Зажмурившись, Мария Хуарес долго-долго молилась, не останавливаясь ни на миг. Холодные, безразличные манипуляторы перемещали ее туда-сюда. Вес вернулся, а когда шлем и скафандр с нее аккуратно сняли, обнаружился и пригодный для дыхания воздух. Но как только манипуляторы начали стаскивать с нее комбинезон, Мария стала вырываться и открыла глаза; ее взору предстало помещение с низким потолком и обступившая ее толпа автоматов разнообразной формы и ростом с человека. Так как она сопротивлялась, роботы перестали ее раздевать, надели на одну лодыжку кандалы, прикованные к стене, и заскользили прочь. Умирающего старпома просто бросили в противоположном конце помещения, будто хлам, не заслуживающий дальнейших хлопот.
Мужчина с холодным, мертвым взором — Хемфилл — пытался сделать бомбу, но не сумел. Так что теперь вряд ли стоит рассчитывать на быструю и легкую кончину…
Услышав скрип двери, она открыла глаза снова и в полнейшем недоумении узрела бородатого юношу в архаичном скафандре. Исполнив какие-то бессмысленные конвульсии в дверном проеме, тот наконец прошел пару шагов и остановился, вперив взгляд в умирающего старпома. Снимая шлем, пришелец расстегивал запоры сноровистыми, точными движениями, но, когда снял его, оказалось, что всклокоченная шевелюра и растрепанная борода обрамляют безвольное лицо идиота.
Положив шлем на пол, юноша принялся скрести и чесать свою косматую голову, не сводя глаз с лежащего на полу человека. На Марию он не взглянул даже мельком, а она не могла отвести взгляда от него — ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть, чтобы живой человек был настолько бесстрастен. Так вот что происходит с пленниками берсеркера!
И все же… все же… На родной планете она уже сталкивалась с бывшими преступниками, прошедшими промывание мозгов. Но этот не таков; в нем больше человеческого, чем в них… а может, наоборот.
Опустившись на колени рядом со старпомом, бородатый нерешительно протянул руку и потрогал его. Умирающий апатично шевельнулся и устремил вверх бессмысленный взор. Под ним натекла целая лужа крови.
Взяв безвольную руку старпома своими ладонями, закованными в металлические перчатки, чужак принялся сгибать и распрямлять ее, словно интересуясь устройством локтевого сустава. Старпом застонал и принялся вяло вырываться. А чужак вдруг стремительным движением схватил умирающего за горло.
Мария не находила сил ни шевельнуться, ни отвести взгляд, хотя комната сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее закружилась вокруг этих закованных в доспехи ладоней.
Разжав хватку, бородатый встал, вытянулся в струнку, по-прежнему не сводя глаз с трупа у своих ног, и отчетливо проговорил:
— Отключен.
Наверное, Мария шевельнулась. А может, и нет, но бородатый поднял свое дебильное лицо, чтобы поглядеть на нее, однако ее взгляда то ли не заметил, то ли просто избегал замечать. Движения его глаз были быстрыми и бдительными, но мимические мышцы оставались вялыми, будто неживые. Он двинулся к Марии.
«Ой, да он же совсем юн, — подумала она, — едва ли не подросток». Прижавшись спиной к стене, замерла в ожидании. На ее планете женщин воспитывают так, чтобы они не теряли сознания при встрече с опасностью. Почему-то чем ближе подходил чужак, тем меньше она боялась. Но вот если бы он хоть мельком улыбнулся, она бы завизжала от ужаса и не смолкала бы долго-долго.
Остановившись перед ней, незнакомец протянул одну руку, чтобы коснуться ее лица, ее волос, ее тела. Мария хранила неподвижность; в нем не чувствовалось ни похоти, ни злобы, ни доброты. Он буквально источал ауру пустоты.
— Нет изображения, — сказал юноша будто самому себе. Потом добавил еще одно слово, что-то вроде «зложить».
Мария едва не осмелилась заговорить с ним. Задушенный старпом все так же лежал на полу ярдах в пяти от них.
Развернувшись, юноша целеустремленно зашаркал прочь от нее; такой диковинной походки Мария не видела еще ни разу в жизни. Подняв шлем, чужак вышел за дверь, даже не оглянувшись.
В одном углу отведенного ей пятачка струилась вода, с журчанием утекавшая сквозь дыру в полу. Гравитация примерно соответствовала земной. Мария села, привалившись спиной к стене, молясь и слушая грохот собственного сердца, едва не остановившегося, как вдруг дверь отворилась, сперва самую малость, потом чуть пошире, как раз в обрез, чтобы прошел большой кусок розовато-зеленоватой массы — видимо, еды. На обратном пути робот обогнул покойника.
