Эта запись сильно отличалась от первой. Она не так изумила и потрясла Хиссуна: конечно, история печальная, трогательная, но она не коснулась таких глубин его души, какие затронула сага об отношениях девушки и гэйрога. И все же он сознает, что узнал много о природе ответственности, о тех конфликтах, которые возникают в противостоянии сил, ни одну из которых нельзя назвать неправой, и о том, что представляет собой истинная стойкость духа. Также он узнал кое-что о процессе сотворения мифов — ведь во всей истории Маджипура действительно не было ни одной столь богоподобной личности, как лорд Стиамот, великий правитель-воин, сломивший силу злокозненных аборигенов, меняющих форму. За восемь тысяч лет почитания он стал объектом воистину благоговейного поклонения, фигурой, исполненной грандиозного величия и блеска. Лорд Стиамот из знакомого с малых лет мифа все так же продолжает существовать в сознании Хиссуна, но теперь ему необходимо потесниться, чтобы освободить место для Стиамота, увиденного глазами Эремойля,— того усталого, бледного, изможденного, маленького, преждевременно состарившегося человека, который посвятил всю жизнь войне и тем самым сжег дотла свою душу. Герой? Несомненно! С этим могут не согласиться разве только метаморфы. Но полубог ли он? Нет, он человек, которому не чуждо ничто человеческое, очень ранимый и донельзя утомленный. Очень важно никогда не забывать об этом, говорит себе Хиссун, и в этот момент сознает, что те минуты, которые он незаконно проводит в Регистре памяти душ, дают ему истинное образование, позволяют надеяться на получение докторской степени в науке знания жизни.

Шел пятый год плавания, когда Синнабор Лавон заметил первые пряди драконовой травы, извивавшиеся в воде рядом с бортами судна.

Конечно, он и понятия не имел о том, что это такое, поскольку прежде никто на Маджипуре ни разу не видел драконову траву. Эта отдаленная часть Великого океана никогда еще не исследовалась. Но Синнабор Лавон точно знал, что шел уже пятый год рейса, так как каждое утро аккуратнейшим образом записывал в вахтенном журнале дату и координаты судна, чтобы исследователи не утратили своего психологического настроя в этом безграничном и монотонном океане. И потому он был уверен, что этот день относится к двадцатому году правления понтифекса Дизимаула и короналя лорда Ариока и что идет пятый год с тех пор, как «Спурифон» вышел из порта Тил-омон в кругосветное плавание.

Сначала он принял заросли драконовой травы за скопище морских змей. Казалось, что ими движет какая-то внутренняя сила, крутит их, извивает, сплетает и расплетает. В толще спокойной темной воды эти заросли переливались, мерцая, богатейшим набором цветов; каждая нить сверкала изумрудными, голубыми и ярко-красными бликами. С правого борта было видно небольшое пятно водорослей, а вдоль левого борта они тянулись по глади моря длинной и довольно широкой полосой.

Лавон оперся на перила и посмотрел на нижнюю палубу. Там возились три косматые четверорукие фигуры: скандары — члены экипажа чинили сети или притворялись, что чинят. Они встретили его появление кислыми, угрюмыми взглядами. Плавание им, как и большей части команды, уже давно осточертело.

— Эй, вы, там! — заорал Лавон.— Черпак за борт! Ухватите-ка несколько этих змей!

— Змей, капитан? О каких змеях вы говорите?

— Вон они! Рядом! Вы что, не видите?

Скандары дружно посмотрели в воду, а затем вновь перевели взгляды, на сей раз не лишенные некоторой покровительствен-ности и победительного торжества, на Синнабора Лавона.

— Вы говорите об этой траве в воде?

Лавон всмотрелся пристальнее. Трава? Судно уже миновало первые пятна водорослей, но впереди тянулись обширные поля, и он прищурился, пытаясь рассмотреть отдельные нити в этих колеблющихся массах. Морская трава шевелилась совершенно по-змеиному. Но Лавон, как ни всматривался, не мог разглядеть ни голов, ни глаз. Что ж, возможно, это и вправду трава. Он нетерпеливо взмахнул рукой, и скандары без всякой спешки принялись разворачивать стрелу, к которой была прикреплена сеть-черпак для сбора биологических образцов.

Когда Лавон спустился на нижнюю палубу, там уже лежала кучка водорослей, а вокруг них по доскам быстро растекалась лужица; его успели опередить: возле находки столпились первый помощник Вормечт, главный штурман Галимойн, исследовательница Жоачил Hyp с парой ее ученых и Микдал Хасц, летописец. В воздухе чувствовался острый аммиачный запах. Трое скандаров стояли позади, демонстративно зажимая носы, и что-то неодобрительно бормотали, ни к кому не обращаясь, но остальные смеялись, тыкали пальцами в траву, возбужденно переговаривались и вообще выглядели гораздо более оживленными, чем на протяжении нескольких последних недель.

Лавон опустился на колени перед добычей. Без сомнения, уловом на этот раз оказалась какая-то морская водоросль: каждый плоский мясистый лист в виде ленты был длиной в человеческий рост, шириной с мужское предплечье и толщиной в палец. Все это непрерывно судорожно дергалось, словно к каждой ленте было прикреплено по нескольку ниточек, за которые кто-то дергал; но по мере высыхания движения с каждой секундой становились все медленнее, а яркие цвета быстро тускнели.

— Зачерпните-ка побольше,— распорядилась Жоачил Hyp, обращаясь к скандарам.— Только сразу вывалите в ведро с забортной водой, чтобы подольше сохранить их живыми.

Скандары не пошевелились.

— Вонь,— проворчало одно из волосатых существ,— такая мерзкая вонь.

Жоачил Hyp сделала несколько шагов в их сторону — невысокая худенькая женщина рядом с этими гигантами казалась ребенком — и сердито взмахнула рукой. Скандары, пожимая плечами, взялись за дело.

— Что вы об этом думаете? — обратился к ней Синнабор Лавон.

— Морские водоросли. Неизвестная разновидность, но так далеко в море все оказывается новым. Интересные изменения цвета. Я не знаю, вызваны ли они каким-то особым распределением пигмента или являются просто оптическим эффектом, игрой света в разделенных между собой слоях эпидермиса.

— А движения? Морские водоросли не обладают мускулатурой.

— К движению способно множество растений. Незначительные колебания электрического потенциала изменяют плотность воды, содержащейся в разных частях растения. Знаете о чувствильниках, которые растут на северо-западе Зимроэля? Они обладают способностью съеживаться от крика. Морская вода — превосходный проводник, так что морские водоросли должны получать самые разные электрические импульсы. Мы внимательно изучим их.— Жоачил Hyp улыбнулась.— Должна признаться, они для меня словно дар Божества. Еще одна неделя плавания по пустынному океану — и я прыгнула бы за борт.

