Глава 8
— Солнце светит ярким светом. Над Москвою и вокруг…
Это у меня просто настроение фестивальное. Сижу, напевая эту песенку и в рюкзак вещи с продуктами складываю.
— Почему же, люди летом, отправляются на юг?
Ну, можно сказать, тут и так юг, а отправляемся мы в горы. Помнится, у меня была такая мысль, у аэровокзала, куда-нибудь повыше забраться. Орать, может быть, не буду, но в водопад или в реку обязательно залезу, затем полотенцем до красноты раструсь.
— А в Подмосковье ловятся лещи, водятся грибы, ягоды цветы.
Лещей тут не водится, собственно в наших речках вообще рыбы нет. А вот остального навалом, даже грибы растут. Опята.
— Лучше в мире места не ищи… — а вот это зря. Я во многих местах побывал. Почти всю страну объехал и точно скажу — везде есть очень красивые места, однако… как у Высоцкого: «Лучше гор могут быть только горы…».
Так, на самый низ куртку, свитер, штаны. Они занимают большую половину рюкзака. М-да, маловат он оказался. Дальше продукты — по две банки «завтрак туриста», тушёнки и «братской могилы», то есть кильки в томатном соусе. Немного подумал и добавил ещё по банке каждого вида, так, на всякий случай. Дополнил суповыми пакетами и еще приправы сунул, тоже в пакете. Двумя буханками хлеба завершил с продуктами, и рюкзак оказался полный. Кое-как уместил миску с ложками (помятуя забывчивость товарищей, я всегда брал их несколько). Немного поколдовав над рюкзаком, умудрился втиснуть пачку чая и банку сахара. Всё, больше ничего не влезет, хоть трамбуй. И так ноша почти как мячик раздулась. В боковые карманы сунул перочинный нож, моток бечевы, нитки с иголкой, пару целлофановых пакетов, туристический топорик в чехле, только ручка осталась торчать. Попробовал на вес — ничего, не тяжелый. Ещё пара вещей осталась — котелок, так и не распакованный, и спальник. Спальник особенный, отец привез. Низ из прорезиненной ткани, сам достаточно свободный, так что рук-ног не стесняет, а главное внутри вставка меховая, так что замерзнуть ночью мне не грозит. Его я скатал в тугой рулон и ремнями прикрепил к клапану рюкзака, к нему же и котелок подвесил. Все, собрался. Сам уже одетый в ушитую отцовскую полевую форму, в карманах горсть леденцов, на ремне армейская фляжка. Я готов.
Пожал руку отцу, подставил щеку для поцелуя маме и вырулил в подъезд. Проходил мимо лавок под взгляды бабушек-соседок. Будет пища для разговоров, если не на час, то полчаса точно. У своего подъезда меня поджидал Олег.
— Привет, — протягивает он руку.
— Привет, — жму и спрашиваю, — Как личико? А мозги?
— Нормально, — бурчит друг, — тебя бы так…
Это мы вчера с мужиками в волейбол играли. Олег, вместо рук, умудрился мяч головой, точней лицом отбить. Что интересно, после него мяч к соперникам улетел, и в поле попал, а у Савина лицо красное и в пятиугольниках…
Вчерашний день прошел просто замечательно. Если не считать малого, то никаких конфликтов не было. Магазин, вопреки опасениям, был открыт (подумаешь, катаклизм, видели и страшнее). Котелки мы купили. По настоятельной просьбе Савина их завернули в бумагу и перетянули бечевой. А когда подошли к остановке, то обнаружили большую толпу народа. Это мы как раз к часу-пик подгадали. Весь транспорт шел забитый пассажирами до изумления, точней, выпучивания глаз от давки в салоне. Предприняли несколько попыток попасть на автобус. Безуспешно. К подошедшему транспорту сразу устремлялся народ, но в салон проходило ровно столько, сколько вышло. В конце концов, нам удалось угадать место, где будет дверь остановившегося автобуса. Пропустили выходящих пассажиров и только успели подняться на ступень, как нас просто внесло в салон, затем буквально сплющило между взрослых.
— Что тут такое жесткое? — кто-то возмутился рядом с нами. — Уберите.
Я бы убрал, да никак не могу котелок вниз опустить. Зажало, самому больно. Терпел до следующей остановки. Там пассажиры, сыграв в пятнашки (что мне напомнило аналогичную ситуацию во время освобождения самолета), поменялись местами. На какие-то секунды стало свободней. Я и Олег протиснулись к заднему окну. Вот только удобно встать не удалось — пассажиров вошло гораздо больше, чем вышло. Даже показалось, что автобус раздулся словно мячик. За нашим автобусом шло маршрутное такси, тоже полное, водитель которого смотрел на нас и улыбался. Наверно смешно мы выглядим придавленные к стеклу. В таком положении проехали остановок пять, затем понемногу салон освободился. К нашему микрорайону подъезжали уже сидя на задних сидениях, а выйдя из салона, даже вздохнули одновременно. Перед тем как разойтись по домам, договорились ещё погулять.
Дома я поел и сразу вышел во двор. Савина не видать, а в центре двора мужики сетку натянули и небольшой компанией перекидывают мяч, разминаются. Там я Аркадьича и увидел. На Тихомирове рубашка с коротким рукавом, спортивные штаны, на ногах кеды. Он с Макашовым чуть в стороне беседовал. Интересное дело, дядя Миша сейчас выглядит как обычный работяга. Никто бы не подумал, что он может любого в бараний рог скрутить.
Я подошел к ним и поздоровался.
— А, Сергей, здравствуй-здравствуй.
Макашов и Тихомиров по очереди пожали мне руку.
— Во, еще игрок есть, — сказал дядя Миша, — ну как, разомнемся, Сергей?
И показал в сторону площадки, где мужики палками очерчивали границы игровой зоны.
— Поиграть можно, — отвечаю, — а размяться я ещё с утра успел.
— Я на работу устроился, — ответил Тихомиров на скрытый вопрос, — инструктором в ДОСААФ, но пока волокита с документами, я ночным сторожем на продскладе подрабатываю.
— Здрасть! — Это Савин нарисовался.
— О, ещё один. — Дядя Миша положил руку Олегу на плечо и спросил:
— Как у тебя с волейболом?
— Нормально.
Поначалу так и было. Сыграли две партии. Мужики так увлеклись, что лупили по мячу со всей дури. Дядя Миша лихо закручивал на подаче мяч, что не все могли принять, а когда поднимали его над сеткой, Тихомиров его как снаряд в землю заколачивал. На такой удар и нарвался Олег. Я думал — контузия будет, а у него только рисунок волейбольный на физиономии остался. Савин сразу домой ушел, договорившись перед этим — во сколько к школе выдвигаться будем.
Сегодня Олег выглядит бодро. Его рюкзак был чуть ли не в два раза больше моего. Чего это он там набрал? Савин, пыхтя, взгромоздил его на плечи, и мы направились к месту сбора.
На выходе из двора оглянулся, глазами нашел окно на втором этаже.
— Не поедет она, — тут же сказал Олег.
— Как не поедет? Ты откуда знаешь?
— Утром видел, когда за хлебом бегал. Всей семьёй уехали куда-то, машина за ними пришла.
М-да, тут вопрос решен радикально — пусть дочь будет с родителями, так спокойней. Вдруг, случится что? Да ещё там Вязов будет, с которым не все понятно — и за дочкой ухаживать начал, и дерется каждый день, на английской мове заговорил вдруг. Подозрительно, по мнению отца, и чекиста в первую очередь. Впрочем, Зеленина я прекрасно понимаю. Не всех ребят родители просто так отпустили бы в поход, боятся за чад своих. Например, моя мама была против, но отец заступился — мол, нечего сына за руку держать, при этом мне подмигнув… Олегу тоже пришлось маму уговаривать, еле-еле согласилась. Нам ещё повезло, а вот другим… Скверно будет, если у школы соберется с десяток ребят, тогда поездки может и не состояться.
— Пошли, — сказал Савин, вздохнув, видно подумал о том же, — что теперь поделаешь?
