ЧАСТЬ 4. КНИГА ЛАБИРИНТА

Книга: Роберт СИЛЬВЕРБЕРГ — Замок лорда Валентина

Глава 1

Из порта Нуминор под командой хьорта Эйзенхарта, главного из адмиралов Хозяйки Острова Сна отплыли семь ее кораблей с широкими парусами и высокими стройными мачтами. Они везли пассажиров: лорда Валентина, короналя, его первого министра Аутифона Делиамбера, врууна, адъютантов Карабеллу из Тил-омона и Слита из Нарабаля, военного адъютанта Лизамон Халтин, полномочных министров Залзана Кавола, скандара, и Шанамира из Фалкинкипа, а также других. Флот направлялся в гавань Стойен, расположенную в Алханроэле на полуострове Стойен-зар в дальней части Внутреннего моря. Корабли плыли уже не одну неделю, подгоняемые западным ветром, который дул в этих водах поздней весной, но берег все еще не показывался и его не будет видно много дней.

Валентина вполне устраивало долгое путешествие. Он не боялся задач, стоявших перед ним, но и не торопился их решать: необходимо было время, чтобы рассортировать свои только что восстановленные воспоминания и обдумать, кем он был и кем надеется стать. Где же лучше всего заняться этим, как не на великих морских просторах, где ничто, кроме узора облаков, не меняется и время кажется застывшим? Валентин часами стоял у поручней флагманского судна «Леди Тиин» в стороне от своих друзей, беседуя сам с собой.

Личность, которую вернула ему Хозяйка Острова Сна, нравилась Валентину: сильнее и тверже характером., чем Валентин-жонглер, но без отталкивающих качеств души, которые иной раз встречаются у правителей. Бывшее «я» Валентина казалось ему рассудительным, здравомыслящим и умеренным. Это был человек серьезный, но любящий шутку, понимающий, что такое ответственность, и верный своему слову. Как и подобает тому, кого с самого рождения готовят к высокому положению, он был хорошо воспитан, основательно изучал историю, законодательство, принципы управления и экономику, чуть меньше — литературу и философию и, насколько представлял Валентин, лишь поверхностно — математические и физические науки, которые были не в почете на Маджипуре.

Обретение бывшего «я» было равно для Валентина неожиданному подарку, кладу. Но он еще не объединился с другим «я» и по-прежнему думал или «он» и «я», или «мы», все еще не осознавая цельность своей личности. Слишком велик был вред, нанесенный мозгу короналя в Тил-омоне, чтобы теперь быстро исчез разрыв между лордом Валентином и Валентином-жонглером. Но брешь эта с каждым днем уменьшалась. Возможно, несмотря на старания матери, на месте этой трещины навсегда останется рубец, но Валентин мог по желанию преодолеть разрыв и заглянуть в любую точку своей прежней жизни, в детские годы или в короткое время своего царствования. И куда бы он ни взглянул, он видел такое богатство знаний, опыта, зрелости, о каком и не мечтал во время своих странствий. Он входил в эти воспоминания как в энциклопедию, в библиотеку, и был уверен, что обязательно сольется со своим прежним «я».

На девятую неделю путешествия на горизонте показалась тонкая зеленая линия суши.

— Стойензар,— сказал адмирал Эйзенхарт.— Видишь сбоку темное пятно? Это гавань Стойен.

Валентин изучал берег приближавшегося континента как бы двойным зрением. Валентин-жонглер ничего не знал об Алханроэле, кроме того, что это самый большой континент на Маджипуре, куда высадились первые люди, очень густо населенный, славящийся невиданными и потрясающими чудесами природы, что здесь пребывает правительство Маджипура, здесь дом короналя и понтифекса. Лорд Валентин знал много больше. Для него Алханроэль означал Замковую гору, саму по себе являющую почти целый мир, на склонах которой можно было провести всю жизнь и не успеть насытиться всеми чудесами Пятидесяти Городов. Алханроэль — это Замок лорда Малибора, венчающий Гору, Валентин называл его так, когда был мальчиком, и сохранил эту привычку даже во время своего правления. Теперь он мысленно видел этот Замок, охватывавший вершину Горы и походивший на многорукое существо, протянувшее свои руки во все стороны над скалами, пиками и альпийскими лугами, а ниже — в громадные долины и складки. В Замке были многие тысячи комнат, он как бы жил собственной жизнью и выращивал каждый год все новые флигели и пристройки. Алханроэль — это и бугор над Лабиринтом понтифекса, и сам подземный Лабиринт — полная противоположность Острову Повелительницы Снов. Хозяйка Острова жила во Внутреннем храме на согретой солнцем и омытой ветром вершине, окруженной кольцом открытых террас, а понтифекс, как крот, зарылся глубоко под землю, в самую нижнюю часть своего королевства, окруженную кольцами Лабиринта. Валентин только однажды, много лет назад, был в Лабиринте по поручению лорда Вориакса, но воспоминание об извилистых пещерах все еще было свежо.

Алханроэль также означал Шесть Рек, сбегавших со склонов Замковой горы, и животные-растения Стойензара, которые он скоро увидит, и дома-деревья Треймоуна, и каменные руины Велализиерской равнины, существовавшие, как говорят, еще до появления на Маджипуре людей.

Тонкая линия на востоке стала шире, но все еще была едва заметна. Валентин ощутил всю громадность Алханроэля, развертывавшегося перед ним, как титанический свиток, и спокойствие, царившее в его душе в течение всего путешествия, сразу растаяло. Он жаждал как можно скорее высадиться на берег и отправиться к Лабиринту.

— Когда мы причалим? — обратился он к Эйзенхарту.

— Завтра вечером, мой лорд.

— Тогда сейчас устроим праздник. Лучшее вино для всех и после этого представление на палубе! Небольшой фестиваль.

Эйзенхарт бросил на него серьезный взгляд. Адмирал был аристократом среди хьортов, более стройным, чем большинство его соплеменников, и обладал на удивление сдержанными манерами, что Валентин находил несколько неприятным, однако Хозяйка Острова весьма высоко ценила адмирала.

— Какое представление, мой лорд?

— Немножко жонглирования. Мои друзья чувствуют ностальгическое желание снова заняться своим ремеслом. Вот как раз подходящий случай — отпраздновать таким образом благополучное окончание нашего путешествия.

— Да, конечно,— кивнул Эйзенхарт. Он церемонно поклонился, но ему явно не нравились такие штучки на борту его флагмана.

Валентин предложил это из-за Залзана Кавола. Скандару было неуютно на корабле, и часто замечали, как он ритмично двигает своими четырьмя руками, будто жонглирует, хотя никаких предметов нет. Ему пришлось более чем кому-либо иному потрудиться, чтобы адаптироваться к обстоятельствам за время похода через Маджипур. Год назад Залзан Кавол был королем в своей профессии, непревзойденным мастером жонглирования, с триумфом переезжавшим из города в город в своем удивительном фургоне. Теперь же у него не осталось ничего. Фургон сгорел в лесах Пиурифэйна, два брата из пяти погибли там же, а третий покоится на дне моря. Он больше не отдавал приказаний своим работникам и не видел их повиновения, а вместо вечернего представления перед изумленной публикой, наполнявшей его карманы кронами, он идет теперь вслед за Валентином, В Залзане Ка-воле копились неиспользованные сила и энергия. Это было видно по его лицу и поведению — по тому, что прежде грубый, необузданный его характер, которому он всегда давал волю, теперь стал, можно сказать, почти мягким, Валентин понимал, что скандар переживает тяжелый душевный кризис. Служители Хозяйки Острова нашли Залзана Кавола на террасе Оценки, где он неуклюже и сонно выполнял черную работу и, как видно, смирился с тем, что будет заниматься ею до конца жизни.

— Хочешь поработать с факелами и ножами? — спросил его Валентин.

— Еще бы! — немедленно просиял Залзан Кавол.— А ты видел эти щепки? — Он указал на несколько здоровенных дубин фута в четыре длиной, лежавших кучей возле мачты.— Прошлой ночью, когда все спали, мы с Ерфоном попрактиковались с ними. Если твой адмирал не возражает, мы возьмем их вечером.

— Эти? Разве такими длинными можно жонглировать?

— Ты только получи разрешение адмирала, мой лорд, а вечером сам увидишь!

Все послеобеденное время труппа репетировала в просторном пустом трюме. Это было впервые после Илиривойна, а с тех пор, казалось, прошла вечность. Однако, пользуясь импровизированным набором предметов, собранным скандарами, все быстро вошли в ритм.

Валентин с восторгом смотрел на жонглеров. Слит и Карабелла яростно обменивались дубинками, Залзан Кавол, Роворн и Ерфон придумали замысловатый новый обмен вместо того, от которого пришлось отказаться из-за смерти братьев. На минуту показалось, что вернулись старые добрые времена Фалкинкипа или Дюлорна, когда важнее всего было выступать на фестивале или в цирке, а самое главное — держать координацию руки и глаза. Но возврата в те дни уже не будет. Теперь труппа ввязалась в политическую интригу, связанную со сменой власти, и никто из них уже не станет прежним. Эти пятеро обедали с Хозяйкой Острова Сна, делили кров с короналем, плыли на свидание с понтифексом. Они уже стали частью истории, даже если кампания Валентина окончится неудачей. Но все-таки они снова жонглировали, как если бы жонглирование было всем в их жизни.

Потребовалось много дней, чтобы собрать их всех во Внутреннем храме. Валентин думал, что Хозяйке и ее иерархам достаточно закрыть глаза, чтобы добраться до любого мозга на Маджипуре, но все оказалось не так просто: связь была неточной и ограниченной. Первым делом на внешней террасе обнаружили скандаров. Шанамир оказался на Втором утесе и по своей юношеской бесхитростности быстро продвигался. Уже не юный и не бесхитростный Слит тем не менее тоже сумел попасть на Второй утес, как и Виноркис. Карабелла была как раз перед ними на террасе Зеркал, но ее по ошибке искали сначала в другом месте. Найти Кхуна и Лизамон оказалось просто, поскольку они внешне сильно отличались от остальных пилигримов, но трое бывших подчиненных Горзвала: Панделон, Кордеин и Тесме — прямо-таки растворились в населении Острова, как невидимки, так что Валентину пришлось бы оставить их там, не объявись они сами в последнюю минуту. Труднее всего оказалось выследить Делиамбера. На Острове находилось много вруунов, некоторые из них тоже были мелкими колдунами, поэтому иерархи Хозяйки много раз ошибались.

Флот готовился к отплытию, а Делиамбера все еще не нашли. Валентин в отчаянии разрывался между необходимостью двигаться дальше и нежеланием уехать без своего самого полезного советника, но тут вруун сам появился в Нуминоре, никак не объяснив, где был и как прошел незамеченным через весь Остров. Итак, все собрались вместе — все, кто пережил долгий путь от Пидруида.

На Замковой горе лорд Валентин имел свой круг приближенных, чьи лица и имена восстановились теперь в памяти Валентина,— принцев и придворных, близких ему с детства. Элидат, Стазилейн, Тонигорн были самыми близкими друзьями. Однако, хотя он и чувствовал, что по-прежнему дорожит этими людьми, все они очень отдалились от него духовно. Ему гораздо ближе стала эта случайно собранная во время странствий компания, и он часто задумывался, как примирить эти две группы, когда он вернется в Замок.

восстановившаяся память успокоила его, по крайней мере, в одном: в Замке его не ждала ни жена, ни невеста, ни даже сколько-нибудь заметная любовница, которая могла бы оспаривать место Карабеллы рядом с ним. Как принц и как молодой корональ он жил, благодарение Божеству, свободным от забот и привязанностей. И так нелегко будет сообщить двору, что возлюбленная короналя — простая женщина, родом из равнинного города, странствующий жонглер, а если бы он отдал свое сердце кому-то раньше, было бы совсем немыслимо заявить, что отныне оно принадлежит другой.

— Валентин! — окликнула его Карабелла.

Голос девушки вывел его из задумчивости, и он оглянулся. Она засмеялась и бросила ему дубинку. Он поймал ее в ладонь, как учили: чтобы головная часть дубинки оказалась между большим и указательным пальцами. Тут же прилетела вторая дубинка — от Слита и третья — снова от Карабеллы. Он засмеялся и заставил дубинки кружиться над головой по старой, знакомой схеме. Он бросал и ловил, а Карабелла хлопала в ладоши и тоже бросала и ловила. Как хорошо было снова жонглировать! Лорд Валентин — великолепный атлет, обладающий острым зрением, ловкий во многих играх, но слегка прихрамывающий после давнего неудачного падения с лошади — не умел жонглировать. Жонглирование было искусством Валентина-простолюдина. На борту этого корабля он был окружен аурой власти, окутавшей его после того, как мать вылечила его мозг, и чувствовал, что компаньоны держатся от него на расстоянии вытянутой руки, но тем не менее пытаются по возможности видеть в нем прежнего Валентина из Зимроэля. Поэтому было особенно приятно, что Карабелла так непочтительно швырнула ему дубинку.

Жонглирование тоже доставляло ему удовольствие, не омраченное даже тем, что, пока он поднимал оброненную дубинку, вторая стукнула его по голове, и это вызвало презрительное фырканье Залзана Кавола.

— Сделай так вечером,— пригрозил скандар,— и быть тебе неделю без вина!

— Не бойся,— ответил Валентин,— я уронил ее только для того, чтобы попрактиковаться в подъеме. Вечером ты таких ошибок не увидишь.

Ошибок и в самом деле не было. Когда зашло солнце, все, кто находился на корабле, собрались на палубе. Эйзенхарт со своими офицерами расположился в надстройке, откуда было лучше всего видно. Он предложил Валентину занять почетное кресло, но тот с улыбкой отказался. Эйзенхарт бросил на него растерянный взгляд. Стоило, однако, видеть, каким стало его лицо через несколько минут, когда Шанамир, Виноркис и Лизамон ударили в барабаны, затрубили в трубы и из люка показались артисты, а среди них — лорд Валентин, корональ, который словно самый обыкновенный жонглер начал весело швырять дубинки, блюда и плоды.

Глава 2

Если бы адмирал Эйзенхарт действовал по своему усмотрению, Валентина ждала бы в Стойене пышная встреча вроде фестиваля в Пидруиде во время визита фальшивого короналя. Но Валентин, узнав о планах Эйзенхарта, категорически запретил ему устраивать торжества. Он еще не был готов требовать трон, публично обвинить в самозванстве того, кто называл себя лордом Валентином, или ждать каких-то почестей от горожан.

— Пока я не получу поддержки понтифекса,— твердо сказал он адмиралу,— я намерен действовать тихо и собирать силы, не привлекая внимания. Так что никаких фестивалей в мою честь в Стойене не будет.

Вот почему «Леди Тиин», не привлекая к себе внимания, бросила якорь в этом большом порту на юго-западе Алханроэля. Хотя флот состоял из семи кораблей, а корабли Хозяйки Острова Сна, достаточно известные в гавани Стойена, обычно не прибывали в таком количестве, все они вошли спокойно, без развевающихся на ветру разноцветных флагов.

Портовая администрация почти не задавала вопросов: было очевидно, что корабли прибыли по делам Хозяйки, а ее дела находились вне компетенции обычных чиновников. Чтобы поддержать такое мнение, адмирал в первый же день разослал людей по району верфей покупать материал для парусов, пряности, инструменты и тому подобное. Тем временем Валентин и его компаньоны поселились в скромном торговом отеле.

