История десятая, в которой генри решается облегчить душу
Все волнения, всю печаль
Твоего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.
Мацуо Басё
Облегчать душу нужно вовремя, иначе, отяжелев от секретов, больших и мелких грешков, она утянет вас на самое дно. Я знаю, о чем говорю, – я не успел. Возможно, рядом просто не было подходящего человека.
Акихико Дайске. Мемуары
Во всей Академии не было такой активной и деятельной особы, как Асикага Руми, и от деятельности ее всегда страдало как минимум два человека, состав которых никогда не менялся. Ими были Генри Макалистер и Кимура Сората. Оба они недоумевали, чем сумели так приглянуться взбалмошной учительнице литературы, однако факт оставался фактом – каждая ее затея оборачивалась, по меньшей мере для одного из них, неприятностями.
На сей раз стук Асикаги Генри узнал с трех ударов, первый из которых был сильным и громким, а вторые два – быстрыми и будто суетливыми. Мужчина взглянул на часы, уже даже не удивляясь позднему времени, которого для девушки, казалось, не существовало вовсе.
– Доброй ночи, Асикага-сан, – сонно поприветствовал Генри, но Руми не была намерена выслушивать дежурные любезности. В ее глазах бушевал азарт, причину которого британцу знать не хотелось.
– Нет еще и часу! – чрезмерно громко возразила она и ухватила мужчину за локоть. – Идем скорее, пока самое интересное не пропустили.
Эффект неожиданности едва не сыграл ей на руку, однако Генри был внутренне готов к чему-то подобному и вместо того, чтобы вывалиться в коридор, лишившись шанса спастись, втянул Руми в комнату.
– Будьте благоразумны, черт побери! – Он одернул мятую футболку, будто это могло придать ему солидный вид. – Почему вы вечно разгуливаете по ночам? Вас Сората покусал?
– А он мог? – тут же переключилась девушка на игривый лад. – Интересно, а за что он тебя кусал и при каких обстоятельствах?
– Ни при каких! – Генри заподозрил, что неверно применил устойчивое сленговое выражение, хотя более вероятно, что Руми предпочла понять его превратно по собственной инициативе. – Не понимаю, на что вы намекаете.
– Ой, да ладно тебе. – Она отмахнулась, коротко хихикнув. – Но я же не за тем пришла, чтобы в вашей личной жизни копаться. Там твои студенты отжигают. Не хочешь сходить посмотреть?
На сей раз она выдала что-то совершено непереводимое, и Макалистер почувствовал беспокойство:
– В каком смысле, отжигают? Кто-нибудь пострадал?
Асикага залилась беззаботным смехом, сквозь который умудрилась невнятно, но все равно довольно обидно прокомментировать умственные способности Генри. Перебрав в уме все подходящие значения, британец немного успокоился. В том смысле, который, вероятно, имела в виду Руми, молодые люди наверняка устроили себе очередное развлечение, идущее вразрез с правилами Академии. Или кто-то чрезмерно деятельный им это развлечение подсказал.
– Да не стой ты столбом! – взорвалась Руми и принялась активно выталкивать Генри из комнаты, чем только подогрела его подозрения. – Живо, живо, живо!
Макалистеру пришлось подчиниться. Помня слова Сораты о том, что есть люди, с которыми проще согласиться, он выбрал из двух зол меньшее, учитывая, что вопли Асикаги способны были разбудить дракона. А если и не его, то Акихико Дайске точно, что едва ли бы упростило ситуацию.
В коридоре Генри невольно покосился на дверь комнаты № 3, но та осталась нема к его беззвучной мольбе о помощи. Ее владелец уже либо спал, что маловероятно, либо блуждал по зданию без особой цели, отчего отловить его превращалось в настоящую проблему.
Стоило только покориться и пойти за Руми, тащившей его за руку, точно непослушного ребенка, как дорогу им преградила хрупкая фигура. Выйдя из тени, она откинула с лица длинные волосы и смерила пару немного удивленным взглядом.
– Генри? Асикага-сан? Куда это вы направляетесь в такой час? – Кимура прикинул что-то в голове и понимающе выдохнул. – Ясно. Не стану вас задерживать.
– Это вовсе не то, что ты подумал! – у Генри возникло неприятное чувство, что в присутствии Сораты он слишком часто прибегает к этой фразе, но поделать, увы, ничего не мог.
– Молчи и иди за нами, – велела Руми и повела свой увеличившийся отряд дальше, через холл, в сторону столовой.
– Не поздновато ли для экскурсий? – поинтересовался японец, чуть поотстав от девушки и под локоть тормозя Макалистера.
– Само собой, – огрызнулся Генри шепотом. – Я и сам не очень понимаю, что происходит, но, боюсь, ход в стене не единственный способ учеников разнообразить свой досуг.
Сората покивал. Генри обрадовался, что не придется оставаться с Асикагой наедине, отчего-то ее общество ввергало его в смущение, хотя, быть может, дело в крохотных пижамных шортиках, открывающих крепкие стройные ноги учительницы литературы во всей красе. По мнению британца, даже слишком, что, однако, не мешало ему украдкой бросать на них взгляд. Сората вдруг оступился, тяжело оперевшись на его локоть, и Генри заметил, что тот слегка порозовел, хотя в коридоре было весьма прохладно.
– Что, засмотрелся? – не удержался Макалистер от мелкой колкости, отчасти чтобы отвести подозрения от себя. Кимура выпрямился и ответил вполголоса:
– Не больше вас, Макалистер-сан. И не забывайте, что по вашей гениальной теории я гей со стажем.