Лавон кивнул. Он ощущал то же самое: отвратительную убийственную скуку, ужасное, гнетущее сознание того, что сам обрек себя на бесконечное путешествие в никуда. Даже он, отдавший семь лет жизни организации этой экспедиции и всей душой желавший довести ее до конца, даже он на пятый год плавания чувствовал себя парализованным апатией, скованным ею по рукам и ногам…

— А как вы относитесь к идее нынче же вечером сделать нам сообщение? — обратился Лавон к исследовательнице.— Предварительные результаты. Уникальная новая разновидность морских водорослей.

Жоачил Hyp не глядя взмахнула рукой; скандары без единого слова подняли полную воды бадью с выловленными водорослями и потащили в лабораторию. Все трое биологов ушли следом за ними.

— Их хватит не только для предварительного, но и для самого подробного изучения,— заметил первый помощник Вормечт.— Посмотрите, нет, только посмотрите туда! Их там совсем немало!

— А может быть, даже слишком много,— вставил Микдал Хасц.

Синнабор Лавон повернулся к летописцу, маленькому человечку с выцветшими глазами, перекошенной фигурой — одно плечо было заметно выше другого — и хрипловатым голосом.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду забитые роторы, капитан. Если водорослей станет слишком уж много. Мне приходилось читать рассказы обитателей Старой Земли об океанах, настолько густо заросших водорослями, что суда безнадежно запутывались в них, команды питались крабами и рыбой и в конечном счете умирали от жажды, а корабли со скелетами на борту сотни лет дрейфовали по этим морским лугам…

— Фантазии. Сказки.— Главный штурман Гал и мой н фыркнул.

— А что, если это случится с нами? — спросил Микдал Хасц.

— Вы думаете, такая вероятность действительно есть? — поддержал его Вормечт.

Лавон не сразу сообразил, что все смотрят на него. Он вгляделся в море. Да, водорослей, похоже, становилось все больше. Впереди по курсу они формировали скопления, похожие на глубоко сидящие в воде плоты, а их ритмичные конвульсии, казалось, заставляли почти неподвижную воду пульсировать и волноваться. Но «плоты» отделялись один от другого широкими каналами. Существовала ли вероятность того, что эти водоросли смогут застопорить движение такого хорошего судна, как «Спу-рифон»? На палубе воцарилась тишина. Ситуация становилась почти комической: всеобщий страх перед угрозой, которую представляют собой морские водоросли, встревоженные офицеры разошлись во мнениях и спорят между собой, капитан должен принять решение, которое может означать жизнь или смерть…

Настоящую угрозу, думал Лавон, представляют не водоросли, а скука. Уже на протяжении многих месяцев плавания ничего не происходило, и пустоту однообразных дней приходилось заполнять самыми разными развлечениями, вплоть до отчаянно безрассудных. Каждое утро из-за Зимроэля поднималось неестественно огромное бронзово-зеленое тропическое солнце; в полдень его обжигающий глаз взирал прямо из центра безоблачного неба, после чего оно спускалось к немыслимо далекому горизонту… и на следующий день все повторялось без малейших вариаций. Уже несколько недель не было дождя, погода вообще не менялась. Великий океан заполнил всю вселенную. Они не видели ни клочка земли, даже вершин островов вдалеке, ни единой птицы, никаких водных животных. При такой жизни неизвестная разновидность морской водоросли показалась чудесным открытием. Безжалостная тоска по хоть какой-нибудь деятельности разъедала дух путешественников, подготовленных и просвещенных исследователей, которые когда-то восторженно восприняли возникшую в воображении Лавона картину странствия эпических масштабов, а теперь мрачно и печально сознавали, что мгновение романтичного безумия обернулось для них загубленными жизнями. Когда составлялись планы первой в истории экспедиции через Великий океан, занимавший почти половину их гигантской планеты, никто не ожидал, что она окажется вот такой. Люди грезили о ежедневных приключениях, фантастических новых животных, не отмеченных на картах необитаемых островах, им представлялись ужасные штормы, небеса, затянутые облаками пятидесяти невиданных оттенков, которые распарывают ослепительные молнии… Но только не это ужасающее однообразие, бесчисленное повторение одинаковых дней. Лавон уже начал опасаться бунта, поскольку на то, чтобы достичь дальних пределов Алханроэля, могло потребоваться еще семь или девять, а может быть, и одиннадцать лет, и он сомневался, что все члены экипажа обладают достаточной силой духа, чтобы воспринять такую перспективу.

Уже очень многим приходила в голову мысль: а не лучше ли развернуть судно и направиться обратно к Зимроэлю? Были моменты, когда даже он сам задумывался об этом. А потому… «Давайте отправимся на поиски риска,— думал он,— и, если потребуется, выдумаем его сами! Давайте бросим вызов опасности, которую представляют морские водоросли, будь она реальной или воображаемой! Угроза опасности пробудит нас от смертельно опасной летаргии».

— Мы сможем преодолеть эти заросли,— объявил Лавон.— Будем двигаться вперед.

Но не прошло и часа, как его начали одолевать сомнения. Стоя на мостике, он внимательно следил за все сильнее сгущавшимися зарослями водорослей. Островов, которые они образовывали, теперь становилось меньше, но они оказывались все крупнее, по пятьдесят и по сто ярдов в поперечнике, а каналы между ними становились все уже. Вся поверхность моря пребывала в движении, плавно волновалась и словно бы поеживалась. Под жгучими лучами стоявшего почти в зените солнца водоросли обрели более богатую цветовую гамму, с невероятной скоростью и резкостью меняли оттенки, как будто прямо на глазах набирали энергию от солнца. По проливам во множестве перемещались какие-то существа: огромные многоногие твари, похожие на крабов с округлыми узловатыми зелеными панцирями, и гибкие змеевидные животные, передвигавшиеся рывками, словно кальмары, в погоне за какой-то еще живностью, слишком мелкой для того, чтобы Лавон мог разглядеть ее с капитанского мостика.

— Может быть, изменим курс,— нервно предложил Вормечт.

— Стоит подумать,— ответил Лавон.— Я пошлю впередсмотрящего, чтобы он попробовал узнать, насколько далеко тянется это безобразие.

Изменение курса даже на несколько градусов нисколько не привлекало его. Его курс был определен, его решение было давно принято, но он опасался, что любое отклонение окончательно уничтожит его все более и более слабеющую уверенность. И все же он ни в коей мере не был одержимым лишь одной своей идеей маньяком, стремящимся вперед, не думая об опасности. Суть в том, что он отчетливо сознавал, с какой легкостью экипаж «Спурифона» растеряет то немногое, что еще оставалось от воодушевления и энтузиазма, вызванных грандиозностью предприятия, за которое они взялись.

