Во время первой и единственной боевой миссии Мэлори берсеркер явился ему в образе жреца секты, к которой принадлежал Мэлори на планете Йати. В гипнотическом сне, аллегорически воспроизводящем самый настоящий бой, он узрел облаченную в жреческие одежды фигуру, высящуюся на деформированной кафедре, злобно полыхающую глазами; широкие рукава ниспадали с опускающихся рук, будто крылья. И с их опусканием свет Вселенной гас за цветными стеклами окон, и проклятие обрушивались на Мэлори. Но пока сердце его отчаянно колотилось от страха перед проклятиями, Мэлори все-таки сумел собрать разбегающиеся мысли и вспомнить свою природу и природу своего противника и понял, что не так уж беспомощен. Во сне ноги несли его к пульту и демону-жрецу. Вдруг оконные витражи взорвались, осыпав его осколками мучительного ужаса. Он шагал по извилистой тропе, избегая мест на черном полу, где жрец молниеносными движениями создавал рычащие, лязгающие зубами каменные пасти. Казалось, у Мэлори полно времени, чтобы решить, куда поставить ногу. «Оружие, — подумал он, будто хирург, отдающий указание некоему невидимому ассистенту. — Сюда — в правую руку».

От тех, кто пережил сходные битвы, он слыхал, что враг человечества является каждому в ином виде, и каждый человек должен пережить битву в условиях непередаваемого кошмара. Одним берсеркеры являлись неистовствующими чудищами, другим — в облике дьявола, бога или человека. Третьим — в виде какого-то невообразимого ужаса. Битва была кошмаром, переживаемым в то время, когда правит подсознание, а бодрствование рассудка подавляется электрическим током. Глаза и уши запечатаны, чтобы легче было подавить сознание, рот заткнут, чтобы человек не прокусил себе язык, обнаженное тело сковано в неподвижности защитными силовыми полями, спасающими его от тысячекратных перегрузок, порождаемых каждым боевым маневром одноместного истребителя. Уже сам этот кошмар не позволяет человеку пробудиться; пробуждение наступает лишь потом, когда бой закончится, оно приходит только вместе со смертью, победой или выходом из боя.

В сновидении в руках Мэлори оказался мясницкий нож — острый как бритва, тяжелый, как клинок гильотины. Такой огромный, что казалось, даже поднять его просто-напросто невозможно. Мясная лавка его дяди на Йати погибла вместе со всеми остальными человеческими творениями на этой планете. Но нож теперь вернулся к нему, увеличенный, доведенный до совершенства, отвечающий его потребностям.

Крепко ухватив нож обеими руками, Мэлори продвигался вперед, и по мере его приближения кафедра становилась все выше и выше. Вырезанный на ней спереди дракон — там, где следовало быть ангелу, — ожил, изрыгнув на него красноватое пламя. Мэлори отразил языки пламени щитом, откуда ни возьмись появившимся в его руке.

Теперь свет Вселенной за остатками разбитых витражей померк почти окончательно. Стоя у основания кафедры, Мэлори занес нож, словно для удара сплеча по жрецу, высившемуся вне его досягаемости. Затем без всякой задней мысли сменил цель на пике замаха и нанес сокрушительный удар по основанию кафедры. Она содрогнулась, но устояла. Проклятие свершилось.

Однако, прежде чем дьяволы схватили Мэлори, сон утратит свою яркость. Менее секунды реального времени он оставался всего лишь угасающим зрительным образом, а секунд через пять — лишь увядающим воспоминанием. Мэлори, очнувшийся с запечатанными глазами и ушами, парил в успокоительной тьме. Но прежде чем постбоевой шок и сенсорная изоляция смогли подействовать на его психику, зонды на скальпе начали посылать в мозг игольчатые шумовые импульсы. Это самый безопасный сигнал, который можно приложить к мозгу, пребывающему на грани десятка разнообразных видов сумасшествия. Шумы сложились в белесое ревущее поле света и звука, будто заполнившего его голову и в то же самое время каким-то образом очертившего для него положение его конечностей.

Первой вполне сознательной мыслью Мэлори была такая: он только что выдержал сражение с берсеркерами и уцелел. Он победил или, по крайней мере, добился ничьей — иначе бы его тут не было. И это достижение уже само по себе.

Берсеркеры ничуть не похожи на прочих врагов, с которыми приходилось сталкиваться человечеству. Они обладают коварством и разумом, но при этом лишены жизни. Реликты некой звездной войны, окончившейся века назад, — автономные боевые корабли-роботы, запрограммированные на уничтожение всего живого, что им встретится на пути. Йати была почти последней из множества колонизированных людьми планет, подвергшихся нападению берсеркеров, и при том одной из самых везучих; почти все ее население удалось успешно эвакуировать. Теперь Мэлори и прочие сражались в дальнем космосе ради того, чтобы защитить «Надежду» — один из циклопических эвакуационных кораблей. «Надежда» представляла собой сферу диаметром в несколько километров, достаточно объемную, чтобы вместить изрядную часть населения планеты, сложенного в ней ярус за ярусом в защитном стасис-поле. Остаточные релаксационные протечки поля позволяют им дышать и поддерживать сильно замедленный метаболизм.