Генри не нашелся, что возразить, и, возможно, именно поэтому не заметил, как они подошли к закрытым дверям спортивного зала. В этой части коридора было по-особенному темно, только над уходящей вверх лестницей по левую руку мигала лампочка. Руми призвала мужчин к молчанию, и Генри услышал едва различимый гул голосов изнутри, однако из щели под дверьми не проникало ни грамма света. Кимура хмыкнул, скрестив руки на груди и ожидая продолжения, видимо, решив взять себя роль простого наблюдателя.
Генри убедился, что правила, которые он обязан был блюсти, снова нагло попраны, и протянул руку к дверной ручке, однако Руми его остановила. Игриво подмигнув, неслышно толкнула створку, просочилась в зал и поманила спутников за собой. Сората прошел мимо Макалистера и тоже скрылся в приглушенном мраке спортзала.
– …оно называется дзикининки, – негромко рассказывал глубокий проникновенный голос Курихары. Самого парня толком было не разглядеть – ученики сидели полукругом на матах вокруг обернутого синей бумагой масляного фонаря. – Эти существа выглядят как гниющие человеческие тела с длинными руками и когтями, которыми они раскапывают могилы. Дзикининки питаются мертвечиной. Их взгляд парализует тело и разум, зубы способны перемалывать кости. Существует легенда, что один монах пришел в деревню, где умер человек. Жители сказали ему, что нужно переждать ночь в другом месте, однако монах не послушался, и в полночь к нему явился монстр, который схватил труп и принялся раздирать зубами на части. Но самое страшное, – Хибики намеренно сделал паузу, и кто-то из девочек шумно вздохнул, – самое страшное, что дзикининки все понимают и страдают от того, что им приходится есть разлагающуюся плоть…
– Хибики! – напуганный девичий голосок возмущенно зазвенел в наступившей тишине. – Вечно ты всякие мерзости рассказываешь!
Парень усмехнулся и промолчал.
Генри история тоже впечатлила, но более его взволновала атмосфера в зале. Было прохладно, будто от гуляющего под потолком сквозняка, трепещущий язычок огня под слоем стекла и бумаги отбрасывал на стены и лица сгрудившихся вокруг подростков зловещие синие тени. Казалось, они существуют сами по себе, беспрестанно шевелясь и переползая с места на место, а синий свет навевал мысли об огоньках с моря, символизирующих души погибших моряков. Сората стоял рядом, почти невидимый в темноте, но Генри чувствовал его присутствие и этим немного успокаивался. Море с его обманчивыми огнями было далеко.
– Я знаю еще пару историй, Акеми, – меж тем произнес Курихара, чуть подавшись вперед. – Например, про рокуроккуби.
– Это что за фигня? – Сэм Чандлер заинтересованно придвинулся к другу. Для него традиционные японские ужасы – кайдан – были в диковинку, как, впрочем, и для Макалистера. А голос Хибики для подобных историй подходил как нельзя лучше.
– Я знаю, – подала голос Минако. – Это ёкаи с длинной шеей.
Девушка была чрезвычайно довольна собой, но Сэм смотрел на Курихару, ожидая пояснений от него.
– Рокуроккуби действительно ёкаи, но не обычные, – будто бы нехотя заговорил Хибики, хотя Генри отчего-то догадывался, что внимание ему все же льстит. – Ими становятся женщины, которых прокляли, и участь их незавидна. По ночам их шеи вытягиваются настолько, что головы разгуливают по дому отдельно от тел и пугают людей.
Парень вытянул руку, отчего голубоватый свет фонаря померк на миг, и стало абсолютно темно.
– Есть легенда о бывшем самурае, который остановился на ночлег в деревенском доме, а посреди ночи проснулся и увидел рядом пять обезглавленных тел, шеи их были обрублены гладко, и ни капли крови не было на срезах. Поняв, что перед ним страшные ночные гоблины, самурай спрятал тела, и на рассвете головы вернулись и умерли в мучениях, не найдя своих тел.
Курихара затих.
– А почему только женщины? – спросил кто-то. Чандлер громко фыркнул:
– Потому что они достаточно любопытны, чтобы вляпаться в какое-нибудь проклятие.
Судя по звуку, Сэм получил ощутимый тычок от одной из девушек. Минако, перехватила инициативу:
– Я тоже могу рассказать. – Она выпрямилась, принимая более подходящую для страшной истории позу. – Про ямаороши.
– Кого? – со смешком перебил ее Сэм. – Что за дурацкое название?
– Нормальное название, – обиделась девушка. – Это цукумгами, который получается из тёрки, отслужившей ровно сто лет. Я видела такого – у нас на кухне. У него худенькое тельце, ручки и ножки, а вместо головы – тёрка…
Генри чуть не поперхнулся, услышав подобную глупость. И тут Руми не выдержала:
– Да это же был наш Сората! – хихикнула она. – Иногда он бывает таким контуженым, что кажется, у него на плечах вместо головы действительно тёрка.
И включила свет.
Ученики встрепенулись, как перепуганные тараканы, загомонили, повскакивали с мест, даже отрешенный Курихара. Завидев Асикагу, он странно побледнел и отвел глаза.
– Что здесь происходит? – Генри решил, что пришло время и ему высказаться. Ребята посмотрели на него, будто только что заметили и не сразу узнали, что, впрочем, не удивительно, ведь прежде они наблюдали коменданта исключительно в отглаженных брюках, рубашке и жилете, а никак не в растянутых штанах и мятой футболке. Пижамы Генри не любил с детства.
– А мы тут это, – Сэм замялся и, виновато улыбнувшись, признался, – играем.
Девочки инстинктивно прижались ближе друг к другу, и Макалистер отметил, что среди них не было Николь.
– Что за игры посреди ночи? – Генри не понимал, и это его раздражало. Казалось, что над ним специально издевались, выдавая сложные фразы, смысл которых доходил до него не в полной мере. Неожиданно подключился Кимура:
– Ао-андон. Да?
