История тринадцатая, в которой детские игры заканчиваются
Печальный мир!
Даже когда расцветают вишни…
Даже тогда…
Кобаяси Исса
Смерть одного человека незначительна для истории, но иногда именно она способна запустить чудовищный механизм, крутящий колесо судьбы. А потому нет маленьких смертей и нет ненужных. Все, что происходит, лишь приближает нас к финалу.
Акихико Дайске. Мемуары
Тьма упала на Генри, едва за ним с тихим хлопком притворилась дверь. Ослепнув на мгновение, мужчина вытянул руку, ощупывая пальцами пустоту. Постепенно мрак стал сереть, черный цвет размазался, как краска по стеклу, и глаза выхватили из темноты сначала массивный стол в форме буквы Т, за ним застекленные шкафы, позолоченные рамки картин, а под конец – огромное полотно на дальней стене. Изображенную на нем прогуливающуюся викторианскую пару издалека было не разглядеть, но Генри почудилось, будто нарисованные лица обращены к нему, будто они на него смотрят.
– Черт-те что, – вполголоса ругнулся он и прошел вперед, к креслу замдиректора. Важные бумаги тот наверняка хранил под замком, но попытаться все же стоило. Макалистер по очереди подергал за ручки, но ящики не поддались. На столе в подставке лежали какие-то документы, при беглом изучении не представляющие интереса. Страха быть застигнутым на месте преступления, как ни странно, не было. Прислушавшись к тишине, Генри представил мнущегося напротив двери Сорату и окончательно успокоился. Доверял.
Из-за плотно закрытого окна в кабинете не хватало воздуха, поразительная духота давила на грудь, а по спине под футболкой стекали капельки пота. Генри замер посреди комнаты, внимательно огляделся. Фонарик был с ним, но подвязанные шнурами шторы не скрывали ничего, и малейший всполох света мог бы выдать вторжение.
Макалистер готов был скрипеть зубами от досады – в последнее время его преследовали неудачи, и он терял веру в себя. Что в кабинете Акихико еще могло быть ему полезно?
Генри обвел помещение внимательным взглядом и вновь остановился на портрете. Он занимал почти всю стену и был настолько пасторально-милым, что представить на его фоне окутанного загадками зама не получалось. Но Генри влекло к нему.
В коридоре шаркал Сората, ждал его возвращения. Сората… Возвращение…
Генри все же включил фонарик и обвел лучом резную картинную раму. Они с Соратой как-то соотносили чертеж здания и примерный план тайных ходов, и, представив в голове картинку, Макалистер сообразил, что именно за этой огромной картиной, скорее всего, скрывался один из них. Слишком толстая, необоснованно толстая стена на плане выдавала секрет. Генри едва не расхохотался над собой – главную улику едва не упустил. Он приблизился и так и замер, не решаясь поднять головы. Воздух, вдруг ставший ледяным, обжег кожу.
В коридоре слышались голоса.
– …почему вы не спите?
Генри постарался сфокусироваться на этом звуке, поймать ускользающую реальность за хвост, потому что уже чувствовал, что в кабинете он больше не один. Он резко вскинул голову и увидел призрачную пару с лицами, сквозь которые просвечивали голые черепа.
Они выходили из полотна. Генри не мог оторвать взгляда от тянущихся к нему костлявых рук, закованных в кандалы, длинные цепи, беззвучно лязгающие звеньями, уходили вглубь картины, как в трясину. Страдание связанных душ, почти физически ощутимое, навалилось на Генри, смяло, обездвижило. Он пытался хватать ртом воздух, но ужас сжимал горло. Призрачные пальцы шевелились так близко, что исходящий от них смертельный холод оставлял на коже тонкий налет инея. Женщина раскрыла рот в истошном вопле, отголосок которого настиг британца сквозь границу жизни и смерти, и вместе с этим криком до него дошло осознание того, кто же перед ним. И это оказалось настолько страшно, что Генри не смог вынести. С позорным вскриком вылетел в коридор, оттолкнул с дороги замешкавшегося Сорату и побежал в свою комнату.
Ужас плескался внутри, Генри было и жарко и холодно одновременно. Он затормозил чисто инстинктивно, когда почувствовал легкое сопротивление воздуха возле своей двери.
– Макалистер-сан! – Юми наполовину возникла в воздухе, как не до конца проявившийся кадр, и испуганно затараторила. – Вы были у Акихико? Зачем?! Зачем вы туда полезли?
Девочка давно не появлялась, и Генри успел забыть покалывающие ощущения в теле от столкновения с ней. Но говорить не смог бы при всем желании, только взглядом намекнул на продолжение.
– Вы не должны были этого делать! Это опасно. – Юми заломила тонкие полупрозрачные ручки. Нахмурилась, закусила губу. Совсем как живая.
– Почему?
Она замерла, точно остекленела.
– Говори, что знаешь, – велел Генри хрипло. – Про Дайске, про похищения детей, про… – он запнулся, – …про его родителей, души которых он навечно приковал к картине.
Юми всхлипнула, и Генри показалось, что она точно заплачет. Но призраки не умеют плакать, даже когда очень хотят.
– Он… Акихико, он… – Девочка прижала ладошки к груди и решилась: – На самом деле он всех нас…
Личико Юми сморщилось, по невесомому телу прошла рябь, и на глазах у Генри призрак исчез.
– Юми? – Макалистер, еще не веря, протянул руку. – Юми? Юми, нет… Черт!
Он бессильно ударил кулаком по двери. Не помогло.
