Где-то вдали трубили рога. В их зловещем пении слышался голос ветра и моря, и биение огромных крыльев, и клекот орлов, и карканье воронов. Хольгер знал: это идут Дикие охотники, и зверь, которого они травят, — он сам.

Он взвился на Папиллона, на скаку подхватил Алианору и посадил позади себя. Карау уже умчался вперед. Белый конь и белый всадник летели в лунном свете, как бесплотные призраки. Звенели подковы. Они пригнулись к седлам. Скачка обещала быть долгой.

Луна мчалась по небу следом за ними. Камни стреляли из-под копыт, и сухие ветки трещали, как в пламени. Хольгер сросся с конем, и ритм мощных мышц Папиллона был его ритмом. Он слился с девушкой, обнимающей его за талию, и память лебедя, уже летевшего здесь однажды, была его памятью. Звенело железо, скрипела кожа, ветер шумел в ушах.

Звезды текли по небу. Лебедь короной стоял в центре неба. Млечный Путь клубился, как дым. Большая Медведица гналась за Полярной звездой. Холодные звезды. На севере острым клинком пронзал небо пик, облитый лунным сиянием.

Галоп! Галоп! Пение рогов очень быстро приближалось — и стонало, и плакало. Никогда еще Хольгер не слыхал такой скорби в звуке рога, в который дули те, кто был проклят.

Сквозь свист ветра слышал он топот копыт и лай бессмертных псов. Еще ниже пригнулся он в седле. Тело качалось в ритме скачки.

Быстрей, быстрей! По серой, как пепел, равнине, под тающими облаками и падающей луной — галоп, галоп! Скорбь охотников лилась ему в сердце. Он тряхнул головой и напряг зрение, пытаясь различить желанную цель. Но перед ним была только пустыня, а за ней — ледяная гора.

Карау стал отставать. Его кобыла споткнулась, но он не дал ей упасть и пришпорил ее. Хольгеру казалось, что топот адской своры уже за спиной. Он услышал протяжный неистовый вой.

Он оглянулся, но летящие по ветру волосы Алианоры не дали ему ничего рассмотреть. Ему послышался звон металла. Или это гремят подковы? Или это грохочут кости скелетов?

— Быстрей, быстрей, лучший из коней! Мчись, друг, мчись так, как до сих пор не мчался ни один конь, потому что вместе с тобой преследуют всех людей! Быстрей, родной, потому что это гонки со временем, потому что это состязание с ордами Хаоса! Пусть Бог поможет тебе и даст тебе силы для бега!

Череп трещал от рева рогов. Стук копыт, и лай, и грохот костей настигали его! Папиллон дрожал. Алианора из последних сил цеплялась за него слабеющими руками. Но они мчались, мчались, мчались…

Что за шпиль вырос перед ним — острая игла на фоне звездного неба? Церковь Святого Гриммина! Дикие охотники с воем рванулись вперед. Забили огромные крылья, в глазах потемнело…

Великий Боже, даруй мне, недостойному, милость и прощение!

Стена выросла на пути. Папиллон подобрался и прыгнул.

Жеребец приземлился, и сильный толчок едва не выбросил всадников из седла. Карау мчался следом, но белая кобыла испугалась стены и остановилась, встав на дыбы и пронзительно заржав. Ее всадник, не раздумывая, скатился с нее, ухватился за край стены и одним прыжком перемахнул на другую сторону. Хольгер услышал предсмертный крик кобылы — короткий и страшный, а затем ее голос захлебнулся и смолк. Они стояли на церковном дворе. И вдруг все утихло. Даже ветер. Тишина ударила в уши, как крик.

Рука Алианоры покоилась в руке Хольгера. Он огляделся.

Мраморные надгробия, заросшие кустарником, кольцом окружали полуразрушенную глыбу церкви. Между могилами под неверным лунным светом стелился туман. Тянуло сыростью и запахом тления.

Чьи-то слабые неровные шаги нарушили тишину. Шаги коня — старого и хромого, тихо бредущего между кладбищенскими плитами. Шаги приближались: конь искал его, Хольгера. Язык прилип у него к гортани от страха: это брел к нему Адский аргамак. Всякий, кто увидит его, — умрет.

От него нельзя было ускакать на Папиллоне: надгробия торчали из черной земли, как зубы в акульей пасти. Карау взял повод и осторожно повел Папиллона между ними. Шаги старого хромого коня стали намного громче — неуверенные и нетвердые, они упорно преследовали их.

Чем ближе они подходили к церкви, тем, казалось, плотнее становился туман. Он словно хотел спрятать храм от нежданных гостей. Колокольня давно рухнула, в крыше зияли дыры, пустые глазницы окон враждебно взирали на них.

