Глава 3
Охота на дорогах
Особист лейтенант Авдеев вызвал к себе начальника штаба отряда «Сталинцы» Лугового, начальника разведки Аркадия Снитко и в резкой форме отчитал обоих. Сначала речь шла о гибели людей из группы Орехова.
– Ваш подчиненный Аркадий Снитко не обеспечил отход и прикрытие группы. Когда погиб пулеметчик, он попросту сбежал, хотя имел возможность сражаться. С тех пор прошло четыре дня, а вы никак не отреагировали. Снитко по-прежнему возглавляет разведку отряда, даже хвалится, как смело воевал. Вас устраивает такой командир?
Юрий Евсеевич Луговой, бывший начальник арттехвооружения полка, также оказавшийся в окружении, находился в отряде Бажана с весны сорок второго года. Бажан гордился, что у него грамотный начштаба, закончивший в свое время военное училище.
Луговой сразу понял, чего от него хотят. Не вмешиваясь в дела командира отряда, наладил все положенные по воинскому Уставу учеты и документацию. Велся журнал боевых действий отряда, где премудрый капитан умело расписывал мелкие диверсии, обрывы телефонных проводов, расклейку листовок и выступления перед жителями сел. Бойкое перо начштаба изображало все это как активные боевые действия против оккупантов.
Не брезговал он откровенной ложью. Несколько выстрелов, пулеметная очередь в сторону полицейского поста или проходящей автоколонны фиксировались как бои из засады. Приводились даже цифры вражеских потерь, из которых следовало, что немцам на дорогах приходится несладко.
Луговой и выглядел как начальник штаба подразделения: отглаженная офицерская форма, портупея, «шпалы» на петлицах, медаль «30 лет РККА», кобура с пистолетом «ТТ». Обвинения лейтенанта Авдеева он решительно отметал:
– Младший сержант Снитко получил в бою ранение, поэтому мы ограничились выговором. В целом он неплохой разведчик.
– Какой младший сержант? – взвился Авдеев. – Кто дал ему право носить военную форму после того, как он бросил свой полк и прятался полгода в тылу под бабским подолом? Впрочем, как и ты.
Сам Авдеев, служивший в особом отделе пограничного отряда в Прикарпатье, два месяца с боями выходил из окружения вместе с заставой Журавлева и остатками пехотных частей. Однажды, прикрывая отход своих товарищей, в одиночку взорвал немецкий бронетранспортер и перебил экипаж. Позже воевал под Москвой, получил второе ранение и войны хватил под завязку.
Капитан Луговой вытянулся, дрожащим от возмущения голосом стал объяснять, что он честно выполняет свой долг и в тылу не прячется.
– Чем ты сражаешься? Карандашом и бумажками? Из-за трусости Снитко погибли хороший боец Орехов и радистка. А если бы фрицы захватили ее в плен? Соображаешь, что бы случилось?
Начштаба снова попытался что-то сказать в свое оправдание, но Авдеев, не терпевший лжи и трусости, уже закусил удила:
– Ты, Юрий Евсеевич, числишься начальником штаба отряда, значит, разведка в твоем ведении, как это определено штатами боевых подразделений. Так?
– Так точно, – осторожно отозвался неплохо разъевшийся грузный капитан с двойным подбородком.
– А я тебе скажу, ты свои обязанности хреново исполняешь. Доказать?
Виктор Авдеев, кроме прочего, прошел в свое время Польскую кампанию 1939 года, которая была отнюдь не легкой прогулкой, захватил бои на Карельском перешейке во время войны с Финляндией. За эти недели в немецком тылу он достаточно глубоко вник в оперативную обстановку, наладил связь с подпольщиками и местными жителями, готовыми помогать Красной Армии.
– Ты такого бойца, Рымзина Афанасия, знаешь? – продолжал лейтенант.
– Вроде припоминаю.
Заерзал, закашлялся начальник разведки Снитко, а капитан Луговой напряженно уставился на особиста. Сейчас он видел перед собой представителя грозного ведомства НКВД, которое безжалостно расправлялось с «врагами народа» и «военными заговорщиками» в 1937 году.
– Тебе известно, что двоюродный брат Рымзина служит в полиции, а сам партизан Рымзин, ничем себя не проявивший, только за последний месяц трижды навещал свою семью и родственников? Кстати, дом этого полицая находится рядом с подворьем Афанасия. Могли они встречаться?
– Могли… то есть нет. Рымзин Афанасий хороший боец, в комсомоле состоял. Сейчас по возрасту вышел, но с полицаями якшаться не станет.
– Ручаешься? – сощурил глаза лейтенант.
– Как можно за кого-то полностью ручаться? Война все же идет.
– Наконец-то вспомнил про войну, – хлопнул по столу ладонью Авдеев. – А где же ты раньше был, и кто отпускал Афанасия в гости к полицейской родне? Может, поэтому, когда мы пытались эшелон взорвать, вместо эшелона нарвались на броневагон с патрулем? В тот раз два наших товарища погибли, если не забыл.
– Вызывайте командира, товарища Бажана, – замотал головой начштаба. – С ним разговор ведите.
И разговор состоялся. В нем участвовали Журавлев, Кондратьев, Бажан. Бывший директор совхоза Илья Карпович Бажан вначале сам перешел в наступление. Напомнил, что его отряд сражается с фашистами более полугода, а товарищ Авдеев прибыл совсем недавно и, не успев оглядеться, обрушивается с какими-то непонятными обвинениями. Отряд, по словам лейтенанта, активности не проявляет, бездействует, а это оскорбление для всех партизан и партийной организации.
