница Лос-Анджелеса. И все же, пытался он себя утешить, она не совсем такая, как они,— есть разница, хотя он не смог бы ее сформулировать.
Ко всем будкам связи по-прежнему тянулись длинные очереди. Люди раздраженно вешали бесполезные телефонные трубки и отходили. Не имело смысла даже пытаться звонить сейчас Энсону. Кармайкл вышел на улицу. Его «ДС-3» был уже загружен и готов к взлету.
Прошло сорок пять минут с тех пор, как он покинул очаг пожара; за это время огонь заметно распространился на юг. На этот раз линейный руководитель велел ему сбросить груз на пространстве от шоссе Де-Сото-авеню до северного угла ранчо Портер. Майк быстро опустошил баки и взял курс на аэропорт. Может, в штаб-квартире пожарной службы работают телефоны, и ему позволят сказать буквально несколько слов жене и брату.
Но когда он пересекал летное поле, из здания штаб-квартиры вышел человек в военной форме и поманил его к себе. Кармайкл с хмурым видом подошел к нему.
— Вы Майк Кармайкл? — спросил военный.— Живете в Лорел-каньоне?
— Все правильно.
— У меня для вас неприятные новости. Давайте зайдем внутрь.
Кармайкл настолько устал, что был не в состоянии даже встревожиться.
— Говорите лучше здесь.
Офицер облизнул губы. Чувствовалось, что он испытывает неловкость. На его невыразительном лице взрослого ребенка не было ничего примечательного, кроме нелепых бровей, похожих на мохнатых гусениц. Совсем юный, гораздо моложе, чем, по мнению Кармайкла, должны быть офицеры его ранга. Ему явно не нравилось то, что он собирался сказать.
— Это касается вашей жены,— сказал он.— Синтия Кармайкл — так ее зовут?
— Черт побери, говорите по делу!
— Она одна из заложников, мистер Кармайкл.
— Заложников?
— Ну, этих… космических заложников. Вы разве не слышали о людях, которых захватили чужеземцы?
Кармайкл на мгновение закрыл глаза. Дыхание у него перехватило.
— Где это произошло? — спросил он.— Как они захватили ее?
Молодой офицер бросил на него странный напряженный взгляд.
— Площадка у ранчо Портер. Вы, наверно, видели по ТВ, как это происходило.
Кармайкл кивнул и на миг оцепенел, вспомнив о девочке, которую огромный эластичный язык выдернул из толпы, пронес по воздуху и засунул в зеленый мешок…
И Синди… Синди?!.
— Вы видели, как эти твари сначала разгуливали по площадке, а потом внезапно начали хватать людей, и все побежали от них?
— Нет. Это я, наверно, пропустил.
— Вот тогда они и захватили ее. Она стояла прямо перед ними. Может, у нее и был шанс сбежать, но она почему-то замешкалась. Потом она побежала, но вдруг остановилась… обернулась к ним… что-то прокричала… и тут… и тогда…
— И тогда они схватили ее.
— Я должен был рассказать вам, сэр, что произошло.— Офицер с младенческим лицом изо всех сил старался выглядеть крайне огорченным.— Мне ужасно жаль, мистер Кармайкл.
— Верю,— лишенным выражения тоном сказал Кармайкл. Внутри него начала открываться бездна.— Мне тоже.
— Все свидетели согласны в одном: она не паниковала и не кричала. Мы можем показать вам запись. Она вела себя очень храбро, когда эти монстры захватили ее. Не понимаю, как можно быть такой отважной, когда огромное чудище поднимает тебя в воздух, но, уверяю вас, сэр, те, кто видел…
— А я понимаю,— сказал Кармайкл.
Он отвернулся и на мгновение снова закрыл глаза, глубоко вдыхая горячий задымленный воздух.
Этого следовало ожидать, подумал он. Все так и должно было произойти.
