Глава 11
1 октября 2023 года
Сестра, которая принесла Брайану завтрак, подняла шторы. Он проснулся еще на рассвете, и с тех пор ему не давали заснуть мысли, беспорядочно проносившиеся у него в голове. Голова была вся забинтована — он потрогал повязку. Что с ним случилось? Почему он потерял все эти годы? Селективная амнезия? Но такого не бывает. Надо будет попросить доктора, чтобы она подробнее рассказала, какие у него повреждения. А может быть, и не надо. Сейчас ему не хотелось об этом думать. Еще рано. Точно так же он не хотел думать о том, что отец умер.
Где там блок дистанционного управления телевизором? Его до сих пор поражало качество изображения — но не качество передач. Программы были такие же бездарные, как и раньше. Еше раз посмотреть «Новости»? Нет, они только ставили его в тупик — слишком много непонятных намеков. Когда он пробовал понять, о чем идет речь, у него портилось настроение — он и без этого совсем запутался. А, вот это лучше — детские мультики. Теперешняя компьютерная анимация — это что-то фантастическое. И все же, несмотря на невероятно высокое качество, они по-прежнему используют мультфильмы, чтобы рекламировать чересчур сладкие каши на завтрак. Десять лет — немалое время. Об этом тоже не надо думать. Или надо думать о том, как можно будет вернуть эти годы. А стоит ли? Зачем жить ту же самую жизнь сначала? Что сделано — то сделано. Хотя, может, и приятно было бы снова повторить те же самые ошибки. Но он собирался не заново прожить эти годы, а только вернуть память о них. Какое-то нелепое положение, и оно ему не слишком нравилось. Но выбора у него все равно не было.
Он был рад, когда его отвлек завтрак. Он уже не чувствовал во рту привкуса лекарств и проголодался. Апельсиновый сок был холодный, но и яйца всмятку тоже. Тем не менее он управился с ними и подобрал все до последней крошки кусочком хлеба.
Сестра только успела убрать тарелки, как вошла доктор Снэр-сбрук. С ней была какая-то женщина — он не сразу узнал Долли. Но если она и заметила его удивленный взгляд, то не показала вида.
— Ты хорошо выглядишь, Брайан, — сказала она. — Я так рада, что тебе становится лучше.
— Значит, ты раньше уже видела меня здесь, в больнице?
— «Видела» — не очень подходящее слово. Тебя почти не было видно за всеми этими бинтами, трубками и трубочками. Но это уже в прошлом.
И он тоже. Он весь в прошлом. Эта худая седеющая женщина с морщинками вокруг глаз была совсем не похожа на ту маму Долли, какую он помнил. Память приобрела для него новый смысл — теперь это нечто такое, что нужно ворошить, восстанавливать, в чем нужно разбираться. Воспоминания о прошлом — то, о чем так высокопарно писал старик Пруст. Интересно, удастся ли ему лучше выйти из положения, чем этому французу?
— Долли оказала нам огромную помощь, — сказала доктор Снэрсбрук. — Мы говорили о тебе и о твоем состоянии, и она знает, что твои воспоминания обрываются несколько лет назад. Когда тебе было четырнадцать.
— А ты помнишь меня таким, каким я был в четырнадцать лет? — спросил Брайан.
— Не так легко это забыть. — Она впервые улыбнулась и сразу стала гораздо привлекательнее — морщинки вокруг глаз разгладились, напряженное выражение лица исчезло. — На следующий год ты должен был поступать в университет. Мы тобой очень гордились.
— Я действительно очень хочу в университет. Хотя, кажется, получилась глупость. Доктор сказала мне, что я уже его окончил. Но я прекрасно помню всю эту волынку, которую тянет... тянул! — ректорат. Они знают, что я сдал все экзамены, какие положено, и все равно упираются. Потому что я слишком молод. Но ведь это все в прошлом? Похоже, в конце концов мне все удалось.