На подходе к школе услышали многоголосье, смех и странную музыку, как будто ленту наоборот запустили.
— А народу-то много, — повеселел Олег, — вон как галдят.
— Ага, только давай сбоку пройдем от греха.
На это Савин только хмыкнул.
Площадь перед школой превратилась в сплошной бивак — сваленные там и сям рюкзаки, разве что костров нет, и палатки не стоят. Ребята снуют во все стороны, и на первый взгляд, желающих ехать в горы собралось много. Чуть ли не все седьмые классы в полном составе, но это не так. Большинство собралось по кучкам. Девчонки с девчонками — журналы листают, что-то в блокнотиках пишут-рисуют, поправляют прически и подкрашиваются…
Пацаны, скучились в несколько компашек, почти у каждой орет магнитофон. Руками машут, пинают-бросают мячи, что-то друг другу доказывают…
И над всем этим стоит жуткая какофония.
— Вон наши, — показал Олег.
Чуть в стороне от главного входа лежала большая куча скаток, рюкзаков и сумок. На них восседал Переходников и что-то азартно рассказывал, при этом руками размахивая, а вокруг столпились ребята нашего класса.
— О, — воскликнул Савин, — Евгеша опять байки травит.
Да, Женька любил рассказывать истории всякие, да и приврать при этом. То рыбину он поймал огроменную (размаха рук не хватит), то вот такая собака за ним гналась (не меньше Баскервильской, даже больше), то на велосипеде большой овраг перелетел (на скорости сто километров в час), или ещё что-то невообразимое выдумает. Незабываемые впечатления, помноженные на богатое воображение, плюс язык без костей… под окончание школы он прозвище получил — барон Мюнхаузен.
— По-ходу, что-то про полеты врет, — пробормотал Олег, — вон как руками машет…
Стараясь как можно дольше не попадаться на глаза, по самому краю площади прошли к нашим. Из-за спин услышали развязку невероятной истории Переходникова:
— … как гавкнет! — выпучив глаза, повествовал Женька. — Я со страху на тополь как взобрался, до самой макушки…
— А потом как полетел… — продолжил Олег и, сняв свой рюкзак, бросил в общую кучу.
— Почти… — автоматически кивнул Переходников и обернулся, увидев меня, заорал на всю площадь:
— Вяз пришел!
— Тихо ты! — Поздно, к нам развернулись и…
— О-о-о, — раздалось со всех сторон.
— Ну, Серега, держись, — хмыкнул Олег.
Гул на пришкольной площади стих, со всех сторон к нам начали стягиваться ребята. С таким видом, что я захотел, как Переходников, на самый высокий тополь забраться. Тополей не было, так что скинул свой рюкзак и, на всякий случай, загородился им. Черт же меня дернул тот спор начать. Просто повесил бы гитару на стену и все. А потом ещё дал себя уговорить на дискотеке… и о чем я думал?
Образовалась плотное кольцо из ребят и каждый руку тянет.
— Вяз привет! — Это Расулов.
— Здорово, Серега! — Бердников сбоку протиснулся.
— Здравствуй, Сережа, — улыбается Смольнякова.
— Привет…
Мне отдавили ладонь и чуть не оторвали руку. Абсолютно всем хотелось поздороваться. Я тряс очередную ладонь и отвечал на вопросы.
— Нет, в «Палитре» играть не буду.
— … и выступать тоже. Какие концерты, вы чего?!
— Нет, гитару не взял. Почему? Да не моя она…
Сдалась им она. Музыку можно и по магнитофону покрутить. Вон, аж пять штук с собой взяли.
— Нет у меня гитары, — говорю, — а без неё петь не буду.
— Нет инструмента? — слышу голос Расулова. — Найдем.
— Гитару! — орет «Мюнхаузен». — Где гитара? Сюда её!
Обнаруживаю, что Савин из школы выходит (как только исчезнуть успел?) и несет… м-да и где Олег её откопал?
— Вот, — протягивает он инструмент, — держи. И не говори, что играть не будешь.
Я посмотрел на гитару. Оп-па!
— Постой, это же твоего отца. Как он тебе разрешил-то?
— Никак, я тайком упер. Прихватил, когда за хлебом побежал и в школе у Василия Владимировича в кабинете оставил. Хотел сюрприз сделать.
— Угу, сделал. А от бати сюрприза не боишься?
— Искусство требует жертв! — хмыкнул Олег. — Короче …
— Играй, — раздалось со всех сторон.
Взял несколько аккордов, проверяя настройку, спросил:
— Что играть?
— «Скучаю». — Это девчонки.
— «Облади» играй! — кричали пацаны.
Были и другие пожелания, но большинство просило сыграть хиты прошлой дискотеки. Первой сыграл «Облади-Облада», правда на акустической ТАК как вчера не вышло, но ребята остались довольны. Следующей сыграл «Скучаю», потом девчонки попросили «Алешкину любовь»… не в поход идем, а концерт выездной. Музыкальный тур, блин, по горам.
— Ребята, внимание! — раздалось от дверей школы, когда я закончил очередную песню. Там стоял Коротов, завуч Михайлова, Щупко и… Витя. М-да, похоже, у них все серьезно. Запал руководитель «Палитры» на нашу классную. На крыльце ещё взрослые стояли. Наверно родители, что согласились ехать в горы с детьми.
— Ребята, — повторил Василий Владимирович, — песни можно слушать и слушать, но автобусы пришли. Не будем людей задерживать. Сейчас встаём, забираем свои вещи и обходим здание. Организованно. Там садимся в автобусы по классам.
Организованной, но все-таки толпой, мы пошли за школу, где нас ждали автобусы.
Семь ПАЗиков стояли вдоль обочины.
— О! — Вырвалось у меня. Таких ПАЗиков не видел давно, с верхними окнами, похожими на иллюминаторы…
— У-у-у… — разочарованно протянул кто-то.
— А ты икарусы ожидал? — ответили из толпы.
— А влезем?
— Влезем.
Подразумевалось, что на каждый класс — по автобусу, но народу пришло мало, все-таки не всем ребятам родители разрешили в горы с ночевкой идти. С нашего класса семнадцать человек, в других не больше половины, а то вовсе меньше десятка.
Разместились все, даже место осталось, правда, на свободные сидения сумки и рюкзаки положили, а скатки с палатками, особо не заморачиваясь, в проходах свалили. Савин застолбил для нас заднее сидение. Рядом расположились пацаны. Девчонки и взрослые впереди расселись.
— Чего ждем? — осведомился Переходников.
— Что-то решают, — сказал Савин, показав назад.
Директор о чем-то с водителями совещался. Это чтобы не гнать полупустые автобусы, решили пару освободить. Коротов прошел к двум последним автобусам и вывел из них ребят. Вся эта толпа устремилась вперед и постаралась влезть в наш, но пропустили только пятерых, остальных разместили в других ПАЗиках. Я увидел, что к нам пробирается Кигаев и Расулов. Ильяс и Алдар переложили рюкзаки с сидений напротив, скинули свои и уселись, положив ноги на тюки. Мне тут же сунули гитару.
— Играй!
— Что? Опять «Облади»?
— Нет, что-нибудь другое, но веселое.
Веселое, значит, веселое. Сыграю шутливую песенку, под всеобщее настроение. Внутри меня хмыкнул хулиган. На дискотеке он возникал не сильно, зато теперь, похоже, оторвется. А что, можно наконец и расслабиться. Забыть о проблемах, прошлом, или о будущем, побыть самим собой. То есть подростком, как все мои одноклассники.
Играю маленькое вступление на пару аккордов и пою:
— Из-за леса, из-за гор,
Топай, топай,
Вышел дедушка Егор,
— Кверху жопой. — Пропели ребята хором и засмеялись.
— Захотелось старику,
Топай, топай…
Переплыть Москву-реку,
Кверху жопой…
— Сергей, Сергей Вязов! — громко сказала Щупко, повернувшись. — Как так можно? Пой, конечно, но без всяких поп.
— А как же без них-то? — хихикнул Переходников, и все засмеялись.
Классная посмотрела на всех строго, смех стих только после того как Виктор встал.