Стоит ли сомневаться, что, как только стали распространяться новости о прибытии инопланетян, она отправилась прямиком к месту их приземления. Конечно. Если кто-то в Лос-Анджелесе и хотел встретиться с этими созданиями, увидеть их собственными глазами и попытаться поговорить или как-то по-другому войти с ними в контакт, то это была Синди. Она не боялась их. Она вообще никогда ничего не боялась. И разве эти мудрые высшие существа явились не с самого ГЕСТЕГОНА? Кармайклу было очень легко представить себе Синди в охваченной паникой толпе, бесстрашную и сияющую, улыбающуюся им даже в тот момент, когда они захватывали ее.
В определенной мере Кармайкл даже гордился ею. Но сама мысль о том, что она у них, ужасала его.
— Она на корабле? — спросил он.— На том, который стоит на поле сразу за зоной пожара?
— Да.
— Поступали от заложников какие-нибудь сообщения? Или от чужеземцев?
— Прошу прощения, но я не имею права разглашать эту информацию.
— Я весь день рисковал своей задницей, сражаясь с огнем! Моя жена в плену на чужеземном космическом корабле! А вы не вправе разглашать какую-то там информацию?
Улыбка на лице офицера была сродни улыбке мертвой рыбы. Кармайкл напомнил себе, что перед ним просто неопытный юнец; мальчишка, которому поручено выполнить грязную работу.
— Мне велели сообщить вам новости о жене,— спустя мгновение произнес офицер.— О других аспектах случившегося мне запрещено говорить с кем бы то ни было. Военная тайна, знаете ли.
— Понятно.
На мгновение у Кармайкла возникло чувство, будто он снова на войне, пытается выяснить хоть что-нибудь о расположении вьетконговцев в той местности, которую ему завтра предстоит патрулировать, и натыкается на ту же самую улыбку мертвой рыбы с той же самой многозначительной ссылкой на военную тайну. В голове всплыли названия, которые он не вспоминал десятилетиями,— Биньдинь, Фунен, Туйхоа, Сонгбо. Фанранг. Куангнгай. Перед глазами замаячили образы прошлого: скользкие тротуары улицы Ту До в Сайгоне; тощие ухмыляющиеся шлюхи в каждом баре; солдаты в красных беретах на всех углах; белый песок на побережье, кокосовые пальмы вдоль него — красиво, словно на картине; местные одноногие дети, хромающие на импровизированных костылях; пальмовый самогон, от которого в желудке вспыхивает пламя… И офицеры-штабисты, которые лгут тебе, лгут, лгут, всегда лгут. Его давным-давно похороненное прошлое, вызванное к жизни одной-единственной тошнотворной улыбкой.
— Можете вы, по крайней мере, сказать, имеется ли вообще хоть какая-то информация?
— Простите, сэр, но я не вправе…
— Ни за что не поверю,— перебил его Кармайкл,— что этот корабль стоит здесь и ничего не предпринимается, чтобы войти в контакт…
— Создан командный центр, мистер Кармайкл, и прилагаются определенные усилия. Это все, что я могу сказать вам. Да, Вашингтон тоже в курсе. Но кроме этого на данный момент…
Подбежал еще один розоволицый юнец — вылитый скаут-орленок.
— Ваш самолет загружен и готов к взлету, Майк!
— Понял.
Пожар, этот проклятый пожар! Он едва не позабыл о нем. Едва…
Майк на мгновение заколебался, разрываясь между чувством долга и любовью к Синди. Потом обратился к офицеру:
— Послушайте, мне нужно снова лететь к очагу пожара. Я непременно хочу взглянуть на ту запись, где захватывают Синди, но сейчас никак не могу. Можете немного подождать?
— Ну…
— Наверно, часа полтора. Сброшу химикаты — и обратно. Вы покажете мне запись. А потом доставите меня к этому космическому кораблю и проведете через кордон. Я сам хочу поговорить с этими тварями. Если моя жена на их корабле, я намерен вызволить ее оттуда.
— Не представляю, как это можно будет устроить…
— Ну так представьте! На это у вас есть полтора часа. Договорились?
Она никогда не видела ничего столь прекрасного. Она никогда даже представить себе не могла, что такая красота существует. Если такое впечатление производит космический корабль, думала Синди, как же тогда выглядит их родной мир?