Долли странно было это от него слышать. Доктор Снэрсбрук объяснила ей, что Брайан не помнит ничего из того, что происходило с ним после четырнадцати лет, что ее задача — помочь ему вернуть утраченные годы. Она многого не понимала, но до сих пор доктор Снэрсбрук всегда оказывалась права.
— Они не очень долго упирались. Твой отец и кое-кто еще переговорили с компаниями, которые финансируют университет. Тем было в высшей степени наплевать, пять лет тебе или пятьдесят. Ради того они и основали университет, чтобы отыскивать такие таланты. Сверху дали указание, и тебя приняли. Я не сомневаюсь, что ты прекрасно справился, но в точности, конечно, не знаю.
— Не понимаю.
Долли вздохнула и взглянула на доктора Снэрсбрук. Но та сидела с непроницаемым лицом — помощи от нее ждать не приходилось. И в первый раз пройти через это было нелегко, а теперь пережить это снова, ради Брайана, было не легче.
— Ну, ты ведь знаешь, у нас с отцом... не все гладко. Было не все гладко. Или, может быть, ты не знаешь? То есть не знал?
— Знаю. Взрослые думают, что дети, даже когда подрастут, ничего не понимают в семейных делах. Вы старались говорить потише, но я слышал, как вы ссорились. Мне это не нравится.
— Мне тоже не нравилось.
— Тогда зачем вы с отцом ссоритесь? То есть ссорились? Я никогда не мог понять.
— Прости, что это причинило тебе боль, Брайан. Но мы были совсем разные люди. У нас была прочная семья, может, даже прочнее других, потому что мы не слишком многого друг от друга ждали. Но в интеллектуальном отношении у нас с ним было мало общего. А когда появился ты, я стала иногда чувствовать себя пятым колесом.
— Ты хочешь сказать, что я в чем-то виноват, Долли?
— Нет. Как раз наоборот. Я хочу сказать — я виновата в том, что все это не кончилось благополучно. Может быть, я завидовала тому вниманию, которое он так щедро уделял тебе, и ревновала, видя, как вы близки друг с другом и как я от вас далека.
— Долли! Я всегда... любил тебя. Ты мне почти как настоящая мать. Свою родную мать я почти не помню. Мне сказали, что она умерла, когда мне был только год.
— Спасибо, что ты это сказал, Брайан, — ответила она с едва заметной улыбкой. — Пожалуй, сейчас уже поздно кого-то винить. Во всяком случае, мы с твоим отцом разошлись и через несколько лет без всяких скандалов развелись. Я вернулась к родителям и нашла новую работу — там я сейчас и работаю.
Поддавшись внезапной вспышке гнева, она повернулась к Эрин Снэрсбрук.
— Вот и все, доктор. Это то, чего вы хотели? Или мне еще немного повыворачивать душу?
— Физически Брайану двадцать четыре года, — спокойно ответила та. — Но его воспоминания обрываются на четырнадцати.
— Ох, Брайан... Прости меня, пожалуйста. Я не хотела...
— Конечно, не хотела, Долли. Наверное, все, о чем ты мне сейчас рассказала, уже назревало, и я должен был это видеть. Не знаю. Должно быть, дети всегда думают, что все останется, в сущности, по-старому. Просто в университете так много дел, работать над искусственным интеллектом так интересно... — Он умолк и повернулся к доктору Снэрсбрук. — Как по-вашему, доктор, теперь мне уже стукнуло пятнадцать? Во всяком случае, за последние несколько минут я много чего узнал.
— Это делается не совсем так, Брайан. Ты много чего услышал, но сам этого не помнишь. Твои воспоминания мы и должны теперь восстановить.
— Как?
— С помощью вот этой машины, которую — я могу сказать это с гордостью — помогал создавать ты. Я собираюсь стимулировать воспоминания, которые ты будешь опознавать. Компьютер станет следить за этим. Всякий раз, когда воспоминания по обе стороны разреза будут совпадать, между ними будет восстанавливаться связь.