— Ребята, тихо!
— Сергей, просто не пой эту похабщину.
— Ладно, Елена Михайловна, эту не буду, — кивнул я. Затем взял пару аккордов, вспоминая что-нибудь подходящее, но как назло все песни, что приходили на ум, были подобные «Топай-топай».
— Чингачгука спою, — наконец решил я.
Хотя, эта песенка тоже из разряда хулиганских, и тоже с матюками, но их я заменю благопристойными синонимами, как и пел ещё тогда, в «приличных компаниях».
Народ сразу задвигался. Пацаны заулыбались, большая часть них знала слова. Вновь короткое вступление и я начал:
— Чингачгук Великий Змей,
Был он хитрый как еврей,
И гонял по всем лесам дикарей.
Утром встанет Чингачгук,
Томагавк берет и лук,
И гоняет всех вокруг — кто не друг.
Подпевать мне начали уже с середины куплета.
Как-то раз в сезон дождя
Дочку выкрали вождя,
А немного погодя и коня.
Стал тут старый горевать,
Волоса седые рвать,
(я-то пропел «седые», а вот ребята, дружно про пятую точку. Елена Михайловна хотела встать, но её Витя удержал),
Перестал он пить и есть,
И, даже, спать
(«спать» я почти выкрикнул, но классная все-равно встрепенулась. Ребята-то совсем другое пропели. Витя что-то ей сказал, и Щупко махнула рукой — продолжайте, мол).
У всех лица довольные, в такт аккордам раскачиваются и мне подпевают.
Все бегут к Чингачгуку —
Помоги, мол, старику.
Отвечает — чем могу, помогу.
Надевал свой мокасин,
Заряжал свой магазин,
Выпил огненной воды,
И покатил.
Что не метр, то порог,
Тут пройти никто не смог,
Кто остался тут без рук,
А кто без ног.
Но летит Горбатый змей,
В утлой лодочке своей.
Не страшна ему вода,
Средь камней.
Вдруг из чащи подлый враг,
В Чингачгука — трах-бабах!
А ему не ведом страх,
А в глазах —
Горит бешенный огонь,
Хочешь жить — его не тронь,
Он здоровый словно конь.
Только тронь.
Он Винчестер свой хватал,
По врагам стрелял-стрелял,
Кто убит на повал,
А кто бежал.
Будут знать, япона мать
(Савин пропел «… мать», я его толкнул ногой и он зажал рот, испуганно посмотрев на Щупко, но та внимания не обратила, с Витей о чем-то шепталась.),
Как на Змея нападать!
Он весло из лодки хвать,
И догонять.
Последний куплет я пел один:
— Возвратил вождю он дочь.
И ушел скорее прочь,
Долго плакала она,
Глядя в ночь.
Наши автобусы проехали по кольцевой и повернули на дорогу ведущую в ущелье Алма-Арасан. В окнах замелькали пирамидальные тополя, растущие вдоль дороги, а дальше богатые яблоневые сады.
Автобус миновал последнюю плотину, словно границу пересек. Мы сразу к окнам прилипли. Впереди, будто хрустальные, сверкали снежные вершины. Красота их завораживала и манила. Так бы и ехали к ним, тем более что тут они казались ещё ближе, чем в городе. Но мы и не собирались ехать к самим перевалам. Нужное место находится не так глубоко в горах.
В тон настроению и под завывание двигателя, я запел «Вершину» Высоцкого:
— Здесь вам не равнина — здесь климат иной.
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад…
В отличие от камнепадов, лавины тут только зимой бывают. Весной, после снежных зим, сели сходят, превращая ущелье в большой грязный поток, от которого и защищает каскад плотин.
— Внизу не встретишь, как не тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес…
Лучше слов не подобрать. Прав Владимир Семенович — лучше гор могут быть только горы.
Пока пел песню, наша автоколонна миновала пионерский лагерь с одноименным ущелью названием и через пять минут остановилась, не доезжая небольшого моста. Тут дорога пересекала речку и уходила в сторону поселка Алма-Арасан. Но нам надо направо, вдоль реки, поэтому дальше пойдем пешком. С веселым гомоном высыпали из салона. На обочине тут же выросли кучи с вещами. Пока взрослые договаривались с водителями насчет завтрашнего дня, почти все ребята сразу к речке спустились. Воду пить. Она вкусная и холодная до ломоты в зубах.
Потом автобусы, развернувшись, укатили прочь, а всех нас собрали у вещей.
— Ребята, внимание! — громко объявила Щупко и показала на стоящего рядом Витю. — Это Григорьев Виктор Александрович, руководитель и солист группы «Палитра».
Все закивали, мол, видели, знаем.
— Он согласился идти с нами в горы, — продолжала Щупко, — а так как Виктор Александрович давно занимается альпинизмом, то мы попросили его быть старшим в этом походе. Сейчас он проинструктирует вас о поведении в горах.
— Ребята, — сказал Григорьев, — вы все уже достаточно взрослые и должны понимать — что к чему. Первое — это внимательно смотрим под ноги, но и по сторонам тоже. Не толпимся, друг другу не мешаем. Второе — не забываем, что тут воздух разряженный, поэтому вершины не лезем. На деревья тоже не стоит забираться. Пьем больше воды. Но в воду не лезем. Тут она просто ледяная. Слушаемся взрослых. — Он переждал тихий ропот. — А теперь организованно идем вдоль реки. Тут недалеко совсем.
— Ну вот, — проворчал Олег, — обломинго нам, а не Лысый Горшок! Ничего нельзя…
— Посмотрим. — Отвечаю я.
Мы напялили рюкзаки, взгромоздили на себя тяжелые скатки палаток, и двинулись вдоль реки. Пройти осталось чуть меньше километра, но это расстояние оказалось долгим и трудным. Постоянное петляние тропы, да ещё в гору с грузом на плечах…
Мало того что мы несли свои вещи и палатки, так ещё и девчонки всю свою поклажу пацанам вручили, а сами налегке впереди. Я и Савин с самого начала взяли самую большую скатку и теперь несли её на плечах, как бревно. Другие перли палатки поменьше. Часто менялись местами, перекладывали с плеча на плечо. Наконец, устали окончательно, сбросили скатку вниз и попросили других пацанов подменить. Все-таки тяжело тащить в гору такой груз. Пока менялись поклажей, впереди кто-то испуганно заорал, а затем раздался смех. Оказалось, из-за кустов корова неожиданно вышла, напугав идущих впереди девчонок. Они завизжали и сами напугали животное. Та, задрав хвост, перелетела через реку, словно горная лань.
— Ого! Видели? — восхитился кто-то впереди.
— Ага, как лихо она по камням скакала! Даже копыт не намочила.
— А че, привыкла по склонам лазить.
— Глянь-ка, у нее веревка оборванная. Сбежала, наверное.
Корова остановилась на другом берегу и теперь внимательно наблюдала за проходившими людьми. На её шее действительно болтался обрывок веревки. Корова смотрела на нас недолго. Успокоившись, начала щипать траву.
Наконец мы вышли на поляну.
— Пришли! — выдохнули почти хором и, сбросив всю поклажу, повалились поверх нее.
Я, немного отдохнув, направился к реке умыться и попить. Холодная вода освежила, сразу стало легче. Вернулся назад и огляделся. Что ж, хоть поляна и с небольшим уклоном, но достаточно просторная. С одной стороны река, с другой крутой склон, заросший елями. По краям ивовый кустарник. Лучше места не найти. Если палатки поставить компактно, то хватит места для всех, только крупные камни убрать. Места под костры определить и обложить теми же валунами.
Пока я разглядывал окрестности, большинство ребят, забыв инструктаж, успели разбрестись кто куда. Некоторые направились к водопадику, находящемуся недалеко, другие по камням через речку перебрались, где места тоже хватало, только уклон был круче. Часть ребят в ельник полезла. А вещи остались разбросанными как попало. На поляну вернулись взрослые. Они тоже у реки освежались. Взрослые, во главе с Виктором и Еленой Михайловной, начали собирать всех обратно.