Внутри все было просто потрясающе. Чужеземцы доставили их наверх на чем-то вроде эскалатора, поднимающегося сквозь бесконечную череду расположенных по спирали помещений. Высота каждого из этих помещений составляла не меньше двадцати футов; ничего удивительного, учитывая рост чужеземцев. Сияющие стены под фантастически изгибающимися углами конусом уходили вверх, образуя над головой нечто вроде готического свода, но все время меняющегося, ускользающего от взгляда. Что-то там непрерывно перемещалось, изгибалось и двигалось, как будто потолок находился сразу в двух измерениях.
Сам корабль представлял собой один огромный зеркальный зал. Все до единой поверхности сияли металлическим блеском, отражая свет. Куда ни бросишь взгляд, всюду он натыкался на миллионы мерцающих отражений, удаляющихся в бесконечность и вызывающих ощущение головокружения. Никаких реальных источников света видно не было. Светящееся мерцание, казалось, исходило отовсюду, точно созданное наложением всех этих зеркально сверкающих металлических поверхностей.
А растения… А цветы…
Синди всегда любила растения, и чем причудливее они выглядели, там больше ей нравились. Сад их маленького дома в Лорел-каньоне был полон растений — папоротники, и орхидеи, и кактусы, и алоэ, и филодендроны, и миниатюрные пальмы, и Бог знает что еще, добытое в питомниках Лос-Анджелеса. В любой день года что-нибудь да цвело. «Мой научно-фантастический сад» — так она его называла. Она выбирала самые необыкновенные растения — за их винтообразные стволы, остроконечные листья и необычно пеструю окраску, в ее саду были представлены все формы, строение и цвет, которые только можно себе представить.
Но ее сад выглядел просто скучной прозаической клумбой петуний и ноготков по сравнению с фантастическими растениями, которые медленно плыли в воздухе этого корабля и, по-видимому, не нуждались ни в воде, ни в почве.
Тут были растения с множеством ветвей и огромными мясистыми бирюзовыми листьями, достаточно большими, чтобы служить матрасом для слона; растения, похожие на связку копий, а одно даже имело форму молнии; были такие, которые росли сверху вниз, стоя на веерообразных ветках, покрытых нежной пурпурной листвой. А цветы! Зеленые, с яркими любопытными алыми глазами в середине; мохнатые черные цветы, слегка обрызганные золотом, трепещущие, словно крылышки мотылька; цветы, как будто сделанные из серебряной проволоки; цветы, похожие на пучки пламени; цветы, издающие низкие музыкальные звуки.
Она с первого же взгляда полюбила их все. Она жаждала узнать их названия. Мысль о том, каковы ботанические сады на самой планете ГЕСТЕГОН, заставила ее душу воспарить в экстазе.
Вместе с ней в комнате находились восемь заложников: трое мужчин и пять женщин. Самой младшей девочке было лет одиннадцать; самому старшему мужчине уже за семьдесят. Тесно прижавшись друг к другу, все они дрожали от страха, плакали, молились, бормотали. Только Синди, чувствуя себя Алисой в Стране чудес, обегала взглядом огромную комнату, восхищалась изумительными цветами и каскадами замысловато переплетающихся зеркальных отражений.
Она никак не могла взять в толк, почему все остальные чувствуют себя такими несчастными среди этой фантастической красоты.
— Ну же, перестаньте плакать! — Синди подошла и остановилась перед маленькой кучкой перепуганных людей.— Быть может, это самый замечательный момент вашей жизни. Они не причинят нам вреда.
Двое сердито уставились на нее. Те, кто плакал, зарыдали еще горше.
— Я не просто так говорю, я знаю,— продолжала она.— Они прилетели с планеты ГЕСТЕГОН, о которой можно прочесть в «Свидетельстве Гермеса». Эта книга была опубликована шесть лет назад в переводе с древнегреческого. Люди с ГЕСТЕГОНА прилетают на Землю раз в пять тысяч лет. Именно они были подлинными шумерскими богами, чтоб вы знали. Научили шумерцев писать на глиняных табличках. А во время еще более раннего визита научили кроманьонцев рисовать на стенах пещер.