Капитан Журавлев был во многом согласен с особистом Авдеевым, но обострять до предела отношения с самолюбивым Бажаном не хотел. Оставив в стороне слабую активность отряда, предложил разобраться с начальником разведки Снитко и допросить Афанасия Рымзина. Аркадия Снитко командир отряда отстоял. Разведчик энергичный, добросовестный, а за неправильные действия предложил объявить строгий выговор.
– За трусость выговор, – усмехнулся Авдеев. – Далеко мы так уедем…
– Ладно, помолчи, – толкнул его Журавлев.
С Рымзиным ситуация вырисовывалась двусмысленная. Бывший совхозный бригадир Афанасий Рымзин занимал должность помощника командира взвода и был в приятельских отношениях с Бажаном. Оправдываться он не собирался и заявил, что посещал семью с разрешения командира отряда.
– Ну и что, если двоюродный брат полицай? – уверенный в поддержке Бажана, заявил Афанасий. – Его силком туда загнали. Когда я с ним встречался, прямо заявил ему, не дело, мол, в полицаях ходить. Подумай хорошенько о своем поведении. Что думал, то и высказал, хоть он мне двоюродный брат.
Вдруг повисла тишина, значение которой до Рымзина дошло не сразу.
– А еще о чем ты с полицаем разговаривал? – негромко спросил Журавлев. – Наверное, за бутылкой сидели?
– Ну и что, если за бутылкой? – набычился здоровяк Рымзин. – Родня все же.
– Ты вопрос слышал? О чем еще с полицейской родней беседовал?
– О жизни, о войне… да мало ли о чем.
– А ведь это разложение, – заявил Федор Кондратьев. – Я считаю, у товарища Авдеева имеются все основания провести тщательный допрос подозреваемого бойца о связях с полицаями.
Илья Карпович Бажан беспокойно поглядел на своего комиссара, инструктора райкома партии. Тот сидел с непроницаемым лицом, затем коротко высказался:
– Безобразие! Партизаны пьют водку с полицаями и болтают невесть что.
Он первым понял, что руководство НКВД стремится в корне изменить благодушную обстановку в подразделении Бажана. Как бы самому не угодить под эту метлу. Лучше пусть занимаются дураком Рымзиным.
Чтобы расследование получилось объективным, в помощь особисту Авдееву выделили одного из старых, опытных партизан отряда «Сталинцы».
Результаты расследования если не ошеломили, то крепко встряхнули и командира партизанского отряда Илью Бажана, и многих его подчиненных. Оказалось, что Рымзин встречался со своим братом-полицаем довольно часто. Почти всегда за бутылкой, и после таких встреч бывший бригадир не мог толком вспомнить, о чем они вели разговор.
– Спорили, кто верх одержит, Красная Армия или ихний Гитлер.
– Ты, конечно, за Красную Армию агитировал, – усмехнулся Авдеев.
– Трудно за нее агитировать, – бесхитростно ответил Афанасий, имевший жену и двоих детей. – Немцы до Волги дошли, Сталинград по кирпичам развалили, на Кавказ прут.
На вопрос, вел ли Рымзин разговор о планируемых диверсиях на железной дороге, от простоты или сдуру, ответил утвердительно:
– Говорил я ему, что война в тылу не на шутку разворачивается. Паровозы под откос полетят, спецназ НКВД прибыл.
Проболтался Афанасий и насчет двух раций, имевшихся в отряде Журавлева. Теперь, мол, прямая связь с Главным штабом установлена. Старый партизан, помогавший Авдееву в расследовании, только головой покачал:
– Ведь ты, Афоня, получается, форменный предатель. Из-за твоей болтовни эшелон не сумели взорвать и группа радистов накрылась.
Афанасия Рымзина разоружили и посадили в землянку под охрану. Илья Бажан хитрил и не желал ссориться со своими людьми. Предложил Журавлеву как представителю власти самому решить вопрос с Рымзиным.
– Чего ты несешь? – вскинулся капитан. – У тебя комиссар, партийная организация, партизанский отряд. Ты и есть советская власть. Решай сам. А нас сюда прислали вести боевые действия против врага.
– Ну а что посоветуешь?
– Какие тут советы? И так ясно. Этого болтуна Рымзина за связь с полицаем и болтовню шлепнуть по решению вашего суда, а с Аркадия Снитко сорвать сержантские «угольники» и отправить на кухню дрова колоть.
– Насчет расстрела ты лишка хватил. Брожение в отряде начнется. Своих уничтожаем…
– Оно уже идет. Только я назвал бы это разложением. Сотня вооруженных мужиков отсиживаются без дела в землянках, водку пьют, шатаются по округе. Смотри, доиграешься, Илья Карпович. Тебя ведь немцы до поры не трогали, а сейчас, когда мы начинаем настоящую войну, все эти хождения по родне и беспечность могут боком выйти.
В те дни Журавлев принял решение готовиться к самостоятельной деятельности и в ближайшее время отделиться от отряда Бажана. Он уже принял к себе после тщательной проверки десяток местных парней, несколько бывших красноармейцев, попавших прошлой осенью в окружение, и подыскивал место для нового лагеря. Старшина Будько налаживал каналы снабжения.
Но главное сейчас было нанести несколько первых чувствительных ударов по врагу. Только этим капитан мог укрепить авторитет особого отряда и привлечь на свою сторону людей.
