Книга: Дым и зеркала (сборник)
Назад: Одна жизнь, приправленная ранним Муркоком
Дальше: Сметающий сны

Холодные цвета

I.
В девять меня разбудил почтальон, который,
как оказалось,
не почтальоном был, а продавцом голубей,
кричавшим:
«Жирные голуби, чистые голуби, белые голубки
и серый сланец,
живые, прекрасные голуби,
совсем не то, что всякое полудохлое дерьмо».
У меня-то голуби есть на обмен. Я так и сказал.
Он объяснил, что в бизнесе этом недавно, а прежде
работал
в довольно успешной компании: аналитика
ценных бумаг, но его заменил
компьютер RS 232 с кварцевым монитором.
«Но сетовать вовсе не стоит, дверь открывается —
дверь закрывается,
главное, сэр, не отстать от времени, от времени
не отставать».
Он всучил мне бесплатно голубя
(«Привлекаем клиентов, сэр,
а однажды попробовав нашего, вы уж не взглянете
на других»),
и важно спустился по лестнице, распевая:
«Живы-ы-ые голуби, живы-ы-ые».
В десять я был уже выбрит и принял ванну
(намазавшись кремом из пластиковой упаковки,
для вечной молодости и сексапила),
голубя взял я с собой к себе в кабинет;
мелом вновь очертил круг со старым компом посредине,
со всех сторон монитора повесил по амулету,
и с голубем сделал что должно.
И компьютер включил: он гудит и жужжит,
в нем вентиляторы воют, как штормовые ветра в океане,
торговый корабль погружая в пучину.
Но вот загрузка завершена, и пищит он:
Готово, готово, готово…

II.
В два часа я иду по знакомому Лондону, то есть
он был мне знаком, пока делитом
из него не убрали важное нечто,
и вижу в костюме при галстуке человека;
как кормящая мать, прижимает псион-органайзер
а тот тянет свой хладный рот в поисках титьки,
знакомо мне это чувство, и слежу я, как дыхание
превращается в облачко пара.
Холод собачий в Лондоне, никогда не подумаешь,
что ноябрь; из-под земли доносятся звуки,
то поезда грохочут.
Странно: по нынешним временам метропоезд —
почти легенда,
а ездят в них девственницы да чистые сердцем;
остановки такие: Авалон, Лионесс и острова Блаженных.
Может,
придет открытка, а может, и нет.
А если туда вглядеться, становится ясно:
нет под Лондоном места для метро;
над люком я грею руки.
Из него вырывается пламя. А значительно ниже
мне улыбается бес, машет и корчит он рожи,
как в разговоре с глухими, иль дальними, иль чужаками.
Безупречное действо: то это вылитый гном,
какая программа, выше всяких похвал,
то Альберт Великий заархивирован в трех сидюках,
то Ключи Соломона, и цвет, и без цвета,
и все гримасы,
гримасы,
гримасы.
Экскурсанты вперились в ад через перила,
на обреченных (должно быть,
худшее из испытаний;
вечные муки еще выносимы в достойной тиши,
в одиночку,
но чтоб на людях, жующих
пончики, чипсы, орешки, на людях,
которым не очень-то и интересно…
Должно быть, они, грешники, так же себя ощущают,
как звери в зверинце).
Голуби машут крылами в восходящих из ада потоках,
возможно, им память подскажет,
что где-то поблизости есть тут четыре
льва, и вода, что не замерзает, а еще
истукан; на него экскурсанты глазеют охотно.
Каждый из них заключил сделку с бесом: десяток
чистых дисков за душу.
И каждый увидел родича в пламени том, машет, кричит: Эгей!
Эгей! Дядя Джозеф! Глянь, Нерисса, твой двоюродный дед
дядя Джо,
он умер раньше, чем ты родилась,
это он там, внизу, в трясине, по самые уши в пене
кипящей,
и черви, вон, видишь, ползают по лицу. А прекрасный
был человек. Мы все так рыдали
на кладбище.
Помаши-ка ты дяде, Нерисса, помаши-ка ты дяде.
Продавец голубей рассыпал на булыжниках в извести прутья,
а еще крошки хлеба, и ждет.
И меня приветствует кепкой.
«Ну как вам сегодняшний голубь, небось, понравилось?»
Я, согласно кивнув, шиллинг бросаю
(он вначале подносит руку с железкой: не волшебно ли
золото,
и только после берет в ладонь).
Я говорю: по вторникам. По вторникам приходите.

