КАМЕННАЯ РОССЫПЬ
Земной космопорт Гоби был, пожалуй, величайшим во всех уголках Галактики, заселенных выходцами из Солнечной системы и их потомками; во всяком случае, так считал Митчелл Спэйн, за двадцать четыре года своей жизни перевидавший большинство этих портов.
Но сейчас, глядя вниз из спускающегося челнока, он видел лишь мизерную часть многомильной посадочной площадки. Безбрежная ликующая толпа, пришедшая всего-навсего радушно поприветствовать прибывших, снесла полицейские кордоны и хлынула на поле, вопреки собственным намерениям превратившись в помеху. Теперь вертикальной веренице спускающихся орбитальных челноков пришлось задержаться, отыскивая свободное местечко, чтобы приземлиться.
Но в данный момент Митчелла Спэйна, стиснутого среди тысячи других добровольцев в нижнем челноке, проблема посадки занимала менее всего. В его битком набитый отсек, игравший некогда роль роскошной смотровой площадки, только что вошел сам Иоганн Карлсен, и у Митча впервые появился шанс хорошенько разглядеть только что назначенного главнокомандующего сил обороны Солнца, хотя Митч летел вместе с ним на флагманском корабле всю дорогу от Остила.
Карлсен оказался не старше самого Митча, да и ростом ничуть не выше; на первый взгляд даже странно, что он такой коротышка. Он стал правителем планеты Остил благодаря влиянию своего сводного брата, могущественного Фелипе Ногары, главы Эстильской империи, но удержал свое положение благодаря собственным дарованиям.
— Поле вряд ли освободится до конца дня, — сказал Карлсен землянину с ледяным взглядом, только что поднявшемуся на борт челнока с флаера. — Давайте-ка откроем иллюминаторы, я хочу оглядеться.
Стекло и металл скользнули со своих мест, перегруппировались, и закрытые иллюминаторы превратились в балкончики, открытые воздуху Земли, ароматам живой планеты — а заодно реву толпы в паре сотен футов внизу, скандирующей: «Карлсен! Карлсен!»
Как только главнокомандующий ступил на балкон, чтобы лично осмотреться в поисках места для посадки, толпа сгрудившихся в отсеке мужчин непроизвольно дернулась следом. Здесь собрались по большей части добровольцы с Остила, разбавленные горсточкой авантюристов вроде Митчелла Спэйна, марсианского путешественника, вступившего на Остиле в ряды волонтеров ради щедрого жалованья.
— Не напирай, чужестранец, — буркнул высокий человек, стоявший перед Митчем, оборачиваясь и глядя на него сверху вниз.
— Я откликаюсь на имя Митчелл Спэйн, — отрезал Митч, придав голосу чуть больше хрипотцы, чем обычно. — По-моему, я тут ничуть не чужестраннее, чем ты.
Высокий, судя по одежде и акценту, прилетел с Венеры. Эта планета террасформовалась меньше века назад, и потому народ ее, упивающийся новым ощущением независимости и власти, был горделив и обидчив. Вполне естественно, что венерианину не по себе на корабле, где не протолкнуться от уроженцев планеты, которой правит брат Фелипе Ногары.
— Спэйн? Похоже, имя марсианское, — смягчился венериа-нин, свысока уставившись на Митча.
Марсиане славятся отнюдь не терпением и умением сносить оскорбления. Еще через секунду высокий будто устал от поединка взглядов и отвернулся.
Землянин с холодными глазами разговаривал по интеркому — видимо, с капитаном корабля.
— Пересеките весь город, затем шоссе Хосуту и садитесь там.
— Велите ему идти со скоростью не более десяти километров в час, — сказал вернувшийся внутрь Карлсен. — Люди хотят видеть меня.
Он произнес это тоном сухой констатации; если люди потратили массу сил, чтобы увидать Иоганна Карлсена, то не выйти к ним было бы просто неучтиво.
Митч увидел лицо Карлсена, затем затылок и поднятые в приветствии сильные руки главнокомандующего, снова вышедшего на балкончик. Толпа взревела вдвое громче.
«Неужто только это ты и чувствуешь, Карлсен, — желание выказать учтивость? О нет, друг мой, ты лукавишь. Такой гром оваций не может не затронуть за живое любого. Он может вознести человека духом, может вселить в него отвращение или страх, несмотря на свои дружелюбные интонации. Вы достойно носите маску благородной куртуазности, главнокомандующий.
Каково оно — быть Иоганном Карлсеном, пришедшим спасти мир, когда всем поистине великим и могущественным людям вроде бы наплевать на него? Да притом обручиться со знаменитой красавицей, когда битва будет выиграна?
А что сегодня поделывает братец Фелипе? Несомненно, замышляет подмять под себя экономику еще одной планеты».
Небольшая толпа в челноке снова переместилась, и высокий венерианин, заслонявший вид, отступил в сторону, так что теперь Митч через плечо Карлсена увидел порт. Затертый литературный штамп «море лиц» здесь воплотился буквально. Как же это описать… Митч знал, что когда-нибудь запечатлит все это на бумаге. Если только грядущая битва с нежитью не положит радикальный конец всем человеческим глупостям, жалованья волонтера хватит, чтобы он мог на какое-то время целиком отдаться литературному творчеству.
Теперь впереди показались башни цвета слоновой кости, высящиеся по ту сторону обрамляющих Улан-Батор пригородных ленточных дорог, сверкающих полей, солнечных электростанций и шоссе. На флаерах, роем устремившихся из города им навстречу, чтобы с радостью поприветствовать, развевались многоцветные знамена. Полицейские флаеры образовали заградительное кольцо вокруг космического корабля, хотя единственную угрозу ему представлял разве что избыток энтузиазма.
Со стороны города приближался еще один, особый флаер. Полицейская машина вежливо причалила к нему на миг и тут же с почтением отошла. Вытянув шею, Митч разглядел карм-панские эмблемы. Вероятно, посол в Солнечной системе собственной персоной. И без того еле-еле тащившийся орбитальный челнок застыл на месте.
Поговаривали, что кармпане и сами смахивают на машины, но они стали могучими союзниками земной расы в войне против берсеркеров — врагов всего живого. И хотя тела кармпан медлительны и угловаты, разум их наделен даром провидения; и пусть они до смешного не способны применить к врагу силу, их косвенная помощь просто неоценима.
Как только посол встал в открытом экипаже, на грандиозную толпу снизошло некое подобие благоговения. От головы и туловища посла шли хитросплетения проводов и волоконных кабелей, связывающих его с кармпанскими животными и окружающей аппаратурой.
Сразу же осознав значение этой сети, толпа испустила единодушный вздох. В челноке образовалась давка — все начали тесниться вперед, чтобы видеть получше. Землянин с холодным взглядом поспешно прошептал что-то в микрофон.
— Прорицание! — произнес хриплый голос у Митча над ухом.
— …Вероятностей! — внезапно разнесся усиленный голос посла, будто подхвативший мысль на полуфразе. Кармпанские Пророки Вероятностей — наполовину мистики, наполовину бесстрастные математики. Советники Карлсена то ли знали, то ли догадались, что пророчество будет благоприятным, что оно воодушевит толпу, и приказали, чтобы голос посла передали по системе массового вещания.
— Надежда, живая искра, от которой пламя жизни возгорится! — отрывисто возгласили нечеловеческие уста; слова зазвенели над бескрайним полем. Подобные рукам конечности указали на Карлсена, стоящего на балконе вровень с флаером. — Темные стальные мысли сейчас полны победой, мертвые сущности ныне планируют убить нас всех. Но этот человек, стоящий передо мной, — это жизнь, превосходящая крепость любой стали. Могущество жизни, откликающееся в каждом из нас. Карлсен, я прозреваю победу…
Кармпанский пророк во время прорицания испытывает чудовищное напряжение, и точность его прогнозов всегда чрезвычайно высока. Митч слыхал, что напряжение это прежде всего топологическое, а не электрическое или нервное. Слыхать-то слыхал, но, как и большинство людей, никогда не понимал, что это означает.
— Победа, — повторил посол. — Победа… а затем…
На лицо инопланетянина набежала какая-то тень. Землянин с холодным взглядом то ли был экспертом по части мимики инопланетян, то ли решил не испытывать судьбу, но он быстро прошептал новое приказание. Громкоговорители смолкли. По грандиозной толпе, посчитавшей пророчество оконченным, прокатился одобрительный рев-цунами, вздымаясь выше челнока и флаера. Но посол еще не договорил, хотя его дрогнувший голос теперь был слышен только тем, кто находился в нескольких метрах от него, в челноке.
— …а затем смерть, гибель, поражение. — Квадратное тело склонилось, но взгляд инопланетянина все еще был прикован к Карлсену. — Тот, кто отвоюет все… умрет, не обладая ничем…
Кармпанин склонился, и флаер поплыл прочь. В челноке воцарилось молчание. Ликование толпы звучало насмешкой.
Долгие секунды спустя главнокомандующий обернулся, возвысив голос:
— Нас, слышавших окончание пророчества, немного — и все же слишком много, чтобы удержать его в секрете. Так что я не прошу вас хранить молчание. Но при этом прошу вас разнести весть, что я не верю в пророчества, исходящие не от Господа. Кармпане никогда не претендовали на безошибочность.
Мрачный ответ вслух не произнес никто, но в мыслях присутствующих он прозвучал чуть ли не телепатически громогласно. В девяти случаях из десяти кармпане оказываются правы. Будет победа, а затем — смерть и поражение.
Но ждет ли этот конец только Иоганна Карлсена или все живое? Люди в челноке зашушукались, переглядываясь и теряясь в догадках.
Место для приземления челноки отыскали на окраине Улан-Батора. На мрачные раздумья высадившимся добровольцам просто не дали времени — ликующая толпа вокруг кораблей росла с каждой минутой. Увитая цветами очаровательная земная девушка подошла к Митчеллу Спэйну, чтобы накинуть ему на шею гирлянду и поцеловать его. Будучи довольно уродливым, Митч совершенно не привык к подобному вниманию.
И все-таки заметил, когда взгляд главнокомандующего упал на него.
— Марсианин, ты пойдешь со мной на совет генерального штаба. Я хочу продемонстрировать им представительную группу, чтобы они не думали, будто я агент собственного брата. Мне нужно одного-двоих, рожденных под светом Солнца.
— Есть, сэр.
Но только ли по этой причине выбор пал именно на него? Они стояли в толпе — два коротышки, — и ни один не смотрел на другого сверху вниз. Первый — уродливый, украшенный цветами, — все еще обнимал одной рукой девушку, благоговейно воззрившуюся на второго, обладавшего некой притягательностью, стоящей выше красоты и уродства. Он — правитель планеты, а может быть, и спаситель всего живого.
— Мне понравилось, как ты ловко управляешься с желающими оттаптывать тебе ноги в толпе, — сказал Карлсен Митчеллу Спэйну. — Не повышая голоса и не возвещая угроз. Твое имя и чин?
В этой войне, где все живые воюют по одну сторону фронта, армейская иерархия стала довольно расплывчатой.
— Митчелл Спэйн, сэр! Звание пока не присвоено. Прошел выучку как десантник. Был на Остиле, когда вы предложили хорошее жалованье, и вот я здесь.
— Не ради обороны Марса?
— Пожалуй, не без этого. Но хорошая плата не повредит.
Высокопоставленные советники Карлсена пререкались о средствах наземного транспорта для доставки на военный совет, доходя до крика, и в результате главнокомандующему выпала свободная минутка для беседы. Он на миг задумался, и по лицу его промелькнула тень узнавания.
— Митчелл Спэйн? Поэт?
— Я… я опубликовал пару вещиц. Ничего серьезного…
— У вас есть боевой опыт?