Мария уже съела кусочек массы, когда дверь снова приоткрылась, и в нее поспешно протиснулся человек — Хемфилл, тот самый, с ледяным взором. Чтобы уравновесить тяжесть маленькой бомбы, висящей под мышкой, Хемфилл на ходу сильно наклонялся в другую сторону. Быстро окинув помещение взглядом, он закрыл за собой дверь и направился к Марии. Труп старпома он переступил, почти не удостоив взглядом.
— Сколько их тут? — шепотом осведомился Хемфилл, наклонившись к Марии. Она все так же сидела на полу, от изумления не в силах пошевелиться или сказать хоть слово.
— Кого? — в конце концов выдавила она из себя.
— Их, — нетерпеливо дернул головой Хемфилл в сторону двери. — Тех, что живут внутри и служат ему. Я видел того, что выходил из этой комнаты, когда находился в коридоре. Он соорудил для них огромное жилое пространство.
— Я видела только одного.
При этой вести глаза Хемфилла сверкнули. Показав, как заставить бомбу взорваться, он дал ее подержать Марии, а сам принялся резать кандалы своим лазерным пистолетом. Попутно оба обменялись сведениями о последних событиях. Мария сомневалась, что найдет в себе силы подорвать бомбу и покончить с собой, но говорить об этом Хемфиллу не стала.
Как только они покинули тюремную камеру, Хемфилла едва не хватил удар: из-за угла прямо на них выкатились два автомата. Но машины, не обратив на оцепеневших людей ни малейшего внимания, беззвучно проехали мимо и скрылись из виду.
— Внутри собственной шкуры этот драндулет на три четверти слеп! — возбужденно выдохнул он, обернувшись к Марии. Она промолчала, устремив на него перепуганный взгляд.
В голове у Хемфилла мало-помалу начал вызревать план, пробудивший в душе смутную надежду.
— Надо разузнать об этом человеке. Или людях, — бросил он, устремляясь по коридору. Неужели тот только один?! Слишком уж хорошо, чтобы это оказалось правдой.
Плохо освещенные коридоры были полны препятствий и неровных ступенек.
«Небрежно выстроенная уступка жизни», — мысленно отметил Хемфилл, направляясь в ту сторону, где скрылся чужак.
Через пару минут осторожных перебежек они услышали приближающиеся шаркающие шаги одного человека. Снова сунув бомбу Марии, Хемфилл отодвинул ее назад, заслонив собой. Оба затаились в темной нише.
Шаги близились с беззаботной стремительностью, и вдруг впереди промелькнул неясный силуэт. Взлохмаченная голова появилась в поле зрения так неожиданно, что закованный в металл кулак Хемфилла едва не промахнулся, скользнув по затылку чужака. Тот вскрикнул, оступился и упал.
Присев на корточки, Хемфилл сунул лазерный пистолет чуть ли не под нос незнакомцу, облаченному в старинный скафандр, но без шлема:
— Только пикни, и я тебя убью. Где остальные?
Парень уставился на него ошеломленным взглядом. Да нет, даже хуже, чем ошеломленным. Лицо его казалось совершенно неживым, хотя он переводил настороженные глаза с Хемфилла на Марию и обратно, игнорируя пистолет.
— Это все тот же, — шепнула Мария.
— Где твои друзья? — настойчиво спросил Хемфилл.
Пощупав затылок, куда пришелся удар, незнакомец пробормотал совершенно бесстрастно, будто ни к кому не обращаясь:
— Повреждение.
Затем протянул руку к пистолету столь безмятежно и плавно, что едва не взялся за него.
Хемфилл отскочил на шаг, едва удержавшись от выстрела.
— Сядь, или я тебя убью! А теперь говори, кто ты такой и сколько здесь остальных.
Чужак спокойно сел. Его одутловатое лицо по-прежнему оставалось совершенно бесстрастным.
— Твоя речь не меняется по высоте от слова к слову, не так, как речь машины. Ты держишь смертоносный инструмент. Дай мне его, и я уничтожу тебя и… вот эту.
Похоже, этот человек — полоумный инвалид с промытыми мозгами, а не предатель всего рода человеческого. Как же им воспользоваться? Хемфилл попятился еще на шаг, опустив пистолет.
— Откуда ты? — обратилась к пленнику Мария. — С какой планеты?
Пустой взор в ответ.
— Ну, где твой дом? — не унималась она. — Где ты родился?
— Из родильной камеры. — Порой голос юноши срывался, как голос берсеркера, будто напуганный комик передразнивает машину.
— Конечно, из родильной камеры. — Хемфилл издал нервный смешок. — Откуда ж еще? А теперь спрашиваю в последний раз: где остальные?
— Не понимаю.
— Ладно уж, — вздохнул Хемфилл. — Где эта родильная камера?