— Она ненормальная,— сказала одна из женщин.— Ради всего святого, кто-нибудь, сделайте так, чтобы она заткнулась.
— Выслушайте меня,— гнула свое Синди.— Клянусь, в их руках мы в полной безопасности. На этот раз цель их визита научить нас жить в мире, навсегда. Мы — вы и я — их средства связи с людьми. Они будут говорить через нас, а мы будем передавать их слова всему миру,— она улыбнулась.— Знаю, вам кажется, что я сошла с ума, но на самом деле я разумнее любого из вас. И говорю вам…
Кто-то вскрикнул. Кто-то начал взволнованно тыкать пальцем в воздух. Все съежились и застыли от ужаса.
Внезапно спину Синди обдало теплом. Она обернулась.
В огромную комнату вошел один из чужеземцев. Он стоял в десяти ярдах от нее, легко покачиваясь на кончиках своих ног-щупалец. Вокруг него ощущалась аура безмятежного спокойствия. Синди почувствовала излучаемый пришельцем поток любви и мира. Огромные золотистые глаза были словно родники покоя и доброты.
Они как боги, подумала она. Боги!
— Меня зовут Синди Кармайкл,— без обиняков обратилась она к чужеземцу.— Приветствую вас на Земле. Я рада, что вы пришли, чтобы выполнить свое древнее обещание.
Огромное существо продолжало мерно покачиваться. Похоже, оно даже не заметило, что она говорит.
— Пообщайтесь со мной мысленно,— попросила Синди.— Я не боюсь вас. Они — да,— она кивнула на остальных пленников,— но не я. Расскажите мне о ГЕСТЕГОНЕ. Я хочу знать о нем все.
Один из летающих в воздухе цветов, бархатисто-черный, с бледно-зелеными пятнами на двух мясистых лепестках, медленно подплыл к ней. Из длинной темной щели в центре него выскользнул маленький усик, затрепетал и издал негромкий звук низкого тона. Внезапно Синди почувствовала, что не может больше говорить, не может произнести ни единого слова. Но это ни в какой мере не огорчило и не испугало ее; ясное дело, чужеземец просто хочет, чтобы сейчас она молчала, а когда понадобится восстановить ее речевые способности, это, конечно, тут же будет сделано.
Из трещины в сердцевине черного цветка послышался еще один короткий звук, на этот раз выше тоном, чем первый. И Синди почувствовала, что чужеземец проник в ее сознание.
Это было почти сексуальное ощущение. Он вошел в нее спокойно и легко, всецело заполнил ее собой, как рука заполняет перчатку. Она не изменилась, но внутри появилось что-то еще, что-то огромное и всемогущее, не причиняющее ей вреда, не вытесняющее ничего, но чувствующее себя в ней так, точно там всегда было достаточно места для сознания гигантского чужеземного существа.
Возникло ощущение, будто ее мозг массируют.
Да, это самое подходящее слово: «массируют». Мягкие, успокаивающие прикосновения, как будто кончики пальцев любовно поглаживают складки и изгибы мозга. Синди догадалась, что таким образом чужеземец методически обследовал все ее знания и воспоминания, изучая и вбирая в себя то, что ей пришлось испытать с момента рождения и до этого самого мгновения. Всего за…— сколько? — две секунды?…— он выяснил все необходимое и теперь, наверно, при желании мог бы написать ее подробную биографию. Он узнал все, что знала она: улицу, на которой она жила маленькой девочкой, имя ее первого любовника, точный рисунок великолепного сапфирового кольца, которое она закончила делать в прошлый вторник. И еще он узнал от нее таблицу умножения, и как спросить по-испански: «Будьте любезны, где тут туалет?», и как добраться от западной развязки шоссе Вентура до южной развязки шоссе Сан-Диего, и все прочее, что хранилось в ее памяти, в том числе и то, что сама она давным-давно позабыла.
Как только чужеземец покинул сознание Синди, она снова обрела способность говорить и поспешила ею воспользоваться:
— Теперь вы знаете, что я не боюсь вас. Что я люблю вас и хочу сделать все, чтобы помочь вам выполнить свою миссию.
