Сквозь сон Джирел услышала отдаленный крик. Открыв свои желтые глаза, она какое-то время лежала в темноте неподвижно, напряженно всматриваясь в полумрак комнаты, расположенной на самом верху башни, пытаясь понять, что ее разбудило. Джирел слышала привычные ночные звуки, доносившиеся со стен башни над ее головой. Там взад-вперед ходил часовой, тихонько поскрипывая железными доспехами и мягко шаркая ногами по соломе, специально расстеленной для того, чтобы заглушать звуки шагов и не тревожить сон хозяйки замка Джори.

Вдруг на нее вновь нахлынули старые, беспрестанно мучившие ее воспоминания. Она вспомнила, как тело ее крепко обняли сильные руки в доспехах, а в ее губы впились нахальные губы, обрамленные кудрявой бородкой... Она тихонько выругалась и залилась горючими слезами, не в силах справиться с собственной слабостью.

Этой ночью ей не хотелось прогонять воспоминания. Перед глазами стоял, как живой, Гийом-завоеватель: его красивое лицо, его статная фигура в блестящих доспехах. Отвратительный в своем величии, вот он стоит в парадном зале замка, где на окровавленных флагах лежат ее мертвые солдаты, и, глядя на нее свысока, презрительно улыбается. Вот руки его крепко сжимают ее тело, его губы впиваются ей в губы. Даже сейчас в душе ее вспыхнул гнев при одном воспоминании о том надменном и презрительном поцелуе победителя. И все же неужели это были лишь гнев и ненависть? Об этом она узнала только тогда, когда он мертвым упал к ее ногам. Тогда ей стало ясно, что вовсе не ненависть кипела в ее груди при воспоминании о его наглых объятиях. Нет, причина была даже не в том, что он разбил наголову ее войско и захватил непобедимый замок Джори. Ведь она была хозяйкой самой неприступной крепости во всем королевстве и никого не признавала своим господином. Больше всего на свете Джирел гордилась тем, что замок Джори неприступен и что ни один мужчина не посмел прикоснуться к ней против ее воли.

Нет, вовсе не ненависть загорелась в ее душе в ответ на невыносимое высокомерие Гийома. Хотя огненная, ослепляющая ярость и взбудоражила ее душу. Не раз в ее жизни вспыхивал огонек чувства — неужели не могла она разглядеть любовь в этой буре ярости еще до того, как стало слишком поздно? Ну что ж, теперь ничего не изменишь.

По тайному пути, известному только ей и еще одному человеку, она спустилась в мрачный, жуткий ад, куда открывался доступ лишь тому, кто снимет с себя нательный крест. Она переступила границу, за которой сам Господь Бог уже не властен, ибо это не его владения, и кто знает, что за неведомые, ужасные силы правят тем миром? Ей вспомнился звездный мрак, голоса, стенавшие в завываниях ветра, и ощущение исходившей откуда-то неведомой опасности. Лишь нестерпимая — что... ненависть? — могла заставить ее пройти дорогами ада, и только эта неистовая страсть поддерживала ее во тьме, куда она спустилась в поисках смертельного оружия, которое могло бы погубить Гийома.

Что ж, ей удалось его найти. Обратно она принесла с собой поцелуй Черного бога. Джирел вернулась с ледяным грузом в сердце, тяжесть которого ощущала той частичкой своей души, которая содрогнулась и сжалась от соприкосновения с этой ношей. Груз этот осквернил ее душу, но догадывалась ли она, какую страшную силу таит в себе подарок демона, могла ли знать, что выйдет из этого поистине адского желания погубить человека, которого она, сама не отдавая себе отчета, любила?

Она нашла как раз такое оружие, какое и искала. Джирел кисло улыбнулась, вспоминая, как все было, как она вернулась, с каким торжеством он, ничего не подозревая, принял от нее адский поцелуй... Вновь перед ее глазами возникла ужасная картина мести. Она вспомнила, как, едва их губы соприкоснулись, ледяная ноша перетекла из ее души в его душу. Джирел вновь увидела, как неведомая адская боль, которая только что мучила ее, охватила все его существо, как он содрогнулся всем телом — плоть его не смогла вынести охватившее его неизбывное отчаяние.

Да, действительно, она нашла безупречное оружие. Она едва не потеряла собственную душу, пока искала его, она одарила Гийома поцелуем проклятия и только тогда — о, слишком поздно — узнала, что никогда не сможет полюбить другого человека. Гийом — высокий и красивый в своих доспехах, из темной бородки сверкает белоснежная улыбка. Перед глазами ее вновь предстало его насмешливое, надменное лицо, исполосованное шрамами. Гийом... каждую ночь не дает ей покоя его поцелуй. Гийом, о Гийом, неужели его больше нет на этом свете? В темноте она уткнулась лицом в подушку, накрыла голову руками, и рыжая копна ее волос заглушила вырвавшиеся рыдания.

Через некоторое время она вновь погрузилась в беспокойный сон. Ей снилось, будто она бредет неизвестно куда сквозь туман и издалека до нее доносится чей-то горестный крик. Ей кажется, она вот-вот узнает этот голос, звучащий так заунывно и жалобно, еще мгновение, и она вспомнит, чей это печальный голос стенает во тьме.

— О Джирел,— тихонько стонет этот голос.— О Джирел, неужели ты убила меня...

Сердце Джирел сжалось во сне, и, хотя на ее совести была смерть не одного человека, ей показалось, что она узнала, чей это голос, едва различимый и тонкий, существующий лишь в бестелесном мраке ее сна. Она слушала, затаив дыхание.

— О Джирел, это я, Гийом... Гийом, которого ты убила. Неужели мести твоей не будет конца? Сжалься надо мной, убившая меня! Освободи мою душу от мучений Черного бога. О Джирел, Джирел, умоляю, пощади!

Джирел проснулась вся в слезах и какое-то время лежала, глядя в темноту, а в голове ее все звучал тот жалкий, несчастный голос, который некогда был звучным, мощным голосом Гийома. Она лежала и не могла поверить своим ушам. Черный бог? Правда, Гийом умер без покаяния, так и не искупив своих грехов, а потому душа его должна была отправиться прямо в ад.

И все-таки неужели это могло случиться? Да, действительно, поцелуй, который Джирел получила в подарок в тех жутких местах, чтобы погубить Гийома, обладал страшной, неведомой силой, и умер Гийом необычной смертью. Может, и правда теперь его бесприютная душа бродит в одиночестве по унылым, освещенным незнакомыми звездами местам, где во мраке витают отвратительные привидения. И все-таки тот самый Гийом, который за всю свою жизнь ни разу ни у кого не попросил пощады, теперь молил ее сжалиться над ним!

На стене крепости сменились часовые, и вскоре Джирел вновь погрузилась в тревожный сон. И снова она оказалась в тех мрачных местах, где тоненький голосок пытался докричаться до нее сквозь туман, жалобно умоляя быть милосердной. Гийом — тот самый гордый Гийом с раскатистым, звучным голосом и презрительным взглядом. Неприкаянная душа Гийома обращалась к ней в ее сне... «Пощади меня, о убийца!..» И снова она проснулась в слезах и уставилась в темноту, пытаясь разглядеть что-то во мраке комнаты и не в силах поверить, что и правда только что слышала эхо причитающего жалкого голоска. Едва звук голоса растаял в ее ушах, она уже твердо знала, что спустится вниз еще раз.

Какое-то время она лежала, пытаясь справиться с охватившей ее дрожью и привыкнуть к этой страшной мысли. Джирел была бесстрашной женщиной и отважным воином. Пожалуй, но всем ее войске не нашлось бы такого отчаянного солдата, как она. Все мужчины в округе уважали и боялись командора Джори — их восхищала ее красота, ослепительная, как блеск стального клинка, отчаянная храбрость и мастерство в боевом искусстве. И все же от одной мысли о том, какое путешествие ей предстоит совершить еще раз, чтобы спасти душу Гийома, ледяной ужас сковал ее и сердце затрепетало, как пойманная птица. Еще раз спуститься туда, в зловещую, освещаемую лишь равнодушными звездами тьму, где ее будут подстерегать такие опасности, которые и словами не описать,— неужели она решится на это? Неужели она и в самом деле снова отправится туда?

