«Темень кромешная – нечего видеть, в воздухе пыль – нечем дышать. Только терпенье теперь нам осталось, чтобы, как ржавчина, сталь разъедать.

Хм, надо запомнить. Каре может понравиться».

Камни царапали кожу Бет, пока она ползла по туннелю. В кромешной тьме она постоянно натыкалась на стены, хотя прощупывала путь пальцами. Девушка настояла на том, чтобы вести. Виктор разворчался, но, в конце концов, уступил, пробормотав: «Дамы вперед».

В некоторых местах стены давили сильнее, чем стенки гроба, стискивая ее, словно родовые пути, и Бет проталкивала руки перед собой, складывая локти клином и ввинчиваясь вперед. Копье прижималось к спине, металл так холодил шею, что она почти пошла волдырями.

Бет ненавидела замкнутые пространства, но еще сильнее ее беспокоила полнейшая безжизненность этого места: никакой энергии, никакой жизни, протекающей там, где ее голая кожа касалась каменной кладки. Этот район был разрушен, его жизненные силы вытекли. Холодные пальцы паники обвивали горло Бет, и она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. После столь долгого погружения в живой город, оказавшись в ловушке, она задыхалась.

Местами стены туннеля казались гладкими как стекло или – в голову неожиданно пришла идея – как обожженная кожа.

«За неимением Великого пожара, – сказал Гаттергласс, – нам приходится импровизировать».

Она касалась ран Выси, полученных во время первого великого жертвоприношения, разорванного и погребенного под последующими воплощениями. Эти шрамы были древнее скал. Бет содрогнулась от чувства близости врага.

Во тьме все делалось ближе, громче и резче. Над головой гремели моторы, и Бет подскакивала, когда с потолка сыпался гравий, заклиная себя сохранять спокойствие.

Однако, судя по непрекращающемуся потоку витиеватых непристойностей, плывущих по туннелю позади нее, Бет справлялась лучше Виктора.

– Клянусь задержкой месячных Девы Марии, – бормотал он, – с тех пор, как я последний раз почивамши под крышей, прошло уже семь годков. Какого лешего я здесь делать? – на мгновение он затих, а потом продолжил: Царица не судить меня слишком строго, не? Не обычно, что я такой трус.

Бет протянулась назад и обветренная, грубая рука сжала ее руку:

– Я знаю, Виктор. Я знаю. Если вас это утешит, у меня есть подруга, которая тоже боится замкнутых пространств. – Бет с трудом сглотнула и посмотрела вперед, в темноту. – А она на редкость храбра.

Минута шла за минутой. Единственным способом, которым Бет отмеряла время, было собственное сердцебиение, но оно слишком ускорилось, чтобы ему доверять. Девушка чувствовала непреодолимое желание говорить, болтать. «Что, если мы заблудимся? Что, если пропустим поворот в темноте? Что, если попадем в ловушку?»

Решив промолчать, Бет так сильно прикусила губу, что почувствовала вкус бензина и крови. Если она позволит своему страху подать голос, Виктору станет только хуже…

…но, в очередной раз потянувшись вперед, она не смогла сдержать крика.

– Царица? – неуверенно окликнул Виктор.

– Все окей, – прошептала Бет. Девушка почувствовала что-то в щебне, теплое и гудящее, словно пульс. Что-то живое. Теперь, ползя вперед, она ощущала поцелуи живого бетона на руках, шее и животе, снова заряжающие ее кожу городом. Она рассмеялась, вызывающе громко в темноте: пульс, пробивающийся сквозь землю, был слабым, но казался ей свежим воздухом после утопления. Бет склонила голову к земле и замерла от услышанного.

Очень слабый – вибрация, проходящая сквозь камень глубоко из-под земли. Девушка напряглась, чтобы лучше расслышать.

Раздался снова: тихий плач, словно от боли, той, что испытываешь уже очень давно, но все никак не можешь к ней привыкнуть. Был и другой звук – скрип камня от неимоверной нагрузки. Звуки были синхронизированы, каждый скрип камня влек за собой вздох и всхлип, как будто чье-то тяжелое дыхание вздымало камни.

«Женщины в стенах. Каменники».

На ум пришло непрошенное видение исковерканных человеческих тел на вулвичских Полях Сноса, и желудок скрутило. Внезапно девушка поняла, откуда исходила обнаруженная ею жизнь.

Бет царапнула пальцами невидимую землю, ища шов, погружая ногти в трещины, пока, наконец, не обнаружила, что искала. Она напряглась и бетонная плита сотрясла туннель, когда девушка отбросила ее в сторону.

– Царица! Стоять! – закричал Виктор.

Бет не обратила на него внимания. Там, внизу, был кто-то живой. Она раскапывала образовавшуюся дыру, пока ее не окутал запах застарелой мочи, пота и неразбавленного спирта, и не схватили плотные, мускулистые руки.

– Царица, стоять, – прошептал Виктор прямо ей в ухо.

Девушка напряглась, но он не ослабил захват.

– Там, внизу, кто-то живой! – она сгруппировалась, готовясь рывком освободиться, даже если это означало сломать ему руки.

– Не, не живой, – прошипел Виктор, – а живые.

Бет обмякла, совсем выбившись из сил. Почувствовала мягкое прикосновение к голове и позволила Виктору привалить себя к стене.

– Слухай, – сказал он. – Я чую, как они сзади.

Секунду Бет не слышала ничего, кроме ударов собственного пульса, потом через камень полились голоса: женские и мужские; по-старчески шамкающие и пронзительно щебечущие. Они эхом отскакивали туда-сюда, время от времени бросая друг другу скорбным тоном несколько искаженных слов. Но большинство просто кричало – слабо, но безутешно.

– Где ни копнуть, – объяснил Виктор, – только глубже похоронить остальных.

Лишь несколько секунд спустя Бет поняла, что он пытался ей втолковать. До этого она видела только мертвых, сейчас же слышала раненых, раздавленных тяжестью двора Короля Кранов.

– Пойдем, царица. Найдем твою товарку. Больше мы ничего не мочь помочь.

Но как только Бет отняла ухо от стены, голоса изменились. Крик оборвался, замененный шепотом: всего одно слово.

Злобным бормотанием оно переходило от голоса к голосу: Госпожа…

А потом, как один, голоса стихли.