Глава 3
Грандиозный старый дуб по-прежнему высился над поляной, безмятежный, как сама вечность. Громадные скрюченные узловатые корни мощно зарывались в землю, будто хотели ухватиться за ядро планеты. Древо казалось бесстрастным и неколебимым, неподвластным времени или силам природы.
Чего нельзя было сказать о его обитателе, понял Джон-Том, когда они с Маджем приблизились. Как и дом чаропевца, это дерево было куда просторнее, чем выглядело снаружи, — благодаря великолепным чарам для распирания пространства, изобретенным древним колдуном еще в молодости.
К дверям вела грубая дорожка из плитки. Джон-Том остановился у входа, потянулся к выступающей из коры кнопке.
— Э, чувак, погодь-ка. — Мадж поднял лапу. — Это че?
— Правильно я говорю, давненько ты сюда не заглядывал. Идея взята из моего родного мира. Я подробно изложил ее Клотагорбу, и он, похоже, все понял верно. Называется — дверной звонок. Куда лучше, чем колотить в дверь. Правда, я не уверен, что он действует.
Джон-Том вдавил белую кнопку указательным пальцем.
В глубине Древа хором грянули духовые трубы, впечатляюще исполнив приветственный туш. Одновременно материализовался секстет очаровательных певчих птах и на птичьем языке, напомнившем Джон-Тому латынь, поприветствовал гостей. Трубы умолкли, птицы исчезли, а вместо них по бокам портала взвились две черные тучки величиной с петуха. Над дорожкой раскатился гром, миниатюрные молнии ударили в табличку посреди двери, осветив надпись.
Атмосферные герольды побелели и приобрели невинный облик, крошечная, не шире талии Джон-Тома, радуга протянулась от одного пышного облачка к другому, образовав сияющую дугу. Когда в невидимой дали затихло эхо последней трубы, радуга вместе с облачками раскололась на мириады осколков, осыпав посетителей дождем разноцветных призрачных блесток.
— Мне, наверное, не стоило подначивать старика, — прошептал Джон-Том, когда дверь приглашающе отворилась. — Кажется, он слегка перестарался.
Сразу за дверью стоял некто коренастый, просто одетый и смотрел на гостей. Джон-Том глубоко вздохнул. Клотагорб — не из тех хозяев, с кем работнику приятно иметь дело. Подмастерьев-черепах он менял чаще, чем страдающий насморком слон пузырьки с каплями.
Ленивец медленно захлопал веками и старательно проговорил:
— Я Горпул, подмастерье Клотагорба. Я…
— Ладно, Горпул, не утруждай себя формальностями, я тебя знаю. — Джон-Том указал на спутника, с любопытством глядевшего на нового ученика. — Это Мадж, мой друг.
— Горпул, — тявкнул Мадж. — Ну и имечко!
Ленивец был медлителен, но не туп.
— Забавно это слышать от того, кто носит имя Мадж. — Горпул поманил пришедших за собой. — Входите, господин Джон-Том. И друг, — неодобрительно добавил он.
Поиски Клотагорба в нескольких студиях и огромной библиотеке желаемого результата не дали. Когда он наконец появился в гостиной, стало ясно, что его оторвали от сна.
— Джон-Том, что ты сегодня здесь делаешь?
Черепах зевнул, распялив клюв во всю ширь.
— Что значит — сегодня, учитель?
— Нынче же Криксксос.
— Эт када сосут с криком?
Колдун глянул поверх очков на Джон-Томова спутника.