Курихара нехотя кивнул.
– Да. Это не запрещено правилами.
Однако Генри был непреклонен:
– Однако запрещено в ночное время находиться в помещениях, предназначенных для учебных занятий. И что это вообще за игра такая, этот ваш андон?
– В эпоху Эдо была такая игра – хяку-моногатари, – откликнулся Сората. – Люди рассказывали друг другу страшные истории вокруг синего фонаря, а Ао-андон – имя демона, который может явиться под утро последнему рассказчику.
– Какая глупо…
Руми наступила мужчине на ногу пушистой тапочкой и прошипела:
– Заткнись, Генри-кун, и не порть удовольствие, – и, обращаясь к ученикам, предложила: – Страшные истории, значит? Играете в хяку-моногатари, и история, рассказанная последней, оживет перед рассветом? Мне это нравится, хочу поучаствовать!
Генри был чрезвычайно удивлен. Выходит, что экстравагантная учительница притащила их с Соратой в спортзал не для того, чтобы помешать нарушению правил, а поспособствовать ему?
– Почему вы им потворствуете? – строго спросил он.
– И почему моя голова похожа на тёрку? – негромко, больше сам у себя, поинтересовался Сората, стоящий ближе всех к дверям. Руми не ответила, бодрой походкой прошествовала к центру зала и плюхнулась на маты. Макалистер беспомощно переглянулся с Кимурой, и тот, озорно улыбнувшись, протянул руку и щелкнул выключателем.
Зал снова погрузился в темноту, слегка разгоняемую зловеще-синим светом одинокого фонаря.
Генри вздрогнул, когда кто-то, скорее всего, Кимура, подтолкнул его в сторону матов. Ему вовсе не хотелось слушать страшные истории, учитывая жуткие вещи, творящиеся в этих стенах в реальности, однако его спутники уже устроились вместе с учениками, пока еще тихими и явно испытывающими неловкость. Макалистер подошел к ним и, мысленно ругая себя за сговорчивость, опустился между Руми и Соратой. С одной стороны его касался острый локоть парня, с другой – горячее круглое колено Асикаги. Прямо напротив сидели Курихара и Чандлер, и если последний не сдерживал нетерпения, то его друг всем своим видом демонстрировал недовольство. Руми хлопнула в ладоши:
– Ну, кто следующий?
Девочки переглянулись, и Минако подняла руку:
– Наверное, я. – Генри видел ее очень редко, только запомнил кукольный наряд с кружевом и траурными черными лентами, вроде тех, что любят надевать помешанные на готике девицы. – Есть такая легенда, что если ночью прийти в школьный туалет на третьем этаже и трижды у третьей кабинки позвать призрак мертвой девочки Ханако-сан, то она отзовется. Говорят, будто бы когда-то она была обычной школьницей, но на нее напал маньяк, надругался над ней и бросил умирать в школьном туалете. С тех пор дух Ханако-сан появляется в женских уборных и пугает учениц.
– О, это я слышал, – перебил Сэм и сделал страшное лицо. – Она выползает на руках, потому что у нее отрезаны ноги, и требует их вернуть. Если не успеешь убежать, она изрежет тебя на кусочки.
Минако прижала ладони ко рту:
– Фу, придурок! Ты это только что придумал.
Парень засмеялся:
– Но ведь так гораздо веселее.
Девушка так не считала, да и Макалистеру шуточки Чандлера пришлись не по душе. Асикага погрозила блондину пальцем:
– Придумывать нельзя. Эх, молодежь, – она потянулась, в темноте задев британца рукой, – ничего вы не знаете. Вот, вас сейчас Сората пугать будет. Ну, давай.
Генри повернулся налево, глядя на профиль повара. Японец под пристальными взглядами чуть смутился и машинально заправил прядь за ухо. Потом покосился на Генри, и тому показалось, что этот взгляд ему что-то говорил.
– Издавна в Японии существовали легенды о мстительных духах несправедливо обиженных людей. Они носят название онрё и приходят с того света к тем, кто нанес им оскорбление, – его взгляд, уже не стесняясь, буравил Генри, и тот догадывался, что эта история была предназначена специально для него. – Они являются в белых погребальных одеждах, с распущенными черными волосами и с лицами, будто бы покрытыми белым гримом. Онрё преследуют свою жертву до тех пор, пока не отомстят.
Макалистер поежился. Безусловно, в Кимуре до сих пор жива обида на многие неприятные слова, что говорил ему Генри, но ведь он не мог знать, насколько точно описал мертвую девочку, всюду следующую за ним. Однако не было похоже, что она хочет Сорате смерти, напротив, ее намерения, хоть и туманные, скорее направлены на защиту. Как бы странно это ни выглядело.
Все притихли, а Руми же, напротив, еще больше взбодрилась, подавая ученикам дурной, по мнению Генри, пример.
– Жуть. Меньшего от тебя и не ожидала. – Она убавила огонь в лампе, и света стало до неприличия мало. – Вот я вам сейчас кое-что интересненькое расскажу. Бьюсь об заклад, такого вы еще не слышали. – Она устроилась поудобнее, сложив ноги по-турецки и снова пнув коленом британца. – Была такая история. В одной благопристойной семье родилась дочь, умница, красавица, и выросла старикам на радость. Но то ли проклял ее кто, то ли, наоборот, одарил, но была у девушки странная привычка облизывать мужчин. Язык у нее был длинный и шершавый, как у кошки. И вот однажды нашелся юноша, который так полюбил ее, что решил жениться. И вот, представьте себе, первая брачная ночь. – Руми развела руками, как бы намекая на размах трагедии. – Жених уже готов, невеста тоже. И тут Намэ-онна высовывает свой язык и начинает облизывать возлюбленного, начиная с лица – шею, плечи, грудь, живот… – Она хихикнула. – Ну и все остальное, вплоть до пяток. Парень испугался и сбежал. Больше его не видели. Бедняжка осталась одна.