Надо же начать хоть с чего-то.
Помещение смахивало на склад биологической лаборатории — скверно освещенный, заваленный оборудованием, опутанный трубами и кабелями. Вероятно, здесь ни разу не работал живой техник.
— Ты был рожден здесь? — осведомился Хемфилл.
— Да.
— Он чокнутый.
— Нет. Погодите. — Мария понизила голос до едва слышного шепота, будто вновь чего-то испугалась. Потом взяла юношу с недвижным лицом за руку. Он наклонил голову, чтобы поглядеть на соприкасающиеся ладони. — У тебя есть имя? — терпеливо, будто у заблудившегося ребенка, спросила Мария.
— Я Доброжил.
— По-моему, это безнадега, — встрял Хемфилл.
Девушка не обратила на него ни малейшего внимания.
— Доброжил? Меня зовут Мария. А это Хемфилл.
Никакой реакции.
— Где твои родители? Отец? Мать?
— Они тоже были доброжилы. Они помогали кораблю. Был бой, и зложити убили их. Но они отдали клетки своих тел кораблю, и он сделал из этих клеток меня. Теперь я единственный Доброжил.
— Боже милостивый! — выдохнул Хемфилл.
Молчаливое, благоговейное внимание тронуло Доброжила, хотя это оказалось не под силу ни угрозам, ни мольбам. Лицо его исказилось, сложившись в неловкую гримасу, и юноша уставился в угол. Затем, чуть ли не впервые, по собственному почину вступил в диалог:
— Я знаю, что они были, как вы. Мужчина и женщина.
Если бы ненависть могла жечь, как пламя, Хемфилл испепелил бы все кубические мили смертоносной машины до последнего фута; он озирался во все стороны, заглядывал во все углы.
— Чертовы железяки! — Голос у него сорвался, как у берсеркера. — Что они сделали со мной? С тобой? Со всеми?
План сложился у него в момент, когда ненависть достигла наивысшего накала. Стремительно подойдя, он положил ладонь Доброжилу на плечо.
— Послушай-ка меня. Тебе известно, что такое радиоактивный изотоп?
— Да.
— Где-то тут должно быть такое место, где… ну, машина решает, что делать дальше… к какой тактике прибегнуть. Место, где хранится глыба какого-то изотопа с большим периодом полураспада. Наверно, где-то в центре корабля. Ты не знаешь такого места?
— Да, я знаю, где стратегическое ядро.
— Стратегическое ядро? — Надежда поднялась на новую, прочную ступень. — Мы можем туда пробраться?
— Но вы же зложити! — Доброжил неуклюже оттолкнул руку Хемфилла. — Вы хотите повредить корабль, вы уже повредили меня. Вы должны быть уничтожены.
— Доброжил… — перехватила инициативу Мария. — Мы, этот человек и я, вовсе не злы. На самом деле зложити — те, кто построил этот корабль. Кто-то ведь строил его, понимаешь ли, какие-то живые существа построили его давным-давно. Вот они — настоящая зложить.
— Зложить. — Он то ли согласился с Марией, то ли бросил ей в лицо укор.
— Ты разве не хочешь жить, Доброжил? Мы с Хемфиллом хотим жить. Мы хотим помочь тебе, потому что ты живой, как и мы. Неужели ты не хочешь помочь нам?
Юноша несколько секунд хранил молчание, созерцая переборку. Затем обернулся лицом к двум другим и сказал:
— Все живое думает, что оно существует, но его нет. Есть только частицы, энергия и пространство, и еще законы машин.
— Доброжил, послушай меня, — не сдавалась Мария. — Один мудрец некогда сказал: «Я мыслю — следовательно, существую».
— Мудрец? — переспросил тот своим ломким голосом. Потом уселся на палубу, охватив колени руками, и принялся раскачиваться вперед-назад. Быть может, в раздумье.
Хемфилл увлек Марию в сторонку.
— Знаете, у нас появился проблеск надежды. Тут масса воздуха, есть вода и пища. За этой железякой наверняка следуют боевые корабли, иначе и быть не может. Если мы отыщем способ вывести берсеркера из строя, то сможем переждать, и через месяц-другой нас отсюда снимут, а то и раньше.
Мгновение она лишь молча разглядывала его.
— Хемфилл… что эти машины сделали вам?
— Моя жена… мои дети… — Собственный тон показался ему безразличным. — Были на Паскало. Три года назад. Был этот берсеркер или ему подобный.
Мария взяла его за руку, как недавно Доброжила. Оба посмотрели вниз, на свои сплетенные пальцы, потом подняли глаза, мельком улыбнувшись над синхронностью своих действий.
— Где бомба? — вдруг подумал вслух Хемфилл, стремительно оборачиваясь.