III.
Дома и хижины на птичьих ногах заполнили Лондон,
голенастые через такси переступают и угольками горящими
гадят на велики,
и гуськом идут за автобусом, бормоча
цып-цып-цып-цып-цып-цып.
Старухи с зубами железными пристально смотрят из окон,
а потом возвращаются вновь к волшебным своим
зеркалам,
к домашней работе,
пылесосить туман и прореживать грязный воздух.

IV.
В Старом Сохо четыре, он превратился
в заповедник былых технологий.
Маятник загов о ров ключом заведен
серебряным, и он медленно выбивает
на всех задворках: «Часовщик», «Абортарий»,
«Табак, сигареты».
Дождит.
Электронные детки в дисковых шляпах
Садятся за руль сутенерских авто,
модемные сводники,
королевичи громких клаксонов;
в неоне вечно флиртуют, под фонарями шляются,
суккубы, инкубы, продажные, с глазами смарт-картами,
все для вас, если у вас есть номер и вам известны
дата окончания срока действия и все такое.
Один подмигивает
(словно вспыхивает вкл, вкл-выкл, выкл-выкл-вкл),
шум поглощает сигналы беспокойной фелляции.
(Скрещиваю пальцы:
двойная защита от ведьмы,
действенная, как сверхпроводник или простое заклятие.)
Два полтергейста делят на дом еду. Старый Сохо
вечно меня нервирует.
Брюэр-стрит. Шипение из аллеи: Мефистофель
распахивает пальто,
мельком вижу подкладку (в базе данных древние
заклинания,
чародеи выкладывают призраков и диаграммы), проклятия,
а затем:
Врага извести?
Наслать засуху?
Сделать бесплодной супругу?
Лишить невинности?
Вечеринку испортить?..
Для вас, сэр? Не хотите? Думайте лучше, прошу вас.
Несколько капель всего вашей крови на распечатке,
И вы — обладатель счастливый нового синтезатора голоса.
Слушайте.
Он ставит портативный прибор на столик, которым служит
потертый чемодан,
Привлекая немногочисленную аудиторию, подключает
синтезатор, набивает:
диск «С» промт: искать
и тот начинает, голосом чистым и свежим:
Orientis princeps Beelzebub, inferni irredentista menarche et demigorgon, propitiamus vows…
Я прочь тороплюсь, поскорее, по улице,
и по пятам за мной следуют
бумажные призраки, старые распечатки,
а он бубнит рыночным зазывалой:
Не двадцать.
Не восемнадцать.
Не пятнадцать.
Он обошелся мне, дай сатана, в двенадцать. Но вам,
леди, ради вашего славного личика,
чтобы поднять настроение, вам —
за пять.
Пять. В самый раз.
И она покупает.