Путешествие в безопасный сектор Галактики займет несколько месяцев, и почти все это время уйдет на пересечение наружной ветви грандиозной туманности Тайнарус. Слишком большая плотность газопылевого скопления не позволяет кораблю ускользнуть в подпространство и путешествовать быстрее света. Здесь даже скорости, достижимые в нормальном пространстве, весьма ограничены. На скорости тысяча километров в секунду управляемый человеком корабль или корабль-берсеркер одинаково легко может разбиться вдребезги о газовое облачко, куда более бесплотное, чем человеческое дыхание.

Тайнарус представляет собой круговерть из не занесенных ни в какие лоции языков и щупалец рассеянной материи, пронизанной коридорами относительно пустого пространства. Изрядная часть этой круговерти полностью скрыта межзвездной пылью от света окружающих звезд. «Надежда» и ее эскорт «Юдифь» безоглядно ринулись в темные трясины, россыпи и мели туманности, удирая от преследующей по пятам волчьей стаи берсеркеров. Некоторые берсеркеры размерами превосходили даже «Надежду», но в погоню отправились куда более миниатюрные. В регионах пространства, где много материи, гонку выигрывает более миниатюрный и более быстрый; по мере роста поперечника корабля его максимально допустимая скорость неминуемо снижается.

«Надежде», не приспособленной для этой гонки (во время поспешной эвакуации не подвернулось ничего более подходящего), нечего было и думать, чтобы скрыться от мелкого, маневренного противника. Поэтому корабль-матка под названием «Юдифь» все время пытался держаться между «Надеждой» и преследующей стаей. «Юдифь» была носителем маленьких истребителей, выпуская их в пространство всякий раз, когда противник оказывался чересчур близко, и принимая уцелевших назад, когда угроза исчезала. В начале преследования она несла пятнадцать одноместных кораблей. Теперь осталось только девять.

Шумовые инъекции системы жизнеобеспечения Мэлори стали реже, а затем прекратились. Его разум снова прочно воцарился на своем троне. По постепенному ослаблению защитных полей он понял, что скоро вновь окажется в мире бодрствующих.

Как только его истребитель — номер четыре — приземлился внутри «Юдифи», Мэлори поспешно отключился от систем крохотного кораблика. Натянул просторный комбинезон и выбрался из тесной кабины. Худощавый, мосластый человек, неуклюже шагая, поспешил по мостику через громадное, заполненное гулким эхом помещение, напоминающее ангар, отметив, что три или четыре истребителя рядом с ним уже вернулись и покоятся на своих салазках. Искусственная гравитация поддерживалась на совершенно стабильном уровне, но Мэлори споткнулся и чуть не упал, спеша спуститься по короткой лесенке на взлетную палубу. Петрович, командир «Юдифи», массивный мужчина среднего роста с каменным лицом, явно дожидался именно его.

— Я… я сбил? — с энтузиазмом пролепетал Мэлори, поспешно приблизившись к нему. Принятые в армии обращения, как правило, на борту «Юдифи» не употреблялись, а Мэлори и вовсе был гражданским. А то, что ему позволили вылет, свидетельствовало лишь об отчаянии командира.

— Мэлори, — нахмурившись, мягко ответил Петрович, — вы горе луковое. У вас мозги настроены совсем не на то.

Мир перед Мэлори застлала серая пелена. Только в этот момент он понял, как важны были для него некоторые мечты о славе. В ответ он нашел лишь слабые и неуклюжие слова.

— Но… я думал, я вполне справился. — Он попытался припомнить свой боевой кошмар. Что-то насчет церкви.

— Два человека вынуждены были отвлечься от выполнения своих боевых заданий ради вашего спасения. Я уже просмотрел записи их орудийных видеокамер. Ваша Четверка просто порхала вокруг этого берсеркера, будто вы вовсе и не намеревались причинять ему никакого ущерба. — Петрович поглядел на него более пристально, пожал плечами и немножко смягчил тон: — Я не пытаюсь уязвить вас, вы, конечно, даже не осознавали, что происходит. Я просто излагаю факты. Благодаря случаю «Надежда» на двадцать астрономических единиц углубилась в фор-мальдегидовое облако впереди. Если бы она сейчас находилась на виду, они уже достали бы ее.

— Ну… — Мэлори попытался вступить в спор, но командир просто ушел прочь.

Прибывали все новые истребители. Раздавались вздохи шлюзов, лязгали салазки, и у Петровича была масса более важных дел, чем стоять тут и спорить с ним. Мэлори постоял секунды три в одиночестве, чувствуя себя не в своей тарелке, разбитым и ничтожным. Непроизвольно бросил полный вожделения взгляд в сторону Четверки. Истребитель представлял собой короткий, лишенный иллюминаторов цилиндр диаметром немногим более человеческого роста, покоящийся в своих металлических салазках в окружении техников палубной службы. В атмосферу от короткого, будто обрубленного жерла главного лазера, все еще не остывшего после выстрелов, потянулась струйка дыма. Вот он, двуручный тесак.

Ни одному человеку не дано тягаться в искусстве управления кораблем или оружием с хорошей машиной. Черепашья медлительность человеческих нервных импульсов и сознания почти дисквалифицировала человека в прямом управлении кораблем в любом космическом поединке с берсеркерами. Но человеческое подсознание далеко не столь ограниченно. Некоторые из его процессов не могут быть скоррелированы ни с какой специфической активностью синапсов в пределах мозга, и некоторые теоретики продолжают настаивать на том, что эти процессы происходят вне времени. Большинство физиков оспаривают эту точку зрения, но для космических битв эта рабочая гипотеза оказалась весьма полезной.