Маджипур переживал свой золотой век — время героических личностей и величественных свершений. Исследователи проходили повсюду: по выжженным солнцем пустыням Сувраэля, лесам и болотам Зимроэля, девственным просторам Алханроэля, по окружавшим эти три континента архипелагам и отдельным островам. Население быстро увеличивалось, поселения превращались в города, а города — в огромные столицы, с соседних планет при-

бывали в поисках удачи поселенцы, принадлежавшие к нечеловеческим расам… Мир Маджипура волновался, менялся, рос во всех отношениях. И Синнабор Лавон выбрал для себя самый безумный подвиг из всех: пересечь Великий океан на корабле. Никто и никогда еще не предпринимал подобной попытки. Из космоса было хорошо видно, что вода занимает половину поверхности гигантской планеты, что континенты, несмотря на свои колоссальные размеры, стеснились в одном полушарии, а весь остальной мир являет собой пустынный океан. И хотя с тех пор, как люди приступили к колонизации Маджипура, прошло уже несколько тысяч лет, на суше все время находилось очень много дел, и Великий океан был предоставлен самому себе — да еще армадам морских драконов, которые в своих миграциях, растягивавшихся на десятилетия, неустанно пересекали его с запада на восток.

Но Лавон был влюблен в Маджипур и мечтал о том, чтобы заключить весь этот мир в объятия. Он пересек его от Амблемор-на, находившегося у подножия Замковой горы, до Тил-омона, лежавшего на другом берегу Великого океана. И теперь, движимый неодолимой потребностью замкнуть круг, вложил все свои средства и энергию в оснащение этого величественного корабля, гордого и независимого, как остров, на борту которого вместе с подобными ему безумцами, составлявшими команду, намеревался провести десять или даже больше лет, исследуя неведомый океан. Он знал, и, вероятно, его спутники тоже, что поставленная задача может оказаться невыполнимой. Но если они добьются успеха и благополучно приведут свой корабль в гавань на восточном побережье Алханроэля, куда со стороны океана не входило еще ни одно судно, то их имена будут жить вечно.

— Эй! — вдруг заорал впередсмотрящий.— Эй, драконы! Смотрите, драконы!

— Столько недель скуки,— пробормотал Вормечт,— а теперь все сразу!

Лавон видел, что впередсмотрящий, четким контуром вырисовывавшийся на фоне яркого безоблачного неба, указывал на северо-северо-запад. Он прищурился и вгляделся в даль. Да! В их сторону оттуда скользили по воде огромные горбатые фигуры, высоко поднимавшиеся над водой; их крылья были прижаты к телу, но порой широко разворачивались в великолепном размахе.

— Драконы! — крикнул Галимойн.

— Драконы! Смотрите! Драконы! — откликнулась сразу дюжина голосов.

«Спурифон» за время рейса дважды сталкивался со стадами морских драконов: спустя шесть месяцев после выхода в море среди островов, которые они назвали архипелагом Стиамота, а затем, двумя годами позже, в той части океана, где они нашли впадину, названную именем Ариока. Оба раза стада были большими, состоявшими из сотен огромных существ, среди которых было много беременных самок, и они держались вдали от «Спурифона». Но сейчас перед ними было не стадо, а всего лишь передовой отряд или самостоятельная группа, не более пятнадцати или двадцати голов: несколько гигантских самцов, а остальные — подростки, едва достигавшие сорока футов в длину. По сравнению с приближающимися драконами корчащиеся морские водоросли теперь казались сущей безделицей. Все, кто находился на палубе, едва ли не приплясывали от волнения.

Лавон покрепче стиснул пальцами перила. Он хотел рискнуть ради пользы дела; что ж, вот он, риск. Разъяренный морской дракон мог несколькими могучими ударами сильно повредить даже такое крупное и крепкое судно, как «Спурифон», и даже потопить его. Правда, они редко проявляли враждебность к кораблям, которые не нападали на них первыми, но все же такие случаи известны. А что, если драконы вообразят, что «Спурифон» принадлежит охотникам за драконами? Каждый год воды между Пилиплоком и Островом Сна бороздили новые и новые стада морских драконов. Там разрешалось охотиться на этих животных, и флот охотников за драконами изрядно прореживал их ряды. По крайней мере, эти гиганты могли принадлежать к числу уцелевших — и кто мог знать, какое негодование может кипеть под твердой чешуей? Гарпунеры «Спурифона» заняли свои места, ожидая сигнала капитана.

Но атаки не последовало. Драконы, казалось, взглянули на судно с любопытством, но не более того. Они пришли сюда, чтобы подкрепиться. Поравнявшись с первыми плотами водорослей, драконы раскрыли чудовищные пасти и начали заглатывать растения огромными клоками, захватывая между делом и существ, похожих на кальмаров, и существ, похожих на крабов, и вообще все живое, что водилось в этих зарослях. В течение нескольких часов они шумно плескались неподалеку; затем, будто сговорившись, почти полностью ушли под воду и спустя несколько минут скрылись из виду.

«Спурифон» теперь окружало большое кольцо чистой воды.

— Они сожрали, наверное, несколько тонн этой травы,— пробормотал Лавон,— Много тонн!

— И расчистили нам дорогу,— обрадовался Галимойн.

Вормечт помотал головой.

— Нет. Смотрите, капитан, сколько там драконовой травы. И чем дальше, тем гуще!

Лавон посмотрел вдаль. Всюду, куда хватало глаз, вдоль горизонта тянулась тонкая темная линия.

— Земля,— предположил Галимойн.— Острова, атоллы…

— Окружают нас со всех сторон? — с презрением в голосе завершил фразу Вормечт,— Нет, Галимойн. Мы заплыли в глубину континента, состоящего из драконовой травы. Сделали открытие: доказали, что мнение, будто драконы едят только разумных наземных существ, передвигающихся на искусственно созданных плавсредствах, является заблуждением. Мы попались!

— Это всего лишь водоросли,— возразил Галимойн.— Если понадобится, мы пробьемся сквозь них.

Лавон тревожно обвел взглядом горизонт. Он начинал разделять тревогу Вормечта. Несколько часов назад драконова трава болталась в воде в виде отдельных лент, затем превратилась в пятна и скопления. А теперь, хотя судно на непродолжительный промежуток времени и оказалось в чистой воде, складывалось такое впечатление, будто цельное кольцо водорослей образовалось только для того, чтобы окружить корабль со всех сторон. И все же может ли драконова трава расти настолько плотно, чтобы преградить им дорогу?

Начали сгущаться сумерки. Теплый тяжелый воздух приобрел розовый оттенок, быстро сменившийся серым. С восточного края неба на путешественников стремительно надвинулась темнота.