— Да, я побывал на борту одного берсеркера, прежде чем он был умиротворен. Это случилось…
— Поговорим позже. Вероятно, у меня найдется для вас командная должность в десанте. Опытные люди — редкость. Хемфилл, да куда же подевались обещанные мобили?!
Землянин с холодным взглядом обернулся, чтобы ответить. Еще бы его лицо не показалось знакомым! Это же Хемфилл, фанатический герой дюжины боев с берсеркерами! Митч помимо воли ощутил легкий трепет восторга.
Наконец мобили прибыли. Предстояла поездка в Улан-Батор. Военный центр разместили под метрополисом, чтобы полностью воспользоваться преимуществами защитного силового купола, который можно вознести до космических высот и прикрыть город и окрестности.
Спускаясь по длинному зигзагообразному эскалатору к погребенному глубоко под землей залу военного совета, Митч опять оказался рядом с Карлсеном.
— Поздравляю с предстоящей свадьбой, сэр.
Митч пока не разобрался, нравится ему Карлсен или нет, но уже ощутил странную уверенность в его силе, будто знал его долгие годы. Карлсен наверняка поймет, что он не пытается подлизаться.
— Спасибо, — кивнул главнокомандующий, мгновение поколебался, а затем извлек небольшую фотокарточку. Снимок, создающий иллюзию объема, изображал молодую женщину с золотистыми волосами, причесанными по моде новой венери-анской аристократии.
— Красавица, — заметил Митч. Ему даже не пришлось приукрашивать правду ни на йоту.
— Да. — Посмотрев внимательно на снимок, Карлсен неохотно спрятал его. — Кое-кто говорит, что брак будет сугубо политическим. Видит Бог, он нам нужен. Но поверьте мне, поэт, она значит для меня куда больше.
Вдруг Карлсен озадаченно заморгал и посмотрел на Митча с таким видом, будто удивлялся, с чего это на него напала охота к откровенности. Пол лифта толкнул пассажиров в ступни, и двери распахнулись. Они добрались до катакомб генерального штаба.
Многие члены штаба, если только не абсолютное большинство, явились с Венеры. Уже по их приветствиям стало ясно, что венериане к брату Ногары холодно-враждебны.
Человечество, как всегда, оставалось хитросплетением клик и альянсов. На лучшие умы Всесолнечного Парламента и Администрации легла тяжкая задача подыскать главнокомандующего. Может, кто-то и возражал против кандидатуры Иоганна Карлсена, но никто из знавших его не мог усомниться в его способностях, не покривив душой. Он привел с собой многочисленное обученное войско и в отличие от ряда более могущественных лидеров охотно принял на себя ответственность за оборону Солнечной системы.
Военный совет начался в столь напряженной атмосфере, что не оставалось ничего другого, как перейти прямо к делу. Враг, то есть корабли-берсеркеры, отказался от старой тактики одиночных непредсказуемых набегов, потому что за последние десятилетия живые существа мало-помалу укрепили свою оборону.
По оценкам, на данный момент имелось около двухсот берсеркеров; чтобы прорвать новые рубежи обороны человечества, они объединились во флот и его сосредоточенной огневой мощью подавляли очаги человеческого сопротивления по одному за раз. Уже были уничтожены две сильно укрепленные планеты. Назрела необходимость массового человеческого флота — сначала для обороны Солнечной системы, а затем — чтобы выйти против нежити и сломить ее мощь.
— Итак, пока что мы сходимся во мнениях по всем вопросам, — подытожил Карлсен, выпрямляясь от планшетного стола и обводя членов генерального штаба взглядом. — У нас не так много кораблей и не так много обученных людей, как нам бы того хотелось. Видимо, ни одно правительство вдали от Солнечной системы не выделило всего, что могло бы.
Венерианский адмирал Кемаль бросил взгляд на соотечественников, но решил воздержаться от замечания о слабом вкладе сводного брата самого Карлсена — Ногары. Во всей Галактике не нашлось бы ни одного живого существа, под чьим началом согласились бы сражаться и Земля, и Марс, и Венера. Кемаль предпочел попытать судьбу с братом Ногары.
— Для битвы в нашем распоряжении двести сорок три корабля, специально сконструированных или модифицированных для применения новой тактики, — продолжал тот. — Все мы благодарны за неоценимый вклад Венеры в виде сотни кораблей. Наверное, большинству из вас уже известно, что на шести из них установлены новые дальнобойные тахионные пушки.
Похвала ничуть не растопила лед во взглядах венериан.
— Вероятно, у нас имеется численное превосходство в сорок кораблей, — вел свое Карлсен. — Мне нет нужды рассказывать вам, как враг превосходит нас по огневой мощи и боевой силе при соотношении один к одному. — Он выдержал паузу. — Тактика абордажа с тарана позволит застать их врасплох, дав нам необходимое преимущество.
Видимо, главнокомандующий подбирал слова очень осторожно, желая умолчать, что надеяться на успех можно лишь в одном случае: застав противника врасплох. Теперь, когда после десятилетий ожидания перед людьми наконец забрезжила надежда, говорить такое было бы чересчур. Чересчур даже для этих заматеревших в боях людей, знающих, насколько больше потянет берсеркер на весах войны против любого боевого корабля.
— Одной из величайших проблем остаются обученные люди, способные возглавить абордажные партии, — снова заговорил Карлсен. — Во время вербовки я постарался сделать все, что было в моих силах. Изрядную часть личного состава, проходящего в текущий момент подготовку в качестве абордажных десантников, составляют эстильцы.
Адмирал Кемаль будто заранее догадался, что последует: начал отодвигать стул и приподнялся, но замер, желая удостовериться, что не ошибся.
Карлсен продолжал говорить, не меняя тона:
— Из этих обученных десантников будут сформированы роты, и к каждому кораблю будет приписано по одной роте. Затем…
— Минуточку, главнокомандующий Карлсен, — поднялся Кемаль.
— Да?
— Как я понял, вы намерены разместить эстильские роты на венерианских кораблях?
— Да, в целом ряде случаев мой план предусматривает именно это. Вы против?
— Да. — Венерианин оглядел соотечественников. — Все мы против.
— Тем не менее это приказ.
Кемаль снова мельком оглядел собравшихся и сел с непроницаемым выражением лица. Стенокамеры в углах издавали едва уловимый свист, как бы напоминая, что все происходящее записывается.
Лоб главнокомандующего на миг прорезала вертикальная морщинка, он смотрел на венериан долгих пару секунд с задумчивым видом, прежде чем возобновить доклад. А что ж еще делать, если не размещать эстильцев на венерианском корабле?
«Тебе не дадут стать героем, Карлсен, — подумал Митчелл Спэйн. — Вселенная устроена из рук вон плохо, а люди дураки — они ни в одной войне не способны по-настоящему встать на одну сторону».
Уложенные в трюме венерианского военного корабля под названием «Солнечное пятно» боевые доспехи были упакованы в сбитые ящики наподобие гробов. Опустившись на колени рядом со своим скафандром, Митч проверял коленные и локтевые сочленения.
— Капитан, хотите, я нарисую на нем какие-нибудь знаки отличия?
Рядом с ним остановился молодой эстилец по фамилии Фишман, один из десантников только что сформированной роты, командиром которой назначили Митча. Фишман, раздобывший где-то многоцветный маркер, указывал на скафандр.
Митч окинул взглядом трюм, заполненный его подчиненными, хлопотавшими вокруг ящиков со снаряжением. Он сразу решил пустить события на самотек, вмешиваясь лишь по мере надобности.
— Знаки отличия? Ну, пожалуй, нет. Разве что у вас есть ка-кие-то соображения по поводу эмблемы роты. Вот это было бы недурно.
Нужды помечать его бронескафандр, в общем-то, нет. Скафандр марсианского производства и без того выделяется среди остальных — старый, но модернизированный; пожалуй, лучшего скафандра нет ни у кого. А на бочкообразной груди уже есть рисунок — большое черное пятно, рассеченное зубчатыми красными линиями, показывающее, что Митч уже приложил руку к «смерти» одного берсеркера. В свое время в этом же скафандре ходил родной дядя Митча; обитатели Марса всегда уходили в космос в огромном множестве.
— Сержант Маккендрик, — спросил Митч, — какие у вас имеются соображения по поводу эмблемы роты?
Проходивший мимо интеллигентный молодой человек, только что назначенный сержантом, остановился, перевел взгляд с Митча на Фишмана, будто пытаясь разобраться, кто и какое тут имеет отношение к эмблеме, прежде чем подставляться под удар. А затем с застывшим лицом посмотрел куда-то между ними.
В трюм вошел узколицый венерианин — очевидно, офицер, а с ним конвой из шести человек с повязками на руках и оружием на портупеях. Корабельная полиция.
Сделав пару шагов вперед, офицер замер неподвижно, уставившись на маркер в руке Фишмана. А когда все в трюме смолкли, устремив взгляды на него, спокойно проговорил:
— Почему вы совершили кражу с корабельного склада?
— Украл… это? — Молодой эстилец поднял маркер с полуулыбкой, будто изъявляя готовность посмеяться над шуткой вместе с офицером.
Но полицейский конвой пришел сюда не ради шуток, и даже если это шутка, то не из числа тех, что по вкусу марсианам. Митч все еще стоял на коленях у ящика с доспехами. В торсе скафандра лежал незаряженный карабин, и Митч положил на него ладонь.
— Время сейчас военное, а мы находимся в космосе, — продолжал узколицый офицер все тем же кротким тоном, стоя в расслабленной позе и озирая разинувших рты эстильцев. — На борту венерианского судна закон распространяется на всех и каждого. По законам военного времени наказанием за кражу с корабельного склада служит смерть. Через повешение. Уведите его. — Он коротким жестом послал конвойных вперед.
Маркер с громким стуком упал на палубу. Казалось, Фишман вот-вот рухнет в обморок все с той же застывшей на губах улыбкой.
Митч встал, положив на сгиб локтя карабин — короткое, массивное двуствольное оружие, по сути, безоткатную пушку в миниатюре, предназначенную для уничтожения бронетехники в невесомости.
— Минуточку.
Двое полицейских, нерешительно двинувшихся к Фишма-ну, тотчас же остановились, будто обрадовавшись благовидному предлогу.
Поглядев на Митча, офицер холодно приподнял одну бровь:
— А вы знаете, какое наказание полагается за угрозы мне?
— Да не хуже, чем за то, что я снесу твою мерзкую башку. Я капитан Митчелл Спэйн, командир десантной роты на этом корабле, и никому не позволено являться сюда, чтобы утаскивать и вешать моих людей. А вы кто будете?
— Я мистер Сальвадор. — Венерианин окинул Митча оценивающим взглядом, явно установив, что он марсианин. В спокойном мозгу мистера Сальвадора закрутились шестеренки, и планы изменились. — Если бы я знал, что этой… группой… командует мужчина, мне бы и в голову не пришло, что наглядный урок необходим. Пошли. — Последнее слово, сопровожденное еще одним лаконичным, элегантным жестом, было адресовано конвою. Все шестеро времени не теряли, устремившись к выходу впереди него. Сальвадор одними глазами пригласил Митча проследовать за ним к двери. Мгновение поколебавшись, Митч направился следом. Сальвадор, все такой же невозмутимый, поджидал его у порога.
— Теперь ваши люди пойдут за вами в огонь и в воду, капитан Спэйн, — произнес он негромко, чтобы никто не услышал. — И придет время, когда вы охотно пойдете за мной. — И удалился с легкой, чуть ли не с одобрительной усмешкой.
Воцарилось молчание. Митч удивленно таращился на закрывшуюся дверь. Затем по трюму раскатился рев ликования, и Митча начали хлопать по спине.
Когда рев почти смолк, один из подчиненных поинтересовался:
— Капитан, а что он имел в виду, называя себя мистером?