Та преспокойно лежала в темном углу. Снова завладев ею, Хемфилл широкими шагами устремился к продолжавшему раскачиваться Доброжилу.
— Ну, ты за нас? За нас или за тех, кто построил корабль?
Встав, Доброжил посмотрел на Хемфилла в упор:
— Построить корабль их вдохновили законы физики, управлявшие их мозгами. Теперь корабль хранит их образы. Он хранит моих отца и мать, он сохранит и меня.
— Какие еще образы? Где они?
— Образы в театре.
Пожалуй, это лучший способ склонить его к сотрудничеству, завоевать доверие, а заодно узнать кое-что о нем самом и о корабле, решил Хемфилл. Потом — прямиком к стратегическому ядру. Он придал голосу дружелюбные интонации:
— А не проводишь ли ты нас в театр, Доброжил?
Они оказались в самом большом из попадавшихся до сих пор помещений заполненной воздухом зоны — с сотнями сидений, вполне подходящих по форме и уроженцам Земли, хотя наверняка были изготовлены для каких-то иных существ. Тщательно меблированный театр был хорошо освещен. Едва за пришедшими закрылась дверь, как на сцене проявились сидящие рядами изображения разумных существ.
Сцена обратилась в окно, открытое в огромный зал. Перед аудиторией за кафедрой стояло одно из существ — изящное, тонкокостное, сложением напоминающее человека, за одним только исключением: единственный глаз с ярким зрачком, бегающим туда-сюда, будто ртуть, растянулся на все лицо.
Речь представляла собой шквал тонких пощелкиваний и улюлюканий. Большинство сидящих было облачено в какую-то форму. Как только оратор смолк, аудитория в унисон завыла.
— Что он говорит? — шепотом поинтересовалась Мария.
— Корабль сказал мне, что утратил смысл звуков, — обернулся к ней Доброжил.
— А можно, мы взглянем на образы твоих родителей, Доброжил?
Хемфилл, следивший за сценой, хотел было запротестовать, но сообразил, что девушка права. В данный момент вид родителей парня может поведать куда больше.
Доброжил что-то переключил.
Хемфилла поразило, что родители юноши запечатлены только в виде плоских проекционных картин. Сначала на фоне однотонной стены возник мужчина в комбинезоне астронавта — голубоглазый, с аккуратной бородкой, с приятным выражением лица.
Затем появилась женщина, глядевшая прямо в объектив, держа перед собой какую-то ткань, чтобы прикрыть наготу, — широколицая, с заплетенными в косы рыжими волосами. Хемфилл не успел разглядеть ничего толком, когда на сцене вновь объявился инопланетный оратор, заулюлюкавший еще быстрее, чем прежде.
— И это все? — обернулся Хемфилл. — Все, что тебе известно о родителях?
— Да. Зложити убили их. Теперь они стали образами и больше не мыслят, что существуют.
Существо на трибуне заговорило более менторским тоном. Рядом с ним одна за другой появлялись отмеченные на трехмерной карте позиции звезд и планет, а оратор то и дело указывал на них. Он мог похвастаться множеством звезд и планет; Мария почему-то догадывалась, что он хвастается.
Хемфилл тем временем шаг за шагом приближался к сцене, все более сосредоточенно впиваясь в оратора взглядом. Марии не понравилось, как отблески изображений играют на его лице.
Доброжил тоже пристально следил за сценической мистерией, хотя, наверное, видел ее уже тысячи раз. Неведомо, какие мысли проносились в голове этого человека с бессмысленным лицом, никогда не видевшего иного человеческого лица, которое могло бы послужить ему образцом. Повинуясь порыву, Мария снова сжала его запястье.
— Доброжил, мы с Хемфиллом живые, как и ты. Так не поможешь ли ты нам остаться в живых? Тогда в будущем мы всегда будем тебе помогать. — У нее перед глазами вдруг встала картина: Доброжила спасают, увозят на планету, а он ежится в кругу таращившихся на него зложитей.
— Добрый. Злой. — Он протянул ладонь, чтобы взять ее за руку; рукавицы скафандра он уже снял. Тело его покачивалось, будто девушка и притягивала, и отталкивала его одновременно. А ей хотелось выть и причитать над ним, голыми руками разнести в клочья бездумно целеустремленную металлическую гору, сделавшую его таким.
— Они у нас в руках! — изрек ликующий Хемфилл, возвращаясь от сцены, где записанная тирада неумолимо продолжалась. — Разве вы не поняли? Он показывает полный каталог — все, что им принадлежит, от звезд до астероидов. Это победный спич. Изучив карты, мы сможем отыскать их, выследить их и добраться до них!
