Книга: Конан из Киммерии
Назад: 9 Замок чернокнижников
Дальше: Ползучая тень (рассказ, перевод В. Карчевского)

10
Конан и Жазмина

Конан быстро пересек зал, еще одну комнату и добрался до двери, ведущей на галерею. Заметил, что пол здесь устлан мелкими блестящими осколками. Хрустальная плита, закрывавшая выход, рассыпалась на куски. Киммериец припомнил раздавшийся оглушительный звон, когда он разбил лежавший на алтаре шар, и догадался, что в тот момент рассыпались все хрустальные веши в храме, и какое-то неясное, скрытое в подсознании ощущение подсказывало ему правду о печальной связи между Господами Черного Круга и золотыми плодами граната. Он ощутил, что по его спине пробежали мурашки, и поспешил выбросить все из памяти.
Он вышел на галерею из зеленого нефрита, с облегчением глубоко вздохнул. Ему нужно было еще преодолеть расщелину, но, по крайней мере, он уже мог видеть сверкающие на солнце белые вершины и огромные склоны, тонущие в море голубоватого тумана.
Иракзай лежал в том же месте, куда упал: бесформенное пятно на гладкой, сверкающей поверхности. Спускаясь вниз крутой тропкой, Конан с удивлением взглянул на солнце, которое еще не минуло зенита, хотя ему казалось, что с момента, когда он вошел в замок Имш, прошли долгие часы.
Он ощущал острую необходимость спешить, им руководила не слепая паника, а инстинктивное чувство подстерегающей за спиной опасности. Он ничего не сказал Жазмине, а девушка казалась успокоенной, имея возможность опереться своей черной головкой на его широкую грудь, чувствуя себя в безопасности в его могучих объятиях. Конан на мгновение замер на краю расщелины и, нахмурив брови, глянул вниз. Переливающийся туман в пропасти уже не был розовым и искрящимся. Он был мутным, серым и призрачным, как тень жизни, тлеющей в израненном человеке. Киммерийца посетила странная мысль, что колдовство чернокнижников связано с их личностью больше, чем игра актеров является отражением жизни живых людей.
Но далеко внизу равнина по-прежнему блестела, как матовое серебро, а золотая полоса сверкала неугасимым блеском. Конан взвалил Жазмину на плечо, против чего она не возражала, и стал спускаться вниз. Быстро спустился по платформе и пробежал по отзывающемуся эхом дну распадка. Он был уверен, что будет погоня и что единственный шанс уцелеть — это как можно быстрее переправиться по этой ужасной полосе, прежде чем раненый властелин настолько обретет силу, что снова подвергнет их какой-либо опасности.
Когда он взобрался на противоположную стену и встал на краю, то вздохнул с облегчением и поставил Жазмину на землю.
— Дальше ты можешь идти сама, — сказал он. — Дорога все время идет под уклон.
Девушка украдкой бросила взор на сверкающую пирамиду по ту сторону распадка: замок Имш вздымался на фоне заснеженного склона как цитадель молчания и зла.
— Конан из Гхора, разве ты чародей, что победил Черных Колдунов с Имша? — спросила Жазмина, когда они стали спускаться по тропке.
— Это все пояс, который мне дал Хемса перед смертью, — ответил киммериец, обнимая крепкой рукой талию девушки. — Да, я нашел его на дороге. Это необычный пояс, я покажу его тебе, когда будет свободное время. Против некоторых заклятий он оказался бессилен, но против многих — очень мне помог, хотя добрый кинжал — самое лучшее заклятье.
— Но раз ты с помощью пояса победил властелина, — сказала Жазмина, — то почему не повезло с ним Хемсе?
Конан покачал головой:
— Кто знает? Хемса был слугой властелина, может, это и ослабило его силы. Надо мной он не имел такой власти, как над Хемсой. Но я б не сказал, что я его победил. Правда, он удрал, но я боюсь, что мы с ним еще встретимся. Хотелось бы, чтоб от его владений нас отделяло как можно большее расстояние.