Генри снова не сомкнул глаз до самого утра. Категорическая нехватка нормального сна уже успела сделать его нервным, дерганным и заторможенным. Разглядывая себя в зеркало, мужчина не мог не замечать, какой бледной стала и без того светлая кожа и как болезненно покраснели веки, даже волосы будто бы потускнели. К тому же во время бритья рука дрогнула, и щеку перечеркнула досадная кровоточащая царапина – вроде бы не больно, но увидев кровь на своих пальцах, Генри ощутил тошноту. Оттого и за завтраком кусок в горло не лез.
Столовая, ярко освещенная кружевным солнечным светом, была почти пуста. Ученики в большинстве своем уже разошлись, лишь за несколькими столиками сидела молодежь. Генри устроился в самом дальнем углу и лениво ковырялся вилкой в творожной запеканке, чьи печальные «останки» заполнили собой тарелку вперемешку со свежими ягодами. Мысли метались в голове, но неизменно возвращались к недосказанным словам несчастной Юми. «На самом деле он всех нас…» Что? Под натиском вилки тонкая кожица вишенки лопнула, красный сок брызнул на белоснежную скатерть, и Макалистер вздрогнул, будто только что очнулся.
– Стирать заставлю, – предупредил голос Сораты, а следом и сам повар сел напротив и бросил заинтересованный взгляд в тарелку с растерзанной запеканкой. – Генри, ты гастрономический маньяк. Натуральный извращенец. Чем тебе моя стряпня так не угодила?
Макалистер промокнул пятно салфеткой, но стало только хуже – красная клякса расползлась, сильнее впитываясь в ткань.
– Брось. – Сората махнул рукой и оперся на локти. – Ты плохо выглядишь? Что… Подожди, это из-за вчерашнего? – не дождавшись ответа, он пытливо заглянул ему в лицо. – Что же с тобой там произошло, Генри?
Макалистер скомкал бесполезную салфетку и сжал в кулаке. Рассказать об увиденном было решительно невозможно. Он не хотел… да и не мог. Опустил глаза, моргнул, прогоняя видение тянущейся к нему призрачной руки в кандалах. Отчаянный взгляд Юми. Пережитый страх снова накатил ледяным потоком.
– Генри?
– Ничего. – Он с трудом разжал пальцы, успевшие онеметь от усилия. Оказывается, все это время он стискивал кулак до побелевших костяшек. – Ты, к слову, выглядишь не лучше. Кику плохо справляется с ролью будущей миссис Кимура?
– Ты бы, конечно, справился лучше, – буркнул Сората в ответ. Генри не хотел его обижать, просто не получалось сдерживать раздражение. Раздражение от собственной беспомощности. – Но ты прав кое в чем. Вчера Кику ночевала у меня, и знаешь, мне кажется, с ней что-то происходит. Она… не такая, как обычно.
Генри совершенно не хотелось выслушивать подробности чужой личной жизни, особенно если это была жизнь Сораты, и в ней фигурировала ненавистная медсестра. Пожалуй, чувство, что испытывал к ней Генри, можно было назвать ревностью, если бы вдруг решил его как-то называть.
– Тебе виднее, – с сарказмом отозвался Генри. – И раз уж ты вдруг начал обсуждать со мной свою интимную жизнь, то лучше сообщи, когда Кику случайно признается в паре-тройке преступлений. В порыве, так сказать, страсти.
Сказал и тут же мысленно обозвал себя идиотом.
– Ревнивый собственник, – беззлобно огрызнулся Сората и опустил подбородок на переплетенные пальцы. – Что с тобой вчера произошло?
– Ты уже спрашивал.
– Что произошло, Генри? – настаивал Сората. – Я должен знать.
– Зачем?
– Чтобы помочь тебе.
Макалистер устало потер лоб. И промолчал.
– Это связано с теми призраками с острова? – Кимура отобрал у Генри вилку и отодвинул в сторону вместе с тарелкой. – Тогда ты тоже выглядел…
– Испуганным? – Генри перестал прятать взгляд и прямо посмотрел в шоколадные глаза. – Я выгляжу испуганным? Скажи честно.
Кимура растерянно приоткрыл рот. Ресницы дрогнули, и спустя несколько томительных секунд он твердо ответил:
– Нет. Ты выглядишь несчастным. Пожалуйста, после всего того, что ты сделал для меня там, дай мне помочь тебе. Я смогу, просто расскажи.
Генри стиснул кулаки, тут же разжал, наблюдая, как мелко, почти незаметно, подрагивают кончики пальцев. Жалкий трус.
– Ладно. Попробую. – Макалистер, не глядя, вернул себе вилку и принялся раскручивать в пальцах. – Я видел родителей Дайске.
Вилка замерла и вновь закрутилась с бешеной скоростью. Генри перестал видеть Кимуру, его место заняло бледное женское лицо с просвечивающим черепом.
– Генри? Генри, что это значит?
Сердце ухало в груди, билось о ребра. Стук крови в ушах заполнил собой все пространство. Знакомое ощущение – паника. Приступ паники посреди светлой просторной столовой.
Вилка замерла, и мужчина обнаружил, что Сората, перегнувшись через стол, положил ладонь на его руку.
– Все в порядке. – Сората заставил его разжать пальцы. – Ты видел родителей Дайске. Что это значит? Продолжай.
Генри успокоился, поднял глаза и увидел в дверях доктора Сакураи.
Женщина кого-то высматривала, ее беспокойный взгляд метался по столовой и не находил искомого. Сакураи приподнялась на носочках, вытянулась, тонкие пальчики оттягивали рукава медицинского халата. Выглядела она до того потерянной, что даже Макалистеру стало ее немного жаль. Сората же сидел к выходу спиной и видеть метания любимой не мог, а Генри не спешил привлекать его внимание.