— А, выдр, — пробормотал он, как будто этим словом объяснялось все. Впрочем, так оно и было. Черепах снова посмотрел на высокого человека. — Криксксос — один из самых главных праздников у колдунов. Пора созерцания великих тайн, изучения высшей плоскости, осмысления наиважнейших проблем времени и пространства, день незамутненных помыслов и благородных устремлений. — Говоря, он жестикулировал толстопалой лапой. — В то утро, когда все серьезные чернокнижники, волшебники и чаропевцы должны посвящать себя герметической медитации…
— Прошу извинить, учитель. Я не догадался заглянуть в календарь. Знаете, столько дел навалилось…
— Это я уже заметил. — Черепах взирал уже не так строго. — Ладно, не имеет значения. Раз уж вы пришли, садитесь и чувствуйте себя как дома. — Он оглянулся на ленивца: — Горпул, возвращайся к уборке.
— Да, мастер.
Ленивец ушаркал в коридор.
Клотагорб тяжко опустился в кресло с сильно вогнутой, по форме его панциря, спинкой.
— У меня еще не было ученика более нерасторопного, чем этот Горпул.
— Я как раз хотел спросить, — проговорил Джон-Том, — почему — ленивец?
— Все очень просто, юноша. У него великолепная память и ясный ум, и он не лишен задатков прилежного ученика. Чем разительно отличается от моих прежних подмастерьев, у которых, как правило, между ушами располагался кусок бисквитного пирога. У Горпула лишь один недостаток — на любое простенькое поручение он тратит вдвое больше времени, чем любой из его бестолковых предшественников.
Колдун надолго уставился в потолок.
— Возможно, когда-нибудь я все-таки найду ученика, сочетающего расторопность и добросовестность с умением шевелить мозгами. Не исключено, что это будет сообразительный выдр.
Он оценивающе сощурился на Маджа. Тот вольготно раскинулся в кресле, короткие нижние лапы — врастопырку, грязная жилетка — нараспашку, палец — в носу.
— А может быть, и нет, — задумчиво заключил волшебник и снова перенес свое внимание на Джон-Тома. — Итак, что же стряслось, если ты забыл даже о Криксксосе и отвлек меня от созерцания?
Джон-Том взглянул на Маджа, но тот мастерски игнорировал это. Не найдя поддержки, чаропевец с надеждой посмотрел на черепаха.
— Сказать по правде, учитель, ничего особенного.
— Ну, давай же, юноша, выкладывай. Поделись со старым Клотагорбом.
— Я просто пришел. В этом-то и заключается проблема. В том, что нет никаких проблем. Нигде.
Во взоре Клотагорба читалось сомнение.
— Не возьму в толк, почему такое положение вещей ты находишь тревожным.
— Если честно, мы с Маджем страдаем от скуки.
— А, вот оно что! — Физиономия колдуна прояснилась. Применительно к Клотагорбу это означало, что его кожа приобрела на миг светлый оттенок. — М-да, не самая редкая хворь среди индивидуумов твоего возраста и психоэмоционального типа. Я-то, само собой, неуязвим для детских болезней. Надо полагать, у тебя уже есть план эффективного курса лечения?
Джон-Том ерзал, пока не очутился на самом краю сиденья.
— Учитель, все это, сказать по правде, сущие пустяки. Нам бы решить какую-нибудь легкую задачку, достойную внимания чаропевца. Ничего радикального, никакого риска для жизни и длительных отлучек, — так, разнообразия ради…
Сняв очки и протирая их тряпицей, извлеченной из выдвижного ящичка в панцире, Клотагорб молвил:
— Я всей душой хочу помочь тебе, юноша, но сейчас, насколько могу судить, в мире все спокойно. Правда, есть слабенькое ощущение малозначительного кризиса, но ты же говоришь, что надолго покидать дом не желаешь… — Он пожал плечами, качнув панцирем. — А сейчас прошу меня извинить — я бы хотел вернуться к глубокой медитации, из которой меня вырвало ваше столь несвоевременное вторжение.
— Ага, чувак, давай оставим его в покое. — Мадж соскользнул со стула. — Я вполне готов вернуться в любимую кроватку, вот так.
— Но мы же согласны! — возразил Джон-Том.
Выдр шагал, пока не оказался нос к носу с сидящим человеком.