Стойен был похож на любой приморский город: экспорт-импорт, склады, судостроение. Город с населением около пятнадцати миллионов тянулся на сотни миль вдоль громадного полуострова, отделявшего залив Стойен от основной части Внутреннего моря. Ближайшим к Острову портом был не Стойен, а Алаизор, в тысячах миль к северу, но из-за господствовавших в этот сезон противодействующих ветров и течений быстрее и легче было добраться до дальнего Стойена, чем совершить более короткий, но более трудный и рискованный переход на восток, к Алаизору.

Пополнив запасы воды и продовольствия, они должны были плыть по спокойному заливу вдоль северного берега огромного полуострова в тропический Кирсиден, а затем в Треймоун — прибрежный город, расположенный недалеко от Лабиринта.

Стойен показался Валентину поразительно красивым. Местность была равнинной и в самых высоких точках поднималась не больше чем на двадцать футов над уровнем моря, но жители города построили удивительные сооружения из облицованного белым камнем кирпича, чтобы создать иллюзию холмов. Среди этих «холмов» не было двух одинаковых по высоте: одни едва достигали десяти, а другие поднимались на сотни футов. Окрестности города поднимались вверх гигантскими ступенями в несколько десятков футов высотой и более четверти мили шириной. Некоторые важные здания были построены на фундаментах особой конструкции и возвышались над окружающими домами. Чередование высоких и низких зданий создавало потрясающий эффект.

Все, что могло быть воспринято как явное архитектурное излишество и даже иногда вызвать раздражение, смягчалось тропической растительностью, равной которой Валентин еще не видел. В основании каждого «холма» росло множество деревьев с широкими кронами. Их ветви, переплетаясь, создавали непроницаемое покрывало. По стенам сооружений спускались каскады лиан. По краям широких скатов в бетонных ящиках росли кусты с узкими листьями разнообразнейших расцветок и оттенков: бордо и темно-красного, кобальтовой сини, индиго и кроваво-красного, сапфира и янтаря, зеленого нефрита, багряного — все они смешивались друг с другом, создавая причудливые узоры.

В больших общественных парках города были собраны все наиболее удивительные растения. Там были сады знаменитых животных– растений, которые в естественной среде росли в нескольких сотнях миль к югу от города, на знойном побережье, обращенном к далекому пустынному континенту Сувраэль. По сути своей они были растениями, поскольку жили, укоренившись на одном месте, и питались с помощью фотосинтеза, но казались животными, ибо обладали подвижными и гибкими трубчатыми телами, тянущимися в различных направлениях руками и пристально смотревшими на мир глазами. Хотя питания от солнечного света и воды им было достаточно, они всегда были не прочь проглотить какое-нибудь мелкое живое существо, если удавалось его поймать. Живописно рассаженные группы этих растений, окруженные низкой каменной стеной — как с декоративной целью, так и из соображений безопасности,— встречались в Стойене повсюду. Некоторые из них походили на небольшие деревца, другие, наоборот, раздавались вширь, а некоторые были пушистыми и угловатыми. И все они находились в постоянном движении, реагируя на дуновение ветра, запахи, случайные крики, голоса садовников и многое другое. Валентин находил в них какое-то зловещее очарование. Он подумал даже о доставке такой коллекции в Горный замок.

— Почему бы и нет? — сказала Карабелла.— Их можно держать в качестве фона для разных выставок. Должна быть возможность сохранить их в добром здравии в Замке лорда Валентина.

Валентин кивнул.

— Мы наймем группу садовников из Стойена. Узнаем, чем они питаются, и будем постоянно получать это на Горе.

Слит содрогнулся.

— У меня от них мурашки по коже. А тебе они нравятся, мой лорд?

— Не то чтобы нравятся… Они интересные.

— Может, ты и тех, людоедских, привезешь?

— Конечно! — воскликнул Валентин.— Непременно! — Его лицо даже вспыхнуло от восторга. Слит тихо застонал. Но Валентин не обратил на это внимания. Взяв за руки Слита и Карабел-лу, он пояснил: — Каждый корональ что-то добавлял к Замку: библиотеку, обсерваторию, парапет, оружейную палату, пиршественный зал, палату трофеев, и с каждым правлением Замок рос, изменялся, становился богаче. Я так недолго был короналем, что не успел даже обдумать, что вложу в него. Но скажите: какой корональ видел Маджипур так, как я? Кто путешествовал так далеко и пережил столько приключений? Чтобы увековечить память о них, я соберу все необыкновенные растения, какие только встречал: и плотоядные, и эти, одушевленные, и полые деревья, и пару двикка-деревьев, и рощу огненных пальм, и сенситивы, и поющий папоротник — все чудеса, виденные нами. В Замке нет ничего подобного, лишь маленькая оранжерея, устроенная лордом Конфалюмом. А я увеличу ее. Сад лорда Валентина! Звучит? Как по-вашему?

— Это будет чудо, мой лорд, — согласилась Карабелла.

Слит кисло заметил:

— Я не хотел бы гулять среди плотоядных растений ни в саду лорда Валентина, ни в герцогствах Ни-мойи и Пилиплока.

— А мы и не заставим тебя гулять по саду,— со смехом пообещал Валентин.

Но пока Валентин не поселится снова в Замке лорда Валентина, не будет никаких прогулок и никаких садов. А он целую неделю бездельничает в Стойене, ожидая, пока Эйзенхарт пополнит свои запасы.

Три корабля, груженные необходимыми товарами, вернутся на Остров, остальные пойдут следом за Валентином как скрытый эскорт. Хозяйка Острова предоставила в его распоряжение более сотни своих самых крепких телохранителей под командой грозной Лоривейд. Они не были воинами в буквальном смысле этого слова, потому что Остров жил мирно со времени последнего вторжения на него метаморфов несколько тысяч лет назад, но это были компетентные и бесстрашные мужчины и женщины, преданные Повелительнице и готовые в случае необходимости отдать жизнь за восстановление порядка в королевстве. Они были ядром частной армии — первой такой военной силы, насколько было известно Валентину, организованной на Маджипуре, если не считать древних времен.

Наконец флот был готов сняться с якоря. Первыми ушли корабли, возвращавшиеся на Остров. Они отплыли на северо-запад ранним утром Второго дня. Остальные ждали до полудня Дня Моря и двинулись в том же направлении, но с наступлением темноты свернули на восток, в залив.

Длинный и узкий Стойензар выступал из центрального массива Алханроэля, как колоссальный палец. На его южной, обращенной к морю стороне было нестерпимо жарко. На этом побережье, покрытом джунглями, где было полно насекомых, почти никто не жил. Основная часть населения сконцентрировалась на берегу залива. Через каждую сотню миль там встречались большие города, а между ними — непрерывная линия рыбачьих деревушек, мелких городков и фермерских округов. Сейчас здесь было начало лета, и на почти неподвижной воде залива лежала плотная дымка жары. Флот остановился на день в Кирсидене, где берег сворачивал к северу, а затем направился к Треймоуну.

Валентин проводил много времени в своей каюте, практикуясь в обращении с обручем, подаренным ему матерью. Через неделю он овладел искусством впадать в легкий дремотный транс, научился отключать мозг, сохраняя готовность включать его снова и одновременно сознавать, что происходит вокруг. В таком состоянии транса он мог, пусть ненадолго и без большой силы, входить в контакт, мысленно пройти по кораблю и различить ауру спящих, поскольку спящий мозг более уязвим для такого проникновения, чем бодрствующий. Он мог слегка коснуться мозга Карабеллы, Слита, Шанамира, передать им свое изображение или доброе пожелание. Проникнуть в малознакомый разум, например плотника Панделон или иерарха Лоривейд, было пока еще трудно, разве что короткими вспышками, а вот коснуться мозга нечеловеческого происхождения вообще не удавалось — даже если речь шла о близких знакомых, вроде Залзана Кавола, Кхуна или Делиамбера. Но Валентин продолжал учиться и чувствовал, что его умение растет с каждым днем, как было когда-то с жонглированием, потому что он так же отключался от всего, что происходило вокруг, не отвлекаясь на посторонние мысли, и полностью сосредоточивался на контакте. К тому времени, когда «Леди Тиин» подходила к Треймоуну, Валентин уже мог поместить в чей-нибудь мозг начало сна с событиями и образами.

Он послал Шанамиру сон о Фалкинкипе, о пасущихся на лугах животных и кружащих в ясном небе громадных гихорн-пти-цах, которые постепенно снижаются, взмахивая своими огромными крыльями. Утром за столом мальчик в деталях описал свой сон, но сказал, что птицы были милуфты, пожиратели падали, с оранжевым клювом и мерзкими синими когтями.

— Что означает такой сон, когда спускаются милуфты? — спросил он.

— Может, ты плохо запомнил сон? — поинтересовался Валентин.— Может, это были, скажем, гихорн-птицы? Они служат добрым предзнаменованием.

Шанамир простодушно покачал головой.

— Если я не умею отличить гихорна от милуфты, мой лорд, то мне лучше вернуться в Фалкинкип и чистить стойла.

Валентин отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и решил тщательнее отрабатывать технику и посылать более точные образы.

Карабелле он послал сон о жонглировании хрустальными стаканами с золотым вином. Она рассказала об этом, описав форму стаканчиков.

Слит увидел во сне сад лорда Валентина, чудесную страну сверкающих перьеобразных белых кустов, грустных круглых и колючих деревьев и маленьких трехлепестковых растений с подмигивающими игривыми глазками на кончиках стеблей. Все они были воображаемыми, но хищных среди них не было. Слит с восторгом описал сон и добавил, что, будь у короналя в Замке такой сад, он, Слит, был бы счастлив погулять в нем.

Сны приходили и к Валентину. Почти каждую ночь Повелительница Снов, его мать, издалека касалась его духа. Ее сияющее присутствие успокаивало и ободряло его спящий мозг, как холодный лунный свет. Он видел также былые дни в Замке, юношеские игры, Тонигорна, Элидата, Стазилейна, брата Вориакса, учившего его обращаться с мечом и луком, и лорда Малибора, короналя, который путешествовал по городам, расположенным на Горе, как некий великий сияющий полубог, и многое другое, поднимавшееся из глубин его памяти.

Но не все сны были приятными. Накануне подхода «Леди Тиин» к Треймоуну Валентин увидел себя на берегу какой-то странной и мрачной уединенной бухты, поросшей низким кривым кустарником. День клонился к вечеру. Он направился к Замковой горе, перекрученным и острым шпилем Высившейся вдали, но на его пути оказалась стена выше белых утесов Острова Сна, и была она железной — такого количества металла нет на всем Маджипуре: темное, страшное железное кольцо, казалось, опоясывавшее весь мир от полюса до полюса. Валентин был по одну сторону, а Замковая гора по другую. Подойдя ближе, он заметил, что стена потрескивает, как будто по ней пробегает ток, и от нее исходит низкое гудение. Когда же он оказался почти рядом со стеной, то увидел в блестящем металле свое отражение, но лицо, смотревшее на него из этого страшного зеркала, было лицом сына Короля Снов.

Глава 3

Треймоун был городом прославленных по всему Маджипуру деревьев-домов. На второй день после прибытия Валентин пошел посмотреть на них в прибрежный район к югу от устья реки Трей. Деревья-дома не приживались нигде, кроме как на наносной равнине Трея. У них были короткие стволы, несколько напоминавшие стволы двикка-деревьев, но не такие толстые, с красивой, блестящей бледно-зеленой корой. Из их бочкообразных тел выходили короткие ветви, загибавшиеся вверх и наружу, а по ним вились лианы, закрепляясь во многих местах и образуя уютные укрытия, формой похожие на чаши.

Обитатели Треймоуна устраивали жилища по своему вкусу, вытягивая гибкие ветви в форме комнат и коридоров и закрепляя их, пока кора не срасталась в нужных местах. Из листьев готовили вкусный салат, пыльца душистых кремовых цветов была слабым наркотиком, синеватые плоды использовались по-разному, а легко выжимавшийся сладкий сок пили вместо вина. Каждое дерево жило тысячу лет, а то и больше. Семьи ревностно следили за ними. На равнине росло десять тысяч деревьев, все зрелые и все обитаемые. На окраине района Валентин увидел несколько молодых саженцев.

— Они недавно посажены,— объяснили ему,— чтобы заменить погибшие в последние годы.

— А что делает семья, когда ее дерево умирает?

— Отправляется в город, в так называемые траурные дома, пока не вырастет новое дерево. На это уходит лет двадцать. Мы очень боимся смерти деревьев, но такой ужас переживает только одно из десяти поколений.

— А нельзя вырастить эти деревья где-нибудь в другом месте?

— Ни на один дюйм дальше того места, где ты их видишь. Они растут только в нашем климате и только на этой почве. В любом другом месте они проживут год-два и зачахнут.

Валентин тихо обратился к Карабелле:

— А мы все-таки проведем эксперимент. Интересно, уделят ли они немного этой драгоценной почвы для сада лорда Валентина?

Она улыбнулась:

— Даже маленькое дерево-дом — прекрасное место, куда ты сможешь уходить, когда устанешь от государственных дел. Будешь сидеть среди листвы, вдыхать аромат цветов, срывать плоды… Ох, хорошо бы тебе иметь такой дом!

— Когда-нибудь он у меня будет,— сказал Валентин,— и ты будешь сидеть там рядом со мной.

Взгляд Карабеллы стал испуганным.

— Я, мой лорд?

— Конечно. Кто же еще? Доминин Барджазид? — Он слегка коснулся ее руки.— Ты думаешь, наши дороги разойдутся, когда мы достигнем Замковой горы?

— Не будем сейчас говорить об этом,— ответила она строго и, обращаясь к гиду, громко спросила: — А эти молодые деревья — как вы за ними ухаживаете? Их часто необходимо поливать?

От Треймоуна до Лабиринта, находившегося в центре южного Алханроэля, было несколько недель пути на скоростной парящей повозке. Местность была в основном низинная, с плодородной красной почвой в речной долине и бедной — песчаной серой — вне ее, а по мере продвижения Валентина и его отряда поселений становилось все меньше. Время от времени шел дождь, но пористая земля, казалось, мгновенно впитывала воду. Климат был жаркий, и иногда зной был поистине нестерпимым. В монотонном движении проходил день за днем. Теперь путешествие было для Валентина начисто лишено магии и таинственности. Он с грустью вспоминал, как месяцами скитался по Зимроэлю в замечательном фургоне Залзана Кавола. Тогда каждый день казался путешествием в неизвестное, со свежими впечатлениями на каждом повороте, остановками в удивительных городах и с чувством возбуждения от выступлений. А теперь? Все для него делали адъютанты и помощники. Он снова становился принцем, хотя и всего лишь с сотней приверженцев, и вовсе не был уверен, что это ему нравится.

На вторую неделю пути ландшафт резко изменился: из сухой, глубоко изрезанной земли поднимались холмы с плоскими черными вершинами. Здесь росли только чахлые кусты, темные, искривленные, с мелкими восковыми листьями, а на более высоких склонах — колючие заросли призрачно-белых лунных кактусов, вдвое превышавших рост человека.

Маленькие длинноногие животные с рыжим мехом и короткими пушистыми желтыми хвостиками, испуганные приближающимся караваном, молниеносно пробегали мимо и исчезали в горах.

— Это начало пустыни Лабиринта,— объяснил Делиамбер.— Скоро мы увидим каменные города древних.