V.
Архиепископ, ссутулившись, смотрит на сизый налет
на карнизах Святого Петра,
маленький, словно птичка, блестящий, бормочет
ввод/вывод, ввод/вывод, ввод/вывод.
Уже почти шесть, пик торговли
украденными снами и расширенной памятью,
прямо внизу, на паперти. Протягиваю кувшин.
Он берет осторожно, уходит в тень собора.
А когда возвращается — вновь полон кувшин.
Я пытаюсь шутить: «Святость с гарантией?»
Тот чертит на запотевшем кувшине: ВИЗВИГ —
«режим полного соответствия» —
не улыбнувшись в ответ.
(Визг вига. Виски свинг.)
Кашляет молочно-серой мокротой,
сплевывает на ступени.
То, что в кувшине, выглядит свято, но никогда ведь
не знаешь наверняка,
если только ты не привидение и не сирена, возникающие
из телефонной трубки, после длинного гудка,
в ответ на заклинание «Неправильно набран номер»;
только тогда и скажешь,
свято или нет.
До этого мне доводилось бросать телефоны в корзину,
смотреть, как нечто обретает форму, пускает пузыри
и шипит,
когда на него попадает святая вода:
очищуся и обелюся, последнее причастие.
Однажды днем
целая вереница попалась в ловушку моего телефона:
я скопировал их на диск.
Хотите?
Видите, скидки на все.
Священник небрит, и его трясет.
Подрясник закапан вином и тепла не дает.
Я же даю ему денег.
(Немного. В конце концов, это всего лишь вода,
а некоторые создания столь глупы,
готовы растечься слизью, господи,
стоит их сбрызнуть
«Перрье», и при этом скулят:
О, мое зло, мое прекрасное зло! )
Старый священник прячет в карман монету,
дает мне в награду
крошек пакет, на ступени садится, руками себя обхватив,
и мне нужно что-то сказать ему перед уходом.
Слушайте, говорю я, ведь это не ваша ошибка.
Много пользователей у системы.
Вы не обязаны были знать.
Если б молитвы собрать было в сеть,
и программа была в порядке,
и столь же надежными были ваши союзники…
«То, что вы видите, — бормочет он безутешно, —
То, что вы видите, то и получите». Крошит облатку,
бросает ее голубям,
поймать не пытается даже самую неловкую птицу.
В холодные войны нельзя безнадежно проигрывать.
Пора мне домой.

VI.
Десятичасовые новости. С вами Абель Драггер:

VII.
Краем глаза заметил в углу движение.
Мышь?
В общем, что-то вроде того.

VIII.
Пора ложиться. Кормлю голубей, раздеваюсь.
Наблюдаю загрузку с сайта суккуба,
может, вызвать кого-нибудь
(из общественного домена, со сводницами и бодами,
условно-бесплатно, много платить не придется,
даже защищенных от скачивания
можно копировать и передавать,
все имеет цену, как каждый из нас).
Софты: для дали, для близи,
для боли, для слизи,
для тьмы, черноты и кошмаров…
У телефона призывно модем
глазом мигает. Пускай,
в наше время доверия нет никому.
Когда загружаете что-то, черт знает, откуда
и кто последний скачал.
Ну а вы что? Вы-то вируса не боитесь?
Даже с лучшей защитой файлы бьют,
и с наилучшей — тоже.
Слышно, на кухне клюются и топчутся голуби,
и снятся им печи алхимика, нож леворучный и зеркала.
Весь пол моего кабинета в пятнах их крови.
Один засыпаю. Один я, один вижу сны.

IX.
Видимо, ночью проснулся, внезапно что-то поняв,
потянувшись,
записал кое-как на счете
свое откровение, обретенное вдруг,
предчувствуя: утром оно обернется банальностью;
зная, что магия — дело ночное;
вспоминая, как все это было тогда…
Из откровенья выходит трюизм, например:
Все было проще, пока мы компами не обзавелись.

X.
Просыпаясь и даже во сне я слышу
дикие шабаши, ветр завывает, пленка гудит, и музыка
лязгает
неживая;
ведьмы на бластерах мчатся к луне,
тела их сверкают в пространстве безжизненном.
Никому не приходится платить за вход,
каждый позаботился о том заранее,
детские косточки с застрявшим жиром;
это дебет, регламент,
и я вижу, или мне кажется,
давешнего знакомца,
а они выстраиваются в очередь, целовать его в зад,
дьявола давайте лизнем, ребята, холодное семя,
а он, обернувшись:
«Дверь открывается — дверь закрывается,
полагаю, вы всем довольны?
Делаем, что можем, каждый имеет право
на честный пенни; все мы банкроты, все безработные,
но мы стараемся, свистом деньгу выживаем,
вот в чем наш бизнес. Торговля с лотка — не грабеж.
Утро вторника, сэр, — с голубями, ведь так?»
Я киваю, задергиваю занавески. Письма с рекламой
повсюду.
Они вас достанут,
так или иначе, они вас достанут; однажды
я сяду в мой поезд подземный, бесплатно,
а пропуском будут слова: «Это ад, я туда не хочу», —
и снова все станет как было.
Он приползет за мной черным драконом сквозь темный туннель.

Назад: Одна жизнь, приправленная ранним Муркоком
Дальше: Сметающий сны