— Слушай, шеф, че я тебе присоветую. Ты спрашивал его чародейство, нет ли где какой халтурки для нас, и он ответил, что нет. И чего б тебе не оставить нас обоих в покое и не вернуться к своим кастрюлям?
— Нет! Должно же что-то быть. Хоть что-нибудь! — настаивал Джон-Том, умоляюще глядя на волшебника.
— Ну-у… — протянул тот, насаживая очки на клюв. — Есть одна проблемка. Совершеннейший пустяк.
— Хоть что-нибудь! — заклинал Джон-Том.
Клотагорб глядел на него задумчиво.
— Дело касается музыки.
— Вот видишь! — Ликующий чаропевец посмотрел на Маджа. — Что-нибудь простенькое, чтобы мы справились без особых затруднений.
— Гладко было на бумаге… пробормотал выдр.
— Однако я не знаю, решаема ли эта проблема в принципе, — размышлял черепах вслух, — а если решаема, стоит ли она хотя бы обдумывания.
— Рассказывайте! — торопил Джон-Том.
Волшебник сосредоточился.
— Как я понимаю, в музыкальной структуре мироздания появилось незначительное нарушение.
— Нарушение в музыкальной структуре? Только и всего-то?
— Я тебя предупредил.
— Нарушение в музыкальной структуре… А вы уверены, что какой-нибудь деревне не грозит гибель, или не ведется подкоп под гору, или яростное чудовище не затеяло взбеситься?
— Боюсь, что нет.
— Мне кажется, на такую ерунду не стоит и чаропесни тратить. Максимум задачка для начинающего адепта.
— Юноша, или берись — или уходи.
Джон-Том размышлял.
— Неужели больше ничего нет?
Клотагорб отрицательно покачал головой, и тогда его младший партнер решился:
— Ну, так и быть. Рассказывайте.
— Пожалуй, слово «нарушение» в данном контексте выглядит несколько расплывчато. Явление… гм… весьма специфичное. Мне удалось его изолировать, то есть, кажется, оно изолировалось само. Что до его эстетической оценки — это не моя компетенция. Мне, так сказать, медведь на ухо наступил. То есть наступил бы, если бы я обладал ушами. И если бы путался под лапами у медведей.
Клотагорб захихикал, довольный собственной шуткой.
— Вот он, наш Клотагорб, — тихонько засвидетельствовал Мадж. — Целая куча неудержимого веселья.
— Не спорю, не спорю. — Волшебник, настроясь на шутливый лад, не обиделся на шпильку. — Итак, я полагаю, вы бы не отказались на него взглянуть?
— Взглянуть?
У Джон-Тома полезли кверху брови.
Клотагорб оставил кресло и поманил гостей за собой. Они пошли в глубь спирального лабиринта, пронизывавшего Древо.
Предмет немногословного обсуждения бездельничал в алькове рядом с мастерской, грелся в мистической атмосфере, как ящерка в солнечных лучах на раскаленном камне. Когда хозяин дома и его гости приблизились, стайка радужно искрящихся нот шевельнулась, поймав и отбросив рассеянный свет. «Призрачное сияние, — подумал Джон-Том. — Мерцающее „нездесь“, существующее на самом краю зрительного восприятия, слабая фосфоресценция, едва уловимая для палочек и колбочек глаза».
Явление висело перед ними отсветом северного сияния. Внезапно крапинки заметались и перегруппировались. При этом альков заполнился музыкой, приятной, грустной и скоротечной.
— Не очень четко видно, — произнес Джон-Том, — но красиво. Что это?
— Как — что? — спросил волшебник. — Музыка. А чем еще, по-твоему, это может быть? Акустическое построение. Гармоническая конвергенция. Звуковая синхронность.
— Постойте, я не могу уследить за вами. Я слышу тон, но мне это ни о чем не говорит.
— Юноша, я ведь только что сказал. Это музыка.
— Чтоб меня в евнухи завербовали, — воскликнул Мадж. Я много всякой музыки слыхал, но видеть — никада!