В своей прошлой жизни Валентин подходил к Лабиринту с другой стороны, с северо-запада. Там тоже была пустыня. И громадные руины города Велализиер. Но он спускался с Замковой горы на речном судне и быстро миновал все мертвые земли, окружающие Лабиринт. Вот почему эта унылая, непривлекательная местность была совершенно незнакома ему. Сначала он находил ее захватывающе странной, особенно при заходе солнца, когда безоблачное небо прочерчивалось причудливыми яркими полосами, а сухая почва казалась металлической. Но через несколько дней все это перестало ему нравиться, стало казаться тревожным, угрожающим. Было что-то в резком воздухе пустыни, что давило на него, вызывая глухую тоску. Он никогда не бывал в пустынях, потому что их не было в Зимроэле, да и в хорошо обеспеченном водой Алханроэле тоже — кроме этого сухого участка. Мысленно Валентин отождествлял пустыню с Сувраэлем, который достаточно часто посещал во сне, и он не мог отогнать от себя непонятное и неизъяснимое ощущение, что едет на свидание с Королем Снов.

— Вот и развалины,— сказал Делиамбер.

Сначала их трудно было отличить от скал пустыни. Валентин видел только небольшие скопления темных монолитов, как бы раскиданных гигантской рукой на расстоянии одной-двух миль друг от друга. Но постепенно он начал различать формы: вот кусок стены, вот основание какого-то исполинского дворца, а это, возможно, алтарь. Все было огромным, хотя отдельные группы развалин, наполовину занесенные песком, были всего лишь обычными, невыразительными сторожевыми заставами.

Валентин велел каравану остановиться возле особенно широко разбросанных обломков и с несколькими спутниками осмотрел их. Он осторожно притрагивался к камням, опасаясь, не совершает ли какого-нибудь святотатства. Камни были холодными, гладкими на ощупь, как бы инкрустированными наросшим желтым лишайником.

— Это работа метаморфов? — спросил он.

Делиамбер пожал плечами:

— Мы думаем, что да, но точно никто не знает.

— Я слышал,— заметил адмирал Эйзенхарт,— что эти города построены первыми поселенцами со Старой Земли вскоре после их высадки на планету и разрушены в гражданскую войну до того, как понтифекс Дворн создал правительство.

— Записей, конечно, с тех времен не сохранилось,— добавил колдун.

Эйзенхарт искоса взглянул на врууна.

— Значит, ты другого мнения?

— Я? Я вообще не имею мнения о событиях, происходивших четырнадцать тысяч лет назад. Я не так стар, как вы полагаете, адмирал.

Иерарх Лоривейд сухо сказала:

— Мне кажется невероятным, что первые поселенцы строились так далеко от моря и что они могли найти поблизости такие громадные каменные плиты.

— Значит, ты думаешь, что это города метаморфов? — спросил Валентин.

— Метаморфы — дикари, они живут в джунглях и пляшут, чтобы вызвать дождь,— вмешался Эйзенхарт.

Лоривейд, недовольная вмешательством адмирала, ответила Валентину с явным раздражением:

— Я думаю, это вполне возможно.— Затем, обращаясь к адмиралу, добавила: — Не дикари, адмирал, а изгнанники. За такой срок они вполне могли опуститься с более высокого уровня развития.

— Вернее сказать, их скинули,— заметила Карабелла.

— Правительство должно бы организовать изучение этих руин, а может, это уже сделано? — вмешался Валентин.— Нам нужно узнать как можно больше о дочеловеческих цивилизациях Маджипура, и если это места метаморфов, их следует взять под охрану. Мы…

— Развалины не нуждаются в другой охране, кроме той, которая у них уже есть,— внезапно раздался новый голос.

Валентин, вздрогнув, обернулся. Из-за монолита появилась странная фигура: тощий, почти бесплотный человек лет шести-десяти-семидесяти, с горящими злобой глазами и тонким, широким, беззубым ртом, искривленным в насмешливой ухмылке. Он был вооружен длинным узким мечом, а одежда его целиком состояла из рыжих шкур животных пустыни. На голове его была шапка из толстого желтого меха. Он снял ее широким жестом и низко поклонился. Когда незнакомец выпрямился, рука его уверенно легла на рукоять меча.

— И мы видим одного из таких охранников? — вежливо поинтересовался Валентин.

— Не одного.

Из-за камней вышло еще около десятка таких же фантастических типов, столь же костлявых, так же одетых в меховые куртки и штаны и с такими же немыслимыми шапками. Все с мечами, и все, казалось, готовы были пустить их в ход. Затем появилась вторая группа, как бы материализовавшись из воздуха, а затем третья, большая — человек в тридцать-сорок.

В отряде Валентина было одиннадцать душ, в основном безоружных. Все остальные остались в парящих повозках в двухстах ярдах отсюда на дороге. Пока они стояли тут, рассуждая о древней истории, их окружили.

— По какому праву вы вторглись сюда? — спросил предводитель.

Услышав легкое покашливание Лизамон и увидев напряженную позу Эйзенхарта, Валентин дал им знак успокоиться и в свою очередь тоже задал вопрос:

— Могу я узнать, кто ко мне обращается?

— Я герцог Насимонт из Ворнек Крэга, верховный лорд Западного Граничья. Вокруг меня ты видишь знатных людей моего герцогства, которые верно служат мне.

Валентин не помнил провинции под таким названием и такого герцога. Может, он позабыл географию? Нет, не настолько же. Однако он решил не шутить с герцогом Насимонтом, а торжественно произнес:

— Ваша милость, у нас не было намерения вторгаться в ваши владения. Мы путешественники, едем в Лабиринт, у нас дело к понтифексу, а здесь, кажется, наиболее прямая дорога от Треймоуна.

— Верно. Но для вас лучше было бы ехать к понтифексу менее прямой дорогой.

— Не докучай нам! — внезапно рявкнула Лизамон.— Знаешь ли ты, кто перед тобой?

Валентин с досадой щелкнул пальцами, чтобы великанша замолчала.

Насимонт мягко сказал:

— Это не имеет значения. Будь он хоть сам лорд Валентин, ему не удастся легко пройти здесь. В сущности, для любого этот путь легче, чем для лорда Валентина.

— Ты в ссоре с лордом Валентином? — поинтересовался Валентин.

Бандит грубо захохотал.

— Корональ — мой самый ненавистный враг.

— Ну, тогда ты восстаешь против всей цивилизации, потому что все обязаны повиноваться короналю и во имя порядка противостоять его врагам. Как ты можешь быть герцогом и не признавать авторитета короналя?

— Только этого короналя,— уточнил Насимонт.

Он медленно приблизился к Валентину и остановился перед ним, не снимая руки с меча.

— На тебе хорошая одежда, от тебя пахнет городским комфортом. Ты, наверное, богат, живешь в большом доме где-нибудь на Горе, и слуги исполняют каждое твое желание. Что бы ты сказал, если бы в один прекрасный день все это у тебя отняли и по чьему-то капризу ты был бы ввергнут в нищету?

— Я прошел через это,— сказал Валентин.

— А теперь у тебя целая кавалькада парящих повозок и свита. Кто же ты?

— Лорд Валентин, корональ,— без колебаний ответил Валентин.

Глаза Насимонта сверкнули яростью. Казалось, он вот-вот вытащит свой меч, но затем, словно сочтя эту шутку весьма соответствующей его собственному злобному юмору, расслабился.

— Ну да, ты такой же корональ, как я герцог. Ну, лорд Валентин, твоя светлость возместит мне прошлые потери. За то, что ты вторгся в зону развалин, с тебя тысяча реалов.

— У нас нет такой суммы,— спокойно возразил Валентин.

— Тогда ты останешься с нами, пока твои лакеи не достанут денег.

Он сделал знак своим людям.

— Хватайте их и вяжите. Одного отпустим — врууна. Он будет посланником. Эй, вруун, скажешь там, в повозках, что мы задержим этих, пока не уплатят тысячу реалов. Будем ждать месяц. Если ты вернешься с ополчением вместо денег, то имей в виду, что мы знаем эти холмы, а офицеры — нет. И вы не увидите своих друзей живыми.

— Подожди,—остановил Валентин Насимонта, когда его люди шагнули вперед,— Расскажи мне о своей ссоре с короналем.

Насимонт нахмурился:

— Он прошел через эту часть Алханроэля в прошлом году, возвращаясь из Зимроэля. Я тогда жил у подножия горы Эберсинул, возле озера Айвори, выращивал рикку, туйол и милайл, и мои плантации были лучшими в провинции, потому что шестнадцать поколений моей семьи занимались этим. Корональ и его свита остановились у меня, ибо во всей округе только я был способен принять их достойно. Он явился в самый разгар сбора урожая туйола со всеми его сотнями прихлебателей и слуг, со множеством придворных. Ртов было столько, что они могли объесть половину континента. За время от одного Звездного дня до следующего они опустошили мои винные погреба, устроили фестиваль в полях и вытоптали все посевы, спьяну подожгли мой дом, разрушили плотину на озере и затопили поля. Они, развлекаясь, полностью разорили меня, а затем уехали, даже не зная, что сделали со мной. Да и едва ли их это интересовало. Все оставшееся перекочевало к ростовщикам, а я благодаря лорду Валентину и его друзьям живу в скалах Ворнек Крэг. Это справедливо? Если ты хочешь уйти из этих древних развалин, чужеземец, это будет стоить тебе тысячу реалов. Хотя я задержал тебя не по злобе, я перережу тебе глотку так же спокойно, как лорд Валентин сломал мою плотину, если мне не принесут денег.

Он обернулся и снова приказал:

— Вяжите их!

Валентин глубоко вздохнул, закрыл глаза и, как учила его Повелительница Снов, ввел себя в сон-бодрствование, в транс, приводивший в действие его обруч. Он направил послание в темную, желчную душу верховного лорда Западного Граничья и затопил ее любовью.

Это потребовало всех его сил. Он закачался и положил руку на плечо Карабеллы, черпая ее энергию и жизненную силу и посылая их Насимонту. Теперь он понял, какую цену платит Слит за слепое жонглирование: оно вытягивает из него все жизненные силы.

Насимонт застыл на месте, полуобернувшись, глаза его встретились со взглядом Валентина. Валентин, не ослабляя напряжения, держал его душу и омывал ее состраданием, пока сердце Насимонта не смягчилось и злость не слетела с него, как шелуха. И тогда Валентин влил в душу внезапно ставшего уязвимым человека видение всего того, что произошло с ним с момента свержения в Тиломоне, спрессовав все знание в одну головокружительную точку света.

Наконец он разорвал контакт и, пошатнувшись, ухватился за поддерживавшую его Карабеллу.

Насимонт уставился на Валентина, как человек, которого коснулось Божество, а затем упал на колени и сделал знак Горящей Звезды.

— Мой лорд…— прохрипел он едва слышно.— Мой лорд, прости меня… Прости…

Глава 4

То, что в пустыне обитает столько разбойников, удивило и испугало Валентина, потому что в истории благополучного Маджипура до сих пор не бывало подобной анархии. Страшен был и тот факт, что эти бандиты были ранее преуспевавшими фермерами, а теперь грубым вмешательством короналя доведены до нищеты. На Маджипуре не было принято, чтобы правители так беззастенчиво пользовались своим положением. Если Доминин Барджазид считает, что может вести себя так и удержаться на троне, то он не только негодяй, но и дурак.

— Ты скинешь узурпатора? — спросил Насимонт.

— Со временем,— ответил Валентин.— До этого еще многое надо сделать.

— Я в твоем распоряжении, если могу пригодиться.

— Много еще разбойников между этими развалинами и входом в Лабиринт?

Насимонт кивнул.

— Много. Бегство в холмы становится обычаем в этой провинции.

— Ты имеешь на них влияние, или твой титул герцога лишь ирония?

— Они повинуются мне.

— Хорошо. Я попрошу тебя проводить нас до Лабиринта и оградить от твоих мародерствующих друзей.

— Будет исполнено, мой лорд.

— Но никому ни слова о том, что я показал тебе. Относись ко мне просто как к служителю Хозяйки Острова, посланному ею к понтифексу.

В глазах Насимонта мелькнула слабая тень подозрения.

— Почему я не могу объявить тебя истинным короналем? В чем дело? — недовольно поинтересовался он.

Валентин улыбнулся.

— На этих нескольких парящих повозках вся моя армия. Я не могу объявить войну узурпатору, пока не соберу большие силы. Именно поэтому и надо хранить тайну, и именно за этим я направляюсь в Лабиринт. Чем скорее я получу поддержку понтифекса, тем скорее начнется кампания. Как скоро ты будешь готов ехать?

— Через час, мой лорд.

Насимонт и кое-кто из его людей сели в первую повозку вместе с Валентином. Ландшафт становился все более голым. Теперь это была темная, почти безжизненная пустыня, где сильные горячие ветры поднимали пыльные смерчи. Иногда в стороне от главной дороги группами по трое-четверо появлялись люди в грубой одежде. Они останавливались поглазеть на путешественников, но и только: никаких столкновений не происходило. На третий день Насимонт предложил срезать путь к Лабиринту и тем сэкономить несколько дней. Валентин согласился без колебаний. Караван свернул к огромному высохшему озеру, а затем поплыл над скверной, изрезанной оврагами дорогой, мимо пологих гор из красного песчаника и, наконец, по широкому плоскогорью, которое оказалось на редкость однообразным: крупный песок и гравий до самого горизонта. Валентин видел, как тревожно переглянулись Слит и Залзан Кавол, когда повозки оказались в этом унылом месте, и подумал, что они, наверное, шепчутся об измене и предательстве, но его собственная вера в Насимонта оставалась непоколебимой. С помощью обруча Повелительницы Снов он мог заглянуть в душу предводителя бандитов и чувствовал, что тот сдержит слово.

Прошел еще день, и еще, и еще один день этого долгого путешествия в никуда, и Карабелла помрачнела, иерарх Лоривейд стала еще угрюмее, а Лизамон Халтин наконец оттянула Валентина в сторону и сказала спокойно, как если бы речь шла о пустяках:

— А что если этот тип Насимонт нанят мнимым короналем и получил плату за то, чтобы завести тебя в такое место, где тебя никогда не найдут?

— Тогда мы погибнем, и наши кости навеки останутся здесь,— ответил Валентин.— Но я думаю, твои опасения напрасны.

Все-таки в нем росло определенное беспокойство. Вспоминая искренность Насимонта, он не мог поверить, что тот хочет таким странным способом избавиться от него,— ведь для этого было достаточно одного удара мечом в развалинах города метаморфов. Однако он начал сомневаться, что Насимонт знает, куда ехать. Здесь не было воды, и даже животные, способные питаться любой органической материей, худели, по словам Шанамира, и слабели, с трудом находя тощие кустики травы. Если здесь произойдет что-нибудь плохое, надежды на спасение не будет никакой. Но главным ориентиром для Валентина был Делиамбер: колдун умел беречь себя и всегда чувствовал опасность, а сейчас выглядел спокойным.

Наконец Насимонт остановил караван в том месте, где две линии голых холмов сходились, образуя узкий, с высокими стенами каньон, и сказал Валентину:

— Ты думал, мой лорд, мы сбились с пути? Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Валентин с несколькими сопровождающими пошел за ним к началу каньона — на расстояние пятидесяти шагов. Насимонт показал на расстилавшуюся за каньоном огромную долину.

— Смотри.

Долина была пустынна: необъятное веерообразное пространство серого песка тянулось к северу и к югу по крайней мере на сто миль. В самом центре долины Валентин увидел колоссальных размеров темный круг, слегка приподнятый над плоской поверхностью. Эту огромную насыпь Валентин узнал по воспоминаниям прошлого, когда видел ее издалека: гигантская гора коричневой земли, покрывавшая Лабиринт понтифекса.

— Послезавтра мы будем у врат Лезвий,— пообещал Насимонт.