— Да ведь во всем мире не хватит проводов, чтобы заново соединить все нервы, какие есть в мозгу! В нем, кажется, что-то около десяти в двенадцатой нервных связей?
— Да, но там большая избыточность. Мозг очень похож на компьютер, и компьютер тоже очень похож на мозг. Но важно никогда не забывать и о различиях. В компьютере память статична, а в человеческом мозгу — нет. Воспоминания, к которым человек возвращается чаще, становятся прочнее, а те, что возникают реже, слабеют и исчезают. Я надеюсь, что, когда будет заново соединено достаточное количество контактов, удастся восстановить и другие связи. Мы будем искать немы.
— А что такое немы?
— Нем — это пучок нервных волокон, соединенный с разнообразными элементами, каждый из которых на выходе представляет собой фрагмент какого-то понятия или какое-то состояние сознания. Например, что такое красное и круглое, сладкое и хрустящее, размером примерно с твой кулак и...
— Яблоко! — радостно воскликнул Брайан.
— Именно это я и имела в виду, но заметь — я этого слова не произносила.
— Но ведь только оно и подходит!
—,Ну да — но ты можешь знать это только благодаря тому, что у тебя в мозгу существует элемент «яблоко», и он так связан с другими, что автоматически активируется, как только активируется достаточное число нужных немов: тех, что соответствуют понятиям «красный», «круглый», «сладкий», «плод».
— Да, еще вишни. У меня, наверное, и для вишен есть нужные немы.
— Да. Вот почему я добавила: «размером с кулак». Но два месяца назад у тебя этих немов не было. Или, точнее говоря, у тебя, конечно, были немы, соответствующие яблоку, только их входы были неправильно подключены. Поэтому раньше ты не узнавал яблоко по такому описанию — до тех пор, пока мы в ходе лечения не подключили их правильно.
— Странно. Я ничего такого не помню. Погодите-ка. Конечно, я не могу этого помнить. Это было до того, как вы восстановили мою память. Как можно что-то вспомнить, если у тебя нет памяти?
Эрин уже начала привыкать к этой удивительной сообразительности, хотя каждый раз не могла ей не поражаться. Однако она продолжала тем же тоном:
— Вот так и соединяются между собой немы — все дело в правильном подключении их входов и выходов. До сих пор мы могли делать это только для самых обычных немов — тех понятий, которым выучивается любой ребенок. А теперь мы будем искать все более сложные немы и смотреть, как подключаются они. Я хочу постепенно выходить на все более высокие уровни твоих мыслей, представлений и ассоциаций. Их будет все труднее локализовать и описать, потому что здесь мы вступаем в область, которую определило твое индивидуальное развитие, в область понятий, которые были свойственны только тебе одному, для которых нельзя подыскать обычных слов. Когда мы их найдем, вполне возможно, что ни я и никто другой не сможем понять, что они для тебя означают. Но это неважно, потому что с каждым днем ты будешь узнавать все больше и больше. Каждый раз, как машина-коррелятор будет обнаруживать десяток новых немов, ей придется перебирать тысячу других возможных элементов, чтобы выбрать, к какому из них эти немы подключить. А каждые двадцать немов открывают миллион таких возможностей.
— Число растет по экспоненте, вы это хотели сказать?
— Совершенно верно. — Она даже улыбнулась от удовольствия. — Похоже, в восстановлении твоих математических способностей мы продвинулись уже довольно далеко.
— А что я должен буду делать?
— Сейчас — ничего. Для первого раза хватит.
— Нет, не хватит. Я прекрасно себя чувствую. И разве вы не хотите поработать с этой новой моей информацией — на случай, если она снова ускользнет, когда я засну? Ведь это вы говорили мне, что должно пройти определенное время, прежде чем краткосрочные воспоминания перейдут в долговременную память.