Наконец Джирел поднялась на ноги, проклиная собственную слабость. При свете звезд, заглядывавших в окна, она надела рубашку из замши, а поверх короткую кольчугу, затем пристегнула к своим стройным, сильным ногам наголенники давно умершего римского легионера. Как и в ту незабываемую ночь, когда она собиралась в тот же путь, она взяла в руки обоюдоострый меч, оставив ножны стоять в углу.

Вновь она в потемках спустилась в подвал спящего замка. Подземелья Джори очень глубоки, поэтому ей пришлось долго спускаться по сырым, промозглым коридорам мимо темниц, в которых гнили в цепях кости давно позабытых врагов Джори. И Джирел, которая не боялась никого на свете, оробела от зловещего мрака и, сжав покрепче меч, схватила трепещущими пальцами крестик, висевший у нее на шее. Гнетущая тишина давила ей на уши, а в подземелье было так темно, что ей казалось, будто на глазах у нее повязка.

Наконец закончился самый нижний, сырой коридор и Джирел подошла к стене. Свободной рукой она стала вынимать из стены незакрепленные камни, чтобы пролезть в образовавшийся лаз. Она старалась не думать о том, что именно здесь погиб Гийом в ту ужасную ночь, погиб с горящим поцелуем Черного бога на устах и несказанным страданием в глазах. Прямо вот на этих камнях. И в темноте ей вновь живо представилась та сцена: факелы освещают одетое в броню крепкое тело Гийома, распростертое на земле. Никогда она этого не забудет. Наверно, даже после смерти будет она вспоминать резкий запах дыма факелов и холод камней под ее голыми коленями, когда она склонилась у тела мужчины, которого убила. Она помнила, как рыдания сдавили ей горло, как ее рыжие волосы мягко коснулись ее щек, скрыв от бесстрастных солдат потоки слез. Гийом, ах, Гийом...

Джирел решительно закусила нижнюю губу и с удвоенной энергией принялась вынимать камни. Когда отверстие стало достаточно широким для ее стройного тела, она скользнула в него и оказалась в кромешной тьме. Осторожно переставляя ноги, Джирел спускалась по ведущему под уклон подземному ходу. Вот он подошел к концу, она встала на колени и нащупала каменный люк на земле и в центре его — необычно холодное кольцо из неизвестного металла. Это кольцо, никогда не освещаемое солнечным светом, было таким гладким, таким холодным и таким странным на ощупь, что пальцы ее задрожали, едва она взяла его в руку и потянула на себя. Крышка оказалась очень тяжелой. Как и в прошлый раз, она взяла меч в зубы, не решаясь положить его на землю, и двумя руками подняла каменный люк. Люк сдвинулся с места и издал странный тихий вздох, словно освободился от некой силы, засасывавшей его внутрь.

Джирел села на край колодца, свесив ноги в его отверстие, и собралась с духом. Понимая, что если она хоть немного помедлит, то уже не решится отправиться в это путешествие, она сделала глубокий вдох, сжала меч в руке и скользнула вниз.

Шахта эта была ни на что не похожа: она представляла собой спиральный колодец, витками штопора ведущий вниз. Хотя этот винтовой ход изначально и не предназначался для людей, еще давным-давно кто-то выбил выемки для рук и ног в его стенах, благодаря которым Джирел могла регулировать скорость скольжения вниз. Она плавно стала съезжать вниз по спирали, хватаясь за выемки в стене, если ей вдруг казалось, что она падает слитком быстро.

Как и в прошлый раз, к горлу ее подступила тошнота. Ее охватило странное ощущение, будто все внутри ее начало вращаться, как если бы эта извивающаяся спиралью шахта несла ее не только сквозь земное пространство, но и сквозь иные измерения. Джирел подумала, что во всем мире не может быть такой шахты, в которой спуск длился бы так долго. Более того, нельзя было назвать это движение даже и спуском, ибо не было ощущения спуска, движения вниз. В этой спирали не чувствовалось ни верха, ни низа. Тошнота становилась все сильнее и сильнее, и вот уже Джирел полностью потеряла всякое представление о времени и пространстве в этом круговом движении по спирали; она летела сквозь тьму, и единственное ощущение ее можно было назвать только одним словом: страдание.

Долго она так летела, прежде чем шахта пошла более полого: значит, скоро конец. С трудом, на четвереньках она преодолела невысокий склон и, едва переводя дыхание, выбралась из шахты, крепко сжав меч. Она быстро вскочила с колен, напряженно всматриваясь в кромешную тьму этой страны, подобной которой не найти ни в этом мире, ни в каком другом. Сейчас она совсем не думала об опасностях, подстерегающих ее, поскольку знала, что самое страшное ждет ее впереди.

Джирел осторожно двинулась вперед, размахивая перед собой мечом, чтобы невзначай не натолкнуться на какое-нибудь невидимое ее глазу чудовище. Неприятно было идти на ощупь в полной темноте, чувствуя, что кто-то находится совсем рядом и не спускает с тебя глаз. Дважды она слышала чье-то хриплое дыхание, а один раз — шлепок мокрой ноги о камень, но никто ее не тронул, ни одна тварь не встала ей на пути.

Она вся дрожала от напряжения и страха, когда наконец добралась до конца горизонтального штрека. Хоть ничто не говорило о том, что штрек скоро закончится, она это почувствовала: будто прекратилось давление огромных масс земли, навалившихся на нее. И вот она остановилась на той границе, за которой простиралась необъятная пустота. Само качество темноты было здесь совсем иное. Вдруг она почувствовала, как что-то сжимает ей шею.

Джирел покрепче ухватила меч, потянулась рукой за висевшим на цепочке крестиком и сняла его.

Ослепительная вспышка ударила по ее отвыкшим от солнечного света глазам, и этот удар показался ей похлеще увесистой пощечины. Она стояла на вершине холма у входа в пещеру, а перед ней день был в самом разгаре — вряд ли когда-либо в жизни ей доводилось видеть такое великолепие. Раскаленный воздух дрожал в переливающемся, слепящем сиянии. Она и представить себе не могла эти жуткие области ярко освещенными дневным светом.

Джирел не удержалась и удивленно вскрикнула. Закрыв руками глаза, она ошеломленно попятилась назад, чтобы укрыться во мраке пещеры. Ночь в этих местах была ужасна, что и говорить, но день был таким ясным. Она даже не осмеливалась смотреть на этот мир, когда все вокруг залито ярким сиянием. Джирел вспомнилось ее предыдущее путешествие, как она бежала вверх по холму, стараясь обогнать рассвет, с содроганием отводя глаза от собственной изуродованной тени, бежавшей вместе с ней по камням под ногами. Нет, уж лучше она дождется ночи, хотя неизвестно, когда та наступит... интересно, наверху была ночь, когда она начинала свое путешествие, а здесь, смотри-ка, день в самом разгаре. Возможно, в этих краях и сутки имеют иную длительность. Джирел ушла в глубь пещеры, и невыносимое дневное сияние превратилось в расплывчатое пятно во тьме. Там она села на пол, прислонилась к каменной стене и стала ждать, положив меч на колени. Тусклый свет, падавший на стены, был странного оттенка — никогда она не видела такого освещения на земле. Он постоянно мерцал: то разгорался, то тускнел, будто на стене плясали отсветы костра.

Несколько раз кто-то или что-то на мгновение заслоняло вход в пещеру, а один раз она увидела, как на стене появилась огромная сутулая тень, будто какое-то существо остановилось у входа и заглянуло внутрь. От одной мысли о монстрах, которые могут бродить по этой земле в дневное время, Джирел содрогнулась, как от ледяного ветра, и протянула руку, чтобы схватиться за свой крестик, но вовремя вспомнила, что сняла его.

Долго сидела она, обхватив колени холодными руками, и ждала, нетерпеливо наблюдая за светом на стене. Должно быть, она вздремнула, но сон был неглубок и чуток — она проснулась бы от малейшего шороха или движения. Казалось, прошла целая вечность, пока наконец не стало смеркаться и отсветы на стене начали исчезать.

Джирел с нетерпением наблюдала, как тускнеет стена. Если солнечный свет на закате обычно отступает, то этот свет был неподвижен и лишь тускнел, постепенно теряя свой странный, неземной цвет и окрашиваясь в вечернюю синеву. Джирел поднялась на нош и стала прохаживаться взад-вперед, чтобы размять онемевшие нога. И только после того, как свет совсем растаял и на камнях осталось лишь едва заметное мерцание, она рискнула еще раз выйти из пещеры.