Он обрадовался, найдя стреноженных коней у тамарисков, там, где их оставили. Быстро отвязал их, оседлал черного жеребца и посадил перед собой девушку. Остальные кони, набравшись сил на выпасе, дружно двинулись за ними.
— А что теперь? — спросила она. — В Афгулистан?
— Как бы не так! — грустно улыбнулся он. — Не знаю кто, возможно губернатор, убил семерых моих вождей. Мои глупцы афгулы думают, что я имею к этому какое-то отношение, и пока я не смогу убедить их, что они ошибаются, они будут преследовать меня, как раненого шакала.
— А что со мной? Если вожди мертвы, я не нужна тебе больше в качестве заложницы. Ты убьешь меня, чтобы отомстить за них?
Он окинул ее сверкающим взглядом и рассмеялся, услышав такое нелепое предположение.
— Едем к границе, — сказала она. — Там афгулы тебе угрожать не будут…
— Да, прямо на вендийскую виселицу.
— Но я королева Вендии, — напомнила она ему. В ее голосе на мгновение появились повелительные интонации, — Ты спас мне жизнь. Получишь за это награду.
Это прозвучало не так, как она хотела, и лишь привело Конана в негодование.
— Прибереги свои сокровища для своих придворных лизоблюдов, княжна. Если ты госпожа равнин, то я — господин гор и не сделаю ни шагу к вендийской границе!
— Ты был бы там в безопасности… — сказала она с недоверием.
— А ты вновь стала бы Деви, — прервал он ее. — Нет, благодарю, предпочитаю тебя такой, какой вижу сейчас, — женщиной из плоти и крови, едущей со мной в седле.
— Но ведь ты не можешь меня задержать! — воскликнула она. — Не можешь…
— Подожди и убедишься! — сказал он горько.
— Но я заплатила бы тебе огромный выкуп.
— К демонам твой выкуп! — сказал он грубо, крепче сжимая ее гибкую талию. — Во всем королевстве Вендии не могло бы найтись ничего, что я желал бы так же, как тебя. Я украл тебя, рискуя жизнью, и, если твоя дворня желает тебя вернуть, пусть приезжают в Забар и отнимут силой.
— Но ведь у тебя нет людей! — выкрикнула она. — Тебя преследуют. Как ты защитишь себя, не говоря уже обо мне?
— Есть еще у меня друзья в горах, — ответил он. — Вождь куракчаев спрячет тебя в надежном месте, пока я не договорюсь с афгулами. Если они не захотят меня выслушать, то — во имя Крома! — поеду с тобой на север, к степным разбойникам. Прежде, чем попасть на Восток, я был их вождем. Я тебя сделаю королевой Вольной Степи!
— Не хочу, — сопротивлялась она. — Ты не можешь меня заставить…
— Если эта идея так тебе неприятна, — сказал он, — почему ты так охотно подставляла свои губы для поцелуев?
— Даже королева может быть всего лишь женщиной, — ответила она, покраснев. — И потому, что я — королева, я должна прежде всего жить интересами моего королевства. Не увози меня в чужие края. Возвращайся со мной в Вендию.
— А ты сделаешь меня своим королем? — спросил он с иронической улыбкой.
— Но обычаи… — замялась она, а Конан со смехом прервал ее:
— Да, обычаи цивилизованных людей не позволяют тебе сделать то, что ты хотела бы. Выйдешь замуж за какого-нибудь старого, морщинистого короля с равнины, а я поеду своим путем, беря с собой на память воспоминания о нескольких украденных поцелуях! А?
— Но ты можешь поехать в мое королевство, — беспомощно повторила она.
