Поллетти мчался по старой прибрежной дороге, ведущей к Чивитавеккиа. Справа от дороги тянулся бесконечный ряд кипарисов, слева — побережье, усеянное камнями. Водитель яростно давил ногой на педаль газа «Бьюика-Оливетти XXV» и не собирался останавливаться перед каким-либо препятствием, одушевленным или нет. Тот факт, что старый автомобиль был не способен развить скорость больше тридцати одной мили в час, выводил Поллетти из себя. 

Наконец он подъехал к участку побережья, огороженному забором из проволочной сетки. Над воротами красовалась надпись: «ПОКЛОННИКИ СОЛНЕЧНОГО ЗАКАТА». Появился служитель и открыл ворота с таким глубоким поклоном, что это выглядело насмешкой. Поллетти кивнул и въехал на участок. 

Он затормозил перед небольшим домиком из готовых панелей. На берегу моря стояли трибуны, на которых собралось множество людей. Над морем, почти касаясь поверхности воды, висело огненно-красное солнце. Поллетти взглянул на часы. Шесть часов сорок две минуты. Он вошел в домик. 

За столом сидел его компаньон Джино и что-то считал. 

— Сколько на этот раз? — спросил Поллетти. 

— Четырнадцать тысяч двести тридцать три посетителя, оплативших входные билеты, — ответил Джино. — И еще пять полицейских, двадцать три бойскаута и шесть племянниц Витторио — все по контрамаркам. 

— Придется сказать Витторио, чтобы он сократил число племянниц, решил Марчелло. — Я занимаюсь этим делом не ради развлечения. — Он сея на складной стул. — Значит, всего четырнадцать тысяч? Этого едва хватит, чтобы заплатить за аренду трибун. 

— Не то что в прежнее время, — согласился Джино. — Помню, когда... 

— Ладно, неважно, — сказал Поллетти. — Ты проверил: ни у кого нет с собой оружия? 

— Конечно, — кивнул Джино. — Мне совсем не хочется видеть, как тебя прикончат во время работы. 

— Мне тоже, — пробормотал Поллетти, мрачно глядя вдаль. 

Наступила непродолжительная неловкая пауза. 

— Уже шесть часов сорок семь минут, Марчелло, — нарушил молчание Джино. 

— Неужели? — язвительно отозвался Поллетти.  — Тебе скоро выходить. Осталось меньше пяти минут. Как ты себя чувствуешь? 

Поллетти молча состроил зверскую гримасу. 

— Знаю, знаю, — сказал Джино. — Ты всегда так чувствуешь себя перед выходом к аудитории. Но мы ведь можем легко справиться с этим настроением, правда? Проглоти вот это. 

Он протянул Поллетти стакан воды и крошечную овальную красную таблетку. Это был лимниум, один из новых наркотиков, способных усиливать так называемый «фактор экспансивности» в человеческой психике.

— Мне он не нужен... — запротестовал Поллетти, однако проглотил таблетку и запил водой. 

Затем, примирившись с судьбой, проглотил таблетку с пурпурно-белыми полосами гнейа-Па — недавно созданный препарат для повышения обаяния, выпускаемый фабриками концерна «Фарбен». Далее последовали: маленький золотой шарик дармаоида — средство ограничения человеческого общения, производимое лабораториями Хайдарабада, затем тщательно рассчитанная по времени действия ампула лакримола в форме слезы и, наконец, капсула гипербендикс в виде фигурки волка — новейшее лекарство, повышающее психическую энергию. 

— А теперь как ты себя чувствуешь? — спросил Джино. 

— Как-нибудь справлюсь, — ответил Поллетти.

Он наморщил лоб и взглянул на часы. Принятые лекарства начали действовать. Он вскочил со стула и бросился к гримировальному столику в углу домика. Там он снял костюм и натянул белую пластиковую тогу, повесил на шею копию барельефа Солнца индейцев майя, сделанную из металла, имитирующего бронзу, и надел белый кудрявый парик. 

— Как я выгляжу? — бодро спросил он. 

— Великолепно, Марчелло. Ты выглядишь просто великолепно, — ответил Джино. — Откровенно говоря, ты еще никогда не выглядел так хорошо. 

— Это ты серьезно? 

— Клянусь всем, что мне дорого в жизни, — привычно произнес Джино и посмотрел на часы. — Осталось меньше минуты! Иди, Марчелло, и потряси всех! 

— Мне кажется, сегодня я произведу настоящую сенсацию, — заметил Марчелло и величественной поступью двинулся к двери. 