И вот она опять стоит на вершине холма, сверху вниз глядя на окрестности, освещенные звездами, собравшимися в неизвестные ей созвездия, и было в них нечто пугающе знакомое. Глядя на небо, она, как и в прошлый раз, подумала, что, конечно же, эти места — никакое не подземелье, пусть даже в каком-нибудь неведомом измерении. Ведь она дышит воздухом, а в небесах сияют звезды. Выходит, хотя она и спускалась под землю, но оказалась где-то в ином месте.

А внизу все было скрыто полумраком. Странно, но на этот раз ей показалось, будто она видит совсем другие места. Вместо огромного, не отбрасывающего тени столпа света на горизонте она увидела тускло мерцающую широкую реку. А по равнине в шахматном порядке были разбросаны светящиеся лоскуты, словно кто-то по намеченному плану нашил в темноте световые заплаты.

Она осторожно стала спускаться с холма, приготовившись отразить нападение крохотных пискливых тварей, которые с таким остервенением кидались ей на ноги в прошлый раз. Но и этих паразитов, как ни странно, тоже нигде не было видно. Несмотря на все доводы рассудка, ей так хотелось надеяться, что на этот раз ей не придется вести борьбу с этими тошнотворными созданиями. Спуск оказался длиннее, чем в первый раз. Ноги ее то и дело спотыкались о камни, и по голым коленям больно била жесткая трава. Джирел понятия не имела, с чего начать поиски. Ведь нигде среди этих темных, изменчивых мест она не увидела ничего такого, что подсказало бы ей, куда надо идти. Она уже смутно помнила голос Гийома, который слышался ей во сне. Даже дорогу к озеру, где обитал Черный бог, она теперь не смогла бы найти, так сильно изменилось все вокруг.

Поэтому, благополучно спустившись к подножию холма, ей просто пришлось отправиться куда глаза глядят. Как и прежде, она легко, словно танцуя, передвигалась по этой мрачной стране, где тяготение было гораздо меньше земного, и ей казалось, будто это не она летит над землей, а земля улетает назад под ее ногами. Словно во сне, без малейшего труда летела она сквозь темноту, как легкий ветерок.

И вот она приблизилась к одной из светящихся заплат, вблизи оказавшейся похожей на поле или даже скорее на сад. Свечение исходило от миллионов крохотных живых огоньков, ровными рядами сидевших на этом куске земли. Подойдя поближе, Джирел поняла, что на самом деле эти огоньки — небольшие насекомые, чуть покрупнее светлячков. Они изо всех сил трепыхали своими светящимися крылышками и дергались из стороны в сторону, тщетно пытаясь освободиться: каждый был соединен с маленьким стволиком в единое целое, будто они так вместе и выросли. Бесконечные ряды этих растений-мотыльков терялись далеко в темноте.

Она не стала ломать себе голову, кто и зачем посадил эти причудливые растения-насекомые. Путь ее лежал не через это поле, а мимо, и она по пути сорвала несколько стебельков и освободила светящихся пленников. Они закружились вокруг нее, сердито жужжа, как пчелы, и, когда чуть светящееся крыло касалось ее кожи, ее пронзала острая боль. Она едва отбилась от них и продолжила путь, предусмотрительно обходя стороной другие поля.

Потом пересекла ручей, тихо бормочущий что-то сам себе в темноте. Эти странные тихие звуки были так похожи на человеческую речь, что Джирел даже остановилась на секунду и прислушалась, и ей показалось, что она разобрала пару слов, но смысл их был столь ужасен, что она бросилась бежать дальше, гадая, правда ли она что-то расслышала, или ей просто показалось.

Вдруг налетевший ветерок откинул рыжие волосы с ее ушей и откуда-то издалека донес до ее слуха едва слышный вопль. Она остановилась как вкопанная и прислушалась... но ветерок уже стих. И все же она была почти уверена, что снова слышала тот же голос, который преследовал ее во сне, а потому, немного поразмыслив, повернулась и пошла туда, откуда дул ветер.

Этот путь привел ее к реке. Под ногами стали то и дело попадаться камни и рытвины. Вскоре она услышала приглушенный звук стремительно текущей воды, и вновь ветер дунул ей в лицо. И опять донеслось едва различимое эхо голоса — того самого, который она слышала во сне.

Джирел вышла к высокому обрыву и остановилась, глядя вниз на стремительно бегущую среди крутых берегов реку. Вода в ней заметно отличалась от той, которую Джирел знала в своем мире,— несмотря на быстрое течение, она была гуще. Когда она нагнулась, чтобы посмотреть поближе, ее лицо отразилось в ее поверхности совершенно чудовищным образом — земные воды никогда не дают такого отражения. И как только в потоке возникло отражение, вода в этом месте забурлила, заплескалась, рванулась кверху, будто под водой оказалась невидимая скала. И в плеске воды ощущалось какое-то чудовищное желание, будто река хотела поглотить ее: длинными, голодными скачками она вздымалась вверх и бросалась на каменистые берега, а затем отступала назад и бросалась снова и снова. И каждый такой бросок был выше предыдущего. Джирел пришлось на всякий случай отойти назад, ей стало очень неуютно, когда она представила, что будет, если бушующая вода настигнет ее.

Но стоило Джирел отойти подальше, волнение тут же стихло, и через пару секунд Джирел догадалась по шуму бегущей реки, что водная гладь вновь успокоилась. Слегка дрожа, Джирел пошла вверх по течению, откуда, как ей казалось, дул порывистый ветер.

Один раз она попала на участок кромешной тьмы, потеряла направление и в панике стала искать выход, опасаясь, что в полной темноте, ничего не видя вокруг, она упадет в реку. К счастью, ей удалось благополучно выбраться из этого гиблого места. В другой раз почва под ее ногами зачавкала и просела, будто она ступила в желе, и, с трудом удерживая равновесие, Джирел промчалась над болотцем. А ветерок то дул, то стихал, то снова поднимался, и Джирел казалось, что далекое эхо крика становится все слышней. Вот сквозь стонущий ветер она почти отчетливо разобрала в крике слово «Джирел» и ускорила шаг.

Через некоторое время она заметила, что горизонт постепенно светлеет, и с ужасом подумала: неужели в этих местах ночь так коротка и вот-вот снова наступит рассвет? Присмотревшись, она успокоилась: она вспомнила, что, когда в прошлый раз убегала от рассвета, свет ровно озарял весь горизонт, будто день поднимался огромным ясным кругом над этой загадочной землей. Сейчас же виднелось лишь пятно на границе земли и неба, и лишь оно освещалось довольно неприятной по цвету зарей — она была окрашена в зеленоватые тона и разгоралась все ярче прямо у Джирел на глазах. И вот вдалеке над холмами поднялась огромная зеленая луна. Звезды вокруг нее стали едва различимы. На это странное небесное светило набежало облако и мгновение трепетало, будто забившись в агонии, затем нырнуло во мглу и исчезло, снова открыв зеленое лицо близкой планеты.

Поверхность луны была какая-то крапчатая, и по ней неторопливо двигались расплывчатые пятна. Должно быть, на этой луне была атмосфера и в воздухе лениво плавали темные облака. А если так, значит, она светилась собственным, а не отраженным светом, потому что эти пятна затемняли ее поверхность, но света она, несмотря на свой огромный размер, давала не так уж много. Впрочем, этого света было достаточно, чтобы в тех мрачных местах, по которым пробегала Джирел, все предметы отбрасывали огромные тени, искажавшиеся и смещавшиеся, когда лунные облака набегали или, наоборот, открывали зеленую поверхность луны. В лунном освещении ночной пейзаж принял загадочный и нереальный вид, как во сне. И почему-то от этого зеленого освещения у Джирел заболели глаза.

Теперь она бежала, словно продираясь сквозь тени. Тени эти были особенно страшны потому, что нисколько не походили на предметы, которые их отбрасывали, и ни одна из них не была похожа на другую, даже если сами предметы были абсолютно одинаковы. Тень Джирел тоже, не отставая, стремительно бежала за ней. Она была совершенно чудовищна: Джирел увидела ее и содрогнулась от ужаса и потом старалась больше не смотреть на нее. Было в этой тени нечто неестественное, извращенное, хотя сохранялось несомненное сходство с самой

Джирел, но понять, в чем тут дело, было невозможно. Не раз она видела, как мимо нее проплывали другие тени, огромные тени, но ничего, кроме каких-то пятен странной формы, рядом не было. Они бесшумно плыли мимо и исчезали во тьме. И это было страшней всего.