Валентин вспомнил, что у Лабиринта было семь входов, устроенных на равных расстояниях вокруг громадного сооружения. Когда он был там с поручением от Вориакса, он вошел через врата Вод, с противоположной стороны, где с Замковой горы через плодородные северо-восточные провинции спускалась река Глэйдж. Это был самый легкий путь к Лабиринту, и им пользовались высокие чиновники, прибывавшие по делам к министрам понтифекса. Со всех других сторон Лабиринт окружал куда менее приятный ландшафт, но все-таки более привлекательный, чем тот, по которому только что проехал Валентин. Его утешало только сознание, что если ему и приходится добираться до Лабиринта через эту пустынную и насыщенную смертью землю, то выйдет он оттуда в лучшую сторону.

Лабиринт занимал очень большую территорию и, спускаясь вниз по спирали, состоял из многих уровней. Население его было неисчислимым. Сам понтифекс жил во внутреннем секторе, куда почти никто не имел доступа. Внутренний сектор был окружен сектором правительственных министров, несметного числа преданных душ, всю жизнь остававшихся под землей и занимавшихся делами, которых Валентин не понимал: ведением архивов, изданием налоговых законов, переписью населения и прочим. Вокруг правительственного сектора много тысячелетий развивалась внешняя оболочка Лабиринта, запутанная сеть круговых проходов, населенных миллионами непонятных личностей — конторщиками и бог знаем кем еще,— мир в себе, куда никогда не проникали ни солнечное тепло, ни холодный свет луны и где всю красоту и чудеса Маджипура заменили бледные радости подземной жизни.

После примерно часового объезда вокруг возвышения парящие повозки наконец добрались до врат Лезвий. Через небольшое крытое отверстие можно было попасть в уходивший под землю туннель. Впереди вздымался ряд вделанных в бетон древних ржавых мечей — барьер более символический, чем реальный, поскольку мечи были расставлены редко. «Сколько же времени,— думал Валентин,— понадобилось, чтобы мечи заржавели в этом сухом климате?»

Стражи Лабиринта ждали прямо за входом. Их было семь: два хьорта, гэйрог, скандар, лиимен и два человека. Лица всех стражей скрывались под масками, как это было принято у официальных лиц Лабиринта. Маски были в основном символическими: закрывающий нос лоскут блестящей желтой ткани с прорезями для глаз, но выглядели необычно, а большего и не требовалось.

Стражи молча и невозмутимо преградили путь Валентину и его отряду.

— Они попросят плату за вход,— объяснил Делиамбер,— Такова традиция. Подойди к ним и изложи свое дело.

Валентин обратился к стражам:

— Я, Валентин, брат покойного Вориакса, сын Хозяйки Острова Сна, пришел просить аудиенции у понтифекса.

Даже такое странное и вызывающее заявление не поколебало невозмутимости стражей. Гэйрог сказал только:

— Понтифекс допускает к себе далеко не каждого.

— Тогда я буду просить аудиенции у его главных министров, которые могут передать мое послание понтифексу.

— Их ты тоже не увидишь,— ответил один из хьортов.

— В таком случае я обращусь к заместителям министров или, если понадобится, к заместителям заместителей министров. Единственное, о чем я вас прошу: разрешите мне и моим спутникам пройти в Лабиринт.

Стражники посовещались, тихо жужжа,— видимо, с помощью какого-то прибора. Это явно был не более чем ритуал, поскольку они вряд ли слушали друг друга. Затем гэйрог снова повернулся к Валентину.

— Каково твое приношение?

— Какое приношение?

— Входная плата.

— Назови, я уплачу.

Валентин сделал знак Шанамиру, и тот достал кошелек, но стражники недовольно покачали головами, а некоторые даже отвернулись.

— Не деньги,— презрительно сказал гэйрог.— Приношение.

Валентин опешил и растерянно обернулся к Делиамберу. Тот ритмично покачал щупальцами, как бы подбрасывая что-то.

Валентин нахмурился. И тут до него дошло: жонглирование!

— Слит, Залзан Кавол!..

Из повозки достали дубинки и мячи. Слит, Карабелла и Залзан Кавол встали перед стражниками и по сигналу скандара начали жонглировать. Те смотрели, неподвижные как статуи.

Все это казалось Валентину таким нелепым, что он с трудом удерживался от смеха, но три жонглера выполняли свою работу четко и с большим достоинством, словно это был религиозный обряд. Они показали три полных рисунка обмена, разом остановились и поклонились стражам.

Гэйрог чуть заметно кивнул — единственное одобрение представления.

— Можете войти,— разрешил он.

Глава 5

Они провели повозки между Лезвиями и попали в своеобразный вестибюль, темный и затхлый, из которого открывалась дорога, ведущая вниз. Не успели они пройти нескольких десятков метров, как путь им пересек дугообразный туннель — первое из колец Лабиринта.

Туннель был с высоким потолком, ярко освещенный и вполне мог сойти за торговую улицу в обычном городе: тут были палатки, магазины, пешеходное движение и парящие экипажи всех видов и размеров. Но, внимательно присмотревшись, путешественники поняли, что это отнюдь не Пилиплок, не Пидруид или Ни-мойя. Люди на улицах были удивительно бледными, как привидения,— ведь они никогда не бывали на солнце; все одеты старомодно и в тусклых, темных тонах. Встречалось много людей в масках — их носили слуги чиновников понтифекса. Они совсем не бросались в глаза, и никто в толпе не обращал внимания на маски.

Валентин обратил внимание на искаженные напряжением лица обитателей Лабиринта, на испуганное выражение глаз и опущенные уголки губ. Снаружи, на свежем воздухе, под благодатными лучами солнца народ Маджипура улыбался легко и свободно, не только губами, но и глазами, и щеками — всем лицом, всей душой. А в этих катакомбах души как будто были другими.

— Ты знаешь дорогу? — спросил Валентин Делиамбера.

— Нет. Но провожатых найти легко.

— Как?

— Останови повозки, выйди и оглянись словно в растерянности,— посоветовал вруун,— Через минуту отбоя не будет от желающих показать дорогу.

Это заняло куда меньше минуты. Валентин, Слит и Карабелла вышли из повозки, и к ним тут же подбежал мальчишка лет десяти.

— Показать вам Лабиринт? Одна крона за весь путь.

— У тебя есть старший брат? — спросил Слит.

Мальчик посмотрел на него:

— Ты считаешь меня слишком маленьким? Тогда поезжайте одни! Через пять минут вы заблудитесь!

Валентин засмеялся:

— Как тебя зовут?

— Хиссун.

— Скажи, Хиссун, сколько уровней придется нам проехать, прежде чем мы доберемся до правительственного центра?

— Вы хотите ехать туда?

— А почему нет?

— Они там все чокнутые,— сказал мальчик и усмехнулся.— Работают, весь день перебирают бумаги, бормочут что-то и все жаждут продвинуться еще глубже. Заговори с ними — они даже не ответят. От такой работы у них и мозги-то не ворочаются. До них семь уровней: двор Колонн, потом зал Ветров, площадь Масок, двор Пирамид, двор Шаров, Арена, а затем выходите к Дому Записей. Я провожу вас туда, но не за крону.

— А за сколько?

— Полреала.

Валентин присвистнул.

— Зачем тебе столько денег?

— Я куплю матери плащ, зажгу пять свечей Повелительнице Снов и отведу сестру к врачу,— Мальчик подмигнул.— А может, останется и на угощение для меня.

Пока они разговаривали, собралась толпа ребятишек не старше Хиссуна, несколько юношей и несколько взрослых. Все они стояли плотным полукругом и напряженно следили, получит ли Хиссун работу. Все молчали, но Валентин краем глаза видел, как они старались привлечь его внимание, а маленькие вставали на цыпочки, чтобы казаться взрослее и солиднее. Если он откажет мальчику, тут же поднимется дикий хор голосов и лес машущих рук.

Но Хиссун, похоже, знал свое дело, и его откровенный, хладнокровный и циничный подход по-своему привлекал.

— Ладно,— согласился Валентин,— веди нас к Дому Записей.

— Все эти повозки — твои?

— Вот эта, эта и эта. Ну да, в общем, все.

Хиссун почесал затылок.

— Ты, стало быть, важный? Откуда ты?

— С Замковой горы.

— Я так и подумал, что ты важный. Но если ты едешь с Замковой горы, как ты попал со стороны Лезвий?

Мальчик был явно неглуп. Валентин пояснил:

— Мы путешествовали. Мы только что с Острова Сна.

— Ух ты! — Глаза мальчика округлились. Это была первая брешь в его небрежной по-уличному мудрой холодности. Без сомнения, Остров казался ему поистине сказочным местом, далеким, как звезды, и он помимо своей воли почувствовал благоговение перед теми, кто действительно там побывал. Он облизнул губы.

— Как мне тебя называть?

— Валентин.

— Валентин,— повторил мальчик.— Валентин с Замковой горы. Приятное имя.

Он взобрался в первую повозку и, когда Валентин сел рядом, переспросил:

— Ты в самом деле Валентин?

— В самом деле.

— Очень приятное имя,— снова сказал мальчик.— Ну, плати мне пол-реала, Валентин, и я покажу тебе Лабиринт.

Валентин знал, что полреала — это непомерно высокая оплата нескольких дней работы искусного ремесленника, но спорить не стал. Ему казалось, что человеку его положения не пристало торговаться с ребенком. Возможно, Хиссун именно на это и рассчитывал. Во всяком случае, деньги были потрачены не зря: мальчик как свои пять пальцев знал изгибы и повороты Лабиринта и с поразительной скоростью вел гостей к нижним и внутренним кольцам. Они спускались вниз, делая неожиданные повороты, срезая путь узкими, едва проходимыми переулками или по скрытым скатам, которые, казалось, уносили их в немыслимые глубины.

Чем ниже, тем мрачнее и запутаннее становился Лабиринт. Хорошо освещался только внешний уровень, а те, что лежали ниже, были таинственными и зловещими, с полутемными боковыми коридорами, которые отходили от главных во всех направлениях, со странными, едва различимыми в черных сырых углах статуями и архитектурным орнаментом. Это место, по мнению Валентина, смущало дух, здесь пахло заплесневелой историей, повсюду царила холодная влажность невообразимой древности — без солнца, без воздуха и без радости. Гигантская пещера страшного мрака забвения, где хмурые фигуры с жестким взглядом занимались делами такими же таинственными, как и они сами.

Все ниже, ниже, ниже…

Мальчишка болтал без умолку. Это был на удивление живой, смышленый, смешной человечек, совсем почему-то не похожий на порождение этого угрюмого места. Он рассказал о туристах из Ни-мойи, потерявшихся между залом Ветров и площадью Масок и целый месяц живших за счет объедков, которыми снабжали их жители низших уровней, но слишком гордых, чтобы признать, что самостоятельно им дороги назад не найти. Он рассказал об архитекторе двора Шаров, который так настроил каждую из сфер в этом сложном зале, что система их в целом соотносилась с какой-то сложной системой мышления, и вдруг обнаружил, что рабочие, не разобравшись в его чертежах, изобрели свою собственную систему и расставили все по-другому. Он разорился, пытаясь перестроить все строение, чтобы восстановить его в должном виде, за свой собственный счет. В конце концов он понял, что его вычисления были неверными и задуманное им решение неосуществимо.

— Они похоронили его прямо там же, на месте,— рассказывал Хиссун.

Затем мальчишка рассказал историю о понтифексе Ариоке, который, узнав о том, что место Хозяйки Острова Сна вакантно, отрекся от своего трона, объявил себя женщиной и отправился на Остров. Босоногий, одетый в просторные одежды Ариок на глазах у всех явился из глубин Лабиринта, сопровождаемый скопищем его приближенных министров, которые отчаянно пытались отговорить его от задуманного.

— На этом самом месте,— говорил Хиссун,— он созвал своих людей и объявил, что теперь он — Повелительница Снов, а потом приказал доставить себя в Стойен на колеснице. И министры ничего не могли поделать. Ничего! Хотелось бы мне увидеть их лица в тот момент…

Караван спускался весь день. Они миновали двор Колонн, где тысячи громадных серых столбов поднимались, как поганые грибы, и болота почти неподвижной маслянистой черной воды покрывали каменный пол на три-четыре фута. Проехали зал Ветров — жуткое место, где порывы холодного ветра непонятным образом проникали сквозь изящно вырезанные каменные решетки в стенах. Видели площадь Масок — извилистый коридор, где на мраморных постаментах стояли изваяния — одни только лица с пустыми глазницами. Видели двор Пирамид — целый лес многогранных остроконечных белых монолитов, стоящих так близко друг к другу, что между ними невозможно было пройти. Некоторые представляли собой правильные четырехгранники, но большинство были странно вытянутыми, скрученными и выглядели зловеще. Ниже, на следующем уровне, находился прославленный двор Шаров — сложное строение в полторы мили длиной, где помещались сферические предметы, одни размером с кулак, другие — с гигантского морского дракона. Они висели в воздухе и освещались снизу. Хиссун указал на самый большой шар: под ним была могила архитектора — плита из черного камня без надписи.

Ниже, ниже…

Во время своего первого визита Валентин ничего этого не видел. От врат Вод он быстро спустился по проходам, предназначенным лишь для короналя и понтифекса, в имперское логово — в сердце Лабиринта.

«Если я снова стану короналем,— думал Валентин,— когда-нибудь мне придется стать преемником Тиевераса — понтифексом. И если этот день настанет, я объявлю народу, что не хочу жить в Лабиринте, и построю себе дворец в более приятном месте».

Он сам улыбнулся таким мыслям. Интересно, сколько короналей до него, увидев ужасную громаду Лабиринта, давали себе такие же обещания? Однако же все они рано или поздно уходили от мира и навсегда оставались здесь. Конечно, пока он молод и полон жизни, ему легко принимать такие решения, легко думать, что можно перевести понтифексат из Алханроэля в какое-нибудь подходящее место на более молодом континенте — в Ни-мойю, например, или в Дюлорн — и жить в атмосфере красоты и радости. Ему трудно было представить себе, что он добровольно заточит себя в столь фантастическом и отталкивающем подземелье. Но все до него поступали именно так — когда наступало время, уходили из Замка в эту темную нору. Может, это и в самом деле не так страшно, как кажется. Вполне возможно, что человек, достаточно долго пробывший короналем, с радостью покидает Замковую гору. «Ладно,— сказал себе Валентин,— я успею обдумать это в более подходящее время».

Караван парящих повозок сделал резкий поворот и спустился на уровень ниже.

— Арена,— торжественно объявил Хиссун.

Валентина изумило помещение, настолько громадное, что не было видно стен, только далекий свет мерцал в затемненных углах. Никаких подпор для потолка он не заметил. Казалось невероятным — если вспомнить о чудовищном весе верхних уровней с бесконечными улицами и переходами, с миллионами жителей, зданиями, статуями и прочим,— что ничем не укрепленный потолок Арены выдерживает столь колоссальное давление.

— Слушай,— сказал Хиссун.

Он вылез из повозки, сложил руки рупором и пронзительно крикнул. Эхо вернуло крик резкими скачущими звуками — они отражались от стен сначала громко, а потом постепенно затихали. Мальчик крикнул еще раз, а затем с самодовольной усмешкой вернулся в повозку.

— Для чего служит это помещение? — спросил Валентин.

— Ни для чего.

— Совсем?

— Просто пустота. Понтифекс Дизимаул хотел, чтобы здесь оставалось большое пустое пространство. Тут никогда ничего не происходит. Строить здесь не разрешается, даже если бы кто-то и захотел. Это всего лишь пустое место. Хорошее эхо, ты не находишь? Единственная польза. Ну-ка, Валентин, вызови эхо!

— В другой раз.— Валентин с улыбкой покачал головой.

Чтобы пересечь Арену, казалось, понадобится целый день.