Искрящийся овоид снова подал голос, и Джон-Том взглянул на него с возросшим интересом.
— Я и не знал, что музыку можно видеть.
— Обычно она не столь прямолинейна. — Глаза Клотагорба щурились за очками. — Редко возникают условия, когда ее можно увидеть воочию. Но даже в этих случаях музыка очень уклончива.
Он шагнул вперед и протянул короткую лапу. Рой помедлил, а потом легко закружил вокруг его пальцев, омывая их полутонами. Как заметил Джон-Том, ноты не отбрасывали теней.
— На мой взгляд, мы имеем дело с элементом гораздо большей музыкальной мысли, — сообщил волшебник. — Я провел кое-какие исследования и обнаружил, что он состоит из множества неизменных нот, которые постоянно перегруппировываются. — Черепах хмыкнул. — Впрочем, эту тему я бы предпочел не затрагивать.
Джон-Том двинулся вперед.
— А мне можно?
— Несомненно.
Волшебник посторонился.
Крапинки отлетели от пальцев Клотагорба и осторожно окружили протянутую руку Джон-Тома. Не было ни ощущения физического контакта, ни любых других осязательных восприятий — только теплый зуд возникал периодически, когда оживлялись и пели ноты. Порой менялся темп, порой — громкость, но базовые аккорды оставались прежними.
Чаропевец тихо млел.
— Мне уже случалось чувствовать музыку, но чтобы вот так, в буквальном смысле…
Крапинки отлетели от его руки, зависли между человеком и черепахой. Неясный жалобный звук не смолкал.
— Где вы ее нашли?
— Где нашел? Юноша, у меня нет привычки искать беспризорную музыку. Это она меня нашла. Два дня назад я был разбужен сдавленным воплем Горпула. Это вот диво как-то ухитрилось залететь в мой атриум и затеяло игру с декоративными колокольчиками — мне их лет сто назад подарила колдунья Падула-Волосы-Колтуном. У меня сложилось стойкое впечатление, что музыка хочет обзавестись друзьями.
— Музыка всюду проникнет, — задумчиво проговорил Джон-Том, любуясь непоседливыми аккордами.
Клотагорб многозначительно хмыкнул.
— Может быть, ты и прав, но у меня закоренелое недоверие к непрошеным явлениям, как бы там нежно или печально они ни звучали. Я велел Горпулу взять перьевую метелку, и мы вместе попытались выгнать музыку за порог, но тут она взяла такой плаксивый тон, что я решил на время оставить ее в покое. Выглядит она безвредно, к еде моей не прикасается. Знай себе висит в алькове и наблюдает, если это слово применимо к мелодии. Иногда она звучит требовательно, в другое время — капризно… По-моему, она впадает в отчаяние.
— Шеф, ты думаешь, с ней чей-то не так?
Мадж с подозрением щурился на крапинки.
— Я уверен, она чего-то хочет, — ответил волшебник. — А может быть, просто заблудилась и тоскует по дому.
— Заблудшие ноты, — задумчиво проговорил Джон-Том. — Я слыхал о бездомной музыке, но еще ни разу с нею не сталкивался. И уж конечно, не видел. Допустим, она действительно потерялась, но чем мы ей можем помочь? Что толку задавать вопросы фрагменту музыкального произведения?
— Тут я тебе, увы, не советчик, — лаконично ответил Клотагорб. — Да и тема, скажу по правде, меня не особо интересует. Одно не вызывает сомнения: этой музыке требуется содействие, которое я предоставлять не намерен. Но и вышвырнуть бедняжку за дверь совесть не позволяет. Она кажется такой несчастной…
Черепах снова поднял ладонь, и снова вокруг пальцев закружились крапинки.
— Она меняется, но я не берусь судить, отзывается ли она на чье-то настроение или на какое-нибудь иное, неизвестное мне влияние.
Джон-Том передвинул на живот дуару, комнату заполнила иная музыка.