— У венериан это какой-то политический ранг. Ну-ка, парни, смотрите сюда! Мне могут понадобиться честные свидетели. — Подняв карабин так, чтобы все видели, Митч открыл оба патронника и стволы, демонстрируя, что он не заряжен. Ликование тотчас же возобновилось; десантники завыли, заулюлюкали и принялись отпускать шуточки в адрес ретировавшихся венериан.
Однако Сальвадор все-таки не счел себя побежденным.
— Маккендрик, вызовите мостик. Скажите капитану корабля, что я хочу его видеть. Всем остальным продолжать.
Юный Фишман, снова сжимая в руке маркер, стоял, устремив пустой взор под ноги, будто изучая палубу. До него наконец-то начало доходить, что жизнь его висела на волоске.
Наглядный урок?
Капитан корабля встретил Митча с холодной предупредительностью, однако указал, что на борту «Солнечного пятна» никто и не думал вешать эстильцев. Но после отбоя Митч все-таки выставил в казарме десантной роты вооруженную охрану.
Назавтра Спэйна вызвали на флагманский корабль. По пути он увидел через иллюминатор катера пляшущие на фоне черного пространства отблески далекого Солнца. Часть флота уже приступила к освоению тактики тарана.
За столом главнокомандующего сидел не литературный критик и не мечтательный жених, а правитель планеты.
— Капитан Спэйн, садитесь.
Приглашение сесть — добрый знак. Дожидаясь, пока Карлсен закончит работать с бумагами, Митч обратился мыслями к обычаям, о которых читал, — церемонии отдавания чести и построений, бытовавшие еще в те времена, когда было принято формировать громадные организации с одним-единственным предназначением — убивать других людей и уничтожать их имущество. Разумеется, с тех пор человеческая алчность ничуть не пошла на убыль, а теперь война с берсеркерами снова приучает людей к массовому уничтожению. Не сулит ли это возвращения всеуничтожающей войны жизни против жизни?
Карлсен со вздохом отодвинул бумаги.
— Что там у вас вышло вчера с мистером Сальвадором?
— Он сказал, что намерен повесить одного из моих подчиненных. — Митч постарался как можно проще и короче изложить происшествие; умолчал лишь о заключительных словах Сальвадора, толком не понимая, почему. — Если я отвечаю за людей, — закончил он, — никто не имеет права заявляться как снег на голову и вешать их. Хотя я и сомневаюсь, что дело зашло бы настолько далеко, я решил продемонстрировать, что настроен не менее серьезно, чем они.
— Двое эстильцев уже повешены, — главнокомандующий взял бумаги из бювара. — За драки.
— Чертовски самонадеянно со стороны венериан, я бы сказал.
— Капитан, мне такие фокусы здесь не нужны!
— Есть, сэр. Но могу вам сказать, что вчера на «Солнечном пятне» едва не дошло до вооруженного конфликта.
— Понимаю. — Карлсен сделал жест, выражающий тщетность усилий. — Спэйн, людей в этом флоте просто невозможно заставить сотрудничать, даже когда на карту поставлено выживание всего… В чем дело?
В кабинет бесцеремонно вошел землянин Хемфилл, сжав узкие губы совсем в ниточку.
— Только что прибыл курьер с новостями. Эцог подвергся нападению.
Непроизвольно дернувшись, сильная рука Карлсена смяла бумаги.
— Подробности есть?
— Капитан курьера говорит, что там, наверно, весь флот берсеркеров. Наземные средства обороны все еще давали солидный отпор, когда он стартовал. Едва успел ускользнуть.
До сих пор считали, что враги пока куда дальше от Солнца. Но если они добрались до самого Эцога — значит, нацелились на Солнце, тут и гадать нечего. Должно быть, знают, что там центр человеческой цивилизации.
На пороге кабинета показались новые посетители, и Хемфилл отступил в сторону, пропуская в кабинет венерианского адмирала Кемаля. За адмиралом по пятам, едва глянув на Митча, прошествовал мистер Сальвадор.
— Вы слыхали новости, главнокомандующий? — начал Сальвадор.
Кемаль, раскрывший было рот, чтобы произнести это самолично, бросил на своего полйтофицера недовольный взгляд, но не обмолвился ни словом.
— Что Эцог атакован? Да, — отозвался Карлсен.
— Мои корабли будут готовы к вылету через два часа, — сообщил Кемаль.
Но Карлсен лишь со вздохом покачал головой:
— Я наблюдал за сегодняшними маневрами. Флот едва ли будет готов и через две недели.
Потрясение и гнев Кемаля выглядели совершенно искренними.
— И пойдете на такое?! Вы позволите венерианской планете погибнуть только лишь потому, что мы не склонились перед вашим братом? Потому что призвали к дисциплине его чертовых эстильцев…
— Адмирал Кемаль, вы забываетесь! Пока я здесь командую, требования дисциплины распространяются на всех, и на вас в том числе!
Кемаль с явным трудом взял себя в руки.
Голос Карлсена звучал не слишком громко, но, казалось, отражался от стен гулким эхом:
— Вы называете повешение дисциплинарной мерой. Клянусь Господом, если придется, я перевешаю всех, кого понадобится, чтобы добиться единства флота. Поймите, этот флот — единственная военная сила, способная противостоять объединившимся берсеркерам. Обучившись и сплотившись, мы сумеем их уничтожить. — В этот миг ни один из слушателей не мог бы усомниться в его словах. — Пусть падет Эцог, Венера или Эстил — я не стану рисковать флотом, пока не решу, что он готов.
В наступившей тишине прозвучало уважительное уведомление Сальвадора:
— Главнокомандующий, курьер докладывает еще об одном: в момент нападения Эцог посещала леди Кристина де Дульсин, и она вряд ли успела его покинуть.
Карлсен на пару секунд прикрыл глаза. Затем оглядел всех одного за другим.
— Если у вас нет других военных вопросов, господа, удалитесь. — Голос его звучал все так же твердо.
Шагая рядом с Митчем по коридору флагмана, Хемфилл нарушил молчание, задумчиво проронив:
— Карлсен — тот самый, кто сейчас нужен нашему делу. Некоторые венериане на пробу подкатывались ко мне насчет вступления в заговор, но я отказался. Мы должны позаботиться, чтобы командование осталось в руках Карлсена.
— Какой заговор?
Однако Хемфилл не стал углубляться в тему.
— Сейчас они поступили довольно низко — позволили ему произнести речь о том, что спешить нельзя ни в коем случае, а потом выложили, что его дама на Эцоге, — заметил Митч.
— Он уже знал, что она там. Эту весть доставил вчерашний курьер.
Этой темной туманности, состоящей из миллиардов камней и более древней, чем Солнце, люди дали название «Каменная Россыпь». Но собравшиеся здесь людьми не были и названий ничему не давали; они не надеялись ни на что, не боялись ничего и не удивлялись ничему. Они были лишены гордости и совести, зато имели планы — миллиард ухищрений, сотканных из электрического напряжения и тока, и встроенную, предопределенную цель, к достижению которой стремились их планирующие цепи. И когда пробил час, когда их извечный враг — Жизнь — начал набираться сил, берсеркеры, будто повинуясь инстинкту, образовали флот.
Планета под названием Эцог, говоря языком жизни, принесла урожай в виде все еще функциональных живых единиц из глубочайших укрытий, хотя при подавлении их упрямой обороны миллионы единиц были уничтожены. Функциональные живые единицы — источник ценной информации. Сама угроза определенных стимулов обычно вынуждает любую живую единицу хотя бы на ограниченное сотрудничество.
Среди захваченных почти неповрежденными находилась живая единица (обозначившая себя генералом Брадином), управлявшая обороной Эцога. Его препарирование началось в зоне восприятия остальных захваченных живых единиц. Тонкая наружная оболочка была аккуратно снята и помещена на подходящую форму для дальнейшего изучения. Живые единицы, управлявшие другими, при всякой возможности изучались более детально.
После этого стимула с генералом Брадином оказалось более невозможно обмениваться вразумительной информацией, а через несколько часов он вообще прекратил функционировать.
Что само по себе уже стало незначительной победой, ибо освободило этот малый объем водянистой материи от аберрации под названием Жизнь. Зато теперь значительно увеличился поток информации от ближайших особей, наблюдавших за процессом.
Вскоре было получено подтверждение, что живые единицы собирают флот. Были произведены поиски более подробной информации. Одно из важных направлений опроса касалось живой единицы, которая будет управлять этим флотом. Допросы и чтение захваченных записей постепенно сформировались в цельный образ.
Имя: Иоганн Карлсен. Биография. О нем представляют противоречивые сведения, но факты показывают, что он стремительно поднялся до положения, дающего контроль над миллионами живых единиц.
За время долгой войны компьютеры берсеркеров собирали и сопоставляли всю доступную информацию о людях, становящихся лидерами Жизни. И теперь с этими данными пункт за пунктом сличали каждую мелочь, узнанную об Иоганне Карлсене.
Поведение этих лидирующих особей зачастую не поддавалось анализу, словно некое качество жизненной скверны, находящееся вне сферы постижения машин. Эти индивидуумы пользуются логикой, но порой кажется, что логика не властна над ними. Самые опасные живые единицы из всех вообще будто отрицают первенство законов физики и вероятности, будто их рас-судки обладают истинной, а не иллюзорной свободой воли.
И Карлсен — один из таких, ярчайший представитель этой категории. Каждое новое сопоставление лишь все четче показывало, насколько хорошо он укладывается в эту опасную схему.
В прошлом подобные живые единицы вели к досадным местным проблемам. Если же такой индивидуум командует целым флотом живых накануне решительной битвы, то он предельно опасен делу Смерти.
Исход грядущей битвы почти наверняка будет благоприятным, поскольку во флоте живых всего лишь около двухсот кораблей. Но стоящий во главе живых Иоганн Карлсен опрокидывал расчеты металлических стратегов, не позволяя им добиться в достаточной степени уверенности ни в чем. А промедление с решительным сражением могло бы привести к тому, что враждебная Жизнь станет только сильнее. Судя по ряду признаков, изобретательные живые разрабатывают новое оружие и более мощные корабли.
Безмолвный совет пришел к решению. У берсеркеров имелись резервы, тысячелетиями выжидавшие на окраинах Галактики, затаившись в пылевых облаках, плотных туманностях и на темных звездах, мертвые и безразличные. Теперь же их следует призвать ради этой кардинальной битвы, дабы сломить сопротивление поднимающей голову Жизни.
И вот из Каменной Россыпи, расположенной на полпути между Эцогом и Солнцем, во все стороны стартовали роботы-курьеры, устремляясь к околицам Галактики.
Для сбора всех резервов потребуется какое-то время. Тем временем допросы продолжались.
— Слышь, я решил помочь вам, улавливаешь? Насчет этого типа Карлсена. Я ж знаю, вы хотите разузнать о нем. Но только мозги у меня очень нежные. Если мне причинить хоть пустячную боль, мои мозги вообще отключатся, так что обращайся со мной бережно, ясно? Если меня не уважить, я уже не смогу тебе пригодиться.
Этот пленник повел себя необычно. Ведущий дознание компьютер позаимствовал дополнительные вычислительные цепи, избрал символы и швырнул их в живую единицу.
— Что ты можешь мне сказать о Карлсене?
— Слышь, так ты будешь обращаться со мной ласково, а?
— Полезная информация будет вознаграждена. Дезинформация приведет к неприятным стимулам.
— Вот что я тебе скажу: женщина, с которой Карлсен собрался пожениться, тут. Ты отловил ее живой в том же укрытии, что и генерала Брадина. А теперича, если ты дашь мне вроде как командование над остальными пленными, я уж придумаю для тебя наилучший способ, как ее употребить. С чего б ему не поверить, если ты скажешь ему, что захватил ее, улавливаешь?