В бою компьютеры берсеркера соединяются с хитроумными устройствами, вносящими фактор случайности, обеспечивающий флер непредсказуемости и дающий преимущество перед противниками, просто и последовательно предпринимающими маневры по статистическим прогнозам, несущим наибольшую вероятность успеха. Люди тоже пользовались компьютерами для управления своими кораблями, но теперь добились преимущества над лучшими рандомизаторами, снова полагаясь на собственные мозги, на их отделы, не знающие спешки и пребывающие вне времени, где даже стремительные фотоны кажутся недвижными, как глыбы льда.

Имеются в этом и свои недостатки. Некоторые люди (в том числе и Мэлори, как оказалось) просто не пригодны для такой работы, их подсознание словно и не интересуется столь преходящими материями, как жизнь или смерть. И даже если разум человека подходит, его подсознание подвергается огромным перегрузкам. Подключение к внешним компьютерам перегружает рассудок каким-то еще не вполне понятным образом. Одного за другим пилотов, вернувшихся из боя, вынимали из кораблей в состоянии кататонии или истерики. Душевное их здоровье восстановить удавалось, но с той поры человек уже не годился в качестве боевого напарника компьютера. Эта система была настолько нова, что существенность этих недостатков стала очевидна лишь сейчас, на борту «Юдифи». Обученные операторы истребителей были выведены из строя, их смена тоже. Вот так и получилось, что историк Иан Мэлори и прочие необученные люди были посланы в бой. Но использование их рассудков выиграло еще капельку времени.

Со взлетной палубы Мэлори отправился в свою тесную одноместную каюту. Он уже давно не ел, но не чувствовал голода. Переодевшись, сел в кресло. Посмотрел на койку, на книги, музыкальные записи и скрипку, но не стал ни удаляться на отдых, ни искать себе занятия, с минуты на минуту ожидая вызова от Петровича. Потому что теперь обратиться Петровичу больше некуда.

Мэлори едва не засмеялся, когда раздался сигнал коммуникатора, призывавший его на экстренную встречу с командиром и прочими офицерами. Подтвердив явку, Мэлори вышел, взяв с собой коричневый футляр из кожзаменителя размером с портфель, но иной формы, отобранный из нескольких сотен футляров в комнатке рядом со своей каютой. На этикетке контейнера, который он нес, было написано «БЕШЕНЫЙ КОНЬ».

Как только Мэлори переступил порог тесной комнаты инструктажа, где вокруг стола уже собралась горстка корабельных офицеров, Петрович поднял голову, бросил взгляд на футляр в руках у Мэлори и кивнул.

— Похоже, у нас нет выбора, историк. У нас не хватает людей, и нам придется воспользоваться вашими псевдоличностями. К счастью, мы уже установили необходимые адаптеры на истребители.

— По-моему, шансы на успех просто великолепны, — мягко проговорил Мэлори, занимая свободное место слева от Петровича и устанавливая футляр посреди стола. — Конечно, у них нет настоящего подсознания, но, как мы признали во время предыдущих дискуссий, они будут являться более совершенными рандомизаторами, чем все другие, имеющиеся в нашем распоряжении. Каждый обладает уникальной, пусть и искусственной, личностью.

Один из офицеров подался вперед:

— Многие из нас пропустили эти предыдущие дискуссии, о которых вы упоминаете. Не могли бы вы ввести нас в курс?

— Всенепременно. — Мэлори откашлялся. — Эти личности, как мы обычно их называем, используются в компьютерных симуляциях исторических событий. Покидая Йати, мне удалось захватить с собой несколько сотен этих личностей. Многие из них являются моделями военных. — Он положил ладонь на футляр. — Это реконструкция личности одного из наиболее способных кавалерийских полководцев древней Земли. Он не принадлежит к группе, которую мы отобрали для первого испытания в бою, я просто принес его, чтобы продемонстрировать внутреннюю структуру и конструкцию всем, кто заинтересуется. Каждая личность содержит около четырех миллионов двухмерных слоев.

Еще один офицер поднял руку.

— А как вы можете точно воссоздать личность человека, умершего задолго до появления каких-либо технологий прямой записи?

— Конечно, мы не можем быть уверены в точности. Мы опираемся только на исторические хроники и на выводы, которые можем сделать из компьютерных симуляций соответствующей эпохи. Это всего лишь модель. Но они должны проявлять себя в бою, как в исторических исследованиях, для которых они и сделаны. Их решения должны отражать фундаментальную агрессивность, решительность…

Совершенно неожиданно громыхнул взрыв, и все собравшиеся офицеры вскочили на ноги. Петрович, отреагировавший очень быстро, только-только успел встать со стула, когда по всему кораблю эхом прокатился второй, куда более мощный взрыв. Сам Мэлори был уже почти у дверей, направляясь к своему боевому посту, когда раздался третий взрыв, прогрохотавший так, будто пришел конец всей Галактике. Мэлори еще успел заметить, как мебель летит по воздуху, как переборки сминаются, словно бумажные. У него в голове еще успела пронестись одна ясная, спокойная мысль о том, как несправедливо умереть именно в этот момент, а затем он вообще перестал думать о чем-либо.

Возвращение к сознанию оказалось медленным и мучительным процессом. Он понимал, что «Юдифь» уничтожена не полностью, поскольку он еще дышит, а искусственная гравитация по-прежнему удерживает его распростертое тело на палубе. Возможно, было бы лучше, если бы гравитация исчезла, ибо все тело Мэлори представляло собой сплошной источник пульсирующей боли, лучами разбегающейся из центра где-то в глубине черепа. Более точно выяснять местонахождение центра ему не хотелось. Боль причиняла уже сама мысль о прикосновении к голове.