Решив, что ей было предложено общаться телепатически, а не вербально, она добавила мысленно, со всей силой, на которую была способна: «Расскажите мне о ГЕСТЕ-ГОНЕ».
Но чужеземец, судя по всему, не имел намерения что-либо ей рассказывать. Некоторое время он внимательно — даже, как показалось Синди, нежно — разглядывал ее, но контакта с его сознанием не возникло. А потом он ушел.
Взлетев, Кармайкл сразу же заметил, что огонь распространился еще дальше. Ветер заметно усилился и теперь устойчиво дул с северо-запада, сгоняя пламя к окраине Чатсворта. Уже кое-где в пределах города видны были груды еще не остывшего угля, а слева от Кармайкла горели дома, что-то около полудюжины.
Скоро их будет больше, гораздо больше,— целые вереницы пылающих строений,— когда жар станет неотвратимо распространяться от дома кдому. Он не сомневался, что так и будет. У того, кто борется с пожарами, постепенно развивается своеобразное шестое чувство, позволяющее ощущать малейшие изменения в ходе сражения, предугадывать, кто победит — ты или пламя. И сейчас это шестое чувство подсказывало ему, что пока все их усилия ни к чему не привели, что огонь все еще силен и от всего района к ночи останется только пепел.
Было нелегко справляться с «ДС-3» в зоне пожара. Из-за огня турбулентность в воздухе была просто невероятной: ощущение возникало такое, будто огромная рука схватила машину за нос и трясет ее изо всех сил. Вертолет линейного руководителя швыряло из стороны в сторону, точно воздушный мячик на веревке.
Кармайкл получил приказ отправиться на юго-запад, к самой дальней от центра улице. Пожарные с лопатами забрасывали песком отдельные очаги пламени в садах. Полотнища сухих мертвых листьев покачивались на стволах высоких пальм, росших вдоль обочины на протяжении всего квартала. Пальмы одна за другой тоже начали вспыхивать — хлоп, хлоп, хлоп, хлоп. Ничего не понимающие собаки сбились в стаю и, как безумные, носились туда и обратно. Во время пожаров они проявляли прямо-таки сверхъестественную преданность: никогда не убегали. Что касается кошек, то, по мнению Кармайкла, они были уже на полпути к Сан-Франциско.
Проносясь над верхушками деревьев, он поливал красными химикатами все, что выглядело способным воспламениться. Пожарные поднимали головы и махали ему, приветственно ухмыляясь. Покачав в знак ответного приветствия крыльями, Кармайкл полетел на север, огибая пожар с запада. Огонь уже заметно распространился и в западном направлении, охватив глубокие каньоны на границе с округом Вентура. Оказавшись над предгорьями Санта-Сусаны, Кармайкл снова увидел чужеземный космический корабль, одиноко стоящий в центре круга почерневшей земли, точно высокое строение странного футуристического дизайна, по какой-то прихоти возведенное неизвестным архитектором прямо здесь, среди пустоты. Кордон военных машин, начинавшийся примерно в полумиле от корабля и расположенный концентрическими кругами, вроде бы стал еще более плотным — как будто здесь была развернута целая бронированная дивизия.
Кармайкл напряженно всматривался в чужеземное судно, словно надеясь пронзить взглядом его сверкающие стены и увидеть внутри Синди.
Он представил себе, как она сидит за столом — или что там у этих пришельцев вместо столов — в окружении семи или восьми огромных существ и спокойно беседует с ними, подробно рассказывая о Земле и с интересом расспрашивая об их мире.
Почему-то его не покидала уверенность, что она в безопасности, что ей не причинят вреда, что они не станут мучить или анатомировать ее, не станут пропускать сквозь нее электрический ток ради того, чтобы увидеть реакцию. Он знал: с Синди никогда не случится ничего подобного. Единственное, чего он действительно боялся, это что они не отпустят ее, увезут на свою звезду. При одной только мысли об этом его охватил такой ужас, которого он никогда не испытывал прежде. В груди словно запылал комок расплавленного свинца, стал подниматься вверх и дошел до горла, огненными стрелами боли пронзая мозг.