– Куда ты смотришь? – Кимура нахмурил брови настороженно. Руку убрал, чему Генри несказанно обрадовался. Было бы странно, заметь Кику их держащимися за руки, как парочка на первом свидании. К тому же Генри чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в поддержке.
– Никуда. Не обращай внимания.
Кимура не стал оборачиваться, зато Сакураи увидела его, и лишь присутствие Макалистера останавливало ее на месте. Британец с интересом ждал, что она предпримет. Подойдет и уведет Сорату силой, которой в хрупком невесомом тельце и не заподозришь? Нет, собралась уходить.
– Ай, осторожнее! – Руми взмахнула руками. – Все ноги оттоптала.
– Прошу прощения, – безропотно извинилась Кику, и у Руми округлились глаза от удивления:
– Это мои един… любимые туфли! – оскорбленно взвыла Асикага, и Генри сразу догадался по ее интонациям, что та жаждет устроить скандал на пустом месте. – Извинениями не отделаешься.
Кимура обернулся на голоса сразу, вскочил, порываясь побежать за Сакураи. Но Генри, подчиняясь сиюминутному порыву, удержал его за руку.
– Простите, – повторила Кику и попыталась уйти. Протиснулась мимо Руми, и та обиженно крикнула вслед, намеренно громко:
– Трусиха! Беги-беги!
– Пусти. – Сората кинул на британца отчаянный взгляд.
– Ты ее правда так любишь?
Он не ответил. Генри разжал пальцы.
Кимура не успел совсем немного, Генри только поднялся и зло шваркнул тарелку на поднос. А потом услышал грохот.
В дверях Сората столкнулся с Курихарой Хибики и отлетел в сторону, опрокинув ближайший стул, жалобно звякнувший о плитку пола. Хибики никак не отреагировал и направился прямиком к Макалистеру.
– Сэма нигде нет, – заявил он, и Генри отметил, что голос его чуть подрагивает, а дыхание срывается с губ неровно, как после бега. – Вы комендант, вы за нас отвечаете. Вы обязаны… – по телу парня прошла короткая судорога, и он с трудом закончил фразу, – обязаны вернуть его.
Сората уже поднялся на ноги и переглянулся с Генри. Макалистер мигом отбросил прежние тревоги:
– Давай по порядку. Что стряслось с Чандлером?
– Его нет в комнате, кровать холодная, – принялся торопливо перечислять Хибики. – Верхняя одежда на месте, обувь тоже. Я обошел всех, к кому он мог пойти, но его никто не видел. Найдите Сэма или…
Губы его дрогнули, скривились, будто он хотел расплакаться, но пересилил себя, повторил упрямо:
– Найдите Сэма.
Беда пришла откуда не ждали. Всмотревшись в побелевшее лицо Курихары, Генри понял, что тот чего-то не договаривает, впрочем, оно рано или поздно все равно всплывет наружу.
– Успокойся, все будет хорошо. – Макалистер положил руку ему на плечо, и тот на удивление стерпел панибратский жест.
Генри постучал по столу, привлекая внимание:
– Минутку, пожалуйста! Все посмотрели на меня, – убедившись, что собравшиеся вняли его словам, продолжил: – Кто-нибудь сегодня видел Сэма Чандлера? Нет? А вчера вечером? Ночью? Не может быть. – Он посмотрел на каждого, но ответа не дождался. – Кто-то же должен был его видеть.
Он немного растерялся, не зная, что еще сказать.
– Я видел.
Кимура нервно провел рукой по волосам, сегодня гладко убранным в тугой пучок.
– Сората?
Казалось, сердце ухнуло, как медный гонг. Кимура прямо встретил его взгляд и повторил:
– Я видел Сэма, вчера, – при этом он чуть дернул бровью, будто намекая на что-то, и Генри его понял. – Около одиннадцати. В коридоре первого этажа.
– Что он говорил? Куда шел? – налетел на него Хибики, сгребая рукой за воротник поварской формы. – Он выглядел расстроенным?
Генри всерьез задумался о том, что он, бывший полицейский, куда в меньшей степени наделен детективным талантом чем любой из местных обитателей. Николь, Сората, Руми, теперь вот и Курихара. Надо было это прекращать.
– Отпусти его. – Он оттащил парня от Кимуры и придавил плечо ладонью. – Сората, кто главный в отсутствие Акихико?
– Хенрик Ларсен, – вместо него ответил Хибики, который уже вроде пришел в себя. – Он почти всегда замещает замдира.
– Отлично. Мы с Соратой идем к нему и просим организовать поиски. Скорее всего, твой приятель опять заигрался. А ты возвращаешься в свою комнату и тихо ждешь новостей. Понял?
Хибики неуверенно кивнул. Макалистер не успел выдохнуть облегченно, как Сората осторожно тронул его за рукав:
– Извини, мне нужно кое-что сделать. Иди без меня.
Он прятал глаза за челкой, и Генри не мог прочитать по его взгляду, что тот скрывает. А предчувствие не обманывало британца – Кимура знал что-то важное, но отчего-то не желал говорить. Неприятное чувство царапнуло под кожей.
– Нет. Думаю, это дело важнее.
Принуждая Сорату, Макалистер не знал, делает ли хуже или лучше, просто доверился интуиции.
Ларсен нашелся в преподавательской. Известие о возможной пропаже ученика его встревожило, и на поиски было выделено несколько рабочих и пара свободных преподавателей. Позже к ним присоединился садовник, тут же прицепившийся к своей драгоценной «фее». Генри старался не терять обоих из виду, отмечая для себя все больше признаков беспокойства у Кимуры. Беспокойства куда более сильного, чем просто тревога за беспутного юного австралийца.
