Часть II. КОНСТАНТИНОПОЛЬ
Глава 1
Мефистофель перенес Мака в совершенно незнакомую местность — должно быть, в какой-то маленький тихий залив, берега которого поросли лесом. Огромные прямые стволы, похожие на стройные колонны, поддерживающие свод древнего храма, поднимались вверх, к солнцу и ветру. Прежде Мак никогда не видел таких деревьев — величавых гигантов, совсем не похожих на тоненькие деревца, растущие в Европе. Даже трава под ногами выглядела по-иному: она была гораздо выше и гуще, чем та, которая росла по обочинам исхоженных Маком дорог. Больше ему не удалось разглядеть ничего: мешали заросли ивняка. Слабый ветерок принес горьковатый запах морской воды, и Мак решил, что они, по-видимому, находятся недалеко от берега.
Свежий, холодный воздух небесных сфер, по которым с быстротой метеора пронеслись они с Мефистофелем, покинув зеленую лужайку, где проходил Всемирный Шабаш, немного прояснил мысли захмелевшего Мака; однако от выпитого на празднике вина у него до сих пор слегка кружилась голова. «Ну и крепкий же эль пьют на этих сатанинских балах», — подумал Мак. Настроение у него было прекрасное, даже несмотря на странное предчувствие, зашевелившееся в глубине его души: ему показалось, что в будущем ему уготовано не одно только приятное времяпрепровождение. Сейчас Маку хотелось поговорить об ожидающем его несметном богатстве — части той награды, которую посулил Мефистофель — и узнать подробнее, что еще ему предстоит получить от демона.
— Мне нужно составить список своих желаний, — сказал Мак Мефистофелю. — Вы обещали исполнить все мои желания, не правда ли?
— О да, — ответил демон. — Какие мелочи вас волнуют, однако!
— Смотря с какой стороны к этому подойти. То, что для вас — мелочи, для меня, наоборот, очень важно. Послушайте, а не могли бы вы дать мне хоть что-нибудь прямо сейчас, раз уж вы считаете подобные вещи сущими пустяками? Для начала мне хотелось бы получить королевскую мантию, подбитую мехом горностая. И еще — серебряный кубок, из которого я буду пить вино. Старая оловянная посуда не подходит столь важной особе, какой я теперь стал.
— Возьмите себя в руки, — осадил его Мефистофель. — Нельзя же так распускаться! Право, создается впечатление, будто вам не о чем сейчас подумать, кроме как о преходящих земных благах и о размере вашего вознаграждения! Всему свое время, и наградам тоже. Итак, с настоящего момента вы начинаете играть свою роль в Тысячелетней войне двух великих сил — света и тьмы.
— Ох, — вздохнул Мак. — Послушайте, любезнейший, я сейчас нахожусь не в самой лучшей форме. Нельзя ли отложить все эти дела на денек? Завтра мы поговорим серьезно...
— Мы и сейчас не шутим, — сказал Мефистофель. — Вы прославились среди смертных своим выдающимся интеллектом и сильной волей, благодаря которым вам удалось многого достичь. Я успел просмотреть ваше досье во время бала, пока вы осушали чаши с вином в компании нескольких молодых ведьм...
— Мое досье?
— Да. В архивах как у светлых, так и у темных сил имеются досье на каждого из ныне живущих или когда-то живших людей.
— Я этого не знал...
— В школе и в колледже вы были отличником; вы овладевали знаниями с таким усердием, что все профессора восхищались вами...
Мак удивленно поглядел на Мефистофеля. За ним никогда не числилось даже малой части тех подвигов, о которых говорил суровый демон. Припомнив свои недолгие годы студенчества, Мак подумал, что, хотя никто не мог бы назвать его неспособным или отстающим учеником, все-таки звезд с неба он не хватал. Он чуть было не выдал себя неосторожным восклицанием, но вовремя спохватился, сообразив, что Мефистофель, конечно, имел в виду настоящего Фауста, а не Мака Трефу.
— И теперь бьет ваш час, — продолжал тем временем демон. — Вам, доктор Фауст, выпала уникальная возможность повлиять на судьбу всего человечества в ее переломный момент, разрешив один из сложнейших философских вопросов — вопрос о роли личности в истории. Вы сможете проявить себя в конкретных делах, доказав, что долгие годы, проведенные в кабинетных размышлениях и упорных поисках истины, прожиты вами не напрасно.
— Да-да, — неуверенно пробормотал Мак, — я постараюсь оправдать ваше доверие...
На душе у него было неспокойно. Тревога прогнала остатки хмеля из головы молодого авантюриста, и он впервые начал осознавать, в какую сложную ситуацию попал. Боже, да что он вообще делает здесь, в неведомом краю, рядом с этим могущественным демоном, принимающим его за ученого доктора Фауста?! Кажется, он поступил не слишком разумно, присвоив себе чужое имя и приняв условия дьявольской сделки, не углубляясь в детали договора... Однако теперь, когда он связан обязательствами, уже поздно что-либо менять. Он уже не Мак Трефа, ничем не блещущий и не самый прилежный студент монастырской школы, молодой повеса, с позором изгнанный из иезуитского колледжа святыми отцами за пьянство и нашумевшую историю с двумя молоденькими девицами — пансионерками соседнего монастыря. Он уже не тот недоучка, едва успевший освоить простейшие азы грамоты. Теперь он знаменитый ученый, волею судьбы поставленный в один ряд с сильнейшими мира сего, с могущественнейшими и мудрейшими среди смертных, повелевающими судьбами целых народов. Ему представился случай показать, на что он способен; так неужели он справится со своей задачей хуже, чем доктор Фауст? Он может возместить недостаток образования самым естественным путем — задавая вопросы. А природная смекалка и хитрость придут ему на помощь, когда надо будет принять какое-нибудь решение...
Рассуждая так, он воспрянул духом. Действительно, сейчас не время отвлекаться на посторонние предметы, в том числе и на размеры вознаграждения за участие в каком-то там споре или войне между двумя силами. Нужно постараться выяснить самое главное: где они сейчас находятся, что ждет его впереди и, конечно, чего от него хочет этот демон. Мак поднял голову, раскалывающуюся от боли после выпитого на сатанинском балу коктейля «Поцелуй ведьмы» — виски, разбавленного крепким ячменным пивом, — и задал свои первый вопрос:
— Где мы?
— На морском берегу, неподалеку от Константинополя, — сказал Мефистофель, — где франки разбили свой лагерь. Здесь я вас и оставлю, доктор Фауст. Вы готовы выслушать мои инструкции?
— Да, я готов, — ответил Мак, собравшись с духом и пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре. Он подумал, что сейчас ему не помешала бы добрая чаша вина, чтобы подкрепить свои силы и прогнать головную боль. — Что вы хотите, чтобы я сделал?
— Вам предлагается три возможности. Вы должны выбрать одну из них.
— Какие возможности?
— Первая — убить Энрико Дандоло. Вторая — похитить Алексея IV, претендента на византийский трон. Третья — спасти чудотворную икону святого Василия, — произнес Мефистофель с непроницаемым видом.
Поистине бесчеловечно, подумал Мак, ставить человека перед выбором одного из такого множества вариантов, когда у него болит с похмелья голова и он еще даже не успел позавтракать. Однако, встретив суровый взгляд Мефистофеля, он не осмелился заявить об этом вслух и спросил только:
— Так что же вы посоветуете мне выбрать?
— Я не вправе давать вам советы, — ответил ему Мефистофель. — Моя воля, мои желания и моя оценка происходящего никак не должны влиять на ход эксперимента. Вы сделаете выбор, руководствуясь только своими личными соображениями.
— И все-таки на каком основании я буду выносить решение? Как мне судить, что я должен сделать?
— Вы должны выработать свои собственные критерии. Так обычно вершится людской суд. Таковы правила, диктуемые свободой вашей воли, особо оговоренной в подписанном вами документе.
— Дандоло... Алексей... — растерянно пробормотал Мак. — Но я же совсем не знаю этих людей!
— Значит, вам придется познакомиться с ними поближе.
— Если я вас правильно понял, в одном из вариантов мне предлагается убить человека?
— Совершенно верно.
— Вряд ли силы добра посмотрят на это благосклонно.
— Полагаю, с моей стороны не будет слишком большой дерзостью взять слово от имени архангела Михаила, ибо мы с ним давние приятели и за многие годы успели узнать друг друга как нельзя лучше, — возразил Мефистофель. — Будь он сейчас на моем месте, он ответил бы вам, что вы, очевидно, слишком мало верите в добро, если думаете, что оно никогда не сможет оправдать убийство, совершенное во имя благой цели. О нет! Мотивы поступков принимаются в расчет даже самым строгим судом. Добру слишком хорошо известно, что есть грехи гораздо худшие, чем кровопролитие. Однако это совсем не значит, что добро склонно прощать всех убийц, а тем более — поощрять подобные действия. Между прочим, здесь добро мало в чем расходится со злом; обе великие силы придерживаются почти одинаковых критериев в данном вопросе. Иначе и быть не может — ведь это ось, вокруг которой вертится колесо прогресса, приводимое в движение вечной борьбой добра и зла. К сожалению, ни одна из двух противоборствующих сил пока еще не занималась подобными вещами на практике, предпочитая не вмешиваться в естественный ход событий: время не властно над бессмертными духами в такой степени, как над людьми, чья жизнь коротка даже по земным меркам, и это дает нам возможность наблюдать за развитием человечества на протяжении многих веков. Мы занимаемся только фундаментальными проблемами, которые требуют накопления поистине неисчислимого множества экспериментального материала, и дальновидность, присущая нам, бессмертным, достигается в основном за счет тех громадных сроков, которые мы можем потратить на решение той или иной проблемы. Торопиться некуда, впереди — Вечность. А с точки зрения Вечности несколько лет отнятой у человека жизни — все равно что капля в море. Но, зная, какое большое значение этому придаете вы, люди, мы включили убийство в список действий, предлагаемых вам на выбор в рамках нашей Тысячелетней войны. Возвращаясь к началу нашего разговора, я еще раз хочу напомнить вам, что мотивы ваших поступков будут играть очень важную роль; в каких-то случаях они могут оправдать даже убийство. При оценке ваших действий причины и следствия, цели и средства их достижения лягут на чаши одних и тех же весов.
— Но как я могу угадать, что получится, если я убью этого самого Дандоло? Как мне узнать о последствиях убийства — я же не могу заглянуть в будущее?!
— Безусловно, не можете. Однако здесь нет ничего необычного для вас. Ни один из смертных никогда не может заранее предвидеть результаты своих поступков, и тем не менее все они бывают вынуждены принимать решения. В этом заключается один из парадоксов человеческого бытия. Нет и не может быть достаточных оснований для убийства, но в некоторых ситуациях его необходимо совершить как во имя добра, так и во имя зла.
— Но если я совершу ошибку, меня ждет суровый суд и наказание...
— Никто не вправе судить вас, кроме самой Ананке, или Судьбы, как ее называют. Она вершит свой Суд над всеми — и над людьми, и над бессмертными духами. Наша задача — поставить вас перед моральной дилеммой. А делать выбор должны вы. Такова роль Фауста.
— Ну, хорошо, если так... Напомните еще раз, кого вы предлагаете мне убить.
— Энрико Дандоло, дожа Венеции. Само собой разумеется, вы убьете его только в том случае, если этот способ действий покажется вам наилучшим.
— А другой... Алекс... или как там его.
— Алексей, претендент на Константинопольский трон.
— И, наконец, третий вариант?
— Спасти чудотворную икону святого Василия, покровителя Константинополя. Вы что-то слишком рассеянны сегодня, доктор Фауст. Как это не похоже на вас — ведь о вашей сверхчеловеческой памяти слагали целые легенды! Мой совет — поскорее собраться с мыслями. Вам предстоит решить весьма непростую задачу.
— Моя память заметно улучшится, когда пройдет похмелье... Если я не ошибаюсь, вы сказали, что мы находимся возле лагеря франков.
— Вы абсолютно правы.
— Тогда скажите мне, что делают франки возле Константинополя?
Тонкая черная бровь Мефистофеля резко поднялась вверх, и маска холодной вежливости на его лице сменилась выражением крайнего изумления:
— Я полагаю, что столь образованному человеку, каким вы, бесспорно, являетесь, самому лучше знать, что здесь происходит. Ведь мы переместились всего на несколько столетий назад. Меня удивляет подобное невежество — впрочем, быть может, вы просто не слишком удачно пошутили... Как вам известно, это Четвертый крестовый поход. Вы должны самостоятельно оценить ситуацию и избрать тот способ действий, который считаете наиболее правильным.
— Хорошо. Я постараюсь, — произнес Мак упавшим голосом.
— Постарайтесь, — сухо ответил Мефистофель. — Считаю своим долгом напомнить, что с вами подписан контракт на выполнение определенных действий в строго ограниченный срок. Если вы не выполните взятых на себя обязательств, то тем самым погубите серьезный эксперимент и,вместо щедрой награды — серебряных кубков, горностаевых мантий и прочей чепухи — заработаете нечто гораздо более серьезное, но, боюсь, не столь приятное.
— А что это будет? — спросил Мак.
— Вас ввергнут во мрачную бездну, где нет ни верха, ни дна, ни ночи, ни дня, ни времени, ни пространства, и будут мучить вечной пыткой — непереносимой болью и ужасными кошмарами; вы будете умирать медленной, ужасной смертью — и тут же воскресать, чтобы подвергнуться новым истязаниям, пока мы не придумаем для вас чего-нибудь похуже. Итак, на выполнение первого задания вам отпущено двадцать четыре часа. Время пошло. Адью.