— Хемфилл, — остудила его пыл Мария, желая вернуть к более насущным проблемам, — сколько веков этим картам? Какой район Галактики они отображают? А может, и вовсе какой-то другой Галактики? Разве дано нам это узнать?
Хемфилл подрастерял часть своего энтузиазма.
— Ну, как бы то ни было, это дает шанс выследить их; эту информацию мы должны сберечь. Он должен отвести меня к так называемому стратегическому ядру, — Хемфилл указал на Доброжила, — затем можно будет просто сидеть сложа руки и ждать боевые корабли или, скажем, покинуть эту чертову железяку на катере.
— Да, но он в замешательстве. — Мария погладила Доброжила по руке, словно утешая ребенка. — Разве может быть иначе?
— Конечно. — Хемфилл помолчал, оценивая ситуацию. — Вы с ним управляетесь куда лучше, чем я. — Потом, не дождавшись ответа, продолжал: — Вообще-то вы женщина, а он с виду здоровый молодой мужчина. Утешайте его, если хотите, но вы обязаны каким-то образом убедить его помочь мне. От этого зависит все. — Он снова обернулся к сцене, не в силах оторваться от карт. — Прогуляйтесь немного, потолкуйте с ним, но далеко не забредайте.
А что еще остается? Мария повела Доброжила прочь из театра под неумолчное щелканье и улюлюканье покойника на сцене, каталогизирующего тысячи своих солнц.
Слишком уж много всего произошло, слишком уж много всего продолжало происходить, и пребывание рядом со зложи-тью вдруг стало для него совершенно непереносимо. Доброжил внезапно отпрянул от женщины, ринулся бежать прочь по коридорам, туда, где прятался от возникавших ниоткуда диковинных страхов, когда был маленьким, — в помещение, где корабль всегда мог видеть и слышать его и готов был поговорить с ним.
Он предстал пред оком корабля в комнате-которая-сжалась. Он называл ее так, потому что отчетливо помнил, как она была больше, а сканеры и громкоговорители корабля находились выше его макушки. Конечно, Доброжил понимал, что на самом деле причиной изменений стал его физический рост, но это помещение стало для него особым, прочно отождествившись с едой, сном и уютным теплом.
— Я слушал зложитей и показывал им разные вещи, — доложил он, заранее пугаясь наказания.
— Мне известно об этом, Доброжил, ведь я наблюдал. Эти вещи стали частью моего эксперимента.
Какая радость и облегчение! Корабль ничего не сказал о наказании, хотя и знает, что слова и действия зложитей поколебали и смешали мысли Доброжила. Он даже начал подумывать, не показать ли мужчине Хемфиллу стратегическое ядро, тем самым раз и навсегда положив конец любым наказаниям.
— Они хотели, чтобы я… хотели, чтобы я…
— Я наблюдал. Я слушал. Мужчина несгибаем и зол, сильно мотивирован на борьбу против меня. Я должен постичь подобных ему, ибо они причиняют большинство повреждений. Его следует испытать до предела, вплоть до уничтожения. Он совершенно свободно ходит внутри меня и потому не считает себя пленником. Это важно.
Стащив с себя надоевший скафандр — сюда зложитей корабль не допустит, — Доброжил опустился на пол, охватив руками основание сканерно-громкоговорительной консоли. Однажды, давным-давно, корабль дал ему вещь, в руках становившуюся теплой и мягкой… он закрыл глаза и сонным голосом спросил:
— Какие будут приказания? — как всегда, здесь, в этой комнате, ощутив надежность и уют.
— Во-первых, не говорить зложитям об этих приказаниях. Далее, делать все, что велит тебе этот человек Хемфилл. Он не причинит мне никакого вреда.
— У него бомба.
— Я наблюдал за его приближением и обезвредил бомбу еще до того, как он проник в меня, чтобы напасть изнутри. Его пистолет серьезного вреда мне не причинит. Неужели ты думаешь, что зложить способен одолеть меня?
— Нет. — Успокоившийся Доброжил улыбнулся и устроился поудобнее. — Расскажи мне о моих родителях.
Он слышал эту историю тысячи раз, но никогда не уставал слушать ее снова и снова.
— Твои родители были добрыми, они отдали себя мне. Затем, во время великой битвы, зложити убили их. Зложити ненавидели их, как ненавидят меня. Когда они говорят, что они такие же, как ты, они лгут, пуская в ход присущую всякой зложити коварную неправду.
Но твои родители были добрыми, и оба дали мне по частичке своих организмов, и из этих частичек я сделал тебя. Зложити уничтожили твоих родителей целиком, иначе я бы сохранил хотя бы их нефункционирующие оболочки, чтобы ты мог их осмотреть. Это было бы к добру.
— Да.