— Так, ребята, внимание! — крикнул Григорьев, — вернитесь пожалуйста все сюда.
Ворча под нос, все собрались вокруг взрослых.
— Ребята, — повторил Виктор, — прежде чем гулять-играть, надо лагерь подготовить. Поляну расчистить, палатки поставить, собрать дрова. И только после этого можно будет и к водопаду сходить, и в футбол-волейбол поиграть…
Принялись расчищать поляну. Вещи сложили в стороне, из собранных камней сразу выложили несколько мест под костры. Часть пацанов занялась установкой палаток, часть отправилась собирать дрова. Девчонки принялись готовить бутерброды, чтобы немного перекусить. Потом, как разожжём огонь, приготовят всем обед.
Мы обшарили вокруг все, в поисках дров, подобрали вплоть до мелких веток и у будущего кострища, огороженного валунами, сложили. Получилось две высоких кучки, но что эти веточки? Сгорят быстро, только и успеешь, что воду в котелке вскипятить. Дров нужно больше, тем более что народу много. Нужен сухой ствол, а лучше пару стволов. Тогда хватит на всю ночь костры жечь. Но рядом сухих деревьев не наблюдалось. Расулов вспомнил — таковые есть на самой вершине Лысого Горшка, рядом со скальным выступом, или с другой стороны горы, что напротив. Далековато, но что делать? Я направился к Григорьеву.
— Виктор Алексеевич…
— Стоп, Сергей, — прервал он меня, — мы с тобой на ты были, так что можешь меня просто по имени называть.
— Хорошо. Я вот о чем… — и изложил ему суть проблемы.
— Хм, а как их спустите сюда?
— Срубим сучки, затем на короткие части метра по два-три. Спустим осторожно. У нас и веревка есть. Зато потом пару таких в костер сунешь, и всю ночь можно греться.
— М-да, ты прав. А откуда про такой способ знаешь?
— Дядя у меня охотник, с собой как-то раз в лес брал, когда летом к нему в гости ездили.
Гомон на поляне нас прервал. Пацаны, что занимались установкой палаток, громко ругались. Не получалось их поставить, точней колышки в грунт забить. Под дерном-то камень сплошь.
Подошли к ним.
— А у вас, что за проблема? — спросил Григорьев.
— Колышки не вбиваются, — пожаловались пацаны, — Виктор Алексеевич! Камень под травой.
— Да? — прищурился Виктор. — А больше способов закрепить растяжки не знаете?
Ребята переглянулись и плечами пожали.
— Тут не за что крепить веревку…
— А ты что скажешь? — спросил меня Витя.
— Все просто, — отвечаю, — веревку привязать посередине колышка, натянуть и прижать валуном, или двумя. Можно камней больше наложить, чтобы крепче было.
— Вот! — поднял палец Григорьев.
Ребята принялись заново возиться с палатками. Вскоре поставили самую большую. Видя что дело наладилось, Виктор удовлетворённо кивнул.
— Хорошо, — кивнул Виктор, — с кем пойдешь?
Я назвал всех, с кем по округе ходил дрова собирая:
— Савин, Расулов, Переходников… хватит, думаю.
— Тогда ты старший. И смотри, осторожно там!
Тут ещё не горы, по сравнению с теми, что гораздо дальше на юг, а так, горишки, но достаточно высокие, с крутыми склонами. И черт нас дернул лезть на Лысый Горшок именно тут. Если бы мы прошли обратно, где корова паслась, то могли подняться на гору по более пологому месту. Так нет, упрямо прем в лоб. Это все Савин: «Так короче, так короче… помнишь, как в песне — но мы выбираем трудный путь, опасный, как военная тропа».
До вершины Горшка, в принципе, недалеко, однако постоянно надо лезть по склону больше чем в тридцать градусов, но иногда откос становился круче. Только еловый лес, что покрывал большую часть горы, позволял подниматься как по серпантину, и то чуть ли не на карачках, из-за низких и разлапистых ветвей. Вылезли на маленькую полянку и решили отдохнуть.
— Глянь, — показывает на траву Женька, — тут тропка.
Мы смотрим вдоль нее.
— Ага, по ней бы спокойно и поднялись сюда.
— Нормальные герои всегда идут в обход?! — хмыкает Ильяс.
— Вяз, — говорит Савин, — я тебя не узнаю. То сам прешь в лоб, то вдруг легкие пути ищешь. А обратно тоже в обход бревна тащить собираешься?
— Нет, как раз обратно только вниз.
— А как?
— Потом объясню. Пошли.
Остаток пути дался легче, правда, попадались заросли шиповника. Мы поднялись на Лысый Горшок с северной стороны и, не поднимаясь до самой вершины, прошли налево. А вот и та самая восточная сторона со скальным выступом и отвесной стеной, тянущейся до самой вершины. Высота стены была около тридцати метров. По краям стены каменные осыпи, сходящиеся клином и тянущиеся вниз до самого леса. Недалеко от нас, как раз на самом краю осыпи стояло сухое дерево. Чуть ниже, было ещё одно, уже упавшее, но до него метров пять. Я спустился чуть вниз, собираясь пробраться к упавшему дереву, но каменное крошево вдруг покатилось. Вернулся обратно. Что ж, придется сваливать этот ствол, раз до того не добраться. Осмотрел сухостоину.
— В комле сантиметров тридцать будет.
— Ну и как мы его спустим вниз? — спросил Переходников, задрав голову.
— Сучки обрубим, пихнем с горы. Само и съедет, — предложил Расулов.
— А на кой тогда веревку брали? — спросил Савин.
— Ты сам её взял, — ответил Женька, — на всякий случай.
— Веревка пригодится, — говорю я. — А сделаем так — срубим сучья, потом делим на части, стаскиваем вниз, до тропы, затем вяжем веревку и спускаем, подстраховывая.
У Олега был обычный топор, не туристический. Поэтому, отложив свои маленькие топорики, принялись по очереди работать нормальным. Дерево хоть и сухое, но рубилось на удивление легко. Часто сменяясь, быстро закончили заруб. Сухостоина заскрипела и с шумом брякнулась вершиной к скале.
— Это она правильно упала, — хмыкнул Ильяс, — а то брякнулась бы туда, и алга до подножья…
— Просто заруб я там где надо начал, — говорю я. — Короче, обрубаем сучки. И кидайте их в одно место. Тоже потом прихватим. В крайнем случае, вернемся, или других ребят сюда пошлем.
Затем, еще раз оценив длину ствола, подумал и уточнил:
— Рубим на три части. Нет, на четыре, короткие бревна будут легче, да и спускать проще. Они хоть между елей не застрянут.
Принялись работать топорами, срубая сучья и отбрасывая их в одно место. Затем, отмерив четыре части по два метра, перерубили ствол в двух местах. Умаялись, присели отдохнуть.
— Ф-ух! — утер лоб Олег. — Пить охота. Серег, ты флягу взял?
— Нет. Потерпим.
Я глянул на сучковатое бревно и подумал: «а не слишком ли мы хомячим с этой елкой? Половины бы хватило на дрова, причем только верхней части. Но раз нас четверо, то рубим четыре части. Остаток, вместе с сучьями стащим к той тропе. Хотя, четырех чурок и тех дров, что внизу собрали, думаю хватить».
После отделения четвертой части, ствола осталось ещё прилично. Вчетвером оттащили остаток к куче с сучками, вернулись обратно. Женька осторожно прошел вдоль осыпи и подобрал отлетевшие ветки.
— Пацаны, смотрите! — вдруг крикнул он. Мы подошли к Женьке. Он показывал на стену. В десяти метрах от начала осыпи, на самой стене, была ровная площадка, шириной в полтора метра и длиной в четыре. Но до неё вела узкая четырёхметровая тропка, шириной чуть меньше полуметра, и добраться туда можно было, прижавшись к стене. В самом начале тропки, росло маленькое и кривое деревце, а тропа была вдоль и поперек исчерчена трещинами. Выглядело это не очень надёжно, однако Женька, бросив собранные сучья, двинулся к площадке.
— Стой, — запоздало крикнул я, глядя на сразу затрясшееся деревце.