С этими словами Мефистофель взвился в воздух и вскоре растворился в синеве бескрайнего неба.
Глава 2
Некоторое время Мак раздумывал над словами Мефистофеля. Ситуация казалась ему слишком неопределенной. Он решил выбираться из поросшей лесом бухты — времени было в обрез, а строить планы можно и по дороге. Вскоре он вышел на бескрайнюю равнину, раскинувшуюся пестрым желто-зеленым ковром до самого горизонта. Впереди, примерно в полумиле, возвышались стены Константинополя. Скитаясь по Европе, Мак успел побывать за многими крепкими городскими стенами; но такой мощной, неприступной крепости он нигде не видел. По самому верху стены, между зубцов, прохаживались часовые в блестящих латах и шлемах, гребни которых украшали конские хвосты. На равнине, окружив город плотным кольцом, раскинулись пестрые палатки — это был лагерь франков. Горели бивачные костры; сотни вооруженных людей собрались вокруг них. Чуть поодаль стояли крытые повозки, возле которых толпились женщины и дети. Подойдя поближе, Мак увидел, что между повозок установлены походные кузницы и огонь пылает в маленьких горнах. Кузнецы стучали своими молотами, выковывая наконечники для стрел и копий. С нескольких телег снимали высокие корзины с провизией. Над шатрами, разбитыми в стороне от основного лагеря, развевались разноцветные знамена — очевидно, там размещались командиры этого огромного войска. Мак подумал, что этот огромный лагерь — настоящий город на колесах, готовый сняться с места по первому сигналу горна. Жители этого города осилили многомильные переходы, которые они ежедневно совершали, покинув земли франков.
Пора было приниматься за дело. Мак решительно направился к лагерю. По дороге его обогнал небольшой кавалерийский отряд — всадник, скакавший впереди, поднял руку в железной рыцарской перчатке в знак приветствия, и Мак помахал ему в ответ. Очевидно, его приняли за одного из франков — ведь в его одежде преобладали скромные серо-коричневые и черные тона, обычные для европейца тех времен, в то время как жители Востока носили роскошные цветные шелка. Вскоре Мак увидел первый сторожевой пост — несколько солдат сидели прямо на земле; рядом лежали их щиты и копья, блестевшие на ярком солнце. Заметив пешего человека на дороге, они поднялись с земли.
— Какие новости ты принес от консула? — спросил у Мака один из них.
— Какими бы ни были эти новости, они предназначены не для ваших ушей, — ответил Мак, решивший с самого начала быть начеку, чтобы не разоблачить себя.
— Но ведь Бонифаций Монферратский еще не вернулся с переговоров, правда? Это само по себе добрый знак.
— Я могу сказать вам только одно: за последние несколько часов не произошло никаких важных перемен.
— В таком случае у этих разбойников еще есть надежда спасти свою честь, — пробормотал второй воин, стоявший на часах.
Мак пошел дальше. Побродив по лагерю, он вышел к крытой повозке, с одной стороны которой был устроен навес. Под навесом были расставлены столы и стулья; свиные головы были свалены в громадную кучу по другую сторону повозки. За столами сидели мужчины — они ели и пили вино. Мак задумался: эта картина ему что-то напоминала. Ну конечно, трактир! Трактир, поставленный на колеса.
Облегченно вздохнув, он нырнул под навес и опустился на свободный стул. Наконец-то он нашел такое место, где сможет чувствовать себя как рыба в воде!
Подошел хозяин трактира; окинув нового посетителя оценивающим взглядом, он, как и все остальные, был введен в заблуждение тщательно продуманным костюмом Мака — эту одежду, так же как и весь свой нынешний облик, лже-Фауст получил на Кухне ведьм. Низко поклонившись, трактирщик спросил у Мака:
— Чем могу служить, господин?
— Подайте лучшего вина, — важно приказал Мак, сразу угадав, что его костюм должен сослужить ему хорошую службу: ведь всегда и везде человека встречают по одежке.
Трактирщик принес вина в деревянном ковше и, осторожно поставив его на стол, поклонился еще раз:
— Ваше лицо мне незнакомо, сударь. Осмелюсь предположить, что вы недавно присоединились к нашему славному войску.
— Осмельтесь и предположите, хозяин. Кажется, я чувствую запах жареной оленины?
— У господина очень тонкое обоняние. Я сейчас принесу вам кусочек оленины. Прошу вас, сударь, расскажите нам, какие новости вы принесли от своего прославленного сеньора?
— Какого сеньора? — спросил Мак, подозревая, что в недомолвке трактирщика скрыт какой-то тайный смысл.
— Я просто предположил, сударь, что такой знатный господин, как вы, должен служить еще более знатной особе. Ибо таков закон —- все вещи служат одна другой: смерд — своему господину, бык — крестьянину, лорд — господу богу; даже в небесных сферах царит все тот же порядок.
— А ваш живой ум, очевидно, служит вашему длинному языку, — сказал Мак; крепкое вино взбодрило его.
— Могу я узнать ваше имя, господин мой?
— Я — Иоганн Фауст.
— Вероятно, вы прибыли издалека, чтобы принять участие в этой кампании?
— Да, я совершил далекое путешествие.
— Поведайте нам, сударь, кому вы служите?
Все посетители трактира повернули головы и стали глядеть на Мака в ожидании ответа. Но он только едва заметно усмехнулся и покачал головой:
— Я предпочел бы не разговаривать о подобных вещах в такое время и в таком месте.
— Ну, тогда хотя бы намекните.
Вокруг столика, за которым сидел Мак, собралось несколько любопытных, прислушивающихся к разговору между молодым богато одетым незнакомцем и хозяином таверны.
Один, судя по платью, знатный господин сказал:
— Готов поспорить, что вы — доверенное лицо Венецианского Совета, и вы явились сюда с каким-то важным поручением к Энрико Дандоло, дожу Венеции. Очевидно, Венецианский Совет хочет вмешаться в ход событий.
Мак вздрогнул.
— Нет, — воскликнул другой, — не может он быть посланником венецианцев! Неужели вы не заметили этого особенного выражения на его лице, какое бывает только у служителей церкви? Разве вы не видите, как его пальцы теребят рукава, словно он носил рясу несколько лет и никак не может избавиться от приобретенной скверной привычки? Бьюсь об заклад, что он переодетый священник, присланный к нам самим папой римским Иннокентием Третьим, чья святая воля направила войско Христово в этот Крестовый поход. У Рима здесь свои интересы, и папе, конечно, не по вкусу приходятся дьявольские козни Энрико Дандоло.
И оба с нескрываемым любопытством посмотрели на Мака. Тот произнес:
— Я не скажу ни да ни нет — таков мой ответ.
Третий, простой солдат, заявил:
— По тому, как стойко он держится и как мало говорит, сразу видать, что он из военных. Я думаю, его прислал Филипп Швабский, суровый воин, скупой на слова, но уже не раз показавший себя на поле битвы. Правда, многие из его дел не слишком угодны господу... Так вот, похоже, что Филиппа заинтересовал Константинопольский трон. И этот молодой господин явился сюда от его имени для участия в переговорах о выборе правителя Константинополя после того, как капризный и упрямый Алексей Третий будет низведен до положения жалкого нищего, просящего милостыню на площадях того самого города, над которым он когда-то столь самонадеянно хотел властвовать.
Мак упорно молчал, не принимая никакого участия в политических спорах. Споры о том, кому же все-таки он служит, еще долго не утихали, ибо все были уверены в том, что он служит кому-то, но каждый высказывал на сей счет свою собственную точку зрения. Когда Мак собрался уходить, трактирщик не взял с него платы, кланяясь и уверяя, что посещение трактира столь знатным господином само по себе великая милость; заручившись обещанием Мака не забыть хозяина и его трактир в тот день, когда командование решит ограничить продажу вина в лагере, хозяин направился к остальным посетителям. Тут же к Маку подошел какой-то низенький, полный юноша, одетый в добротный серый костюм, — по внешнему виду его можно было принять за писца. Представившись Василем из Гента, он учтиво предложил свою помощь в поисках подходящего жилья.
Василь привел Мака к высокому, просторному желтому шатру. У входа развевались разноцветные флажки — это был Квартирмейстерский корпус. Возле палатки толпились какие-то люди; Василь заставил их расступиться, громко воскликнув:
— Дорогу Иоганну Фаусту, прибывшему из земель франков! Дорогу Иоганну Фаусту, до сих пор еще не объявившему о своих политических взглядах и не примкнувшему ни к одной из фракций.
Квартирмейстер, казалось, был слегка удивлен, но, не задав Маку ни одного вопроса, молча указал на островерхий шатер, поставленный неподалеку от его собственного, — ведь сам он тоже был далек от политики и не принадлежал ни к какой из образовавшихся в войске группировок. Василь, который по собственной воле стал служить важной и таинственной особе, не раскрывшей пока никому секрета своей миссии, тотчас же отправился лично приглядеть за тем, чтобы к приходу господина все было готово. Переступив порог своего нового жилища, Мак увидел, что для него уже накрыт великолепный стол — холодная дичь, вино и полкаравая мягкого пшеничного хлеба. Изысканные блюда возбуждали аппетит, а кусочек жареной оленины, съеденный в трактире, конечно, не мог заменить плотного завтрака; поэтому Мак тотчас же сел к столу и начал есть, рассеянно слушая болтовню Василя.
— Всем известно, — говорил Василь, — что Энрико Дандоло, венецианский дож, превратил в коммерческое предприятие то, что поначалу являлось исключительным делом религии. Об этом судят по-разному — все зависит от того, как вы относитесь к религии и к коммерции и что считаете более важным. — Тут он кинул на Мака острый взгляд, пытаясь выяснить, на чьей стороне находятся его симпатии, но Мак только отложил на блюдо ножку птицы, чтобы взять еще один кусок хлеба. — Папа римский Иннокентий Третий, — продолжал Василь, — непогрешимый христианский пастырь, преследует одну великую цель — освободить Иерусалим от сарацинов, отвоевать Гроб Господень у неверных. Но не скрывается ли за этим что-то еще? Может быть, он думает использовать Крестовый поход для того, чтобы в конце концов подчинить греческую церковь владычеству Рима?
— Интересная мысль, — сказал Мак. Управившись с дичью, он принялся за засахаренные фрукты.
— Нельзя также не принимать в расчет Алексея IV, как его иногда называют. Хоть у него и нет своих земель, все-таки он сын низложенного Исаака II Ангела. Говорят, он обещал отдать Константинополь под власть Рима, если взойдет на трон. Он очень благочестив и набожен — по крайней мере внешне. Однако правда и то, что основную помощь он получает от Филиппа Швабского, которого никак нельзя назвать верным союзником папского престола. Филипп — горячая голова и гордое сердце; его амбиции столь же велики, сколь малы его владения.
— Я понимаю, — сказал Мак, хотя на самом деле он мало что смог уяснить из столь длинной, полной недомолвок речи.
— И, наконец, мы добрались до Вийярдуэна, возглавляющего эту кампанию. Он умеет внушать к себе страх и почтение одновременно. Он уважительно относится к религии, хотя сам, конечно, не святой и не отличается набожностью. Он, конечно, верный и надежный человек, однако его нельзя назвать дальновидным и тонким политиком. Вийярдуэн полностью равнодушен к коммерции, а его политические взгляды, пожалуй, несколько узки. Его волнует только лязг мечей да бранный клич. Спрашивается, такой ли командующий нам нужен?
Мак вытер губы и обвел глазами шатер, ища место, где он мог бы вздремнуть. Расторопный и предусмотрительный слуга позаботился о том, чтобы в шатре была поставлена удобная походная кровать с мягким стеганым одеялом и даже с новейшим капризом моды — пуховой подушкой. Мак, отяжелевший от еды и вина, поднялся на ноги и нетвердой походкой направился к постели.
— Мой господин, — сказал Василь, — я ваш преданный слуга. Не окажете ли вы мне доверие, сообщив, кем и к кому вы посланы? Я буду защищать вас и ваши интересы до последнего вздоха — скажите лишь, в чем они заключаются.
Мак вздохнул. Он сам был бы рад сказать, в чем заключаются его интересы, да не мог — слишком сложной оказалась его задача. Природное чутье подсказывало Маку, что ему не обойтись без верных помощников здесь, где вершатся судьбы народов, где сошлись интересы стольких людей. Но он не знал ровным счетом ничего о сложившейся ситуации; не знал, на чьей стороне сила, на чьей — закон, и поэтому никак не мог решить, что ему делать. Разумеется, он хотел бы помочь всему человечеству и спасти Константинополь, но как?
— Добрый слуга, — наконец произнес Мак. — В лучшие времена тебе будет доверено все. Поверь мне, ты будешь первым, кому я поведаю о своих политических взглядах и о своих интересах. А пока пройди по лагерю и принеси мне свежие новости. Я, пожалуй, отдохну часок-другой.
— Иду! — ответил Василь, поклонился и вышел из палатки. Мак лег на постель и крепко заснул.
Глава 3
Мак проснулся со странным чувством, что рядом с его постелью находится кто-то посторонний. Открыв глаза, он понял, что проспал дольше, чем думал: уже темнело, и на столе в глиняной плошке горела свеча. Наверное, ее зажег Василь. Пламя свечи колыхалось, и на противоположной стене шатра плясали тени. Приглядевшись, Мак увидел, что они приняли форму человека, весьма напоминающего привидение, — человека в серых и черных одеждах, с распущенными по плечам волосами. Призрак глядел прямо на Мака. Странно, однако, до чего все это похоже на правду, подумал Мак. Совсем как живой человек...