— Эти двое зложитей искали тебя. Теперь они отдыхают. Спи, Доброжил.
И он уснул.
Пробудившись, он вспомнил сон, в котором двое людей звали его присоединиться к ним на сцене театра. Он знал, что это отец и мать, хоть они и походили на зложитей. Но сон угас, прежде чем пробуждающийся рассудок успел постичь его смысл.
Доброжил поел и попил, попутно слушая наставления корабля:
— Если человек Хемфилл захочет пойти к стратегическому ядру, проводи его. Там я его захвачу, а позже позволю бежать, чтобы он мог предпринять еще попытку. Когда его наконец больше не удастся спровоцировать на борьбу, я его уничтожу. Но я намерен сохранить жизнь самки. Вы с ней произведете для меня новых доброжилов.
— Да! — Доброжилу тотчас же стало ясно, как это будет замечательно. Они дадут частицы своих тел кораблю, чтобы тот мог клетку за клеткой построить тела новых доброжилов. А мужчина Хемфилл, наказавший и повредивший его своей быстродвиж-ной рукой, будет полностью демонтирован.
Как только он вернулся к зложитям, мужчина Хемфилл тут же начал рявкать вопросы и грозить наказанием, так что сбитый с толку Доброжил даже чуточку напугался. Но согласился помочь, постаравшись ни словом не выдать замыслы корабля. Мария держалась еще сердечнее, чем прежде. Доброжил трогал ее при всяком удобном случае.
Хемфилл потребовал указать дорогу к стратегическому ядру. Бывавший там неоднократно Доброжил тотчас же согласился; туда ведет скоростной лифт, делающий пятидесятимильное путешествие совсем легким.
— Что-то ты ни с того ни с сего вдруг проникся чертовским энтузиазмом, — помолчав, заявил Хемфилл и повернулся к Марии: — Я ему не доверяю.
Этот зложить думает, что он обманывает! Доброжил рассердился; машины никогда не лгут, и ни один достойнопослушный доброжил лгать не может.
Хемфилл принялся расхаживать туда-сюда и в конце концов спросил:
— А можно ли подобраться к этому стратегическому ядру так, чтобы корабль нас не обнаружил?
— Полагаю, такой путь есть, — поразмыслив, ответил Доброжил. — Нам придется захватить запасные баллоны воздуха и пройти много миль через вакуум.
Корабль велел помогать Хемфиллу — значит, надо помогать во всем. Доброжил лишь надеялся, что собственными глазами увидит, как этого зложитя наконец демонтируют.
Вероятно, эта битва разыгралась еще в те времена, когда люди на Земле с копьями охотились на мамонтов. Столкнувшись с каким-то ужасающим противником, берсеркер получил жуткую колотую рану — кратер диаметром в пару миль и глубиной миль в пятьдесят, пробитый серией направленных ядерных взрывов, один ярус механизмов за другим, слой за слоем брони, и остановленных только последним рубежом обороны неживого сердца машины. Берсеркер выжил и сокрушил врага, а вскоре вслед за тем его ремонтные агрегаты заделали пробоину в наружной обшивке, воспользовавшись дополнительными слоями брони. Он намеревался со временем устранить все повреждения, но в Галактике оказалось очень уж много жизни, да притом чрезвычайно упорной и хитроумной. Так или иначе, но боевые повреждения накапливались быстрее, чем он мог ремонтировать себя. Поэтому чудовищная дыра, нашедшая применение в качестве конвейера, так и не была залатана.
Увидев пробоину — ту ничтожную ее часть, которую сумел осветить фонарь шлема, — Хемфилл снова пал духом, ощутив страх и ни с чем не сравнимую мизерность своего бытия. Помедлил на краю бездны и вплыл в нее, инстинктивно обняв Марию одной рукой. Она тоже облачилась в скафандр и последовала за ним, не дожидаясь просьб, не переча ни словом и не проявляя энтузиазма.
Они уже проделали часовой путь от воздушного шлюза, сквозь невесомость и вакуум колоссального корабля. Доброжил исправно указывал дорогу через одну секцию за другой, всячески демонстрируя готовность к сотрудничеству. Хемфилл держал наготове и пистолет, и бомбу, а также футов двести шнура, накрученного на левое предплечье.
Но стоило Хемфиллу увидеть оплавленные края циклопического шрама берсеркера и распознать, что это такое на самом деле, как его едва затеплившаяся надежда на жизнь угасла. Эта чертова железяка сумела пережить такой удар, пусть даже сильно ослабивший ее. И снова собственная бомбочка показалась Хемфиллу жалкой игрушкой.
К ним подплыл Доброжил. Хемфилл уже научил его переговариваться в вакууме, прижимая шлем к шлему собеседника.