Журавлев заранее обсудил план ближайшей операции с Федором Кондратьевым и особистом Авдеевым. Было решено железную дорогу пока не трогать. Пусть немцы немного успокоятся. Было решено устроть засаду на заранее присмотренном участке проселка, где наблюдалось оживленное движение немецких автомашин и обозов.
Операцию возглавлял Федор Кондратьев. Заместителем назначили Николая Мальцева, а всего группа насчитывала двадцать три человека, в том числе восемь новых бойцов из местных.
Илью Бажана поставили в известность в последний момент, когда группа уже была сформирована. Командир партизанского отряда сделал вид, что обиделся:
– Могли бы со мной посоветоваться, воюем ведь вместе.
– Болтунов у тебя много, – заявил капитан Журавлев. – Не хотим, чтобы как на «железке» все повторилось.
– Так не пойдет, – мотал головой Бажан. – В операции должны участвовать и мои люди.
– Аркашу Снитко предложишь?
– Давайте без подковырок.
– Хорошо. Берем Саню Гречихина, он паренек проверенный. И выдели хорошего пулеметчика с «дегтяревым» и запасом патронов.
– Что, только двоих человек из отряда возьмешь?
– Достаточно, – поддержал Журавлева особист Авдеев. – Сунешь полицейскую родню или героя вроде Аркаши Снитко, и накроется операция. Кстати, пока Снитко не уберешь, веры твоей разведке не будет.
Илья Карпович Бажан подковырку проглотил молча. Возразить было нечего.
А накануне вечером капитан Журавлев имел разговор с Авдеевым:
– Возьми пару-тройку ребят и сходи в деревню. Найди полицая, родственника Афони, и приведи его в отряд. Надо прощупать, с кем он полученной информацией поделился.
– Сделаем, – кивнул лейтенант. – Но в отряд его тащить необходимости нет. Разберемся на месте. Не возражаешь, Иван Макарович?
– Поступай, как сочтешь нужным.
Место для засады выбрали на повороте, где дорога, присыпанная щебнем, шла на подъем. Имелся соблазн установить противотанковую мину, но тогда оставалось надеяться только на случайность. Если колонна будет большой, сразу после взрыва придется уходить.
Хотелось не только нанести врагу урон, но и разжиться трофейным оружием, боеприпасами, теплой одеждой и обувью. Особенно не хватало патронов и гранат. Они расходовались быстро, да и новички хоть и пришли с винтовками, но патронов принесли с собой всего по несколько обойм.
Группа из шестнадцати человек замаскировалась на месте засады, а четверо бойцов страховали дорогу с двух сторон. Их задачей было дать сигнал, если появятся другие машины или бронетехника.
Еще пятеро бойцов на двух подводах поджидали группу в лесу: погрузить раненых, трофеи, если таковые будут, и обеспечить прикрытие с тыла.
Два ручных пулемета, автоматы, винтовки – сильно не разгонишься. Имелись гранаты, но в скоротечном бою из засады их могли эффективно использовать только подготовленные бойцы. Местные ребята, недавно принятые в отряд, могли подорваться сами. Особенно на сложных в обращении гранатах «РГД-33».
Журавлев просил у Бажана станковый «максим», но тот отказал. Мало патронов, а кроме того, «максимы» – главный резерв в случае нападения карателей на партизанскую базу.
Капитан мог бы нажать покрепче и забрать один станковый пулемет, но, видя настрой Бажана, не настаивал:
– Охраняй свои землянки. Справимся и без твоего «максима».
Командир «Сталинцев» заметно терял авторитет. Особенно среди молодых, желавших сражаться с немцами партизан. Его осторожность постепенно превращалась в желание тихо отсидеться в глуши и не дразнить немецкие власти.
Когда Красная Армия перейдет в наступление, тогда ударят и «Сталинцы». Воевать сейчас Бажан не рисковал, опасаясь ответных карательных операций. В душе он желал, чтобы вылазка чересчур активного капитана и его людей закончилась неудачей. Они думают, так легко воевать с немцами в их тылу!
Ни Журавлев, ни Кондратьев так не думали. Они готовили своих людей к серьезному бою, который наверняка не обойдется без потерь.
Как важен был первый успех! Однако уже через час-другой стало ясно, что это непросто. Как правило, автомашины, перевозящие грузы, двигались небольшими колоннами, не меньше чем по пять-семь штук.
Их сопровождал либо вездеход с охраной, либо мотоциклы с пулеметами в колясках. Пулеметы устанавливались также на крышах головных автомобилей.
Иногда проходили одиночные грузовики. Но это была не та цель, ради которой, рискуя, находились в засаде два десятка бойцов.
Проследовала колонна бензовозов (восемь машин). Перед подъемом увеличили скорость два мотоцикла «Цундапп» с пулеметами в колясках и остановились неподалеку от группы.
Огромные бензовозы «МАН» с массивными радиаторами и кабинами шли на подъем тяжело – цистерны были загружены под завязку, в каждой не меньше шести-семи тонн горючего. Николай Мальцев видел, как напрягся старший лейтенант Кондратьев, готовый дать команду открыть огонь.
Но, прикинув возможности группы, от рискованного замысла отказался. В каждом бензовозе два человека охраны, стволы автоматов наведены на лес. И самое главное – тяжелый бронеавтомобиль «Магирус» с 20-миллиметровой пушкой, пулеметом и экипажем из пяти человек.
Колонну замыкали еще два мотоцикла. Большими потерями обернется нападение – немцы горючее стерегут крепко. Скрепя сердце Кон-дратьев пропустил колонну мимо, так и не дав команды.
