СЕГОДНЯ Я НАМЕРЕН начать писать.
Сюжеты идут, как дальняя гроза —
Ворча и посверкивая в серой дали.
А есть еще письма, введения
И книга – целая чертова книга
О некой земле, о пути и о вере,
Которую мне осталось написать.
Но я сделал стул.
Открыл картонную коробку резаком
(Резак ведь еще собрал),
Вынул детали и отнес их осторожно наверх.
«Функциональное сиденье для современного
рабочего места».
Прицепил пять роликов к базе —
Узнал, что они вставляются в паз с приятным щелчком;
Посадил подлокотники на винты,
Подивившись на левый и правый,
Потому что винты были совсем не такие,
Как в инструкции. А потом еще база,
Которая под сиденьем —
К ней шли шесть сорокамиллиметровых винтов
(Оказавшиеся почему-то шестью
Сорокапятимиллиметовыми).
Потом подголовник – к спинке,
Потом спинку – к сиденью, где проблемы
как раз и начались:
Средний винт с обеих сторон
Наотрез отказался входить.
На все это уходит время. Орсон Уэллс играет
Гарри Лайма
В старом радиоприемнике, пока я вожусь с креслом.
Орсон встречает даму,
И крюком согнутую гадалку, и толстяка,
И нью-йоркского мафиози в изгнании,
И успевает переспать с дамой, разгадать загадку,
Прочесть сценарий
И прикарманить деньги,
Пока я вожусь тут со стулом.
Написать книгу – почти как собрать стул.
Возможно, к ней тоже стоит давать предупреждения,
Вроде инструкций к стулу.
Такой сложенный листик бумаги, всунутый
в каждый экземпляр:
«Только один читатель зараз».
«Не садиться и не вставать на книгу».
«Пренебрежение этими инструкциями может
привести к серьезным телесным повреждениям».
Когда-нибудь я напишу другую книгу, и когда я закончу,
Я взберусь на нее,
Как на табуретку или на стремянку,
Как на высокую старую деревянную лестницу,
Прислоненную к сливовому дереву в саду
По осени,
И только вы меня и видели.
Но пока что я буду следовать инструкциям,
И закончу уже этот стул.