Наконец настойчивая потребность выяснить, что же происходит, преодолела страх перед болью, и Мэлори поднял голову, чтобы ощупать ее. Над самым лбом вспухла огромная шишка, а все лицо было покрыто мелкими ссадинами с запекшейся на них кровью. Должно быть, он провалялся без сознания довольно долго.

Комната инструктажа была уничтожена, разбита, завалена обломками. На глаза Мэлори попалось изломанное тело — должно быть, труп, затем еще одно и еще, застрявшее в грудах мебели. Неужели он единственный, кто остался в живых?! В одной переборке зияла чудовищная брешь, огромный стол превратился в груду обломков. А что это за громадная незнакомая машина стоит в дальнем конце комнаты? Ростом с крупный картотечный шкаф, но куда более заковыристая. И в подпорках ее что-то этакое диковинное, словно они способны передвигаться… Мэлори застыл в безмерном ужасе, потому что эта штуковина пришла в движение, повернув в его сторону свои пулеметные турели и объективы; он понял, что видит действующего берсеркера, и увиден им. Это лишь небольшая машина, используемая для абордажа и работы на захваченных человеческих кораблях.

— Иди сюда, — провозгласил робот скрежещущей нелепой пародией на человеческий голос, сложенный из записанных слогов человеческих голосов, составленных вместе электроникой и воспроизведенных в нужной последовательности. — Зложить очнулся.

Мэлори в ужасе подумал, что слова предназначены ему, но не смог даже шелохнуться. Затем сквозь пробоину в переборке в комнату ступил человек, которого Мэлори еще ни разу не видел, — косматый, грязный, одетый в замызганный комбинезон, в прошлом представлявший собой какую-то военную форму.

— Да, я вижу, что оклемался, сэр, — сказал человек роботу на стандартном межзвездном языке хриплым голосом с явно благоприобретенным скрежещущим акцентом и подступил на шаг ближе к Мэлори. — Эй, ты меня понимаешь?

Мэлори буркнул что-то, попытался кивнуть и медленно, неуклюже заставил себя перейти в сидячее положение.

— Вопрос в том, — продолжал человек, подходя еще ближе, — как ты хочешь, чтоб оно было — легко или трудно? Я в том смысле, что когда будет пора тебя кончать. Я давным-давно решил, что предпочту быструю и легкую кончину, но не слишком скоро. Но притом я попутно хочу немного позабавиться там и тут.

Несмотря на неистовую головную боль, способность мыслить уже вернулась к Мэлори, и он начал кое-что соображать. Для людей вроде этого, более менее охотно перешедших на сторону берсеркеров, есть специфическое определение — слово, состряпанное самими машинами. Но в данный момент Мэлори не собирался высказывать это слово вслух.

— Я предпочту легкую, — пробурчал он, заморгав и попытавшись потереть шею, чтобы смягчить боль.

Человек молча взирал на него добрую минуту. И наконец сказал:

— Ладно. — Снова обернулся к роботу и добавил иным, униженным тоном: — Я без труда овладею этим поврежденным зложитем. Если вы оставите нас одних, никаких проблем не предвидится.

Робот повернул один из заключенных в металлический корпус объективов к своему прислужнику и провещал:

— Помни, резервы следует подготовить. Времени все меньше. Провал принесет неприятные стимулы.

— Я запомню, сэр, — униженно, истово отозвался человек. Робот разглядывал обоих еще пару секунд, а затем удалился; его металлические ноги внезапно пришли в движение, перемещаясь почти грациозно. Вскоре до слуха Мэлори донесся знакомый звук закрывающегося шлюза.

— Теперь мы одни, — сверху вниз поглядел на него человек. — Если хочешь называть меня по имени, можешь звать Бутоном. Хочешь попытаться со мной подраться? Если да, давай покончим с этим сразу. — Он был немного крупнее Мэлори, но имел громадные кулаки и казался жилистым и очень проворным, несмотря на свой затрапезный вид. — Ладно, это мудрое решение. Знаешь, ты на самом деле очень везуч, хотя еще не понял этого. Берсеркеры ничуть не похожи на прочих повелителей, которые когда-либо были у людей, — не похожи ни на правительства, ни на партии, ни на корпорации, которые выжимают тебя до капли, а потом бросают на произвол судьбы. Нет, когда ты становишься бесполезен машинам, они кончают с тобой быстро и чисто — если ты служил им хорошо. Я знаю, я видел, как они проделывают это с другими людьми. Еще бы, они ведь хотят, чтобы мы умерли, а не страдали.

Мэлори промолчал, подумав, что, наверное, скоро сможет встать на ноги.

Бутон (имя казалось столь неуместным, что вполне могло оказаться настоящим) слегка подстроил небольшой аппаратик, извлеченный из кармана и почти целиком скрывшийся в его огромной ладони. И спросил:

— Сколько еще кораблей-маток, кроме этого, пытаются защищать «Надежду»?

— Не знаю, — солгал Мэлори. Кроме «Юдифи», больше ни одного корабля в эскорте не было.

— Как тебя зовут? — Пришелец все еще смотрел на спрятанный в ладони прибор.

— Иан Мэлори.

Бутон кивнул, на его лице не проявилось никаких эмоций, сделал два шага и пнул Мэлори в живот — точно и с ужасающей жестокостью.