Но Женька, прижимаясь к стене, добрался до площадки и восторженно завопил:
— Здорово! Как на балконе! Природном, — и обернулся к нам, — идите сюда. Тут такая красота!
— Однако стихом заговорил, — хмыкнул Савин, и тоже двинулся к уступу.
— Олег, стой! — я попытался остановить его. Но и этот не внял. Деревце опять закачалось, и холодок по спине пробежался, однако Олег без проблем добрался до уступа.
— Серёга, Ильяс, идите сюда! — заорал уже Савин, — тут в натуре красиво!
Вот, блин, ещё один эстет нашелся! Неужели там что-то видно лучше, нежели отсюда?
Расулов, подошел к краю, посмотрел вниз, затем спокойно перешел на тот широкий выступ.
— Ага! — в один голос заорали Савин и Переходников, — вот и Ильяс тут…
— Делать мне нечего, как по скалам козлом скакать.
— Да он струсил, — засмеялся Переходников, — а Громозека бы не испугался. Слабо, Вяз?
— Слабо, — вторит Савин, — Вязу слабо! Высоты испугался! Ха-ха!
— Мне не слабо, — кричу им, — нас, вообще-то, внизу с дровами ждут. И Григорьев предупреждал…
Но этим, похоже, на всё плевать с высоты в двадцать метров. Ладно хоть Расулов молчит.
— Подождут! — кричат в один голос ценители прекрасного. — А лично нам он ничего не говорил. И чего ты его слушаешь? Короче, мы с этого места не сойдём, пока не докажешь, что тебе не слабо.
— Ладно, Вяз, — это уже Ильяс, — давай сюда. Ничего не случиться.
Ишь ты, доказательство смелости нужно, как будто я её совсем не доказывал. Ладно, сдалась моя благоразумная часть, придется сходить на этот «балкон». Гляну на эту красоту. Парни прошли, и ничего не случилось…
— Плохая идея, — бормочу себе под нос и ставлю ногу на тропку, а сам кошусь на деревце, служащим своеобразным индикатором движения по зыбкой дорожке. Деревце не качается. Это послужило дополнительным стимулом. Прошел больше половины, как вдруг раздался скрежет, деревце мелко задрожало, а у меня из-под ног поехал камень.
Успел в падении ухватиться за крепкий уступ площадки, а внизу загрохотал каменный обвал.
Я повис на руках, зацепившись за край скалы. Передо мной темный гранит. Смотрю вправо. Тропы, по которой мы шли — не было. Нащупываю ногой крохотный уступ носком кеды. Утверждаюсь на ноге и елозю по стене второй ногой в поисках опоры, но ничего не находится. Тогда вцепляюсь руками покрепче, и чуть отклонившись назад, смотрю… да вниз, но не в пропасть, а на стену. Вот она, нужная расселина. Вставляю ногу, поворачиваю, заклинивая ступню, и приподнимаюсь. Голова оказывается выше края, и я вижу, что Олег с Женька и Ильяс сидят на задницах, испуганно вжимаясь в стену. Глаза у Савина по пять копеек, а Женька вообще зажмурился. Ильяс бормочет что-то.
— Помогите… — но из горла вылетает только хрипение. Прокашливаюсь. Ильяс и Савин тут же кидаются ко мне.
— Серёга!
— Живой!
Олег хватает так, что я чуть не срываюсь вниз.
— Осторожно, мля! — матерюсь сквозь зубы.
— Ильяс, помогай! — кричит Олег и тянет меня за левую руку. Расулов, стремительно бледнея, хватает за правую. Забираюсь на площадку и облегченно вздыхаю, а ценители красоты сразу прилипают к стене.
— Серёг, ты как? — шепчет Савин, и замолкает под моим взглядом.
— До доказывались, мать-перемать?! — рявкнул я, так, что все эстеты вжались в стену ещё сильней, и уже тише спросил, — где верёвка?
— Там, — и Олег вяло махнул рукой за спину.
— Где там?
— У бревна оставил.
— Охренеть! — Я сел рядом с парнями. Вот тебе, бабушка, и всякий случай! Оставалось сидеть на этой каменной полке, пялиться на обалденный горный пейзаж и выражать свой восторг матом.
— Мой дядя самых честных правил, — вдруг начал читать стих Савин, — когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил. И лучше выдумать не мог…
— Да, — усмехнулся я, — лучше выдумать не могли, как сюда залезть, на этот природный балкон, мля!
Я отвернулся и закрыл глаза. Интересно, обвал услышали? Возможно. Покричать? Нет, крик не услышат. Лагерь находятся у подножия горы совсем с другой стороны, а ещё еловый лес крик заглушит. Однако обвал должны были услышать. Хотя…
— Мы все учились понемногу, — продолжал Олег, — чему-нибудь и как-нибудь…
— И мало думали башкою, авось и выйдет что-нибудь! — зло выпалил я, но Савин даже не сбился.
М-да, весело. Женька сидит, вжавшись в скалу и выпучив глаза, словно истукан. Савин, глядя в ясное небо, декламирует «Евгения Онегина». Это чтобы вниз не смотреть и отвлечься от своего страха. Только Ильяс сидит задумчиво.
— Серег, — тихо шепчет он, — ты из-за меня сюда полез? Я ведь молчал…
— Если бы ты крикнул «Слабо», то я бы точно не полез.
— А вид отсюда действительно красив, — хмыкает он.
— Ага, только от этого не легче.
Однако надо что-то делать. Вдруг грохот обвала не услышали, и нас не найдут дотемна? Ночи в горах холодные. Днем может быть очень жарко, но стоит только солнцу зайти за гору…
Так, надо осмотреться и оценить положение. Поднимаюсь, подхожу к правому краю. М-да, в этом месте двадцать пять метров. На высотке я и выше висел. Десятый этаж — это примерно тридцать — тридцать пять метров. С другой стороны площадки шесть метров вниз до осыпи, но каменное крошево внизу выглядит страшно.
— Тут допрыгнуть можно, — говорит Расулов, — я могу попробовать…
— И до низу доедет обтесанный труп, — отвечаю я. — Ты глянь, какие камни острые.
— Эх, не забыл бы Савин веревку…
— Я не нарочно.
Блин, и потянуло же этих оболтусов сюда! Теперь сидят, вжавшись спинами в стену и дрожат. И я тоже хорош, на слабо повелся. Чем думала моя голова? Опять влияние детского тела? Все эти гормоны и гипофизы… тьфу, блин! Теперь, вот, решай проблему — как отсюда выбраться?
Так, что там наверху? До края вершины метров восемь, может и больше. Там, как назло, карниз нависает, не очень большой, но все же…
Так, допустим, я поднимаюсь по стене, затем иду за верёвкой, потом обратно к краю, а дальше? Хм, дальше не знаю, но это единственный шанс выбраться отсюда.
Эх, была — не была!
Поднялся и, разминая кисти, принялся разглядывать стену, прикидывая свой будущий маршрут.
— Ты чего? — одновременно спросили меня Ильяс и Олег.
— Куда собрался?
— Наверх, — отвечаю, присматриваясь к удобному уступу, до которого нужно будет дотянуться, — поднимусь, схожу за веревкой, а затем спустимся по одному.
— Поднимешься? — удивляется Савин, показывая вверх, — здесь?
— Здесь-здесь, не прыгать же вниз…
Расулов посмотрел на стену.
— Так тут зацепиться не за что.
— Значит, прикинемся человеком-пауком.
Я засучил рукава у рубашки, потер ладони.
— П-п-пацаны, — с заиканием выпалил Женька, — я высоты б-б-б-боюсь.
Он поднял руку, и мы увидели, что его очень сильно трясет. Бердников опустил руку и опять вцепился в камень.
— А чего тогда сюда пёрся и на слабо брал? — зло спросил Расулов, — ценитель прекрасного, мля!
И пел нам — какой он крутой…
Но Женька только плечами вздрогнул, а Савин виновато проронил:
— Не кипятись, Ильяс, и так хреново.