Курихара и Чандлер переглянулись.
– Это случаем не факт из автобиографии? – поддел Хибики, и Сэм одобрительно хмыкнул.
– Хочешь подтверждения? Тогда иди-ка сюда, если не боишься, – и Руми демонстративно провела языком по губам.
Генри прикрыл пылающее лицо ладонью. Асикага не изменяла себе, и даже ее история имела какой-то подозрительный подтекст. И тут по спине пробежали мурашки – кто-то провел рукой линию вдоль позвоночника, заставляя мужчину резко выпрямиться. Он завертел головой и остановил негодующий взгляд на Кимуре, благо шутка была как раз в его стиле.
– Что вы на меня так смотрите? – шепотом осведомился повар. – Не бойтесь, я не собираюсь вас облизывать, уж не сейчас, это точно.
Генри хотел бы ответить, что вообще не желает, чтобы его облизывали, тем более Сората, но благоразумно промолчал, опасаясь, как бы их тихое перешептывание не стало достоянием общественности. Отвернувшись, он вперил взгляд в пол.
Масло в фонаре медленно прогорало, его запах пропитал воздух и въедался в кожу и волосы. Сквозь толстые затемненные стекла окон проникал отдаленный звук громовых раскатов. Приближалась гроза.
– Раз уж все равно все молчат, – заговорила Руми снова, – то я напоследок расскажу вам еще одну милую историю.
– Если там опять кто-то будет кого-то облизывать, меня стошнит, – поделился Чандлер, и Генри мысленно был с ним солидарен. Девушка обиженно дернулась:
– Злые вы! Совсем меня не уважаете.
Она грозно свела брови, но через секунду вновь пришла в прежнее возбужденное состояние, точно вернулась в свои собственные школьные годы:
– Это правда жуткая история. Точно вам говорю. Она про женщину-паучиху, которую называют Дзёро-гумо.
Макалистеру даже не пришлось оборачиваться, чтобы почувствовать, как напрягся Кимура и со свистом втянул в себя воздух. Казалось, он был на волосок от того, чтобы подняться и уйти, однако японец пересилил себя, хотя расслабиться все же не сумел.
– Красавица Гумо обитает в безлюдных местах, где подкарауливает молодых привлекательных парней, встречая их при полном параде – в черном шелковом кимоно с золотым узором и сямисэном в руках. Говорят, в нем содержится ее сила. А кроме того эта людоедка ослепительно хороша и соблазнительна, так что ни один мужчина не способен устоять перед ее чарами. У нее белая кожа и алые губы, и стоит ей произнести только одно слово, как мужчины буквально теряют последние мозги. А потом Гумо превращается в огромного черно-золотого паука и пожирает своего любовника. Такая вот сказка.
Макалистер сглотнул вязкую слюну. Теперь ему стала понятна реакция Кимуры – описание Руми не оставляло шансов на ошибку. Имя Гумо ни разу не прозвучало в ту ночь, но это, несомненно, была она. Генри целую неделю снились кошмары, страшно представить, каково пришлось Сорате. Мужчина покосился в его сторону, но профиль Кимуры был строг и неподвижен.
– На этом предлагаю закончить. – Генри нарочито громко хлопнул себя по коленям, привлекая внимание. От резкого звука все подпрыгнули в испуге, даже Курихара заметно вздрогнул. В открытую форточку влетел холодный порыв ветра, синяя бумага вокруг фонаря отогнулась, и язычок пламени качнулся, погаснув на миг. В ту же секунду погруженный во мрак зал осветился призрачным светом промелькнувшей молнии, такой яркой, что смогла проникнуть сквозь затемненные стекла. И в этой секундной вспышке на фоне темного прямоугольника двери явственно проступили очертания человеческой фигуры – худенькой девочки в белом с распущенными длинными волосами. Промелькнул и исчез, точно его и не было, двери с грохотом распахнулись, и под визг девушек голос доктора Сакураи строго произнес:
– Что здесь происходит?
Все случилось быстро. Когда синий свет масляного фонаря вновь осветил лица ребят, Генри с облегчением решил, что никто ничего не заметил. В конце концов, лишь он один здесь был наделен горьким даром видеть невидимое. Однако при беглом взгляде на Сорату, мужчина заподозрил, что все не так просто.
Сухо щелкнул выключатель на входе, раз, другой, третий. Отчаявшись справиться с барахлящим электричеством, женщина упрямо вскинула голову, окинув прищуренным взглядом мутные силуэты присутствующих.
– Я спрашиваю, что здесь происходит?
Оба мужчины сидели к ней спиной, и участь быть разоблаченными несколько откладывалась, благо Руми моментально отреагировала на вызывающе властный тон.
– Тебе сказать забыли. – Асикага встала аккурат между доктором и Генри с Соратой, грозно уперев руки в бока. На взгляд Макалистера, грубить все же не стоило, однако он был рад, что нашелся кто-то, чтобы взять объяснения на себя. Опыт общения с доктором Сакураи подсказывал ему не вступать с ней в конфликт, хотя что-то в британце упорно стремилось сделать это. Кроме того она все еще была под подозрением.
– Асикага-сан, – обманчиво спокойно протянула женщина, – почему вы перед учениками в таком… в таком виде? Вы знаете, что это совершенно неприемлемо?
– Ах… – начала было Руми, но пересилила себя. – У нас семинар по народному фольклору, обстановка, приближенная к реальности. – Она сделала шаг вперед, тесня противницу. Откуда такая неприязнь, Генри мог только догадываться, но прекрасно ее понимал. – Ты в мою педагогическую практику не лезь, без тебя ученая. Уйди и не мешай. Понятно?