Затем проследовали грузовики с солдатами, какими-то ящиками. Тоже неразумно затевать бой – солдат не меньше взвода. В какой-то момент Федор Кондратьев поймал себя на неприятной мысли – он не хочет рисковать, а значит, боится.
– Жаль, бензовозы упустили, – сказал он, обращаясь к Мальцеву. – Там с полсотни тонн горючего было, не меньше. Но охрана сильная.
Кондратьев ожидал, что сержант согласится с ним, однако Мальцев с вызовом ответил:
– Федор, мы в ста шагах от дороги лежим. Еще одна-другая колонна, и нас заметят. Люди устали ждать, головы высовывают.
– Ты считаешь, надо было ударить?
– Не знаю. Но я считаю, либо наносим удар, либо сворачиваемся и уходим. Ты же сам понимаешь ситуацию, Федор Прокофьевич. Чем дольше лежим, тем больше нервозности. А насчет потерь… Без них войны не бывает. Надо рисковать.
Кондратьев подозвал сапера Степана Пичугина:
– Слушай, Степан. Пока дорога пустая, бегом к повороту и установи с помощником противотанковую мину. Замаскировать успеете?
– Попробуем.
Рыжий сапер по прозвищу Воробей и его помощник быстро разгребли на обочине дороги щебень (здесь он был не такой укатанный) и опустили в ямку шестикилограммовую мину. Теперь самое главное – хорошо замаскировать ее.
– Машины идут, – дал сигнал наблюдатель.
Теперь пути назад не оставалось. Нападение состоится, будь там пять машин или пятнадцать.
– Кажется, снова бензовозы, – сказал, вглядываясь в бинокль, Кондратьев. – Наверное, на станцию эшелон с горючим пришел, торопятся разгрузить.
– Поможем, – нервно потирал руки Степа Пичугин, тяжело дыша после быстрого бега. – Жаль, на дороге «тарелку» врыть не успели. Заметят, гады. Но колесом все равно заденут, я на узком месте подарок установил.
Люди готовились к бою. Снайпер Василь Грицевич протирал затвор винтовки. Партизанский пулеметчик взвел затвор и передвинул планку прицела. Николай Мальцев положил рядом с автоматом две «лимонки».
– Не слишком большая колонна, – сказал он. – Везет нам на бензовозы.
Он промолчал, что вместе с дозорным мотоциклом во главе шести бензовозов движется бронеавтомобиль «Хорьх», а позади колонны пылит еще один мотоцикл.
– Дадим сволочам жару, – бормотал пулеметчик, присланный Бажаном вместе с проводником Саней Гречихиным.
Пулеметчику было под сорок, а Сане всего семнадцать. Но объединяло их одно – оба потеряли свои семьи, были готовы к любому бою и не цеплялись за свои жизни.
Успех боя зачастую зависит от цепи мелких случайностей.
Шесть бензовозов на этот раз не притормаживали, а с ходу пошли на подъем. Это были мощные трехосные «Круппы» и тяжеловесы «Лаффли» – трофейные французские машины. Дозорный мотоцикл «Цундапп» двигался в ста метрах впереди. Немного отставая от него, шел легкий бронеавтомобиль «Хорьх».
Это была скоростная машина с вращающейся башней, где размещались 20-миллиметровая пушка и пулемет. Четыре ведущих колеса были изготовлены из пулестойкой резины, а рациональный наклон брони делал его малоуязвимым для пуль винтовочного калибра.
Дозорный мотоцикл ушел вперед, а броневик, одолев подъем, съехал на обочину, заняв для прикрытия колонны наивысшую точку. Пичугин сжал в напряжении кулак, наблюдая, как машина прошла в метре от противотанковой мины. Броневик с его автоматической пушкой и пулеметом был наиболее опасен.
Все ждали сигнала Журавлева. Капитан выжидал. Вот мимо противотанковой мины прошел головной «Крупп». Вторая машина взяла левее, чтобы не задеть броневик.
«Ты нашу ловушку все равно не минуешь! – едва не закричал Степан Пичугин. – Двигай, двигай дальше!»
Шесть килограммов тротила рванули под передним колесом «Круппа», отбросив его вместе с крылом, выбитой подножкой и фонтаном щебня. Уткнувшись осью и бампером в землю, машина пропахала широкую борозду и остановилась. Из-под развороченного капота показались языки пламени. Водитель так и остался в смятой кабине, а унтер-офицер с автоматом отбежал в сторону.
По команде Журавлева открыла огонь вся группа. Взрыв не повредил броневик, он ответил пушечными и пулеметными очередями. Бронебойно-зажигательные пули из засады прошили цистерну, загорелись струйки бензина.
Третий по счету бензовоз (это был тяжелый «Лаффли») застыл на подъеме. Раненый водитель успел поставить его на тормоз и скатился на обочину. Пожилой партизан бил прицельными очередями по массивной цистерне, из многочисленных отверстий хлестал бензин, но не загорался.
Сержант со вторым пулеметом прошил кабину еще одного «Круппа». Машина поползла вниз по склону, ее преследовали очереди автоматов «ППШ», дырявя скаты и емкость с бензином.
Угодивший на мину «Крупп» горел. Из разорванных швов в цистерне толстой струей вытекал бензин. Вспыхнули задние скаты, оглушительно лопаясь и выбрасывая клубы густого черного дыма. Снайпер Василь Грицевич всадил зажигательную пулю в верх цистерны, где скопились пары горючего. Взрыв разорвал емкость. На месте грузовика клубилось ревущее огненное облако.