— Это громадное повреждение — единственная дорога к стратегическому ядру, минующая все сканеры и ремонтные автоматы. Я научу вас ездить на конвейере. Он довезет нас почти до цели.
Конвейер представлял собой комбинацию силовых полей и исполинских движущихся контейнеров на расстоянии сотен ярдов от стен чудовищной раны, вдоль ее оси. Как только силовые поля подхватили людей, невесомость стала еще более походить на нескончаемое падение, а мимо, подчеркивая скорость движения, проносились в почти непроглядном мраке огромные силуэты контейнеров — кровяных телец, текущих в стальных жилах берсеркера.
Хемфилл летел бок о бок с Марией, держа ее за руку. Различить ее лицо за стеклом шлема было невозможно.
Конвейер являл собой целый новый, безумный мир — миф, сложенный из чудовищ, падений и взлетов. Выгоревший дотла страх Хемфилла перерос в новую решимость. «Мне это по плечу, — думал он. — Здесь этот драндулет слеп и беспомощен. Я сделаю это и останусь в живых, если сумею».
Доброжил увлек их прочь с замедляющегося конвейера, и все трое по инерции доплыли до сферической воронки во внутреннем слое брони, созданной последним взрывом древнего ракетного удара. От воронки — полой сферы поперечником футов в сто — по сплошной броне во все стороны разбегались трещины. На поверхности, обращенной к центру берсеркера, виднелась расщелина шириной с дверь — именно здесь угасла устремленная вперед энергия последнего удара.
— Я видел другой конец трещины изнутри, от стратегического ядра, — соприкоснувшись шлемами с Хемфиллом, поведал Доброжил. — Он всего в нескольких ярдах отсюда.
Хемфилл колебался не более секунды, гадая, не послать ли Доброжила по извилистому тоннелю первым. Впрочем, если это какая-то невероятно хитроумная западня, спусковой механизм может находиться где угодно. Хемфилл прижался шлемом к шлему Марии.
— Держитесь позади него. Лезьте следом и присматривайте за ним. — И двинулся первым.
Расщелина постепенно сужалась, но у выхода оставалась достаточно широкой, чтобы можно было протиснуться.
Щель вывела в следующую обширную полую сферу — внутренний храм. А в самом центре сферы Хемфилл узрел сложную конструкцию размером с домик, подвешенную на хитросплетении амортизаторов, расходящихся во всех направлениях. Стратегическое ядро, тут уж сомневаться не приходится. От ядра исходило призрачное сияние, напоминающее лунный свет; переключающие силовые поля отзывались на хаотичное бурление атомов внутри глыбы изотопа, каким-то образом выбирая, на какую из людских трасс или колоний направить следующий удар, и каким образом.
Хемфилл ощутил распирающее душу и грудь давление ненависти, достигшей триумфальной кульминации, и поплыл вперед, бережно баюкая в руках бомбу и раскручивая навитый на предплечье шнур. Приближаясь к центральному комплексу, он аккуратно привязал свободный конец шнура к детонатору бомбы.
«Я намерен жить, — думал он, — намерен узреть, как окаянная машина издохнет. Прикручу бомбу к центральному блоку, вот к этой столь невинной с виду болванке, укроюсь на расстоянии двухсот футов за этими массивными стальными балками и дерну за шнур».
Остановившись в идеальной позиции для наблюдения за сердцем корабля, Доброжил смотрел, как мужчина Хемфилл натягивает свою веревку. Доброжил испытывал некоторое удовлетворение от того, что его догадка оказалась верна и к стратегическому ядру действительно можно подобраться по этой узкой тропке громадного повреждения. Возвращаться этой дорогой уже не придется. Как только зложить будет схвачен, можно будет всей компанией вернуться в удобном лифте с воздухом. Этим лифтом Доброжил всегда пользовался, когда приезжал сюда для технического обслуживания.
Закончив приготовления, Хемфилл махнул рукой Доброжилу и Марии, наблюдавшим за ним, прильнув к одной и той же балке, и дернул за натянутую веревку. Разумеется, ничего не произошло. Корабль же сказал, что бомба обезврежена, а в подобных вопросах машина действует наверняка.
Оттолкнувшись от балки, Мария поплыла к Хемфиллу.
Тот дергал за веревку снова и снова. Испустив вздох нетерпения, Доброжил пошевелился. Здешние балки наполнены великим холодом, и Доброжил уже начал ощущать его сквозь рукавицы и ботинки скафандра.
Наконец, когда Хемфилл двинулся обратно, — выяснять, почему его устройство не сработало, — ремонтные автоматы появились из своего укрытия, чтобы схватить его. Он попытался выхватить пистолет, но их манипуляторы двигались куда проворнее.