— Зачем? — спросил он со злостью. — Протирать задом золотой трон и слушать лесть глупо улыбающихся выскочек в бархатных одеяниях? И что тебе это даст? Послушай: я родился в горах Киммерии, где живут варвары. Был наемным воином, корсаром, разбойником, делал сотни иных таких же вещей. Кто из королей объездил столько стран, провел столько битв, любил стольких женщин и добывал такие трофеи, как я? Приехал в Гулистан, чтобы собрать орду и опустошить южные королевства, в том числе и твое. То, что я стал вождем афгулов, было лишь началом. Если мне удастся с ними помириться, в течение года за мной пойдет еще с дюжину других племен. Если нет — возвращусь в степь и вместе с разбойниками буду грабить приграничья Турана. А ты поедешь со мной. К демонам твое королевство, обходилось же оно как-то, когда тебя еще не было на свете!
Сидя в седле в его объятьях и глядя ему в лицо, Жазмина чувствовала пробудившееся в душе дерзкое желание, равное по силе его страсти. Но тысячи поколений предков были такой угнетающей тяжестью!
— Не могу! Не могу! — бессильно повторяла она.
— У тебя нет выбора, — уверял он ее, — Поедешь… Что такое, разрази меня Кром?!
Имш остался далеко за спиной, теперь они ехали по высокому ребру, разделявшему две долины. Они находились как раз на вершине скального гребня, откуда хорошо была видна долина по правую сторону. Там шла отчаянная битва. Сильный ветер дул от них, поэтому шум битвы был плохо слышен, но и так снизу доносился звон сабель и стук копыт.
Был виден солнечный блеск на остриях копий и остроконечных шлемах. Три тысячи закованных в сталь всадников гнали перед собой орду потрепанных воинов в тюрбанах на головах, которые убегали, как стая волков, огрызаясь на нападавших.
— Туранцы! — воскликнул Конан. — Это отряды из Секундерама. Что они здесь делают, демон их побери?
— А кого они преследуют? — спросила Жазмина. — И почему они так яростно дерутся? При таком преимуществе врага у них нет никаких шансов.
— Это пятьсот моих сумасшедших афгулов, — буркнул Конан, хмуря брови. — Они в ловушке и знают об этом.
Действительно, афгулы находились в тупике. Долина постепенно сужалась, переходя в глубокий овраг, заканчивающийся небольшой котловиной, окруженной крутыми, непреодолимыми стенами.
Наездников в тюрбанах загоняли в ту расщелину. Не имея другого выхода, они пятились туда шаг за шагом под дождем стрел и градом ударов. Туранцы теснили их решительно, но не слишком сильно. Они знали ярость доведенных до отчаяния горцев и прекрасно понимали, что загнали их в безвыходную ловушку. Узнав, что это воины из племени афгулов, они хотели их окружить и принудить покориться. Чтобы выполнить свой план, они нуждались в заложниках.
Их эмир был человеком дела. Когда он достиг долины Гурашах и обнаружил, что ни противника, ни эмиссара нет на месте встречи, он пошел дальше, доверяя своему знанию гор. Всю дорогу его войско сражалось с враждебно настроенными жителями гор, и многие деревни теперь зализывали раны. Эмир знал, что, наверное, ни он, ни один из его копьеносцев не вернется живым в Секундерам, потому что со всех сторон их окружают враги, но он был настроен выполнить приказ — любой ценой отнять у афгулов Деви и доставить ее Ездигерду в качестве невольницы или же, если это окажется невозможным, с честью погибнуть, отрубив ей голову. Конечно же, обо всем этом пара, глядящая на них с хребта, не имела ни малейшего понятия. Конан вертелся в беспокойстве.
— Почему они, демоны, дали себя загнать в ловушку? — спрашивал он. — Знаю я, что эти псы делали в этих краях: охотились на меня. Они заглядывали в каждую долину и, прежде чем успели опомниться, попали в ловушку. Несчастные глупцы. Они и в ущелье будут обороняться, но долго не продержатся. Когда туранцы затолкают их в котловину, то сделают с ними, что захотят.