Женщины увлеклись бессмысленной перепалкой.
– Генри.
Макалистер обернулся к Кимуре и вдруг почувствовал, как тот тяжело облокачивается на его плечо. Голос прозвучал хрипло и как-то безжизненно.
– Генри, мне… нужно уйти отсюда. Давай уйдем?
Просьба оказалась неожиданной, и было в ней что-то отчаянное, какая-то мольба. Теряясь в догадках, Генри все же поднялся, осторожно помогая японцу встать на ноги. Кимура с благодарностью ухватился за протянутую ладонь, и Генри ужаснулся, какой она была холодной.
Мужчины подошли к двери, воспользовавшись тем, что Кику прошла вперед, открыв путь к отступлению, однако, стоило им только проскользнуть в коридор, как Сакураи окликнула их:
– Сората?
Кимура замер, и Генри тоже пришлось остановиться, хотя он бы предпочел как можно скорее оказаться в своей светлой уютной комнате. К счастью, Асикага вновь отвлекла на себя внимание Сакураи, и Сората потянулся вперед, увлекая британца по коридору прямо, в сторону женского общежития. Неизвестно, как комендант следила за порядком, но и ночные посиделки, и двоих взрослых мужчин, без особого стеснения проходящих мимо ее двери, она не заметила. В любом случае, Генри был благодарен судьбе за это, потому как приключений с него на сегодня было предостаточно.
Они вышли на улицу, под свет установленных над крыльцом электрических ламп. Воздух был вязким и горячим. На лбу быстро выступил пот, и не было ветра, чтобы осушить его. Ночное небо со стороны моря плотно затянуло свинцовыми тучами, то и дело прошиваемыми острыми жалами молний. Генри поднял голову, ощущая первые, робкие пока, порывы прохладного ветерка. Тучи приблизились настолько, что почти накрыли собой старинное и мрачное здание Академии.
– Ты как? – Макалистер покосился на молчащего японца, вид которого все больше начинал пугать. Казалось, со смуглого лица сбежали все краски, даже губы побледнели. А глаза – Генри поспешил отвести взгляд – смотрели в одну точку, большие и почти черные от расширившихся зрачков. Хотя, быть может, дело было в сумраке надвигающейся грозы.
– Мне нужно… – голос Сораты звучал монотонно и глухо, как на старой магнитофонной записи, – …поспать.
– Само собой. – Шотландец выдавил из себя улыбку, больше похожую на нервный смешок. – Идем, пока твоя докторица не кинулась в погоню.
Кимура не отреагировал на ядовитую шутку, и Генри забеспокоился всерьез. Тот выглядел как человек, увидевший привидение. Так говорили в народе, и Макалистер опасался, что в данном случае иносказание могло оказаться жуткой реальностью. Уже не думая о камерах и о том, как потом станет объяснять ночное «свидание», он проводил Сорату до его комнаты и с тяжелым сердцем вернулся к себе.
Кто-то, возможно, сам Сората, сказал, что последняя история, рассказанная в ходе этой странной игры, к утру может сбыться. Но ведь паучиха мертва, Генри лично от нее избавился, как бы ни было мерзко это вспоминать. И стоит ли верить глупым суевериям чужой земли?
Генри вспомнил сямисэн, чьи струны шевелились сами по себе, вспомнил черную махину с восемью мохнатыми лапами и Сорату, прикованного к сырой кирпичной стене твердой как проволока паутиной. И решил, что все же стоит.
То ли тяжелые тревожные мысли, то ли раскаты грома и блеск зарниц за окном и скрежет веток ненавистной магнолии по стеклу так и не дали Генри заснуть. На него это было не похоже, еда и сон – две вещи, жертвовать которыми он не привык, однако факт оставался фактом. Часы мерно отсчитывали минуты, безжалостно сокращая время до подъема. Дождь пошел недавно, в начале четвертого, и не смолкал уже час. Мужчина ворочался с боку на бок, но не мог найти удобное положение. Смяв простыни, взмокшие от пота, он скинул одеяло и со вздохом поднялся. Он любил шум дождя, под него было особенно приятно засыпать, но почему-то не сегодня. Досадно. Генри достал из шкафа полотенце и отправился в сторону душевых – освежиться и заодно привести в порядок мысли.
Коридоры были пусты и безжизненны, Генри почувствовал легкое беспокойство, прислушиваясь к эху собственных шагов в тишине. Теплая вода немного успокоила измотанное недосыпом тело, мужчина слегка промокнул влагу полотенцем и натянул одежду. С сырой челки капала вода, волосы противно липли ко лбу, но, кажется, усталость отступила. Можно было еще раз попытаться заснуть. Генри вышел из душевой, прошел с десяток метров и, не доходя по комнаты № 3, услышал доносящиеся оттуда звуки. В первую секунду щеки коменданта покрылись румянцем, и он решил, будто доктор Сакураи все-таки добралась до Кимуры и вовсе не для того, чтобы отчитать за ребячество, однако очень быстро Генри понял свою ошибку. С Кимурой что-то происходило, что-то нехорошее. Макалистер не стал размышлять, предпочитая сразу перейти к действиям, чтобы не дать себе времени передумать. Он постучал в дверь, но та от первого же удара легко распахнулась.
– Сората? – позвал Генри тихо, входя внутрь. Здесь шум дождя и ветра был слышен особенно сильно, из-за открытого окна. Преступная забывчивость – оставить все нараспашку. Макалистер закрыл створку, стало гораздо тише и теплее. Кимура лежал в постели, раскинув руки, и громко, болезненно стонал. Приоткрытые губы пересохли и растрескались, влажные волосы разметались по подушке черными змеями. Парень изредка вздрагивал, стискивая кулаки и снова разжимая, а зрачки под прикрытыми веками бешено вращались, будто стремились уследить за чьими-то молниеносными движениями.