Джирел бежала навстречу ветру, напряженно вслушиваясь в темноту, надеясь еще раз услышать далекий крик. Она старалась не обращать внимания на тени, проплывающие мимо, но вздрагивала всякий раз, когда огромное темное пятно бесшумно возникало у нее на пути. Луна поднималась все выше и выше в небе, окрашивая ночь в мертвенно-зеленые тона и оживляя пространство жуткими шевелящимися тенями. Порой темные пятна, мед ленно плывущие по поверхности луны, сливались и заслоняли собой весь огромный диск, и тогда Джирел пробегала несколько шагов в полной темноте, радуясь этому. Но облака вновь расходились, мертвая зеленая луна опять открывалась, и облака ползли по ней, как следы разложения на мертвом лице.

В одно из таких потемнений что-то сильно хлестнуло Джирел по ноге, и она услышала, как чьи-то зубы заскрежетали о ее наголенник. Когда облака разошлись, она заметила на металле длинную глубокую царапину, с которой стекал на землю светящийся в темноте яд. Джирел сорвала пучок жесткой травы и стерла яд, чтобы он не попал ей на кожу. Трава от соприкосновения с ядом тут же пожухла.

Река постепенно становилась все уже и мелководнее. Джирел догадалась, что приближается к ее истоку. Теперь в порывах ветра она отчетливо слышала свое имя, его выкрикивал тоненький голосок — неужели это голос Гийома, некогда столь мощный, столь высокомерный? Затем начался подъем, и за холмом, на который взобралась Джирел, река журчала совсем тихонько, превратившись в маленький ручеек.

Теперь в журчании воды можно было без труда разобрать отдельные, хоть и непонятные пока слова. Если стремительный поток реки звучал как неясная угроза, то ручей издавал коротенькие звонкие звуки, которые, словно слоги, складывались в злобную ругань. Джирел старалась не вслушиваться в нее, опасаясь понять ее истинный смысл.

Подъем становился все круче, и голос ручья звучал все резче и отчетливее, напевая звонкую, ядовитую мелодию, а там, где подъем кончился, Джирел увидела какую-то тень, заслоняющую собой звезды. Фигура стояла совсем неподвижно. Джирел сжала покрепче меч и замедлила шаг, осторожно обходя фигуру, Когда она подошла поближе и смогла как следует разглядеть эту громадину в зеленом лунном свете, то оказалось, что это всего лишь идол, черный, как сама ночь, поверхность которого тускло отражала мертвенно-зеленый свет луны. Тень от статуи нелепым очертанием падала на землю.

Ветер, который помог ей добраться до этого места, теперь стих. Джирел стояла перед статуей, затаив дыхание. Незнакомые созвездия молча смотрели на нее, и мрачный лунный свет заливал все вокруг; все застыло без движения, за исключением колыхавшихся теней, которые постоянно шевелились.

Идол представлял собой черную корявую фигуру, лежащую на земле, с маленькой головкой, утонувшей в плечах, огромными, вытянутыми вперед руками. Но что-то неуловимо и вместе с тем грубо напомнило в нем Гийома. Очертания этой уродливой громадины словно пародировали тонкие, точеные черты Гийома, гордую посадку его головы, презрительный наклон подбородка. Хотя она не могла точно сказать, в чем именно выражалось сходство, несомненно, это был он. И в этом образе было воплощено все безобразие Гийома в карикатурной форме — вся его жестокость, высокомерие и грубость. Должно быть, эта статуя была воплощением его грехов, а немногие добродетели лишь подчеркивали их безобразие.

На миг ей показалось, будто позади этой черной пародии на человека, которого она знала и которого любила, поднимается неотчетливый силуэт иного Гийома. Гийома, каким она никогда его не знала. Его презрительное лицо исказило отчаяние, прекрасное тело тщетно пыталось оторваться от грубого образа, в который воплотилась его погрязшая во зле душа. И Джирел поняла, насколько справедливо наказание, выпавшее Гийому на долю, и в то же время насколько оно несправедливо.

На какую утонченную муку обрек Гийома поцелуй Черного бога! Жить, полностью сознавая весь ужас своих грехов, быть прикованным к их подлинному олицетворению, быть обреченным на вечные муки, существовать в этой грубой форме, которая и в самом деле представляла собой его самого, несла в себе все самое худшее и низкое, что только было в его душе. Может, это наказание и было по-своему справедливым. Ведь в жизни он был человеком грубым и жестоким. Но ведь это наказание оказалось столь мучительным для него, и это доказывало, что какая-то часть его души стремилась к возвышенному — благородная и чистая составляющая его непростой души рвалась прочь от этого отвратительного монстра. Значит, его чистота и стала тем орудием пытки, которое, обернувшись против него самого, терзало его душу не меньше, чем его собственные грехи.

Вот так она стояла, глядя на громадную статую, и ей открывался смысл этого уродливого истукана. К горлу ее подступил ком, а на глаза навернулись слезы. Джирел яростно загнала свою слабость глубоко внутрь и теперь лихорадочно думала, как избавить Гийома от страданий, в которые она его ввергла.

Вдруг она всем своим существом почувствовала, как вокруг нее сгущается какая-то невидимая, зловещая сила. Совсем рядом возник некто, чья жестокость и беспощадность беспредельны: эта сила все больше и больше давила на ее сознание. Враг всего человеческого был рядом, и Джирел ощущала это со всей ясностью своей чистой души. Не кто иной, как сам Черный бог, пришел, чтобы отстоять свою жертву, не отдать ее в руки той, которая была так чужда его тьме, той, которая рыдала и трепетала, любила и страдала, отчаянно боролась с подступающей безысходностью. Джирел чувствовала, как неумолимая, суровая, безжалостная сила окружила ее, и слезы ее замерзли, а душевное тепло и нежность превратились в серый лед, и вся она застыла в оцепенении. Даже воздух вокруг Джирел посерел от холода и стал неподвижен в мертвящем, лишенном всего человеческого присутствии Черного бога. Она окинула быстрым взглядом это мрачное место, куда он ее увлек,— о, мертвый, сумеречный край, в котором все теперь застыло в ледяной неподвижности! Груз неимоверной тяжести давил ей на плечи, давил на сердце, прижимая к земле. Душа ее покрылась коркой льда, и жуткое, неодолимое отчаяние, неизвестное разумному существу, закралось в самую глубину ее сердца.

Джирел чувствовала, как превращается в нечто холодное, мрачное и неподвижное — в темный образ самой себя, в черную, громадную статую, пленившую те искорки сознания, которые все еще горели в ней.

И вот, будто откуда-то издалека, из других времен, из другого мира, к ней пришли воспоминания об обнимающих ее руках Гийома, о презрительном прикосновении его губ к ее губам. Должно быть, все это случилось не с ней, а с какой-то живой женщиной, там, далеко, в неведомых землях. И все же память об этом как огонь пронзила ее онемевшее тело, которое уже стало казаться ей чужим, ледяным и неподвижным,— и воспоминание о той загадочной, яростной, трепетной лихорадке было наполнено и любовью, и ненавистью. Всего на мгновение оно растопило лед, сковавший ее душу, и Джирел тут же упала на колени у ног черной статуи и разрыдалась, содрогаясь всем телом, ее горячие слезы лились потоком.

Но не сразу оттаяла ее душа. Медленно таял лед, медленно отступало оцепенение, медленно высвобождалась она из-под страшного груза нечеловеческого отчаяния. Слезы горячими ручьями текли по ее щекам. Но по-прежнему она ясно, как прикосновение, ощущала незримое присутствие Черного бога, который, казалось, чего-то ждал. Она не забывала, что она всего лишь человек, знала о своей слабости и недолговечности. Она ничего не может противопоставить этой вечной бесстрастной силе, равнодушно ждущей своего часа. Ведь слезы ее когда-нибудь высохнут, и тогда...

Она всхлипнула, понимая, что ей не одолеть этот океан смерти и забвения, крохотная искорка тепла и жизни тщетно сражалась против тьмы, поглотившей ее. Искорка света, сопротивляющаяся неизбежному угасанию. Ибо Черный бог был сама смерть и пустота, а сила его была безгранична, и единственное, чем она могла бороться с ним,— это слабенький огонек внутри ее, называемый жизнью.