Экипажу броневика мешал стрелять густой дым. Он выкатился на дорогу и, разворачивая башню, ударил по вспышкам спаренной трассой снарядов и пуль. Бойца с автоматом, стрелявшего из-за березы, снаряд отбросил на спину. Он пытался подняться, зажимая пузырящуюся кровью рану под ключицей.
На помощь к нему подполз Степан Пичугин. Пулеметная трасса ударила в землю рядом с ним, снаряд срезал молодое деревцо. Степан замер. Его товарищ хрипел, выталкивая вместе с кровью слова о помощи.
Партизан-пулеметчик, сменив диск, вел огонь по броневику. Пули звенели, рикошетя от брони. Поединок закончился на глазах у Николая Мальцева. Очередь автоматической пушки со скорострельностью три снаряда в секунду накрыла пулеметчика. Словно ударили тяжелой дубинкой по мягкому и вязкому. Отлетела оторванная рука, брызнули клочья разодранного бушлата, подбросило исковерканный «дегтярев».
Внизу горел еще один бензовоз. Дым тянуло вдоль дороги. Стреляли охранники, выскочившие из машин, вел огонь пулемет из мотоцикла, замыкающего колонну.
– Николай! – крикнул Мальцеву старший лейтенант Кондратьев. – Бери Пичугина, и попытайтесь взорвать броневик. Он выбьет всю группу. Слишком резвый попался, гад!
– Понял, – кивнул сержант.
Вместе с ним и рыжим сапером Пичугиным бежал мальчишка-проводник Саня Гречихин.
– Ты куда? А ну на место!
Малец молча показал две гранаты «РГД-33», которые нес в руках:
– Я тут каждый куст знаю. Не туда бежите. Скоро ложбина будет, по ней можно вплотную подобраться к броневику.
«Цундапп» и головной бензовоз проскочили метров сто вперед, когда услышали взрыв и стрельбу. Унтер-офицер с серебристыми погонами остановил бензовоз и приказал водителю:
– Гони без остановки. Если встретишь кого на дороге, передай, что колонна попала в засаду. Мы возвращаемся.
Из кабины высунулся один из охранников:
– Помощь не нужна?
– Нет. Сопровождай машину.
Охранник был молод, крепок физически и вооружен автоматом «МП-40». Он рвался в бой:
– Я не хочу бросать товарищей!
Унтер-офицеру понравился решительный парень.
– Есть желание повоевать? Прыгай к нам, уместимся как-нибудь.
Мотоциклисты, охранники и водитель бензовоза, напряженно вслушивающиеся в стрельбу и взрывы, не заметили двоих русских из передового дозора. Один из них был пограничник, другой – бывший красноармеец, недавно принятый в отряд. Оба находились метрах в восьмидесяти от бензовоза и мотоцикла.
Пограничник, из опытных бойцов, быстро оценил ситуацию. У него был автомат, у красноармейца – винтовка. Кроме того, имелись три гранаты, которые до цели не добросишь.
– Надо подобраться к ним поближе, – шепнул пограничник своему спутнику. – Я ударю из «ППШ», а ты бросишь гранаты.
Красноармеец молча кивнул и приготовил «лимонки». Внезапно бензовоз тронулся с места и, набирая скорость, пошел в их сторону. Мотоциклисты тоже завели свой «Цундапп» и стали разворачиваться.
– Останемся на месте, – коротко скомандовал пограничник и открыл огонь по мотоциклу.
Красноармеец шагнул на дорогу навстречу набиравшему скорость многотонному «Круппу» и бросил одну за другой две «лимонки». Одна взорвалась с перелетом, вторая ударилась о капот и сработала под двигателем «Круппа». Граната не могла сразу остановить тяжелую автомашину, и боец едва успел отскочить в сторону.
Пограничник опустошил диск быстрыми очередями. Двое немцев были ранены, «Цундапп» уткнулся в кусты. Унтер-офицер скатился с заднего сиденья и ответной очередью выбил крошево земли под ногами русского. Пулеметчик в коляске пытался развернуть свой «МГ-34», затем выдернул его из зажимов.
Пограничник понял, что пулеметчик достанет его первой же очередью, и нажал на спуск. Он попал в цель, но это его не спасло. Унтер-офицер завысил прицел и угодил пограничнику двумя пулями в ногу. Удар сбил его с ног, от болевого шока мутилось сознание.
Унтер-офицер сменил магазин и приказал одному из мотоциклистов:
– Перевяжи раненых. Я разберусь с рус-скими.
Пограничник пытался достать из-за пояса «лимонку», но рука едва шевелилась. Подбежавший к нему унтер выдернул гранату и остановился перед осевшим на передние колеса бензовозом.
Почувствовав боковым зрением опасность, увидел набегавшего на него красноармейца с винтовкой наперевес. Унтер-офицер, побывавший во многих переделках, не успел бы выстрелить, но его спас водитель «Круппа», выдернувший из кобуры «вальтер». Он выпустил сразу несколько пуль, свалив русского солдата на бегу.
– Что с машиной? – спросил унтер-офицер.
– Двигатель поврежден, а охранника ранило осколками. Наверное, не выживет.
Пожилому охраннику не повезло. Взрыв «лимонки» проломил днище с правой стороны и тяжело ранил охранника. Он лежал в пропитанных кровью штанах, зажимая низ живота.