— Хреново им, — хмыкаю я, — но Олег прав, не стоит выяснять теперь — кто виноват и насколько. Мы тут и так, как птички в одном гнезде, причем все не умеющие летать. Все виноваты, включая меня.
— Ладно, — махнул рукой, — сначала наверх заберусь, а там поглядим, что дальше делать.
И наставив палец на Переходникова, сказал:
— А ты, Евгеша, пока закрой глаза и представь, что дома на балконе сидишь. Дыши ровно, думай э-э-э… о прекрасном. Олег, Ильяс, проследите, чтоб он спокойно сидел.
— Хорошо, Серег.
— Есть анекдот в тему. Лезут по горе два альпиниста. Один другому кричит: «Подстрахуй!», тот в ответ: «Сам подстрахуй!», первый: «От подстрахуя слышу!».
Савин хихикнул тихо. Женька только улыбнулся. Ну, что мог сделать — сделал. Еще раз пробежав глазами, и запомнив, все видимые мне уступы и трещины, решительно шагнул к стене.
— Подсадите немного, до того выступа дотянуться надо.
— Удачи, Серёг, — закряхтел Савин, подсаживая меня.
— Удачи…
— К черту, — отвечаю и начинаю восхождение.
Эх, блин! Кто бы сказал мне, что я без страховки, практически в первый раз в жизни, полезу по скале «соло»? Ни за что не поверил бы. Та жизнь не в счёт. Пусть пройти по стене надо всего десяток метров, но эти метры, для меня с каждым шагом, превращались в километры. Это внизу, кажется — легко, но попробуешь… И, может быть, поздно поймёшь, но об этом нельзя думать, надо о парнях думать и лезть осторожно, продуманно. Ошибаться нельзя.
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Вот за этот выступ ухватиться, затем дотянуться до той маленькой трещины…
Пальцы страшно ноют, а пройти надо ещё… а сколько осталось? И что так громко стучит? Как метроном удары мерно отбивает.
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Это не метроном. Это моё сердце. Я словно человек-паук раскорячился на отвесе скалы. А ноги и руки, будто и не мои вовсе. Затекли и жуть как болят. Вниз не смотреть, только на стену. Только на стену… только… но взгляд помимо воли отмечает пропасть внизу. Тогда приходится закрывать глаза и опять, вжавшись в гранит, успокаиваться.
Нет, не страшно, но может закружиться голова, а это короткий полет и всё…
Долго стоять на одном месте нельзя, тело затекать начинает, поэтому вперед…
Когда-то, в той жизни, на тренировках лезли по тренировочной стене, со страховкой. Тут нет страховки, и я сам себе подстрахуй…
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Немного осталось. Сколько? Черт его знает! Два метра, или три метра…
Надо идти дальше, но как назло стена пошла ровная — ни выступов, ни трещин. Чуть выше тот самый карниз. Без страховки не обойти. А как? Надо чуть вправо сместиться, там вроде что-то виднеется. Тихо матерюсь, руку от выступа хоть с помощью монтировки отрывай. Скрипя зубами, наконец, отрываю руку от выступа и тянусь к другому, маленькому такому, что только-только тремя пальцами зацепился. Подтягиваюсь. Дальше, как назло, стена будто отшлифована. Кажется, такие поверхности зеркалами называются. Осматриваю стену по бокам, но там та же проблема. Потянувшись вверх насколько можно, вытягиваю шею и вижу трещину, идущую наискось, но до неё ещё надо как-то дотянуться. Дотянуться не получается — не хватает совсем чуть-чуть, каких-то сантиметров. Опять цепляюсь за тот же выступ и вновь осматриваюсь. Нет других вариантов, только эта трещина, больше зацепиться не за что. А что бы сделал Генка Ким? Прыгнул? Конечно бы прыгнул и зацепился. Его пальцы как крючья стальные, в любую щель вбивай, а я только-только руки начал тренировать…
Долго висеть нельзя — руки начинают затекать, надо решаться…
Присев, шепчу: «Господи, сохрани!»… но не прыгаю. Что-то меня удержало. Что? А то, что будь я в своём взрослом теле, и то бы не прыгнул, потому что я не альп, хоть и приходится иметь дело со снаряжением. Это Генке такие стены как семечки, а мне…
Надо ещё раз попробовать дотянутся, так надёжней будет. А чтобы дотянуться, надо чуть по-другому встать. Итак, новая попытка. Тянусь…
Левая рука хватается за край трещины, в её самом узком месте. Есть, зацепился! Ещё чуть…
Теперь подтянуться. Правой ногой за тот малый выступ. Чёрт, если пальцами там можно было как-то держаться, то кант кеды только-только цеплял гранит в этом месте. Но делать нечего, все равно больше не на что опереться. Начинаю осторожно подтягиваться. Правую руку тяну к трещине…
Вдруг нога соскальзывает, и я чуть не срываюсь вниз. Левую кисть сводит от боли.
— …! — сиплю, болтаясь над пропастью, судорожно стараясь за что-нибудь ухватиться…
Нога ловит тот маленький выступ, с которого сорвалась мгновение назад. Правой рукой зацепляюсь за ту же трещину и прилипаю к камню. Громкий стук из груди, отдаётся в скалу. Фу-х, чуть птицей не стал. Ещё чуть…
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Правильно — ещё чуть-чуть. С трудом подтягиваюсь и в полуметре вижу край скалы. На последний рывок уходят остатки сил. Переваливаюсь на площадку вершины и какое-то время лежу без движения, чувствуя, как во мне бурлит адреналин. Как там, в песне: «… ты счастлив и нем…»? вот и я сейчас чувствую это. Боль медленно уходит и вместе с этим меня прорывает:
— Да-а-а! Да-а-а! Да-а-а!
Орал во всё горло, от осознания того, что хоть и немного поднимался по стене, но шел «соло». И покорил эту вершину!
Наконец, адреналин схлынул, я поднялся, оглядываясь. Вид отсюда ещё лучше. И чего поперлись на этот уступ на стене? Лень по пологому склону подняться было? Так, вся площадка почти плоская. Только посередине торчит каменный выступ, похожий на табурет, или тумбу в бассейне, у которого я и отходил от трудного восхождения.
Посмотрел на часы. Ого! Я поднимался всего десять минут, а казалось, часы прошли! Как там Савин Переходников и Расулов себя чувствуют? Для них наверно тоже это время как вечность длится.
Подошел к краю обрыва и глянул вниз.
— Олег, Ильяс! Я наверху. Как вы там?
— Нормально, — отозвался Савин.
— А ты чего орал? — кричит Ильяс.
— От восхищения.
— Что дальше?
— Я сейчас за веревкой сбегаю. Потом вас вытаскивать буду.
Быстро спустился к бревнам, схватил веревку, забрался обратно на скалу. Бухта выглядела солидно. Сколько тут метров? Начал просматривать её состояние, заодно считая метраж. Что же, немного потертая, но не рваная. А длины… двадцать метров. Отлично! Хватит и с запасом. Только…
Опять внимательно осматриваю верхушку скалы. Блин, ну и ситуация! За что веревку-то закрепить? Обошел гранитный выступ. А что, раз больше вариантов нет, используем этот валун. Петлёй закрепляю один конец за каменный выступ, пробую на крепость узел. Держит нормально, не соскальзывает. Второй конец веревки травлю вниз. Легкое подергивание означало, что она поймана, но тут веревка резко натянулась. Они что, лезть сюда собрались?
— Эй, там, внизу, — ору я, — лезть не надо.
— Почему?! — прокричал Расулов снизу. — Я смогу свободно залезть…
— Нет, сиди пока там. Я спускаюсь. Держи веревку, но не натягивай.
М-да, легко сказать — спускаюсь. Пока просто стоял у края, было всё в порядке, а как обмотался веревкой, так холодок вдоль хребта побежал. Давненько уж свой страх мне не приходилось ломать. Забыл — что это такое…
Шагая за край, шепчу: «Господи помоги!».
Вниз спустился быстро, хоть и пришлось травить веревку медленно, но, может мне это так показалось? Пока проходил стену, разглядывал те выступы и трещины, по которым лез вверх. Сейчас они, почему-то выглядели не совсем удобными. И как я за них цеплялся? Да и неважно теперь.