Вдруг в самой глубине отчаяния она почувствовала какое-то движение. Мимо нее проплыло длинное, расплывчатое пятно, затем еще одно и еще; самые разнообразные, неожиданные чувства проносились в ее сознании и исчезали. Смех и радость, слезы и печаль, отчаяние и любовь, зависть и ненависть. Она почувствовала, как опасность отступает, и отняла руки от лица.

Вокруг черной статуи вился туман. То он казался почти невидимым, то густым и реальным, но постепенно Джирел стала различать, как вокруг идола кружится хоровод — хоровод девушек, подобный некоему видению, миражу: танцующие девушки ходили вокруг склонившегося к земле идола, ноги их едва касались земли, волосы развевались, и все эти девушки были на одно лицо — это было лицо Джирел, и каждое выражало что-то свое. Вот Джирел смеется, а вот плачет, вот Джирел содрогается от ярости, а вот тает от любви. Они кружили все быстрее и быстрее, это было настоящее буйство рук и ног, слез и веселья, всех мыслимых человеческих эмоций. Воздух танцевал вместе с ними, пенясь волнами, и все вокруг стало расплываться, а черный идол так и задрожал изнутри.

Джирел чувствовала, что волны тепла и человечности со всей своей мощью бьются о скалу неподвижного холода, в которой прячется Черный бог. Жизнь и человеческое тепло нанесли ответный удар по темной, мрачной пустоте, которая еще мгновение назад казалась ей непобедимой. Джирел чувствовала, как, постепенно тая, та заколыхалась, будто тряпка на ветру. Медленно она поднималась и рассеивалась под натиском кружащихся в хороводе смеющихся и плачущих девушек с лицом Джирел, олицетворяющих самые разные чувства. Стремительно кружа вокруг статуи, они быстро сменяли одна другую, и бившая в них ключом жизнь, проносясь по воздуху, горячими волнами набегала на ледяной мрак.

Почему-то Джирел была твердо уверена, что представление о жизни как о крохотной искорке света, мерцающей в бесконечном пространстве мрака, неверно, ибо без света не было бы тьмы — смерть и жизнь тесно переплетены и взаимозависимы, и одной не бывает без другой. И она, защищенная огнем жизни, пылавшим внутри ее, в силе не уступала тьме и потому оказалась серьезным противником. Это была борьба равных. Джирел призвала все свои жизненные силы и почувствовала, как они набросились на тьму, нанося сокрушительные удары по леденящему холоду и молчанию забвения. Силы потоком текли через нее, и она знала, что под защитой силы жизни она бессмертна.

Она не заметила, как долго длилась эта битва. Но победа опьянила ее, как вино, вскружила ей голову еще до того, как ледяная пелена дрогнула и исчезла. Произошло это внезапно. Только что Черный бог был здесь, и вдруг дунул ветерок — и его не стало. Ветерок унес с собой и танцующих девушек. Джирел осталась одна в ночи, и радость победы переполняла ей душу.

А идол — о, что же такое происходит с идолом?! А с ним тем временем творилось нечто удивительное. Черные, грубые, непристойные очертания вдруг поплыли как туман. Они заколебались, задрожали, расплавились и вдруг — исчезли...

Зеленая луна скрылась за облаками, а когда вновь засияла, от статуи осталась лишь черная тень, которая быстро двигалась по поверхности земли. И очертания ее были очень похожи на очертания Гийома или того, кто, возможно, был когда-то Гийомом...

По мертвенно-зеленому диску бежали лунные тени. И здесь, внизу, тоже медленно плыла тень. Эта страшная тень олицетворяла собой еще не совершенное зло, все те жуткие вещи, которые мог совершить ее владелец Гийом. Теперь Джирел поняла, почему эти искаженные тени наводили на нее такой ужас. Они представляли смутную, страшную картину того, что могло бы случиться — и все еще может случиться,— они указывали на то зло, которое дремлет в каждом человеке. И эти безумные предположения казались особенно ужасными оттого, что, хотя увидеть о себе такое можно лишь во сне, Джирел чувствовала — все это правда...

Новый порыв ветерка качнул тень, и она бесшумно заскользила по камням. Джирел пошла за ней, с трудом переставляя дрожащие ноги: на битву с Черным богом ушли все ее силы. Но тень двигалась все быстрее и быстрее, и Джирел едва поспевала за ней. Тень бесшумно скользила впереди, то ускоряя, то замедляя движение, и ее жуткие очертания непрерывно меняли форму; каждый новый образ таил в себе более зловещий смысл, чем предыдущий. Спотыкаясь, Джирел из последних сил, едва поспевая, бежала за тенью, и меч мертвым грузом лежал в ее руке.

Уже через пять минут она поняла, что потеряла направление. Куда она бежит, что ожидает ее впереди? Река скрылась за холмом. Лунный свет, то появляющийся, то исчезающий, только сбивал ее с толку, звезды на небе собрались в странные созвездия, по ним она также не могла ориентироваться. Луна сейчас была прямо над ее головой, и в те моменты, когда облака закрывали ее поверхность и черная ночь обступала Джирел, тень Гийома растворялась во мраке, как и все остальное, и Джирел сходила с ума от нетерпения, ожидая, когда же снова посветлеет и она продолжит погоню.

Теперь темное пятно летело над холмистыми лугами, на которых то здесь, то там росли деревья необычной формы. Трава, по которой Джирел бежала, была мягкой, словно бархат, и время от времени до Джирел доносился аромат, исходивший от некоторых деревьев, ветви которых были усыпаны цветами, казавшимися бледными в лунном сиянии. Тень, мелькавшая впереди, пролетела мимо высокого дерева, росшего обособленно от остальных, его ветви свисали длинными дрожащими плетями. Джирел видела, как летевшая над землей тень остановилась у дерева, содрогнулась и растворилась в тени ветвей. Тень дерева, перед тем как Гийом прикоснулся к ней, имела форму чудовища с шевелящимися щупальцами и сплющенной, выступающей вперед головой. Но, едва соприкоснувшись, обе тени слились в одно целое. Щупальца потянулись к тени Гийома, схватили ее, и теперь это было какое-то неведомое, злое существо, лежащее на земле и пышущее жуткой, пугающей энергией.

Джирел остановилась на краю тени, беспомощно глядя под ноги. Ей было противно даже ногу поставить на край этой мерзкой черной тени, хотя почему-то она знала, что та не может причинить ей вреда. Слившиеся тени несли в себе зло и угрозу, но они были опасны только для таких созданий, как они сами. Джирел стояла в раздумье под деревом, тщетно пытаясь найти способ, как отобрать своего возлюбленного у схватившей его твари. Она догадывалась, что тень его не по своей воле слилась с тенью дерева. Скорее всего, зло, жившее в тени дерева, соприкоснулось со злом в душе Гийома и с его помощью завладело им, хотя его светлая, чистая часть души и противилась этому прикосновению.

Вдруг Джирел почувствовала, как что-то легко коснулось ее плеча и обхватило руку. Джирел рванулась вперед, но было слишком поздно. Гибкие ветви дерева потянулись к ней, и одна из них, как щупальце монстра, уже обвилась вокруг ее тела. Надо было быть осторожней, ведь она только что видела, что случилось с тенью Гийома, это было предупреждением, что в дереве таится зло. Как это она раньше не догадалась: ведь перед ней на земле затаилось чудовище, приготовившее свои щупальца в ожидании новой жертвы. Джирел взмахнула мечом, ярко сверкнувшим в тусклом зеленоватом свете, и почувствовала, как обхватившая ее ветвь лишь спружинила под ударом, будто резиновая. С поразительной гибкостью она отпрянула назад и тут же снова бросилась на Джирел, едва не сбив ее с ног. Джирел подставила этому щупальцу лезвие своего меча, а потом еще раз отчаянно рубанула его — но тщетно: упругие щупальца не разрубались. От ее глаз не ускользнуло, что и другие ветви, дрожа от нетерпения и извиваясь, потянулись к ней. Вот одна ветка на расстоянии длины меча от Джирел замерла, приготовившись к атаке, девушка нанесла удар и почувствовала, что на этот раз лезвие ее меча разрубило упругое, как резина, щупальце. Густой черный сок закапал из раны. Все ветви дерева сразу обвисли, а на земле в страшной агонии забилась его тень, и тень Гийома вырвалась из ослабевших объятий дерева и заскользила по траве в сторону. Потрясенная своей победой, Джирел пустилась за ней.