– Надо бы перевязать, – сказал унтер-офицер.
– Я смотрел… бесполезно, – ответил водитель. – Все разорвано. Цистерна тоже пробита, бензин понемногу вытекает.
– Заделай пробоины.
– Одна искра – и я сгорю вместе с машиной.
В другой ситуации унтер-офицер заставил бы водителя что-то предпринять. Армия слишком остро нуждается в горючем, не зря идет наступление на нефтяные промыслы Кавказа. Но шофер спас ему жизнь, и унтер-офицер не хотел быть неблагодарным.
Позади шла стрельба, и унтер-офицер поторопил водителя:
– Возьми винтовку, там идет бой. Надо помочь нашим.
– У меня машина, ее надо охранять.
– Что охранять? Развороченный двигатель и вытекающий бензин?
– Я попробую заклепать отверстия.
– Ладно, оставайся, – сплюнул унтер-офицер.
Он захватил с собой двоих мотоциклистов, один из которых был легко ранен, и все трое побежали к месту, где шел бой.
Водитель не рискнул заделывать пробоины в шеститонной цистерне, из которой уже вытекло литров пятьсот бензина. Он оттащил подальше тело умирающего охранника. Увидел разорванную промежность и с содроганием представил себя, молодого двадцатичетырехлетнего парня, на месте обреченного товарища.
– Может, выпьешь? – спросил он, доставая фляжку с ромом, но охранник его не услышал.
Тогда водитель сделал несколько глотков сам и вытащил из кабины свои пожитки и кое-какие трофеи. Рулон хорошего мягкого хрома, меховую безрукавку, сумку со старыми русскими иконами, которые ценились антикварами и которые можно было выгодно продать по пути домой в отпуск.
Внизу по-прежнему шла стрельба, но шофер не обращал на нее внимания. Партизаны напали на колонну, но их перебьют. Вот-вот подоспеет подмога, да и броневик лупит вовсю из своей автоматической пушки.
И все же следовало быть осторожным. Шофер направился к брошенному мотоциклу, возле которого лежали двое раненых. Втроем веселее.
Раненые перевязывали друг друга, настороженно прислушиваясь к звукам боя.
– Русские обнаглели, – сказал один из них, с пробитой в локте рукой. – Война проиграна, а они продолжают нападать.
Рука сильно болела, но мотоциклист не расстраивался. С такой раной его наверняка уложат месяца на два в госпиталь. Потом дадут отпуск, а там и война кончится.
Шорох позади привлек внимание шофера. Смертельно раненный партизан (или диверсант) в красноармейской форме возился с гранатой. Шофер вскинул винтовку, но, опасаясь, что выстрел воспламенит бензин, решил добить русского прикладом.
– Эй, Иван, постой. Я тебя перевяжу.
Красноармеец вряд ли понял смысл обращенных к нему слов. Он с тоской думал, что жизнь кончается. Сейчас подойдет немец и проткнет штыком живот. Ну, иди… иди. Палец, наконец, выдернул кольцо. Взрыва и боли он не почувствовал, как не почувствовал и волны клубящегося пламени из пробитой цистерны, поглотившей его.
Шофер убегал очень быстро, но обогнать огненный клубок не сумел. Вспыхнул промасленный комбинезон, солдат вермахта катался по сухой траве, которая тоже загорелась. Ему удалось сорвать часть одежды и даже подняться. Черный удушливый дым забил легкие, через несколько минут все было кончено.
Горело мертвое тело водителя, мешок с русскими иконами, с которых строго смотрели бородатые старцы, тоже исчезая в огне. Раненые мотоциклисты решили, что безопаснее отползти в лес. Они боялись, что русские доберутся до них и убьют. Кроме того, было жутко смотреть на скорченное горящее тело водителя.
– Зря он украл из церкви иконы. Поэтому и сгорел, – сказал один из раненых.
Второй молча ковылял, опираясь на винтовку.
Крайний бензовоз в колонне, осев на пробитых шинах, завяз в кювете. Водитель, двое охранников и мотоциклисты оборонялись упорно. Но десантники хорошо видели цель, и пули доставали немцев одного за другим. Еще две машины под прикрытием броневика пятились под деревья.
Экипаж из трех человек во главе с лейтенантом вел беглый огонь. За прицелом спаренной установки сидел сам офицер, набравшийся за время войны опыта.
Скорострельная пушка и пулемет не давали подняться русским диверсантам, прижимая их к земле. Видимо, это была группа парашютистов, почти все были одеты в красноармейскую форму. Горели уже три бензовоза. Если колонна будет уничтожена, лейтенанта ожидала отправка на фронт.
Впрочем, он не боялся этого и уверенно продвигался вдоль дороги, продолжая вести огонь и заставляя русских отступать. Помощник сменил раскалившийся ствол пулемета и показал цель:
– Вон за той сосной, господин лейтенант!
Пограничник встряхнул «РГД», поставив запал на боевой взвод, но швырнуть гранату не успел. Снаряд выбил крошево мягкой древесины и смолистой коры. Раненый боец выронил гранату и отшатнулся. Пули прошили дерево, а затем под ногами взорвалась шестисотграммовая «РГД-33».
Водитель броневика с запозданием понял, что их командир чересчур увлекся. Лейтенанту нравилось давить и расстреливать убегавших русских солдат. Год назад под Киевом он накрыл пулеметным огнем целый отступавший взвод, не менее сорока человек.