Приближаясь к чужеземному кораблю, Кармайкл заметил, что орудия некоторых танков повернулись в его сторону, и услышал резкий голос по радио:
— «ДС-3»! «ДС-3»! Вы пересекли границу охраняемой зоны. Возвращайтесь к очагу пожара. Здесь полеты запрещены.
— Прошу прощения,— ответил Кармайкл.— Непреднамеренная ошибка.
Однако, разворачиваясь, он опустился даже ниже и бросил еще один, последний, взгляд на корабль. А что, если Синди смотрит сейчас в один из бортовых иллюминаторов? Тогда она увидит его и поймет, что он рядом, что он ждет ее возвращения. Но корпус огромного корабля был совершенно гладок — никаких признаков входного люка или других отверстий.
«Синди! Синди!»
Просто наваждение какое-то, кошмарный сон. Ну почему, почему она должна была оказаться внутри этого корабля?!!
И все же это было вполне в ее духе; применительно к ней это не выглядело случайностью. Синди всегда тянуло ко всему странному, таинственному, неизвестному. Люди, которых она приводила в дом: то навахо, то какой-то нервный турецкий турист, то парень из Нью-Йорка. Музыка, которую она играла, то, как она напевала при этом. Ладан, огни, медитация. «Я в поиске»,— любила она говорить. В поиске пути, способного привести ее к чему-то неизведанному, находящемуся за пределами ее возможностей. Она всегда стремилась стать чем-то большим, чем была.
Достаточно вспомнить, как они влюбились друг в друга с первого взгляда, совершенно непохожая пара — она с ее бусами и сандалиями, и он с его сверхсерьезным отношением к жизни. В тот день, много лет назад, она подошла к нему в магазине звукозаписи в Студио-Сити — один Бог знает, как его занесло туда,— и спросила у него что-то… и они начали разговаривать… и говорили, и говорили… и проговорили всю ночь. Она хотела знать о нем все, и когда настал рассвет, они все еще были вместе — и с тех пор почти не разлучались. Он так и не смог понять, чего она на самом деле хотела от него — деревенщины из Центральной долины, стареющего летчика,— хотя не сомневался, что она хотела от него чего-то реального, что он восполнял недостаток чего-то, в чем она нуждалась,— так же как и она для него,— и что все это вместе, за отсутствием более точного термина, можно назвать любовью. Она всегда пребывала в поисках — и любви тоже. А кто нет? И он знал, что она любила его искренне и глубоко, хотя не понимал почему. Любовь — это понимание, часто говорила она, а понимание — это любовь. Может, как раз в эту минуту она рассказывает пришельцам о любви?
«Синди, Синди, Синди!…»
Телефон Полковника снова коротко пискнул. Он схватил его, страстно желая и надеясь услышать наконец голос брата.
И снова не то. Не Майк. Дружелюбный, глубокий, но совершенно незнакомый голос произнес:
— Энсон? Энсон Кармайкл? Это Ллойд Бакли!
— Прошу прощения,— немного слишком торопливо откликнулся Полковник.— Боюсь, я не знаю…
И тут же вспомнил это имя, и сердце забилось чаще, а по спине пробежал холодок возбуждения.
— Я звоню из Вашингтона.
«Черт побери,— подумал Полковник.— Значит, они вспомнили обо мне в конце концов!»
— Ллойд! Просто мистика какая-то. Знаешь, я только пятнадцать минут назад вспоминал о тебе! Я ожидал твоего звонка.
Это была ложь, но только отчасти. Конечно, он надеялся на звонок из Вашингтона, хотя и не был уверен, что это произойдет. Но имя Ллойда Бакли при этом в памяти не всплывало, хотя, в общем-то, могло бы… Полковник понял это только сейчас.