Парк и сад прочесали вдоль и поперек, Генри лично проверил тайную дыру в заборе, про которую, казалось, знал каждый житель Академии, но она выглядела нетронутой – все было так, как оставили они с Соратой после себя. Возвращаясь мыслями к другу, Генри не мог справиться с досадным чувством, будто что-то проходит мимо него, что он упускает из виду нечто важное. Это ощущение возвращалось снова и снова, и Макалистер не помнил, когда оно возникло впервые. Может, оно было с ним всегда, просто британец очень сильно хотел кому-нибудь верить, пусть Кимура и обвинял его когда-то в подозрительности.
День обещал быть погожим и теплым, солнце уже ласкало черепицу, играло бликами на оконных стеклах. Ощущение беды разливалось в воздухе, пахнущем листвой и цветами, как яд в стакане с водой, и от этого несоответствия голова шла кругом. Генри остановился, поднял лицо, и в глаза ударила безмятежно-яркая синева неба. С криком пронеслась птица – черная точка на голубом. Генри вдруг захотелось – отчаянно, до боли в сердце, до выступивших на ресницах слез, – чтобы все закончилось. А лучше просто никогда не начиналось.
– Генри? Генри, ты мне нужен.
Макалистер резко открыл глаза и едва не потерял равновесие. Перед ним стоял Сората, бледный до синевы. Выражение его лица невозможно было разгадать, слишком много всего в нем сейчас было намешано.
– Да? Что…
– Мы его нашли. – Кимура склонил голову и нервно сцепил пальцы. – Ты должен увидеть первым, я полагаю.
В затылок дыхнуло холодом. Генри бросил взгляд за спину Сорату, туда, откуда он пришел. За кустами маячила долговязая фигура Нильса.
– Наверное, если ты так считаешь. – Генри сделал шаг, но его обогнал Хибики и промчался мимо, не обращая внимания на попытку Сораты его задержать.
– Нет! – воскликнул Кимура с непонятным пока Генри надрывом. – Стой!
Но настигнуть Курихару удалось только в тот момент, когда он буквально налетел на садовника. И врос в землю.
Сэма они с Генри увидели одновременно. Тело успело окоченеть, и парень застыл лицом вниз, слегка присыпанный жухлой листвой и сухими ветками. Босые ступни, торчащие из широких пижамных штанин, белели на фоне коричнево-серой земли. Такое положение затрудняло осмотр, но Макалистер был рад, что никто из них не видит юного, измененного смертью лица. Это было бы слишком страшно, смотреть в стеклянные глаза человека, который еще вчера отпускал двусмысленные шуточки и приставал к девушкам. Генри знал, что может увидеть – трагическое осознание того, что сейчас тебя не станет, навсегда отпечатавшееся в широко распахнутых от страха или удивления глазах. Он это уже видел когда-то.
– Сэм?
Казалось, все забыли про Курихару, а он все еще был здесь. И его глухой голос был не более живым, чем тело его лучшего друга.
– Черт! – ругнулся Макалистер и толкнул в бок Сорату. – Надо увести Хибики отсюда. Срочно уведи его, а я сообщу Ларсену. Сората, черт тебя дери! Выполняй!
Генри трясло от ярости. Это было очень странное чувство, смешанное с почти детским страхом смерти. Он давно не испытывал ничего подобного, хотя повидал в жизни всякого, и уж что-что, а смерть его, видящего духов, давно не должна была пугать. И все же Генри казалось, что его взяли за горло. На мгновение показалось, что в окне мелькнул белый медицинский халат, но, возможно, то был лишь солнечный блик на стекле. Все взрослые обитатели «Дзюсан» по распоряжению Хенрика Ларсена собрались в преподавательской. Солнце светило в окна, в воздухе витали светящиеся пылинки, негромко шуршали колышущиеся от сквозняка занавески – все это будто специально подчеркивало то отвратительное, мерзкое несоответствие между обычным летним днем и причиной их внепланового собрания. На самом деле в этом была вся суть Академии «Дзюсан» – диссонанс между тем, что есть, и тем, что только казалось. Она как карта, оборотная сторона которой всегда скрыта от глаз.
Генри не стал садиться. Прислонившись к шкафу, он мрачно наблюдал за притихшими людьми. Они были напуганы, растеряны, взволнованы. В обращенных друг на друга взглядах читался один и тот же вопрос – что теперь делать? Им нужен был человек, умеющий решать проблемы, но он покинул остров, оставив после себя не самую подходящую на роль лидера кандидатуру.
– Успокойтесь, прошу вас. Нам всем нужно взять себя в руки, – начал Ларсен, только войдя в кабинет, причем складывалось впечатление, что уговаривал он прежде всего самого себя.
– Хенрик! – Молодая японка, учительница биологии, вскочила на ноги, но тут же села, придавленная собственными эмоциями. – Что случилось с мальчиком? Это все так ужасно…
Асикага фыркнула и развязно закинула ногу на ногу. Ее взгляд нашел Макалистера, и тот не отыскал в себе сил выдержать его.
Датчанин виновато развел руками:
– Я не уверен точно, доктор Сакураи еще не подготовила отчет. Скорее всего, несчастный случай. Я не могу связаться с властями, боюсь, придется ждать завтрашнего утра, когда вернется заместитель директора.
– Но как же тело… – заговорил кто-то и одернул себя: – Как же быть с Сэмом? Нужно сообщить полиции, его родителям. Приемным, кажется, так?
Генри слушал Ларсена и морщился. Все это обсуждение было похоже на фарс, призванный оправдать всеобщее бездействие и отрицание разворачивающейся трагедии. Британец посмотрел на Кимуру, но тот не поднимал глаз, изучая сложенные на коленях руки.