Они ехали и ехали, но не видели ни стен, ни колонн, словно путешествовали по открытой равнине, если не считать едва различимого потолка наверху.

Валентин даже не заметил, когда они покинули Арену. Он просто вдруг осознал, что пол каким-то образом превратился в скат и они постепенно опускаются на нижний уровень по уже знакомым кольцам Лабиринта. По мере продвижения по этому новому полукруглому коридору становилось все светлее, пока наконец не появилось такое же яркое освещение, как на верхнем уровне, где располагались торговые ряды.

Вдали прямо перед ними возник высоченный экран с яркими цветными надписями.

— Мы приближаемся к Дому Записей,— объявил Хиссун.— Дальше я не могу идти с вами.

И в самом деле, дорога заканчивалась пятиугольной площадью прямо перед громадным экраном. Теперь Валентин видел, что на нем находится нечто вроде летописи Маджипура. На левой его стороне записаны имена короналей — и список такой длинный, что Валентин едва мог разобрать верхние имена. На правой стороне — соответствующий список понтифексов. Возле каждого имени проставлены годы правления.

Валентин быстро пробежал глазами список. Сотни имен. Некоторые из них ему знакомы — великие имена в истории планеты: Стиамот, Тимин, Конфалюм, Деккерет, Престимион… Другие — просто набор букв, ничего не значащий для Валентина. Еще мальчиком он видел эти имена в книгах, но они не вызывали никакого отклика в его душе: Пранкипин, Гунзимар, Мейк, Струин, Скоул, Спурифон — люди, властвовавшие в Горном замке и потом в Лабиринте тысячу лет назад, три тысячи, пять, являвшиеся центром всех бесед, объектами поклонения. Они выступали на имперской сцене и, завершив свои маленькие шоу, исчезали в анналах истории. «Лорд Спурифон, лорд Скоул…— кто они? — размышлял Валентин.— Какого цвета были их волосы, в какие игры они играли, какие законы издавали, сколь храбро и хладнокровно встретили свою смерть? Повлияли ли они хоть как-то на жизнь миллиардов обитателей Маджипура или нет?» Некоторые, как узнавал Валентин, были короналями всего несколько лет, а затем быстро уходили в Лабиринт на смену умершему понтифексу, другие правили в Замке в течение целого поколения.

Вот лорд Мейк был тридцать лет короналем, а потом — Валентин сверился с бесконечными списками — еще двадцать лет понтифексом. Пятьдесят лет высшей власти! А кто помнит теперь о лорде Мейке и понтифексе Мейке?

Он посмотрел в конец списка: лорд Тиеверас, лорд Малибор, лорд Вориакс, лорд Валентин…

Этим именем, естественно, завершался левый список. Лорд Валентин, правление в течение трех лет, неоконченное…

Лорда Валентина, во всяком случае, должны бы запомнить. И через много поколений на Маджипуре будут рассказывать о черноволосом молодом коронале, коварно брошенном в тело блондина, и о захвате его трона сыном Короля Снов. Но что скажут о нем? Что он бесхитростный дурень, вроде Ариока, назначившего самого себя Хозяйкой Острова Сна? Что он был слаб и не умел противостоять злу? Что он пережил головокружительное падение и мужественно вернул себе корону? Как будут рассказывать историю лорда Валентина через тысячу лет?

Стоя перед огромным списком Дома Записей, Валентин молился только об одном: чтобы о лорде Валентине не говорили, будто он героически отвоевал свой трон, а потом пятьдесят лет правил слабо и беспомощно. Лучше уж уступить Замок Барджа-зиду, чем оставить о себе такую память.

Хиссун потянул его за руку.

— Валентин!

Валентин, вздрогнув, обернулся.

— Я оставлю тебя здесь,— сказал мальчик.— Люди понтифекса скоро придут за тобой.

— Спасибо тебе, Хиссун, за все, что ты сделал. Но как ты вернешься обратно?

— Да уж не пешком.— Хиссун подмигнул,— В этом я тебе ручаюсь!

Он помолчал.

— Валентин…

— Да?

— У тебя случайно не было черных волос и бороды?

Валентин засмеялся.

— Ты думаешь, я корональ?

— О, в этом я уверен! Это написано на твоем лице. Только лицо у тебя не то.

— А что? Лицо неплохое,— ответил Валентин и снова рассмеялся,— Чуточку более добродушное, чем мое прежнее, может, более красивое. Думаю, я его оставлю себе. Полагаю, что тот, кому оно раньше принадлежало, теперь в нем не нуждается.

Мальчик широко раскрыл глаза:

— Значит, ты в другом облике?

— Вроде того.

— Я так и подумал.

Он вложил свою маленькую руку в руку Валентина.

— Ну что ж, удачи тебе, Валентин. Если ты когда-нибудь вернешься в Лабиринт, позови меня, и я снова буду твоим проводником, и бесплатно. Запомни мое имя: Хиссун.

— До свидания, Хиссун.

Мальчик снова подмигнул и исчез.

Валентин опять обернулся к экрану истории. «Лорд Тиеверас, лорд Малибор, лорд Вориакс, лорд Валентин… А может, когда-нибудь — лорд Хиссун? — подумал он,— Почему бы и нет? Мальчик, кажется, знает не меньше иных правителей, и у него, надо думать, хватило бы ума не пить одурманивающее вино Барджазида. Я должен запомнить его,— сказал он себе.— Я обязан его запомнить».

Глава 6

Из ворот в дальней стороне площади Дома Записей появились три фигуры: хьорт и двое людей в официально принятых в Лабиринте масках. Они неторопливо подошли к тому месту, где стояли Валентин, Слит, Карабелла и еще некоторые из его спутников. Женщина-хьорт внимательно оглядела Валентина.

— Зачем ты пришел сюда? — спросила она.

— Мне необходимо получить аудиенцию у понтифекса.

— Аудиенцию у понтифекса? — повторила женщина с таким изумлением, словно Валентин просил пару крыльев или разрешения выпить море, и засмеялась: — Понтифекс не дает аудиенций.

— Ты его главный министр?

Она засмеялась громче.

— Здесь Дом Записей, а не Тронный двор. Здесь нет министров.

Три чиновника развернулись и направились обратно к воротам.

— Подождите! — крикнул Валентин.

Он впал в транс и послал им необходимое видение, общий смысл которого заключался в том, что стабильность мира в опасности, что над самим чиновничьим аппаратом нависла страшная угроза и что только он с друзьями может предотвратить хаос. Чиновники не останавливались, и Валентин удвоил интенсивность сообщения, пока не вспотел от усилий. Чиновники замерли. Жен-Щина-хьорт оглянулась.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Допусти нас к министрам понтифекса.

Они стали шепотом совещаться.

— Что мы должны делать? — спросил Валентин у Делиамбера.— Жонглировать для них?

— Имей терпение,— прошептал вруун.

Валентин подумал, что именно это как раз труднее всего, но промолчал. Через некоторое время чиновники вернулись и сказали, что он и пять его спутников могут войти, а остальные должны ночевать на верхнем уровне.

Валентин нахмурился, но спорить с лицами в масках явно не имело смысла. Он выбрал Делиамбера, Карабеллу, Слита, Эйзенхарта и Залзана Кавола.

— А как остальные найдут себе ночлег? — спросил он.

Хьорт пожала плечами. Это ее не касалось.

Откуда-то сбоку донесся чистый высокий голос:

— Не нужно ли кого-нибудь проводить на верхний уровень?

Валентин усмехнулся:

— Хиссун? Ты все еще здесь?

— Я подумал, что могу понадобиться.

— Так оно и есть. Найди приличное место на внешнем уровне, возле Врат Вод, где мои люди могут остановиться и подождать, пока я закончу дела здесь.

Хиссун кивнул:

— Я попрошу только три кроны.

— Вот как? Тебе же все равно нужно подниматься наверх! И всего пять минут назад ты сказал, что в следующий раз, когда ты будешь моим проводником, ты не возьмешь ничего!

— Так то в следующий раз,— серьезно ответил мальчик,— а сейчас пока еще первый. Неужели ты лишишь бедного мальчишку его куска хлеба?

— Дай ему три кроны,— со вздохом повернулся Валентин к Залзану Каволу.

Мальчик прыгнул в головную повозку, и скоро весь караван развернулся и отправился в обратный путь. Валентин и пятеро его спутников вошли в ворота Дома Записей.

Коридоры разветвлялись во всех направлениях. В скудно освещенных маленьких комнатках служащие низко склонялись над горами документов. Воздух здесь был сухой и затхлый. Общее впечатление было еще более отталкивающим, чем на предыдущих уровнях. Валентин понял, что здесь располагался административный центр Маджипура, где велась реальная работа по управлению двадцатью миллиардами жителей планеты. Сознание, что этим суетившимся гномам, этим подземным жителям принадлежит истинная власть над миром, вызвало у него неприятную дрожь.

Он думал, что истинным правителем является корональ, а понтифекс — всего лишь номинальный глава. Ведь именно корональ командует силами порядка, если где-то возникает хаос, активный, энергичный корональ, в то время как понтифекс остается замурованным внизу и выходит из Лабиринта лишь в исключительных случаях, когда того требуют дела величайшей государственной важности.

Теперь он уже не был в этом так уверен.

Сам понтифекс, возможно, и был всего лишь свихнувшимся стариком, но ставленники понтифекса, тысячи и тысячи серых чиновников в странных маленьких масках, в действительности могли иметь куда большую власть на Маджипуре, чем энергичный корональ со своими помощниками. Здесь составляли списки налогов, налаживали торговые отношения между провинциями, координировали контроль провинций над проезжими дорогами, парками, учебными и воспитательными заведениями и прочим. Валентин не был убежден, что на такой громадной планете, как Маджипур, возможно настоящее централизованное управление, но, во всяком случае, основные формы этого управления существовали. Здесь, во внутренней части Лабиринта, он понял, что управление Маджипуром состоит отнюдь не в торжественных процессиях и мысленных посланиях. Большую часть работа делает скрытая здесь бюрократия. И он оказался в ее лапах.

Несколькими уровнями ниже Дома Записей находились помещения для официальных лиц из провинций, посещавших Лабиринт по правительственным делам. Там Валентину предоставили скромную квартиру, где он и провел следующие несколько дней. Чиновники словно забыли о его существовании. Казалось, отсюда невозможно продвинуться ни на шаг. Как корональ он, конечно, имел право требовать, чтобы его немедленно допустили к понтифексу, но он не корональ в настоящем смысле этого слова, и такое требование, вероятно, вообще лишило бы его возможности действовать.

Порывшись в памяти, он вспомнил имена первых министров понтифекса. Если с тех пор ничего не изменилось, у понтифекса было пять полномочных официальных лиц, наиболее приближенных к нему: Хорнкэст — главный спикер, Дилифон — личный секретарь, Шинаам, гэйрог,— министр внешних сношений, Сепултроув — министр по делам науки и личный врач понтифекса и Наррамир — толковательница снов, которая, как говорили, обладала гораздо большей властью, чем все остальные, советница, выбравшая в коронали Вориакса, а затем Валентина.

Добраться до любого из этих пятерых было так же трудно, как и до самого понтифекса. Они, как и Тиеверас, находились в самой глубине Лабиринта, далекие, недоступные. Возможности обруча, данного Валентину матерью, не распространялись на установление контакта с незнакомым мозгом на неизвестном расстоянии.

Он скоро узнал, что два меньших по рангу, но все-таки значительных чиновника служат сторожами на центральных уровнях Лабиринта. Это имперские мажордомы Дондак-Саямир, су-су-хирис, и Титаморн Суул, человек.

— Но,— сказал Слит, поболтавший с управляющим дома для гостей,— эти двое уже год как поссорились и ненавидят друг друга. А чтобы попасть к министрам, требуется согласие обоих.

Карабелла недовольно фыркнула.

— Нам что, всю жизнь теперь здесь в пыли околачиваться? Валентин, зачем мы вообще связались с этим Лабиринтом? Может, уйдем отсюда и отправимся прямо на Замковую гору?

— Точно. Я тоже так думаю,— согласился Слит.

Валентин покачал головой.

— Главное — поддержка понтифекса. Так сказала Хозяйка Острова, и я с ней согласен.

— Для чего главное? — спросил Слит.— Понтифекс спит себе под землей и знать ничего не знает. Он что, даст тебе армию? Да и существует ли он на самом деле, этот понтифекс?

— У понтифекса есть армия служащих и чиновников,— мягко пояснил Делиамбер.— Для нас они могут быть исключительно полезны. Они, а не воины, контролируют равновесие власти в нашем мире.

Слита такие доводы не убедили.

— А по-моему, ты должен поднять знамя Горящей Звезды и под звуки труб и барабанный бой идти через весь Алханроэль, во всеуслышание объявляя себя короналем и рассказывая о кознях Доминина Барджазида. В каждом городе на своем пути теплом и искренностью и, может быть, немножко с помощью обруча Повелительницы Снов ты завоюешь поддержку народа.

И пока ты будешь подниматься на Замковую гору, десять миллионов пойдут за тобой, и Барджазид сдастся без боя.

— Приятная картина,— сказал Валентин,— но я думаю, что нам все же следует заручиться поддержкой и содействием понтифекса, прежде чем мы бросим открытый вызов. Я повидаюсь с этими двумя мажордомами.

В этот же день его проводили в штаб-квартиру Дондак-Саямира — на удивление унылую маленькую конторку в глубине запутанного скопления крошечных служебных каморок. Валентин больше часа ожидал в тесном и шумном вестибюле, прежде чем его допустили к мажордому.

Валентин плохо представлял себе, как обращаться к су-сухи-рису. Может, одна голова — Дондак, а другая — Саямир? Обращаться к обеим или только к той голове, которая разговаривает с тобой в данный момент? Может, полагается переводить взгляд с одной головы на другую, пока говоришь?

Дондак-Саямир оглядел Валентина как бы с высоты своего величия. Пока четыре холодных глаза рассматривали посетителя, в кабинете висела напряженная тишина. Су-сухирис был стройным удлиненным существом, безволосым и гладкокожим, трубо-образным по форме, с палкой-шеей, поднимавшейся на десять-двенадцать дюймов и имевшей на конце развилку для под держки двух узких, похожих на веретено голов. Он излучал такое сознание собственного превосходства, словно должность мажордома понтифекса была важнее должности самого понтифекса. Валентин знал, что холодное высокомерие просто свойственно этой расе; су-сухирисы всегда выглядели величественными и надменными.

Наконец левая голова Дондак-Саямира заговорила:

— Зачем ты пришел сюда?

— Просить аудиенции у первых министров понтифекса.

— Так написано в твоем письме. Какое дело у тебя к ним?

— Дело величайшей важности, государственное дело.

— Да?

— Вряд ли ты можешь рассчитывать, что я буду обсуждать это с кем-то ниже самого высокого уровня власти.

Дондак-Саямир бесконечно долго обдумывал сказанное. Он снова заговорил — уже правая голова. Второй голос был много ниже первого.

— Если я зря потревожу верховных министров, мне не поздоровится.

— Если ты помешаешь моему свиданию с ними, тебе будет еще хуже.

— Угрожаешь?

— Отнюдь нет. Скажу тебе только, что, если они не получат моей информации, последствия будут весьма серьезными для всех нас. Министры, без сомнения, рассердятся, узнав, что помешал мне ты.

— Я не один,— сказал су-сухирис.— Есть второй мажордом, и такое прошение мы должны одобрить оба. Ты еще не разговаривал с моим коллегой?

— Нет.