Бакли, конечно же. Крупный, плотный мужчина с красным лицом, громогласный, жизнерадостный и умный. Хотя, возможно, не такой умный, как он о себе воображает. Работал в дипломатическом департаменте штата; в последние годы был помощником секретаря по культурным связям с третьим миром в администрации Клинтона, осуществлял челночную дипломатию в Сомали, Боснии, Афганистане, Турции, на Сейшелах и в других горячих точках эпохи окончания «холодной войны». Каким-то образом его работа была тесно связана с военными. Наверно, и сейчас трудится в том же качестве. Он любил называть себя специалистом по военной истории, к месту и не к месту вставляя такие имена, как Клаузевиц, Черчилль, Фуллер, Кризи. Утверждал, что разбирается и в антропологии. Когда Полковник преподавал в Академии курс психологии незападных культур, Бакли однажды проводил там аудиторскую проверку. Несколько раз они обедали вместе — лет семь-восемь назад.
— Ты, естественно, в курсе ситуации,— сказал Бакли.— Сенсация, не правда ли? Как там, эти пожары тебя не затронули?
— Нет, они в паре округов отсюда. Немного дыма принесло ветром, но, полагаю, здесь все будет в порядке.
— Хорошо. Хорошо. Великолепно… Видел этих пришельцев по «ящику»? То, что произошло на площадке, и все остальное?
— Конечно. Пришельцы — теперь мы их так называем?
— Пришельцы, да. Чужеземцы. Представители внеземного разума. Космические захватчики. «Пришельцы» кажется более подходящим, по крайней мере сейчас. Достаточно точный, но в то же время нейтральный термин. НЛО звучит как-то слишком по-голливудски, а «чужеземцы» наводит на мысль о проблемах, связанных со службой иммиграции и натурализации.
— А можно ли их называть «захватчиками», нам пока неизвестно, насколько я понимаю,— сказал Полковник.— Или известно? Ллойд, объясни мне, что, черт возьми, творится?
Бакли засмеялся.
— По правде говоря, Энсон, мы надеялись услышать объяснения от тебя. Теоретически ты, конечно, в отставке, но, как думаешь, смог бы ты завтра прямо с утра притащить в Вашингтон свои старые кости? Белый дом созывает совещание самого высокого начальства, чтобы обсудить, как нам реагировать на… ну, на это событие, и мы приглашаем специальных консультантов, которые могли бы оказать нам помощь.
— Завтра? Что-то уж слишком быстро,— к собственному ужасу, услышал свой ответ Полковник. Меньше всего ему хотелось, чтобы возникло впечатление, будто он не слишком настроен принять приглашение, и он торопливо добавил: — Конечно же, безусловно приеду. Буду счастлив.
— События развиваются слишком быстро для всех нас, друг мой. Завтра в половине пятого утра на твою лужайку сядет вертолет. Как думаешь, сможешь вскарабкаться на борт?
— Ты же знаешь, что смогу, Ллойд.
— Хорошо. Я был уверен, что на тебя можно положиться. Жди нас. Договорились?
— Какие могут быть разговоры.
— Ну, будь здоров.— И Бакли отключился.
Полковник удивленно посмотрел на телефон в своей руке и медленно убрал его на место. Вашингтон? Он? Завтра?
До него медленно доходило, что они и в самом деле позвонили ему. Это породило целую смесь эмоций, настолько бурных, что ему даже стало нехорошо: облегчение, удовлетворение, удивление, гордость, ощущение своей нужности, любопытство и пять-шесть других чувств, включая страх и неуверенность в том, что от него на самом деле будет толк. Он испытывал сильное волнение. На элементарном человеческом уровне это было замечательно — в его возрасте оказаться востребованным, учитывая, каким незначительным и ненужным он себя чувствовал, когда с карьерой было покончено и началось тоскливое существование на ранчо. На традиционно возвышенном уровне Кармайклов это было прекрасно — получить шанс еще раз послужить своей стране, принести ей пользу в момент кризиса.
Во всех смыслах это просто восхитительно.
При условии, конечно, что он еще действительно на что-то способен… в сложившихся обстоятельствах.
Да, при этом условии.