На окраинах Галактики сигналы гигантских герольдов скликали потаенные резервы нежити. Уловив сигнал, чувствительные датчики разожгли в чудовищных двигателях холодное пламя. Сотканные из силовых полей мозги стратегических ядер пробудились к более оживленному небытию. С неспешностью кубических миль тяжелого металла и мощи, отряхивающегося от вековечной пыли, льда, ила или камней, все резервные корабли до единого пришли в движение — возносясь и разворачиваясь, беря азимуты и ориентируясь в пространстве. Как только все данные сошлись, берсеркеры быстрее света устремились к Каменной Россыпи, где ждали подкрепления разорители Эцога.
С прибытием каждого нового корабля связанные в единую сеть компьютеры берсеркеров оценивали вероятность победы все выше и выше. И все же качества одной-единственной живой единицы вносили в их расчеты огромную меру неопределенности.
Подняв волосатую, сильную руку, Фелипе Ногара бережно провел ладонью по панели перед креслом. Середину его личного кабинета занимал громадный сферический дисплей, отображающий исследованную часть Галактики. Повинуясь жесту Ногары, сфера потемнела, затем осветилась снова, и по ней медленно побежали замысловатые узоры.
Мановение руки чисто теоретически устранило из расклада сил такой фактор, как берсеркер. С ним разброс вероятностей чересчур велик. Сейчас же мысли Ногары занимало только соперничество с властью Венеры (и еще двух-трех процветающих агрессивных планет).
Надежно отгородившись стенами этой уединенной комнаты от гула Эстил-Сити и груза повседневных дел, Ногара наблюдал, как новый прогноз его компьютера понемногу обретает форму, показывая вероятное распределение политических сил через год, через два, через пять. Как он и ожидал, эта последовательность демонстрировала нарастающее влияние Эстила. Не исключено даже, что он станет правителем всей человеческой части Галактики.
Собственное спокойствие перед лицом подобной перспективы немного удивило Ногару. Двенадцать-пятнадцать лет назад он до предела напрягал свой интеллект и волю, чтобы выдвинуться. Мало-помалу начал совершать ходы в игре сугубо автоматически. Сегодня появился шанс, что его могут признать правителем все мыслящие существа, — но это значит для него куда меньше, чем первые выигранные выборы.
Конечно, удовлетворение уже не то. Чем большим владеешь, тем больше надо обрести, чтобы получить такое же удовольствие. Если советники сейчас видят этот прогноз, он наверняка приведет их в восторг, а их восторг передастся и самому Ногаре.
Но, оставшись один, он лишь вздохнул. Флот берсеркеров не исчезнет по мановению руки. Сегодня с Земли прибыла, наверное, последняя просьба о помощи. Беда в том, что, предоставив Солнечной системе более обширную помощь, Ногара будет вынужден отвлечь корабли, людей и деньги от собственных честолюбивых проектов. А уже отданное он намеревался со временем постепенно вытянуть из других. Земле придется пережить грядущее нападение уже без помощи Эстила.
В этот миг Ногара осознал, смутно подивившись себе, что уж лучше погубить Эстил, чем лишиться власти. С чего бы это? Конечно, особой любви ни к родной планете, ни к собственному народу он никогда не питал, но вообще-то был хорошим правителем, отнюдь не тираном. Ведь хорошее правительство, как ни крути, лучшая политика.
Письменный стол пропел мелодичную трель, означавшую, что поступил новый материал для его забав. Ногара решил ответить.
— Сэр, — произнес женский голос, — две новые возможности находятся в душевой.
Скрытые камеры передали сцену, возникшую в объеме над столом Ногары: блестящие тела в окружении водных струй.
— Они из тюрьмы, сэр, и рады любой поблажке.
Наблюдая за ними, Ногара ощутил только усталость и — ну да, именно так, — что-то сродни презрению к себе. И задался вопросом: «А почему бы мне не предаваться тем удовольствиям, каким захочется. Что во Вселенной может мне помешать?» И еще: «Не потянет ли меня после на садизм? А если и потянет — что ж с того?»
Да, но дальше-то что?
Выдержав уважительную паузу, голос поинтересовался:
— Быть может, сегодня вечером вы предпочтете что-то другое?
— Позже, — откликнулся Ногара. Изображение угасло. «Быть может, мне для разнообразия следовало бы побыть Верующим, — подумал он. — Какой, должно быть, интенсивный восторг испытывает Иоганн, когда грешит. Если только вообще грешит».
Какое неподдельное удовольствие видеть Иоганна во главе флота Солнечной системы, видеть, как кипятятся венериане. Но это ведет к новой проблеме. Одержав победу над берсеркерами, Иоганн станет величайшим героем в истории человечества. Не пробудятся ли в его душе опасные амбиции? Штука тут в том, чтобы убрать его с глаз общественности долой, дать какой-нибудь высокий пост, честную, но грязную и бесславную работу. К примеру, охотиться где-нибудь за преступниками. Но если Иоганн заявит права на галактическую власть, Ногара испытывать судьбу не станет. Любую пешку можно убрать с доски.
Ногара тряхнул головой. Предположим, Иоганн проиграет грядущую битву, а вместе с ней и Солнечную систему? Победа берсеркеров станет не расплывчатой вероятностью, и нечего предаваться приятному самообману. Победа берсеркеров будет означать истребление человечества во всей Галактике — вероятно, лет за пять. Чтобы понять это, даже компьютер не требуется.
Ногара извлек из ящика письменного стола лежавший там флакон и взглянул на него. Внутри заключается конец шахматной партии, конец всем радостям, скуке и боли. Вид флакона не пробудил в душе Ногары ни малейших эмоций. Это мощнейший наркотик, повергающий человека в своеобразный экстаз — трансцендентный восторг, за пару минут доводящий до разрыва сердца или сосудов головного мозга. Когда-нибудь, когда все прочие средства утратят свою силу, когда Вселенная будет целиком принадлежать берсеркерам…
Он отложил флакон, а вместе с ним отодвинул и просьбу Земли. Какая разница? Ведь Вселенная и сама есть берсеркер, где все определялось случайным коловращением конденсирующихся газов, пока не родились звезды.
Откинувшись на спинку кресла, Фелипе Ногара углубился в созерцание галактической шахматной партии, разыгрываемой его компьютерами.
По кораблям флота пополз слух, что Карлсен специально тянет резину, потому что осаде подверглась венерианская колония. Митч же на «Солнечном пятне» не обнаружил ни малейших признаков проволочек. Наоборот, у него не оставалось времени ни на что, кроме работы с короткими перерывами на еду и сон. Когда же закончилась последняя тренировка по абордажу с тарана, когда были погружены последние боеприпасы, он был чересчур измотан, чтобы почувствовать хоть что-то, помимо облегчения. И пока «Пятно» занимало свое место в строю сорока других стреловидных кораблей и устремлялось с ними в тахионный скачок, чтобы начать поиск в глубоком космосе и охоту на берсеркеров, Митч только отсыпался и отдыхал, не чувствуя ни страха, ни воодушевления.
Прошел не один день, прежде чем унылый распорядок нарушил трезвон боевой тревоги, разбудивший Митча. Не успев толком продрать глаза, он уже втиснулся в бронескафандр, лежавший под койкой. Кто-то из десантников поблизости ворчливо сетовал на учебные тревоги, однако никто не мешкал.
— Говорит главнокомандующий Карлсен, — разнеслось из потолочных громкоговорителей. — Это не учебная тревога, повторяю, не учебная. Только что обнаружены два берсеркера. Один находится на предельной дальности. Вероятно, ему удастся уйти, хотя Девятая эскадра преследует его. Второму ускользнуть не удастся. Через считаные минуты мы окружим его в нормальном пространстве. Мы не станем уничтожать его бомбардировкой, только немного ослабим, а потом поглядим, насколько мы хорошо освоили абордаж с тарана. Если в нашей тактике еще имеются какие-то упущения, лучше обнаружить их сейчас. Вторая, Четвертая и Седьмая эскадры вышлют на таран по кораблю. Командиры эскадр, внимание, перехожу на командный канал.
— Четвертая эскадра, — вздохнул сержант Маккендрик. — В нашей роте больше эстильцев, чем в любой другой. Разве мимо нас пройдут?
Десантники лежали, будто посеянные во тьму драконьи зубы, пристегнувшись к своим противоперегрузочным койкам под баюкающую психомузыку, а Верующие молились. Митч во мраке прислушивался к переговорам по интеркому, пересказывая подчиненным лаконичные рапорты о ходе боя, поступавшие к нему, как к командиру корабельного десанта.
Ему было страшно. Что же такое смерть, почему человек так боится ее? Это всего лишь окончание всякого существования. Неотвратимость и невообразимость конца и рождала в душе Митча страх.
Артподготовка много времени не потребовала. Двести тридцать кораблей живых держали пойманного врага в центре своего сферического строя. Прислушиваясь во тьме к лаконичным переговорам, Митч слышал, как берсеркер отбивался, проявляя чуть ли не человеческую отвагу и презрение к судьбе. Да разве можно вообще сражаться с машинами, если тебе не дано заставить их ощутить боль или страх?
Но одолеть машины можно. И на сей раз, в виде исключения, у людей чересчур много пушек. Было бы проще простого разнести этого берсеркера в пух и прах. Может, оно было бы и лучше? При любом абордаже потери среди десантников неизбежны, как бы благоприятно ни складывались обстоятельства. Но тактику абордажа надо любой ценой испытать в реальном бою, пока дело не дошло до решительной битвы. Кроме того, в брюхе этого берсеркера могут оказаться живые пленные, и тогда абордажные команды спасут их. Хорошо, что главнокомандующий столь неколебимо уверен в собственной правоте.
Прозвучал приказ. «Пятно» и два других избранных корабля устремились к изувеченному врагу, увязшему в центре сферы.
Ремни держали крепко, но для тарана гравитацию отключили, и невесомость создавала у Митча впечатление, что при столкновении его тело будет летать и трястись, как дробинка в бутылке. Безмолвная тьма, мягкая обивка и баюкающая музыка; но вот в шлеме прозвучало несколько слов, и тело съежилось, зная, что извне вот-вот схлестнутся черные холодные пушки, стремительно несущиеся машины и невообразимые силы. Сейчас…
Несмотря ни на какую защиту, несмотря на противоперегрузочную койку, реальность раскололась на тысячи осколков. Направленный атомный взрыв на острие тарана вспорол шкуру берсеркера. За пять секунд сокрушительного столкновения таран испарился, расплавился и изломался, но следом за ним в пробоину скользнул корпус корабля, будто стрела, вонзившаяся в тело врага.
Пока десантники в невесомости проносились мимо Митча, сверкая прожекторами скафандров, он в последний раз переговорил с мостиком «Солнечного пятна».
— Мой пульт показывает, что свободен только десантный люк номер три, — доложил он. — Мы все пойдем через него.
— Помните, — произнес голос с венерианским акцентом, — ваша первая задача — защитить корабль от контратаки.
— Вас понял.
Пусть себе напутствуют его оскорбительно-излишними напоминаниями, сейчас не время для споров. Отключив канал связи с мостиком, Митч ринулся следом за остальными.
Два других корабля посланы на уничтожение стратегического ядра, скрытого где-то глубоко в центре берсеркера. Десантникам же с «Солнечного пятна» поручено постараться отыскать и освободить пленников, если они есть на берсеркере. Обычно берсеркеры держат пленных у поверхности, так что первичный поиск отделения десантников проведут, рассыпавшись по сотням квадратных миль обшивки.
В темном хаосе исковерканных механизмов перед десантным люком пока не обнаружилось никаких признаков контратаки. Предположительно, берсеркеры не рассчитаны на ведение боев внутри собственной стальной шкуры — надежды на успех флота в грядущей битве возлагали именно на это.