Он потянулся к темной фигуре, сидевшей напротив него. Пальцы нащупали материю, а под ней было обыкновенное человеческое тело. Мак поспешно отдернул руку назад.
— Прежде чем протягивать руку, — насмешливо произнес незнакомец, — воспитанные люди обычно здороваются. Впрочем, вы, вероятно, и не слыхали о правилах хорошего тона.
— Я думал, вы... ненастоящий, — пробормотал Мак. — Не из мира сего, я хотел сказать.
— Так оно и есть. Но вы-то сами разве настоящий? Сдается мне, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете.
— А вы?
— Ах, я забыл представиться! — В голосе незнакомца снова послышались иронические нотки. — Но думаю, что вы и сами догадаетесь, кто я.
Темная фигура отделилась от стены, и свет упал на ее лицо. Мак, конечно, должен был узнать этого человека — ведь Мак несколько дней шпионил за ним, прежде чем сообщник Мака, латыш, ударил его дубиной по голове в темном краковском переулке.
— Вы — доктор Фауст, — прошептал Мак.
— А ты — самозванец, черт бы тебя побрал! — вскричал рассерженный Фауст.
Мак растерялся. Он никак не ожидал встретиться лицом к лицу с человеком, чье имя он присвоил. Несколько секунд он молча глядел на ученого доктора, напряженно думая, что делать дальше. Наконец ему удалось собраться с мыслями. При первой встрече с Мефистофелем в кабинете Фауста он попал в сложную ситуацию, но в конце концов ему удалось выйти сухим из воды и даже кое-что приобрести. Так почему бы не попробовать выкрутиться сейчас?.. У мошенников, как и у честных людей, тоже существует своя мораль, свой неписаный кодекс чести и свои нормы поведения. Каждый человек в какой-то мере нуждается в самооправдании, позволяющем ему сохранять уважение к себе, особенно когда наступают трудные времена.
И сейчас, похоже, для Мака наступило такое время. Он находился в весьма щекотливом положении пойманного за руку вора. Более слабый человек на его месте тотчас же побледнел бы и пробормотал дрожащим голосом что-нибудь вроде: «Я сам не знаю, как это получилось... Поверьте, сударь, это была роковая ошибка... Я больше не буду, только отпустите меня ради Христа!» Но Мак был не из таких. Он не собирался просить пощады. Решив бороться до конца, он подумал, что в конце концов тот, кто отважился играть Фауста на исторической сцене, должен нести в себе хотя бы частицу неукротимого фаустовского духа, иначе он неизбежно провалит эту роль.
— Похоже, что нас обоих привело сюда одно и то же дело, — произнес Мак ровным голосом, в котором не чувствовалось ни капли растерянности или испуга. — Вы, несомненно, знаменитый доктор Фауст. Но ведь и я тоже Фауст — если, конечно, признавать авторитет столь влиятельной особы, как. Мефистофель.
— Мефистофель ошибся!
— Великие не ошибаются, они творят историю. Законы — это их ошибки, ставшие всеобщим правилом.
Фауст выпрямился, расправил плечи и шагнул к Маку, воинственно задрав подбородок. Теперь они стояли друг напротив друга. Несмотря на свой весьма средний рост, ученый доктор выглядел довольно внушительно.
— Я не собираюсь выслушивать всякий казуистический вздор от того, кто присвоил мое имя! — надменно произнес Фауст. — Берегитесь! Я страшно отомщу вам, если вы не оставите своих дурацких притязаний на место, которое по праву принадлежит мне, и не уберетесь отсюда вон!
Мак поглядел на него сверху вниз.
— Больно много вы о себе воображаете. Я-то как раз на своем месте. Мефистофель заключил сделку со мной и ни с кем другим. Вы можете оспаривать свои права до конца времен, только вряд ли что-нибудь получите.
— Оспаривать права? О нет, я сделаю гораздо больше! Вы забываете, с кем имеете дело. Я сотру вас с лица земли с помощью страшных заклинаний! Так вам и надо! По вору и мука!
— Ой ли?
— Ой, ой. То есть так оно и будет. Я накажу вас за ваши грязные делишки!
— Никогда бы не подумал, что профессора умеют так скверно ругаться, — притворно вздохнул Мак. — Теперь послушайте, что я скажу вам, Фауст. Я бросаю вам вызов. За мной стоит огромная мощь сил тьмы. Вы не учли этого важного обстоятельства, когда кричали здесь о своем могуществе. Вне всякого сомнения, я гораздо лучше справлюсь с ролью Фауста, чем вы сами!
Фауст пришел в бешенство. Глаза его налились кровью, пальцы судорожно сжимались в кулаки и вновь разжимались. Он с трудом сдерживался, чтобы не закатить стоящему перед ним негодяю оплеуху. Справившись с первым приступом гнева, он рассудил, что запугивать самозванца бессмысленно. Он прибыл сюда отнюдь не для участия в глупейшем споре. Его цель — занять свое место в Тысячелетней войне между двумя великими силами — светом и тьмой. А препираться с Маком (которому, впрочем, он не смог бы причинить никакого вреда) означало тратить время впустую.
— Прошу прощения. Я, кажется, немного погорячился, — проворчал он. — Давайте поговорим разумно.
— Как-нибудь в другой раз, — ответил Мак; в эту самую минуту полог, завешивающий вход, колыхнулся, и в шатер вошел Василь, кинув на Фауста подозрительный взгляд.
— Кто это?
— Один старый знакомый, — ответил Мак слуге. — Его имя... гм... оно тебе ничего не скажет, да и не так уж это важно. Он собирался уходить, когда ты вошел.
Василь повернулся к Фаусту. Ученый доктор заметил, что в руке у этого полного розовощекого юноши блестит длинный кинжал, а выражение его лица отнюдь не располагает к дальнейшим разговорам.
— Да, — подтвердил Фауст, — я уже ухожу. До встречи... — Ему было очень трудно произнести это слово; после недолгой, но тяжкой борьбы с самим собой он прибавил: — Фауст...
— Да-да, до встречи, — ответил Мак.
— А кто та женщина, которая стоит возле нашего шатра? — спросил Василь.
— Это Маргарита, — сказал Фауст. — Она ждет меня.
— Вот и забирайте ее с собой. Не хватало еще, чтобы гулящие девки шатались возле нашего жилья.
Фауст был вынужден молча снести еще и это. Он не смел возражать, не смел объявить о том, кто он есть на самом деле, не переговорив прежде с Мефистофелем. Князю Тьмы может прийтись не по вкусу, если кто-то своевольно вмешается в ход событий и испортит ему игру, прервав Тысячелетнюю войну. Когда затрагивается честь демона, нужно действовать очень осторожно.
Фауст повернулся и вышел прочь. Маргарита, которой, очевидно, уже наскучило ждать, подбежала к нему и спросила:
— Ну, что?
— Ничего, — ответил Фауст.
— Что значит «ничего»? Разве ты не сказал ему, кто ты такой?
— Сказал.
— Тогда почему ты не занял его место?
Фауст остановился и строго посмотрел на девушку.
— Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, — ответил он. — Сначала я должен поговорить с Мефистофелем. А с ним я пока еще не встречался.
И он зашагал дальше, но тут дорогу ему преградили трое солдат в железных шлемах, вооруженные копьями.
— Эй, ты! — окликнул Фауста один из них.
— Я? — спросил Фауст.
— Здесь больше никого нет, кроме нее, но я не к ней обращаюсь.
— Ну, — сказал Фауст, — так что вам от меня надо?
— Ты что здесь делаешь?
— Вас это не касается, — ответил Фауст. — Разрешите пройти.
— Нам приказано глядеть в оба за такими, как ты. Шатаются тут всякие по лагерю... Тебе придется пройти с нами. Вместе с нею, — он кивнул в сторону Маргариты.
Фауст понял, что неосторожные слова могут погубить его. Вспыльчивость и высокомерие были серьезными недостатками профессора алхимии Ягеллонского университета. (Мак, к своему счастью, не обладал этими отрицательными свойствами неукротимого фаустовского духа.) Решив исправить свою ошибку, Фауст сказал:
— Господа, я сейчас вам все объясню...
— Разговаривать будешь у капитана, начальника караула, — ответил солдат. — Марш вперед, да смотри, без фокусов, не то я ударю тебя копьем!
И они увели Фауста вместе с Маргаритой.
Глава 4
— Что новенького? — спросил Мак, как только Фауст вышел из его шатра.
— Важные новости, мой господин, — сказал Василь. — Сам дож Энрико Дандоло хочет видеть вас. Вы должны явиться к нему как можно скорее.
— Как?.. Правда?.. А как ты думаешь, чего ему надо от меня?
— Мне он, разумеется, ничего не сказал. Но у меня есть кое-какие соображения на этот счет.
— Что ж, поделись со мной своими мыслями, добрый слуга, пока я буду умываться и приглаживать волосы.
И Мак приступил к своему туалету, жалея о том, что Мефистофель и ведьмы, колдовавшие над его внешним обликом, не снабдили его сменой белья.
— Ну, так что собой представляет Энрико Дандоло? — спросил он.
— Это грозный старец, — ответил Василь. — Как венецианский дож, он командует отборной частью христианского войска. Его солдаты очень дисциплинированны и хорошо обучены. Венеция пополняет наши продовольственные запасы и поставляет нам другие необходимые товары. В ее руках находится транспорт. Все, кто принимает участие в этой кампании, в какой-то мере зависят от Венеции, и я думаю, что венецианцы не упустят случая напомнить нам об этом. Сам Дандоло слеп и немощен телом, как человек, которому давно уже перевалило за восьмой десяток. В таком возрасте знатные господа удаляются на покой, к родному очагу, и слуги подают им по утрам овсянку в постель. Но не таков Энрико Дандоло! Весь путь из Европы до стен Константинополя он проделал верхом, вместе с войском. Под Сабо его видели в первых рядах гвардии, где он призывал воинов покорить этот венгерский город, если они хотят, чтобы Венеция приняла участие в Крестовом походе. В конце концов им пришлось подчиниться. Конечно, поднялся ропот; многие говорят, что священная война превратилась таким образом в авантюру, в которую их втянули ради защиты торговых интересов Венеции. Лично я не осмелюсь иметь свое собственное мнение на сей счет до тех пор, пока вы, мой господин, не скажете мне, на чью сторону вы встали.
— Мудрое решение, — сказал Мак, расчесывая пятерней свои густые кудри.
— Встреча с венецианским дожем, — продолжал Василь, — открывает перед вами разные возможности.
— Это правда.
— Союз с Венецией может принести вам сказочное богатство, о каком не мечтал ни один смертный. Но, конечно, существует альтернативный вариант.
— Какой же? — спросил Мак. Василь вытащил кинжал. Попробовав острие кончиком пальца, он положил клинок на стол перед своим господином.
— Вот добрая толедская сталь. Если вы против Венеции, эта вещь может вам пригодиться.
Мак взял кинжал в руки и тоже попробовал острие. Затем спрятал его в рукав:
— Да... возможно, она мне понадобится — оставить зарубку на память.
Василь натянуто улыбнулся и, откинув полог, выглянул из шатра. По его знаку подошли двое солдат с зажженными факелами в руках, чтобы проводить Мака до шатра Энрико Дандоло. Василь упрашивал своего господина взять его с собой, но Мак наотрез отказался исполнить его просьбу и оставил своего молодого слугу в шатре, решив, что пришло время сделать свой выбор и исполнить задачу, поставленную перед ним Мефистофелем. Лишние свидетели, подумал Мак, могут только помешать. Чем дольше юноша будет оставаться в неведении относительно его истинной роли в происходящих событиях, тем лучше.
Мак шел, глядя по сторонам. В лагере было неспокойно. Несмотря на поздний час, бивачные костры горели ярко. Небольшие отряды пехоты проходили мимо Мака и его провожатых быстрым шагом; несколько закованных в латы всадников промчались галопом, подняв пыль. Ночь была полна тревожных звуков — лязганья металла о металл, ржания и топота лошадей, приглушенного ропота человеческих голосов. Было похоже, что войско готовится к наступлению.
Наконец они подошли к просторному белому шатру. Сквозь щели неплотно прикрытого полога пробивался слабый свет. Венецианский дож сидел за низким столиком; перед ним стояло блюдо с драгоценными камнями, которые он перебирал пальцами. Энрико Дандоло был довольно высок ростом; несмотря на свой преклонный возраст, он держался очень прямо. Широкие одежды из жесткой парчи ниспадали на пол, скрывая его фигуру; на голове у него была маленькая бархатная шапочка, украшенная соколиным пером на венецианский манер. Седая бородка, поблескивающая в лучах светильника, словно серебро, подчеркивала вытянутый овал его лица. Тонкие бледные губы были поджаты, глаза подернуты мутно-серой непрозрачной пленкой — причиной слепоты величавого старца была катаракта. Слуга громко объявил о приходе лорда Фауста, недавно прибывшего с Запада, но венецианский дож даже не поднял головы.
— Прошу вас, любезный господин Фауст, присаживайтесь, — произнес Энрико Дандоло резким, дребезжащим голосом. Он говорил по-немецки правильно, но с заметным акцентом. — Слуги уже подали вино? Возьмите бокал, сударь, и располагайтесь поудобнее. Как вы находите эти безделушки? — Он указал на драгоценности.
— Раз или два мне приходилось видеть нечто подобное, — сказал Мак, наклоняясь над столом, — но я никогда не вс-фечал более прекрасных камней. Великолепная коллекция! Какая дивная игра, какой глубокий цвет!