Генри наклонился к нему, протягивая руку:
– Сората, – позвал он еще раз. – Проснись.
Кимура внезапно распахнул глаза и с резким вскриком вцепился в его руку. Генри от неожиданности отшатнулся и едва не упал. Сората бездумным взглядом, еще находясь во власти сна, обвел комнату и остановился на мужчине, точно пытаясь припомнить, кто он. А, узнав, с облегчением выдохнул:
– Это ты. Всего лишь ты…
– А ты кого, интересно, ожидал увидеть? Привидение? – Генри не нашел ничего лучшего, как попытаться отшутиться. Реакция Сораты напугала его, как и все, происходящее этой ненастной ночью. Кимура медленно, точно через силу, разжал пальцы, и Генри поспешно отдернул руку.
– Я бы предпочел сейчас никого не видеть. – Парень потер глаза, хлопнул себя по щекам, прогоняя сонливость, и сел. – Как неловко… Что ты тут делаешь и… и как давно?
Этого вопроса, вполне, к слову, закономерного, Генри боялся больше всего, потому что не знал, как на него ответить. По-любому выходила какая-то ерунда.
– Мимо проходил, – наконец, выдавил он, отворачиваясь и зажигая торшер на прикроватной тумбе. – Услышал, как ты стонешь. Приснился кошмар?
Кимура поморщился, закрываясь от яркого света:
– Просто не очень приятный сон. Ничего особенного. – Он смущенно отвернулся, теребя пальцами край одеяла. – Спасибо за беспокойство.
Конечно, это было неправдой. Генри достаточно наблюдал за японцем, чтобы заметить, когда тот нервничает – начинает бездумно теребить волосы или вот так, как сейчас, искать, чем бы занять руки. Макалистер хмыкнул:
– Неудивительно, в таком-то холоде. – Он прошел к окну и закрыл ставни. – Ладно, тогда я, пожалуй, пойду. Если тебе ничего не нужно. Кричи, если что.
Не получив ответа, мужчина потянулся к двери, и вдруг с тихим щелчком погас свет. Стало так темно, что он перестал видеть собственные пальцы, сжимающие дверную ручку.
– Что… – Голос Сораты дрогнул. Он так и замер, свесив босые ноги с кровати. – Что произошло?
– Проблемы с электричеством, полагаю. – Генри вернулся к постели. – В старых домах такое не редкость, особенно в грозу. Но после тех жутких историй как-то не по себе, да?
Вспышка молнии осветила бледное лицо Кимуры с обведенными черными кругами испуганными глазами. Ошибки быть не могло, в них плескался самый настоящий страх.
– Не напоминай. Пожалуйста!
Кимура вскочил, но в темноте и спросонья не удержал равновесия и едва не рухнул. Генри пришлось удержать его за плечи и усадить обратно.
– Что такое? Боишься призраков?
Сората упрямо вскинул голову и отрезал уязвленно:
– Боюсь. Хочешь посмеяться надо мной? Пожалуйста, я привык.
И он действительно приготовился к насмешкам. Генри это глубоко задело, ведь он помнил, как часто на самом деле по его вине Кимуре пришлось проглатывать обиды.
– По мне заметно, что я смеюсь? – Макалистер помрачнел, и это не могло не укрыться от японца. – Ты видел мой страх, так что я последний, кто может тебя обвинять.
Не выдержав сурового взгляда, Сората потупился и ответил, будто бы оправдываясь:
– Извини, защитная реакция, – вскинул вверх руки, будто сдаваясь. – Обычно люди над этим смеются.
Сверкнула молния, а следом громыхнул оглушительный раскат грома. Кимура чуть дернулся, но скорее от неожиданности, потому что на сей раз лицо его не исказил страх. Генри передумал уходить. Спать ему все равно не хотелось, Кимуре, кажется, тоже. Макалистер хмыкнул, признавая, что скоро подобные ночные посиделки прочно войдут в привычку. Когда он закончит свои дела в Академии, придется привыкать жить без них.
– Ерунда. Ты, в конце концов, тоже человек, – серьезно сказал он, садясь рядом и тут же сползая вниз, устраиваясь поудобнее. – Я раньше тоже привидений боялся.
– А потом? – Сората чуть сдвинулся, давая коменданту больше места. – Подружился с ними?
Генри покосился на окно, почти без перерыва подсвечиваемое белыми вспышками.
– В некотором роде, да.
Он вздохнул, припоминая тот, самый первый контакт в его жизни, в сыром подвале родительского дома. Над ним тоже смеялись. Дети из других семей, взрослые, даже мать с отцом смотрели странно, будто он был чем-то болен. Ему несложно было понять Сорату, а вот Сорате понять его – едва ли.
– В некотором? – Тот подобрал ноги, усаживаясь по-турецки и случайно соприкасаясь с Генри коленями. – Не хочешь… поделиться?
Наверное, впервые он интересовался Генри так легко, не вынуждаемый обстоятельствами. Макалистер прикрыл глаза, чтобы не выдать неуместной радости. Вместо этого лениво протянул:
– Не уверен, что это то, что ты действительно хотел бы знать. Обо мне, да и вообще. – Он поднял лицо к потолку, на котором вспышки рисовали узоры тенями от бьющихся в стекло веток. – Это связано только со мной, тебя это не должно интересовать.
Сората пожал плечами, даже в полутьме это движение ощущалось Генри так отчетливо, точно он видел это. Хотя по-прежнему смотрел в потолок.
