Саки
Габриэль-Эрнест
^{Пер. М. Тогобецкой}

– В вашем лесу завелся какой-то дикий зверь, – сообщил художник Каннингем, когда они ехали на станцию.

Это было единственное замечание, которое он сделал за всю поездку, но так как Ван Чиль говорил без умолку, молчание его компаньона не бросалось в глаза.

– Какая-нибудь заблудившаяся лиса и несколько постоянно проживающих здесь горностаев. Они не опасны, а больше здесь никого нет, – ответил Ван Чиль.

Художник промолчал в ответ.

– Что вы имели в виду под диким зверем? – спросил Ван Чиль позже, когда они уже стояли на платформе.

– Ничего. Просто игра моего воображения. А вот и поезд, – ушел от ответа Каннингем.

В этот же день, проводив приятеля, Ван Чиль отправился на одну из прогулок, которые часто совершал в собственных лесных владениях. У него в кабинете стояло чучело выпи, и он знал названия многих диких цветов, так что у его тетки, наверное, все же были веские основания говорить о нем как о великом натуралисте.

По крайней мере, он был действительно хорошим наблюдателем, многое подмечал во время этих своих прогулок и старался хорошенько запомнить – не столько ради вклада в современную науку, сколько чтобы запастись темами для будущих разговоров. Когда на колокольчиках начали появляться бутоны, он побежал всем сообщать об этом факте; конечно, ничего неожиданного в этом не было: время года было самое подходящее для такого события, – но зато его слушатели чувствовали, что он с ними абсолютно искренен.

Впрочем, то, что в этот полдень увидел Ван Чиль, далеко выходило за рамки его обычных наблюдений.

На каменном выступе, который нависал над глубоким прудом на полянке дубовой рощицы, растянулся парень лет шестнадцати, расслабленно подставив солнцу свои мокрые, бронзовые от загара конечности. Его влажные волосы, разделенные после недавнего купания на пробор, прилипли к голове, а светло-карие глаза, похожие на тигровые, теперь смотрели на Ван Чиля со слегка ленивой бдительностью.

Это было неожиданное появление, и Ван Чиль обнаружил, что мозг его работает с невиданной доселе интенсивностью.

Откуда мог взяться этот дикий с виду мальчик?

Говорили, что жена мельника потеряла ребенка пару месяцев назад, но того, скорее всего, смыло мельничным колесом, и он был совсем малыш.

А тут – подросток, почти взрослый парень.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил Ван Чиль.

– Разве вы не видите? Загораю, – ответил мальчик.

– Где ты живешь?

– Здесь, в этом лесу.

– Ты не можешь жить в лесу, – сказал Ван Чиль.

– Это очень хороший лес, – возразил мальчик, словно заступаясь за свой дом.

– Но где ты спишь ночью?

– Я не сплю ночью. Ночью больше всего дел.

У Ван Чиля возникло неприятное ощущение, что он столкнулся с проблемой, о которой даже помыслить не мог бы.

– Чем ты питаешься? – спросил он.

– Плотью, – сказал мальчик.

Он произнес это слово медленно, словно смакуя, пробуя его на вкус. И даже как будто облизнулся.

– Плотью! Чьей плотью?

– Если вам так интересно – я питаюсь кроликами, пернатой дичью, зайцами, домашней птицей, ягнятиной по сезону… детьми – если удается достать их, – но они обычно слишком хорошо заперты и охраняются по ночам, когда я охочусь. Уже два месяца я не пробовал детской плоти.

Игнорируя шутливую природу последнего замечания, Ван Чиль попытался вернуть мальчика к теме охоты и браконьерства:

– Ты наверняка преувеличиваешь, говоря, что питаешься зайцами. Наших горных зайцев не так просто поймать.

– Ночью я охочусь на четырех ногах, – прозвучал слегка загадочный ответ.

– Я полагаю, ты хочешь сказать, что охотишься с собакой? – осмелился предположить Ван Чиль.

Мальчик медленно перекатился на спину и засмеялся довольно неприятным низким смехом, похожим одновременно и на хихиканье, и на рычание.

– Думаю, любая собака будет слишком нервничать в моем обществе, особенно ночью.

Ван Чиль начинал чувствовать, что в этом парнишке со странными глазами и странными речами определенно есть что-то жуткое.

– Я не могу позволить тебе остаться в моем лесу, – авторитетно заявил он.

– Думаю, здесь мне будет лучше, чем в твоем доме, – сказал мальчик.

Перспектива появления этого голого дикого животного в тщательно организованном доме Ван Чиля была крайне тревожной.

– Если ты не уйдешь, я тебя заставлю, – предупредил Ван Чиль.

Мальчик молниеносно развернулся, нырнул в пруд, и через секунду его мокрое, сверкающее в лучах солнца тело было уже на полпути к тому месту, где стоял Ван Чиль. Для выдры в этом движении не было бы ничего необычного, но для человеческого существа это было просто нереально.