На уступе ничего не изменилось. Разве что Ильяс стоял и веревку держал, прижимаясь к стене. Переходников так и сидел с закрытыми глазами, спиной к граниту приклеенный. Савин тоже вжимался, только пялился на меня, будто видел во мне что-то необычное.
— Когда ты там заорал, — ворчит Олег, — я уж подумал — все, сорвался.
— Ага, — отвечаю, — и как-то незаметно мимо полетел. Ильяс, веревку отпусти.
Я стравил остатки альп-шнура, глянул вниз и кивнул — хватает. Повернулся к друзьям.
— Сейчас мы начнем спускаться. Там, — я показал пальцем в сторону осыпи, — всего шесть метров. Совсем немного. Пойдем по очереди. Показываю как…
Поднимаю высоко правую ногу и обматываюсь веревкой, зажимаю её у бедра и, выпрямившись, отрываю левую, зависая в полуметре от площадки.
— Вот таким макаром. — я начинаю стравливать веревку, одновременно поясняя, — только спускаться надо медленно, иначе будет ожог от трения.
Расулов и Савин кивнули. Женька тоже, однако, этот эстет глаз так и не открыл. Ладно, повторим.
— Евгеша, смотри… смотри, мля!
Наконец, тот открывает глаза. Повторяю ещё пару раз. Вроде поняли.
— Первым идет Ильяс, затем Олег, потом Жека, я последний.
— Ильяс, давай.
Он берется за веревку. Помогаю ему обмотаться.
— Попробуй сначала…
— Нет, давай сразу. Я знаю, как спускаться дюльфером.
— Да ну?! — Сюрприз на сюрпризе. Скалолаз, мля.
— Тогда давай. Там на осыпи осторожно ступай. Как спустишься, следующего жди. Страхуй на всякий…
Вместе перешагиваем через Переходникова, поправляю веревку и говорю:
— Только не спеши, хорошо?
— Ладно, Серег, — кивает Расулов и начинает осторожно травить веревку. Контролирую его спуск, готовый подсказать и подстраховать, но Ильяс благополучно достиг осыпи, распутался и глянул вверх.
— Нормаль, жду тут.
Я обмотал Олега.
— Помни, — напоминаю ему, — не спеши.
— Постараюсь…
Савин, опираясь об край, нависает над краем и медленно съезжает вниз. Я придерживаю веревку у стены и смотрю на спуск друга. Олег тоже благополучно достиг осыпи. Он, отпустив веревку, почти садится на камни и, шурша ими, сдвигается в сторону.
— Поднимись к бревнам и жди там. — Кричу я вниз Савину. — Тут Ильяс один справится.
Олег лезет по камням вверх, Расулов приготовился принимать следующего. С Переходниковым, похоже, придется повозиться.
— Жека, — приседаю рядом с ним, — надо спускаться.
— Б-б-боюсь, — отстукивает он челюстью.
— Знаю, что боишься. Олег боится. Ильяс тоже. Я боюсь. Главное побороть свой страх.
— Серег. Я знаю, я… виноват. Но не могу…
Мля, хоть силой обвязывай и спихивай. Может действительно, обвязать и спустить? Только силёнок у меня не хватит. Евгеша сильно напуган и будет цепляться за всё подряд, так что надо уговаривать.
— Тут же не высоко, всего шесть метров, как у тебя дома на третьем этаже. Я и Ильяс тебя страховать будем.
Но тот мотает головой. Глаза закрыты. А если ему глаз и не открывать? Хотя бы пока…
— Значит так, Жека, глаза не открывай. Представь, что ты сейчас у себя дома на балконе сидишь.
Лицо у Переходникова кривится — трудно ему сейчас что-то представить.
— Сейчас ты, не открывая глаз, повернешься, и, опираясь на стену, встанешь. Я рядом, буду помогать тебе. Ну… — и тяну его за плечи.
Женька всхлипнул и начал поворачиваться. Сел и вжался лбом в гранит. Есть прогресс!
— Так, хорошо, — придерживая его, начинаю тянуть вверх, — вставай.
Очень медленно поднимается, буквально по сантиметру перебирая руками вдоль стены. Выпрямляется не до конца, оставшись чуть согнутым. Но и это хорошо.
— Вот так, отлично! — подбадриваю его я, — теперь ногу подними… поднимай ногу-то.
Но Женька стоял и больше не двигался. Тогда я сам приподнял его ногу, пропустил верёвку между ног, обвел ею правое бедро, а затем, оторвав руку от скалы, через грудь и левое плечо опустил за спиной.
— Держи, — я попытался сунуть верёвку в правую руку.
— Не могу… — простонал Переходников.
— Можешь! — обозлился я, — не веди себя как тряпка. Нам нельзя тут сидеть. И так долго валандаемся. Хочешь, чтобы мы из-за тебя в последний раз в поход классом ходили?
— Н-нет…
— Тогда давай, попробуй зависнуть на веревке здесь, пока не спускаясь.
— Как?
Я подтянул веревку.
— Вон тут вверху левой рукой ухватись и потянись. И ногу выше подними. Ага, вот так.
Подтянул ему веревку и вложил в правую руку:
— Держи крепче. И не дрожи так, успокойся. Я тебя поддерживать буду, а теперь слушай — скорость спуска регулируется правой рукой, а левая придерживает верёвку. Чтобы остановить спуск, достаточно только сжать кисть. Понял?
Переходников кивнул.
— Сейчас пару раз попробуешь здесь, потом пойдешь вниз. А теперь левую ногу подними.
Женька поднял ногу осторожно. Я придерживал его за спину правой рукой, а левой держал за натянутую веревку.
— Выше поднимай, ничего не бойся. Теперь ослабляй хват правой.
Переходников, эти полметра съехал мгновенно.
— А вот так нельзя, — сказал я сморщившемуся и дующему на руки Переходникову, — чувствуешь как горячо? Давай, подтянись ещё раз, и попробуй медленно, буквально по сантиметру.
Вторая попытка удалась лучше, Женька даже слабо улыбнулся. Ну, слава Богу, отошел от своего испуга. Значит, можно его спускать.
— Теперь вниз, — я двинул его к краю, — смотри перед собой и помни — ничего страшного тут нет. Гранит, вон разглядывай. Кстати, помнишь, как ты на нитке конфеты со второго этажа спускал?
— Ну да…
— Вот и давай, как…
— Я не конфета, — буркнул Женька и поерзал. Веревка сползла к паху.
— Так тоже не стоит делать, — усмехнулся я и поправил её, переместив петлю к бедру, — прищемишь гордость-то свою.
У Переходникова сначала вытягивается лицо:
— Какую гордость? — а потом доходит и он начинает хихикать. Просто здорово!
— Ильяс, ты как?! — крикнул я.
— Нормально, — кричит в ответ, — сижу, на пейзаж любуюсь и вас жду.
Этот сам шутить начал. Ладно, ребятишки, вот спустимся к лагерю, я тоже пошучу.
— О стену опирайся, — говорю все ещё хихикающему Женьке, — как спускаться начнёшь, отталкивайся слегка от неё.
И уже Расулову:
— Ильяс, принимай.
— Готов, — донеслось снизу.
Переходников старался спускался медленно. Осталось всего два метра, как вдруг он съехал так быстро, что проскользнул мимо рук Ильяса. Женька плюхнулся на камни задом, вскрикнул, хватаясь за обожжённые места, и поехал по осыпи вниз. Расулов схватил его за воротник, второй рукой за веревку. Я тут же натянул ее, прижимаясь к скале. Вниз покатились камни…
— Перевернись, — шипел внизу Ильяс, — на ноги встань…
Я не видел всего, но представлял — на уклоне, да еще каменном крошеве, не то, что просто стоять, ходить трудно.
— Наверх давайте, — крикнул я, когда им удалось твердо встать на ноги. — Ждите меня там. Я сам спущусь.