Оставив сорок человек охранять корпус «Солнечного пятна», Митч повел отделение из десяти человек в лабиринт. Устраивать тут командный пункт совершенно бессмысленно: связь действует только в пределах прямой видимости.
Первым в каждом отделении шел человек с масс-спектрометром — инструментом, позволяющим обнаружить следы атомов кислорода, просачивающихся из отсеков, где содержатся дышащие воздухом существа. А у замыкающего к одной руке был пристегнут прибор, при помощи люминесцентной краски помечающий путь стрелками, иначе заблудиться в этом трехмерном лабиринте проще простого.
— Поймал запах, капитан, — доложил спектрометрист Митча после пятиминутных блужданий по отведенному отделению сектору издыхающего берсеркера.
— Не упусти его. — Митч двигался в колонне вторым, держа карабин наготове.
Спектрометрист вел их все дальше сквозь невесомость и темноту механической вселенной. Несколько раз он останавливался, чтобы подстроить прибор и помахать датчиком туда-сюда. В остальном продвижение шло быстро; благодаря обилию выступов, дающих возможность отталкиваться и менять направление полета, десантники, прошедшие выучку в невесомости, перемещались быстрее бегунов.
Перед спектрометристом выросла громадная фигура с суставчатыми конечностями, размахивающая перед собой голубовато-белыми дугами электросварки, словно мечами. Прежде чем Митч успел осознать, что целится, его карабин выстрелил дважды. Вспоров автомату брюхо, пули отшвырнули его прочь; этот полуробот предназначался для ремонтных работ, а вовсе не для боя.
Спектрометрист, даже глазом не моргнувший, невозмутимо продолжал движение. Отделение следовало за ним; свет прожекторов обшаривал незнакомые формы и пространства, отбрасывая в вакууме резкие, будто срезанные ножом тени, и сумятицу света и тьмы смягчали лишь отблески.
— Приближаемся!
Это было что-то вроде сухого колодца. Рядом находился ово-ид наподобие корабельной шлюпки, покрытый очень толстой броней. Очевидно, его подняли по колодцу из глубин берсеркера и закрепили у причала.
— Это шлюпка, кислород из нее так и течет.
— Капитан, тут сбоку вроде как воздушный шлюз. Наружный люк открыт.
Очень уж смахивает на гладкий, удобный путь в западню.
— Держите глаза нараспашку, — Митч двинулся в шлюз. — Если я не объявлюсь через минуту, будьте готовы вытащить меня оттуда.
Шлюз оказался совершенно обычным — видимо, его вырезали из какого-то человеческого корабля. Закрывшись изнутри, Митч распахнул второй люк.
Почти весь внутренний объем шлюпки занимало одно помещение. В центре находилось противоперегрузочное кресло с обнаженным манекеном-женщиной. Митч подплыл поближе, увидел, что на обритом наголо скальпе виднеются капельки крови, будто оттуда только что извлекли зонды.
Едва свет прожектора коснулся лица, манекен-женщина открыла мертвенно-голубые невидящие глаза и механически заморгала. Все еще не будучи уверен, что видит перед собой человека, Митч подплыл к креслу и коснулся ее руки металлической перчаткой. И тут лицо вдруг стало вполне человеческим, взгляд от смерти через кошмары вернулся к реальности. Увидев Митча, женщина вскрикнула. Прежде чем он успел ее отпустить, в невесомости поплыли по воздуху хрустальные шарики слез.
Слушая его торопливые приказания, пленница стыдливо прикрылась одной рукой, а вторую поднесла к своей саднящей голове. Затем кивнула и взяла в рот загубник дыхательной трубки, которая будет подавать воздух из баллона Митча. Еще через пару секунд Митч обернул ее в липкое, плотное спасательное одеяло, которое временно защитит спасенную от вакуума и холода.
Спектрометрист не нашел больше ни одного источника кислорода, кроме шлюпки, так что Митч приказал отделению трогаться в обратный путь вдоль светящейся тропы.
Вернувшись к десантному люку, он узнал, что атака прошла не так уж гладко. Стратегическое ядро защищали настоящие боевые роботы; там погибло не меньше восьми человек. К абордажу берсеркера приготовились еще два корабля.
Митч пронес девушку через десантный люк и еще через три шлюзовые камеры. Чудовищно толстый корпус корабля со звоном содрогался вокруг — завершив миссию и забрав десантников, «Солнечное пятно» дало задний ход. Полный вес вернулся, а с ним и свет.
— Сюда, капитан.
Табличка на двери гласила: «КАРАНТИН». Берсеркер мог намеренно сделать пленницу носительницей какой-нибудь заразной болезни; теперь люди научились справляться с подобными уловками.
Уложив девушку в лазарете, Митч среди толчеи копошащихся вокруг нее врачей и медсестер открыл лицо спасенной, не забыв укутать одеялом ее обритую голову, откинул забрало своего шлема и хрипло сказал:
— Теперь можете выплюнуть трубку.
Она послушно выплюнула трубку и открыла глаза.
— Ой, так вы настоящий? — прошептала девушка, выпутала из складок одеяла одну руку и провела ею по броне скафандра. — Ой, дайте мне снова прикоснуться к человеку! — Она прижала ладонь к его открытой щеке и шее.
— Я достаточно настоящий. Вам больше ничего не угрожает.
Один из суетившихся докторов внезапно оцепенел, уставившись на девушку, затем развернулся и ринулся прочь. Что стряслось?
Остальные не теряли хладнокровия, заверяя девушку, что помогут ей. Она все не отпускала Митча и чуть ли не забилась в истерике, когда медики попытались вежливо оттеснить его прочь.
— Пожалуй, вам лучше остаться, — решил доктор.
Он так и сидел рядом с ней, держа за руку, снял только шлем и рукавицы скафандра. Когда ей делали медицинские процедуры, глядел в сторону. Врачи по-прежнему переговаривались спокойно и негромко — очевидно, не находя ничего опасного.
— Как вас зовут? — спросила девушка, когда медики на время оставили ее в покое, забинтовав голову. Ее изящная ладонь выскользнула из-под простыней, чтобы не терять контакта с рукой Митча.
— Митчелл Спэйн. — Теперь, получше приглядевшись к этой молодой женщине, он уже не рвался прочь. — А вас?
На лицо набежала тень:
— Я… я не знаю.
Внезапно у дверей лазарета поднялась какая-то суматоха; главнокомандующий Карлсен протиснулся мимо протестующих докторов в зону карантина. Остановился Карлсен только рядом с Митчем, но смотрел не на него.
— Крис! — сказал он девушке. — Слава богу! — У него на глазах стояли слезы.
Леди Кристина де Дульсин обратила взгляд с Митча на Иоганна Карлсена и завизжала от невыразимого ужаса.
— Итак, капитан, поведайте мне, как вы нашли и вынесли ее.
Митч начал свой рассказ. Они сидели с Карлсеном один на один в его кабинете рядом с мостиком флагмана, смахивающем на монашескую келью. Бой окончился, берсеркер превратился в изувеченный, безвредный остов. Больше ни одного пленного в нем не обнаружили.
— Они собирались отправить ее ко мне, — промолвил Карлсен, устремив взор в пространство, когда Митч окончил свой рассказ. — Мы атаковали до того, как он успел запустить шлюпку в нашу сторону. Он держал ее подальше от боя и все-таки послал ко мне.
Митч не отозвался ни словом.
Взгляд покрасневших глаз Карлсена был прикован к нему.
— Поэт, ей сделали промывание мозгов. Это можно сделать довольно радикально, если воспользоваться естественными склонностями индивидуума. Полагаю, она никогда не питала ко мне особых чувств. Она согласилась на брак по политическим соображениям… она кричит, даже если доктор просто-напросто упоминает мое имя. Говорят, не исключено, что с ней делали что-то жуткое человекообразные машины, которым было придано сходство со мной. Других людей она более-менее терпит. Но оставаться наедине она хочет только с вами, нуждается она в вас.
— Она и вправду плакала, когда я ушел, но… почему я?
— Естественная тенденция, видите ли. Она… любит… человека, спасшего ей жизнь. Машины настроили ее рассудок так, чтобы вся радость спасения сосредоточилась для нее в первом же увиденном мужчине. Врачи уверяют меня, что такое можно сделать. Ей дают лекарства, но даже во время ее сна приборы регистрируют кошмары, боль, она плачет, призывая вас. Что вы чувствуете по отношению к ней?
— Сэр, я сделаю все, что от меня понадобится. Чего вы хотите от меня?
— Хочу, чтобы она перестала страдать, чего ж еще? — Карлсен сорвался на крик. — Останьтесь с ней наедине, утихомирьте ее боль, если сумеете! — Но тут же снова взял себя в руки: —
Ступайте. Врачи отведут вас к ней. Ваши вещи с «Солнечного пятна» доставят сюда.
Митч встал. Он не находил слов, не казавшихся мерзкой пародией на попытку пошутить. Молча кивнув, он поспешил прочь.
— Это ваш последний шанс присоединиться к нам, — заявил венерианин Сальвадор, из конца в конец окидывая взглядом полутемный коридор этого дальнего закоулка корабля. — Наше терпение на пределе, и скоро мы нанесем удар. При нынешнем состоянии этой дамочки де Дульсин брат Ногары вдвойне не пригоден к командованию.
Для разговора венерианин запасся карманным подавителем подслушивающих устройств. От его многотонального писка у Хемфилла ныли зубы; судя по всему, у венерианина тоже.
— Карлсен необходим человечеству, нравится он нам или нет, — ответил Хемфилл; его терпение было на исходе, но голос оставался спокойным и рассудительным. — Разве вы не видите, что берсеркеры пускаются во все тяжкие, только бы уязвить его? Они пожертвовали совершенно исправным кораблем, чтобы доставить сюда зомбированную женщину, чтобы нанести удар по его психике.
— Что ж, если это так, то они своего добились. Если Карлсен и стоил чего-нибудь прежде, то сейчас не может думать ни о чем, кроме своей бабы и марсианина.
Хемфилл вздохнул.
— Не забывайте, он отказался погнать флот к Эцогу ради ее спасения. Пока что он не допустил ни одной оплошности. И пока он не сплоховал, вы с остальными должны воздержаться от каких-то действий против него.
Попятившись на шаг, Сальвадор в ярости плюнул на палубу.
«Сознательная демонстрация», — отметил про себя Хемфилл.
— Поостерегись, землянин! — прошипел Сальвадор. — Дни Карлсена сочтены, а вместе с ним — и дни тех, кто поддерживает его чересчур рьяно! — Развернувшись, он зашагал прочь.
— Погодите! — негромко окликнул Хемфилл. Остановившись, венерианин неохотно повернулся с высокомерным видом. Хемфилл выстрелил из лазерного пистолета прямо ему в сердце. В атмосфере оружие издало хлесткий треск.
Хемфилл легонько потыкал умирающего носком ботинка, чтобы убедиться, что второй выстрел не понадобится, вслух рассуждая:
— Болтал ты хорошо, но был чересчур коварен, чтобы возглавить битву против треклятых машин.
Потом наклонился, обыскал покойника и с торжеством выпрямился, обнаружив список офицеров. Некоторые фамилии были подчеркнуты, а против некоторых — в том числе и его собственной — стояли вопросительные знаки. Еще на одном листке были перечислены подразделения, находящиеся под командованием ряда венерианских офицеров; здесь же нашлись еще кое-какие пометки. Словом, улик, дающих основание для ареста зачинщиков заговора, хватит с лихвой. Это может привести к расколу флота, но…
Хемфилл резко вскинул голову, но тут же расслабился. Подошедший оказался его собственным подчиненным; Хемфилл сам оставил его на часах поблизости.