— Взгляните на этот рубин, — продолжал Дандоло, вертя в белой холеной руке драгоценный камень размером с голубиное яйцо. — Разве он не прекрасен? Его мне прислал набоб Тапробэйна. А вот изумруд... — его пухлые пальцы уверенно потянулись к большому зеленому камню, — согласитесь, у него очень чистый блеск, что является большой редкостью для таких крупных изумрудов.
— Да-да, — ответил Мак, — конечно. Но я удивляюсь, сударь, как вы, будучи лишенным зрения, замечаете эти тонкости. Можно подумать, что кончики пальцев заменяют вам глаза...
Дандоло рассмеялся резким, неприятным смехом, который перешел в сухой кашель:
— Глаза на кончиках пальцев!.. Какая странная мысль! Однако в ней есть доля правды. Мои руки любят прикасаться к драгоценным камням. Перебирая их, они узнают каждую грань так же, как глаза узнают черты знакомых лиц и формы предметов. Другой мой каприз — роскошная одежда. О, в этом я настоящий венецианец. Я могу часами рассуждать о том, какими свойствами должны обладать разные ткани. Но все это лишь старческие причуды. Я пригласил вас отнюдь не затем, чтобы раскрывать вам секреты ткацкого ремесла и обсуждать свойства самоцветов. У меня есть нечто несравнимо более ценное, чем эти игрушки.
— Да, сударь? — сказал Мак.
— Смотрите. — Дандоло протянул руку к крышке громадного деревянного сундука, стоявшего чуть поодаль. Открыв сундук, он некоторое время ощупывал лежащие в нем предметы и наконец вытащил... плоскую деревянную доску, завернутую в мягкий бархат. Венецианский дож развернул ткань, и Мак увидел весьма искусно нарисованную картину.
— Как вы думаете, что это? — спросил старик у Мака.
— Не имею ни малейшего представления, — ответил тот.
— Это чудотворная икона святого Василия. Говорят, она неким образом связана с Константинополем, и тот, кто обладает ею, держит в своих руках нить судьбы всего города. Предание гласит, что до тех пор, пока икона будет находиться в Константинополе, городу не грозит опасность. Никакие враги не смогут разрушить его неприступные стены. Вы поняли, зачем я показал вам эту вещь?
— Я... я теряюсь в догадках, сударь.
— Я хочу, чтобы вы кое-что передали от меня своему господину. Вы внимательно слушаете меня?
— Да.
Мозг Мака лихорадочно работал, пытаясь разгадать сложную политическую игру, которую вел дож Венеции, настоящий мастер интриг.
— Скажите его святейшеству, что я плюю на него, равно как и на отлучение от церкви. До тех пор пока эта икона находится в моих руках, я не нуждаюсь в его благословениях.
— Вы хотите, чтобы я ему это передал? — спросил Мак.
— Да. Слово в слово.
— Хорошо. Я скажу это папе римскому, если, конечно, мне удастся когда-нибудь с ним встретиться.
— Не шутите со мною, — холодно произнес Дандоло. — Я прекрасно знаю, что вы — посланник Рима, хотя вы упорно отрицаете это.
— К сожалению, вы ошиблись, — ответил Мак. — У меня совсем иные интересы.
— Так вы и вправду не представитель папы римского?
Вскинув голову, старик уставился на собеседника своими незрячими глазами, и Маку почудилось, что в мутной глубине этих глаз загорелся адский огонь. Даже если бы он и был послан к венецианскому дожу папой римским, он тотчас отрекся бы от своей миссии.
— Смею вас заверить, нет! Как раз наоборот! — воскликнул Мак.
Дандоло отвел свой взгляд. Некоторое время он молчал, размышляя над словами Мака, затем его тонкие губы тронула чуть заметная усмешка:
— Как раз наоборот, а?
— Так точно!
— Так чьи же интересы вы представляете? — спросил Дандоло.
— Я думаю, вы сами сможете догадаться, — уклончиво ответил Мак, припомнив свой недавний разговор с Фаустом; ему показалось, что эта осторожная манера ведения переговоров более всего подходит исполнителю роли ученого доктора Фауста в данный момент.
Некоторое время Дандоло обдумывал свой ответ.
— Я понял! Вас, должно быть, прислал Зеленая Борода, прозванный Безбожником. Он — единственный, кто до сих пор не имел здесь своего представителя.
Не имея ни малейшего представления о том, кто такой Зеленая Борода, Мак решил продолжать игру в вопросы и ответы вслепую.
— Я не скажу ни да ни нет, — схитрил он. — Но если бы я и вправду был человеком этой самой Зеленой Бороды, что бы вы хотели передать ему?
— Скажите Зеленой Бороде, что мы всегда будем ему рады, если он примет участие в нашей кампании. Мы высоко оценим ту помощь, которую лишь он один сможет нам оказать.
— Я думаю, ваши слова его весьма заинтересуют. Но не прибавите ли вы что-нибудь более конкретное?
— Он должен начать наступление на Берберийском побережье не позже чем через неделю. Вы сможете вовремя передать ему мое послание?
— Я много чего могу, — сказал Мак, — но сперва мне хочется узнать, зачем ему нужно это делать?
— Как зачем?.. Кажется, я выражаюсь достаточно ясно. Если Зеленая Борода, которому подчиняются все пелопоннесские пираты, будет и дальше соблюдать нейтралитет, корсары с Берберийского побережья могут разрушить наши планы.
— Да, конечно, — поддакнул Мак, — а, кстати, что это за планы?
— Овладеть Константинополем, разумеется. Мы, венецианцы, и так уже до предела ослабили свой флот, когда выделили корабли для перевозки войска франков сюда, в Азию. Если пираты нападут на наши далматские владения в то время, когда мы увязли здесь, боюсь, нам придется очень жарко.
Мак кивнул и улыбнулся; однако на душе у него было отнюдь не так спокойно, как он старался показать. Так, значит, Дандоло собирается взять Константинополь! Этого нельзя допустить! Ни в коем случае! Значит, старик должен погибнуть. Сейчас, когда ему, Маку, представился такой удобный случай. Они одни в шатре, в лагере царит суматоха... Убить Дандоло будет несложно — ведь он слепой, и Мак сможет незаметно подкрасться к нему...
Улыбающийся лже-Фауст вытащил кинжал из рукава.
— Вы понимаете, — прибавил Дандоло, вертя в пальцах свой рубин, словно лаская его, — что мои планы относительно этого прекрасного города простираются очень далеко. Кроме вас и вашего господина, главы пиратов, о них пока еще не знает ни один человек.
— Это большая честь для меня, — учтиво ответил Мак, размышляя, как лучше заколоть старика — вонзить клинок в грудь или в спину?
— Константинополь видал на своем веку лучшие дни, — задумчиво произнес венецианский дож. — Некогда слава о нем гремела по всему свету. Многие народы боялись и любили его; многие искусные полководцы и гордые императоры лелеяли в своем сердце мечту овладеть им, словно редкой драгоценностью или прекрасной женщиной. Теперь этот город за зубчатыми белыми стенами — лишь бледная тень былого Царьграда, дурная пародия на самого себя, в которую превратило его неумелое правление слабых, безвольных и тупых царей. Повелители Константинополя цепляются за остатки прежней роскоши, словно престарелые кокетки — за яркие наряды и румяна, за ту мишуру, которая делает их еще более жалкими и смешными. Что за печальная судьба для города, некогда бывшего столицей могучего государства!.. И я положу этому конец. Нет, сам я не приму константинопольской короны. С меня довольно и той власти, которой я обладаю над Венецией! Но я посажу на византийский трон своего человека. Он будет слушаться меня во всем, и тогда, надеюсь, для этой страны и ее древней столицы еще настанет золотой век! Когда Венеция и Константинополь объединятся, весь мир с восхищением будет глядеть на расцвет науки, ремесел и торговли, который последует за этим союзом. Константинополь вновь обретет свое утраченное величие и былую славу.
Мак замер, зажав в кулаке кинжал. Речь Дандоло сильно подействовала на его воображение. Он уже был готов нанести смертельный удар, но руку его удержало внезапно возникшее перед его умственным взором видение дивного города, возродившегося под мудрой опекой дальновидного старца, — древнего города, ставшего центром просвещения и коммерции; города, которому, быть может, суждено сыграть в истории особую роль... Мак колебался; кинжал дрогнул — и повис в воздухе, остановившись на полпути к своей цели.
— А какую религию будут исповедовать греки? — спросил он.
— О, в этом вопросе я добрый католик. Несмотря на некоторые разногласия с его святейшеством, я разделяю интересы Рима во всем, что касается возвращения заблудшей овцы ее пастырю. Молодой Алексей торжественно поклялся мне, что, как только он взойдет на трон, Византия вернется в лоно святой нашей матери, Католической Церкви. Тогда папа римский, конечно, снимет с меня отлучение от Церкви, а может быть, даже захочет причислить меня к лику святых за беспримерный подвиг. Ведь до сих пор никому еще не удавалось разом обратить в истинную веру такое количество еретиков!
— О, мой господин! — воскликнул Мак, очарованный словами Дандоло. — Да хранит вас бог! Ваши смелые замыслы вдохновляют каждого, кто удостоится высокой чести быть посвященным в них. Располагайте мною и моей жизнью как вам угодно, господин мой! Я постараюсь быть полезен вам чем только смогу.
Старик приподнялся со своего сиденья и прижал голову Мака к своей груди. Мак почувствовал, как его щеки коснулись жесткие волоски из бороды Дандоло. Морщинистое лицо венецианского дожа было мокрым от слез; он дребезжащим, срывающимся от прилива чувств голосом взывал к милости небес. Мак хотел присоединиться к его жаркой молитве, полагая, что несколько приятных слов в адрес добра, вполне уместных в данной ситуации, отнюдь не повредят его душе. Но внезапно снаружи раздался шум, послышались чьи-то возбужденные голоса, и тотчас же в шатер вбежали несколько вооруженных людей.
— Господин! — воскликнул один из них. — Бой начался! Вийярдуэн уже повел своих солдат штурмовать стену!
— Я должен быть там! — вскричал Дандоло. — Я буду сражаться вместе с ними! Мое оружие, быстро! Фауст, передайте мои слова Зеленой Бороде. Мы поговорим с вами позже!
С этими словами венецианский дож, почтительно поддерживаемый слугами, вышел из своего шатра, захватив с собою чудотворную икону. Драгоценные камни, которые он перебирал всего несколько минут назад, остались лежать на столе.
Мак остался один. Звуки шагов стихли вдали. На шелковистых стенах шатра плясали тени. Мак подумал, что пока он отлично справляется со своей ролью. Он спасет Константинополь и, конечно, не упустит при этом свою выгоду, как это делает Энрико Дандоло. Он повернулся, готовясь уйти, но тут взгляд его упал на стол, где лежали дивные драгоценности. Найдя небольшой холщовый мешочек, он наполнил его почти доверху и, по-воровски оглянувшись, выбежал из шатра.
Глава 5
Солдаты привели Фауста и Маргариту к низкому деревянному сооружению без окон, сложенному из массивных бревен. Фауст догадался, что перед ними подземная тюрьма. Войску, совершающему далекие переходы, не нужны крепкие каменные темницы, куда заключают преступников в городах всего мира, но даже в походном лагере должно существовать определенное место для пленных и нарушителей порядка. Эта подземная тюрьма была устроена по испанскому образцу — андалузские мавры были знатоками по части подобных дел! Проводя своих пленников по коридору, ведущему к подземным камерам-клеткам, стенки которых были сколочены из грубых, шершавых досок, солдаты показали им миниатюрную походную камеру пыток — настоящее чудо техники тех времен. Все ужасные инструменты, с помощью которых палачи вырывают признания у несчастных жертв, были уменьшены в размерах и легко разбирались на части, благодаря чему их можно было перевозить вслед за армией, совершающей стремительные марш-броски.
— Конечно, здесь нельзя растянуть человека так, как это делают там, в Европе, — сказал один солдат, указывая на низенькую скамеечку, придвинутую поближе к огню. — Однако можно устроить ему сущий ад, пытая только огнем, поножами святого Себастьяна и перчатками великомученицы Варвары. Видите эти маленькие клещи для вырывания ногтей? А тонкие иголки, которые вонзают в тело, прежде хорошенько их накалив? А вон те винтики в ручной костоломке? Костоломка занимает не больше места, чем обычные щипцы для щелканья орехов, но посмотрели бы вы, как она действует!.. У нас есть даже «железная дева» — не такая большая, как в Нюрнберге, конечно, зато с большим количеством шипов! Эти мавры, они знают, как разместить на квадратном дюйме целую сотню острейших шипов! Крючья у нас тоже меньшего размера, чем положено, но уж будьте покойны, они рвут плоть и отделяют мясо от костей ничуть не хуже, чем обычные.
— Вы не посмеете пытать нас! — воскликнул Фауст.
— Мы этим никогда не занимаемся, — ответил высокий угрюмый воин — очевидно, старший в этом маленьком отряде. — Мы простые солдаты, наше дело — убивать врагов в бою, в открытом и честном поединке. А уж будут вас пытать или нет — это решит начальник тюрьмы.
