«И возрыдаю, словно Александр…»

НЕВЫСОКИЙ СЕДОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК ворвался в паб «Фонтан».

– Двойной виски! – потребовал он и, обведя взглядом зал, пояснил всем присутствующим: – Потому что я это заслужил.

Был он весь какой-то взъерошенный, потный и страшно усталый, как будто не спал несколько дней кряду. Галстук у него сбился набок и ослаб в узле так, что непонятно было, каким чудом он еще держится. Сквозь седину кое-где проглядывали ярко-рыжие пряди.

– Не сомневаюсь, – откликнулся Брайан.

– Заслужил! – повторил человечек и опасливо пригубил виски, словно не был уверен, придется ли ему по вкусу. Очевидно, пришлось: следующим глотком он ополовинил стопку и на мгновение замер неподвижно, как статуя. Потом встрепенулся: – Послушайте… – Он наморщил лоб. – Вы это слышите?

– Что? – спросил я.

– Ну, такой белый шум. Как будто что-то тихо шелестит на фоне, а как только чуть сосредоточишься на нем, превращается в любую песню, какую вы хотели бы услышать?

Я прислушался и покачал головой:

– Нет.

– Что и требовалось доказать! – воскликнул человечек, едва не лопаясь от самодовольства. – Правда, здорово? Еще вчера весь «Фонтан» ругмя ругался на Музофон. Профессор Макинтош ворчал, что «Богемная рапсодия» застряла у него в голове и так и гонялась за ним целый день по Лондону. И вот, пожалуйста, – как рукой сняло. Вы даже не помните, что это вообще было. А все благодаря мне!

– Что у меня застряло? – переспросил профессор Макинтош. – Это что-то из «Квинов»? – И тут он спохватился: – Постойте, а мы знакомы?

– Да, – кивнул коротышка. – Но увы! Люди меня забывают. Такая уж у меня работа. – Он достал бумажник, вытащил визитку и протянул мне.

«ОБАДИЯ ПОЛКИНГОРН, – значилось на ней, а чуть ниже, мелкими буквами: – РАЗЫЗОБРЕТАТЕЛЬ».

– «Разызобретатель», – прочитал я вслух. – Что это значит?

– Это человек, который разызобретает всякие вещи обратно, – объяснил мистер Полкингорн. – Ох. Прошу меня простить… Салли! Еще один двойной виски, будьте любезны!

Остальные, судя по всему, решили, что коротышка просто чокнутый и крыша у него съехала скучно. Они вернулись к своим разговорам, но меня разобрало любопытство.

– Что ж, продолжим, – промолвил я, сдаваясь на милость своим привычкам интервьюера. – Давно ли вы занялись разызобретением?

– С младых ногтей, – ответил он. – Мне было восемнадцать. Вы никогда не задавались вопросом, почему у нас нет реактивных ранцев?

На самом деле я и вправду иногда ломал над этим голову.

– Когда я был еще мальчишкой, об этом говорили по телику, – вмешался Майкл, хозяин заведения. – Была такая передача – «Мир завтрашнего дня». Там показали, как человек взлетел с таким ранцем. И приземлился целым. Ведущий уверял, что мы и глазом моргнуть не успеем, как такие рюкзачки будут у каждого.

– Но этого не случилось, – сказал Обадия Полкингорн. – Потому что лет двадцать тому назад я их разызобрел. Не было другого выхода. От этих ранцев весь мир сошел с ума. Они всем так нравились и были такие дешевые… но вы только представьте себе: тысячи скучающих подростков носятся на них повсюду, подглядывают в окна спален, врезаются в автолеты…

– Что еще за автолеты? – не выдержала Салли. – Впервые слышу.

– Естественно, – кивнул коротышка. – Потому что их я тоже разызобрел. Вы не поверите, какие от них начались пробки. Бывало, захочешь на небо посмотреть, поднимешь голову – а там сплошь одни только брюха этих чертовых летающих машин, от горизонта до горизонта. Не говоря уже о том, что из окон у них вечно сыпался всякий мусор… Управлять ими было несложно, топливо, разумеется, не требовалось – двигатель работал на солнечной гравитации. Но я долго не понимал, что от них надо избавиться, пока не услышал по радио одну леди, которая очень сокрушалась, что мы не остановились на обычных, нелетающих автомобилях. Она была права. Нужно было что-то предпринять. И я разызобрел их. А потом составил список изобретений, без которых миру было бы только лучше, – и разызобрел их все, одно за другим.

Между тем вокруг мистера Полкингорна уже собралась средних размеров толпа, и я порадовался, что у меня такое удобное место.

– Работал я не покладая рук, – продолжал он. – Ведь почти невозможно не изобрести летающую машину после того, как изобретешь люминошар. Так что в конце концов пришлось разызобрести и его тоже. А жаль. Индивидуальный люминошар – отличная штука! Только представьте себе: совершенно невесомый источник света парит в полуметре у вас над головой и всюду следует за вами. И выключается по желанию. Чудесное было изобретение. Но снявши голову, по волосам не плачут. Лес рубят – щепки летят.