— Это за попытку солгать мне, Иан Мэлори, — смутно донесся откуда-то сверху голос палача сквозь серую пелену, застлавшую сознание Мэлори, барахтавшегося на палубе в тщетной попытке втянуть воздух в легкие. — Пойми, я безошибочно могу определить, когда ты лжешь. Ну, сколько еще кораблей-маток?

Мало-помалу Мэлори набрался сил, чтобы снова сесть и выдавить из себя:

— Только этот.

Располагал ли Бутон настоящим детектором лжи или только пытался создать видимость такового, задавая вопросы с заранее известными ответами, но Мэлори решил отныне говорить только правду от слова до слова, не отклоняясь ни на йоту. Еще пара подобных ударов — и он станет беспомощным и бесполезным, а машины прикончат его. Он вдруг обнаружил, что ни в коем случае не готов расстаться с жизнью.

— Какова твоя должность в экипаже, Мэлори?

— Я штатский.

— Какого рода?

— Историк.

— А почему ты здесь?

Мэлори попытался было подняться на ноги, но решил, что эти усилия ничего не дадут, и остался сидеть на палубе. Если бы он дал себе волю хоть на миг вникнуть в ситуацию, то перепугался бы до такой степени, что не смог бы думать связно.

— У нас имелся проект… видите ли, я привез с собой с Иати ряд так называемых исторических моделей — блоков с запрограммированными откликами, используемых нами в исторических исследованиях.

— Помнится, я что-то такое слыхал. И что же это был за проект?

— Попытка использовать личности военных в качестве ран-домизаторов боевых компьютеров на одноместных истребителях.

— Ага, — подтянутый и собранный, несмотря на свой затрапезный вид, Бутон присел на корточки. — И как же они зарекомендовали себя в бою? Лучше, чем подсознание живого пилота? Уж об этом-то машины знают все.

— У нас не было возможности попробовать. А что, все остальные члены команды погибли?

Бутон небрежно кивнул:

— Абордаж прошел легче легкого. Должно быть, ваша автоматическая система обороны отказала. Я рад, что мне удалось найти в живых хоть одного человека, да притом достаточно умного, чтобы согласиться на сотрудничество. Это поможет моей карьере. — Он бросил взгляд на дорогой хронометр, красующийся на его грязном запястье. — Встань, Иан Мэлори. Нас ждет работа.

Поднявшись, Мэлори последовал за человеком к взлетной палубе.

— Мы с машинами тут осмотрелись, Мэлори. Эти девять маленьких истребителей, еще оставшихся у вас на борту, слишком хороши, чтобы пропадать попусту. Теперь берсеркеры наверняка настигнут «Надежду», но на ней имеются автоматические системы обороны, думаю, куда более мощные, чем на этой посудине. Машины понесли массу потерь в этой погоне, так что намерены воспользоваться этими девятью корабликами в качестве резерва, в военной истории, несомненно, ты разбираешься?

— Немного. — Вообще-то Мэлори преуменьшил свои познания, но ответ сошел за правдивый. Детектор лжи, если таковой и имелся, уже отправился обратно в карман. Но Мэлори по-прежнему не собирался рисковать без надобности.

— Тогда ты, наверно, знаешь, как некоторые генералы на старой Земле пользовались своими резервами. Гнали их перед надежными, испытанными войсками, где резервы ждала верная смерть, если они попытаются отступить, но они же и принимали удар противника на себя.

Придя на взлетную палубу, Мэлори не увидел почти никаких признаков разрушения. Девять надежных корабликов, дозаправленных и довооруженных для боя, дожидались пилотов в своих салазках. Об этом позаботились в первые же минуты после их возвращения с последнего задания.

— Мэлори, я тут осмотрел аппаратуру управления этих истребителей, пока ты был без сознания, и пришел к выводу, что в совершенно автономном режиме они работать не могут.

— Верно. На борту должен находиться какой-то управляющий рассудок или рандомизатор.

— Мы с тобой должны подготовить из них резервы берсеркеров, Иан Мэлори. — Бутон снова бросил взгляд на часы. — У нас не больше часа, чтобы придумать хороший способ добиться этого, и всего пара часов в запасе, чтобы проделать всю работу от начала до конца. Чем быстрее, тем лучше. Если мы затянем дело, то поплатимся за это страданиями. — Казалось, эта мысль его потешила. — Что ты предлагаешь?

Мэлори открыл было рот, но не произнес ни слова.

— Конечно, об установке твоих военных личностей не может быть и речи, а то они могут не подчиниться, когда их погонят вперед как простое пушечное мясо. Полагаю, они были какими-то полководцами. Но у тебя, наверно, имеются личности из других сфер деятельности, более миролюбивых?

Мэлори, без сил рухнув в свободное противоперегрузочное кресло офицера технической службы, заставил себя тщательно обдумать слова, прежде чем раскрыл рот.

— Так уж получилось, что на борту имеются некоторые личности, к которым я питаю особый интерес. Пойдем.

Мэлори направился в свою тесную холостяцкую каюту, а Бутон шагал за ним по пятам. Увидев, что в каюте совершенно ничего не изменилось, Мэлори был даже немного ошарашен. На койке лежала его скрипка, на столе — музыкальные записи и несколько книг. И здесь же, сложенные аккуратной стопкой в своих футлярах из кожзаменителя, находились некоторые из личностей, которые ему больше всего хотелось изучить.

Мэлори приподнял верхний футляр:

— Этот человек был скрипачом, каковым, хотелось бы верить, являюсь и я. Вряд ли его имя вам что-нибудь скажет.