— Утром мы спустим лодки и разведаем, что там впереди,— объявил Лавон.

Вечером после обеда Жоачил Hyp сделала доклад о драконовой траве. Это гигантская морская водоросль, сказала она, со сложной биохимией, достойной детального исследования. Она подробно говорила о сложной системе цветовых узлов растения, о его способности к мощным конвульсиям, напоминающим сокращения мускулатуры. Почти все участники плавания, даже некоторые из тех, кто несколько недель блуждал в тумане безнадежной депрессии, толпились вокруг, рассматривали и трогали лежавшие в бадье экземпляры, высказывали свои соображения и возражения. После длительного периода уныния такое оживление на борту «Спурифона» несказанно радовало Синнабора Лавона.

Той ночью ему снилось, что он танцует на поверхности воды, исполняя эффектную сольную партию в каком-то бодром и энергичном балете. Под ногами у него расстилался прочный эластичный ковер из драконовой травы.

За час до рассвета его разбудил громкий стук в дверь каюты. Это был Скиин, скандар, стоявший третью вахту.

— Капитан, идите скорее… драконова трава, капитан…

Степень бедствия была ясна даже в свете первых слабых жемчужных бликов нового дня. «Спурифон» всю ночь был на ходу, и драконова трава тоже, как выяснилось, не стояла на месте, и теперь судно оказалось в самом сердце туго натянутой циновки из морских водорослей, которая, казалось, простиралась до краев вселенной. Пейзаж, открывшийся с появлением на небе первой зеленой полосы утреннего света, походил на сновидение: сплошной, без единого разрыва, ковер из триллионов и триллионов спутанных лент. Поверхность этого ковра пульсировала, подергивалась, вибрировала и беспокойно переливалась различными оттенками ярких, насыщенных цветов.

По всей поверхности этого невероятного ковра ползали, скользили, бегали, извивались, карабкались и прыгали его обитатели. От плотно переплетенных масс водорослей исходил едкий запах, который, казалось, минуя ноздри, проникал внутрь черепа и заполнял его до самого затылка. Нигде не было видно ни клочка чистой воды. Безмолвный «Спурифон» стоял неподвижно, как будто за ночь сумел углубиться на тысячу миль по суше — в самое сердце пустыни Сувраэля.

Лавон взглянул на своего первого помощника. Столь ворчливый и язвительный накануне, Вормечт теперь встретил его взгляд со спокойным и уверенным видом человека, который никогда не сомневался в своей правоте. Переведя взгляд на главного штурмана, капитан про себя отметил, что громогласная бравада Галимойна уступила место напряженной настороженности специалиста, ошибшегося в своих самых твердых предположениях, хотя о таком его состоянии можно было догадаться только по сумрачному взгляду и твердо сжатым губам.

— Я выключил двигатели,— сообщил Вормечт.— Мы по уши увязли в драконовой траве. Роторы сразу же забились почти под завязку.

— Можно их освободить? — спросил Лавон.

— Мы уже чистим,— сказал Вормечт.— Но, едва мы их снова запустим, они в первый же момент снова затянут в себя всю траву, которая окажется поблизости.

Лавон, нахмурившись, повернулся к Галимойну.

— Вы можете измерить толщину ее слоя?

— Нам не удается заглянуть в глубину, капитан.

— А проткнуть пробовали?

— Она плотная, словно лужайка на суше. Ни шест, ни груз не проходят сквозь нее.

Лавон медленно перевел дух.

— Немедленно спустите шлюпки. Нам необходимо выяснить, во что мы вляпались. Вормечт, пошлите двоих водолазов. Пусть посмотрят, насколько глубоко уходит трава и можем ли мы как-то защитить от нее движители. И попросите Жоачил Hyp подойти сюда.

Маленькая женщина-биолог появилась почти мгновенно. Вид у нее был утомленный, но какой-то неестественно веселый.

— Я всю ночь изучала эти водоросли,— сообщила она, прежде чем Лавон успел сказать слово.— Они накапливают металл и имеют высокую концентрацию рения и ванадия…

— Вы заметили, что мы остановились?

Похоже, женщине это было безразлично.

— Да, я вижу.

— Вполне возможно, что мы превратились в героев старинной сказки, в которой суда застревают в непроходимых водорослях и превращаются в бесполезный хлам. Мы можем остаться здесь надолго.

— Это даст нам шанс изучить столь уникальную экологическую область, капитан.

— Не исключено, что на всю оставшуюся жизнь.

— Вы так думаете? — спросила Жоачил Hyp. До нее наконец дошел смысл сказанного.

— Честно говоря, понятия не имею. Но я хочу, чтобы сейчас вы изменили направление своих исследований. Выясните, что кроме высыхания убивает эти сорняки. Нам, вероятно, придется вести против них биологическую войну —если мы, конечно, намерены когда-либо выбраться отсюда. Мне нужна какая-ни-будь химия, какой-нибудь метод, при помощи которого мы сможем избежать наматывания травы на роторы.

— Поймайте пару морских драконов,— без промедления отозвалась Жоачил Нур,— прицепите по одному к каждому борту, и пусть они проедают нам дорогу.

Синнабор Лавон даже не улыбнулся в ответ.

— Подумайте об этом более серьезно,— сказал он,— и сообщите мне.

Он проследил за спуском шлюпок, по четыре моряка в каждой. Лавон надеялся, что подвесные моторы смогут избежать плена, но надежда оказалась тщетной: почти мгновенно винты зарычали и остановились. Морякам пришлось расчехлять весла и медленно пробиваться сквозь густые, как каша, заросли морской травы, иногда останавливаясь, чтобы оттолкнуть багром то одно, то другое бесстрашное гигантское ракообразное, которыми буквально кишел внутри слой водорослей. Спустя пятнадцать минут шлюпки все еще находились не более чем в сотне ярдов от корабля. Тем временем пара водолазов, снабженных дыхательными масками — один хьорт и один человек,— расчистили отверстие в драконовой траве рядом с судном и исчезли под водой.

Прошло полчаса, но они так и не показались на поверхности.

— Вормечт, как долго люди могут оставаться под водой в этих масках? — обратился Лавон к первому помощнику.

— Примерно столько времени, сколько они уже сидят там, капитан. Возможно, хьорт может продержаться чуть дольше, но не намного.

— Так я и думал.

— Вряд ли стоит посылать за ними других водолазов, не так ли?

— Вряд ли,— бесстрастным голосом ответил Лавон.— А как вы считаете, наша субмарина сможет пробиться через эту траву?

— Не уверен.

— Я тоже. Но мы все равно должны попробовать. Вызовите добровольцев.