Ван Чиль оступился, невольно отпрянув назад, и обнаружил, что почти падает со скользкой, поросшей травой насыпи, а эти тигриные глаза в упор смотрят в его собственные. Инстинктивно Ван Чиль поднял руку, закрывая глотку.

Мальчик снова рассмеялся своим жутким смехом, в котором рычание на этот раз почти вытеснило хихиканье, а потом таким же стремительным образом скрылся из виду в зарослях водорослей и папоротника.

– Какое удивительное дикое животное! – сказал Ван Чиль, оправившись. А потом вспомнил замечание Каннингема: «В ваших лесах завелся дикий зверь».

Медленно бредя к дому, Ван Чиль начал прокручивать в памяти различные местные события и происшествия, которые можно было бы объяснить появлением в лесу этого потрясающего молодого дикаря.

В последнее время в лесу стало заметно меньше дичи, с ферм исчезала домашняя птица, зайцы стали встречаться значительно реже, а еще до Ван Чиля доходили жалобы о пропажах ягнят с холмов. Могло ли быть так, что этот дикий мальчик действительно охотился в их окрестностях в компании какой-то умной браконьерской собаки? Он говорил что-то об охоте «на четырех ногах» по ночам, а потом запутал все, заявив, что ни одна собака не приблизится к нему, «особенно ночью». Это определенно было очень странно.

А потом Ван Чиль стал думать о преступлениях, совершенных в последние пару месяцев, и внезапно совсем запутался в своих размышлениях.

Этот пропавший с мельницы пару месяцев назад ребенок…

Согласно общепринятой версии, он попал под мельничное колесо и его унесло в реку, но безутешная мать все время утверждала, что слышала его громкий крик с той стороны дома, которая выходила на холмы, то есть в сторону, противоположную от воды и мельничного колеса.

Даже думать о таком не хотелось. И было бы лучше, если бы этот дикий мальчик не шутил о съеденной два месяца назад детской плоти. Такие чудовищные вещи нельзя говорить даже в шутку!

На этот раз Ван Чиль не был расположен распространяться о своей встрече в лесу.

Он был хозяином и управителем этих мест – разве все эти убытки, ворованные ягнята и куры не лягут тяжелым пятном на его репутацию, если выяснится, что он все это допустил?

За ужином в этот вечер он был непривычно молчалив.

– Ты что, язык проглотил? – спросила его тетушка. – Можно подумать, ты увидал привидение.

Незнакомый с этим фразеологизмом Ван Чиль счел замечание глуповатым: если бы он увидел в своих владениях привидение, то не переставая говорил бы на эту тему.

На следующее утро за завтраком он понял, что воспоминания о вчерашней встрече все еще сильно тяготят и тревожат его. Поэтому он решил отправиться поездом в город, найти Каннингема и узнать, что тот имел в виду, говоря о диком звере в лесу. Приняв это решение, Ван Чиль частично вернул себе свою обычную жизнерадостность, и даже напевал короткую веселую песенку, неторопливо направляясь в комнату за утренней сигаретой.

Но когда он вошел в комнату, песенка резко сменилась молитвой. На диване, весьма изящно и демонстрируя преувеличенную расслабленность, растянулся мальчишка из леса. Он был, пожалуй, чуть более сух, чем когда Ван Чиль видел его в последний раз, но других изменений в его внешнем виде не было.

– Как ты посмел прийти сюда? – спросил Ван Чиль с яростью.

– Ты же сам сказал, что мне нельзя оставаться в лесу, – спокойно ответил мальчик.

– Но я ж не говорил тебе приходить сюда! Представляешь, что будет, если моя тетка тебя увидит?

Стараясь хоть как-то предотвратить катастрофу, Ван Чиль стал поспешно прятать незваного гостя, укрывая его разложенными газетами. И в этот момент в комнату вошла тетка.

– Этот бедный мальчик заблудился и потерял память. Он не знает, кто он и откуда взялся, – объяснил ей Ван Чиль с отчаянием, в ужасе бросая взгляды на бродягу и боясь, что тот сейчас выкинет еще что-нибудь в свойственной ему непосредственной манере.

Мисс Ван Чиль очень заинтересовалась происходящим.

– Возможно, на его белье есть метки, – предположила она.

– Большую часть белья он тоже, видимо, потерял, – сообщил Ван Чиль, придерживая лист «Морнинг пост» на том месте, которое совсем не предназначалось для глаз его тетушки.

Голое бездомное дитя вызвало у мисс Ван Чиль такое же горячее сочувствие, как потерявшийся котенок или брошенный щенок.

– Мы должны сделать для него все, что сможем! – решила она.

И тут же в дом священника был отправлен гонец, который вернулся с набором одежды и необходимых аксессуаров – рубашек, туфель, воротничков и прочего. Одетый, вымытый и причесанный, мальчик, по мнению Ван Чиля, оставался все таким же жутким, но тетя сочла его милым.