— Она сумасшедшая. Она злонамеренно отказывается сотрудничать со мной уже много месяцев,— Теперь в разговор включились сразу обе головы Дондак-Саямира, и эффект этого жуткого диссонанса был крайне неприятным,— Даже если я дам тебе свое согласие, она откажет, а значит, ты никогда не увидишь верховных министров.

— Но так не должно быть! Нельзя ли как-нибудь обойти ее?

— Это незаконно.

— Если она нарушает закон, то…

— Ответственность за это несет она,— равнодушно ответил су-сухирис.

— Нет,— возразил Валентин,— ответственность лежит на вас обоих! Ты не можешь просто сказать, что из-за ее нежелания сотрудничать с тобой я не двинусь вперед, когда на карту поставлено само существование правительства!

— Ты действительно так думаешь? — спросил Дондак-Саямир.

Вопрос поставил Валентина в тупик. То ли он относился к идее угрозы королевству, то ли к замечанию, что су-сухирис несет равную ответственность, препятствуя Валентину. После паузы он спросил:

— Что же ты мне посоветуешь?

— Возвращайся домой, живи счастливо и плодотворно и оставь проблемы управления тем, кто призван распутывать их.

Глава 7

Примерно такой же разговор состоялся у Валентина и с Титаморн Суул. Женщина-мажордом была менее надменной, но вряд ли более сговорчивой.

Высокая брюнетка, лет на десять-двенадцать старше Валентина, она производила впечатление деловой, знающей женщины. На ее столе в кабинете, более веселом и привлекательном, хотя столь же маленьком, как и у су-сухириса, лежало прошение Валентина. Титаморн Суул несколько раз постучала по нему.

— Ты не можешь увидеться с ними.

— Позволь узнать почему?

— Потому что их никто не видит.

— Никто?

— Никто с внешней стороны. Теперь это не делается.

— Из-за разрыва между тобой и Дондак-Саямиром?

Титаморн Суул поджала губы.

— Он идиот! Но даже если бы он как следует выполнял свою работу, тебе все равно не добраться до министров. На них лежит великая ответственность. Как тебе, наверное, известно, понтифекс стар, он мало занимается делами управления, поэтому на тех, кто его окружает, ложится тяжелое бремя. Ты понимаешь это?

— Но я должен их увидеть.

— Я не могу тебе помочь. Их нельзя тревожить даже по самым важным причинам.

— А предположим,— медленно проговорил Валентин,— что корональ был свергнут и в Замке сидит незаконный правитель?

Титаморн Суул подняла маску и ошеломленно посмотрела на Валентина.

— Что ты хочешь этим сказать? Ну вот что: твое прошение отклонено.— Она встала и указала рукой на дверь,— У нас в Лабиринте и так хватает сумасшедших, а тут еще приходят из…

— Подожди,— сказал Валентин.

Он вошел в состояние транса и, призвав на помощь силу обруча, потянулся к душе Титаморн, коснулся ее и окутал своей душой. Он не собирался раскрывать тайну мелким служащим, но, похоже, другого выбора нет, приходится брать ее в поверенные. Он держал контакт, пока не почувствовал слабость и головокружение. Тогда он прервал его и быстро вернулся к полному сознанию.

Титаморн Суул растерянно смотрела на него, щеки ее горели, глаза блуждали, грудь тяжело вздымалась. Наконец она спросила:

— Что это за фокус?

— Это не фокус. Я сын Повелительницы Снов, и она лично научила меня искусству посланий.

— Лорд Валентин брюнет.

— Был. А теперь — нет.

— Ты хочешь, чтобы я поверила…

— Пожалуйста,— произнес Валентин, вкладывая в это слово всю силу своего духа,— поверь мне. Все зависит от моего доклада понтифексу о случившемся.

Но ее подозрения были слишком глубоки. Она не преклонила колени, не сделала знака Горящей Звезды, в ней появилась лишь угрюмая растерянность. Ей явно хотелось, чтобы Валентин навязал этот рассказ какому-нибудь другому чиновнику.

— Су-сухирис запретит все, что я разрешу,— сказала она наконец.

— Даже если я покажу ему то, что показал тебе?

Она пожала плечами.

— Его упрямство просто легендарно. Даже для спасения жизни понтифекса он не согласится ни с одним из моих предложений.

— Но это безумие!

— Именно так. Ты говорил с ним?

— Да. Он показался мне недружелюбным и распухшим от гордости. Но не сумасшедшим.

— Пообщайся с ним побольше,— посоветовала Титаморн Суул,— прежде чем сформировать окончательное мнение.

— А если подделать его подпись и пройти так, чтобы он не знал?

Она была шокирована.

— Ты толкаешь меня на преступление?

Валентин пытался сохранять спокойствие.

— Преступление уже совершено, и немалое. Я, корональ Маджипура, коварно смещен с трона. Твоя помощь жизненно необходима для восстановления справедливости. Неужели ради этого нельзя нарушить какие-то пустяковые правила? Неужели ты не понимаешь, что в моей власти простить тебе любое нарушение? — Он наклонился к ней.— Время не ждет. Замок стал домом узурпатора. А я, вместо того чтобы вести через Алханроэль армию освобождения, бегаю от одного подчиненного понтифекса к другому. Поставь свою подпись, и ты будешь вознаграждена, когда на Маджипуре вновь воцарится порядок.

Титаморн Суул смотрела на него по-прежнему холодно.

— Твой рассказ столь необычен, что требует от меня слишком большой веры. Что, если ты лжешь? Что, если ты подкуплен Дондак-Саямиром?

— Клянусь,— простонал Валентин.

— Не надо. Такое вполне возможно. Наверняка это ловушка. Ты и твоя фантастическая история вместе с каким-то видом гипноза имеют целью погубить меня и дать су-сухирису полную власть, которой он давно жаждет…

— Клянусь Хозяйкой Острова, моей матерью, что я не солгал тебе.

— Всякий преступник клянется чьей-нибудь матерью, но что толку?

Валентин заколебался, но затем взял Титаморн Суул за руки и пристально взглянул ей в глаза. То, что он собирался сделать, было ему неприятно, но все эти мелкие чиновники, чинившие ему бесконечные препятствия, сами толкали его на такой поступок, вынуждая пойти на небольшой обман, чтобы не застрять тут навек.

Наклонившись ниже, он произнес:

— Даже если бы Дондак-Саямир подкупил меня, я никогда бы не предал такую красивую женщину, как ты.

Она бросила на него презрительный взгляд, но щеки ее окрасились румянцем.

— Поверь мне,— продолжал он.— Я — лорд Валентин, и ты будешь одной из героинь в борьбе за мое возвращение. Я знаю, чего ты хочешь больше всего на свете, и ты получишь это, когда я вернусь в Замок.

— Ты знаешь?

— Да,— шепнул он и ласково похлопал по ее рукам, теперь вяло лежавшим в его ладонях.— Ты хочешь обладать единоличной властью во внутреннем Лабиринте, верно? Ты хочешь быть единственным мажордомом?

Она кивнула, как бы во сне.

— Так и будет,— пообещал он,— Стань моей союзницей, и Дондак-Саямир будет лишен своего ранга за то, что преграждал мне дорогу. Ты поможешь мне добраться до главных министров?

— Это трудно.

— Но возможно! Все возможно! Когда я снова стану короналем, су-сухирис потеряет свой пост! Это я тебе обещаю!

— Поклянись!

— Клянусь! — горячо воскликнул Валентин, чувствуя себя так, словно только что вывалялся в грязи.— Клянусь всем, что для меня свято. Этого достаточно?

— Достаточно,— ответила она тихим, запинающимся голосом,— Но как это сделать? На пропуске должны стоять обе подписи, а если я подпишусь, он непременно откажется сделать это.

— Подпиши пропуск и дай его мне. Я вернусь к су-сухирису и уговорю его.

— Он ни за что не согласится.

— Я поговорю с ним. Я умею его убедить. Получив его подпись, я войду во внутренний Лабиринт и добьюсь того, что мне нужно. А вернувшись с полномочиями короналя, смещу с поста Дондак-Саямира, это я тебе обещаю.

— Но как ты получишь его подпись? Он уже сколько месяцев ничего не подписывает!

— Положись на меня.

Титаморн Суул достала из стола темно-зеленый кубик из какого-то гладкого блестящего материала и поместила его на короткое время в машину, которая опалила его желтым пламенем. Когда она снова достала кубик, поверхность его засияла новым блеском.

— Вот, это твой пропуск. Но предупреждаю тебя: без второй подписи он недействителен.

— Я получу ее,— заверил Валентин.

Он вернулся к Дондак-Саямиру. Су-сухирис неохотно принял его, но Валентин был настойчив.

— Теперь я понимаю твое отвращение к Титаморн Суул,— сказал он.

Дондак-Саямир холодно улыбнулся.

— Разве она не противна? Полагаю, она отказала тебе в просьбе.

— Нет,— возразил Валентин, достал кубик и положил его перед мажордомом.— Она дала мне его довольно охотно, зная, что ты мне откажешь и ее разрешение будет недействительным. А вот другой ее отказ меня сильно задел.

— Какой?

— Тебе это покажется глупостью,— объяснил Валентин,— может быть, даже отталкивающей, но меня прямо очаровала ее красота. Должен сказать, для человеческих глаз эта женщина исключительно привлекательна физически, она излучает эротическую силу, и это… Ну, ладно, не важно. Я потянулся к ней в наивном смятении и, таким образом, стал открытым и уязвимым, а она жестоко посмеялась надо мной. Она презрительно оттолкнула меня, а для меня это как нож в сердце. Как она могла быть такой безжалостной, такой надменной по отношению к мужчине, который только тем и виноват, что она всколыхнула в нем горячие, глубокие и страстные чувства?

— Насчет красоты не знаю,— ответил су-сухирис,— но ее холодность и высокомерие мне хорошо известны.

— Теперь я разделяю твою неприязнь к ней,— сказал Валентин,— Если хочешь, я помогу тебе, и мы вместе устроим такое, что погубит ее.

Дондак-Саямир задумался.

— Да, возможно, это подходящий момент, чтобы скинуть ее. Но как?

Валентин постучал по кубику, лежавшему на столе.

— Поставь свою подпись на этот пропуск, и я смогу войти во внутренний Лабиринт. Пока я буду там, ты начнешь официальное расследование обстоятельств, при которых меня пропустили, и заявишь, что ты не давал такого разрешения. Когда я вернусь, закончив свое дело с понтифексом, ты позовешь меня как свидетеля. Я скажу, что ты отказал в моей просьбе, но я получил полностью оформленный пропуск от Титаморн Суул, не подозревая, что он может быть подделан кем-нибудь, действующим тебе наперекор. Твое обвинение в подделке вкупе с моим свидетельством, что ты отказался подписать мой пропуск, обеспечит ее падение. Ну, что скажешь?

— Чудесный план,— ответил Дондак-Саямир,— Я бы сам не смог придумать лучше!

Су-сухирис сунул кубик в машину, и сверкающий розовый жар перекрыл желтое пламя Титаморн Суул. Теперь пропуск был оформлен по всем правилам. Валентин подумал, что вся эта интрига напоминала сам Лабиринт: такая же темная и запутанная. Но она сработала, и сработала удачно. Пусть теперь эти двое замышляют и строят друг другу козни, а он беспрепятственно встретится с министрами понтифекса. Вероятно, мажордомы будут разочарованы тем, как он выполнит свои обещания, поскольку он намеревался, если удастся, отстранить от власти обоих соперников. Однако он не считал нужным требовать от себя безгрешного поведения по отношению к тем, чья роль в управлении, видимо, состояла в том, чтобы препятствовать и возражать.

Он взял кубик у Дондак-Саямира и благодарно склонил голову.

— Да будет тебе вся власть и престиж, каких ты заслуживаешь,— произнес он елейно и вышел.

Глава 8

Стражи внутреннего Лабиринта были явно ошеломлены тем фактом, что кто-то ухитрился получить разрешение на вход в их царство. Они подвергли кубик сканированию, с большой неохотой признали его законным и пропустили Валентина и его спутников дальше.

Узкая тупоносая повозка быстро и бесшумно несла их по проходам внутреннего мира. Сопровождавшие их чиновники в масках, казалось, даже не управляли повозкой, да это было бы и непросто, поскольку на этих уровнях Лабиринт без конца разветвлялся. Любой проникший сюда незаконно мгновенно и безнадежно затерялся бы в тысячах изгибов, поворотов и переплетенных коридоров. Но повозка, судя по всему, плыла под каким-то тайным управлением по кратчайшей, хотя отнюдь не прямой дороге вглубь и вглубь, в кольца скрытых проулков.

На каждом контрольно-пропускном пункте Валентина допрашивали недоверчивые чиновники. Создавалось впечатление, что они практически не способны понять, как это пришедший извне направляется к министрам понтифекса. Их бесконечные колкости быстро надоедали, но не задевали. Валентин размахивал своим кубиком-пропуском, как волшебным жезлом.

— У меня поручение высочайшей важности,— повторял он снова и снова, — и я буду говорить только с высшими чинами двора понтифекса.— Вооружившись всем своим достоинством и правом командовать, он отметал все возражения, все увертки: — Вы ответите за то, что задерживаете меня!

И вот наконец — хотя Валентину казалось, что с тех пор, как он вошел в Лабиринт через врата Лезвий, прошло сто лет,— он очутился перед Шинаамом, Дилифоном и Наррамир — тремя из пяти главных министров понтифекса.

Они приняли его в темной холодной комнате со стенами из громадных блоков черного камня, с высоченным потолком и остроконечными арками. Это непривлекательное помещение более походило на подземную тюрьму, чем на комнату для совещаний. Войдя туда, Валентин почувствовал себя так, словно на него давит вес всего Лабиринта, уровень за уровнем: Арена, Дом Записей и Двор Шаров, зал Ветров и все остальное — темные коридоры, тесные каморки, множество работающих клерков. Где-то далеко, наверху, сияло солнце, воздух был свеж и чудесен, с моря дул бриз, несший запахи алабандинов, елдиронов и танигалей. А он был здесь, придавленный гигантской земляной насыпью и многими милями извилистых туннелей, в королевстве вечной ночи. Это путешествие в глубь Лабиринта измучило его, как если бы он не спал несколько недель.

Валентин коснулся рукой Делиамбера и получил от него сильный заряд энергии, поддержавший его почти иссякшие силы. Он взглянул на Карабеллу — и та послала ему воздушный поцелуй; посмотрел на Слита — и тот с ухмылкой кивнул в ответ; бросил взгляд на Залзана Кавола — и гордый седой скандар сделал быстрое жонглирующее движение рукой, чтобы подбодрить Валентина… его спутники, его друзья, его оплот во всем этом долгом и удивительном путешествии.

Он взглянул на министров. Они были без масок и сидели рядом в креслах, величественных, как троны. Шинаам — министр внешних сношений, гэйрог, змееподобный, с холодными глазами и мелькавшим раздвоенным красным языком — располагался в центре. Справа от него находился Дилифон — личный секретарь Тиевераса, хрупкая, призрачная фигура с белыми, как у Слита, волосами, увядшей пергаментной кожей и горевшими, как угли, глазами на древнем лице. По левую руку от гэйрога сидела Наррамир — имперская толковательница снов, стройная, элегантная женщина явно преклонного возраста, поскольку ее сотрудничество с Тиеверасом восходило к тем временам, когда тот был короналем. У нее была гладкая, без морщин кожа и темно-рыжие волосы, пышные, блестящие. Только отстраненное, загадочное выражение глаз выдавало присущие ей мудрость, опыт и накопленную за много десятилетий силу.

Валентин решил, что здесь не обошлось без колдовства.