Теперь она обращала больше внимания на деревья, которые встречались ей на пути. Например, она увидела невысокий куст, листья которого трепетали без ветра, а тень его напоминала какую-то тварь, которая будто бросалась на невидимую преграду, падала вниз, вновь поднималась и снова падала в паническом ужасе. Или дерево, стройное, тонкое, с совершенно голыми ветвями: оно корчилось под звездами в непрерывной агонии. Ветки его беззвучно переплетались и, мучительно напрягаясь, дрожали, словно в судороге, и это зрелище было красноречивее всяких слов. Казалось, никогда не будет конца этой страшной муке, не наступит облегчения в этом непрерывном страдании.

А вот еще одно дерево, все покрытое цветами, мягко озаряемыми лунным светом; оно чарующе покачивало пышными ветвями, источая волны пьянящего аромата; от него исходило приятное для слуха низкое жужжание, будто в кроне дерева пчелы собирали нектар. Опустив глаза к корням этого дерева, Джирел увидела тень змеи, свернувшейся в кольцо, голова ее угрожающе приподнялась, словно змея сейчас кинется и ужалит свою жертву.

Джирел облегченно вздохнула, когда деревья остались позади. Тень свернула влево, и Джирел последовала за ней; они спустились по пологому склону холма, по которому бежала бесконечная вереница бесформенных теней, и непонятно было, кто или что отбрасывает их. Они бесшумно проносились мимо, как облака, гонимые ветром. Тень Гийома влилась в их бесконечный поток, и Джирел теперь то и дело теряла ее из виду. Через какое-то время голова ее пошла кругом еще и оттого, что ей постоянно приходилось ступать по теням, мельтешащим у нее под ногами. Она никогда не знала, на какую она теперь наступила, а та тусклая тень, за которой она бежала, была всего лишь пустотой, скользящей среди теней, похожих на бледные бесформенные облака.

Теперь Джирел была почти уверена, что тень ее возлюбленного стремилась к какой-то определенной цели. Ее плавное скольжение, несомненно, было осмысленным. Джирел посматривала по сторонам, надеясь догадаться, куда же ведет ее тень Гийома. За холмом потянулись неприметные серые равнины, они то освещались луной, то покрывались мраком, когда лунный диск затягивали облака. Гонимый ветром туман затруднял видимость. В полумраке ночи тут и там мелькали темные и белые бесформенные пятна и изредка доносилось журчащее бормотание ручья. Джирел поняла, что окончательно заблудилась. Река давно куда-то исчезла, и нигде не было видно того холма, из пещеры внутри которого она вышла в эту мрачную страну.

Они пересекли еще одну полосу болотистой земли, и, пока Джирел с трудом вытаскивала ноги из трясины, тень Гийома чуть не ускользнула от нее. Затем они подошли к тусклому ручью, и тень легко скользнула через него. Это был узкий, быстрый ручей, было слышно, как он хрипло смеялся в темноте, словно над чем-то издеваясь. В середине потока виднелся камень. Джирел глубоко вздохнула, напружинила ноги и прыгнула на него, не замедляя движения. Камень тут же ушел под воду, будто это было живое существо, и Джирел даже показалось, что она услышала стон. Но она все-таки успела оттолкнуться и была уже на другом берегу, и у нее не было времени, чтобы остановиться и прислушаться.

Затем они спустились по еще одному склону, и теперь тень скользила быстрее, словно увидела впереди какую-то цель. Склон круто спускался вниз. Вскоре они подбежали к оврагу, берег которого был усеян камнями, и ее усталые ноги то и дело спотыкались о них. Джирел видела, как стремительная тень скользнула вниз, прямо в овраг, и пропала во мраке, колышущемся на дне. Джирел в отчаянии всхлипнула, понимая, что сейчас может упустить тень любимого. Она смело кинулась за ней во тьму, тут же поглотившую ее.

Это было подобно некоему погружению в забвение. Тьма сомкнулась над ее головой, и теперь она пробиралась сквозь густой, непроницаемый мрак. Поток темноты наполнил овраг, и в его глубинах Джирел не могла рассмотреть даже звезды над головой. Но вот наконец вышла луна.

Словно гигантское лицо прокаженного выглянуло из-за края оврага — лунные облака, словно черви, ползали по лунному диску. Зеленый свет ее слепил глаза. Он был совсем не похож на тот лунный свет, к которому привыкли глаза простого смертного. Казалось, этот свет был замешан на ядовитых испарениях. Этот неземной, непостижимый свет оказывал удивительное воздействие на водянистую тьму на дне оврага; на земле, конечно же, лунный свет не мог творить такое. Он пронзал тьму, разбивал ее на мириады бьющихся, словно в судороге, теней, причем тени эти были не плоскими, лежащими на дне или стенках оврага, а трехмерными, они плясали вокруг Джирел, они кружились в безумном хороводе — эти куски пустоты, которые непонятно почему обрели форму и объем. Они касались ее, они даже совершенно беспрепятственно проходили сквозь нее — несмотря на кажущуюся плотность, они оставались всего лишь тенями, то есть в их состав не входило ни молекулы, ни атома вещества.

Среди них кружилась и тень Гийома, увидев которую Джирел содрогнулась от ужаса. Эта тень была так похожа и одновременно так непохожа на того Гийома, которого она знала, которого любила. Эта тень отражала собой все зло, которое только могло таиться в его душе, и, более того, все зло, которым может обладать человечество. Остальные тени были не менее ужасны, но они принадлежали существам, чьей изначальной формы ей видеть не пришлось, поэтому и прочитать их истинный смысл она не могла. Но ни малейшей черточки того чудовища, которое было когда-то Гийомом, от нее не укрылось, и разум ее был потрясен тем, что она увидела.

— Гийом,— вдруг услышала Джирел собственный всхлипывающий голос.— Гийом! — И до нее вдруг дошло, что это первое слово, которое она произнесла с тех пор, как спустилась в эту мрачную страну.

Услышав ее голос, танцующая тень Гийома закружилась медленнее, как бы прислушиваясь, а потом с неохотой поплыла навстречу Джирел сквозь другие кружащиеся тени.

И вдруг совершенно неожиданно вокруг Джирел вновь сгустилось нечто, оно окутало ее неизмеримым холодом и сковало ей члены. Джирел поняла, что это снова дает о себе знать Черный бог. Вновь она почувствовала, как леденеет ее тело и холод вечного небытия оседает у нее на душе — и непомерный груз страшного отчаяния опускается на ее содрогнувшийся дух. Гели бы ее не застали врасплох, она могла хотя бы попытаться оказать сопротивление, но Черный бог напал так неожиданно, что, прежде чем она успела собрать силы и отразить нападение, нечеловеческий, ледяной холод пронизал ее до самых костей, и она уже почти не владела своим цепенеющим телом. Джирел сама превращалась в одну из тех черных теней, которые кружились в жуткой, бесцветной пустоте...

Внезапно в эту ледяную пустоту, как раскаленный клинок, вонзилось воспоминание, которое однажды уже помогло ей преодолеть чары Черного бога: она вспомнила губы мужчины, обрамленные кудрявой бородкой, впившиеся в ее губы, крепкое объятие рук, скованных доспехами. Вновь ее охватила уже знакомая ей вспышка страсти, в которой смешались любовь и ненависть, и тепло вновь побежало по ее жилам бурным потоком.

И вновь Джирел вступила в бой. Все свое тепло и человечность бросила она на борьбу с ледяным холодом, всю неистовость чувства направила она против жуткой апатии, которая уже однажды овладела ею и теперь вновь стремилась уничтожить ее, покорить ее душу.

Нелегко далась ей эта победа. Были страшные минуты, когда ледяной холод почти одерживал верх, когда она чувствовала, что какая-то жуткая сила вытягивает ее из оцепеневшего тела, чтобы присоединить к хороводу теней, изо всех сил стараясь превратить ее в бесформенное пятно, отвратительные изгибы которого намекали бы на злодеяния, которые она могла бы совершить в своей жизни, превратить в тень, у которой есть только объем, но нет наполнения, составляющего суть живого существа. Она улавливала едва различимые ритмы безумной мелодии, под которую двигались тени, душа ее ослабела, тень ее закружилась в танце вместе с другими тенями. И бесконечными казались ей минуты этого мучительного танца.