Возвращаясь в Ван-Нуйс, чтобы перезагрузиться для следующего полета в зону пожара, Майк Кармайкл представлял себе, что он снова в Нью-Мексико и в полном одиночестве бродит под головокружительно высоким небом, расцвеченным медленно проплывающими пурпурными облаками. Только так он мог противостоять обрушившемуся на него удару судьбы, не оказаться раздавленным. Там, в Нью-Мексико, его окружали мрачные монолиты из песчаника, горы с пятнами редких скоплений полыни и мескитовых деревьев, а вдали маячила зазубренная коричневая вершина священной Шип-рок — или, как называют ее навахо, «Горы с крыльями» — копье застывшей магмы, вознесенное над ровной, бесплодной, серебристо-серой гладью пустыни.
Майк любил это место. Там у него всегда возникало ощущение, что он в мире с самим собой.
И из такой-то благодати он вынужден был вернуться ко всему этому: обезумевшие орды, забившие все шоссе, в панике спасающиеся бегством неизвестно от чего, столбы грязного дыма, испятнавшие небо, пожираемые пламенем дома, кошмарные твари, разгуливающие по городу, Синди, ставшая их заложницей на борту космического корабля с другой звезды, корабля с другой звезды, корабля с другой звезды…
Нет. Нет! Нет!! Нет!!!
Думай о Нью-Мексико. Думай о пустоте, одиночестве, спокойствии. О горах, холмах, о совершенстве высокого прозрачного неба. Очисти свой разум от всего остального.
От всего…
От всего…
Пять минут спустя он приземлился в Ван-Нуйсе с ощущением человека, который только что летал во сне, и вошел в штаб-квартиру.
Казалось, к этому моменту все тут знали, что его жена находится среди заложников. Офицер, которого Кармайкл просил дождаться его, уже ушел. Это Майка не слишком удивило. На мгновение у него мелькнула мысль попытаться самостоятельно добраться до корабля, прорваться сквозь кордон и предпринять какие-то меры к освобождению Синди, но он понимал, что это безнадежная затея: сейчас всем заправляли военные, и они не позволят ни ему, ни кому бы то ни было другому приблизиться к объекту даже на милю. Он добьется лишь, что на него набросятся телевизионщики, падкие до пикантных подробностей из жизни семей заложников.
К нему подошел главный диспетчер Хал Андерсен, смуглый, с правильными чертами лица, производивший впечатление кинозвезды, снизошедшей до простых смертных. Андерсен просто источал сочувствие и похоронным тоном посоветовал Кармайклу на денек прекратить работу, отправиться домой и подождать там развития событий.
— Послушайте, Хал, сидя у себя в гостиной, я Синди оттуда не выцарапаю.— Кармайкл покачал головой.— И пожары тоже сами собой не погаснут. Нет, я сделаю еще один вылет.
На перезагрузку «ДС-3» ушло двадцать минут. Кармайкл стоял неподалеку, пил «коку» и наблюдал, как приземляются и взлетают самолеты. Люди поглядывали на него, знакомые издали махали руками, а три или четыре пилота подошли и молча пожали ему руку или успокаивающе похлопали по плечу. Очень трогательно, очень драматично. В этом городе каждый вел себя так, словно снимается в кино. На этот раз, однако, они участвовали в фильме ужасов. На севере небо почернело от копоти, на западе и востоке насыщенность цвета ослабевала, переходя к серому. Воздух был горячий, как в сауне, и пугающе сухой — казалось, что искра может вспыхнуть даже от щелчка пальцев.
Кто-то пробежал мимо, бросив на ходу, что вспыхнули новые пожары — один в Пасадене, рядом с Лабораторией реактивных двигателей, а второй в парке Гриффин. Как только загорелись эти уже чисто внутренние районы Лос-Анджелеса, ветер начал относить искры на запад, к самому центру города. Сообщения сыпались одно за другим: стадион Доджер уже горит, и ипподром Санта-Анита тоже… «Похоже, от всего этого проклятого Эл-Эй вскоре ничего не останется,— подумал Кармайкл.— Атем временем моя жена сидит на борту чужеземного космического корабля и попивает чаек с парнями с ГЕСТЕГОНА».