— Мы прочитали твою петицию,— низким, скрипучим голосом с едва заметным шипением произнес Шинаам.— Нам трудно поверить в твою историю.

— Вы говорили с Хозяйкой Острова Сна, моей матерью?

— Мы говорили с Хозяйкой,— холодно ответил гэйрог,— Она признает тебя своим сыном.

— Она требует, чтобы мы сотрудничали с тобой,— добавил Дилифон дребезжащим голосом.

— Она являлась к нам в посланиях,— мягко и слегка нараспев заговорила Наррамир,— Она поручает тебя нам и просит, чтобы мы оказали тебе всю помощь, которую ты потребуешь.

— И что дальше? — спросил Валентин.

— Не исключена возможность,— сказал Шинаам,— что Хозяйка Острова была обманута.

— Вы думаете, я самозванец?

— Ты хочешь, чтобы мы поверили,— продолжил гэйрог,— будто младший сын Короля Снов, приведя короналя Маджипу-ра в бессознательное состояние, извлек его из собственного тела, частично лишил его памяти, а оставшиеся фрагменты его личности поместил в совершенно иное тело, удачно оказавшееся под рукой, после чего сам вошел в тело короналя, сохранив при этом собственное сознание. Мы находим, что поверить в это весьма трудно.

— Существует искусство переносить дух из одного тела в другое,— объяснил Валентин.— Вот вам прецедент.

— Нет прецедента,— возразил Шинаам,— чтобы такое проделывали с короналем.

— Однако это случилось. Я, лорд Валентин, вновь обретший свою память лишь благодаря доброте Повелительницы Снов, прошу под держки понтифекса в восстановлении моих прав и обязанностей, возложенных им на меня после смерти моего брата. Прошу помочь вернуть принадлежащую мне корону.

— Да,— кивнул Шинаам,— если ты тот, за кого себя выдаешь, тебе, вероятно, необходимо вернуться в Горный замок. Но как мы можем быть в этом уверены? Это очень серьезное дело. Возможна гражданская война. Как можем мы советовать понтифек-су ввергнуть мир в хаос только на основании утверждения неизвестного нам молодого чужака, который почему-то…

— Моя мать уже знает, что я не чужак,— сказал Валентин.— Мой разум открылся ей на Острове, и она видела, кто я,— Он коснулся серебряного обруча на лбу,— Как вы думаете, откуда я взял этот прибор? Это ее дар. Я получил его из ее собственных рук, когда мы с ней были во Внутреннем храме.

— В том, что Хозяйка Острова Сна признает тебя и поддерживает, нет никаких сомнений,— спокойно заметил Шинаам.

— Но вы сомневаетесь в ее свидетельстве?

— Мы требуем более веских доказательств,— вмешалась Наррамир.

— Тогда позвольте мне немедленно передать вам послание — и вы убедитесь в справедливости моих слов.

— Как желаешь,— пожал плечами Дилифон.

Валентин закрыл глаза, вошел в транс, и из самых глубин его существа хлынул наружу страстный, сияющий поток — точно как тогда, когда в мрачной, усеянной каменными обломками пустыне за Треймоуном ему надо было заручиться поддержкой Насимонта, когда ему удалось воздействовать на трех официальных лиц у врат Дома Записей и когда он открыл себя мажордому Титаморн Суул. С различной степенью успеха ему тогда удалось добиться цели. А теперь предстояло получить желаемое здесь. Однако сейчас он чувствовал, что не может преодолеть непоколебимый скептицизм министров понтифекса.

Мозг гэйрога был полностью закрыт для Валентина — стена, такая же недоступная, как высокие белые утесы Острова Сна. За мысленным щитом Шинаама Валентин ощущал лишь туманные проблески сознания и не мог пробить этот щит, хотя изливал на него всю свою силу. Мозга дрожавшего старого Дилифона он тоже не мог достичь, но не потому, что тот был экранирован,— наоборот, он был открытым, пористым, как соты, и Валентин проходил через него, как сквозь воздух, не встречая ничего, за что можно было бы зацепиться. Валентину удалось войти в контакт, да и то неудовлетворительный, только с мозгом Наррамир. Казалось, она пила его душу, впитывала то, что он давал, но все это пропадало в бездонных недрах ее существа, и он так и не добрался до центра ее духа.

Но он не отступал. С яростной силой он направлял всю полноту своего духа, объявляя себя лордом Валентином из Горного замка и требуя от них доказательств, что он кто-то другой. Он дошел до глубины воспоминаний о матери, о короле-брате, о своем воспитании, о своем свержении в Тил-омоне, о странствиях по Зимроэлю — обо всем, что сформировало человека, пробившегося в недра Лабиринта за помощью. Он полностью отдавал себя, пока совершенно обессиленный не повис на руках у Слита и Карабеллы, как ненужная одежда, сброшенная владельцем.

Валентин вышел из транса, боясь провала и дрожа от слабости,— пот покрыл его тело, перед глазами все плыло, и дико болели виски. Он старался восстановить силы, закрыл глаза и глубоко дышал и лишь какое-то время спустя взглянул на трех министров.

Их лица были жесткими и сумрачными, глаза — холодными и неподвижными. Они выглядели надменными, презрительными и даже враждебными. Валентин вдруг испугался: может, эти трое ставленники самого Доминина Барджазида? Неужели он умоляет своих собственных врагов? Он отчаянно уверял себя, что это невозможно, немыслимо, что это порождение усталого мозга. Нельзя поверить, что заговор против него достиг самого Лабиринта.

— Ну? — хрипло спросил он.— Что вы теперь скажете?

— Я ничего не почувствовал,— ответил Шинаам.

— Я не убежден,— сказал Дилифон.— Такие послания может направить любой колдун. А искренность и страстность бывают и притворными.

— Я согласна,— кивнула Наррамир,— послание может быть как настоящим, так и лживым.

— Нет! — закричал Валентин.— Я открылся перед тобой полностью. Ты не могла не видеть.

— Недостаточно,— возразила Наррамир.

— Что ты имеешь в виду?

— Давай проведем толкование сна вдвоем здесь, в этой комнате, при этих свидетелях. Пусть наши души сольются. Тогда я смогу оценить правдивость твоей истории. Согласен? Выпьешь со мной наркотик?

Валентин обеспокоенно взглянул на своих спутников и увидел на их лицах отражение своей тревоги — у всех, кроме Делиам-бера, лицо которого не выражало ничего, словно колдун находился где-то далеко отсюда. Рискнуть? Осмелится ли он? Наркотик может лишить его сознания, сделать абсолютно прозрачным, полностью уязвимым. Если эти трое связаны с Барджазидом и хотят сделать Валентина беспомощным, это, видимо, опасно. Предложение войти в его мозг исходит не от какой-нибудь деревенской толковательницы, а от министра двора понтифекса, женщины по крайней мере столетнего возраста, хитрой и могущественной, считающейся настоящей повелительницей Лабиринта, контролирующей всех, включая самого старого Тиевераса.

Делиамбер намеренно не подал ему знака. Валентин должен решать сам.

— Да,— сказал он, глядя ей в глаза.— Если ничто другое не подходит, пусть будет толкование. Здесь. Сейчас.

Глава 9

Они, похоже, ожидали этого. Прислужники по сигналу принесли все необходимое: толстый ковер яркой расцветки с темно-золотой каймой, высокий графин из белого полированного камня и две изящные фарфоровые чаши. Наррамир сошла со своего кресла, самолично налила в чаши сонного вина и одну предложила Валентину.

Он взял чашу, но выпил не сразу. Однажды он так же принял вино из рук Доминина Барджазида, и после одного-единственного глотка изменилась вся его жизнь. Может ли он выпить сейчас, не опасаясь последствий? Кто знает, какое новое колдовство приготовлено для него? Где он проснется и в каком обличье?

Наррамир молча наблюдала за ним. Глаза толковательницы снов оставались непроницаемыми и таинственными, а взгляд их словно пронзал насквозь. Она улыбалась непонятной улыбкой — то ли ободряющей, то ли торжествующей. Он поднял чашу в коротком салюте и поднес к губам.

Эффект действия вина оказался мгновенным и неожиданно мощным. Валентин покачнулся. Туман и паутина окутали его мозг. Может, этот наркотик был много крепче того, что давала ему Тизана в Фалкинкипе? Какое-то дьявольское снадобье Наррамир? Или усталость и истощение сделали сейчас его самого более чувствительным? Затуманенным взором он увидел, что Наррамир выпила свое вино, бросила пустую чашу прислужнику и быстро сняла платье.

Ее нагое тело было по-девичьи гибким и гладким: плоский живот, стройные бедра, высокая, округлой формы грудь. Валентин подумал, что это, конечно же, колдовство. Кожа ее имела коричневый оттенок. Почти черные соски уставились на Валентина, словно слепые глаза. Он был уже слишком опьянен наркотиком, чтобы раздеться самостоятельно,— за него это сделали РУКи друзей. Он почувствовал холод и понял, что остался обнаженным. Наррамир поманила его к ковру. На подгибавшихся ногах Валентин подошел ближе, и она уложила его. Он закрыл глаза, представляя, что рядом с ним Карабелла, но Наррамир ничуть не походила на нее. Ее объятия были сухими и холодными, тело — твердым, неэластичным. В ней не было ни тепла, ни трепета. Ее юный вид был всего лишь обманом. Лежать в ее объятиях было все равно, что на ложе из гладкого холодного камня.

Его окружило всепоглощающее озеро тьмы, которое становилось все глубже, и Валентин легко погружался в густую теплую маслянистую жидкость, чувствуя, как она приятно скользит по его ногам, животу, груди. Он чувствовал, что его засасывает водоворот,— совсем как в тот раз, когда его проглотил морской дракон. Так приятно отказаться от сопротивления… Да, это куда лучше, чем бороться… Так привлекательно, так маняще — отречься от всякой воли, расслабиться, принять все, что может случиться, позволить себе спускаться все ниже и ниже… Он устал… Он так долго боролся… Теперь он может отдохнуть и позволить черному прибою сомкнуться над ним. Пусть другие храбро сражаются за честь, за власть, за аплодисменты. Пусть другие…

Нет!!!

Так вот чего они хотели! Поймать его в ловушку собственных слабостей. Он слишком доверчив, слишком бесхитростен. Он ужинал с врагом, не зная этого, и почти погиб. Он погибнет окончательно, если откажется сейчас от усилий. Не время погружаться в теплые черные воды озера!

Он поплыл. Сначала с трудом, потому что озеро было глубоким, а черная жидкость, липкая и тяжелая, обволакивала его руки. Но после нескольких взмахов Валентин сумел сделать так, чтобы его тело, как острое лезвие, разрезало плотную жидкость. Он двигался все быстрее, руки и ноги работали согласованно. Озеро, которое искушало его забвением, теперь поддерживало его и твердо держало на плаву, пока он быстро плыл к далекому берегу. Солнце, яркое, безмерное, пурпурно-желтое, пускало ослепительные лучи по воде, как огненные дорожки.

— Валентин!

Голос был низкий, раскатистый, как гром. Валентин не узнал его.

— Валентин, почему ты так упорно плывешь?

— Чтобы достичь берега.

— А зачем?

Валентин продолжал плыть. Он видел остров, широкий белый пляж, заросли высоких деревьев, лианы, плотно опутавшие их вершины. Он плыл и плыл, но до берега было еще далеко.

— Вот видишь,— вновь раздался тот же громовой голос.— Нет смысла пытаться!

— Кто ты? — спросил Валентин.

— Я лорд Спурифон.

— Кто?

— Лорд Спурифон, корональ, преемник лорда Скоула, ныне понтифекса. Я советую тебе отказаться от этой глупости. Чего ты надеешься достичь?

— Горного замка,— ответил Валентин и поплыл быстрее.

— Но корональ — я!

— Я… никогда… не слышал… о тебе. ,

Лорд Спурифон издал резкий визгливый звук. Гладкая маслянистая поверхность озера зарябила и пошла складками, словно миллионы иголок втыкались в нее снизу.

Валентин заставил себя двигаться вперед, но опять изменил свое тело. Оно уже не напоминало лезвие, а стало чем-то тупым и упрямым — бревном с руками, пробивавшимся через водовороты.

Берег был уже близко. Валентин опустил ноги и нащупал внизу песок, горячий, зыбкий, убегавший из-под ног, но не настолько быстро, чтобы помешать Валентину выбраться на берег. Он выполз на пляж и на секунду встал на колени. Подняв глаза, он увидел бледного, худого человека, смотревшего на него печальными голубыми глазами.

— Я лорд Гунзимар,— тихо произнес человек,— корональ из короналей, которого никогда не забудут, а это мои бессмертные спутники,— Он сделал знак, и берег заполнился мужчинами, очень похожими на него,— ничем не примечательными, неинтересными, незначительными,— Это лорд Струин, это лорд Пранкипин, лорд Мейк, лорд Скоул, лорд Спурифон, великие и могущественные коронали. Падай ниц перед ними!

Валентин засмеялся:

— О вас уже никто не вспоминает!

— Нет! Нет!

— Сколько писка!

Валентин указал на последнего в ряду.

— Ты, Спурифон! Все о тебе давно забыли!

— Будь так любезен — лорд Спурифон.

— А ты, лорд Скоул. Три тысячи лет начисто стерли воспоминания о твоей славе.

— Ты ошибаешься. Мое имя занесено в список властителей.

Валентин пожал плечами.

— Верно. Ну и что из того? Все вы — лорд Пранкипин, лорд Мейк, лорд Гунзимар — всего лишь имена, и ничего больше. Только имена…

— Только имена…— как эхо отозвались они тонкими, жалобными голосами и стали уменьшаться, сжиматься, пока наконец не превратились в крошечные существа, суматошно бегающие по берегу и выкрикивающие свои имена резкими, визгливыми голосами. Затем они исчезли, и на их месте оказались маленькие, не крупнее жонглерских мячей, белые шары. Валентин наклонился, чтобы получше рассмотреть их и увидел, что это черепа. Он подобрал их и стал подбрасывать в воздух, ловить и снова бросать, а они летали сверкающим каскадом. Их челюсти щелкали и дребезжали. Валентин усмехался. Сколькими он может жонглировать одновременно? Спурифон, Струин, Гунзимар, Мейк, Пранкипин и Скоул — всего шесть. Но за все прошлые тысячелетия существовали сотни короналей — по одному на каждые десять, двадцать, тридцать лет на протяжении почти ста десяти столетий. Он мог бы жонглировать всеми. В воздухе возникли самые великие — Конфалюм, Престимион, Стиамот, Деккерет, Пинитор, еще дюжина, сотня,— и всех он бросал и ловил. Никогда еще на Маджипуре не было такого искусного жонглера! Но теперь в его руках были уже не черепа: они превратились в сверкающие многогранные диадемы, в шары — тысячу имперских шаров, рассыпавших искрившийся свет во всех направлениях. Он безошибочно жонглировал ими, зная, какого правителя представлял каждый шар,— вот лорд Конфалюм, вот лорд Спурифон, вот лорд Деккерет,— и бросал их вверх, так что они составили громадную перевернутую пирамиду света. Над головой золотоволосого улыбавшегося человека, крепко стоявшего на горячем песке сверкающего пляжа, танцевали все королевские особы Маджипура, и все возвращались к нему. Он поддерживал их всех. Вся история планеты находилась в его руках.

Ослепительные диадемы составили в вышине громадную Горящую Звезду.