Хемфилл даже не сумел толком оказать сопротивление, но Доброжил все равно наблюдал за схваткой с интересом. Облаченное в скафандр тело человека словно окаменело, явно напрягая каждую мышцу до предела. И зачем только зложить пытается бороться против стали и атомной энергии? Машины без усилий повлекли человека к шахте лифта. Доброжила вдруг охватило беспокойство.
Мария плыла прочь, обернув лицо к Доброжилу. Ему хотелось устремиться следом, снова прикоснуться к ней, но его вдруг охватила робость, как прежде, когда он удрал от нее. Один из ремонтных автоматов вернулся от лифта, чтобы схватить и унести Марию. А она все не отводила глаз от Доброжила. Он отвернулся, чувствуя в середке своего существа ощущение вроде наказания.
Безмолвие великого холода, омывающий все мерцающий свет стратегического ядра. В центре — хаотический блок атомов. Где-то в другом месте — двигатели, реле, датчики. Так где же на самом деле находится могущественный корабль, говорящий с ним? Повсюду и нигде. Покинут ли его эти новые чувства, порожденные зложитью? Доброжил пытался разобраться в себе, но даже не знал, с чего начать.
В паре ярдов от него, среди балок, мерцали блики на каком-то сферическом предмете, вызвавшем у Доброжила раздражение своим несоответствием представлениям о благопристойности и необходимости в технике. Приглядевшись, он понял, что это шлем скафандра.
Недвижное тело едва держалось в перекрестье сходящихся под углом холодных стальных балок, но здесь отсутствовали внешние силы, которые могли бы стронуть его с места.
Промороженный великим холодом скафандр захрустел, когда Доброжил схватил его, чтобы развернуть к себе. Сквозь стекло забрала на Доброжила смотрели невидящие голубые глаза человека с аккуратной бородкой.
— А-а-а, да, — вздохнул Доброжил в собственном шлеме. Тысячи раз видел он изображение этого лица.
Его отец нес что-то тяжелое, аккуратно привязанное к древнему скафандру. Отец дошел до этого места, и тут старый, прохудившийся скафандр сдал.
Отец тоже пришел сюда, следуя единственным логичным путем — узкой тропой великого повреждения, чтобы добраться до стратегического ядра незамеченным. Отец задохнулся, умер и замерз здесь, пытаясь донести до стратегического ядра предмет, который не может быть ничем иным, кроме бомбы.
Будто со стороны услышал Доброжил собственные причитания — бессмысленные, бессловесные, взор ему застлали слезы. Окоченевшими пальцами он отвязал бомбу, приняв ее у отца…
Хемфилл был настолько измучен, что лишь тяжело дышал, пока ремонтный робот тащил его от лифта к тюремной камере по заполненному воздухом коридору. И когда тот вдруг замер, выронив пленника, Хемфиллу пришлось недвижно лежать пару долгих секунд, прежде чем он снова нашел в себе силы для нападения. Автомат куда-то запрятал его пистолет, и Хемфилл принялся молотить робота бронированными кулаками, а тот даже не пытался сопротивляться. Вскоре Хемфиллу удалось повалить его. Усевшись на железного противника, Хемфилл снова принялся охаживать его кулаками, изрыгая проклятия и глотая воздух всхлипывающими от удушья легкими.
Лишь минуту спустя сотрясение взрыва, побежавшее от сосредоточенного хаоса распыленного сердца берсеркера по металлическим балкам и обшивке, домчалось до этого коридора, но оказалось слишком слабым, чтобы его ощутил хоть кто-нибудь.
Совершенно изнуренная Мария сидела там, где выпустил ее стальной тюремщик, устремив взор на Хемфилла, по-своему любя его и жалея.
Прекратив бессмысленное избиение машины, он хрипло проговорил:
— Это подвох, новый чертов подвох!
Здесь сотрясение было чересчур слабым, чтобы его можно было почувствовать, но Мария в ответ покачала головой:
— Нет, вряд ли.
Видя, что лифт еще работоспособен, она устремила взгляд на его двери.
Хемфилл отправился искать среди обездвиженных машин оружие и пишу. Вернулся в ярости. Видимо, на корабле имелась система самоликвидации, уничтожившая театр и звездные карты. Так что можно бросать его и лететь прочь на катере.
Мария не обращала на него внимания, устремив взгляд на так и не распахнувшиеся двери лифта. И вскоре тихонько заплакала.
Ужас перед берсеркерами распространялся по Галактике, обгоняя их. Даже на планетах, не тронутых боями, были люди, будто выгоревшие изнутри и дышавшие тьмой. На каждой планете находилось несколько человек, подолгу взиравших в ночные небеса. На каждой планете некоторые люди обнаруживали, что вновь одержимы призраками смерти.
Я коснулся разума, чья душа была мертва…