Шум, доносящийся снизу, усилился. Яростно обороняющиеся афгулы в узком ущелье на короткий миг задержали одетых в броню всадников, которые не могли бросить на них все свои силы.
Конан мрачно нахмурился и беспомощно завертелся в седле, поигрывая кинжалом. Наконец он сказал без обиняков:
— Деви, я должен пойти туда. Найди какое-нибудь укрытие, в котором переждешь, пока я вернусь. Ты говорила о своем королевстве… ну, не буду делать вид, что считаю этих волосатых демонов своими детьми, но, кроме всего прочего, какие они ни есть, они мои люди. Вождь никогда не покидает своих людей, даже если они покидают его первыми. Им казалось, что они были правы, когда обвиняли меня… К демону, я не буду стоять в стороне и смотреть, как их вырезают! Я все еще вождь афгулов и докажу это! Спущусь вниз в ущелье.
— А что со мной? — запротестовала она, — Ты увез меня из моей страны, а сейчас хочешь покинуть в горах одну?
Конан мучительно раздумывал, так что жилы набрякли у него на висках.
— Это правда, — сказал он грустно, — Кром знает, что я сейчас должен делать.
Жазмина легко наклонила голову, и на ее прекрасном лице появилось странное выражение.
— Слушай! — вдруг воскликнула она, — Слушай!
Ветер донес до их слуха слабые отзвуки фанфар. Они взглянули в долину с левой стороны и заметили там длинные колонны всадников. Они ехали по дну долины, сверкая на солнце сталью копий и полированными шлемами.
— Это вендийская конница!
— Их тысячи! — сказал Конан. — Давно уже кшатрийские отряды не забирались так далеко в горы.
— Они ищут меня! — выкрикнула Жазмина. — Дай мне своего коня! Я поеду к моим воинам. С левой стороны спуск не такой крутой, можно съехать вниз. Ты иди к своим и скажи им, пусть продержатся еще минуту. Я направлю конницу в долину и ударю по туранцам! Возьмем их в клещи. Быстрее, Конан! Неужели ты хочешь, чтобы твои люди погибли из-за твоих желаний?
Его глаза горели дикой страстью, но он соскочил с коня и отдал поводья.
— Ты выиграла, — сказал он, — Мчи как тысяча демонов!
Жазмина свернула на склон по левую руку, а он быстро побежал по ребру, пока не достиг длинной потрескавшейся расщелины, в которой кипела битва. Ловко, как обезьяна, спустился вниз, используя углубления и выступы на скале, чтобы в конце концов спрыгнуть в гущу сражающихся. Вокруг раздавался крик и лязганье стали, визг и ржанье лошадей, шум падающих тел.
Едва его ноги коснулись земли, киммериец завыл, как волк, схватился за украшенную золотом узду, уклонился от удара сабли и вонзил свой кинжал в сердце ездока. В следующую минуту он уже был в седле, выкрикивая яростные приказы ошеломленным афгулам. Они какую-то минуту глядели на него с раскрытыми ртами, потом, видя опустошение, которое он производит среди врагов, вновь принялись за дело, без возражений принимая его возвращение. В этом адском хаосе не было времени на лишние вопросы.
Все новые и новые ряды всадников в остроконечных шлемах и позолоченных кольчугах вступали в ущелье, узкий распадок был полностью забит скопищем людей и коней; сражающиеся сшибались грудь в грудь, отбиваясь короткими ножами, нанося смертельные удары, когда удавалось размахнуться в такой толчее. Воины, упавшие с коня, уже не поднимались, затоптанные сотней копыт. В такой битве все решала грубая сила, а вождь афгулов имел ее за десятерых. В такие минуты люди охотно подчиняются укоренившимся привычкам, и горцы, привыкшие видеть Конана своим вождем, воспрянули духом.