– Неужели вы думаете, что мы во все это поверим? – спросил кто-то. По голосу мне показалось, что это Джослин.

– В самом деле, – подхватил Брайан. – А то вы, чего доброго, заявите сейчас, что и звездолет разызобрели!

– Ну да, это тоже я, – кивнул Обадия Полкингорн, сияя гордой улыбкой. – Даже дважды! Пришлось, видите ли. Штука в том, что как только мы отрываемся от Земли и устремляемся к далеким звездам, новые открытия сыплются на нас как из рога изобилия, и от изобретений просто нет отбою. Один только поляроид-телепортатор чего стоит! Это было хуже всего. И телепатический переводчик Моккета. Тоже ужас, и неизвестно еще, что хуже. В общем, самое большее, что я могу позволить, – это запуски ракет на Луну. На этой стадии еще можно удержать все под контролем.

– Объясните же нам, как именно вы это делаете, – потребовал я.

– Не так-то это просто, – вздохнул он. – Весь фокус в том, чтобы выпутать из ткани мироздания нужные нити вероятности. А сначала их надо отыскать, и это все равно что искать иголку в стоге сена. К тому же эти нити такие длинные и запутанные! Так что, пожалуй, это как выпутывать из стога сена моток спагетти.

– Да уж, после такой работенки не мешает промочить горло, – сказал Майкл, и я махнул ему, чтобы он налил мне еще полпинты сидра.

– Муторное это дело, – признал коротышка. – Да. Но я справляюсь, и мне есть чем гордиться. Каждый день я просыпаюсь и говорю себе: «Ты молодец, Обадия Полкингорн. Даже если и пришлось пожертвовать чем-то хорошим, все равно мир стал куда счастливее благодаря всему тому, что ты разызобрел».

Он заглянул в свою стопку и взболтал остаток виски.

– Беда в том, – продолжал он, – что теперь, когда исчез музофон, все кончилось. Я разызобрел все, что только можно. Не осталось белых пятен на карте; не осталось непокоренных вершин.

– А ядерная энергия? – спросил Пестон по прозвищу Твит.

– Ее открыли до меня, – покачал головой Обадия. – Я не могу разызобретать то, что изобрели до моего рождения. А не то удалю случайно что-нибудь такое, без чего я бы не родился, и где мы все тогда будем? – Никто не нашелся с ответом, но Обадия ответил сам: – По уши в реактивных ранцах и автолетах, вот где! Не говоря уже о марсианской компенсации Моррисона. – На чело его набежала тень. – О-хо-хо. Жуткая была штука. А лекарство от рака! Видели бы вы, во что от него превратились океаны! Нет уж, лучше пусть будет рак. Такие вот дела, – подытожил Обадия Полкингорн. – Я разызобрел все, что было в моем списке. А теперь я пойду домой, – добавил он, приосанившись, – и возрыдаю, словно Александр, ибо все мои миры завоеваны и больше покорять нечего. Не представляю себе, что бы еще такого можно было разызобрести.

В пабе «Фонтан» стало тихо-тихо.

А потом в тишине зазвонил айфон Брайана. У него на рингтоне стояла песенка «Ратлз» – ну, вы знаете, эта пародия на битловский «День из жизни».

– Да? – сказал Брайан в трубку. – Я вам перезвоню.

Вы, наверно, и сами замечали, как это действует на людей, когда кто-то рядом достает смартфон. Иногда я думаю: это потому, что мы еще помним те времена, когда в пабах можно было курить. Как мы тогда все разом доставали сигаретные пачки, так теперь все разом хватаемся за смартфоны. А может, и нет. Может, все дело в том, что нам слишком быстро становится скучно.

Как бы там ни было, смартфоны не заставили себя долго ждать.

Краун Бейкер сфотографировал всех нас и тут же запостил фото в Твиттер. Джослин уткнулась в свои эсэмэски. Пестон по прозвищу Твит твитнул, что он сидит в пабе «Фонтан» и впервые в жизни собственными глазами увидел разызобретателя. Профессор Макинтош проверил результаты отборочного матча, огласил их вслух и написал своему брату в Инвернесс, что он об этом думает. Разговоры сами собой сошли на нет.

– А это что такое? – спросил Обадия Полкингорн.

– Это пятый айфон, – ответил Рэй Арнольд, демонстрируя его Полкингорну. – А у Крауна – «Нексус Икс». Работает на Андроиде. Смартфоны. Интернет. Камера. Музыка. Ну, музыка – это уже приложения. А вы знаете, что на одном только айфоне – больше тысячи приложений, которые издают такой звук, как будто кто-то пукнул? Вот, например, хотите послушать, как пукает Барт Симпсон?

– Нет! – воскликнул Обадия. – Этого я определенно не хочу. Нет. – Он решительно отставил стопку, в которой еще оставалось что-то на дне. Поправил галстук. Застегнул пиджак. – Это будет нелегко, – пробормотал он себе под нос. – Но ради общего блага… – Тут он умолк и широко улыбнулся.

– Очень приятно было с вами поболтать! – объявил он, не обращаясь ни к кому конкретно, и решительным шагом направился к выходу.