Тех, кто уворачивался от пуль или был только ранен, переезжал колесами водитель. Пять тонн веса и рубчатые массивные шины превращали тела врагов в месиво, ломали, как сухие палки, ноги и руки. В тот раз за старательность и смелость наградили весь экипаж.
Но так получалось не всегда. Зимой, зачищая приутюженные танками окопы, они поймали в двигатель тяжелую пулю из длинного противотанкового ружья. Водителя сильно обожгло, броневик сгорел, а они едва выбрались по глубокому снегу.
Тогда погиб наводчик. Его подстрелил из винтовки русский солдат в меховой шапке, а затем погнался за лейтенантом и водителем, выставив блестящий, острый как жало штык. Он бы проткнул их. У водителя не гнулась обожженная рука, а лейтенант, видимо контуженный, забыл про свой пистолет в кобуре.
Тогда они спаслись чудом. И сейчас положение складывалось не в их пользу. Против колонны действовал какой-то специальный диверсионный отряд. Несмотря на пушечный огонь, они стреляли в ответ и даже пытались подобраться с гранатами.
– Господин лейтенант! – окликнул командира механик-водитель. – Отходим. Они нас взорвут.
Механик не услышал, что ответил офицер. Сквозь боковую смотровую щель он увидел русского сержанта с автоматом. Механик сделал движение, чтобы резко вывернуть руль, но сержант опередил его.
Скорострельность автомата «ППШ» – шестнадцать пуль в секунду. Николай Мальцев успел выпустить длинную очередь и бросился на землю. Одна из пуль пробила шлем и оглушила водителя. Степа Пичугин, маленький, взъерошенный воробей, швырнул под брюхо машины связку из двух брусков тола и гранаты «РГД».
Взрыв ударил оглушительно и коротко, проломил броню «Хорьха» и вышиб боковую дверь. Николай Мальцев выпустил остаток диска и добил механика-водителя. Лейтенант, командир экипажа, выпрыгнул наружу с длинноствольным «люгером» в руке. Мальцев выдернул из кобуры «ТТ», но его опередил партизан-проводник Саня Гречихин.
Выстрел из винтовки опрокинул лейтенанта, а его помощник, открыв второй люк, побежал прочь. Бой заканчивался.
Небольшая группа во главе с унтер-офицером была наполовину выбита. Понимая безнадежность своего положения, унтер-офицер приказал солдатам прорываться. Сам он прикрывал отход автоматными очередями. Когда закончились магазины, швырнул имевшиеся у него гранаты и, задержав преследователей, догнал своих людей.
Вырвалась из-под пуль одна из машин, легкий, увертливый «Опель», наполненный бочками с техническим маслом. Пули крошили борт, дырявили бочки, но водитель, дав полный газ, мчался по проселку в обратную сторону.
Молодой интендант, сидевший рядом, ругался и скрипел зубами от обиды, что какие-то лесные бандиты разгромили хорошо охраняемую колонну с горючим, в котором так остро нуждаются на фронте. Высунувшись из окна, он стрелял из «парабеллума», выпустив обе обоймы в сторону русских.
Истратив все патроны, потянулся к карабину водителя, но тот отвел его руку в сторону:
– Вы крепко повоевали, господин лейтенант. Одного из бандитов наверняка достали.
Лейтенант уловил подковырку и недовольно засопел.
– Если ничего не смог сделать взвод охраны, приходится сражаться снабженцам.
– Русские нанесли удар внезапно, – возра-зил шофер. – Видать по всему, это не просто лесные бандиты, а подготовленные диверсанты.
Бой продолжался немногим более получаса. На дороге горели пять бензовозов, броневик и два мотоцикла. Бойцы торопливо перевязывали раненых, собирали трофейное оружие. В повозку положили тела погибших. Их было пятеро. За каждый уничтоженный бензовоз заплатили немалую цену.
Кроме двух человек, на «Мерседесе» сумели уйти четверо мотоциклистов и унтер-офицер.
– Скоро на здешних дорогах станет как в Сталинграде, – прикурил сигарету ефрейтор с пробитым локтем. – Русские сбрасывают с парашютов специалистов по диверсиям. «Крупп» переломило пополам противотанковой миной.
Унтер-офицер шагал молча. Надо было как можно быстрее покинуть опасное место. За спиной поднимался к небу густой черный дым горящего бензина и автомобильных шин.
Бажан, встречая возвратившуюся группу, покачал головой:
– Если каждый раз будем нести такие потери, то скоро в отряде не останется людей.
Партизаны, не привыкшие к ожесточенным схваткам, курили, негромко переговариваясь. Было жутко смотреть на обугленное тело бойца, которого с трудом вытащили из огня. Другой был исковеркан несколькими попаданиями снарядов 20-миллиметровой пушки.
– Господи, живьем человек сгорел, – вздохнул кто-то.
Прибежала жена погибшего пулеметчика, работавшая на кухне, и, заголосив, стала срывать присохшие к лицу мужа окровавленные бинты.
– Никита, это ты? Кто же тебя так изуродовал… ты же у меня красавец был. На кого меня оставил и дитя малое?
Она выкрикивала что-то еще, затем кинулась к Федору Кондратьеву:
– Ты его убил! Кому понадобился этот немецкий керосин? Пять душ сгубили ни за что! Откуда вы взялись?
Федор оттолкнул женщину, готовую вцепиться ему в лицо, а Бажан приказал увести ее.
– Куда вы меня ведете? – упиралась в истерике женщина. – Я с Никитой останусь!