– Нам нужно как-то называть его, пока мы не выясним, кто он на самом деле, – сказала она. – Габриэль-Эрнест, я думаю, подойдет. Это хорошее, приличное имя.

С этим Ван Чиль согласился, но в глубине души очень сомневался, что они пригрели «хорошее, приличное» дитя. Его опасения только усиливал тот факт, что его солидный, спокойный пожилой спаниель пулей выскочил из дому при появлении мальчика и теперь упорно прятался в дальнем конце фруктового сада, дрожа и поскуливая, а канарейка, обычно усердная в вокальном плане, как сам Ван Чиль, ограничивалась теперь лишь слабым испуганным писком.

Ему еще больше не терпелось теперь переговорить с Каннингемом и узнать у него все подробности.

Когда он отбывал на станцию, его тетя как раз договаривалась о том, что Габриэль-Эрнест поможет ей развлекать юных учеников ее воскресной школы сегодня днем.

Каннингем поначалу был не расположен к общению.

– Моя мать умерла от болезни рассудка – объяснил он, – так что вы должны понимать, почему я не хочу распространяться о том, несомненно фантастическом, явлении, которое я мог видеть… или думать, что видел в вашем лесу.

– Но что вы видели? – настаивал Ван Чиль.

– То, что, как мне кажется, я видел, было чем-то столь исключительным, что ни один разумный человек не сможет утверждать с уверенностью, что это было на самом деле. Я стоял в последний вечер своего пребывания у вас, наполовину спрятанный изгородью, у ворот фруктового сада, глядя на свет умирающего заката. Внезапно я заметил голого мальчика. Наверно, он купался в каком-то водоеме по соседству, решил я. Он стоял на холме и тоже смотрел на закат. Его поза так напоминала какого-то дикого фавна из языческих мифов, что я мгновенно захотел использовать его как модель и позвал. Но в этот момент солнце скрылось из виду, все оранжевые и розовые оттенки света исчезли, и вокруг все стало холодным и серым. И произошла поразительная вещь – мальчик тоже исчез!

– Что? Просто исчез? – изумленно спросил Ван Чиль.

– Нет, и это самая чудовищная часть моего рассказа, – ответил художник. – На открытом холме, где секунду назад стоял мальчик, теперь был огромный волк, черного цвета, со сверкающими клыками и жестокими желтыми глазами. Вы можете подумать…

Но Ван Чиль не стал тратить время на что-то столь бесполезное в этой ситуации, как раздумья: он уже бежал к станции так быстро, как только мог.

Идею дать телеграмму он отбросил сразу. «Габриэль-Эрнест – оборотень!» – этот текст явно не решил бы проблему: его тетя могла подумать, что это какое-то зашифрованное сообщение, для которого он забыл выдать ей ключ, – а значит, его единственной надеждой было успеть домой до заката. Кеб, который он поймал на обратном пути от железнодорожной станции, вез его с выводившей из себя медлительностью по проселочным дорогам, розовым и лиловым от лучей заходящего солнца.

Тетя убирала недоеденный джем и пирог со стола, когда он ворвался в дом.

– Где Габриэль-Эрнест? – он почти кричал.

– Он повел домой малыша Туупа, – сказала его тетя. – Было уже поздно, и я подумала, что малышу небезопасно будет возвращаться домой одному. Прелестный закат, не правда ли?

Но Ван Чиль, обычно неравнодушный к красоте заходящего солнца, сейчас не поддержал эту приятную тему.

На скорости, которую ему вряд ли удавалось развивать когда-либо раньше в своей жизни, он несся по узкой тропинке, ведущей к дому Туупов. С одной стороны несла свои воды река, с другой возвышались голые холмы. На горизонте еще виднелась огненная кромка солнца, и за поворотом Ван Чиль должен был вот-вот увидеть тех, кого преследовал.

Потом моментально и неожиданно все краски вокруг выцвели и пейзаж окрасился серым.

Ван Чиль услышал громкий крик и остановился.

Что было дальше – никто не знает. И никогда не узнает.

Никто и никогда больше не видел малыша Туупа и Габриэля-Эрнеста, но одежду паренька нашли раскиданной на дороге, что заставило всех подумать, что ребенок упал в воду, а парень бросился за ним в тщетной попытке спасти. Ван Чиль и несколько рабочих, бывших поблизости в это время, свидетельствовали, что слышали громкий крик ребенка прямо рядом с тем местом, где нашли одежду. Миссис Тууп, у которой было еще одиннадцать детей, смирилась с утратой, а вот мисс Ван Чиль искренне оплакивала своего потерянного найденыша. По ее инициативе в церковном приходе была установлена мемориальная доска «Габриэлю-Эрнесту, неизвестному мальчику, храбро пожертвовавшему своей жизнью ради другого».

Ван Чиль почти всегда шел на уступки своей тетушке.

Но категорически отказался поставить свою подпись на этой мемориальной доске.