— Ты потерялась? — пропел он.
Реакция крапинок не заставила себя ждать. Они отпрянули от пальцев колдуна, построились и трижды четко повторили музыкальную фразу.
— Можно расценить это как положительный ответ, — без особой необходимости прокомментировал Клотагорб.
Довольный собой, Джон-Том кивнул.
— Но как же может быть, чтобы музыка, да вдруг потерялась?
— Че, ежели она жила в каком-то инструменте, а тот пропал? — предположил Мадж.
— Я склонен полагать, что истина не столь прозаична. — Волшебник сосредоточенно разглядывал плавающий нимб. — Гораздо вероятнее, что наша гостья покинула свое место в более длинной последовательности нот. Она принадлежит довольно большому и сложному произведению, из которого была извлечена явно против собственного желания.
Джон-Том поглядел на черепаха в упор:
— А мне казалось, вы не питаете интереса к музыке.
Клотагорб пожал плечами:
— Не собираюсь утверждать, что я в этом деле абсолютный невежда. — И указал на дымчатое сияние. — Ясно, что она пребывает в подавленном состоянии, будучи не в силах соединиться с основной темой. Короче говоря, она заблудилась и страдает тем, что можно назвать musicus interruptus.
— Ух ты! — прошептал Мадж. — Ну, тада я могу ее понять, посочувствовать.
— Но сюда-то она зачем прилетела? — размышлял вслух Джон-Том. — Чего ждала от вас? Чтобы вы помогли ей вернуться к остальной музыке?
— Разумное предположение. Ты уже продемонстрировал свою изобретательность в общении с ней, отчего бы не спросить самому?
— Спрошу.
И Джон-Том пропел вопрос в самой доходчивой форме.
Ноты сразу метнулись к дверному проему, возвратились, снова отлетели к дверям. Это повторилось полдюжины раз, и облачко всегда задерживалось в проеме и звенело при этом громче и настойчивей. Так и осталось в дверях — донельзя красноречивый жест.
— Я склонен полагать, что все вполне очевидно, — заметил волшебник. — Она хочет, чтобы вы шли за ней следом.
— Черта с два, — пробормотал выдр. — Хрена ей лысого.
— Я бы не стал тратить время на такую банальность, как горстка потерявшихся нот, — продолжал Клотагорб, — но если ты и твой приятель с мускусными мозгами и правда умираете от скуки, то вот вам подходящая головоломка. Кажется, она не сулит яд, клыки или когти.
Джон-Том колебался.
— Но ведь она выглядит не очень серьезно, согласитесь. По-моему, с такой задачкой даже Горпул легко справится.
— Это по-твоему. — Волшебник кивнул. — Он уже пытался и успеха не имел. Общаться с музыкой посредством чаропения, как ты, он не способен. И вообще, Горпул мне нужнее здесь.
— В масштабах битвы с Броненосным народом не очень-то впечатляет, — пробормотал Джон-Том. — С другой стороны, и правда лучше, чем ничего.
— Не раз и не два я слышал от тебя, что ты всю жизнь следуешь за музыкой, — напомнил Клотагорб. — Вот возможность сделать это в прямом, а не в переносном смысле.
— И куда она нас, по-вашему, заведет? — осведомился Джон-Том.
Черепах поднял очи горе:
— Кто знает? Я могу одно сказать: доводилось тебе странствовать и в обществе гораздо менее симпатичных проводников.
— А что, если я все-таки решусь и пойду вслед за музыкой? — размышлял Джон-Том. — Но ведь она может в любой момент исчезнуть, рассеяться в зарослях или утонуть в земле, и что тогда останется нам с Маджем? Жалеть о потерянном времени и корить себя за несусветную глупость? Как мы все объясним Талее и Виджи?
Предмет его размышлений вдруг метнулся в коридор, возвратился, позванивая с отчетливым волнением, и снова отлетел.