– Если ты не хочешь говорить, я не стану настаивать, – проронил Сората тихо. – Но неужели ты думаешь, что я совсем ничего не замечаю?
Генри вытянул руку, наблюдая за тем, как мелко подрагивают пальцы, и сжал их в кулак:
– Ты ведь видел, да? Мертвую девочку. Сегодня, – и сам себе ответил. – Видел, значит.
– На долю секунды. Даже не успел разглядеть, – Кимура опустил голову и принялся нервно накручивать длинную прядь на палец. В этот момент гром ударил особенно громко, стекла задрожали, и Кимура ойкнул, слишком сильно дернув себя за волосы.
– Ясно. – Генри кивнул. Что ж, он ожидал чего-то такого, даже странно, что этот разговор не зашел раньше. Например, недавно на чердаке. Странно получается, он так долго таился, скрывался, боялся непонимания, а все вышло так… легко. Быть может, стоило давно заговорить об этом. – А я вот вижу их постоянно, с самого детства. Назовешь меня психом? Фриком? Сумасшедшим?
Генри горько вздохнул, вспоминая, сколько раз ему приходилось через это проходить. Уже даже не обидно. Просто немного досадно.
– Понимаешь, некоторые души задерживаются на земле по только им ведомым причинам, а может, и вовсе без них. Бродят среди живых, порой незаметные, как тени, а иногда озлобленные и полные ненависти. Люди, такие, как я, могут их видеть, слышать или чувствовать. И, скажу тебе, удовольствие это ниже среднего. Я заметил, что они тянутся к тебе, и едва ли это случайность. Черт, – выдохнул он и сжал кулаки. – Не знаю, зачем я тебе все это говорю. Может, потому что ты слушаешь.
– Видеть, слышать или чувствовать? – уточнил Сората. – Но я не могу ничего из этого!
– А я все сразу, – неожиданно для себя зло отрезал Генри и поспешил извиниться. – Прости. У меня нет объяснения для тебя. Все еще думаешь, что стоило интересоваться? Видишь, я не самый приятный человек, еще не поздно представить, что ничего не было.
– И снова продолжить не договаривать и юлить друг перед другом? – Сората развернулся лицом к Генри. – Тебе это нравится?
Генри ожидал иной реакции, скорее, он ее боялся. И понимание Сораты сбивало с толку. Чего он, черт побери, добивается?
– Думаешь, я за себя переживаю? – Голос почти сорвался на крик. – Я твою жизнь портить не хочу. Ты еще можешь жить, как нормальный человек, когда уедешь отсюда.
Макалистер чувствовал жгучий стыд за приступ абсолютно детской истерики. Кимура не такой, как другие. Он не станет смотреть жалостливо, как мама, или сурово, с тенью опаски, как отец. И Генри давно не нужно, чтобы его держали за руку.
– Не переживай. – Сората прикоснулся к его плечу, мимоходом, тут же убрав руку, но этого было достаточно, чтобы помочь Макалистеру собраться. – Нормальных людей здесь точно нет. Меня больше беспокоит, когда ты молчишь. Это очень страшно, знать, что рядом может быть «что-то», а ты даже не представляешь, где оно и чего хочет.
Он поежился, неосознанно обхватывая себя одной рукой, отчего Генри испытал острое желание утешить его, как ребенка.
– Не бойся, – мягко успокоил он. – Она не желает тебе зла. Напротив, один раз даже спасла тебе жизнь, указав мне, где тебя искать.
Глаза Сораты взволнованно расширились:
– Генри… Ты можешь ее описать? Как она выглядит?
– Хм, – Макалистер посмотрел ему за плечо, где в самой густой тени стояла призрачная девочка. – Длинные черные волосы, почти как твои, простенькое белое платье. Не знаю, что еще сказать. Я не патологоанатом, но могу предположить, что она умерла от удушья, но странгуляционной борозды не видно. Может, утопленница. Мне сложно сказать, она приняла форму, близкую к прижизненной. – Генри помотал головой. – Прости за терминологию. Ну как? Она тебе кого-то напомнила?
Кимура, казалось, почти ничего не услышал. Резко обернувшись, попытался проследить за взглядом Макалистера.
– Она здесь?
Получив утвердительный ответ, он потерянно сжался:
– Нет, я ее не знаю, – закрыв лицо ладонью, Сората хрипло выдавил. – Она с тобой говорила?
Генри покачал головой:
– Не уверен, что она вообще способна говорить. Наверное, умерла слишком давно. А что?
– На чердаке ты видел ее? – продолжил допытываться Кимура. Такой подозрительный интерес насторожил Макалистера. В очередной ослепительной вспышке он разглядел, как напряженно Сората закусывает нижнюю губу.
– Ожидал, что это твоя… невеста?
Спросил, и мгновенно пожалел об этом.
– Прости, не мое дело. Кстати, в твоих словах есть смысл. Если подумать, то твой призрак и девочка-служанка со старых фотографий могут быть одним и тем же человеком. Общие черты определенно есть. – Макалистер подтянулся на постели, подбирая под себя ноги. – Знать бы точно, от чего она умерла. Книгу, что ты принес из церкви, в ужасном состоянии, мне нужно еще минимум дня два, чтобы восстановить все записи. Скорее всего, их вел приходской священник, так что в них должна быть зафиксирована вся мало-мальски важная информация из жизни острова.
– Тебе важно знать, как она умерла? – Сората чуть развернулся, встречаясь с Генри взглядом, и робко предложил. – Может, мне самому у нее спросить? Раз уж я ей зачем-то нужен… Если она ответит, ты услышишь.
Парень опустил глаза, будто в ожидании приговора, и Генри стало ужасно стыдно за то, что он позволил себе проявить слабость и утянуть за собой во тьму живого человека.
Макалистер поднялся с кровати и встал перед Соратой.