Но численное преимущество все же имело значение. Напирающие задние ряды туранской конницы теснили передних в глубь узкого ущелья под сверкающие лезвия сабель афгулов. Горцы медленно пятились, оставляя за собой горы трупов. Разя и убивая, как сумасшедший, Конан не переставал задавать себе вопрос, от которого стыла кровь: сдержит ли слово Жазмина? Она ведь могла присоединиться к своим воинам и повернуть на юг, бросив киммерийца и его афгулов на верную смерть.
Но наконец, когда казалось, что прошли века этих мучительных сражений, в звоне стали и криках гибнущих прорезался новый звук. С пением труб, от которого затряслись горы, с нарастающим стуком копыт пять тысяч вендийских всадников ударили по коннице Ездигерда.
Один этот удар разбросал туранские полки по сторонам, разбил их, смял и разогнал по всей долине. В мгновение ока волна атакующих подалась из ущелья, туранцы повернулись, чтобы поодиночке либо группами броситься в омут битвы. Но когда пронзенный кшатрийским копьем эмир сполз на землю, наездники в остроконечных шлемах потеряли боевой дух и, ожесточенно погоняя коней, попробовали прорваться сквозь кольцо нападавших. По мере того как их отряды разбегались, победители-вендийцы бросались за ними в погоню, и вся долина и невысокие склоны у ее выхода были покрыты отступающими и их преследователями. Те из афгулов, которые еще могли держаться в седлах, вырвались из ущелья и присоединились к погоне, без возражений принимая неожиданный союз, так же, как они приняли возвращение изгнанного вождя.
Солнце уже пряталось за вершины Химелии, когда Конан в изодранной одежде, в забрызганной кровью кольчуге и с влажным от крови кинжалом в руке прошел через побоище и подошел к Деви Жазмине, ожидавшей его на краю пропасти в окружении своей свиты.
— Деви! — крикнул он, — Ты сдержала слово, хотя, признаюсь, были минуты, когда я думал… Берегись!
Огромный ястреб, как молния, упал с ясного неба, ударом крыла сшибая всадников с седел. Искривленный, как сабля, клюв целил в мягкую шею Жазмины, но Конан был быстрее: короткий бег, тигриный прыжок, бешеный удар окровавленного кинжала — и ястреб с ужасным человеческим стоном закачался в воздухе, потом рухнул в пропасть, чтоб через тысячу футов разбиться на камнях. Падая и разрезая крыльями воздух, он принял обличье человека в развевающейся черной тоге.
Конан блестящими глазами смотрел на Жазмину. Из многих ран на его мускулистых руках и ногах сочилась кровь.
— Вновь ты — Деви, — сказал он, не обратив внимания на столпившийся вокруг нее цвет рыцарства и только оскалив зубы при виде окаймленного золотом, тонкого, как паутинка, покрова, который она набросила на платье горской девушки, — Я должен поблагодарить тебя за то, что ты спасла более трех сотен моих бандитов, которые в конце концов убедились, что я не предавал их. Благодаря тебе я снова могу думать о завоеваниях.
— Я по-прежнему должна тебе выкуп, — сказала она, глядя на него сверкающими глазами. — Я заплачу тебе десять тысяч штук золота…
Он оборвал ее резким, нетерпеливым жестом и, вытерев кинжал, засунул его в ножны.
— Я сам возьму выкуп, — сказал он, — и сам определю способ и время оплаты. Я получу его в твоем дворце в Айодии, а приеду туда с пятьюдесятью тысячами воинов, чтоб быть уверенным, что получу все сполна.
Она засмеялась, натянув поводья.
— А я встречу тебя на берегу Юмды со ста тысячами! Глаза Конана выражали восхищение и восторг, когда он отодвинулся в сторону и повелительным жестом поднял руку, показывая Жазмине, что путь свободен.
Назад: 9 Замок чернокнижников
Дальше: Ползучая тень (рассказ, перевод В. Карчевского)