На палубе «Спурифона» была принайтовлена маленькая подводная лодка, предназначенная для научных исследований. Ею не пользовались уже несколько месяцев, так что на подготовку к спуску потребовалось больше часа; судьба двоих водолазов была уже ясна, и их гибель тяжестью лежала на душе Лавона: казалось, что ему на голое тело надели панцирь из очень холодного металла. Ему никогда еще не приходилось видеть смерть от каких-либо иных причин, кроме глубокой старости или тяжелой болезни, и смириться с возможностью гибели, связанной с несчастным случаем, было так же трудно, как и признать свою ответственность за произошедшее.

Три добровольца забрались в субмарину, и с помощью крана ее спустили за борт. Некоторое время она оставалась на поверхности воды, а затем операторы выпустили манипуляторы с когтями, и лодка, похожая на толстого глянцевого краба, начала зарываться в глубину. Времени на погружение потребовалось немало, так как сети драконовой травы смыкались почти с такой же скоростью, с какой когти раздирали ее. Но постепенно субмарина скрылась из виду.

Галимойн с другой палубы прокричал что-то в мегафон. Лавон поднял глаза и увидел, что две шлюпки продираются сквозь траву примерно в полумиле от корабля. Солнце уже поднялось высоко, и в ослепляющем свете было трудно определить, куда они направлялись, но казалось, что они движутся обратно.

Лавон в одиночестве молча ждал на мостике. Приблизиться к нему никто не осмеливался. Он не отрывал пристального взгляда от плавучего ковра драконовой травы, насыщенного странными и ужасными на вид существами, и думал о двоих утонувших моряках, и о троих в субмарине, и о восьмерых в лодках, и о тех, кто пока что в безопасности находится на борту «Спурифо-на», так по-дурацки застрявшего посреди Великого океана.

«Как же просто было избежать этого,— мысленно говорил он себе.— Да, сейчас легко рассуждать — но что в этом толку?»

Пока солнце не перевалило далеко за полдень, он молча неподвижно стоял на своем посту, атакуемый жарой, туманом и зловонием. Затем ушел в каюту. Спустя несколько часов явился Вормечт с докладом о том, что команда субмарины нашла водолазов: они застряли возле неподвижных роторов в цепких объятиях драконовой травы. Впечатление создавалось такое, что водоросли намеренно схватили их. Лавон скептически отнесся к этой версии: они, должно быть, просто сами запутались в стеблях. Правда, свое мнение он отстаивал не слишком настойчиво. Субмарине тоже приходилось несладко: чтобы опуститься на пятьдесят футов, экипажу пришлось задействовать всю мощность лодки, отчего чуть не сгорел один из моторов. Плотный слой травы, сказал Вормечт, заканчивается примерно в десяти-двенадцати футах от поверхности воды.

— Что со шлюпками? — спросил Лавон, и первый помощник ответил, что все благополучно вернулись, хотя матросы буквально выбились из сил, выгребая сквозь плотный слой водорослей. За полдня они смогли отплыть не больше чем на милю от судна и не только не видели конца зарослей драконовой травы, но даже не нашли в них какого-нибудь прохода. На обратном пути неизвестного вида крабоподобное существо напало на одного из гребцов, но тот, хвала Божеству, отделался лишь мелкими царапинами.

За день положение нисколько не изменилось. Впрочем, в возможность изменений даже не верилось. Драконова трава захватила «Спурифон» в плен, и вряд ли можно было ожидать, что она выпустит его, если путешественники не заставят ее это сделать. А что для этого нужно, Лавон пока не знал.

Он попросил летописца Микдала Хасца потолкаться среди моряков и разузнать, что думает по поводу случившегося команда «Спурифона».

— В основном народ спокоен,— чуть позднее доложил Хасц.— Кое-кто встревожен. Большинство, как ни странно, даже испытывают облегчение: наконец-то завершилась многомесячное однообразие, появилась необходимость действовать.

— А вы?

— У меня есть свои опасения, капитан. Но я хочу верить, что мы придумаем, как выбраться. А красота столь необычного пейзажа приводит меня в восхищение.

Красота? Лавону даже и в голову не приходило искать во всем этом красоту. Он обвел мрачным взглядом мили драконовой травы, бронзово-красной под кровавым закатным небом. Над водой поднимался густой красноватый туман, и под его покровом бесчисленные водоросли — будь то существа или растения — непрерывно подергивались, заставляя огромные нерукотворные «плоты» пребывать в постоянном движении. Красота? Действительно, своеобразная красота в этом была, мысленно согласился Лавон. Ему казалось, будто «Спурифон» оказался вплетен в некое огромное живописное панно, обширный свиток мягких жидких форм, изображение сказочного мира, лишенного ориентиров и вех, на жидкой поверхности которого происходила бесконечная смена форм и цветов..

Почти всю ночь Лавон пролежал с открытыми глазами, безуспешно пытаясь изобрести тактику борьбы против своего растительного противника.

Утром на пугающе огромном небе проявились тонкие, почти кисейные, облака, а трава обрела новые цвета: различные оттенки бледно-зеленого и желтого. Вдалеке виднелись пять или шесть колоссальных морских драконов, неторопливо проедавших дорожки в травяном ковре. Вот если бы, отстраненно подумал Лавон, «Спурифон» мог делать то же самое!

Он собрал командный состав. Они также минувшей ночью заметили, что на судне царило настроение общего спокойствия, даже чуть ли не радости. Но уже с утра начала нарастать напряженность.

— Все и так уже подавлены и тоскуют по дому,— сказал Вормечт,— а теперь еще новая задержка — на несколько дней или даже недель.

— Или месяцев, или лет, или навсегда,— вскинулся Галимойн,— Вы что, делаете вид, будто считаете, что мы сможем когда-нибудь выбраться отсюда?

Голос штурмана срывался от напряжения. Лавон давно чувствовал, что в глубине души Галимойн — человек слабый, и все же быстрота, с которой тот сломался, когда корабль застрял в драконовой траве, стала для него неожиданностью.

Вормечт, казалось, тоже был поражен.

— Вы же сами говорили нам позавчера,— удивленно заметил первый помощник,— что это всего лишь водоросли и мы легко пройдем через них. Помните?

— Я тогда и понятия не имел, во что мы уперлись,— прорычал Галимойн.

Лавон взглянул на Жоачил Hyp.

— А что думаете вы? Это скопление могло образоваться случайно? Если водоросли мигрируют с течением, то рано или поздно оно разделится и выпустит нас?

Биолог покачала головой.

— Это, конечно, возможно. Но я не вижу оснований рассчитывать на такой исход. Более вероятно, что это квазипостоянная экосистема. Течение может унести ее в какую-нибудь другую часть Великого океана, но в таком случае оно унесет и нас вместе с ним.