— Я никогда не был специалистом в музыковедении. Ты мне лучше расскажи.

— Он был землянином, жившим в двадцатом столетии ХЭ, и очень набожным человеком, насколько я понимаю. Мы можем подключить его личность и спросить, что он думает о войне, если у вас еще есть подозрения.

— Именно так мы и поступим.

Как только Мэлори показал Бутону нужный разъем рядом с компьютерной консолью тесной кабины, тот собственноручно подключил кабели.

— А как с ним общаться?

— Просто устно.

— Как тебя зовут? — резко бросил Бутон в сторону футляра из кожзаменителя.

— Альберт Болл. — Голос, донесшийся из динамика терминала, звучал куда человечнее, чем голос берсеркера.

— А как бы ты отнесся к предложению повоевать, Альберт?

— Омерзительная идея.

— А ты поиграешь для нас на скрипке?

— С удовольствием. — Но музыка не последовала.

— Нужно подключить дополнительные блоки, если вы действительно хотите услышать музыку, — вставил Мэлори.

— Пожалуй, это нам не понадобится. — Бутон отстыковал Альберта Болла и начал просматривать остальных, насупившись при виде незнакомых имен. Всего там было двенадцать-пятна-дцать футляров. — А это кто такие?

— Современники Альберта Болла. Его коллеги-виртуозы. — Мэлори, пребывая на грани беспамятства, позволил себе опуститься на койку, чтобы передохнуть хоть несколько секунд. Потом поднялся и подошел к Бутону, стоявшему перед стопкой личностей. — Это модель Эдуарда Мэннока, слепого на один глаз и не сумевшего пройти ни одну медкомиссию, принимавшую на военную службу того времени. — Указал на другой: — Этот человек, насколько припоминаю, какое-то время служил в кавалерии, но конь то и дело сбрасывал его, и вскоре его списали в фуражиры. А это хрупкий, туберкулезный юноша, простившийся с жизнью в возрасте двадцати трех стандартных лет.

Бутон бросил рассматривать футляры и повернулся, чтобы еще раз осмотреть Мэлори с головы до ног. Мэлори невольно ощутил, как ноющие мышцы живота пытаются сжаться в тугой комок в предчувствии очередного яростного удара. Это было бы чересчур, еще один такой удар просто прикончит его…

— Ладно. — Бутон нахмурился, снова сверившись с хронометром. Потом поднял голову и усмехнулся. Как ни странно, улыбка сразу же превратила его в чертовски хорошего парня. — Ладно! Музыканты, по-моему, антитеза военным. Если машины одобрят, мы установим их и отправим истребители. Иан Мэлори, не исключено, что я увеличу твою плату. — Его доброжелательная улыбка стала шире. — Возможно, мы только что выиграли для себя стандартный год жизни, если дело пойдет так, как я рассчитываю.

Через несколько минут робот прибыл на судно снова. Бутон поклонился, изложив ему суть плана, а стоявший позади Мэлори, охваченный мучительным ужасом, поймал себя на том, что тоже кланяется.

— Тогда выполняйте, — одобрила машина. — Если вы будете медлительны, корабль, зараженный жизнью, может успеть укрыться в штормовых облаках, надвигающихся на нас. — И робот снова стремительно ушел. Наверное, в нем нуждались для ремонта и дооснащения его собственного робота-корабля. Благодаря совместным усилиям двух человек, переоборудование истребителей прошло очень быстро. Нужно было всего-навсего открыть кабину истребителя, вставить извлеченную из футляра личность в заранее подготовленный адаптер, подстыковать стандартные разъемы и клеммы и снова закрыть крышку люка. Поскольку скорость была в планах берсеркеров решающим фактором, проверки свели к выслушиванию активных реакций каждой личности после активации ее в истребителе. Большинство реплик представляли собой ужасные банальности о несуществующей погоде, о древних блюдах или напитках или забавные фразы, в которых Мэлори распознал всего лишь ничего не значащие формулы вежливости.

Казалось, все идет хорошо, но в последнюю минуту Бутон вдруг преисполнился сомнениями.

— Надеюсь, эти утонченные джентльмены выдержат удар, когда обнаружат, в какой ситуации оказались. Они ведь смогут сообразить, что к чему, а? Машины не рассчитывают, что они окажутся хорошими бойцами, но нас также не устроит, если они впадут в кататонию.

Мэлори, едва держась на ногах от усталости, подергал за люк Восьмерки и едва не свалился с гладкой обшивки, когда тот внезапно распахнулся.

— Они сориентируются в ситуации через минуту после запуска, я бы сказал. По крайней мере, в общих чертах. Вряд ли они поймут, что их окружает космическое пространство. Как я догадываюсь, вы из военных. И если они не захотят вступить в бой, то это уж вам решать, как поступать со строптивыми резервами.

Когда они подключили личность в истребитель номер восемь, ее тестовая реплика гласила:

— Я хочу, чтобы мою машину покрасили в красный цвет.

— Сию секунду, сэр, — поспешно отозвался Мэлори, захлопнул люк корабля и двинулся к Девятке.

— О чем это он толкует? — нахмурился Бутон, но, бросив взгляд на часы, двинулся дальше.

— Полагаю, маэстро уже понял, что его поместили на борт какого-то транспортного средства. Что же до покраски его в красный цвет… — Мэлори закряхтел, пытаясь открыть люк Девятки и оставив ответ недосказанным.