Как только дверь темницы захлопнулась за солдатами и пленники остались одни, Фауст не теряя ни минуты начал маленькой щепочкой вычерчивать на пыльном полу пентаграмму. Присев на колченогую табуретку — никакой другой мебели в этой тесной, пахнущей сыростью камере не было, — Маргарита наблюдала за его действиями. Фауст произнес нараспев длинное заклинание, однако оно не сработало. Причина была очевидна: горя желанием настичь мошенника, подписавшего сделку с Мефистофелем его именем, ученый доктор не позаботился о том, чтобы захватить с собой основные Принадлежности, необходимые магу в его ремесле. Однако упрямый алхимик-чародей не оставил своих попыток. Стерев старательно выведенные знаки и линии, он тотчас же принялся чертить рядом новую пентаграмму. Маргарита, которой надоело наблюдать за возней Фауста, встала с табуретки и начала ходить взад-вперед по камере — от одной стенки к другой, словно пантера, посаженная в тесную клетку.
— Смотри не наступи случайно на пентаграмму, — предупредил ее Фауст.
— Не наступлю! — сердито ответила девушка. — Долго мы еще будем здесь сидеть? Ты собираешься что-нибудь делать, в конце концов?
— А чем же я, по-твоему, занимаюсь? — отпарировал Фауст.
Порывшись в своем кошельке, он с трудом набрал щепотку белены. Добавил веточку омелы, оставшуюся с Рождества. Вытряхнул из рукава немного сурьмы. Два кусочка кожи он оторвал от своих башмаков. Что еще?.. Обычная грязь, которой сколько угодно на земляном полу тюрьмы, наверняка подойдет вместо земли, взятой с кладбища. А вот чем заменить порошок мумии?.. Ученый доктор начал сосредоточенно ковырять в носу, засовывая палец все глубже и глубже. Вытащив палец, он внимательно осмотрел налипшую на него слизь.
— Фу, как гадко! — сказала Маргарита.
— Помолчи, — грубо оборвал ее Фауст. — Эта штука может спасти тебе жизнь!
Наконец все приготовления были закончены. Взмахнув руками, Фауст громко продекламировал какие-то стихи на непонятном языке. Нарисованная на полу пентаграмма засветилась розоватым светом. Это зарево, едва заметное вначале, постепенно разгоралось все ярче и ярче.
— Ах, у тебя все-таки получилось!.. — воскликнула Маргарита. — Вот здорово!
— Тише, — прошипел ученый доктор, оглянувшись через плечо. Затем, повернувшись лицом к пентаграмме, он торжественно произнес: — О дух из темных глубин Земли! Заклинаю тебя именем Асмодея, именем Вельзевула, именем Велиала...
И тут из центра пентаграммы раздался голос, принадлежащий молодой женщине. Он прозвучал отчетливо и как-то механически-правильно и бездушно:
— Пожалуйста, прервите свое заклинание. Вы говорите не с духом.
— Вы не дух?.. — растерянно пробормотал Фауст. — А кто же вы?
— Говорит автоответчик Службы связи Инферно. Примененное вами заклинание не имеет достаточной магической силы. Советую вам исправить свою ошибку. Пожалуйста, проверьте ваш волшебный состав и, если заметите отсутствие какого-либо элемента или нарушение пропорций смешанных веществ, добавьте недостающие ингредиенты. Затем прочтите заклинание вновь. Благодарю за внимание. Всего хорошего.
Что-то негромко щелкнуло, и розовое сияние, исходившее из центра пентаграммы, погасло.
— Подождите! — горестно воскликнул Фауст. — Я знаю, что нарушил пропорции и составил свою волшебную смесь не из тех веществ, которые рекомендуют применять для заклинания духов. Но ведь у меня было почти все, что нужно!.. А то, чего не хватало, я, пожалуй, не смогу достать никогда. Неужели вы не можете сделать одно-единственное исключение...
Он не получил никакого ответа на свою просьбу. Розовый свет пропал бесследно, как будто его и не было. В наступившей тишине слышно было, как Маргарита постукивает ножкой по полу.
Немного погодя двое заключенных услышали шум, доносившийся с улицы. Топот бегущих ног. Бряцание оружия. Скрип больших деревянных колес, вертящихся на несмазанных осях. Резкие выкрики команд. Но сквозь этот шум можно было расслышать другой звук — приглушенный человеческий голос. Фаусту показалось, что невидимый обладатель этого голоса монотонно твердит какое-то заклинание. Шепотом приказав Маргарите сидеть тихо, Фауст приник ухом к стене. Ну конечно, это невнятное бормотание доносилось из соседней камеры! Но человек, сидевший в ней, не колдовал, а молился.
— Услышь меня, Господи, — говорил он. — Я никому не сделал зла, и тем не менее я ввергнут во тьму дважды — своей собственной слепотой и мраком этой проклятой тюрьмы. Я, Исаак, царствовавший в Константинополе, заботясь о своей душе, выразил свою добрую волю, передав церквам Константинополя следующее...
Далее шли завещания разным церквам и отдельным священникам, настолько длинные, монотонные и скучные, что Фауст успел повернуться к Маргарите и шепнуть:
— Ты знаешь, кто находится в соседней камере?
— Меня это не интересует, — раздраженно ответила она. — Я бы на твоем месте подумала, как бы выбраться из нашей.
— Молчи, женщина! В этом застенке рядом с нами томится Исаак, престарелый царь Константинополя, свергнутый с престола своим жестоким братом. Новый правитель, взойдя на византийский трон, приказал ослепить несчастного Исаака и заточил его в темницу.
— Да, компания у нас хорошая, ничего не скажешь, — не без сарказма ответила девушка.
— Молчи!.. Я слышу, как кто-то входит в его камеру...
Фауст услышал, как поворачивается ключ в замке. Скрипнув, дверь отворилась, затем закрылась опять. Стенка между двумя камерами была настолько тонка, что ему удалось различить даже звук шаркающих шагов. Молящийся умолк. Через несколько секунд он спросил печальным, но ровным и спокойным голосом:
— Кто вошел ко мне? Палач? Говори же, ибо я не могу тебя видеть.
— Так же, как и я тебя, — ответил низкий голос, очевидно, принадлежавший вошедшему. — Но я пришел сюда отнюдь не затем, чтобы толковать о твоем или моем зрении. Я предлагаю помощь.
— Предлагаете что?..
— Помощь. По-мо-щь. Освобождение! Неужели ты не узнал моего голоса, Исаак? Я Энрико Дандоло!
— Это венецианский дож! — взволнованно прошептал Фауст, обернувшись к Маргарите. — Энрико Дандоло, всесильный дож Венеции!.. — И, возвысив голос, он воззвал: — Дож Дандоло! Милосердия и справедливости! Мы взываем к вам, прося о заступничестве!
Послышались приглушенные голоса, чьи-то тяжелые шаги... Дверь в камеру, где находились Фауст и Маргарита, распахнулась. На пороге стояли двое солдат. За ними была видна высокая, прямая фигура Энрико Дандоло в дорогом одеянии из красной и зеленой парчи. В руках у венецианского дожа была чудотворная икона святого Василия.
— Кто звал меня? — спросил Дандоло.
— Я, Иоганн Фауст, — ответил ученый доктор. — Я попал сюда по недоразумению. Я прибыл к Константинополю, чтобы добиться справедливости... Здесь находится еще один человек, выдающий себя за Иоганна Фауста, то есть за меня. Этому бесстыжему лгуну удалось обмануть даже одного из могущественнейших духов преисподней. Он утверждает, что он — великий чародей, но это вранье! Это я великий маг!
— Так-так, понятно, — сказал Дандоло, приподняв одну бровь.
— Умоляю вас, Энрико Дандоло, выпустите меня отсюда. Я стану вам могущественным союзником!
— Если вы и вправду великий маг, то почему же вы до сих пор не освободились из этой тюрьмы с помощью своих заклинаний?
— Даже самому искусному магу нужно кое-какое оборудование помимо своего мастерства, — ответил Фауст. — Мне не хватило одного-единственного компонента, чтобы составить волшебную смесь! Если бы у меня был кусочек... Впрочем, та икона, которую вы держите в руках, вполне подойдет!
Энрико Дандоло гневно нахмурил брови:
— Вы собираетесь проделывать свои фокусы с чудотворной иконой святого Василия?
— Я собираюсь заклинать духов с ее помощью. Для чего же еще предназначены чудотворные иконы?
— Единственное предназначение чудотворной иконы святого Василия — хранить город Константинополь, — сухо ответил Дандоло.
— О да, конечно, — саркастически заметил Фауст. — Только ее святое покровительство этому городу отнюдь не играет вам на руку, не правда ли?
— Это уже не ваше дело, — отрезал Дандоло.
— Возможно, в этом вы правы, — сказал Фауст. — Все равно, выпустите нас отсюда. Мы никому не причинили зла, и мы не принадлежим к числу ваших врагов.
— Кажется, совсем недавно вы заявляли, что в совершенстве владеете искусством магии и даже предлагали мне свои услуги, — сухо произнес Дандоло. — Посмотрим, кем вы окажетесь на самом деле. Я еще вернусь.
С этими словами он резко повернулся кругом и ушел, сопровождаемый двумя солдатами. Дверь со стуком захлопнулась, и пленники услышали, как ключ, скрипя, поворачивается в замке.
— С этими тупоумными упрямыми венецианцами просто невозможно разговаривать! — пробормотал Фауст.
— О господи, что же нам теперь делать? — жалобно простонала Маргарита.
Она была готова расплакаться от страха и чувства безысходности. Фауст чувствовал себя не лучше, хотя совсем по иной причине: он был вне себя от злости на такой глупый поворот судьбы, на свое унижение, на весь мир, столь плохо продуманный Творцом. Благодаря всему этому искуснейший маг должен сидеть в сырой темной подземной камере, и каждый солдат, вчерашний смерд, волен насмехаться над ним. Оскорбленная гордость оказалась сильнее страха смерти. Скрипя зубами, ученый доктор метался взад и вперед по камере. В уме его возникали десятки планов побега, но — увы! — пока среди них не было ни одного реального. Какую непростительную оплошность он совершил, отправившись в погоню за Мефистофелем без полного набора магических принадлежностей! Фауст вспомнил, как он путешествовал по Европе. Его объемистая сумка с порошками, жидкостями и мазями всегда была при нем. Неужели университетская должность профессора и размеренная, спокойная жизнь так сильно притупили его живой и острый ум, сделав из него самодовольного глупца, каких полным-полно во всех европейских городах?.. Ученый доктор оборвал себя, решив, что сейчас не время предаваться воспоминаниям.
Он опять наклонился над своей пентаграммой — без особой надежды на успех, просто для того, чтобы чем-нибудь заняться.
Каково же было его удивление, когда он увидел, что линии пентаграммы светятся в темноте! Свет разгорался постепенно, как и в прошлый раз; но вот розовое зарево изменило свой цвет, став сначала багрово-красным, затем оранжевым, — верный признак того, что скоро здесь появится дух из преисподней.
Когда наконец из самого центра пентаграммы взметнулись языки пламени и огненный смерч закружился, превращаясь в призрачную фигуру, с каждой секундой обретающую все более отчетливые формы, Фауст воздел руки и торжественно воззвал:
— О дух! Я вызвал тебя из мрачных подземных глубин...
— Нет, это не вы меня вызвали, — произнес таинственный пришелец, принявший наконец образ низенького рыжего демона с лисьей физиономией, чью голову венчали короткие козлиные рожки. Плотно облегающий костюм из тюленьей кожи обрисовывал его складную фигуру.
— Как это — не я? — спросил озадаченный Фауст.
— Я явился сюда по своей собственной воле. Меня зовут Аззи. Я демон.
— Рад вас видеть, — отвесил легкий поклон Фауст. — Я Иоганн Фауст. А это моя подруга Маргарита.
— Я знаю, кто вы, — сказал Аззи, — и даже более того. Мне известны все ваши приключения, и, разумеется, я не упускал из виду Мефистофеля и того молодого парня, который выдает себя за Фауста.
— Тогда вы не можете не знать, что он — лжец и самозванец! — воскликнул ученый доктор. — Настоящий Фауст — это я!
— Конечно. Фауст — это вы.
— И что же?
— Я предпринял некоторые шаги, чтобы оценить сложившуюся ситуацию. И вот, как видите, явился, чтобы сделать вам одно предложение...
Из груди Фауста вырвался восторженный вопль:
— О-о! Наконец-то!.. Признание! Возмездие!.. Вечное наслаждение!.. Клянусь пиром двенадцати богов...
— Не торопитесь, — остудил его Аззи. — Не все сразу. Вы еще не выслушали мою речь до конца.
— Ну так говорите же скорее!
— О нет, только не здесь. Подземная тюрьма франков — неподходящее место для подобных переговоров.
— И что же теперь делать?
— Есть у меня на примете одна горная вершина, — сказал Аззи. — Это высочайший пик Кавказа. Она находится совсем рядом с той горой, на которой легендарный Ной высадился из своего ковчега, когда схлынули воды Всемирного потопа. Там я смогу изложить вам свое предложение, не нарушая общепринятых традиций, со всеми необходимыми формальностями.
— Тогда — скорее к этой горной вершине!
— Эй! А как же я?.. — забеспокоилась Маргарита.
— А как же она? — спросил Фауст.
— Она не может отправиться с нами, — покачал головой Аззи. — Мы должны переговорить с глазу на глаз. Мое предложение касается только вас одного, а не какой-то уличной девки...
— Нахал! — истерически взвизгнула Маргарита. — Я путешествую вместе с ним! Я даже помогала ему в колдовстве! Он сам взял меня с собой! Это из-за него я попала в эту тюрьму! Иоганн, неужели ты бросишь меня? — Голос ее зазвенел, на глазах показались слезы. — Неужели ты оставишь меня здесь одну?