— Вот видите! — мрачно воскликнул Галимойн.— Безнадежно!

— Еще нет,— возразил Лавон.— Вормечт, сможем ли мы использовать субмарину, чтобы установить экраны на водозаборниках?

— Пожалуй, сможем.

— Попытайтесь. Пусть мастера сразу же займутся изготовлением нескольких вариантов экрана. Жоачил Hyp, что вы думаете насчет химического уничтожения водорослей?

— Мы начали эксперименты,— ответила та,— но пока я не могу ничего обещать.

Никто не мог ничего обещать. Они могли только думать и работать, ждать и надеяться.

На проектирование экранов для водозаборников потребовалось два дня; на установку — еще пять. Тем временем Жоачил Hyp испытывала различные методы уничтожения травы, но очевидного успеха не добилась.

Не только «Спурифон» но и само время, казалось, остановилось. Лавон ежедневно вычислял координаты и записывал их в судовой журнал: судно каждый день проходило по нескольку миль, устойчиво двигаясь на юго-юго-запад, но оставалось совершенно неподвижным относительно ковра водорослей. Чтобы определить для себя точку отсчета, моряки раскрасили участки драконовой травы вокруг судна в разные цвета, но дни шли, а никакого изменения в расположении больших желтых и алых пятен не было. Неужели они обречены вечно дрейфовать в бескрайнем океане по воле течений и даже издали никогда не увидят землю?

Лавон чувствовал себя измотанным. Ему стало трудно сохранять свою обычную прямую осанку: плечи ссутулились, а голова казалась очень тяжелой. Ему казалось, что он стареет не по дням, а по часам. Еще больше угнетало ощущение вины: именно на нем лежала ответственность за то, что они не успели вовремя уйти от драконовой травы в тот момент, когда опасность стала очевидной. Какие-нибудь несколько часов — и все было бы по-иному, но он позволил себе увлечься зрелищем кормления морских драконов, да еще и придумал эту идиотскую теорию о том, что немного опасности добавит перчику в их чересчур уж спокойное путешествие. Он беспощадно клеймил себя за легкомыслие. Вина его и в том, что он убедил этих людей отправиться в совершенно бестолковое и бесполезное плавание. Путешествие длиной в десять или пятнадцать лет из ниоткуда в никуда! Зачем? Зачем?!!

И все же он постоянно заботился о душевном состоянии своих спутников. Порции вина, которые прежде ограничивали, чтобы растянуть запас на весь рейс, были удвоены. Изобретались разного рода вечерние развлечения. Лавон стремился к тому, чтобы ни у кого не оставалось времени для безделья. Каждой исследовательской группе он приказал заново провести анализ собранных материалов в соответствии с последними океанографическими данными. Бумаги, которые следовало заполнить несколько месяцев или даже лет тому назад, но которые отложили в сторону, поскольку не было нужды торопиться, он велел заполнить немедленно. Работа — лучшее лекарство от скуки и неуравновешенности. Поможет она и в борьбе против нового врага — страха.

Когда первые экраны были готовы, группа добровольцев опустилась в субмарине под воду, чтобы попытаться приварить их на корпус перед водозаборниками. Работа, и без того непростая, сильно осложнялась тем, что ее нужно было выполнять, используя только механические манипуляторы. После гибели двух водолазов Лавон не рисковал отпускать кого-нибудь под воду, кроме как в субмарине. Под руководством опытного механика по имени Дуройн Клайс работа тянулась изо дня в день, но занятие оказалось крайне неблагодарным. Тяжелые массы драконовой травы, наваливавшиеся на корпус при каждом легком волнении моря, часто разрывали хрупкий свежий шов, и сварщики очень медленно продвигались вперед.

На шестой день работы Дуройн Клайс пришел к Лавону с пачкой глянцевых фотографий. На всех были запечатлены ка-кие-то оранжевые пятна на унылом сером фоне.

— Что это? — спросил Лавон.

— Коррозия корпуса, господин. Я заметил это вчера и сегодня утром сделал несколько подводных снимков.

— Коррозия? — Лавон заставил себя улыбнуться.— Вряд ли это возможно. Корпус практически не поддается окислению. То, что вы мне показываете, скорее всего, какие-нибудь моллюски, губки или…

— Нет, господин. Возможно, снимки не очень хорошего качества. Но вы можете убедиться сами, опустившись в субмарине. Это похоже на небольшие шрамы. Я совершенно уверен в том, что говорю, господин.

Лавон отпустил механика и послал за Жоачил Hyp.

Биолог долго и внимательно изучала фотографии и наконец сказала:

— Это, в общем-то, похоже на правду.

— Значит, драконова трава вгрызается в корпус?

— Мы подозревали такую возможность уже в течение нескольких дней. Одним из наших первых результатов было обнаружение огромной разницы в кислотности этой части океана и открытого моря. Мы сидим в кислотной ванне, капитан, и я уверена, что кислоты выделяют именно эти водоросли. К тому же нам известно, что они накапливают металлы и их ткани насыщены тяжелыми элементами. В обычных условиях они, конечно, поглощают металлы из морской воды. Так что они вполне могли расценить «Спурифон» как гигантский банкетный стол. Я не удивлюсь, если окажется, что драконова трава так плотно окружила нас из-за того, что водоросли с расстояния в несколько миль собрались на пир.

— В таком случае совершенно бессмысленно ожидать, что эта травяная стена развалится по собственной инициативе.

— Именно так.

Лавон прикрыл глаза.

— И если мы остаемся здесь достаточно надолго, то драконова трава проест корабль насквозь?

— На это может уйти несколько сотен лет,— улыбнулась Жоачил Нур.— Голод, вот куда более серьезная проблема.

— Вы о чем?

— Как долго мы продержимся на тех запасах, что еще остались в трюме?

— Полагаю, несколько месяцев. Вы же знаете, что мы почти полностью зависим от того, что удается выловить. Вы хотите сказать…

— Да, капитан. Все, что входит в окружающую нас экосистему, вероятно, ядовито для нас. Водоросли поглощают из воды металлы. Мелкие ракообразные и рыбы едят водоросли. Большие существа едят меньших. По мере подъема по цепи концентрация солей металлов становится все сильнее и сильнее. И мы…

— …Недолго протянем на рениево-ванадиевой диете.

— А также молибдено-родиевой. Нет, капитан. Вы знаете, с какими жалобами люди в последнее время обращались к врачам? Форменная эпидемия тошноты, лихорадки, каких-то проблем с кровообращением… как вам это нравится, капитан? И это только начало. Никто пока еще не заболел серьезно. Но еще неделя-другая…

— Да защитит нас Повелительница! — хрипло пробормотал Лавон.