Наконец все истребители были готовы к вылету. Положив палец на кнопку запуска, Бутон помедлил и последний раз принялся буравить взглядом Мэлори.

— Пока что мы справились очень хорошо, нас ждет награда, если эта идея сработает хотя бы отчасти. — Он перешел на торжественный полушепот: — Уж лучше бы сработало. Ты когда-нибудь видел, как с человека снимают кожу живьем?

Мэлори ухватился за стойку, чтобы не упасть:

— Я сделал все, что мог.

Бутон нажал кнопку запуска. Воздушные шлюзы начали свою перекличку. Девять истребителей скрылись, и в тот же миг над консолью офицера взлетной палубы вспыхнула голограмма. «Юдифь» была отмечена в центре жирной зеленой точкой, а девять крохотных зеленых искорок медленно и неуверенно двигались вокруг. Виднеющаяся подальше устойчивая формация красных точек изображала остатки стаи берсеркеров, так долго и так безжалостно преследовавших «Надежду» и ее конвой. Мэлори мрачно отметил, что красных точек берсеркеров не меньше полутора десятков.

— Уловка в том, — произнес Бутон, ни к кому не обращаясь, — чтобы заставить их бояться собственных командиров сильнее, чем врагов. — Он защелкал тумблерами связи с эскадрильей. — Внимание, истребители с первого по девятый! — рявкнул он. — На вас направлены орудия значительно превосходящего флота, и любая попытка ослушания или бегства будет сурово наказана…

Он продолжал их всячески запугивать добрую минуту, а Мэлори тем временем наблюдал, как надвигается грозовая туча, упомянутая берсеркером. Град атомных частиц несло через эту часть туманности поперек пути «Юдифи» и странного комбинированного флота, двигавшегося вместе с ней. «Надежда», находящаяся за пределами экрана, могла воспользоваться преимуществами, даваемыми этим штормом, и ускользнуть окончательно, если берсеркеры будут мешкать.

Видимость на оперативном дисплее взлетной палубы стремительно падала, и Бутон оборвал речь, как только стало ясно, что связь прервана. Сквозь пелену помех до них доносились обрывки приказов, отдаваемые противоестественными голосами берсеркеров кораблям резерва с первого по девятый, пока помехи не заволокли все окончательно. Но преследование «Надежды» все не возобновлялось.

Какое-то время на взлетной палубе царило молчание, лишь изредка нарушаемое взрывами помех со стороны дисплея. А вокруг замерли в ожидании пустые салазки.

— Вот оно, — наконец проронил Бутон. — Делать нечего, остается только волноваться.

У него на губах снова заиграла преображающая его улыбка; казалось, он упивается этой ситуацией.

Мэлори посмотрел на него с любопытством:

— А как вы… ухитрились так хорошо устроиться?

— Почему бы и нет? — Бутон потянулся и встал из-за бесполезной теперь консоли. — Знаешь, как только человек откажется от прежнего образа жизни, от обычаев зложитя и признает, что воистину умер для них, новый образ жизни станет вполне приемлемым. Время от времени подворачиваются даже женщины, когда машины берут пленных.

— Доброжил, — промолвил Мэлори. Он наконец-то произнес вслух это непристойное, вызывающее слово. Но теперь он уже не боялся.

— Да ты и сам доброжил, коротышка. — Бутон все еще улыбался. — Знаешь, по-моему, ты еще смотришь на меня свысока. Ты что, забыл, что увяз в этом дерьме по уши, как я?

— Скорее, мне вас жаль.

Бутон прыснул и покачал головой с сожалением:

— Знаешь, возможно, мне уготована более долгая и безболезненная жизнь, чем дана была большинству людей; ты же сам сказал, что одна из моделей личности умерла в возрасте двадцати трех лет. Они что, в те дни все так мало жили?

Губы Мэлори, все еще цеплявшегося за стойку, изогнулись в странной, угрюмой усмешке.

— Ну, его поколение на континенте под названием Европа действительно умирало рано. В то время бушевала Первая мировая война.

— Но ты же сказал, что он умер от какой-то болезни.

— Нет, я сказал, что у него была болезнь — туберкулез. Несомненно, со временем она бы его убила. Но он сложил голову в бою в 1917 году ХЭ в стране под названием Бельгия. Его труп так и не нашли. Насколько я припоминаю, артобстрел напрочь уничтожил и его, и его самолет.

Бутон буквально окаменел.

— Самолет?! Что ты такое говоришь?

Преодолевая боль, Мэлори с усилием выпрямился и отпустил стойку.

— Я говорю, что Жорж Гийнемер — так его звали — сбил двадцать три вражеских самолета, прежде чем погиб сам. Подождите! — Голос Мэлори внезапно обрел зычность и твердость, и угрожающе надвигавшийся Бутон замер от удивления. — Прежде чем вы прибегнете к насилию, вам стоило бы прикинуть, чья сторона выиграет бой — ваша или моя.

— Бой…

— В нем участвуют девять истребителей против пятнадцати или более машин, но я настроен не слишком пессимистически. Личности, которые мы выслали на передовую, не пойдут как овечки на заклание.

Бутон таращился на него еще мгновение, затем развернулся и ринулся к консоли. Дисплей все еще застилала белая пелена помех, и поделать ничего было нельзя. Бутон медленно опустился в мягкое кресло.

— Что ты со мной сделал? — прошептал он. — Это ведь коллекция музыкантов-калек, ты не мог лгать о них всех.