— Это надо доставить главнокомандующему сейчас же, — помахал Хемфилл листками. — Битва начнется со дня на день, самое время избавиться от предателей и реорганизовать командование.
И все же помедлил еще мгновение, глядя на труп Сальвадора. Заговорщик был чересчур уверен в себе и нерасторопен, но все равно опасен. Неужели Карлсена опекает судьба? Сам Хемфилл считал, что Карлсен не очень-то годится на роль идеального полководца — не так безжалостен, как машины, и не так холоден, как металл. И все же треклятые машины пошли на большие жертвы, чтобы нанести ему удар.
Пожав плечами, Хемфилл поспешил по своим делам.
— Митч, я люблю тебя. Я знаю, что доктора говорят по этому поводу, но что им на самом деле известно обо мне?
Кристина де Дульсин, одетая в простенький голубой халатик и подобие тюрбана, покоилась на роскошном противоперегрузочном кресле в помещении, считающемся спальней апартаментов главнокомандующего, хотя Карлсен ни разу не переступил их порога, довольствуясь тесным кабинетом.
Митчелл Спэйн сидел в трех футах от нее, боясь даже тронуть ее за руку, боясь того, что может совершить сам, что может совершить она. Их оставили совершенно одних, и Митч пребывал в полнейшей уверенности, что никто за ними не следит. Леди Кристина даже потребовала от Карлсена гарантий, что в помещении не будет устройств скрытого наблюдения, и главнокомандующий прислал письменные заверения в этом. Кроме того, кто же станет встраивать аппаратуру слежки в апартаменты главнейшего офицера флота?
Ситуация фарсовая, но только не для тех, кто в ней замешан. На плечах отвергнутого мужчины сейчас лежит непосильное бремя, от него зависят более двухсот кораблей, а если грядущая битва будет проиграна, через пять лет большинство человеческих планет превратится в безжизненные пустыни.
— Что тебе по-настоящему известно обо мне, Крис? — спросил Митч.
— Я знаю, что для меня ты воплощаешь саму жизнь. О, Митч, у меня нет времени, чтобы скромничать, манерничать и быть леди до кончиков ногтей. Я прошла через все это. И — когда-то — вышла бы замуж за человека вроде Карлсена — по политическим соображениям. Но все это было до Эцога. — На последнем слове голос ее пресекся, пальцы непроизвольно впились в складки халата. Митчу пришлось податься вперед и разжать ее руки.
— Крис, Эцог уже позади.
— Эцог никогда не уйдет в прошлое окончательно, во всяком случае для меня. Я вспоминаю о случившемся все больше и больше. Митч, машины заставили нас смотреть, как они снимают кожу с генерала Брадина живьем. Я видела это. Я больше не способна забивать себе голову чепухой вроде политики, жизнь чересчур коротка для этого. И больше ничего не боюсь, кроме того, что лишусь тебя…
В душе его бурлила смесь жалости, вожделения и еще дюжины других чувств, сводящих с ума.
— Карлсен — хороший человек, — в конце концов проронил он.
— Наверное, — подавив дрожь, проговорила она сдержанным тоном. — Но, Митч, как ты ко мне относишься? Скажи правду. Если ты не любишь меня сейчас, я буду надеяться, что со временем полюбишь. — Блекло улыбнувшись, она подняла руку. — Когда мои дурацкие волосы отрастут.
— Твои дурацкие волосы… — Его голос едва не сорвался. Митч протянул руку, чтобы коснуться ее лица, но тут же отдернул, будто обжегшись. — Крис, ты его девушка, а от него зависит слишком многое.
— Я никогда ему не принадлежала. .
— И все же… я не могу лгать тебе, Крис; быть может, не могу и сказать тебе правду о своих чувствах. Грядет бой, все зависло в воздухе, все парализовано. Никто не может строить планы… — Он сделал неуклюжий неопределенный жест.
— Митч, — в ее голосе прозвучало понимание. — Все это ужасает тебя, правда? Не волнуйся, я не стану усугублять это ничем. Не позовешь ли ты доктора? Думаю, я смогу теперь отдохнуть, если буду знать, что ты где-то неподалеку.
Карлсен несколько минут молча изучал бумаги Сальвадора, будто раздумывая над шахматной позицией. Казалось, он даже не очень удивился.
— У меня наготове несколько человек, на которых можно положиться, — наконец вызвался Хемфилл. — Мы можем быстро арестовать главарей заговора.
Карлсен устремил на него изучающий взгляд голубых глаз.
— Командор, а так ли уж необходимо было убивать Сальвадора?
— Думаю, да, — вежливо ответил Хемфилл. — Он сам хотел выхватить оружие.
Бросив на бумаги еще один взгляд, Карлсен принял решение.
— Командор Хемфилл, я хочу, чтобы вы отобрали четыре корабля и разведали дальний край туманности Каменная Россыпь. Не стоит продвигаться дальше, не зная, где затаился враг, тем самым предоставив ему возможность вклиниться между нами и Солнцем. Проявляйте осторожность; достаточно выяснить лишь ориентировочное местоположение основных сил противника.
— Очень хорошо, — кивнул Хемфилл.
Рекогносцировка действительно необходима, и если Карлсен хочет убрать Хемфилла с дороги, чтобы разобраться со своими противниками-людьми собственными методами, — что ж, пускай. Самому Хемфиллу эти методы зачастую казались чересчур мягкосердечными, но притом всегда работали на Карлсена. Если треклятые машины почему-то считают Карлсена невыносимым, то Хемфилл последует за ним куда угодно, с радостью пойдет на смерть и даже дальше. Разве есть во Вселенной что-нибудь важнее, чем разгром треклятых машин?
Митч каждый день проводил с Крис наедине целые часы, но не посвящал в дикие слухи, распространившиеся по флоту. Все шепотом обсуждали насильственную смерть Сальвадора, а перед кабинетом Карлсена поставили вооруженную охрану. Поговаривали, что адмирал Кемаль, того и гляди, открыто взбунтуется.
И вот теперь перед флотом выросла Каменная Россыпь, заслонив половину звезд, — угольно-черная пыль и несметное множество обломков, будто миллион разбитых планет. Ни один корабль не в состоянии путешествовать в пределах Каменной Россыпи — каждый ее кубический километр содержит достаточно материи, чтобы помешать С-плюс-перемещению и даже полету в нормальном пространстве на более-менее приличной скорости.
Флот направился к четко очерченному краю облака, за которым уже скрылась разведывательная эскадра Хемфилла.
— С каждым днем она становится капельку вменяемее, капельку спокойнее, — сказал Митч, входя в тесный кабинет главнокомандующего.
Карлсен поднял голову от листов бумаги, исписанных вене-рианским почерком, — вроде бы каких-то списков.
— Спасибо за добрую весть, поэт. Говорит ли она обо мне?
— Нет.
Они встретились глазами — нищий, уродливый циник и венценосный, красивый Верующий.
— Поэт, — вдруг спросил Карлсен, — как вы поступаете со смертельными врагами, если они оказываются в вашей власти?
— Нас, марсиан, считают народом горячим и скорым на расправу. Вы хотите, чтобы я вынес приговор самому себе?
Карлсен даже не сразу понял, что он имеет в виду.
— А-а! Нет. Я говорил не… не о вас со мной и Крис. Речь не о личных делах. Полагаю, я лишь раздумывал вслух, просил о знамении.
— Тогда спрашивайте не меня, а своего Бога. Но разве он не велел вам прощать своих врагов?
— Велел, — медленно, задумчиво кивнул Карлсен. — Знаете, он хочет от нас очень много. Чертовски много.
Ощущение редкостное — внезапно проникнуться уверенностью, что лицезришь верующего совершенно искренне, без ханжества. Словно на свете действительно существует некое Предназначение, пребывающее где-то вне закоулков собственного рассудка человека, вдохновляющее его. Митч задумался об этом. Если…
Впрочем, все это мистический вздор.
Тут подал сигнал коммуникатор Карлсена. Митч не расслышал, что говорили на том конце, зато видел, как сказанное отразилось на главнокомандующем. Энергия и решимость вернулись к нему, душа вновь исполнилась силой, потрясающей убежденностью в собственной правоте. Словно наблюдал за слабым свечением — и вдруг включили дуговую лампу.
— Да, — отозвался Карлсен, — да, отличная работа.
Затем поднял со стола венерианские бумаги — поднял будто одним усилием воли, а пальцы лишь подхватили листки.
— Новости от Хемфилла, — чуть ли не рассеянно сообщил он Митчу. — До флота берсеркеров рукой подать, он прямо за краем Каменной Россыпи. Хемфилл оценивает их численность в две сотни и считает, что нашего присутствия они пока не обнаружили. Атакуем немедленно. На боевой пост, поэт, и да будет с вами Бог. — Он повернулся к коммуникатору: — Попросите адмирала Кемаля сейчас же явиться в мой кабинет. Велите ему привести офицеров своего штаба. В частности… — бросив взгляд в венерианские списки, он зачитал несколько фамилий.
— Удачи, сэр. — Митч мешкал только для того, чтобы сказать это. Уже спеша прочь, увидел, как Карлсен сует венерианские бумаги в дезинтегратор.
Митч даже не успел добежать до своей каюты, когда взвыли сирены тревоги. Облачившись в скафандр и вооружившись, начал прокладывать путь через внезапно ставшие необычайно людными коридоры к мостику, когда громкоговорители вдруг ожили и голос Карлсена разнесся по всему кораблю:
— …прошу прощения за все зло, причиненное вам словом, делом или чем-то несделанным. И от имени каждого, кто называет меня другом или вождем, заверяю вас, что все обиды на вас отныне стерты из нашей памяти.
Запрудившие коридоры люди, спешившие на боевые посты, замедлили шаг. Митч обнаружил, что смотрит прямо в глаза рослому, до зубов вооруженному полицейскому с венерианско-го корабля — должно быть, телохранителю какого-то офицера на флагмане.
Послышалось усиленное динамиками покашливание, а затем голос адмирала Кемаля:
— Мы… мы братья, эстильцы и венериане и все мы до единого. Теперь мы все заодно, живые против берсеркеров. — Голос Кемаля вознесся до крика. — Конец проклятым машинам, и смерть их строителям! Пусть каждый помнит Эцог!
— Помните Эцог! — прогрохотал голос Карлсена.
В коридоре на миг воцарилось молчание — так замирает океанский вал, прежде чем обрушиться на берег. А затем — оглушительный рев. Митч обнаружил, что со слезами на глазах вопит что-то.
— Помни генерала Брадина, — орал рослый венерианин, сжимая Митча в объятиях и поднимая в воздух прямо в тяжеленном боевом скафандре. — Смерть его живодерам!
— Смерть живодерам! — катился по коридору крик, будто пламя пожара. Нечего и говорить, что то же самое происходило в этот миг на всех кораблях флота. Внезапно в душах людей не осталось места ни для чего, кроме чувства всеобщего братства, не осталось времени ни для чего, кроме триумфа.
— Конец проклятым машинам!
Мостик находился у гравитационного центра корабля — всего лишь возвышение с кольцом противоперегрузочных боевых кресел и вмонтированными в них пультами управления и десятками индикаторов.
— Абордажный координатор готов, — доложил Митч, пристегивая ремни.
Сферический дисплей в центре мостика показывал продвижение человеческих кораблей — двумя скачущими боевыми линиями, по сотне кораблей в каждой. Каждый корабль изображала зеленая точка; и бортовые компьютеры старались разместить ее на сфере как можно достовернее. Неровная поверхность Каменной Россыпи двигалась мимо боевых линий скачками — флагман перемещался в пространстве тахионными микроскачками, так что образ в сфере дисплея представлял собой серию статических образов, сменяющих друг друга с полусекундными интервалами. Шесть зеленых символов венерианских дредноутов, продвижение которых тормозил вес тахионных орудий, изо всех сил спешили следом.