— Благословения Хозяйки Острова не достигают этих далеких западных пределов,— ответила Жоачил Hyp, холодно улыбнувшись.— Я рекомендую немедленно прекратить лов рыбы и перейти на имеющиеся у нас припасы, пока мы не выберемся из этой части моря. И как можно скорее заканчивать монтаж экранов для роторов.

— Согласен,— отозвался Лавон.

Когда она покинула каюту, он, помедлив несколько секунд, вышел на мостик и уныло уставился на густо забитую водорослями дрожащую воду. Цвета сегодня были богаче, чем прежде: густая умбра, сепия, темная охра, индиго. Драконова трава наливалась соками. Лавон представил себе, как мясистые ленты хлопают по корпусу, разъедая блестящий металл кислотными выделениями, сжигая молекулу за молекулой, превращая судно в густой суп из ионов, представил, как они жадно выпивают этот суп, и содрогнулся. Он больше не мог видеть красоту в густо сплетенной циновке из морской травы. Эта плотная масса морских водорослей, тянувшаяся куда-то далеко за горизонт, теперь олицетворяла только вонь и распад, опасность и смерть, пузыри газов, выделявшихся при разложении, и невидимые разрушительные зубы. Час за часом борта огромного корабля становились все тоньше, а он по-прежнему вынужден торчать здесь — неподвижный, беспомощный, окруженный врагами, заживо пожирающими его.

Лавон постарался, чтобы сведения о новых напастях не стали общим достоянием, хотя в таком замкнутом и тесном мирке все тайное быстро становится явным. Но его настойчивое требование ко всем держать язык за зубами, по крайней мере, сводило к минимуму открытое обсуждение проблем, способное породить панику. Все знали, что дела обстоят хуже некуда, но каждый был уверен, что он один осознает это.

Однако напряжение нарастало. Все были раздражены, разговаривали между собой отрывисто и резко, у людей все валилось из трясущихся рук. Лавон держался в стороне, насколько допускало его положение. Он молился об избавлении и искал подсказки в снах, но, похоже, Жоачил Hyp была права: путешественники находились вне пределов досягаемости Хозяйки Острова, чьи послания несли покой и мудрость страждущим.

Единственный проблеск надежды дали биологи. Жоачил Hyp предположила, что можно попытаться нарушить биоэлектрическую систему драконовой травы, пропуская ток через воду. Лавону идея показалась сомнительной, но он распорядился выделить ей в помощь для исследования этой версии нескольких судовых механиков.

Наконец последний экран оказался на месте. Шла к концу третья неделя их плена.

— Запустить роторы! — приказал Лавон.

Роторы начали вращаться, и корпус судна задрожал, как будто в него вдохнули новую жизнь. На мостике как зачарованные застыли Лавон, Вормечт и Галимойн. Они слышали дыхание друг друга. От носа вдоль бортов потянулась крошечная волна. «Спурифон» сдвинулся с места! Медленно, упрямо судно начало пробивать путь через плотные массы корчащейся драконовой травы…

…Корабль дрожал, дергался… и вдруг шум роторов стих…

— Экраны не держатся! — закричал Галимойн.

— Вормечт, выясните, что случилось,— распорядился Лавон и повернулся к Галимойну. Тот стоял, широко расставив ноги, как будто его ступни прибили гвоздями к палубе, и дрожал с головы до ног; лицо его покрылось крупными каплями пота, губы и щеки резко подергивались.— Это, вероятно, просто какая-то незначительная помеха,— мягко сказал ему Лавон,— Пойдемте в рубку, выпьем по глотку вина, и увидите, не успеем мы вернуться, как судно пойдет дальше.

— Да нет же! Нет! — взревел Галимойн,— Я чувствую, что экраны оторвались. Драконова трава съедает их.

— Экраны выдержат,— уже тверже сказал Лавон,— Завтра в это же время мы будем далеко отсюда, и вы снова будете рассчитывать курс на Алханроэль…

— Мы погибли! — Галимойн вдруг сорвался с места и, отчаянно размахивая руками, стремительно сбежал по трапу и исчез из виду. Лавон в нерешительности остался на месте. Возвратился Вормечт; вид у него был мрачный: экраны действительно не выдержали, роторы снова забились и судно остановилось. Лавон растерялся. Что еще можно сделать? Отчаяние Галимойна заразило и его. Мечта его жизни завершалась провалом, глупейшей катастрофой…

Появилась Жоачил Hyp.

— Капитан, Галимойн совсем спятил. Он воет, кричит и пляшет на смотровой палубе, призывает команду к бунту.

— Я пойду к нему,— сказал Лавон.

— Я почувствовала, что роторы заработали. Но потом…

Лавон кивнул.

— Снова забились. Экраны не выдержали,— Шагая к трапу, он слышал, как Жоачил Hyp что-то говорила о своем электрическом проекте, что она готова провести первый опыт, и ответил, чтобы она немедленно начинала и сразу же сообщила ему, если получит хоть какие-нибудь обнадеживающие результаты. Но ее слова быстро вылетели у него из головы: мысли были полностью заняты Галимойном.

Главный штурман был на штурманском мостике — высокой надстройке по правому борту, где он во время рейса постоянно вел наблюдения и брал высоту солнца, чтобы вычислять широту и долготу. А теперь он бесновался там, как обезумевший зверь, метался взад-вперед, размахивал руками, испускал бессвязные вопли, хрипло распевал какие-то обрывки баллад и кричал, что Лавон сумасшедший и что он нарочно завел их в эту западню. Дюжина или полторы членов команды уже собралась внизу; кое-кто смеялся, некоторые возражали безумцу, были и такие, кто соглашался с ним, а со всех сторон торопливо подходили все новые и новые моряки: никто не желал пропустить такое развлечение, незапланированный спектакль. К своему ужасу, Лавон увидел, что по противоположному трапу на мостик поднимается Микдал Хасц. Он что-то негромко и спокойно говорил, видимо, уговаривая штурмана сойти вниз, а Галимойн смотрел на него с ненавистью и несколько раз прерывал его увещевания угрожающим нечленораздельным рыком. Но тот продолжал подниматься. Теперь он находился всего лишь в ярде или двух от Галимойна и, улыбаясь, продолжал говорить; вот он поднял руки, как будто хотел показать, что безоружен.

— Назад,— взревел Галимойн.— Прочь!

Лавон принялся протискиваться к мостику, чтобы приказать Хасцу отступить, но опоздал. В порыве неуправляемой ярости взбешенный Галимойн метнулся к Хасцу, подхватил маленького человечка, словно куклу, и швырнул его через перила в море. Все в ужасе ахнули. Лавон подбежал к борту как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Хасц, раскинув руки, спиной ударился о воду. Драконова трава сразу же конвульсивно задергалась. Мясистые ленты заметались, будто клубок потревоженных змей, они крутились, корчились, море, казалось, вскипело на мгновение, а затем Хасц исчез.