— Хочешь — иди, не хочешь — оставайся, — поторопил Клотагорб. — Но решай поскорей. Я катастрофически теряю созерцательный настрой.
Джон-Том предпочел бы более явственную необходимость, более четкую перспективу применения его чаропевческого дара. Ему же предлагали только горсточку жалобно зовущих нот.
— Мадж? — спросил он, оттягивая решение.
Выдр закатил глаза.
— Ну, я думаю, ежели прошвырнемся до Вертихвостки, особой беды не будет. Можа, шеф, за это время развеется твоя тоска. И ваще, музычка вроде неопасная, не то че большинство чокнутых причин, которые выманивали тебя из дому.
Мадж вразвалочку вышел в коридор и замахал на ноты лапами. Они с любопытством пороились между его пальцами и метнулись в сторону двери.
— Так, значица, да? Ладно, ведите, тока постарайтесь звучать маленько пободрее, ага?
— Улетайте, — велел нотам Клотагорб. — Эта парочка попробует вам помочь. Они считаются профессионалами. Я же твердо намерен оставаться здесь, уйдя в дальние уголки своего сознания.
Искристый перезвон как будто понял его — энергично покружил перед лицом Джон-Тома и снова бросился в коридор. У чаропевца зудела кожа, словно ее опрыскали вытяжкой радости.
— Ты принят, — удовлетворенно заключил маг.
— Да уж, надеюсь. А то ведь не найдется других дураков слепо шагать за горсткой нот по лесам.
— Эт точно, — хмуро добавил выдр.
— Пошли.
Джон-Том направился к выходу.
Мадж скорчил рожу.
— Ага, скока раз я уже слышал это словечко. Ну да ладно. Будь че будет.
Друзья выбрались вслед за красочными нотами из Древа, прошагали на юг по траве и очутились под сенью Колоколесья. Человека и выдра вело мерцающее облачко миниатюрных звезд и планет, лун и комет. Но это была не галактика, а все отчетливее и веселее звучащий фрагмент музыкальной темы.
Клотагорб с облегчением провожал их взглядом. Горпул хлопотал по хозяйству, а у колдуна появилась наконец возможность снова забраться в особую комнатку, вместилище бархатной мглы, и целиком уйти в созерцание непостижимых тайн вселенной.
Усевшись точно в центре сферического помещения, то бишь повиснув точно в трех своих ростах от пола, маг воспользовался колдовскими порошками и варевами, и вскоре перед ним появился сгусток светящегося тумана, озарив все кругом. Под гнусавый, гипнотический речитатив Клотагорба туман начал приобретать форму и плоть.
Это была фигура другой черепахи: молодой, гибкой (насколько черепаха вообще может быть гибкой) и определенно женственной, с мягким панцирем. Чары, несомненно, получились весьма впечатляющими, хотя их философская ценность выглядела несколько спорной. Волшебник поплыл навстречу призраку, сложив на груди лапы; на его почти неподвижной физиономии угадывалась странная улыбка.
Джон-Том и Мадж шагали на юг по большой лесной дороге. Чаропевец был убежден, что в походке Маджа добавилось упругости, а в глазах — блеска.
— Ну что, старина, возвращается былой азарт?
Выдр недобро посмотрел на него:
— Азарт? С чего бы это вдруг? По-твоему, мне не терпится дать дуба каким-нибудь кошмарным способом или потерять на жертвенном алтаре часть тела, которую отращивал с особой любовью? Как же, разбежался, держи карман! — И тут его зубы сверкнули в столь хорошо знакомой Джон-Тому заразительной улыбке. — Сказать по правде, чувак, я впервой, отправляясь с тобой черт-те куда, наполовину спокоен. Как ни крути, разве может какая-то забавная музычка завести в серьезную беду?
Мадж кивнул в сторону облачка кружащихся нот; оно беспокойно подскакивало в воздухе, на десяток шагов опережая странников, и зовуще пело.