В наушниках Митча кто-то говорил:
— По нашим расчетам, минут через десять мы подойдем… — Голос внезапно смолк.
На сфере вспыхнула красная точка, за ней другая, потом еще дюжина, восходя из темной массы туманности, будто крохотные солнца. Долгие секунды люди на мостике хранили молчание, пока не показалась армада берсеркеров. Должно быть, разведывательный отряд все-таки заметили, потому что берсеркеры шли не походным строем, а боевым порядком. На дисплее багрово засветилась сеть из сотни или более точек, а за ней еще одна, и теперь они короткими скачками в гиперпространство и обратно устремились вперед. А красные берсеркеры все появлялись и появлялись, их боевые порядки все росли, разворачиваясь, чтобы окружить со всех сторон и сокрушить уступающий по размерам флот.
— Я насчитываю около трехсот машин, — произнес педантичный, несколько женоподобный голос, с хладнокровной точностью нарушив молчание. Когда-то одна лишь мысль о том, что берсеркеров целых три сотни, могла бы перечеркнуть все человеческие надежды. Но в этом месте, в это время сама квинтэссенция страха не смогла бы напугать совершенно никого.
В наушниках Митча снова послышались голоса, налаживающие боевое взаимодействие. Но для него пока дела не было, оставалось лишь смотреть и слушать.
Шесть массивных зеленых точек отставали все больше; Карлсен без колебаний бросил весь свой флот в центр вражеской армады. Силы противника недооценили, но, судя по всему, командование берсеркеров допустило такую же ошибку, потому что врагу тоже пришлось перестраивать свои порядки, разворачиваться еще шире.
Дистанция между флотами была пока чересчур велика, чтобы пускать в ход обычное оружие, но тихоходные дредноуты уже вышли на расстояние эффективной стрельбы своих тахионных орудий и без труда смогли открыть огонь сквозь строй соотечественников. Они дали залп, и Митчу показалось, что само пространство содрогнулось вокруг него; этот побочный эффект, воспринимаемый человеческим мозгом, по сути лишь потеря энергии. Каждый снаряд, снабженный собственным тахионным двигателем, разгоняется на химической тяге, пока не уйдет на безопасное расстояние от корабля, после чего разгоняется до скорости С-плюс, появляясь в реальности и вновь исчезая из нее на микроскопические отрезки времени.
Громадные снаряды, чья чудовищная масса была невероятно приумножена скоростью, заскакали по физическому пространству, как камни по воде, призраками проскользнув сквозь ряды кораблей жизни и полностью выйдя в нормальное пространство только на подходе к цели, двигаясь дальше, как волны де Бройля, с материей, клокочущей изнутри от фазовой скорости, превосходящей скорость света.
Почти тотчас же вслед за тем, как Митч ощутил призрачный пролет снарядов, одна алая точка превратилась в облачко — все еще совсем крохотное на дисплее — и начала разрежаться. Кто-то охнул. А еще через пару секунд в ход пошли собственные ракеты и лучевое оружие флагмана.
Центр вражеского построения остановился, но фланги продолжали смыкаться — плавно, будто шнек чудовищной мясорубки, угрожая окружить человеческие корабли сферой.
Карлсен не колебался, и грандиозная точка, где еще не поздно было повернуть, через секунду осталась позади. Флот жизни несся вперед, намеренно устремляясь в западню, нацелившись прямо в место соединения циклопических челюстей.
Пространство вокруг Митчелла Спэйна содрогалось и искривлялось. Теперь огонь открыли все корабли флота до единого, каждый враг палил в ответ, и выбросы энергии вонзались в Митча сквозь броню, будто призрачные пальцы. С дисплея исчезали и зеленые, и красные точки — но пока немногие.
Перекличка голосов в наушниках Митча поредела, события начали развиваться чересчур стремительно, чтобы человеческое мышление могло поспеть за ними. На время битва полностью перешла в руки машин — компьютер против компьютера, преданный слуга против татя; оба бесчувственны, оба не осознают своего существования.
Образы буквально замельтешили по сфере дисплея, сменяя друг друга с головокружительной скоростью. Вот разрастающаяся красная точка всего в миллионе миль, вдвое ближе, еще вдвое ближе… И вот уже флагман вышел в нормальное пространство для последнего броска в атаку, выстрелив собой во врага, будто пулей.
Дисплей переключился на более близкий диапазон, избранный враг стал уже не красной точкой, а громадным отвратительным замком, зависшим под немыслимым углом на фоне звезд.
Всего сто миль, вдвое меньше… Скорость сближения упала до какой-то мили за секунду. Как и предполагалось, враг разгонялся, пытаясь улизнуть от якобы самоубийственного броска. Митч в последний раз проверил кресло, скафандр, оружие. «Крис, не покидай кокон, он защитит тебя». Берсеркер разросся в сферу, его стальное брюхо озарилось вспышками выстрелов. Мелкий, всего раз в десять крупнее длины флагмана. Слабое место всегда найдется, у каждого из них есть старые раны, таящиеся под древней скорлупой. Попробуй-ка удери, чудовищная мерзость, драпай, да все без толку!
Ближе, ближе, еще капельку. Пора!
Все огни погасли, бесконечная секунда падения во тьму…
Удар. Кресло Митча тряхнуло так, что мягкие прокладки внутри скафандра ударили его, как гранит. Сменный носовой таран испарялся, плавился и ломался, снижая энергию соударения до уровня, который способен выдержать корабль.
Но даже когда грохот смолк, тишина не наступила; его сменила симфония воя и скрежета терзаемого металла, мешающаяся со всхлипывающим пыхтением истекающего воздуха. Громадные машины сцепились смертной хваткой, флагманский корабль ушел в берсеркера до половины.
Таран прошел не гладко, но никто на мостике не пострадал. Аварийно-контрольная служба сообщила, что ожидавшиеся утечки воздуха в пределах нормы и уже устраняются. Канониры доложили, что пока не могут выдвинуть в отверстие орудийную башню. Машинное отделение рапортовало, что готово к максимальной тяге.
Полный ход!
Корабль заворочался в пробитой им ране. Это может стать победой, надо лишь вспороть врага, выпустить его стальные кишки в космос. Мостик изгибался вместе с конструкциями корабля, чуть ли не целиком состоящего из сплошного металла. Митчу на миг показалось, что он вот-вот ощутит мощь двигателей, построенных человеком.
— Без толку, командир. Нас заклинило.
Враг выстоял. Берсеркер наверняка уже обшаривает свою память, строит планы, организует контратаку против корабля, без страха и жалости.
Командир корабля повернул голову, чтобы поглядеть на Иоганна Карлсена. Главнокомандующий предвидел, что, когда дело дойдет до рукопашной, делать ему будет нечего. Даже не будь флагманский корабль до половины погребен в корпусе врага, все окружающее пространство представляет собой адскую оргию разрушения, делающую какую-либо внятную связь попросту невозможной. Но если Карлсен оказался в беспомощном положении — значит, и компьютеры берсеркеров не в состоянии связаться между собой, чтобы слиться в единый мозг.
— Командуйте своим кораблем, сэр, — распорядился Карлсен. Потом подался вперед, сжав ладонями подлокотники кресла и вглядываясь в затуманенный дисплей, будто в попытке разобраться в мерцающих там неясных образах.
Командир корабля тотчас же приказал своим десантникам идти на абордаж.
Митч наблюдал, как они высаживаются через десантные люки. Все-таки лучше делать хоть что-нибудь, чем сидеть сложа руки.
— Сэр, прошу вашего разрешения присоединиться к абордажной команде.
Карлсен будто и не слыхал, на время отказавшись от какого-либо применения власти — тем более чтобы послать Митчелла Спэйна в гущу боя или удержать его.
Командир корабля поразмыслил над просьбой. Ему хотелось, чтобы абордажный координатор оставался на мостике, но опытные воины отчаянно необходимы и в бою.
— Ладно, ступайте. Постарайтесь помочь в обороне десантных люков, чем сумеете.
Этот берсеркер оборонялся изо всех сил, бросив в бой роботов-солдат. Десант едва успел отойти, когда началась контратака, отрезавшая большинство десантников от корабля.
В тесном извилистом коридоре, ведущем к месту самого горячего боя, его встретил человек в бронескафандре.
— Капитан Спэйн? Я сержант Брум, командир тутошней охраны люков. С мостика передали, что вы принимаете командование. Малость туговато приходится. Канониры не могут развернуть башню в ране. У жестянок масса места для маневра, и они все наступают.
— Тогда пошли туда.
Они поспешили вперед по коридору, сузившемуся до искривленной щели. Флагманский корабль изогнулся, будто клинок, вонзенный в кусок брони.
— Тут ничего такого, — заметил Митч, выбравшись из люка. Вдали сверкали вспышки света, а поблизости тускло рдел раскаленный металл, освещая балочные фермы, напоминающие небоскребы, среди которых и застрял корабль.
— Неужели? — не без недоумения отозвался Брум сосредоточенно, и указал примерно сотню человек, разместившихся среди хаоса рваного металла и плавающих осколков. — Жестянки огнестрельным оружием не пользуются. Просто украдкой подплывают или идут волной на приступ, стараясь сцепиться с нами врукопашную. Во время прошлой атаки мы потеряли шесть человек.
Из стальных недр с воем вырывались струи газа, вылетали капли жидкости и по металлу докатывались конвульсии. Проклятая машина то ли издыхает, то ли готовится к битве — уж и не угадаешь.
— Еще ни одна абордажная партия не возвращалась? — осведомился Митч.
— Нет. Похоже, у них не все ладно.
— Охрана люков, говорит артиллерия, — произнес жизнерадостный радиоголос. — Мы вот-вот запустим восьмидесятиградусную носовую башню.
— Ладно, тогда пускайте ее в ход! — раздраженно бросил Митч в ответ. — Мы внутри, так что не промажете даже при желании.
Минуту спустя открылись специальные люки в корпусе корабля, и появившиеся оттуда прожекторы вонзили лучи света в хаотические недра.
— Снова идут! — крикнул Брум. В сотнях метров впереди, за оплавленным обрубком корабельного тарана, летела вереница фигур. Прожекторы их критически обследовали, но людей среди них не выявили. Митч уже открыл было рот, чтобы вызвать канониров, когда башня открыла огонь, сея в ряду наступающих машин опустошение беспорядочными разрывами снарядов.
Но за первой шеренгой надвигались новые. Люди стреляли во всех направлениях, в сотни ползущих, летящих на реактивной тяге и дрейфующих по инерции роботов.
Митч покинул десантный люк, перемещаясь в невесомости короткими бросками от опоры к опоре, обходя аванпосты и перебрасывая людей с места на место в случае возникновения надобности.
— Отходите, когда припрет! — приказал он на командирской частоте. — Не подпускайте их к люкам!
Его люди столкнулись не с поставленными под ружье роботами-водопроводчиками или самоходными сварщиками — эти устройства уже при постройке предназначались для тех или иных видов боя.
Пока Митч перелетал от аванпоста к аванпосту, вокруг него обвилось нечто вроде массивной цепи; ему удалось перебить ее со второго выстрела. К нему устремилась металлическая бабочка на ракетной тяге, но метнувшаяся прочь после того, как Митч истратил на нее четыре выстрела.
Он обнаружил оставленные позиции и двинулся обратно к люку, по радио осведомившись:
— Брум, как там дела?
— Трудно сказать, капитан. Командиры отделений, доложитесь снова, командиры отделений…
Летающая штуковина в виде бабочки опять метнулась к не-
му; Митч раскроил ее надвое лазерным пистолетом. Когда он приближался к люку, стреляли уже со всех сторон. Бой внутри берсеркера уподобился микрокосмическому сражению между флотами. Митч знал, что битва продолжается, потому что призрачные щупальца тяжелого оружия продолжали то и дело пронзать его броню.