И все же ей удалось вырваться из танцующего круга, нанести ответный удар и вернуться в свое скованное льдом тело, стряхнуть с себя холодную апатию и противопоставить леденящей энергии Черного бога свои жизненные силы — единственное оружие, с которым ему было не совладать.

Она была уверена, что победит на этот раз, но всё-таки крохотное сомнение закралось ей в душу, и не так легко было от него избавиться. Она могла одолеть Черного бога, но уничтожить его совсем было ей не по силам. Что с ним ни делай, он будет возвращаться снова и снова. Да и смелости у нее не хватало, чтобы даже попытаться уничтожить его,— в сознании ее вновь возникал образ: крохотная искорка жизни, окруженная вечной тьмой. Без света не бывает тьмы, но ведь и наоборот, без тьмы не может быть света, следовательно, если уничтожить Черного бога, если упразднить мрак, то не стало бы и света. Значит, не стало бы и жизни. Все в мире взаимосвязано и взаимозависимо, все обречено на вечную борьбу...

Все эти мысли пришли ей в голову во время битвы. Ей нелегко было усвоить их, разум ее не привык к таким отвлеченным умозаключениям. Но всеми силами своей души призывала она воспоминания о любви, ненависти, ужасе, упоении в бою, восторженной радости. Все, что было в ней живого, пульсирующего, горячего, она бросила против холодной силы Черного бога, чувствуя, как мысли ее и воспоминания воздвигают стену, которая защищает ее от его ударов.

Как и в первый раз, победа пришла нежданно. Как-то сразу, вдруг вокруг нее вспыхнуло яркое пламя. Силы Черного бога рассеялись без следа, будто его никогда здесь и не было. Яркая вспышка ослепила Джирел, а когда она вновь открыла глаза, лунный свет привычно заливал лощину. Текучая тьма исчезла, исчезли и танцующие тени. Все черное, все злое уничтожила вспышка света. Джирел оглядела унылую лощину, ища глазами тень Гийома. Но и она сгинула вместе с остальными. Но вот ветер, гулявший по лощине, донес до Джирел жалобный голос.

Опять началось это утомительное преследование.

— Джирел, Джирел! — жалобно взывал голос.—Джирел, Джирел!

И она пошла в ту сторону, откуда доносился голос.

Она ничего не видела. От Гийома остался один лишь голос, и теперь она только на слух могла определить, где он. Перед ней расстилалась пустынная местность.

Когда Джирел выбралась из лощины, она оказалась на широком веерообразном склоне, уходившем вниз, в темноту. Неподалеку слышался шум падающей воды, но Джирел ее не видела. Она вслепую побежала на звук жалобного голоса. Он вел ее за собой вниз по склону, потом вокруг подножия холма, мимо небольшого водопада, тоненькой струйкой сбегающего со скалы и злобно бормочущего что-то самому себе.

Звук падающей воды мешал услышать голос, за которым следовала Джирел. Она отошла подальше, остановилась и долго прислушивалась. Сердце ее громко стучало, а отовсюду раздавались какие-то шорохи. Но вот наконец издалека до нее донеслось:

— Джи-и-рел, Джи-и-рел...

Девушка пошла на голос — теперь он звучал более отчетливо.

— Джи-и-рел, Джи-и-рел, это ты убила меня...

Преследование было не просто тяжелым — душераздирающим: едва различимый жалобный плач указывал ей путь, разрывая ей сердце, а в темноте ее повсюду подстерегали неведомые опасности... Кроме того, вторая битва с Черным богом истощила ее и физически, и духовно, темнота плыла перед глазами, и почва под ногами была столь неровной, что она постоянно спотыкалась.

Раз она даже упала и какое-то время лежала неподвижно, с трудом переводя дыхание. Вдруг ей показалось, что земля под ней странно теплая и едва заметно движется: поднимается и опускается, словно дышит. Джирел испуганно вскочила и понеслась дальше, едва касаясь ногами жесткой травы.

Она заметила, что, когда она преследовала тень Гийома, та старалась вести ее через тенистые места, и Джирел нелегко было следить за нею, она то и дело упускала ее из виду. Теперь же голос Гийома вел ее по местам, где постоянно звучали разные шумы,— он постоянно терялся в бормотании говорящих ручьев, рокоте водопадов или в завывании ветра. Да и других весьма странных, не слышанных ранее звуков хватало: какие-то тоненькие, едва слышные голосочки вплетались в порывы ветра, трава ворчливо шептала что-то на непонятном языке, насекомые, почти касаясь крыльями ее лица, жужжали и пели, и Джирел казалось, будто еще немного, и она поймет, что они хотят ей сказать. Пения птиц слышно не было, хотя однажды она увидела, как огромное, темное, бесформенное существо пролетело, взмахивая крыльями, довольно низко над ее головой. Зато из болот, которые она старалась обходить, доносилось кваканье лягушек; Джирел сразу вспомнила странных белесых женщин, которых она встретила в болоте, когда посетила эти места впервые, и холодок пробежал по ее спине.

Нечто зловещее слышалось ей в каждом звуке — злость, смешанная с безысходным отчаянием; причем даже в шелесте жесткой травы и в завывании ветра можно было различить человеческое отчаяние — голоса эти стенали столь безнадежно, что не раз на глаза Джирел наворачивались слезы. И сквозь отчаянные стенания порой прорывался такой мрачный и злобный смех, для которого в человеческом языке не было даже названия. И многие другие звуки слышала она, смысл их был ей непонятен, а об их происхождении она и думать не смела.

И сквозь этот настоящий шквал непонятных и странных звуков Джирел пыталась уловить едва различимый плач: только этот звук обладал для нее смыслом. И вот до слуха Джирел донеслись звуки причудливой музыки. Казалось, в ней не было определенной мелодии, будто она состояла из множества самостоятельных коротких мелодий, как брызги дождя, где каждая капля падала сама по себе, или как если бы тысячи невидимых существ наигрывали на дудочках короткие простые мелодии, не слушая песен своих товарищей. Музыка звучала все громче и громче, и Джирел увидела, что она приближается к какому-то светлому пятну, маячившему в темноте. Подойдя совсем близко, она в изумлении замерла.

Музыка шла прямо из земли, и было видно, как она растет: отдельные мелодии, словно ветви, раскачиваясь, поднимались вверх, пронзая неподвижный воздух. Словами было не описать это зрелище, нет в человеческом языке таких слов. Несмотря на бессвязность звуков, никакой дисгармонии, никакого диссонанса не слышалось. Сумасшедшая мысль пришла ей в голову: а что, если зайти в заросли этой музыки и нарвать букет, причем, если правильно подобрать звуки, получился бы неплохой концерт.

Она стояла и слушала... но слушала уже не столько музыку, сколько некий странный, неразборчивый шум, который все нарастал, становился громче и пронзал ее сознание коротеньким мерзким хихиканьем. Джирел вдруг поймала себя на том, что и она хихикает, сама не зная над чем. Она испугалась и снова стала прислушиваться, стараясь услышать голос Гийома. И наконец она услышала его в этом море сумасшедшего многоголосья, и ужас охватил ее. Голос его стал ниже и громче, он уже заглушал остальные звуки, все пространство наполнилось мощным ревом безумного смеха, волны которого накатывали на нее и беспощадно терзали ей душу. Смех звучал так резко, что ей казалось, будто мозг ее сейчас превратится в желе.

— Гийом! — вновь крикнула Джирел из пучины своих страданий.— О Гийом!

Как ни странно, звук ее голоса заглушил этот смех: он умолк, И во всем этом мрачном мире наступила долгая, мертвая тишина. В тишине раздалось едва различимое стенание, подобное печальному звуку дудочки.

— Джирел...

Затем снова зазвучали все остальные звуки, подул ветер и голос Гийома стал отдаляться. И вновь продолжилась погоня.