От нечего делать, переместив дуару на живот, Джон-Том принялся экспериментировать с любимыми мелодиями. Нотки-крупинки откликнулись незамедлительно — пулей метнулись к нему, вынудив выдра отскочить в сторону, и зароились вокруг волшебного инструмента. Они спиралью обвивали двойной гриф, смерчиком ввинчивались в резонирующий корпус, измеряли ширину отверстия для межпространственного гармонического потока у развилки грифов.
Мадж совсем успокоился, даже хихикнул.
— Похоже, чувак, ты обзавелся приятелем.
Джон-Томовы пальцы легко двигались в нежном теплом сиянии сиротливых аккордов.
— Мы с музыкой всегда приятели. Я успел врасти в нее, а она — в меня. — В его глазах появился решительный блеск. — Что же касается чаропения, уж я постараюсь, чтобы это путешествие отличалось от всех предыдущих.
Мадж содрогнулся.
— Джон-Том, погодь-ка! Разве похоже, че тут потребуется много чаропения?
— Этого мы не знаем, — весело ответил его высокий попутчик. — Но если потребуется, я возьму пример с Банкана. Кто сказал, что яйца курицу не учат?
— В каком это смысле — возьмешь пример? — хмуро поинтересовался выдр.
— А в таком, что буду петь не только привычные старые песни. Помнишь, Банкан сам сочинял стихи и выходил победителем из любой переделки?
— Не гони, шеф. Оно, конечно, не мне такое говорить, но тока на твоем месте не стал бы я этого делать, вот так. Не зная броду, не суйся в воду. У тебя и без того завсегда хватало неприятностей с выбором подходящей песенки. И я не уверен, че блестящая импровизация — как раз твой конек.
— С текстами собственного сочинения я увеличу власть над любыми чарами. А еще ты должен признать: вряд ли это будет хуже, чем с испытанным репертуаром.
Выдру пришлось с досадой кивнуть.
— Тут, чувак, с тобой поспорить трудно.
— Побольше оптимизма, Мадж. В конце концов, чаропение — моя профессия, я ей почти двадцать лет отдал.
— Это-то меня и беспокоит, — посетовал Мадж, но шепотом.
— У тебя перо висит, как тряпка, — указал Джон-Том на видавшую виды зеленую фетровую шляпу и ее украшение.
Выдр дотронулся до тирольки пальцем.
— Виджи ее постоянно выбрасывает. А я тишком вытаскиваю из помойки. Это у нас игра такая. — И, чтобы сменить тему, махнул лапой в сторону реки: — А че будем делать, ежели наш музыкальный друг вдруг решит сманеврировать влево? Споешь чаропесенку для ходьбы по воде?
Джон-Том улыбнулся и похлопал друга по плечу.
— Что-нибудь придумаем, Мадж, как всегда. Проблемы устраняй по мере их возникновения — вот наше кредо.
— Ну, ободрил так ободрил, — сухо промолвил выдр.
Относительно спокойные дни сменяли друг друга. Наконец приятели достигли Вертихвостки и повернули на юго-запад. По реке к далекому Глиттергейсту неслись под парусами суденышки, а обратно поднимались медленно, на веслах, борясь с сильным течением — их целью был Пфейффумунтер и расположенный еще дальше Поластринду. Иногда друзья махали рукой и лапой, а члены разношерстных экипажей отвечали, подчас бросая весла и возбужденно жестикулируя при виде звенящего красочного облачка вкупе со странной парой.
— Я жене записку оставил, так ведь не поверит. — Мадж развлекался тем, что ловил и отпускал, снова ловил и снова отпускал маленькую саранчу; уследить за мельтешением его пальцев Джон-Тому никак не удавалось. — Решит, я в Линчбени закатился — пьянствовать и буянить.
— Ей это вполне простительно, — съязвил Джон-Том.
— Чувак, да это несправедливо ни хрена! Ты ж знаешь, я давно вырос из коротких штанишек прожигателя жизни. Теперь я уважаемый оседлый семьянин, вот так.