Фауст отвернулся от нее и тихо сказал Аззи:
— Она мелет чепуху. Не обращайте на нее внимания. Я готов следовать за вами. Только...
— Даю вам слово чести, — успокоил его Аззи, — что с ней не случится ничего дурного.
— Вы уверены в этом?
— Будьте покойны. Я никогда не дал бы честного слова, если бы не был в нем уверен, — гордо ответил демон. — И я никогда не ошибаюсь.
— Тогда — вперед! — сказал Фауст. — Маргарита, мы... мы скоро вернемся, вот увидишь. Поверь, мне самому неприятно оставлять тебя одну, но... Понимаешь, дело есть дело.
По правде говоря, Фауста не слишком огорчала эта разлука. Маргарита оказалась совсем не такой покладистой, скромной и услужливой, какой он представлял себе простую девушку.
— Нет! Нет! Возьми меня с собой! — закричала несчастная женщина, бросаясь к Фаусту и пытаясь обнять его за шею. В это самое время Аззи щелкнул пальцами, и фигура ученого доктора исчезла в дыму и пламени. Маргарита испуганно отпрянула назад. Когда густые клубы дыма рассеялись, она увидела, что осталась совсем одна. В наступившей тишине был отчетливо слышен топот нескольких пар ног, обутых в тяжелые сапоги. Шаги приближались. Солдаты подошли к двери ее камеры.
Глава 6
Аззи вместе с Фаустом взвился высоко над башнями Константинополя и с быстротой метеора помчался на юго-запад. Внизу богатым пестрым ковром раскинулись равнины Анатолии. Они пролетали над редкими селениями, над домиками, выстроенными из самодельного глиняного кирпича, — здесь жили тюркские племена, пришедшие в эти края из дальнего далека и до сих пор продолжающие свои набеги на северные территории, где возвышались укрепленные городские стены. Вскоре пейзаж резко изменился: бесконечной чередой тянулись бесплодные холмы, а впереди показались белоглавые Кавказские горы. Аззи начал набирать высоту, и Фауст поежился от холода. Воздух стал более разреженным. Глянув вниз, ученый доктор увидел вершины гор; снеговые шапки сверкали на солнце. Казалось, что какой-то исполин обложил их ватой, как хрупкие елочные игрушки, — пушистые белые облака окружали высочайшие пики со всех сторон.
— Видите вон ту высокую гору впереди? — спросил Аззи у Фауста, наклонившись к самому уху ученого доктора; голос демона на несколько секунд заглушил свист ветра. — Мы полетим прямо туда.
Они приземлились на вершине, напоминавшей ровную поверхность стола. Солнце стояло почти в зените, его лучи ярко освещали небольшую ровную площадку под их ногами. Фауст удивился: ведь когда они покинули лагерь франков под Константинополем, время приближалось к полуночи. Он хотел расспросить Аззи, как ему удалось проделать этот ловкий фокус со сменой дня и ночи; но, побоявшись обнаружить свое невежество перед адским духом, ученый доктор спросил только:
— Где мы?
— На горе Крещендо, высочайшем пике Кавказа, — ответил тот. — Неподалеку отсюда находится гора Арарат, где высадился Ной после Всемирного потопа.
Фауст подошел к самому краю ровной площадки. Воздух был так чист и прозрачен, что, казалось, подняв взор к небу, можно было проследить за полетом ангела в бескрайней синеве или увидеть Небесные чертоги. У подножия гор раскинулись плодородные долины. Прищурившись, Фауст разглядывал поля и виноградники, окружавшие мирные селения. А за зелеными долинами, почти на самой вершине одной из невысоких гор, ученый доктор заметил замок из розового камня, окруженный белой стеной, по углам которой возвышались ажурные башенки. Это сооружение издалека напоминало ученому доктору пышный торт со взбитыми сливками.
— Что это? — спросил он.
— Замок Раздол, — негромко сказал Аззи. — Вы можете стать его владельцем, если согласитесь работать на меня и будете делать то, что я вам скажу.
— А чем знаменит этот замок Раздол? — спросил Фауст.
— Вы, наверное, заметили, что его стены несколько необычного цвета. Они сложены из розового камня, Камня Счастья. Это очень редкий и древний камень. Он сохранился со времен Золотого века, когда все живые твари и все вещи в мире ладили друг с другом, а люди были так счастливы, как никогда уже не будут. Этот камень насквозь пропитан эссенциями радости и чистого восторга, и даже тот, кто просто находится поблизости от него, испытывает прилив бодрости; этот камень поистине творит с людьми чудеса: каким бы угрюмым и мрачным ни был человек, от его дурного настроения и следа не останется в тот самый миг, когда его нога или рука коснется розового Камня Счастья. Подумайте, ведь в этом замке вы можете быть так беззаботно счастливы, как нигде на свете. В нем каждый обретает то, чего ему не хватало, по чему он тосковал и к чему стремился всю свою жизнь. Кроме роскоши и неги, там вас будет ждать веселая стайка красавиц на любой вкус. Эти юные дамы, Фауст, настолько прекрасны, что каждая из них могла бы заставить ангела заплакать... Но я, кажется, увлекся: не дай бог какой-нибудь херувим действительно захочет проверить это на собственном опыте, а начальство застигнет его за столь неподходящим для ангела занятием.
— Издалека замок Раздол кажется совсем игрушечным...
— Воздух и свет на этой горной вершине обладают волшебным свойством: если, слегка прищурив глаза, вы посмотрите на любой далекий предмет, то разглядите его во всех подробностях, как если бы вы вдруг оказались рядом с ним. Это похоже на гигантское увеличительное стекло. Попробуйте!
Фауст прищурился.
Сначала он напряг свое зрение почти до предела, так что увидел глухую стену всего лишь в двух дюймах от собственного носа. Медленно приоткрывая веки, он добился наконец того, что взгляду открылась широкая панорама дворца на горной вершине, Волшебные замки из арабских сказок, где жили нежные принцессы и куда по воле рока попадали отважные мореплаватели и прекрасные принцы, показались бы их гордым обитательницам жалкими лачугами, если бы они хоть раз побывали в Раз-доле. Прозрачные струи фонтанов сверкали на солнце, разбивались на миллионы искрящихся капель, похожих на крупные алмазы, и падали обратно в каменные чаши бассейнов. От фонтанов разбегались посыпанные гравием тропинки — они вели в роскошный фруктовый сад. Там, между аккуратно подстриженных деревьев и кустов, бродили ручные олени. Разноцветные попугаи перелетали с ветки на ветку; когда их шумная стайка поднималась в воздух, мелькание пестрых крыльев можно было принять за волшебную, переливающуюся яркими красками радугу. По дорожкам, ведущим из дома в сад, взад и вперед сновали проворные слуги в белых одеждах. На головах они несли тяжелые медные подносы, уставленные богатыми яствами и тонкими винами. Чего здесь только не было — арабские сласти, засахаренные фрукты, диковинные заморские плоды, которым даже ученый доктор Фауст не смог бы подыскать названия, орехи, ароматное жаркое и блюда из птицы... Слуги почтительно предлагали эти изысканные кушанья гостям, облаченным в длинные одежды из шелка и парчи. Среди гостей, прогуливающихся по саду, Фауст заметил группу атлетически сложенных мужчин, одетых просто и скромно. Почти все они носили небольшие клинообразные бороды. Пристально вглядываясь в лица и фигуры незнакомцев, ученый доктор подумал, что никогда еще ему не приходилось встречать столь благородной осанки, столь гордой посадки головы и таких строгих, правильных черт лица. Они были похожи на ожившие творения величайших скульпторов Древнего Рима.
— Кто эти люди? — спросил Фауст у Аззи.
— Философы, — ответил тот. — Вы сможете вести с ними беседы о природе и сущности вещей и явлений, о причинах и следствиях, об истории племен и городов и о тысяче других вещей. Их широкая образованность послужит прекрасным дополнением к вашему блестящему уму. А теперь посмотрите вон на ту белую башенку, увенчанную куполом, — чуть левее фонтана, позле которого прогуливаются гости, видите? Она стоит отдельно от дворцового ансамбля.
— Да, вижу. Это здание...
— Сокровищница Раздола. Одна из крупнейших в мире. Там есть настоящие диковины: изумруды и алмазы самой чистой воды, небесно-голубые сапфиры и красные, как кровь, рубины, изумительный жемчуг — его собирали в течение многих столетий, кубки и чаши из нефрита, изделия искуснейших ювелиров и старых мастеров чеканки и много других редкостей.
Фауст прищурил глаза и посмотрел куда-то в сторону.
— Там, на горизонте, что-то темнеет... Похоже на огромное облако пыли, которое движется по холмистой степи.
Аззи взглянул туда, куда указывал доктор.
— Не обращайте внимания.
— Но все-таки, что это такое?
— Если вам непременно хочется все знать, извольте: это передовые отряды турок.
— Они тоже из замка Раздол?
— Боюсь, что нет. Они рыщут здесь в поисках добычи, словцо стая голодных волков, уничтожая все на своем пути. Но замок Раздол они оставят в покое.
— Но что я буду делать, если они все-таки нападут на меня? — озабоченно спросил Фауст. — Тогда мне уже не помогут ни сказочные богатства, ни счастье, обретенное в волшебном замке...
— Все течет — так, кажется, говорят у вас в подлунном мире, — пожал плечами Аззи. — Однако не бойтесь, я не оставлю вас в беде. Я могу построить для вас не менее прекрасный замок и даже целый город в любом месте, где вы только пожелаете. Как видите, я обладаю ничуть не меньшими способностями, чем джинны из арабских сказок. Даже большими — мне подвластно само время. Я могу перенести вас в любую эпоху. Если вы хотите прогуляться по древним Афинам, побеседовать с Платоном или поспорить с Аристотелем — пожалуйста, я могу это устроить. А может быть, вам будет интересно посетить Древний Рим, встретиться с Цезарем или с Вергилием?
— Ваше предложение очень заманчиво, — задумчиво произнес Фауст, — но как насчет того, чтобы вернуть меня на мое законное место в Тысячелетней войне между Силами Света и Тьмы?
— Я мог бы вам в этом помочь, — ответил Аззи, — хотя и не по моей вине вы вышли из игры. Это была глупейшая ошибка
Мефистофеля, чересчур самонадеянного Князя Тьмы. У него есть обширные связи в обоих мирах, но — увы! — он не обладает столь необходимыми для современного демона качествами: коварством и дальновидностью. Тем хуже для самого Мефистофеля, ибо я намерен преподать ему хороший урок. Но сначала мне нужно будет уточнить некоторые детали. Война уже объявлена, а силам света и тьмы может не понравиться, если кто-то вмешается в их внутренние дела, расстроив тщательно продуманные планы великих духов из двух соперничающих между собой миров. Но я полагаю, что при благоприятном стечении обстоятельств, шепнув пару словечек нескольким важным особам, я сумею вернуть вас на ваше место, убрав Мака Трефу.
— Вы сделаете это? — воскликнул Фауст.
— Да. По крайней мере попытаюсь, — сказал Аззи. — Но при одном условии.
— При каком же?
— Вы должны дать самую торжественную, самую ужасную клятву, которую вы знаете, что будете повиноваться мне во всем. Особенно это касается тех дел, которые так или иначе связаны с Тысячелетней войной между силами света и тьмы. Вы будете делать только то, что я вам скажу...
Фауст гордо выпрямился.
— Мне подчиняться вам? Мне, Фаусту? Да кто вы такой? Я доктор разных наук, всемирно известный алхимик, а вы? Какой-то нечистый дух, даже не назвавший своего полного имени!
— На месте мудреца и знаменитого ученого я бы не стал обзывать нечистым духом того, кто предлагает вам выгодную сделку, — обиделся Аззи. — Это всего лишь ярлык, который навешивают на нас, демонов, не слишком сведущие в подобных вопросах смертные. Кроме того, я не вижу никакого бесчестья в том, чтобы подчиняться демону. Многие люди делают это почти всю свою жизнь!
— Люди — может быть. Но не Фауст! — надменно ответил ученый доктор. — Кстати, позвольте узнать, зачем вам вообще нужна такая клятва?
— Затем, что у меня есть свой собственный план. Если все пойдет так, как нужно, вы сможете занять свое место в истории, а я — то место в иерархии духов, на которое давно претендую. Но, как я уже сказал, вы должны во всем меня слушаться. Соглашайтесь же! Я не буду слишком суровым начальником. Вы сами сможете убедиться, что умный человек и с дьяволом договорится! Итак, закончим бесполезный спор, давайте лучше подпишем договор.
Фауст надолго задумался. Искушение было слишком велико. Быть повелителем замка Раздол гораздо лучше, чем быть профессором алхимии в краковском университете, кто же станет спорить! По земным меркам это означало небывалый, головокружительный взлет. Этот демон мог превратить его в сказочно богатого человека. Этот демон мог исполнить его давнюю, заветную мечту — побывать в Древней Греции и в Древнем Риме (в молодости Фауст был буквально помешан на античности). Но мысль о том, что придется повиноваться Аззи, была противна ученому доктору. Какое-то странное внутреннее ощущение, похожее на дурное предчувствие, удерживало его. Дело было даже не в том, что во всех своих поступках Фауст предпочитал руководствоваться своим собственным мнением (которое, к слову сказать, нередко расходилось с общепринятыми взглядами), а в том, что вся его свободолюбивая, гордая натура протестовала против того, чтобы подчиняться духу, который по всем существующим в мире законам должен был служить ему самому. Какая-то ловушка чудилась доктору в таком обмене ролями, не предусмотренном древними правилами сложной и тонкой игры между демонами и людьми, установленными еще в те незапамятные времена, когда в самый первый раз дьявол соблазнял человека.