Луна уже не освещала окрестности, ее наводящее ужас лицо почти ушло за линию горизонта, и длинные тени лежали на земле. Джирел показалось, будто на горизонте светает. Она была столь измотана, ее охватило такое отчаяние, что теперь ей было все равно. Она лишь знала, что будет продолжать преследование, даже если ее застанет рассвет и принесет с собой смерть более ужасную, чем самая страшная смерть на земле, и, возможно, бесконечное страдание в образе одного из тех чудовищ, которых она видела: нетрудно было догадаться, что так страдают проклятые души. И живое, извивающееся дерево, и идол, олицетворяющий грехи Гийома, и тень, скитающаяся по этим бесприютным местам, и жалобный плач, носимый ветром во мраке,— все это души грешников. Но Джирел уже слишком устала, чтобы много думать обо всем этом. У нее осталось лишь немного сил, чтобы, спотыкаясь, брести за голосом. А голос все звал ее по имени, то вспыхивая, то угасая где-то во мраке.

Погоня окончилась внезапно. Джирел подошла к ручью, тихо несущему воды. Через него был перекинут мостик. Она пошла по нему, остановилась на середине и посмотрела в воду. Боже, отражение смотрит на нее, отчаянно разинув рот, словно кричит без звука, а у нее самой губы были плотно сжаты. Джирел заглянула в глаза отражению и прочла в их глубине предупреждение, отчаяние и страшную боль; лицо ее до неузнаваемости исказила тоска и безнадежность. Жуткое было зрелище, но ей было уже не до этого, она поплелась дальше, ей было уже все равно, пускай ручей отражает ее отчаяние, пускай ее окружают мрачные пейзажи, а на горизонте ширится зловещая полоска зари.

Вдруг жалобный голос, который она так отчаянно преследовала, раздался совсем рядом. Джирел внимательно огляделась. Мост, оказывается, не заканчивался на противоположной стороне ручья. Расширяясь и поднимаясь все выше, он вел к темному храму, под сводами которого были расставлены такие жуткие изваяния, какие Джирел не снились даже в страшных кошмарах. В этом здании, украшенном резьбой и колоннадой, перед Джирел в миниатюре предстал весь мрачный ад, который она только что прошла. Там стояли скульптуры, воплотившие в себе всю жуть, все человеческие страдания, все отчаяние и безнадежность, которые слышались в завываниях ветра, в злобном бормотании воды, в том, на что намекали тени. В резных узорах Джирел разглядела плененные и страдающие от невыносимых мук души людей и зверей; кое-что Джирел уже видела раньше, но большую часть, к счастью, ей видеть не довелось, и она не понимала их отвратительного смысла. За что они наказаны, Джирел не знала, но было очевидно, что наказание справедливо, хотя чудовищность его и нечеловеческая жестокость упраздняли саму возможность говорить о справедливости. Джирел закрыла глаза и стояла, слегка покачиваясь, чувствуя, как торжествующее зло, заполонившее храм, вьется вокруг нее, но она была так потрясена и измождена, что даже не думала о том, что будет дальше.

Но вот знакомый голос зазвучал совсем рядом, чуть ли не над самым ухом. Ей даже показалось, будто над ее головой трепещет крыльями маленькая испуганная птичка.

— Джирел! Джирел! — кричал голос в страшной муке, вновь и вновь он взывал к ней, полный исступленного отчаяния.

А она лишь стояла, беспомощно опустив руки, чувствуя, как с головы до ног ее пронизывает торжествующее грубое зло.

И в третий раз, так же внезапно, как и раньше, Черный бог окутал ее, словно плащом, и Джирел это даже до некоторой степени обрадовало. По крайней мере, она теперь знала, как с ним бороться. Откуда-то издалека до нее донеслось едва различимое эхо плачущего голоса, холодные сумерки окружили ее, и серый лед сковал душу. Джирел призвала воспоминания о ненависти, любви, гневе, чтобы направить их против Черного бога. В голове у нее мелькнула мысль, что человек, живущий не столь бурной жизнью, не столь часто влюблявшийся, как она, может, и не смог бы побороть мертвящий холод Черного бога. Джирел вспомнила, как она смеялась, пела и веселилась; она вспомнила кровавые битвы и бешеный скрежет металлических доспехов; она вспомнила поцелуи в темноте и как крепко обнимали ее мужские руки.

Но она была слишком измотана, и рассвет вот-вот должен был осветить все небо, а Черный бог черпал свои силы в забвении, настигающем его жертву, и это никогда его не подводило. И Джирел подумала, что на этот раз она будет побеждена. Воспоминания, которые она направляла против Черного бога, оказались бессильны против серой обволакивающей пелены этого сумеречного места — он был у себя дома, в своем логове. Джирел почувствовала, как ее охватывает безысходное отчаяние. Постепенно воля к борьбе цепенела вместе с ее телом, и вот она уже не та теплая, полная жизни женщина из плоти и крови, а некий неподвижный, оледеневший обрубок.

Но внутри этого нового существа сохранилась все-таки одна искорка Джирел, которую Черному богу заморозить так не удалось. Джирел чувствовала, как он все свои силы бросил против этой искорки, как он пытается изгнать ее из ледяной глыбы, в которую превратилось ее тело,— изгнать наружу, во мглу. И вот уже Джирел превратилась в тоненький голосок, рыдающий во мраке... Она беспомощно кувыркалась в потоках воздуха, которых раньше никогда не замечала, билась о невидимые преграды, стонала и рыдала без слов. У Джирел больше не было тела, и мир вокруг нее тоже исчез. Теперь ей стали видны и другие существа, такие как и она — слабые, неясные и нечеткие; как едва уловимое биение пульса, они кружились is темноте, крохотные потерянные создания, бестелесные, беззащитные, как и она, подвластные малейшему дуновению ветерка, отчаянно плачущие во мраке.

Одно из этих едва уловимых созданий наткнулось на нее и прошло насквозь. И в тот момент Джирел уловила слабую вибрацию, так могло звучать только ее имя, и она сразу узнала голос, который призывал ее сюда во сне, это был тот самый голос, за которым она бежала по этой мрачной земле: это был Гийом. И едва они на миг соединились, как нечто непобедимое, как сама жизнь, вспыхнуло в ней, искорка стала расти, становясь все больше и ярче, и вдруг...

Джирел вернулась в свое тело: она стояла в храме, вокруг нее были все те же жуткие изваяния, а ее тело наливалось теплом, и ледяная корка молчания, сковывавшая ее, легко отваливалась кусок за куском. Горячее пламя все росло и росло, пока все ее существо не наполнилось жаром и огненный поток не распространился по всем ее жилам, ледяная пелена мрака растаяла, уступив горячему, победоносному огню, пылающему в сердце Джирел.

В восторге от охватившего ее тепла Джирел даже не заметила, что вновь вышла победительницей из битвы с Черным богом. В тот момент ей это показалось неважным. Ведь происходило что-то столь восхитительное...

Воздух вдруг задрожал, вокруг ее принялись кружиться тоненькие голоски. Огонь внутри ее постепенно слабел, тускнел и наконец угас, и в душе у нее воцарился покой полного опустошения. Джирел устало пошла обратно через мост. За спиной ее остался храм, погруженный в мертвую тишину. Мощные импульсы зла, бившее из него, на время затихли: сказалось благотворное действие прекрасного чувства, существование которого в этом звездном аду было просто невозможно. Это чувство слагалось из многих составляющих: тут была и страсть, и почти безнадежная любовь, и жертвенность, и восторг победы.

Джирел не обратила внимания на то, какая глубокая тишина повисла у нее за спиной, ее охватила апатия, равнодушие, она не хотела даже думать о том, что она только что совершила. Впереди на фоне светлеющего неба она увидела знакомые очертания холма и догадалась, что всю долгую ночь погони она ходила кругами, постепенно сужая их и приближаясь к тому месту, откуда пришла. Она пребывала в оцепенении, поэтому не обратила на это внимания. Сейчас она не чувствовала почти ничего, даже облегчения.

Джирел тупо поднималась по склону холма; радости и той она не чувствовала. Ну да, она вызволила душу Гийома из идола и вселила ее в тень, а затем из тени в голос, а из голоса, скорей всего,— в окончательную смерть. Впрочем, какая разница? Главное, она обрела покой: более образ Гийома не тревожил ее совесть. И этого ей было достаточно.

Вот пещера раскрыта перед ней свою черную пасть. Джирел полезла наверх, равнодушно волоча за собой меч; она была совершенно измотана, но при этом спокойна, и обретенный ею покой был куда дороже осознания важности того, что произошло.