Эрин Снэрсбрук закусила губу и задумалась. Брайан прав. Надо двигаться дальше при первой же возможности. Она повернулась к Долли.
— Вы сможете быть здесь завтра? В это же время?
— Если хотите, — последовал ледяной ответ.
— Да, хочу, Долли. Не просто хочу — вы мне нужны. Я понимаю, вам нелегко, но надеюсь, что вы не забыли того мальчика, каким был когда-то Брайан. Брайан-мужчина — пока еще тот же самый Брайан-мальчик, которого вы приняли в свой дом. Вы можете помочь мне снова собрать его из кусочков.
— Конечно, доктор. Простите меня. Мне не следовало думать о себе, да? Значит, до завтра.
Оба они молчали, пока дверь за ней не закрылась.
— Я чувствую свою вину, — сказал Брайан. — Священник постоянно говорил об угрызениях совести, и монашки в школе тоже. И об искуплении. Знаете, по-моему, я никогда не называл ее матерью. Или мамой, как другие дети.
— Не надо себя винить или попрекать, Брайан. Ты не живешь в своем прошлом, а восстанавливаешь его. Что было, то было. Железная логика, как ты мне всегда говорил.
— Я так говорил?
— Все время, пока мы вместе работали над машиной — когда я запутывалась. Ты очень высоко ценил логику.
— И правильно делал. Однажды она спасла мне жизнь.
— Не хочешь мне об этом рассказать?
— Нет. Это часть моего прошлого, и, когда я об этом вспоминаю, мне становится не по себе. Тогда я позволил себе немного поддаться глупым эмоциям. Пожалуйста, давайте двигаться дальше. Что там следующее?
— Я собираюсь снова подключить тебя к компьютеру. Задавать тебе вопросы, прослеживать связи, стимулировать те участки твоего мозга, что лежат рядом с поврежденными местами, и регистрировать твои реакции.
— Тогда давайте начинать — подключайте!
— Не сразу, сначала мы должны набрать более обширную базу данных.
— Ну так действуйте, доктор! Пожалуйста. Мне не терпится снова стать взрослым. Вы говорили, что мы когда-то вместе работали?
— Почти три года. Ты говорил мне, что мои исследования работы мозга помогли тебе с твоим искусственным интеллектом. А ты уж точно помог мне разработать эту машину. Без тебя я бы не справилась.
— Три года... Когда мы начинали, мне было двадцать один. Как я вас тогда звал?
— Эрин. Это мое имя.
— Пожалуй, слишком нахально будет для мальчишки. Вполне годится и «доктор».
Зажужжал сигнал, и она взглянула на экран.
— Передохни несколько минут, Брайан. Я сейчас вернусь.
За дверью палаты ее ждал Беникоф, и вид у него был очень недовольный.
— Мне только что сообщили, что сюда направляется генерал Шоркт. Он хочет поговорить с Брайаном.
— Нет, это невозможно. Это слишком сильно помешает тому, что мы делаем. Откуда он мог узнать, что Брайан пришел в себя? Это не вы ему сказали?
— Что вы! Но у него везде есть шпионы. Может быть, даже ваш кабинет прослушивается. Мне бы следовало об этом подумать — да нет, пустая трата времени. Что он хочет знать, он узнает. Как только я услышал, что он собирается сюда, я сел на телефон и пробился на самый верх. Ответа пока нет, так что вам придется мне помочь. Если он сюда доберется, мы должны его задержать.
— Хоть скальпелем!
— Ну, в таких крайних мерах нет необходимости. Просто потяните время. Как можно дольше заговаривайте ему зубы.
— Я сделаю кое-что получше, — сказала Эрин Снэрсбрук, протянув руку к телефону. — Я устрою ему тот же фокус, что в свое время устроил он сам: пошлю его не в ту палату.
— Вы этого не сделаете. Я уже в той палате, в какой надо.