— Я не согласен на ваши условия, — наконец ответил он.
Аззи вздохнул:
— Жаль. Но послушайте, ко всем земным благам, которые я пообещал вам, я могу добавить воплощение вечной женственности, тот идеал, который на протяжении многих веков ищут, но не могут найти поэты, художники и просто мечтатели, грезящие о возвышенной и тонкой красоте души и тела. Я имею в виду не простую женщину, а несравненную Елену Троянскую.
— Елена меня не интересует. У меня уже есть девушка.
— Но ей далеко до Елены Троянской!
— Я уже сказал вам, что эта женщина меня не интересует.
Аззи улыбнулся:
— Но вы даже не взглянули на нее. Посмотрите.
Сложив пальцы в какую-то замысловатую фигуру, демон взмахнул рукой так, как это делают фокусники в цирке, и Фауст увидел, что кристально чистый горный воздух прямо перед ним начинает мутнеть и сгущаться. Через несколько секунд полупрозрачное туманное облако обрело очертания человеческой фигуры. Перед ученым доктором появилась женщина в белой тунике, застегнутой на одном плече; другое плечо было обнажено. Легкое одеяние не скрывало ни одной линии ее тела, однако женщина ничуть не была смущена. Она стояла, гордо подняв голову, глядя прямо перед собой. Фауст заметил, что глаза ее меняют свой цвет, словно в них отражается само небо: секунду назад они были голубыми, но стоило легкому облачку закрыть солнце — и они стали серыми, затем — чуть зеленоватыми, как морские волны, и вновь голубыми. Ее стройная фигура была воплощением классического образца женской красоты. В ней все было так гармонично, так соразмерно, что казалось нелепым восхвалять каждую ее черту в отдельности: скажем, ее тонкий и правильный профиль, ее брови, правильными дугами изогнутые над нежно-розовыми веками, ее густые вьющиеся волосы, ее руки с тонкими, но приятно округлыми запястьями, с длинными пальцами, ее высокую грудь, тонкую талию, линию бедер, похожую на очертания греческой амфоры... Все эти похвалы ее красоте были верными, но сама Елена не поддавалась описанию. Она была настолько хороша, что любая поэтическая метафора казалась бы плоской и бесцветной в сравнении с живой прелестью этой женщины. Она словно явилась из тех волшебных снов, когда душе на миг приоткрывается божественный свет, и человек видит перед собой воздушные, прекрасные образы... Но грезы обманчивы, они рассеиваются быстрее, чем тает легкий утренний туман под лучами восходящего солнца; Елена же была земной женщиной, существом из плоти и крови. Мелкие недостатки, которые, присмотревшись внимательно, можно было бы обнаружить в ее фигуре, лишь подчеркивали совершенство ее человеческого облика.
Фауст молча размышлял, глядя на Елену. Обладание ею обещало, кроме ни с чем не сравнимого наслаждения, еще одну выгоду: оно давало повод всем остальным мужчинам (за исключением женоненавистников, глубоких старцев и вообще равнодушных к женской красоте) завидовать счастливцу самой черной завистью. Поистине эта женщина была сказочным сокровищем, в сравнении с которым даже богатства царя Соломона казались ничтожеством.
Однако у каждой медали имеется оборотная сторона. Всякий, кто обладает Еленой, в равной степени сам принадлежит ей. (Подумав еще немного, ученый доктор решил, что, может быть, даже не в равной, а в большей степени.) Он вынужден делить с нею свой жребий и состязаться с нею в славе. Это было бы тем более трудно для него, Фауста: ведь Елена известна во всем мире благодаря своему природному дару — красоте, а что мог противопоставить ее красоте профессор алхимии? Свои научные труды? Книжную премудрость?.. Он неизбежно проиграет подобное состязание. Да, войдет в историю, но люди будут помнить не о самом Фаусте — великом маге и алхимике или, скажем, мудром правителе, а о Фаусте — любовнике Елены. Даже если он не будет уступать своей подруге в физическом совершенстве, все равно слава Елены затмит его собственные достоинства. Парис, думал Фауст, был хорош собой и пользовался покровительством богини Любви, иначе ему вряд ли удалось бы увезти Елену от супруга Менелая к себе в Трою. Но мало кто вспоминает сейчас о Парисе — все говорят о Елене, которую похитил некий юноша, отдавший Афродите золотое яблоко с надписью: «Прекраснейшей».
Рассуждая так, Фауст преодолевал дьявольское искушение. Конечно, этот рыжий черт обещал ему весьма соблазнительные вещи, но слишком уж непомерную цену по его, фаустовским, меркам он за них запросил. Фауст потому и Фауст, что всегда остается самим собой, подумал ученый доктор. Он никогда не станет послушной куклой в чьих бы то ни было руках — будь то руки женщины, мужчины или демона.
Отвернувшись от Елены и задрав кверху подбородок, он быстро произнес:
— Нет, нет! Я не возьму ее и не стану вам служить! — и застыл в напряженной, неестественной позе, боясь повернуть голову, чтобы не увидеть еще раз прекрасную Елену — ее красота слишком волновала его.
Аззи пожал плечами и улыбнулся. Казалось, его нисколько не удивил такой ответ. Должно быть, он хорошо знал, что Фауст сделан совсем не из мягкого теста, из которого слеплено большинство смертных, — тот материал, что пошел на ученого доктора, обладал твердостью алмаза и трудно поддавался обработке. Поняв, о чем думает Аззи, Фауст испытал прилив гордости — ведь, согласитесь, если даже демон восхищается вашей стойкостью, в этом, несомненно, что-то есть!
— Ну, хорошо, — сказал Аззи, — я сейчас уберу ее. Попытка — не пытка, а спрос — не беда. Раз, два... — Он сделал несколько быстрых, ловких движений руками. Фауст невольно залюбовался ими — мастерство волшебника, как искусство пианиста, зачастую распознается по виртуозной работе пальцев. Аззи показал высший класс. — Три!
Вокруг фигуры прекрасной женщины вспыхнуло красноватое зарево — и тотчас померкло. Елена, оставалась неподвижна, взор ее все так же был устремлен куда-то вдаль. Аззи снова проделал сложные пассы, но и на сей раз ему не повезло — не появилось даже зарево.
— Что за чертовщина! — воскликнул демон. — Не странно ли? Обычно эго заклинание работает безотказно. Надо будет как следует проверить его, когда у меня появится хоть немного свободного времени. А пока... у меня к вам небольшая просьба. Не побудете ли вы с ней немного? Я скоро вернусь и заберу ее. Елена — очаровательная женщина. Должно быть, ей порядком наскучило подземное царство, которым правит мрачный Аид, и она не откажется провести небольшой отпуск в подлунном мире.
Фауст посмотрел на нее — и сердце сильно забилось в его груди. Умом он понимал, что, согласившись, навсегда потеряет свою свободу, но голос сердца оказался сильнее доводов рассудка. Наконец, овладев собой, доктор Фауст ответил:
— Хорошо, я пригляжу за ней, пока вы будете отсутствовать. Но у меня есть Маргарита. Вы обещали, что с ней не случится ничего плохого...
— Не тревожьтесь, все будет хорошо, — успокоил его Аззи, — ей никто не причинит зла. Но должен вам сказать, что эта девушка вам совсем не пара.
— Вы и вправду так думаете?
— Да. Мы, демоны, никогда не ошибаемся в таких вещах. Мы видим человека насквозь, как если бы он был сделан из стекла. Когда лламя любви начинает угасать в его груди, это сразу становится заметно. Впрочем, мы отвлеклись от главного.
Я еще встречусь с вами. Это отнюдь не последний наш разговор. Вы уверены, что я не могу соблазнить вас еще чем-нибудь? Может быть, у вас есть какая-то тайная мечта, ради которой...
— Нет-нет, спасибо за заботу.
— В таком случае — до свидания. Мне пора.
— Подождите! — воскликнул Фауст. — Не могли бы вы снабдить меня кое-какими ингредиентами для заклинания перемещения? Иначе как мы с Еленой спустимся с этой неприступной горной вершины?
— Ах, извините, это вылетело у меня из головы, — сказал Аззи. — Хорошо, что вы напомнили мне.
И с этими словами он достал свою сумку с магическими принадлежностями, которую демоны всегда носят с собой. Такие сумки обладают волшебным свойством уменьшаться в размерах в сотни раз, когда владелец кладет их в карман, что делает их совершенно незаменимыми в долгих путешествиях. Сложенная походная волшебная сумка вместе со всем своим содержимым занимает не больше места, чем листок бумаги из записной книжки, да и весит она приблизительно столько же. Открыв сумку, Аззи выложил из нее несколько веточек вербы, пучки разных лекарственных трав, несколько плотно запечатанных бутылочек с этикетками, на которых было что-то написано по-арабски, редкие и драгоценные металлы высокой пробы, концентрированный змеиный яд и еще много разных предметов, необходимых магу в его ремесле. У Фауста глаза разбегались от такого изобилия: пожалуй, эта коллекция редкостей ничуть не уступала той, что осталась в его рабочем кабинете в Кракове.
— Спасибо вам, — сказал Фауст. — Этого мне хватит надолго. Имея в своем распоряжении такой богатый набор магических снадобий, я могу сам позаботиться о своей дальнейшей судьбе. С вашей стороны было огромной любезностью показать мне красоты Кавказа, и, конечно, пытаясь соблазнить меня, вы сделали все, что могли. Большего не мог бы пожелать ни один смертный. Вы были очень добры ко мне, Аззи. Но, к сожалению, я не могу принять ваше предложение. Я попытаюсь добиться справедливости и занять свое место в Тысячелетней войне без посторонней помощи. Еще раз благодарю вас за заботу.
— В таком случае — прощайте! — сказал Аззи.
— Прощайте, — ответил Фауст.
Выпрямившись, они встали друг напротив друга; каждый поднял вверх правую руку с раскрытой ладонью — древний жест, которым маги всех времен и народов приветствовали друг друга при встрече и расставании. Затем на горной вершине сверкнули две багровые вспышки. Аззи исчез первым, а следом за ним — Фауст и Елена.
Глава 7
Все происходящее казалось Маргарите кошмарным сном. Ей часто приходилось слышать, что маги и волшебники — ненадежный народ и связываться с ними не стоит. Однако то, что сделал Фауст, уже переходило все допустимые границы. Девушке оставалось только удивляться капризам своей судьбы, благодаря которой она в столь короткий срок перенеслась из Кракова под стены осажденного Константинополя и попала в тюремную камеру. Положение ее было не из приятных; к тому же она понятия не имела, за что ее арестовали. Одиночество пугало ее; она то тревожно металась по тесной камере, то замирала на месте, когда за дверью раздавался какой-нибудь шум. Вот и сейчас, когда на лестнице, ведущей вниз, послышались чьи-то тяжелые шаги, она вздрогнула и застыла, повернувшись лицом к двери, настороженно прислушиваясь. Шаги приближались. Лязгнул засов; дверь, ведущая в соседнюю камеру, заскрипев, отворилась.
На несколько секунд воцарилась тишина. Затем снова раздались звуки шагов в коридоре; они становились все громче, отчетливее... И наконец резко оборвались как раз напротив двери, ведущей в ее камеру.
Маргарита попятилась от двери, услышав, как поворачивается ключ в тяжелом замке. Забившись в угол, она смотрела, как дверь распахивается настежь. Эти несколько секунд показались ей вечностью. Она зажмурилась от страха, а когда открыла глаза, увидела, что на пороге стоит высокий и стройный светловолосый молодой человек, одетый в изящный и дорогой костюм. Он молча смотрел на Маргариту, но не так, как разглядывали ее грубые солдаты, похотливо усмехаясь. Взгляд незнакомца выражал лишь вежливое внимание и удивление — казалось, он размышлял над тем, каким образом девушка могла попасть в тюремную камеру. Несколько минут они стояли друг напротив друга, не решаясь заговорить. Тусклый свет настенного светильника проникал из коридора в тесную камеру. Светловолосый незнакомец был еще очень молод — почти мальчик, подумала Маргарита. Над его верхней губой блестели капельки пота. Сама она застыла в трогательной и в то же время соблазнительной позе: каштановые волосы рассыпались по плечам; край длинной юбки чуть-чуть приподнялся, так что стали видны ее стройные маленькие ножки.
Наконец Мак — это был, конечно, он — спросил:
— Кто вы?
— Я Маргарита, — ответила девушка. — А вы?
— Доктор Иоганн Фауст, к вашим услугам.
Маргаритины ресницы затрепетали; она открыла рот, собираясь возразить. В самом деле, как может этот незнакомец называть себя Фаустом, если Фауст, ее бывший любовник, оставил ее одну в этой темной и сырой камере, улетев в неизвестном направлении с черт знает откуда взявшимся демоном! Но, вовремя спохватившись, она решила не упоминать о настоящем Фаусте. Кто знает, что на уме у этого парня. Судя по его поведению, ничего плохого он ей не сделает. Может быть, даже освободит ее из тюрьмы. Лучше на время придержать свой язык — вряд ли собеседнику понравится, если его уличат во лжи и заставят оправдываться в первую минуту разговора. А Маргарите хотелось произвести приятное впечатление на молодого незнакомца. Пусть называет себя как хочет, подумала она — Фаустом, Шмаустом или Гнаустом, — только бы помог ей выбраться отсюда.
— Что вы здесь делаете? — спросил Мак.