— Опять идут… Дуглас, Европа, девять часов.
Координаты атаки прямо на десантный люк. Найдя место, чтобы закрепиться, Митч снова поднял карабин. В этой волне многие атакующие машины несли перед собой металлические щиты. Митч стрелял и перезаряжал, снова и снова.
Единственная работоспособная орудийная башня флагмана стреляла без перерыва, и по рядам машин волной катились беззвучные в вакууме взрывы, следуя за светом прожектора. Автоматические пушки башни были куда мощнее, чем ручное оружие десантников; почти все, во что они попадали, разлеталось градом осколков. Внезапно роботы оказались на корпусе корабля, напав на башню со стороны слепого сектора.
Выкрикнув предупреждение, Митч бросился туда. И как-то вдруг враг окружил его со всех сторон. Неподалеку две машины, ухватив человека своими крабьими клешнями, тянули его в разные стороны, пытаясь разорвать. Митч выстрелил в движущиеся фигуры и попал в человека. Разрывная пуля оторвала ему ногу.
Мгновение спустя одну машину-краба отбросил и сломал шквал пуль. Другая методично ударяла защищенного броней человека об иззубренную ферму, пока не изодрала его в клочья, и обернулась в поисках нового объекта работы.
Эту конструкцию покрывала толстая броня, не уступающая броне крейсера. Заметив Митча, автомат устремился к нему, маневрируя среди летающих повсюду обломков; разрывные и бронебойные пули раскачивали его, но вреда причинить не могли. Сверкая в огнях прожектора, он тянул к нему блестящие клещи, пока Митч не выпустил пулю за пулей в короб, защищающий электронику автомата.
Опорожнив магазин карабина, Митч выхватил пистолет и метнулся прочь, но автомат повернулся к нему, схватив за левую руку и шлем. Заскрежетал металл. Прижав пистолет к мозговому коробу машины, Митч нажал на спуск и не отпускал его. Они плыли в пространстве, и машине не во что было упереться, чтобы использовать свою силу. Но она продолжала удерживать человека, обрабатывая его бронированную рукавицу и шлем.
Мозговой короб, пистолет и пальцы правой перчатки раскалились докрасна. Что-то расплавленное расплескалось по забралу шлема, своим сиянием ослепив Митча. Лазер выгорел дотла, приварившись стволом к врагу в конце рубиново светящейся проплавленной борозды.
Левая рукавица, все еще стиснутая в клешнях робота, не выдержала…
…рука!..
В тот самый миг, когда скафандр и турникет впились в раненую руку, Митч выпустил из обожженной ладони рукоятку лазера и нашарил на поясе пластиковую гранату.
Левая рука одеревенела еще до того, как клешня выпустила изувеченную ладонь и медленно поднялась повыше, к запястью. Машина тряслась, как человек в агонии. Митч охватил ее правой рукой, чтобы прилепить гранату с противоположной стороны мозгового короба. Затем руками и ногами уперся в сокрушительные клешни. Серводвигатели скафандра выли от перегрузки, понемногу сдавая. Две секунды… зажмуриться… три…
Взрыв оглушил его. Митч обнаружил, что свободно плывет в пространстве. Вокруг полыхали огни. Где-то там есть люк; надо добраться туда и оборонять его.
В голове мало-помалу прояснялось. В грудь будто уткнули два твердых пальца. Митч лишь надеялся, что это побочный эффект болевого шока из-за руки. Заляпанное металлом забрало мешало ориентироваться, но в конце концов он заметил корпус флагманского корабля. Под руку подвернулся какой-то обломок, и Митч швырнул его назад, чтобы послать себя к люку, медленно вращаясь. Вытащил новую обойму и только тут сообразил, что карабин исчез.
Вокруг десантного люка плавала тьма обломков разбитых механизмов, а люди все еще держались здесь, стреляя в темные недра берсеркера. Узнав скафандр Брума в свете прожекторов, Митч увидел, как тот приветственно помахал.
— Капитан! Жестянки снесли башню и большинство прожекторов. Но мы переломали ужасную уйму ихнего брата… Как ваша рука?
— Будто деревяшка. Есть карабин?
— Что?
Брум его не слышал. Ну конечно, проклятая машина сдавила шлем и, должно быть, повредила передатчик. Прижавшись шлемом к шлему сержанта, Митч проговорил:
— Принимайте командование. Я пошел внутрь. Если смогу, вернусь.
Брум кивнул, сопровождая его к люку, но не теряя бдительности. Вокруг снова замельтешили вспышки выстрелов, но Митч уже ничего не мог поделать, пока эти два пальца тупо давят на грудь. Голова кружится. Вернуться? Кого он надеется одурачить? Повезет еще, если удастся пробраться в корабль без посторонней помощи.
Он протиснулся в люк, мимо ниш внутренней охраны, прошел шлюз. Бросив на него всего один взгляд, санитар поспешил на помощь.
«Жив пока», — отметил Митч, увидев людей и свет. От забинтованной левой руки уцелела даже часть ладони. И тотчас заметил еще одно: призрачные тычки оружия, искривляющего пространство, прекратились. Затем осознал, что его везут из операционной, а лица спешащих мимо людей озарены радостью. Чувствуя ужасную слабость, Митч еще был не в состоянии сформулировать внятный вопрос, но доносившиеся до его слуха слова вроде бы означали, что на подмогу пришел еще один корабль, атаковавший этого берсеркера с другой стороны. Добрый знак; значит, в распоряжении еще есть лишние корабли.
Носилки опустили неподалеку от мостика, где устроили место для выздоравливающих; там находилось множество раненых, пристегнутых к койкам ремнями, с дыхательными трубками на случай отказа гравитации или утечки воздуха. Повсюду виднелись боевые повреждения. Откуда они здесь, в самом сердце корабля? Ведь защитники десантных люков выстояли.
Вдруг по кораблю пробежала долгая гравитационная судорога.
— Отцепились от берсеркера, — прокомментировал кто-то поблизости.
Митч ненадолго потерял сознание. Очнувшись вновь, увидел, что люди стекаются к мостику со всех сторон. На лицах у них читалось счастливое, чуточку недоуменное выражение, будто их призвал сюда какой-то радостный сигнал. Многие несли охапки диковиннейших предметов: оружия, книг, шлемов, бинтов, подносов с пищей, бутылок и даже ошарашенных детей — должно быть, спасенных из казематов берсеркера.
Митч приподнялся на правом локте, не обращая внимания на ноющую боль в забинтованной груди и покрытых волдырями пальцах правой руки. И все равно не разглядел кресла мостика, потому что поле зрения то и дело перекрывали снующие туда-сюда люди.
Торжественно-счастливые люди подходили из всех коридоров корабля, мужчины и женщины толпились в свете разгорающихся ламп.
Пробудившись еще через час, Митч обнаружил, что поблизости установили сферу дисплея. Пространство, в котором разыгралась битва, представляло собой новую рваную туманность из газообразного металла — несколько угольков, рдеющих на фоне бездонной черноты Каменной Россыпи.
Кто-то рядом с Митчем устало, но оживленно диктовал на рекордер:
— …по последним подсчетам, потеряно пятнадцать кораблей и около восьми тысяч человек. Повреждены все наши корабли до последнего. По нашим оценкам, уничтожено девяносто — то есть девять-ноль — берсеркеров. По последним подсчетам, сто семьдесят шесть захвачены в плен или уничтожили себя. В это все еще трудно поверить. Подобный день… не следует забывать, что не меньше тридцати штук скрылись, и они все так же опасны, как и прежде. Нам предстоит еще долго выслеживать их и сражаться с ними, но их флот разбит. Захват такого множества машин дает нам надежду наконец-то получить сколько-ни-будь отчетливое представление об источнике их происхождения. Ах да, самое лучшее — мы освободили около двенадцати тысяч пленных.
Итак, чем же объяснить такой успех? Те, кто не принадлежит к Верующим того или иного рода, скажут, что победой мы обязаны новым, более прочным обшивкам кораблей, более дальнобойным и мощным орудиям, совершенно неожиданной для противника тактике — и умению наших десантников одолеть все, что берсеркеры бросали против них.
Но прежде всего история воздаст должное главнокомандующему Карлсену — за его решение атаковать в то самое время, когда примирение с венерианами воодушевило и объединило весь флот. Сейчас главнокомандующий находится здесь, навещает раненых, лежащих рядами…
Карлсен двигался настолько медленно и устало, что Митч даже подумал, что тот ранен, хотя бинтов на нем не заметил. Главнокомандующий шаркал вдоль шеренги носилок, находя слово привета или кивок для каждого. Рядом с постелью Митча он остановился, будто был потрясен, узнав его. И первыми его словами были:
— Она погибла, поэт.
Палуба на миг уплыла из-под Митча; а затем он ощутил покой, словно заранее предполагал услышать такое. Битва выжгла его душу дотла.
Карлсен блеклым голосом повествовал, как враг пробил обшивку корабля какой-то торпедой, и эта адская машина — самодвижущийся ядерный факел — будто знала устройство корабля, потому что прожгла себе путь прямо через апартаменты главнокомандующего и добралась почти до мостика, прежде чем ее остановили и погасили.
При виде таких повреждений Митч должен был сам догадаться, но он был не в состоянии мыслить. Шок и наркотики не давали ему ни задуматься, ни ощутить сколько-нибудь яркие эмоции, но он буквально наяву видел ее лицо — таким, каким оно было в том жутком месте, где Митч ее спас.
Спас…
— Я слабый, глупый человек, — говорил Карлсен. — Но я никогда не испытывал к тебе вражды. А ты?
— Нет. Вы ведь простили своих врагов. Избавились от них. Теперь у вас их нет вообще и еще какое-то время не будет. Вы герой Галактики. Но я вам не завидую.
— Да. Упокой Бог ее душу. — Но, несмотря на горе и изнеможение, лицо Карлсена светилось жизнью. Окончательно сломить этого человека под силу только смерти. Губы его тронула тень улыбки. — Ну что, настал час второй части пророчества, а? Я должен потерпеть крах и умереть, не обладая ничем. Будто человек может умереть как-нибудь иначе.
— Карлсен, вы в полном порядке. По-моему, вы сумеете пережить собственный успех. И когда-нибудь умрете с миром, все еще надеясь обрести рай.
— В день, когда я умру… — Карлсен медленно повернул голову, озирая всех вокруг, — я припомню сегодняшний день. День славы, день триумфа всего человечества. — Под навалившимися на него усталостью и горем по-прежнему таился грандиозный запас уверенности — не в собственной правоте, мысленно уточнил Митч, а в святом долге быть правым.
— Поэт, когда сможешь, приходи работать на меня.
— Может быть, когда-нибудь. Сейчас я какое-то время смогу пожить на военное жалованье. Меня ждет работа. Если мне не сумеют отрастить левую руку — что ж, писать можно и одной. — Внезапно на Митча навалилась ужасная усталость.
К его здоровому плечу притронулась ладонь. Голос произнес:
— Да будет с тобой Бог.
Иоганн Карлсен двинулся дальше.
Митч хотел лишь одного: отдохнуть. Потом — за работу. Мир устроен скверно, все люди дураки, но есть среди них такие, сломить которых невозможно. И об этом стоит рассказать.
После каждой битвы, даже окончившейся победой, остаются раненые.
Поврежденная плоть способна исцелиться. Руку можно заменить, глаз забинтовать, даже поврежденный мозг до некоторой степени поддается восстановлению. Но бывают раны настолько глубокие, что скальпелю хирурга не под силу измерить их глубину. Есть двери, открывающиеся только изнутри.
Я отыскал расколотый рассудок.