Копыта Адского аргамака цокали по гравию совсем рядом. Но они были уже у входа. Датчанин спешился и снял с седла Алианору. Взяв ее на руки, он взошел на полуразрушенное крыльцо.

— Пойдем с нами, — сказал Карау Папиллону и ввел его в храм.

Они вошли и остановились. Луна посылала свой последний луч на алтарь. Высоко над алтарем висело распятие. Лик Христа в терновой звездной короне… Хольгер опустился на колени. Карау и Алианора последовали его примеру.

И они услышали, что Адский аргамак удаляется. И когда его неровные шаги утихли вдалеке, подул легкий ветер и развеял туман. «Нет, церковь нельзя разрушить, — подумал Хольгер. — Ее крыша — небо, а ее стены — свет. И она всегда стоит в центре мира».

Они поднялись с колен. Хольгер обнял Алианору. Он нашел то, что искал, но ему было больно и тяжко. Он смотрел в ее глаза и падал в них, как в бездонную пропасть… как в небо…

Мягкий голос Карау вернул его на землю.

— Так что же на самом деле ты хотел здесь найти?

Он ответил не сразу. Приблизившись к алтарю, он увидел под ногами большую каменную плиту с железным кольцом.

— Это, — сказал он.

Он вытащил свой, уже ни на что не годный меч и продел его в кольцо, как рычаг. Плита была чудовищно тяжела. Клинок выгнулся и готов был сломаться.

— Помоги мне, — попросил Хольгер. Сарацин сунул свой меч в образовавшуюся щель.

В тот же момент клинок Хольгера не выдержал и с треском сломался. Общими усилиями они приподняли плиту и перевернули ее. С глухим стуком плита рухнула и раскололась на три куска. Алианора схватила Хольгера за руку.

— Что это? — воскликнула она. Он поднял голову и услышал тяжелый рокот: шагали армии, трубили трубы, бряцало оружие.

— Это орды Хаоса двинулись на людей, — ответил он. Он взглянул вниз, в открытый тайник. Бледный свет играл на лезвии огромного меча, ожидающего своего часа.

— Нам нечего бояться теперь, — сказал он. — Теперь им не сносить головы. А когда падут демоны, которых варвары чтут за богов, их армии отступят и рассеются.

— Скажи, кто ты? — прошептала Алианора.

— Еще не знаю, — сказал он. — Но скоро буду знать.

Он медлил. В нем оживала Великая Мощь, но Меч, который ждал его, требовал Великого Духа и Великой Надежды. И ему не хватало смелости взяться за тяжелую рукоять.

Он поднял лицо к Тому, кто был распят на кресте. Потом опустился на колени, а когда поднялся, то уже держал Меч.

— Это Кортана, — одними губами сказал Карау. Хольгер чувствовал, как перерождается, переплавляется в тигле Небесного Огня все его существо. Память возвращалась к нему, и знание воскресало в нем.

Его друзья стояли рядом. Алианора прижималась к его плечу. Карау касался его руки. Папиллон шумно вздохнул у щеки.

— Что бы ни случилось со мной, друзья мои, вы должны жить, а любовь моя будет с вами всегда.

— Я нашел тебя, — сказал Карау. — Я нашел тебя, Ожье.

— Я люблю тебя, Хольгер, — сказала Алианора.

Ожье Датчанин, Хольгер Датский, которого старые хроники называют именем Ожье де Данэ, вскочил в седло. Датский герцог, которого еще в колыбели благосклонные к людям маги одарили силой, любовью и счастьем. Тот, кто был рядом с Великим Карлом и верой и правдой служил Христу и людям. Тот, кто одолел когда-то в бою короля Мавритании Карау, а потом стал его другом и странствовал с ним долгие годы плечом к плечу. Тот, кого любила королева фей и кого, когда он состарился, забрала она на Авалон, чтобы вернуть ему молодость. Сотни долгих лет он провел с ней там, пока язычники не посягнули на его любимую Францию, и он вернулся, чтобы разгромить их. Тот, кто в час своего триумфа был похищен из мира и перенесен в неизвестность.

Одни говорили, что он вновь удалился на Авалон, где не имеет власти время, и ждет только своего часа, когда Франция окажется в опасности. Другие — что спит он под замком Кронборг и проснется, когда будет нужен Дании. Но никто и подумать не мог, что был он всего лишь человеком Земли с совершенно земными страстями и слабостями. Для всех он был только Защитником.

Он вышел из церкви на простор плоскогорья. И вместе с ним вышел в поход весь мир.