— Почти всегда, — согласился чаропевец. — Да ты не волнуйся. Когда Виджи узнает, что ты со мной, она успокоится. Уж я-то за тобой присмотрю. И вообще, твой уход ее разозлит меньше, чем мой — Талею.
— Верняк, — удовлетворился Мадж. — Я, как-никак, выдр.
А далеко позади безмолвно стояло опустевшее Джон-Томово дерево. Не дрожали от дуарных вибраций деревянные стены, кухонная утварь не содрогалась от шелеста Талеиного фартука, а то и от ее ругани. Недоставало человеческого присутствия звуконедосягаемым спальням наверху, тосковали они по хрипло-сипло-пронзительному рэпу Банкана, Сквилла и Ниины. Аккуратно заправленными стояли кровати, в шкафах грустила несношенная одежда, полы бестревожно, сонно ждали возвращения хозяев.
Если и мелькнет где яркое пятнышко, так это домовой или демон прошуршит щелью между половицами или пересечет потолок и сразу трусливо спрячется. Они старались избегать умело замаскированных Джон-Томом колдовских ловушек и не задерживаться на открытом месте, разве что изредка вступали в перепалку с бродячим сверчком-ворчуном.
В дремотной тишине пустующей столовой вдруг явственно захрустел воздух — будто тысяча старых газет подверглась внезапной атаке армии голодных термитов. С треском раскололась окаменелая атмосфера, пропуская в себя угловатые компоненты поразительного нечто. Оно быстро сгущалось, приобретая как форму, так и вес.
Пришелец был чуть повыше Маджа, снабжен усиками-антеннами и носил на спине ранец. В падающих из окна солнечных лучах твердая оболочка поблескивала ляпис-лазурью и малахитом. Жесткие суставчатые пальцы манипулировали пристегнутыми к животу устройствами, на груди ритмично поднимались и опадали дыхательные органы.
Твердо встав на многочисленные нижние конечности, он обернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы изучить обстановку. На ногах его красовались шесть металлических туфель филигранной работы, каждая покрыта тончайшими и совершенно непонятными письменами. Громадные глазищи обозрели стол, кресла, китайский буфет и коллекцию настенных украшений. Все происходило без единого звука, не считая тихого шелеста вдохов-выдохов, хотя многочисленные сегменты рта находились в непрестанном движении. Режущие пластины покрывало нечто фиолетовое, словно их владелец месяц питался одним черным виноградом.
Безволосый череп охватывала золотая бандана не шире ногтя — в тон туфлям. С четырех пальцев левой руки свисала прямоугольная коробочка из сложных, но неопасных полимеров. Ее поверхность усеивали лампочки и кнопки. В центре светился прозрачный овальный дисплей. Коробочка настойчиво загудела.
Когда существо дотронулось пальцем до прозрачной панели, гул смолк. Золотые глаза закончили обзор кухни, пришелец выбрался в коридор и повторил процедуру осмотра. Одну за другой обошел все комнаты, лишь изредка отвлекаясь на привлекшие его внимание предметы, которые, как выяснялось, ничего общего с его целью не имели. Наконец гость оказался в студии Джон-Тома.
Там он задержался, чтобы двумя руками помассировать крошечные завитки чуть ниже золотой банданы. Как только он управился с этим делом, от него начал исходить сильный, не лишенный приятности запах. Поза крайнего недоумения однозначно указывала, что пришелец упустил из виду нечто важное.
С огорченным присвистом он щелкнул несколькими кнопками на полимерной коробочке. И снова атмосфера вокруг него зашипела и заискрилась под пикантный аккомпанемент миниатюрных стеклянных колокольцев. Существо разлетелось вдребезги, его многочисленные осколки ускользнули по тончайшим щелям в пространстве-времени. Удивительный гость ничего не забрал и ничего не оставил после себя, кроме слабого запаха вареного мускатного ореха.