– До прибытия полиции от улик не останется даже воспоминания, – не выдержал Генри. – Я кое-что понимаю в этом, могу взглянуть на тело более внимательно.
– В этом нет нужды, я провела первичный осмотр. – В кабинет вошла Сакураи. – Тело должно оставаться нетронутым до того, как им займется полицейский медик.
Женщина выглядела уставшей и замученной. Возможно, причина тому смерть ученика, а может – Генри не хотелось бы так думать – нечто иное, заставляющее ее чувствовать вину. Однако возражения Макалистера она отмела привычно твердо.
– Моей квалификации достаточно. Это не дело для коменданта-иностранца.
– Вы не понимаете всей ситуации, – злился Генри.
– А вы, конечно, понимаете. – Кику тряхнула завитыми кудряшками. – Это ведь ваша вина, вы не уследили за своим подопечным.
Это был удар ниже пояса. Со своего стула поднялся Сората, но едва ли его желанием было встать на сторону друга, что лишь сильнее втаптывало гордость британца в грязь.
– Макалистер-сан, доктор права. Возможно, действительно стоит доверить полиции выполнить ее работу?
Генри специально поймал его беспокойный взгляд, хотел понять, что тот думает на самом деле, но сейчас, как и всегда до этого, ничего не вышло.
– Что ж, – Генри скрестил руки на груди, интуитивно принимая защитную позу, – давайте хотя бы точно выясним, куда шел Сэм прошлым вечером и кто видел его последним.
Он вперил взгляд в Сакураи, надеясь заметить хоть что-то, что указало бы на ее причастность или, напротив, развеяло подозрения. Генри даже сам не мог решить, чего бы хотел больше. Женщина бросила беспомощный взгляд на Кимуру, и тот кивнул в ответ. Это безмолвное общение говорило куда громче слов, и Генри готов был врезать Сорате на глазах у всех, чтобы выбить из его головы романтическую дурь. Но Сората уже громко повторил сказанное им в столовой:
– Я видел Сэма последним.
– Ты не можешь этого знать! – все-таки вскипел Макалистер. Почему же Сората так упорно подставляет себя? Не из-за того ли взгляда, что послала ему Сакураи?
И неизвестно, к каким еще ужасным выводам пришел бы Генри, если бы дверь преподавательской с грохотом не отлетела к стене и в кабинет не вбежал Курихара Хибики.
Генри был уверен, что на всю жизнь запомнит его перекошенное лицо.
– Ты врешь! – закричал Хибики. – Лжец! Лжец!
Он бросился на Сорату, и Хенрик Ларсен, вспомнив, наконец, кто здесь главный, перехватил его за пояс, однако не рассчитал силы разъяренного парня. Хибики вырвался и почти ударил Кимуру – Генри встал между ними и блокировал удар. Боль прострелила руку до локтя, зато в голове немного прояснилось, гнев перестал застилать разум, в отличие от Курихары, глаза которого почернели от злости.
– Да пусти меня, ты, придурок! – Хибики бился как обезумевший в руках Генри. – Ты врешь, Кимура! Что ты скрываешь? Ты… да будь ты проклят! Ненавижу, я ненавижу вас всех!..
Курихара вцепился пальцами в плечи Генри, будто ища опоры, и разрыдался. Точнее, лучше бы разрыдался. Было бы не так страшно видеть беззвучно текущие из глаз слезы, соленым дождем срывающиеся с подбородка и впитывающиеся в рубашку Генри.
– Ненавижу! – всхлипнул он, давясь и захлебываясь злостью. – Вы его убили… убили Сэма…
Макалистера бил озноб, через одежду передающийся ему от Курихары. Тот больше не стремился достать до Сораты, а Кимура, в свою очередь, застыл столбом. Если бы он сказал хоть слово в свое оправдание, Генри сразу бы ему поверил. Но он молчал, поджав губы.
– Ради Бога, уведите кто-нибудь мальчика, – взмолился Ларсен. – Это слишком для него. И… и заприте его, хорошо?
Асикага подошла и обняла Курихару за пояс, принимая вес обмякшего тела на себя. Парень был на грани обморока, будто энергия, его поддерживающая, выдохлась вместе с последним криком.
– Я его отведу. Но запирать не стану, так и знайте. У нас все-таки не тюрьма.
После произошедшего люди начали быстро расходиться, пристыженные и напуганные. Кику уже давно ушла, незаметно для остальных, а Сорату Генри остановил на выходе. Они были последними, и никто не мог им помешать.
– Объясни, черт возьми, что он имел в виду? – британец припер Кимуру к стенке, рукой блокируя любые попытки бегства. Разница в росте, и без того существенная, в такой близости друг от друга только усиливалась. – Ты действительно лжешь?
– Я не могу сейчас объяснить всего, – выдохнул японец едва слышно. Глубоко вздохнул. – Дай мне немного времени, пожалуйста.
– Времени на что?
– Сначала я должен понять сам, не хочу запутывать все еще больше, – упорствовал Сората. Запрокинул голову, ища глаза Генри. Макалистер едва не дрогнул, но крик Хибики все еще звучал в ушах. – Хотя бы час. Дай мне час и обещай, что не станешь ничего предпринимать без меня.
До Генри начало медленно доходить. Вспомнились загадочные переглядывания на собрании:
– Это все из-за твоей докторши? Ты боишься, что я решу допросить ее, а ты не будешь контролировать процесс? Думаешь, я обижу твою ненаглядную? Или узнаю что-то такое, о чем не должен?
Горечь скопилась в горле, и Генри тяжело сглотнул. Сората снова замолчал, не сводя с него отчаянно-решительного взгляда. Будет умолять, если понадобится, но не отступит.
– Хорошо. Обещаю поговорить с ней в твоем присутствии.