Повисло молчание, которое прервал начштаба партизанского отряда капитан Луговой с припухшими от выпитой водки глазами:
– Немцев-то много положили?
– Сходи на дорогу, посчитай, – буркнул старший лейтенант Кондратьев.
А Журавлев, оглядев еще раз тела погибших, снял фуражку и, глядя на Бажана, со злостью проговорил:
– Вот она, война. Не киношная и не бумажная, как в твоей бухгалтерской книге. Тонн тридцать бензина вместе с грузовиками и броневиком на дороге догорают. И фрицев два десятка валяются. Немного… но эти уже не встанут. В следующий раз будет больше. Понял, Бажан?
Глаза капитана сузились от злости. Он хотел добавить по адресу «Карпа Иваныча» что-то еще, но промолчал.
В тот же день особист Виктор Авдеев с тремя бойцами сходил в деревню Вязники. Хотел потолковать с полицаем, родственником Афанасия Рымзина, выяснить, что ему известно из пьяных разговоров с Афоней. Зная, какие порой обстоятельства толкают людей на службу в полицию, хотел встретиться по-доброму, возможно, тот сам ищет связи с партизанами.
Но получилось совсем не так, как планировал лейтенант. В последние дни полицаи волостного полицейского участка в Вязниках держались настороже. Слухи о появившемся отряде НКВД заставляли их ночевать либо в участке, либо собираться по два-три человека в чьем-нибудь доме.
Брат Афони, Яков Рымзин, находился в своем доме вместе с другим полицаем. Увидев приближавшихся людей в красноармейской форме, оба открыли огонь из винтовок, а затем побежали к участку.
– Яшка, стой! – кричал ему вслед Афанасий. – С тобой потолковать хотят. Никто тебя убивать не собирается!
Но оба полицая не верили никому. Все они были повязаны участием в расстрелах заложников, евреев, людей, подозреваемых в связях с партизанами. Как бы они ни уклонялись, но как минимум в двух-трех подобных «акциях» участвовал каждый.
Одна из пуль угодила в живот помощнику Авдеева, сержанту НКВД. Лейтенант, ахнув, поймал в прицел стрелявшего полицая и нажал на спуск. Ударили очереди еще двух автоматов. Оба полицая упали посреди улицы, не добежав десятка шагов до каменного здания участка.
Один пополз, волоча перебитую ногу, а из окна дома открыли огонь из ручного пулемета. К участку бежали еще несколько полицаев. Виктор Авдеев увидев, что его помощник ранен смертельно (перебило позвоночник), приказал окружить здание.
Афанасий Рымзин растерянно топтался, не зная, что делать.
– Уноси раненого! – крикнул ему Авдеев.
Лейтенант Авдеев уже не пытался наладить какие-то отношения с полицаями. Будучи гораздо опытнее их, он вместе с двумя пограничниками окружил здание и забросал участок гранатами.
Разрушить каменный дом не смогли, но осколки и автоматные очереди прижали небольшой полицейский гарнизон Вязников, заставляя отступать в тыловые помещения. Еще один полицай был убит, некоторые ранены.
Родственники полицаев собрались кучкой и кричали:
– Наших убивают!
Кое-кто держал в руках винтовку или охотничье ружье. Авдеев понял, что целесообразнее отступить, и увел бойцов. Афанасий Рымзин был ранен, но упрямо ковылял. Десантники несли погибшего товарища, бросая на Рымзина недобрые взгляды.
В любой момент он мог получить пулю. Авдеев перевязал его и, отобрав винтовку, посоветовал:
– Держись поближе ко мне, если не хочешь очередь словить.
Гибель еще одного товарища и явное недовольство Бажана активностью особого отряда НКВД ускорили решение капитана отделиться и дальнейшие действия вести самостоятельно. За неполный месяц нахождения в тылу были налажены связи с местными подпольщиками, оборудована база для жилья.
В отряд «Застава» после тщательной проверки было принято около двадцати новых бойцов. В основном ребят-комсомольцев и окруженцев. Выразили желание перейти к Журавлеву несколько партизан из отряда Бажана, в том числе Саня Гречихин и, неожиданно для всех, Афоня Рымзин. Брать его поначалу не хотели, но Афанасий, еще не оправившийся от ранения, упрямо повторял:
– У меня жену в лагерь угнали, жива или нет, не знаю. И наши, когда вернутся, не простят мне полицейскую родню.
– Значит, уверен, что наши вернутся? – спросил Журавлев.
– А как же иначе!
Бажан препятствий уходящим партизанам не строил. Он был доволен, что снова станет хозяином в своем отряде и продолжится прежняя, относительно спокойная жизнь.
– Не получится у Карпа по-тихому отсидеться, – рассуждал Афанасий Рымзин, мужик неглупый и хорошо понимающий ситуацию. – Если началась настоящая война, в стороне никто не останется. Фрицы и полицаи скоро на рога встанут.
Через пару дней саперы во главе со Степаном Пичугиным взорвали небольшой мост через реку, а группа из пяти человек устроила новую засаду на дороге.
Пограничник Михаил Фролов вместе с бойцом из местных ребят, Иваном Луковым, расстрелял в упор из автоматов грузовик, который вез связистов. Трое немцев были убиты на месте, четвертый успел добежать до леса, но получил пулю в спину.
Операция вроде пустяковая. Но сожгли грузовой «Форд», разжились кое-каким оружием, телефонным кабелем и аппаратурой. Пригодится в хозяйстве. Да и очередная засада на дороге снова показала немцам, что они здесь не хозяева.