Не переставая жонглировать, Валентин направился с пляжа по дюнам к плотной стене зарослей. Деревья расступались перед ним, освобождая путь и открывая взору ярко-красную мощеную дорогу, ведущую в глубь острова. Вдали он увидел низкие серые холмы предгорья, переходившие в гранитные уступы, за которыми вырастали зубчатые пики гигантской горной цепи, тянувшейся до середины континента. На самом высоком пике, на высоте столь величественной, что воздух вокруг него светился бледным переливающимся сиянием, возникающим лишь во снах, раскинулись мощные стены Замка. Валентин шел к нему, по-прежнему не переставая жонглировать. Мимо него по тропе проходили фигуры, уступали ему дорогу, махали, улыбались и кланялись. Лорд Вориакс, Повелительница Снов, высокая мрачная фигура понтифекса Тиевераса — все они сердечно приветствовали его, и он тоже помахал им, не уронив ни одной диадемы, не нарушив четкого рисунка жонглирования. Вот он уже в предгорье и без усилий поднимается вверх. Вокруг него собирается толпа — все его друзья и множество других: хьорты, гэйроги, врууны, лии-мены, торговцы, фермеры, рыбаки, акробаты, герцог Наси-монт — предводитель разбойников, Тизана, Титаморн Суул и Дондак-Саямир, держащиеся за руки, толпа пляшущих метаморфов, шеренга драконьих капитанов с гарпунами, лесные братья, раскачивающиеся на деревьях вдоль тропы,— все поют, смеются, провожая его в Замок лорда Малибора, лорда Спурифона, лорда Конфалюма, лорда Стиамота, в Замок лорда Валентина…

Замок лорда Валентина…

Он уже почти достиг его. Хотя горная дорога круто идет вверх и над ней низко стелется густой туман, Валентин ускоряет шаг, подскакивает, бежит, жонглируя сотнями блестящих безделушек. Впереди возникают три громадных огненных столба. Подойдя ближе, он узнает их. Это Шинаам, Дилифон и Наррамир стоят бок о бок на его пути.

— Куда ты идешь? — спрашивают они хором.

— В Замок.

— В чей Замок?

— В Замок лорда Валентина.

— Кто ты?

— Спросите их,— говорит Валентин, показывая на танцующую за его спиной толпу.— Пусть они назовут вам мое имя!

— Лорд Валентин! — кричит Шанамир, первым приветствуя его.

— Он лорд Валентин! — вторят ему Карабелла, Слит и Залзан Кавол.

— Лорд Валентин, корональ! — вопят метаморфы, драконьи капитаны и лесные братья.

— Это правда? — спрашивают министры понтифекса.

— Я лорд Валентин,— мягко отвечает он.

Он высоко подбрасывает тысячу диадем, и они летят вверх, пока не скрываются во мраке, что живет между мирами. Оттуда они медленно плывут вниз, мерцающие и искрящиеся, как снежные хлопья на склонах северных гор, и когда касаются Шинаама, Дилифона и Наррамир, три министра мгновенно исчезают, оставив после себя лишь серебряный блеск, и ворота Замка раскрываются.

Глава 10

Валентин проснулся.

Он ощутил шерсть ковра под своим обнаженным телом, высоко вверху увидел остроконечные арки каменного потолка. Мир сна еще так явственно присутствовал в памяти, что Валентину на миг захотелось вернуться в него, и совершенно не хотелось находиться в этом помещении с затхлым воздухом и темными углами. Затем он сел и огляделся, стряхивая туман со своего разума.

Он увидел своих спутников: Слита, Карабеллу, Делиамбера, Залзана Кавола и Эйзенхарта. Напряженные и обеспокоенные, они столпились у дальней стены.

Он повернулся в другую сторону, рассчитывая увидеть трех министров, снова восседавших на своих тронах. Они и в самом деле были тут, но появилось еще два великолепных кресла, так что теперь перед Валентином сидели пятеро. Наррамир, уже одетая, расположилась слева. Рядом с ней сидел Дилифон. В середине Валентин увидел круглолицого мужчину с широким прямым носом и темными глазами. После секундного раздумья он узнал в нем Хорнкэста, главного спикера понтифекса. Рядом с ним сидел Шинаам, а крайнее правое кресло занимал незнакомый Валентину человек — тонгогубый, с резкими чертами лица и серой кожей, иноземец. Все пятеро строго смотрели издали на Валентина, словно были членами тайного судилища и запаздывали с вынесением приговора.

Валентин встал, не делая попыток одеться. Почему-то казалось, что перед этим судилищем положено стоять обнаженным.

— Твой мозг ясен? — спросила Наррамир.

— По-моему, да.

— После того как кончился твой сон, ты проспал еще час. Мы ждали, когда ты проснешься.

Она указала на серокожего.

— Это Сепултроув, врач понтифекса.

— Я так и подумал,— сказал Валентин.

— А этого человека ты, наверное, знаешь.— Она указала на того, кто сидел в центре.

Валентин кивнул:

— Да, это Хорнкэст. Мы встречались.— Широко улыбнувшись, он добавил: — Только тогда я выглядел по-другому. Вы признаете мои притязания справедливыми?

— Мы признаем твои притязания справедливыми, лорд Валентин,— мелодичным голосом произнес Хорнкэст.— Великое и немыслимое преступление свершилось в этом мире, но все будет поправлено. Оденься. Тебе не пристало являться обнаженным перед понтифексом.

Хорнкэст возглавил процессию в имперский тронный зал. За ним шли Наррамир и Дилифон с Валентином посредине, Сепултроув с Шинаамом замыкали шествие. Спутникам Валентина не позволили сопровождать его.

Они шли по узкому, с высоким сводом туннелю из сияющего зеленоватого стекла, в глубине которого мелькали странные искаженные отражения. Туннель с легким уклоном уходил в глубину по спирали; через каждые пятьдесят шагов его полностью перегораживали бронзовые двери.

Хорнкэст прикасался пальцем к скрытой панели, и дверь бесшумно открывалась, пропуская их дальше. Наконец они дошли до двери, богато украшенной резным золотым символом Лабиринта и имперской монограммой Тиевераса над ним. Валентин знал, что это самое сердце Лабиринта, самая глубокая и центральная его точка. Когда открывшаяся от прикосновения Хорнкэста последняя дверь пропустила их, они оказались в просторной светлой сферической комнате с круглыми стеклянными стенами, где на роскошном троне сидел понтифекс Маджипура.

Валентин видел понтифекса Тиевераса пять раз. Первый — когда Валентин был еще ребенком, а понтифекс прибыл в Горный замок на свадьбу лорда Малибора; второй — через несколько лет, на коронации лорда Вориакса; затем через год — на свадьбе Вориакса; четвертый раз — когда Валентин явился в Лабиринт по поручению брата, а последний — всего лишь три года назад, хотя казалось, что прошло тридцать лет,— когда Тиеверас приехал на коронацию Валентина. Понтифекс и при первой встрече с Валентином был уже стар: огромного роста, худой, отталкивающего вида человек с грубым угловатым лицом, с черной как смоль бородой и мрачными, глубоко посаженными глазами. Чем старше он становился, тем резче выделялись его характерные черты и он все больше походил на труп. Этот утративший гибкость, медленно передвигающийся, старый, как будто высохший человек оставался тем не менее внимательным, мудрым и по-прежнему мощным духом, он все еще излучал ауру безмерной власти и величия.

Но теперь… Теперь…

Трон, на котором сидел Тиеверас, был тот же, что и при первом посещении Валентином Лабиринта: роскошное золотое сиденье с высокой спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени. Но теперь этот трон был заключен в шар из голубоватого стекла, в котором переплеталась сложная сеть поддерживавших жизнь трубок, образовавшая некое подобие кокона. Прозрачные трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на щеках и лбу понтифекса, провода, соединения и зажимы — все это выглядело сверхестественно и пугающе, потому что откровенно указывало: жизнь понтифекса сохранялась не в нем самом, а в приборах, окружавших его.

— И давно он так? — прошептал Валентин.

— Система разрабатывалась в течение двадцати лет,— с явной гордостью ответил Сепултроув,— но только последние два года он находится под ее контролем постоянно.

— Он в сознании?

— О да, определенно в сознании,— ответил врач.— Подойди ближе, посмотри на него.

Валентин неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в удивительного старика в стеклянном пузыре. Да, он видел, что свет еще горит в глазах Тиевераса, бесплотные губы решительно сжаты. Кожа на черепе понтифекса стала совсем пергаментной, а длинная борода, все еще на удивление черная, сильно поредела.

Валентин глянул на Хорнкэста.

— Он узнает людей? Он говорит?

— Конечно. Дай ему время.

Глаза Валентина встретились с глазами Тиевераса. Повисла страшная тишина. Старик нахмурился, зашевелился и быстро провел языком по губам. Затем он издал дрожащий звук, напоминающий одновременно и хныканье, и стон.

Хорнкэст объяснил:

— Понтифекс приветствует своего возлюбленного сына лорда Валентина, короналя.

Валентин с трудом подавил дрожь.

— Скажи его величеству… скажи ему… скажи, что его сын лорд Валентин, корональ, пришел к нему, как и всегда, с любовью и почтением.

Так было принято: никто никогда не говорил непосредственно с понтифексом, а только через главного спикера, который обязан был повторять все слова, хотя практически этого не делал.

Понтифекс снова пробормотал что-то столь же неразборчивое.

Хорнкэст передал:

— Понтифекс выражает озабоченность положением в королевстве. Он спрашивает, что планирует предпринять лорд Валентин для восстановления надлежащего порядка вещей.

— Скажи понтифексу, что я собираюсь идти на Замковую гору и призвать на помощь всех граждан. Я прошу его указания заклеймить Доминина Барджазида как узурпатора и осудить всех, кто поддерживает его.

Понтифекс издал более воодушевленные звуки — резкие и высокие, наделенные, казалось, сильнейшей энергией.

— Понтифекс желает быть уверенным,— перевел Хорнкэст,— что ты постараешься по возможности избежать сражений и смертей.

— Скажи ему, я предпочел бы взять Замок, не потеряв даже одной жизни с той или другой стороны, но не знаю, удастся ли это мне.

Раздались странные булькающие звуки.

На лице Хорнкэста появилось озадаченное выражение. Он стоял, наклонив голову, напряженно вслушиваясь.

— Что он сказал? — шепотом спросил Валентин.

Главный спикер покачал головой.

— Не все сказанное его величеством можно истолковать. Иногда он заходит в недоступные для нашего понимания области.

Валентин кивнул. Он с жалостью и даже с любовью смотрел на фантастического старика, запертого в шаре, который поддерживал в нем жизнь, и способного общаться только такими стонами. Прожив более ста лет, в течение многих десятилетий пребывая на троне высшего монарха планеты, он теперь лепечет и булькает, как младенец… Плоть его охвачена разрушением… И все-таки где-то в глубине разлагающегося и размягчающегося мозга все еще живет разум прежнего Тиевераса. Всем своим теперешним видом он словно подтверждал бессмысленность высшего титула: корональ жил в мире обязанностей и моральной ответственности лишь для того, чтобы унаследовать понтифексат и в конце концов исчезнуть в Лабиринте и дожить до старческого слабоумия. Интересно, часто ли понтифексы становятся пленниками своих спикеров, врачей и толковательниц снов и легко ли отказаться от мира ради того, чтобы великое чередование властителей привело на трон более жизнеспособного человека? Теперь Валентин понял, почему система разделила исполнителя и правителя, почему понтифекс со временем скрывается от мира в этот Лабиринт. Придет и его время спуститься сюда, но, возможно,— да будет на то воля Божества,— это случится не скоро.

Он вновь обратился к спикеру:

— Скажи понтифексу, что лорд Валентин, корональ, его почтительный сын, сделает все, что в его силах, чтобы спасти мир от хаоса. Скажи понтифексу, что лорд Валентин надеется на поддержку его величества, без которой его задача станет намного труднее.

Сначала на троне было молчание, потом полился долгий, болезненный, неразборчивый поток звуков, повышавшихся и понижавшихся, как мелодии гэйрогов. Хорнкэст напряженно вслушивался, то тут, то там улавливая обрывки смысла. Понтифекс замолчал, а смущенный Хорнкэст сжал челюсти и прикусил губу.

— Что все это значит? — спросил Валентин.

— Он думает, что ты лорд Малибор,— удрученно ответил Хорнкэст.— Он предупреждает тебя, чтобы ты не выходил в море охотиться на драконов.

— Мудрый совет,— кивнул Валентин,— но несколько запоздалый.

— Он сказал, что корональ слишком ценная фигура, чтобы рисковать жизнью в таких развлечениях.

— Скажи ему, что я согласен и что если снова попаду в Замок, то вплотную займусь своими непосредственными делами и буду избегать любых опасных развлечений.

Врач Сепултроув выступил вперед.

— Мы утомили его. Боюсь, что аудиенцию придется закончить.

— Еще минутку,— попросил Валентин.

Сепултроув нахмурился, но Валентин с улыбкой подошел к самому подножию трона, встал на колени, протянул руки к древнему существу в стеклянном пузыре, вошел в транс и послал к Тиеверасу свой дух, источавший импульсы с выражением почтения и любви.

Любил ли кто-нибудь когда-нибудь грозного Тиевераса и был ли привязан к нему? Скорей всего, нет. Но много десятилетий этот человек был центром и душой Маджипура, и теперь, сидящий здесь, затерянный в безвременном сне правления, сознающий лишь иногда свою былую ответственность, он заслужил, чтобы его приемный сын и будущий преемник выказал ему такую любовь. И Валентин отдал ее полностью, насколько позволила мощь обруча.

И Тиеверас как бы окреп, глаза его засияли, щеки чуть заметно порозовели. Неужто эти дрожащие губы улыбнулись? Неужто левая рука понтифекса слегка приподнялась в благословляющем жесте? Да! Да!! Да!!! Вне всякого сомнения, понтифекс почувствовал исходящую от Валентина волну тепла, обрадовался ей и откликнулся на нее.

Тиеверас коротко сказал что-то почти различимое.

Хорнкэст пояснил:

— Он говорит, что дарует тебе свою полную поддержку, лорд Валентин.

«Живи подольше, старик,— подумал Валентин, вставая и кланяясь,— Вероятно, тебе лучше бы уснуть вечным сном, но я желаю тебе еще более долгой жизни, даже сверх той, что ты уже прожил, потому что у меня еще много работы на Замковой горе».

Он повернулся к пяти министрам:

— Пошли. Я получил то, что мне нужно.

Они тихо вышли из тронного зала. Когда дверь за ними закрылась, Валентин спросил Сепултроува:

— Долго он может прожить так?

Врач пожал плечами:

— Практически неограниченно. Система отлично поддерживает его. Мы можем сохранять ему жизнь, время от времени поправляя кое-что, еще в течение ста лет.

— Сто не обязательно. Но хорошо бы ему оставаться с нами еще лет двенадцать-пятнадцать. Вы можете это сделать?

— Рассчитывай на нас,— пообещал Сепултроув.

— Ну и хорошо.

Валентин посмотрел на сиявший винтовой проход. Он достаточно долго пробыл в Лабиринте. Пора вернуться в мир солнца, ветра и жизни и завершить дело с Доминином Барджазидом. Он обратился к Хорнкэсту:

— Отведите меня к моим людям и приготовьте все к отъезду. Но прежде я хотел бы детально выяснить, какие именно военные силы и вспомогательный персонал вы можете предоставить в мое распоряжение.

— Слушаюсь, мой лорд,— склонил голову главный спикер.

«Мой лорд». Это было первое подтверждение признания и покорности, которое он получил от министров понтифекса. Главное сражение еще впереди, но Валентин, услышав эти два слова, почувствовал себя так, словно уже обрел Замок.

Назад: Глава 6

Дальше: ЧАСТЬ 5. КНИГА ЗАМКА