Он отошел на шаг, Кимура выскользнул из-под руки и, не оглядываясь, вышел вон.
Макалистер не любил давать обещаний, потому что знал – если сочтет нужным, нарушит их, как бы тяжело потом ни было. Стоя перед дверью комнаты Курихары и Чандлера, он действительно считал, что не может бездействовать. Кику он пока решил оставить в покое, хотя именно к ней скопилось больше всего вопросов.
– Могу я войти?
Хибики, кажется, не услышал вопроса. Сидел на кровати Сэма, прямой, как палку проглотил, и, опустив голову, мерно покачивался вперед-назад. Вроде бы даже шептал что-то, но с такого расстояния слов было не разобрать.
Генри подошел ближе.
– Вы никому не должны верить, Макалистер. – Хибики резко вскинул голову и безумным взглядом уставился ему в глаза. – Нет дружбы, нет любви, ничего нет. Вы хотите спросить, почему я обвинил Кимуру во лжи. Вы и сами запутались, вы готовы прикинуться слепым, если так вам будет легче. Вы думаете, что он не стал бы вам лгать. Думаете, что он чувствует то же, что и вы. Вы думаете, думаете и думаете… Почему у вас столько разных мыслей? Зачем вы пытаетесь залезть в это дерьмо? – Хибики криво усмехнулся. – Месть? Месть – это хорошо. Она уничтожает душу, это то, чего я хочу. Я тоже буду мстить, вместе с вами.
Он тихо засмеялся, отрывисто, короткими жуткими смешками. Генри не смог скрыть дрожи.
– Испугались? Бойтесь, ведь я же читаю ваши мысли. – Парень протянул руку и положил ладонь Генри на лицо. – Я такой же, как вы. Урод. Ха. Ха-ха! – засмеялся он над отпрянувшим британцем. – Очень смешно.
Он вел себя как сумасшедший, и на мгновение у Генри мелькнула мысль, что его действительно стоило запереть. Мелькнула и исчезла.
– И мысли Кимуры ты тоже прочитал?
Сердце подпрыгнуло к горлу, потом ухнуло в желудок и забилось там, рождая волны мурашек по всему телу. Заглянуть в чужую голову – искушение, с которым сложно бороться, но на самом деле узнать, что о тебе думают… Пожалуй, Генри бы этого не хотел.
Курихара подобрал одну ногу, прижал к груди. Взгляд его затуманился, будто глядел куда-то вдаль:
– Да…
– И что? О чем он думал?
Генри готов был вцепиться в Хибики и трясти до тех пор, пока не вытрясет все подробности. Все-таки искушение было сильнее его.
– Вы понимаете, что для меня значил Сэм? – вдруг вместо ответа произнес Хибики, не меняясь в лице. Будто читал книгу. – Он был не просто моим самым лучшим другом, он был для меня всем, был моим спасением. Моим… миром. О, как иногда я ненавидел его за это! А он знал и забирал мою ненависть без лишних вопросов. Вы хоть понимаете, каково это, изо дня в день сгорать от собственного яда? Я постоянно испытываю эту боль. А Сэм делил ее со мной, сам. Не потому что я его попросил, а потому что хотел, чтобы мне было легче. Однажды я спросил, что он планирует делать после Академии. И знаете, что он ответил? Что ему все равно, лишь бы рядом со мной. Жить со мной, есть со мной, быть со мной всегда. Я не думал… не думал, что люди на такое способны. Почему я? Почему он выбрал меня? Это была не жалость, я бы сразу узнал. – Слезы текли по щекам, но Курихара уже не мог остановиться, а Генри не хотел ему мешать. – Он ведь не мог умереть без меня? Только не Сэм, он бы никогда…
Макалистер не знал, что говорить. Хибики открыл ему, совершенно чужому человеку, свою душу, и Генри готов был поспорить, что никто и никогда не видел ее, кроме Чандлера.
– Он не мог уснуть и лез с глупыми разговорами. – Парень улыбнулся сквозь слезы. – Меня это всегда жутко раздражало. Я послал его к черту. Велел отвалить. «Сходи за снотворным», – сказал я ему и отвернулся. Получается, умирая, он думал, что мне на него плевать? Так получается, да?
И он посмотрел на Генри с такой надеждой, что тот не мог его обмануть. Если подумать, он в любом случае не смог бы обмануть того, кто читает мысли.
– Скорее всего, Сэма убили. Мне не дали толком изучить… тело, сумел выкроить всего пару минут прежде, чем набежал народ. Но едва ли он сам вкалывал себе снотворное в шею.
Курихара выдохнул будто бы с облегчением:
– Ясно. Я так и знал. Спросите Кимуру, почему он думал о Сакураи, когда вы спрашивали его, кто последним видел Сэма. Уверен, он снова будет лгать, но теперь вы знаете, что он нечестен с вами.
Он посмотрел Генри за спину:
– Уходите. И если Сэм вдруг заговорит с вами, передайте ему…
– Передам. – Генри знал, что тот хотел, но не смог сказать. Развернулся и в дверях столкнулся с Николь. Девушка прижала руки к груди и склонила голову.
Генри оставил молодых людей наедине. Возможно, Николь удастся хоть как-то облегчить его горе.
Все, накопившееся за последние месяцы, свалилось на Кимуру тяжелым грузом, стоило ему выйти из учительской. Генри прав, и отрицать это было бессмысленно – любовь настолько застилала глаза, что почти стерла границу здравого смысла. Вот только взять и перечеркнуть все у Сораты не хватило бы духу, слишком больно потерять любимого человека из-за недоверия, основанного лишь на обрывках чужих разговоров. Он обещал себе во всем разобраться, но, оказалось, просто тянул время.