— О, все, что я сказал, — правда, от слова и до слова. Конечно, не все боевые пилоты Первой мировой войны были инвалидами. Некоторые отличались безупречным здоровьем и, даже более того, фанатически поддерживали его. Я не говорил, что все они музыканты, хотя, несомненно, старался создать у вас такое впечатление. Болл был наиболее музыкально одаренным среди асов, но все равно оставался всего-навсего любителем. Он вечно твердил, что ненавидит свою настоящую профессию.

Бутон, сгорбившийся в кресле, постарел прямо на глазах.

— Но один был слепым… Это невозможно.

— Так думали и его враги, когда отпустили его из лагеря военнопленных в начале войны. Эдуард Мэннок, слепой на один глаз. Ему пришлось обвести медкомиссию вокруг пальца, чтобы попасть в армию. Конечно, трагедия этих восхитительных людей заключается в том, что они растратили собственные жизни, убивая друг друга. В те дни они не могли сразиться с берсеркерами; по крайней мере, с такими, с которыми можно было вступить в воздушную дуэль на пулеметах. Полагаю, людям всегда приходилось бороться с берсеркерами того или иного рода.

— Подожди, дай мне вникнуть. — В голосе Бутона прозвучала чуть ли не мольба. — Мы что, отправили в полет личности девяти летчиков-истребителей?

— Девяти лучших из лучших. По-моему, в обшей сложности они одержали более пятисот побед в воздушных боях. Обычно подобные заявления преувеличены, и тем не менее…

Снова воцарилось молчание. Бутон медленно развернулся в своем кресле к оперативному дисплею. Через некоторое время ураган элементарных частиц начал затихать. Мэлори, усевшийся на палубу, чтобы отдохнуть, снова встал, на сей раз побыстрее. На голограмме из шума вынырнул один-единственный символ, быстро приближавшийся к позиции «Юдифи».

Приближавшийся символ был ярко-красным.

— Ну, вот оно. — Бутон поднялся с кресла. Извлек из кармана небольшой пистолет с коротким дулом. Сначала направил его на съежившегося Мэлори, потом улыбнулся своей очаровательной улыбкой и тряхнул головой. — Нет, пусть тобой займутся машины, это будет куда хуже.

Как только послышалось шипение открывающегося шлюза, Бутон поднял оружие и направил его себе в лоб. Мэлори не мог отвести глаз. Внутренний люк щелкнул, и Бутон выстрелил.

Мэлори быстро пересек разделяющее их пространство и выхватил пистолет из руки мертвого Бутона чуть ли не до того, как труп рухнул на палубу. Обернулся, нацелив оружие на шлюз, как только люк распахнулся. Там стоял тот же берсеркер, что и

раньше, или очень похожий на него. Но теперь он невероятно преобразился. На месте напрочь срезанной металлической конечности багровел пузырящийся шрам с болтающимися концами перерубленных кабелей. Все металлическое туловище было изрешечено небольшими отверстиями, а вокруг макушки берсеркера полыхал радужный ореол коротких замыканий. Мэлори выстрелил, но робот не обратил ни малейшего внимания на удар пакета силовых полей. Берсеркеры не позволили бы Бутону держать оружие, способное причинить им вред. На Мэлори изувеченная машина тоже не обратила ни малейшего внимания, во всяком случае пока, а дернулась вперед, чтобы склониться над почти обезглавленным трупом Бутона.

— Пре-пре-пре-предательство, — проскрежетал берсеркер. — Крайне неприятные, крайне неприятные стам-стам-стимулы. Зложить-зложить-зло…

К этому моменту Мэлори подошел к нему сзади достаточно близко, чтобы сунуть ствол пистолета в одно из еще не остывших отверстий, проделанных лазером Альберта Болла, Френка Люка, Вернера Босса или еще чьим-нибудь. Два пакета силовых полей под броню, и берсеркер рухнул, простершись так же неподвижно, как погребенный под ним человек. Ореол электричества угас. Мэлори попятился, глядя на обоих, затем развернулся на пятке, чтобы снова взглянуть на оперативный дисплей. Красная точка дрейфовала прочь от «Юдифи» — очевидно, обозначенное ею судно уже превратилось в бездействующую груду металлолома.

Из угасающего атомного шторма вынырнула единственная зеленая точка. Минуту спустя вернувшаяся Восьмерка мягко закачалась на амортизаторах салазок. Оказавшись в атмосфере, жерло лазера снова задымилось. В нескольких местах судно было опалено вражеским огнем.

— Запишите на мой счет еще четыре победы, — заявила личность, как только Мэлори открыл люк. — Сегодня мои ведомые отлично поддержали меня, принеся себя в жертву во имя Отчизны. Хотя на стороне врагов было численное превосходство два к одному, по-моему, ни один из них не ускользнул. Однако я должен выразить недвусмысленный протест по поводу того, что мой самолет все еще не покрасили в красный цвет.

— Я позабочусь об этом сию же секунду, Mein herr, — пробормотал Мэлори, принимаясь отключать личность от истребителя. Он чувствовал себя чуточку глупо, потакая прибору, и все-таки очень бережно отнес личность туда, где на взлетной палубе дожидался строй пустых футляров с четкими этикетками:

— Смахивает на то, что мы остались вдвоем, Красный Барон.

Человеку, послужившему образцом для личности, не было и двадцати шести, когда он был сбит над Францией после менее чем восемнадцати месяцев успехов и славы. А до того, в кавалерии, лошадь снова и снова выбрасывала его из седла.