В дверях стоял генерал Шоркт. Едва заметная тень улыбки пробежала по его угрюмому лицу и мгновенно исчезла. Дверь держал открытой какой-то полковник, еще один полковник стоял рядом с генералом. Доктор Снэрсбрук заговорила бесстрастным голосом, каким говорят хирурги в операционной:
— Прошу вас уйти, генерал. Это больница, и здесь, рядом, у меня тяжелобольной пациент. Пожалуйста, уйдите.
Генерал Шоркт решительным шагом подошел и смерил ее ледяным взглядом.
— Шутки давно кончились. Пропустите меня, иначе я прикажу убрать вас отсюда.
— В этой больнице вы не имеете никакого права командовать. Ни малейшего. Мистер Беникоф, позвоните по телефону дежурной сестре. Положение критическое. Пусть пришлют шестерых санитаров.
Беникоф потянулся к телефону, но полковник положил руку на аппарат.
— Никаких звонков, — сказал он. Доктор Снэрсбрук спокойно стояла, заслоняя собой дверь.
— Вы ответите за свои действия в уголовном порядке, генерал. Вы сейчас в гражданской больнице, а не на военной базе.
— Уберите ее, — приказал генерал. — Если будет нужно, примените силу.
Второй полковник шагнул вперед.
— Не советую вам этого делать, — предупредил Беникоф.
— А вас я тоже отстраняю от расследования, Беникоф, — сказал генерал. — Вы не желаете сотрудничать и только мешаете. Уберите отсюда обоих.
Беникоф не делал никаких попыток остановить офицера, который обошел его и приблизился к Эрин. Только тогда он сложил обе руки в кулак и изо всех сил ударил полковника по почкам. Тот захрипел и повалился на пол.
В наступившей мертвой тишине громко зазвонил телефон. Полковник, державший руку на аппарате, поднял трубку и оглянулся на генерала, ожидая указаний.
— Это все-таки больница, — сказала доктор Снэрсбрук. — Здесь на звонки всегда отвечают.
Несколько долгих секунд генерал стоял молча, с угрожающим видом, потом кивнул.
— Да? — произнес полковник в трубку и тут же встал навытяжку.
— Вас, генерал, — сказал он, протягивая ему трубку.
— Кто это? — спросил генерал, но полковник молчал. После недолгого колебания генерал взял трубку. — Генерал Шоркт слушает. Кто? — Наступила долгая пауза — генерал слушал. Потом он сказал: — Да, сэр, но здесь чрезвычайная ситуация, и это решать мне. Да, я помню генерала Дугласа Макартура1. И я помню, что он превысил свои полномочия и был смещен. Мне все ясно. Да, мистер президент, я понимаю.
Он отдал трубку полковнику, повернулся и вышел из комнаты. Офицер, лежавший на полу, с трудом поднялся на ноги, погрозил кулаком Беникофу, который весело ему улыбнулся, и последовал за остальными.
Только после того как дверь за ними закрылась, Эрин Снэрсб-рук позволила себе заговорить:
— Вы в самом деле высоко пробились, мистер Беникоф.
— Расследование ведет президентская комиссия, а не это ископаемое в мундире. Я решил, что пора ему напомнить, кто его верховный главнокомандующий. Мне очень понравилось это упоминание про Макартура. И еще — выражение лица генерала, когда он вспомнил, как президент Трумэн отправил Макартура в отставку.
— Вы заработали себе врага на всю жизнь.
— Это случилось уже очень давно. А теперь — можете вы мне сказать, что происходит? Как успехи у Брайана?
— Сейчас. Если вы подождете у меня в кабинете, я закончу с ним. Это недолго.
Когда дверь палаты открылась и вошла доктор Снэрсбрук, Брайан поднял глаза:
— Я слышал голоса. Что-нибудь важное?
— Нет, мой мальчик, совершенно ничего важного.