Джино смотрел ему вслед, чувствуя, как у него перехватывает горло. Он знал, что видит перед собой настоящего бойца; кроме того, его беспокоили болезненные спазмы, предвещающие расстройство желудка.

Поллетти торжественно шествовал к своей аудитории. Его взгляд был спокоен, шаги неторопливы. Слышались нежные звуки «О Sole Mio», дополняющие атмосферу ожидания. 

Перед трибунами стояла красная кафедра. К ней и направился Поллетти. Поднявшись на нее и поудобнее приладив микрофон, Поллетти с пафосом произнес: 

— Сегодня, на закате дня, так похожего и так не похожего на другие дни, в хрупкой ладье, мы, смертные, путешествуем по бурным водам вечности и думаем о будущем...

Слушатели, загипнотизированные его словами, склонили головы. И вдруг Поллетти увидел, что с первого ряда ему улыбается Кэролайн. Он смешался, несколько раз моргнул, но сразу оправился и продолжал: 

— Эти последние лучи умирающего, но бесконечно возрождающегося солнца приходят к нам с расстояния в сто сорок девять миллионов километров. О чем это говорит? Такое расстояние является божественным и непостижимым, неумолимым и одновременно иллюзорным, потому что разве можно предположить, что наш огненный отец не вернется к нам? 

— Вернется, обязательно вернется! — послышался хор голосов. 

Поллетти печально улыбнулся. 

— А когда он вернется, встретим ли мы его здесь, чтобы наслаждаться его животворным великолепием? 

— Кто может сказать? — мгновенно откликнулась аудитория. 

— Действительно, кто? — вопросил Поллетти. — И все-таки нас утешает мысль, что наш дорогой отец не умер; нет, сейчас он мчится по собственной орбите к Лос-Анджелесу.

Солнце тонуло в морских волнах. Слушатели на трибуне плакали. Только несколько человек, которые всегда встречаются в такой толпе, спорили о различных аспектах доктрины солнечного круговорота. Казалось, проповедь произвела сильное впечатление даже на Кэролайн. Произнося заключительную часть проповеди на греческом языке, Поллетти тоже пустил слезу. 

Уже совсем стемнело. Под радостные возгласы и проклятия Поллетти спустился с кафедры. 

В темноте его вдруг схватила чья-то рука. Это оказалась Кэролайн. Ее лицо было мокрым от слез. 

— Марчелло, это было так прекрасно! — воскликнула она. 

— Пожалуй, действительно неплохо, — ответил Поллетти, все еще заливаясь слезами, — если тебе нравятся солнечные закаты.

— А тебе не нравятся? 

— Не то чтобы очень, — пожал плечами Поллетти. — Мне приходится этим заниматься, ведь я проповедник. 

— Но ты тоже плачешь! — воскликнула Кэролайн. 

— Это реакция, вызванная медицинскими препаратами, — объяснил Поллетти и вытер глаза. — Скоро пройдет. В таком деле нужно переживать вместе с клиентами, а это непросто, если не испытываешь аналогичных чувств. Впрочем, это всего лишь бизнес. 

— Ну и как бизнес в сфере солнечных закатов? — спросила Кэролайн. 

— Так себе. Раньше было куда лучше, — ответил Поллетти. — Но теперь... — Он замолчал и посмотрел на нее. — А почему ты спрашиваешь? Это связано с интервью или всего лишь праздное любопытство? 

— Пожалуй, и то, и другое. 

— Ты все еще хочешь провести свое исследование? — внезапно спросил Поллетти. 

— Ну конечно, — отозвалась Кэролайн. 

— Хорошо, я согласен, — ответил Поллетти. — За соответствующий гонорар, разумеется. 

— Скажем, триста долларов, — предложила Кэролайн. 

Поллетти недоуменно посмотрел на нее, повернулся и пошел к домику. Кэролайн последовала за ним. 

— Пятьсот, — сказала она. 

Поллетти продолжал идти. Кэролайн повысила цену до тысячи. 

— Сколько времени на это потребуется?

— Час, от силы два. 

— И когда? 

— Завтра утром, в десять часов, в Колизее. 

— Хорошо, — кивнул Поллетти. — По-моему, я свободен в это время. Но мне следовало бы получить аванс. 

Удивленная, Кэролайн открыла сумочку, достала новенькую хрустящую банкноту в пятьсот долларов и вручила Поллетти. Тот снял парик, расстегнул замок-«молнию» в подкладке и сунул туда деньги. 

— Спасибо. Увидимся позже. — И Поллетти спокойно вошел в домик.