– Нет. Я благодарен тебе за понимание и… за все. Но все равно считаю, что напрасно открылся тебе. Не потому, что не доверяю. Ты же знаешь, не можешь не знать… – Он заставил себя замолчать, чтобы не сказать лишних, необдуманных слов. Проклятая сентиментальность. – Моя жизнь из разряда тех вещей, которых лучше не касаться.
Макалистер подошел к двери и повернул ручку.
– Мы еще поговорим об этом, так ведь? – Сората тоже поднялся, но остался стоять на месте. – Я гораздо любопытнее, чем ты думаешь. Особенно когда дело касается людей, которые… важны мне.
Генри кивнул и стремительно вышел.
В комнате под номером пять на втором этаже мужского общежития никак не мог заснуть Сэм Чандлер. Прислушиваясь к шуму дождя за окном и раскатам грома, он напрасно жмурил глаза – вспышки зарниц все равно проникали сквозь прикрытые веки.
Сэм не любил грозу. Его родители погибли в одну из таких ночей, возвращаясь в родной Хелсвилл из Мельбурна. Дорогу совсем размыло весенними ливнями, и машина, съехав в кювет, перевернулась несколько раз, пока не ударилась о дерево. Женщина скончалась сразу, мужчина был еще жив, когда приехали спасатели, но ветка, пробившая легкое, не оставила ему шансов. Выжил только Сэм, придавленный умирающим отцом. Мальчик не разговаривал до самых похорон, и никто не знал, что в ту ночь, наблюдая за смертью родителей, он с мучительной четкостью ощущал все, что ощущали они. Неверие, страх, боль, отчаяние, паника, жажда жизни, обида. И пустота. Она напугала Сэма больше всего. Жестокое ничто без мыслей и желаний. Такой он запомнил смерть, такой, какой она проникла в него в момент, когда сердце отца перестало биться.
Потом была приемная семья, психиатрическая лечебница, жалостливые взгляды и огромная зияющая дыра в сердце, которую ничем не получалось заполнить. Все вытекало из нее, как из дырявого ведра. Тогда Сэм нашел способ заполнить этот вакуум – наркотиками, сомнительными друзьями и сиюминутными удовольствиями. К шестнадцати годам он перепробовал почти все. Но дыра не затягивалась.
И однажды случилась передозировка. Больница, полная болезненных эмоций, пропитанная страданиями и слезами. И женщина, которая улыбнулась и сказала, что теперь все будет хорошо. Она на самом деле в это верила. Сэма нельзя было обмануть.
Свой первый день в «Дзюсан» юный австралиец отметил дракой. Парень, к которому его подселили, оказался редкостным занудой и ханжой. От него несло холодом и злобой, которую никто не замечал. Сэму хватило одного случайного прикосновения, чтобы это понять. Много, очень много злобы. И много слез. А Сэм терпеть не мог слезы. Он ударил парня по лицу со всей силы и, получив сдачи, успокоился. Он понимал, что такое равноценный обмен.
Ну вот, опять. Следом за слепящей вспышкой ударил громовой раскат, и Чандлер обреченно застонал.
– Нельзя ли потише? – Хибики приподнял голову, недовольно глядя на соседа из-под одеяла. Сэм оскорбленно вскинулся:
– Эй! А гроза тебе, значит, не мешает.
– Нет, – коротко ответил Курихара и отвернулся к стенке.
– Ты спишь? – через пять минут позвал Чандлер. Хибики, не глядя, махнул в воздухе рукой, и Сэм выбрался из постели и пересел к нему в ноги. – Мне вот не спится.
Курихара смирился с тем, что поспать все равно не удастся, и повернулся к другу лицом:
– Почему?
– Ну… – Сэм почесал затылок. – Стремно как-то. Все эти ужасы, синий фонарь и все такое.
Хибики усмехнулся:
– Испугался? Правда, испугался?
– Будто тебе не страшно было! – поспешил оправдаться Сэм. – Ты что, не веришь в призраков?
– Ни капельки. – Хибики тоже сел, отчаянно борясь с зевотой. Ему хотелось поскорее вернуться ко сну. – Их не существует.
Сэм смущенно опустил белобрысую голову. Хибики устало вздохнул:
– Ладно, трусишка. Давай я тебя обниму, а потом ты вернешься к себе и сразу уснешь. Идет?
Обычно инициатива шла от самого Чандлера. В Хибики он нашел неиссякаемый источник эмоций, которые, не проявляясь внешне, были настолько сильны и искренни, что Сэм сумел, наконец, заполнить собственную пустоту и спасти друга от излишков разъедающего его яда. Но сам Хибики никогда его об этом не просил.
– Ну так что? – Он развел руки в стороны, и Сэм с готовностью принял помощь. От Курихары шла ровная приятная прохлада, с мерцающими вкраплениями сонного спокойствия и расслабленности. Сэм потянулся к этим чувствам, впитывая их как губка. Страх отступил, но уходить пока еще не хотелось.
– Слушай, – сказал он, отстраняясь, – можно я пока с тобой полежу? Пока гроза не кончится.
Хибики пожал плечами и лег на бок, лицом к стене. Сэм втиснулся под одеяло, прижавшись спиной к спине Курихары. Его окутало облако умиротворения, почти радости. Сердце было ею переполнено.
– Эй, Хибики, – сонно позвал он. – Ты ведь меня не бросишь, да?
– Конечно, нет, – в ровном голосе парня не было ни грамма сомнения. – Пока я рядом, с тобой ничего не случится. Обещаю. И спи уже давай, надоел.
Сэм подтянул одеяло к груди и закрыл глаза. Хибики правда верил в то, что говорил. Сэма нельзя было обмануть, даже ему. Особенно ему.