У Лавона вдруг закружилась голова, и он еле удержался на ногах. Ему показалось, что сердце в груди расширилось, прижав легкие к ребрам, а мозг вот-вот взорвется. Ему никогда еще не приходилось видеть подобное насилие. Более того, за всю свою жизнь он ни разу не слышал о преднамеренном убийстве одного человека другим. И то, что это произошло на его судне, что один из членов его команды оказался жертвой другого, да еще в столь трудный для всех момент, было для него невыносимо. Двигаясь, словно во сне и как бы наблюдая за собой со стороны, он взлетел по трапу, схватил Галимойна за мощные, мускулистые плечи и с силой, какой и сам в себе не подозревал, ни на мгновение не задумавшись, легко перекинул штурмана через перила. Последовал сдавленный вопль, всплеск… Пораженный, потрясенный своим поступком, Лавон посмотрел вниз и увидел, что море вторично вскипело и драконова трава сомкнулась над судорожно дергавшимся телом Галимойна.

Лавон медленно спустился с мостика. Внутри него царила пустота, душа словно выгорела. Что-то в нем сломалось. Окружившие его кольцом фигуры казались расплывчатыми. Постепенно Лавон начал различать глаза, рты, знакомые черты лиц… Он попытался что-то сказать, но слова не шли с языка — только какие-то нечленораздельные звуки. Внезапно у него подкосились ноги, но его поддержали и усадили на палубу. Чьи-то руки обхватили его за плечи, кто-то подносил к губам стакан с вином.

— Да вы взгляните на его глаза! — услышал он чей-то голос.— Он же в шоке!

Лавона начала бить дрожь. Каким-то образом — он не помнил, как его поднимали и несли,— он оказался в своей каюте; над ним склонился Вормечт, за спиной которого маячили другие лица.

— Судно движется, капитан,— спокойно сказал первый помощник.

— Что? Вы о чем? Хасц мертв. Галимойн убил Хасца, а я убил Галимойна.

— Это был единственный выход. Этот человек сошел с ума.

— Я убил его, Вормечт.

— Мы не могли держать на борту под замком сумасшедшего в течение следующих десяти лет. Он представлял опасность для всех нас. Нужно было выбирать: или его жизнь, или наши. У вас хватило на это сил. Вы поступили правильно.

— Мы не убийцы,— отозвался Лавон.— Наши предки-варвары на Старой Земле когда-то отбирали жизни друг у друга, но мы не убийцы. Я не убийца. Мы некогда были животными, но это было в другой эре, на совсем другой планете. Я убил его, Вормечт.

— Вы капитан. Вы имели на это право. Он угрожал успеху плавания.

— Успеху? Какому успеху?

— Судно снова движется, капитан.

Лавон уставился на помощника, но не мог четко разглядеть его лицо.

— Что вы сказали?

— Пойдемте. Посмотрите сами.

Четыре мощные руки обняли его, и Лавон ощутил сильный мускусный запах меха скандара. Гигант легко поднял его, вынес на палубу и осторожно поставил на ноги. Лавон пошатнулся, но к нему сразу же подскочили Вормечт и Жоачил Hyp. Первый помощник указал на море. Вдоль всего корпуса судна тянулась полоса чистой воды.

— Мы опустили кабели в воду и хорошенько долбанули драконову траву током,— объяснила Жоачил Нур.— Электрошок резко сократил их двигательные системы. Ближайшие к нам растения умерли немедленно, а остальные начали отступать. Насколько видит глаз, перед нами тянется свободный канал.

— Плавание продолжается,— сказал Вормечт.— Мы снова можем идти вперед, капитан!

— Нет,— ответил Лавон. Он ощущал, что его мысли путаются, словно голова полна тумана.— Кто у нас теперь штурман? Прикажите ему повернуть судно назад, к Зимроэлю.

— Но…

— На обратный курс! Назад к Зимроэлю!

Все изумленно и растерянно уставились на Лавона.

— Капитан, вы все еще не в себе. Отдать такой приказ в тот самый момент, когда все наладилось. Вам нужно отдохнуть, и через несколько часов вы почувствуете…

— Плавание закончено, Вормечт. Мы возвращаемся.

— Нет!

— Нет? Значит, это мятеж? — Глаза моряков, окружавших капитана, были пусты, лица лишены выражения.— Вы действительно хотите продолжать поход?! — воскликнул Лавон,— На борту обреченного корабля, с капитаном-убийцей? Все устали от плавания еще задолго до того, как все это случилось. Может быть, вы думаете, что я не знаю об этом? Вы стремились домой, но просто не осмеливались говорить об этом. Что ж, теперь я чувствую то же, что и вы.

— Мы пробыли в море пять лет,— ответил Вормечт,— И, быть может, преодолели уже полпути. Вполне вероятно, что до того берега, к которому мы плывем, мы доберемся скорее, чем до того, который мы покинули.

— Не менее вероятно, что не доплывем никогда,— возразил Лавон,— Это не имеет значения. У меня больше нет сил, чтобы двигаться вперед.

— Завтра вы, наверное, будете думать по-другому, капитан.

— Завтра на моих руках по-прежнему останется кровь, Вормечт. Мне не было суждено благополучно провести этот корабль через Великий океан. Мы заплатили за свободу четырьмя жизнями, но поход на этом закончился.

— Капитан…

— Разворачивайте корабль,— повторил Лавон.

Когда они на следующий день пришли к нему, упрашивая продолжать плавание, поминая о бессмертной славе, которая ждет их на берегах Алханроэля, Лавон спокойно, но непреклонно отказался даже обсуждать эту тему. Продолжать поход невозможно, снова сказал он. Моряки переглянулись между собой. Они возненавидели это плавание и всей душой мечтали о его завершении, но под влиянием эйфории от победы над драконовой травой изменили свое мнение. И вот теперь им пришлось снова изменить свое мнение, так как без силы и энергии Лавона, от которых движение судна вперёд зависело больше, чем от роторов, дальнейшего пути быть не могло. Они легли курсом на восток, и о пересечении Великого океана не было сказано больше ни единого слова. Годом позже на них обрушилось несколько штормов, изрядно потрепавших корабль, а еще через год произошло столкновение с морскими драконами, которые серьезно повредили корму судна. Но «Спурифон» плыл своим путем, и, когда на одиннадцатом году плавания он кое-как доковылял до родного порта, из ста шестидесяти трех путешественников, вышедших когда-то в море из Тил-омона, в живых оставалось более сотни, и среди них капитан Лавон.