— О, это долгая история, — вздохнула Маргарита. — Я попала сюда вместе с одним... моим знакомым, а он... ну, в общем, он... вроде как сбежал. И я осталась одна. А вы?
Мак пришел сюда следом за Энрико Дандоло, надеясь улучить подходящий момент и незаметно стащить чудотворную икону святого Василия (он выбрал последнее из трех предложений Мефистофеля, которое казалось ему наименьшим злом). Заглянув в первую камеру, Мак увидел, что она пуста: венецианский дож вышел вместе со старым слепым Исааком. Мак уже собирался уходить, когда, повинуясь какому-то странному внутреннему зову, он подошел к двери соседней камеры и открыл ее. Это было совсем не похоже на Мака Трефу — отпирать двери темниц и освобождать томящихся в них узников, но сейчас он действовал под влиянием таинственных высших сил, определяющих человеческую судьбу. Ему казалось, что запертая дверь скрывает очень важную тайну. Открыв эту дверь, он едва различил в полутьме очертания женской фигуры... Но как объяснить все это Маргарите?
— Моя история тоже очень длинна, — сказал Мак. — Но вы, наверное, будете рады выйти отсюда?
— Рада, как свинья, когда находит грязь, — ответила Маргарита старой немецкой пословицей: крестьяне в ее родной деревне часто так говорили.
— Тогда выходите, — предложил Мак. — Следуйте за мной. Я ищу одного человека...
Выйдя из тюрьмы, они направились к лагерю франков, откуда доносился страшный шум — рев труб, топот сотен бегущих ног, испуганное ржание лошадей. Полуодетые люди метались взад и вперед, словно обезумевшие. Мерцали факелы, в воздухе стоял запах пыли и горящей смолы. Воины в боевых доспехах, с тяжелыми копьями на плечах бежали к городской стене: франки пошли на штурм Константинополя.
Мак и Маргарита смешались с этой толпой, пытаясь пробраться сквозь нее к шатру Мака. Непрерывный людской поток тащил их туда, куда двигалось большинство — к высоким белым городским стенам. Там уже разгорелась битва. Появились первые раненые — их уносили с поля боя обратно в лагерь. Многих настигли византийские стрелы — более длинные, чем у европейцев, украшенные шестиугольным орнаментом, со странным оперением, более похожим на перья диких уток из земель далекой Московии, чем на серые перья английских гусей.
Мака и его спутницу то и дело обгоняли отряды солдат, спешащие на битву. Жестокая схватка завязалась на самой вершине зубчатой стены. Вдруг окованные медью городские ворота с громовым стуком распахнулись — их отворили жители Константинополя, перешедшие на сторону врага. Тяжелая конница франков, построившись «свиньей», тут же двинулась к воротам. Горстка греческих и норманнских воинов преградила крестоносцам путь, предприняв отчаянную и бесполезную попытку удержать ворота. Конный клин врубился в небольшой отряд, словно острый топор. В воздухе замелькали алебарды и тяжелые булавы, усеянные острыми шипами. На головы защитников города обрушился град жестоких ударов. Раздались отчаянные крики, предсмертные стоны смешались с воплями ярости. Раненые падали под копыта лошадей, топтавших и давивших дрогнувшую пехоту.
Но вот между зубцами городской стены мелькнули огни факелов: отважные гречанки принесли огромный котел с кипящим маслом и опрокинули его на головы врагов. Шипящий огненный золотистый поток побежал вниз со стен; горячее масло затекало в щели доспехов, обжигая тело. Раздались отчаянные вопли — франки на собственном опыте узнали, как чувствуют себя раки, когда варятся в плотно закрытой кастрюльке. Тучей полетели стрелы — лучники франков обстреливали стены, прогоняя женщин с их котлами кипятка. Конница возобновила свою атаку, пробиваясь сквозь поредевший строй греков, и наконец первые всадники с воинственным кличем ворвались в город. За городской стеной их встретил град стрел, выпущенных турецкими наемниками — последними защитниками города. Передние ряды конницы смешались. Раненые лошади сбрасывали на землю закованных в латы рыцарей. Однако бешеную атаку франков остановить не удалось. На место убитых и раненых солдат тотчас становились другие, и вскоре ощетинившаяся копьями и алебардами пехота смяла передовые шеренги турецких лучников. Малорослые турки в легких доспехах не могли выстоять против здоровых бородатых солдат-европейцев в тяжелых кольчугах и высоких шлемах. У городской стены завязалась жестокая схватка; ноги солдат скользили в крови, смешавшейся с глиной. Франки, опьяневшие от крови, ворвались в город, рассыпавшись по притихшим улицам небольшими группами.
Мак, крепко сжимающий руку Маргариты, протискивался между последними рядами штурмующих ворота солдат. Наконец он увидел Энрико Дандоло. Слепой старик, закованный в латы, размахивал огромным мечом, так что толпа вокруг него вынуждена была расступаться.
— Ведите меня! — кричал Дандоло. — Ведите меня на этих проклятых греков!
Ловко уклонившись от удара меча, Мак подошел вплотную к Дандоло и крепко схватил его за руку.
— Энрико, это я, Фауст! Позвольте мне направить ваш меч!
— Ах, это вы, посланник Зеленой Бороды! — воскликнул дож Венеции. — Да, конечно, помогите мне!
— Ваш покорный слуга, сударь, — учтиво ответил Мак, поворачивая старика лицом к высоким белым стенам с распахнутыми воротами, возле которых шел бой. Пальцы Мака проворно развязали широкий шелковый пояс Дандоло, за который была засунута драгоценная икона святого Василия, бережно завернутая в кусок бархата.
— Удачи вам, сударь! — крикнул Мак, и Энрико Дандоло, взмахнув мечом, поскакал прямо к воротам — его можно было бы принять за Дон Кихота Ламанчского, если бы этот герой существовал в те времена.
Мак сказал Маргарите:
— Все! Давайте скорее выбираться отсюда.
Они повернули обратно в лагерь. Мак искал какое-нибудь тихое, укромное местечко, где можно было бы провести остаток ночи. С души его словно камень свалился: он выполнил первое задание Мефистофеля, спас чудотворную икону.
Внезапно тьма сгустилась над осажденным городом, над лагерем франков, над лесом, чернеющим вдали. Похолодало, налетел резкий ветер. Хлынул дождь. Дрожа от холода, цепляясь друг за друга, Мак и Маргарита брели по полю, казавшемуся им бесконечным; ноги их то и дело увязали в жидкой грязи.
— Куда мы идем? — спросила Маргарита.
— Мне нужно кое с кем встретиться, — ответил Мак, думая о Мефистофеле: где его черти носят, когда он так нужен здесь?.,
— А где назначена ваша встреча?
— Он сказал, что сам найдет меня.
— Тогда зачем мы так быстро бежим?
— Нам нужно уйти как можно дальше отсюда. Подумайте, ведь вы можете погибнуть в этой ужасной битве!
И тут они случайно набрели на небольшой отряд. Это был, конечно, не гот патруль, что арестовал настоящего Фауста, но Маргарите сперва показалось, что судьба во второй раз столкнула ее с солдатами, которые забрали их обоих в тюрьму, — у них было точь-в-точь такое же оружие, такие же бородатые лица и грубые, хриплые голоса; они так же сквернословили, и от них так же противно пахло. Приглядевшись повнимательнее, Мак и
Маргарита поняли, что эти солдаты недавно попали в какую-то переделку — их лица и руки были в ссадинах и ушибах, шлемы и нагрудники кое-где помяты. Трое из них наклонились над собранными в кучу поленьями и остатками нескольких разломанных кресел — очевидно, они ограбили проходящий мимо караван. Ударяя кресалом о кремень, они пытались разжечь костер, но дождь и ветер мешали им, гасили искры.
— Эй, вы! — закричали солдаты, заметив Мака и его спутницу. — Стойте! Нет ли у вас с собой хоть маленького кусочка сухого дерева?
— Нет... Нет! — ответил Мак; голос его дрогнул от испуга. — Ничего подобного у нас нет. Пожалуйста, разрешите нам пройти.
Солдаты окружили их. Маргарита вздрогнула — кто-то пихнул ее в бок. Она уже была готова повернуться и со всего размаху залепить пощечину тому, кто стоял ближе всех остальных, как вдруг почувствовала, что Мак потихоньку сует ей в руку что-то твердое. Это была икона святого Василия. Пока солдаты отводили Мака в сторону, она успела засунуть небольшой сверток за корсаж.
Расширенными от страха глазами Маргарита глядела, как солдаты обыскивают ее спутника. Двое остались держать его, а остальные, ухмыляясь, повернулись к ней. Она помертвела, представив, как ее будут ощупывать. Дрожащими руками она достала сверток и протянула его здоровенному бородатому детине.
— Ага! — обрадовался тот, принимая от нее завернутую в бархат икону. — Что там у вас?
— Осторожнее! — воскликнул Мак. — Это чудотворная икона святого Василия.
— Что-что? — переспросил солдат.
— Икона. Чудотворная.
— Ах, чудотворная! Ну, пускай сотворит нам чудо! — захохотали солдаты. — Эй, давайте сюда огниво!
Один из них ударил кресалом о кремень. Несколько искр упало на нарисованный лик святого. Вспыхнуло пламя.
Солдаты столпились вокруг, защищая огонь от ветра и пытаясь разжечь костер от горящей иконы. Мак схватил за руку Маргариту, и они побежали прочь.
Они укрылись в негустом перелеске, окружавшем поле боя, словно амфитеатр — арену древнеримского цирка, где происходили смертельные поединки гладиаторов. Ветер разогнал тучи, и на небе показалась луна, освещавшая белые стены Константинополя, словно ярчайший фонарь. Из города, куда ворвались разъяренные, опьяневшие от крови крестоносцы, доносились стенания, яростные крики и звон железа. Пахло дымом. Казалось, повторяется древняя история — падение Трои.
Переведя дух, Мак огляделся кругом. Серебристая зарница осветила зловещего вида фигуру, стоящую всего в каких-нибудь десяти шагах от куста, под которым прятались они с Маргаритой. Высокий незнакомец в малиновом плаще застыл, словно каменное изваяние, скрестив руки на груди. Его мрачный взор был устремлен вдаль, на стены древнего города, как будто он мог видеть сквозь них.
— Мефистофель! — воскликнул Мак, бросаясь к нему. — Это вы!.. Наконец-то!.. Вы видели, что я сделал? Я пытался спасти икону!
— Да, я знаю, — ответил ему Мефистофель. — По правде говоря, меня разочаровал ваш выбор.
— Как?.. А мне казалось, что я поступил правильно. Когда Энрико Дандоло рассказал мне о своих планах, о будущем возрождении Константинополя, я понял, что не смогу его убить. Что же касается этого... Алексея... я и не видел его! Я не мог его похитить, даже если бы очень захотел.
— Глупец! — процедил сквозь зубы Мефистофель. — Энрико Дандоло обвел вас вокруг пальца, как мальчишку. Медовые уста и лисий ум сослужили ему хорошую службу. На самом деле он люто ненавидит Константинополь. Все огромное войско франков — послушная игрушка в его руках. Опасная игрушка.
— Но как, черт возьми, я мог об этом узнать?! — теряя терпение, воскликнул Мак.
— Заглянув в его душу — как же еще? — насмешливо ответил Мефистофель. — Мне ли учить вас подобным вещам, любезный доктор Фауст? Если бы вы убили его, на византийский трон мог бы взойти другой император, который спас бы прекрасный город. Эти опьяневшие от крови варвары, называющие себя войском Христовым, разграбят и сожгут его дотла!
— Я сделал то, что считал нужным, — угрюмо ответил Мак.
— Впрочем, я и не думал осуждать вас, — пожал плечами Мефистофель. — Я лишь нарисовал картину печальных последствий вашего не слишком мудрого поведения. Как я уже сказал, судьей в Великой войне сил света и тьмы назначена Ананке. Она будет взвешивать мотивы и следствия ваших поступков на весах правосудия. Она будет судить, но не вас лично, а все человечество, которое вам выпала честь представлять. Лично меня ваш выбор не удивил: вы сделали то, что на вашем месте сделало бы большинство смертных. Такова людская природа — пытаться спасти иллюзии там, где надо проявить здравый смысл!
— Ну, хорошо, я исправлюсь, — сказал Мак. — Я больше не буду пытаться спасать иллюзии. Ни одной больше не спасу, вот увидите. А что мы будем делать дальше?
— Вас уже ждет следующая роль. Вы готовы?
— Да... Только мне бы хотелось помыться и выспаться перед этим.
— Вы вполне сможете сделать это между делом. Я намерен оставить вас при дворе Кубла-хана.
— А что я должен там сделать?
— Это я объясню вам на месте. Готовьтесь. Нам пора.
— Подождите! — воскликнул Мак. Маргарита, подошедшая к ним во время разговора и стоявшая рядом, скромно опустив глаза, вдруг сильно дернула его за рукав. — Можно мне взять ее с собой?
Мефистофель окинул девушку холодным, высокомерным взглядом; казалось, он ответит решительным отказом на просьбу Мака. Но в конце концов Князь Тьмы только пожал плечами:
— Как вам угодно. Возьмитесь за руки, закройте глаза. Скоро мы окажемся в другом месте.
Маргарита даже задержала дыхание на несколько секунд — у нее сильно кружилась голова, когда она совершала путешествия во времени.
Мефистофель небрежно взмахнул рукой — и три фигуры исчезли в дыму и пламени.
Автору нет нужды повторять описание всех оттенков адского огня — читатель уже и сам в этом неплохо разбирается, не правда ли?