Из кабинета он вылетел пулей, совсем забыв о ставшей его постоянным спутником хромоте. Нужно было найти Кику, но прежде – одернул он самого себя – привести в порядок мысли. Отец учил не давать волю эмоциям. «Злость, отчаяние и обида погружают сердце во мрак. Они не хотят видеть правды, они хотят лишь избавиться от боли любыми способами. И лучше всего, сделав больно другому, близкому, человеку».
Стены родной беседки были самым удачным местом, чтобы подумать. Кимура заварил чай, уселся на подушки и напряженно всмотрелся в стопку книг на столе.
Кику ни о чем его не просила, для Сораты было достаточно одного ее взгляда, чтобы понять – женщина боится, и боится вовсе не обвинений в убийстве. На их экстренном собрании он не сводил с медсестры взгляда, стоило ей зайти в кабинет. Кимура чувствовал, что происходит что-то еще, чего он не замечал раньше или не хотел замечать, отодвигая факты на задний план. Разумеется, Сэма убили, и Сората мог поклясться – Сакураи узнала о его смерти вместе с остальными, он запомнил ее взгляд в тот роковой момент. Но если бы японец не взял вину на себя, Генри мог накинуться на Кику с обвинениями, иногда казалось, что он только и ждал подходящего момента, а общее напряжение и паника подстегнули бы его.
Когда в голове прояснилось, Кимура решительно направился в медкабинет, последние события просто обязывали Кику быть на рабочем месте. Смерть Сэма постарались скрыть от учеников, чтобы не сеять панику, хотя туманные слухи уже блуждали по коридорам. Тело отнесли в домик Нильса, чтобы до приезда Дайске его никто случайно не нашел, а еще в июльскую жару там было по-настоящему прохладно. Из разных уголков доносились разговоры и смех, словно ничего не произошло, Сорату коробило от мысли, что среди этих голосов нет самого заводного. Он напрягал слух, пытаясь уловить знакомые, чуть с издевкой, нотки, и перед глазами снова появлялся Сэм, его возбужденно бегающие глаза и заговорщический тон, словно он хотел поделиться с ним каким-то очень неожиданным слухом. В глазах на мгновение потемнело, и Сората навалился спиной на стену возле кабинета Сакураи, чтобы перевести дух и отогнать гнетущее чувство беспомощности.
Из-за двери слышались голоса, и Кимура не сразу узнал в низком бубнении Генри. В груди зашевелился червячок подозрения. Они же договаривались, что Генри подождет, пока Сората сам поговорит с Кику!
Мысль, что друг обвел его вокруг пальца, задела самолюбие. Как он посмел… не доверять ему? Кимура решительно вошел в кабинет, но его появления будто никто и не заметил. Генри стоял спиной ко входу.
– Пустите меня! Вы делаете мне больно! – вдруг взвизгнула Кику, отступила на шаг и, не удержавшись на ногах, упала на стул. Тот жалобно скрипнул ножками о кафельный пол. – Я ничего не сделала!
– Вы!.. – Генри возмущенно всплеснул руками, дернулся, словно порывался схватить девушку, но проследил за ее взглядом и резко обернулся. – Сората?
Кимура смотрел ему за спину, на сжавшуюся на стуле хрупкую фигурку любимой женщины.
– Это не то, что ты…
– Заткнись! – Вид напуганной и расстроенной Кику был куда лучшим объяснением произошедшему, чем оправдания британца. У Сораты потемнело в глазах от гнева, обиды и полного непонимания. Он схватил Генри за ворот рубахи. – Что ты, черт возьми, Генри, творишь?
Мысли заволокло туманом. Генри нарушил слово, значит, и Кимура теперь имеет полное право больше ему не верить.
– Не понимаешь, что это она… – Генри ухватился за его руку, пытаясь отлепить Кимуру от себя, но тот держал крепко, даже пальцы побелели. Сората не мог позволить ему договорить, замахнулся, метя кулаком в челюсть. Удар, подкрепленный гневом, оказался немного сильнее, чем тот рассчитывал.
– Уходи.
Сората встретил полный непонимания взгляд Генри и был готов получить ответный удар, но Макалистер потрогал челюсть, явно хотел что-то сказать, возможно, объясниться, но в самый последний момент передумал и вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью.
– Кику, что произошло? Что он сделал тебе? Не молчи!
Женщина размазала по высоким скулам черные от туши слезы. Пухлые, необычно бледные без помады губы дрожали, искажались в некрасивом изгибе, и Сората мог только гадать, насколько ей должно было сложно сдерживать эмоции.
– Ничего, Сора. – Она поднялась, немного помялась в нерешительности, что уже было мало на нее похоже, но сразу была заключена в крепкие объятия.
– Ты понимаешь, что происходит, Кику? – Сората закрыл глаза и зарылся носом в копне волос. Внутри все клокотало, обжигало легкие гневом, леденило живот от нехорошего предчувствия, но он держался. – Сэм… погиб. Ты единственная, кто, возможно, может пролить свет на это дело, но мне приходится молчать. Что ты знаешь?
Сакураи отчаянно замотала головой.
– Если убийцу не найдут, все подозрения падут на меня. Ведь я сказал, что видел его последним, Кику. – Сората за плечи отстранил женщину и заглянул ей в глаза, пытаясь найти в них ответ. – Понимаешь? Я готов и дальше придерживаться этой версии, если необходимо, но я имею право знать, за что борюсь.
Говорить было тяжело, когда под руками дрожало в рыданиях хрупкое тело женщины, которую Сората уже давно считал своей.
– Кику! Посмотри на меня! – Он подхватил пальцами ее за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо. Сакураи замотала головой:
– Я не виновата.
– Что в тот вечер произошло? Почему я должен молчать? – Женщина в ответ лишь упрямо поджала губы, а взгляд… За этот взгляд Сората был готов простить ей все грехи на свете, лишь бы она смотрела на него так чаще.
Кику вздохнула, отвела взгляд и будто бы решилась, но из-за двери послышался шум, а дальше без предупреждения в кабинет ввалился Хенрик.
– Мисс Сакураи, – начал он, но завидев Сорату, осекся. – Упс, извините, что прерываю вас в столь трогательный момент, но мне нужно переговорить с Кику.
Кимура вздрогнул – Ларсен сменил насмешливый тон на серьезный, хоть в словах и скользило привычное пренебрежение, но японцу не понравилось, как тот произносил имя любимой. Сакураи выскользнула из его объятий.
– Секундочку, – попыталась стереть с лица черные дорожки слез, быстро присела, написала что-то на листочке, свернула и вручила Сорате. – Спасибо, – шепнула она и, не стесняясь учителя, нервно насвистывающего что-то у Кимуры за спиной, поцеловала в губы.
– Я буду ждать. – Сората натянуто улыбнулся, кивнул Хенрику и вышел. На секунду в голове появилась шальная мысль постоять возле двери и послушать, но он быстро отогнал ее прочь, отошел подальше и развернул записку.
«Встретимся после ужина в саду. Я все объясню, но сейчас нам не дадут поговорить».
Сората не находил себе места.
Ему приходилось лгать, а ложь, настолько для него противоестественная, приносила страдания посильнее физических. Особенно потому, что лгать приходилось не кому-нибудь, а Генри. И, что самое важное, он был готов лгать и дальше, если бы только знал, ради чего. Она должна ему все объяснить, она обязательно сделает это, главное дождаться, взять себя в руки и не уступать, пока не узнает правды. Пока не получит хоть каких-то объяснений.
А Кику все не было.
На пятом кругу по периметру японского сада совсем незаметно стемнело. Зажглись декоративные фонарики, роняющие на дорожки мягкие уютные тени. Но Кимуре было не до любования. Гравий жалобно скрипел под подошвами сандалий, Сората несколько раз подвернул больную ногу, но будто этого и не заметил. Сейчас такие мелочи не имели значения. Даже если бы он потерял руку, это не имело бы никакого значения. Для Сораты куда важнее было уберечь сердце.
Они договорились встретиться, но женщины все не было. Легкая тень сомнения холодными пальцами пощекотала горло. Нет, он должен ей верить, она обещала прийти, а, значит, обязательно это сделает, а если не сделает, значит…
Нет!
Сората в отчаянии опустился прямо на дорожку возле декоративного фонаря и уткнулся лбом в колени. Что бы ни случилось, он будет ей верить. Даже тот разговор, свидетелем которого стал Кимура, намеки Руми и будто ревнивые высказывания Генри не заставят его поменять своего решения. Он просто не может иначе. Даже если она с самого начала водила его за нос, он будет продолжать ей верить и ждать ответа. Она его любит, так же сильно, как он любит ее. Он не может ошибаться. Слова могут врать, но взгляды, движения, поступки – нет. А тот последний взгляд, которым Кику наградила его в кабинете, был пропитан искренностью и любовью. Да, сначала их отношения походили на фарс, это видели и понимали все, в том числе и сам Кимура, но он просто поддался, принял правила игры, в которой не могло быть победителей. Его собственные чувства, давно забытые, отодвинутые в сторону, нахлынули потоком и не смогли оставить ее равнодушной.
Он все еще помнил их последнюю ночь, ее беспомощный взгляд, дерганые движения. Кику хотела что-то сказать, что-то мучило, грызло ее изнутри, но она не могла. Почему? Не доверяла? Или есть что-то другое, намного глубже условностей, что-то, что она должна была уберечь?
Какой же он дурак, что взял и отпустил ее просто так. Следовало успокоить, если необходимо – надавить и узнать, что заставляло любимую прятать взгляд и заламывать тонкие руки. Ведь почему-то она хотела, чтобы он соврал, когда Хибики пытался призвать его к ответу. А теперь он ждет, чтобы получить ответы на волнующие его вопросы, но карманные часы безжалостно говорили, что ждать бессмысленно. Назначенное время минуло не меньше часа назад. Кику не придет.
А вдруг что-то спугнуло ее? Тогда она наверняка пошла в его комнату.
Кимура рывком поднялся на ноги, сбивая ровный слой гравия под подошвами.
Все правильно. Она ждет в его же комнате. Сората усмехнулся своим мыслям. В эту секунду все казалось таким очевидным и приносило настоящее облегчение. Такое блаженное, разливающееся по телу, но очень скоротечное.
Что, если на нее напали? Напали с обвинениями, прижали к стене? Кто-то поднял на нее руку, заставляя признаться в том, чего она не делала? А его нет рядом, чтобы помочь. Какой же он бесполезный мужчина, если его нет в минуту, когда его женщине что-то угрожает.
Он ускорил шаг и довольно скоро ворвался в коридор мужского общежития. Тонкая полоска света выбивалась из щели под дверью. Тонко защемило в груди от еще не случившейся радости, от ожидания спасительной встречи, но в комнате было пусто. Тогда Кимура, не озаботившись закрыть дверь, поспешил в правое крыло, но комната Сакураи тоже была пуста.
А если ее перехватил Генри? Решил допросить в приватной обстановке, заставить говорить. Применил силу. Нет, Генри не мог. Как бы он ее ни ненавидел, не смог бы поднять руку на столь хрупкую девушку. Но если он заставит ее плакать, то он… он пожалеет об этом, очень сильно.
Сората замер перед дверью комендантской.