Помогая друг другу, Ильяс и Женька, полезли вверх. Я дождался, когда они до бревен доберутся и, обмотавшись, спустился вниз сам. М-да, этот щебень, да на дорогу бы…
— Серега! — кинулись навстречу мне все трое, как только я поднялся.
— Но-но, охолонь! Ценители прекрасного, мля.
Ребята переглянулись и опустили головы.
— Серег… — начал Ильяс.
— Это… — глухо буркнул Переходников.
— Никому… — продолжил Савин.
— Ничего не скажем, — закончил я, усмехнувшись. — Это и так понятно.
— Спасибо тебе, — почти одновременно сказали они, — что вытащил нас.
— Да ладно, — махнул я рукой, — проехали.
И замер.
— Твою …! — выругался я.
«— Ага, особенно как на Лысый Горшок забрались, и сидели там, пока Серёга не придумал, как спуститься» — это Расулов сказал, тогда, на пикнике. Я как раз про белые пятна в своей голове подумал, потом на розыгрыш пенял. А теперь все сбылось. Что это означает? Все предопределено? А может, я выполняю заложенную программу, полученную с монитора моего бука? Нет, бред, не может быть, просто совпадение. Тогда почему про первый день, то есть про стычку с Громилой мне никто не говорил тогда? Получается я сам, неосознанно повторяю тот путь, который был возможен в той жизни, одна из утраченных в прошлом вероятностей?
Что ж, мечты мои, практически сбылись — в горы походом пошли, на вершину я забрался и орал там от избытка чувств, теперь осталось в водопаде искупнуться и на звезды ночью поглазеть. Вот только в ледяную воду в незакаленном теле, как-то не хочется.
Б-р-р-р! — даже передернуло всего.
— Ты чего? — это на меня друзья непонимающе таращатся.
— Ничего, — буркнул, — мы уже полтора часа тут валандаемся, в лагере нас наверно хватились уже. Идите к бревнам и стаскивайте их к той тропе, где мы в первый раз отдыхали. А я пока веревку сниму.
Направился к вершине. «Надо же, как вышло, — думая я, поднимаясь, — сидели на Лысом Горшке, точней на выступе, а я их вытащил. Напророчил генерал Расулов, мля. Кстати, обрадовать что-ль Ильяса? Сказать ему — генералом станешь… Нет, не стоит. Лучше оставить будущую историю в покое, а то вон какие фортеля выкидывает — не знаешь, что дальше случится? Бабочкин эффект, мать его…».
На полпути к вершине обернулся и обнаружил, что Савин, Расулов и Переходников за мной тащатся.
— Вы чего?
— Серег, мы лучше с тобой, — чуть ли не хором ответили пацаны.
Махнул на них, и дальше полез. Поднялся, развязал узел, выбрал веревку, смотал в бухту и сунул Савину, вот пусть хозяин и таскает её. Затем мы спустились, и бревна к тропе носили. Хотя они они не такие и тяжелые оказались, но до тропы по откосу лучше все же было тащить по двое.
От лагеря слышался смех и музыка. А ещё ветерком пахнуло так вкусно, что наши животы сразу урчанием откликнулись. Веселятся там, а мы тут корячимся, бревна таскаем…
Кстати, хватит ли их? Ведь народу-то много и костер не один будет… «Хомячить, так хомячить» — решил я. Кто знает, сколько другие дров принесут? И мы вернулись к остаткам. Пока с Ильясом тащил очередную часть ствола, Олег и Женька несколько раз сбегали за сучьями. Уселись отдохнуть.
— Это все вниз? — спросил Расулов.
М-да, нас четверо, по бревну на брата, сразу забрать все не выйдет, а подниматься потом снова что-то нет никакого желания. Эти бы спустить. Приготовить еду хватит, а ночью все в палатках спать будут, не замерзнем.
— Спускаем только то, что отрубили, — решил я, — а, понадобится ещё, то пусть другие сюда лезут.
— Верно.
Развернув комлем к откосу, толкнули первое бревнышко. Оно съехало пару метров и ткнулось в корневище толстой ели. Следующее полностью повторило путь первого.
— Этак мы долго их спускать будем, — проронил Ильяс.
— Может, веревкой обвязать? — подал голос Переходников.
— И что это даст? Только меж стволов запутаемся.
— И что теперь, каждый раз их вот так толкать?
До лагеря метров сто по уклону, и весь путь через ельник лежит. Это дикий лес, не лесопосадки, где деревья вряд растут, а тропка, по которой мы сюда лезли, даже слишком извилистая.
— Его бы вовремя поворачивать… — сказал Савин.
— Поворачивать, говоришь? — Я задумался. — А если действительно рулить?
Я вогнал топор в торец бревна.
— Вот и руль. Толкаем, сами держимся и едем.
— Я первый, — кричит Савин и подталкивает обрубок ели мимо корней.
— Ех-ху! — орет он от восторга.
— Ой-ё-ё! — вторю я, съезжая следом.
Теперь все ели мы удачно обруливаем. Уклон достаточный, под деревьями травы нет, голый грунт без камней, едем не быстро, чуть тормозят не до конца обрубленные сучки. Этакий летний слалом на дровах, а вместо лыж — кеды, только носки вверх задирай.
Впереди кто-то удивленно воскликнул. Проехали мимо поднимавшихся в гору ребят. Это оказались Ульский, Раевская, Кигаев. Засмотревшись на них, Савин не замечает ветки поперек пути и, врезавшись в нее, скатывается в сторону, а бревно доехало до следующего дерева, зацепилось за корни.
— Ёп… — втюхиваюсь в ту же ветку я. Тормозить-то нечем. Моё бревно присоединилось к Савинскому. Только я убрался в сторону, под веткой пролетело ещё одно, а Ильяс, ехавший следом, приложился об ствол, матюкнувшись при этом. Переходников был более удачлив. Он вовремя своё бревно в сторону повернул.
— Их там с дровами ждут, — хмыкает Ульский, — а они тут на них катаются.
— Нас за вами послали, — говорит Лариса, — вы чего так долго?
— Сначала подходящее дерево искали, потом валили, затем рубили, а теперь, чтобы не тащить, скатываем и сами едем.
— Ясно.
— Поехали, — говорю, — есть охота.
Бревна все же тащить пришлось, за двадцать метров до лагеря уклон более пологим стал, да и ивовые кусты обходить пришлось. Бросили эти дрова в общую кучу и осмотрелись.
На поляне почти ровно стояли две больших палатки, три поменьше. Это для всех ребят. Чуть дальше пять маленьких, в них взрослые обосновались. Сами ребята занимались кто чем — в бадминтон играли, в карты, тайком от взрослых. Самая большая компания в волейбол играла, одна команда на одном берегу, вторая на другом. Весело! Даже если мяч высоко пролетит, не беда, все равно обратно с горы скатится. Вот только если в реку попадет, так лови его в быстрине, но именно это было более интересным.
— Что так долго, — спросил меня Григорьев, внезапно вышедший из-за палаток.
Я рассказал то же самое, что и встреченным на пол горы ребятам. Так же упомянул, что там ещё дрова остались, но только за ними пусть другие в гору лезут.
— Хорошо, — кивнул Витя, — идите ешьте, вам кашу оставили.
А сам к палаткам отправился, где все взрослые вокруг расстеленного покрывала сидели, держа железные кружки. Чайника или котелка рядом не стоит, ясно, что вино пьют, только вид делают — чаепитие у них, даже на кружки для вида дуют, конспираторы, блин.
Мы уселись на камни и из котелка кашу принялись есть.
— Ишь, ты, — мотнул головой в сторону взрослых Савин, — типа чаек пьют.
Расулов и Переходников только кивнули.
— Ничего, у нас тоже имеется.
— Что имеется? — повернулись мы к Олегу.
Тот осмотрелся (нет ли кого поблизости) и прошептал:
— У меня коньяк есть. В рюкзаке, в свитере бутылка завернута.
— Ого! Откуда?
— Где взял?
— Дома, где же ещё? Не в магазине же.
— Ну, ты даешь! — качаю головой я. — Совсем страх потерял! Батя тебя точно убьет.
— С кем поведешься, — парирует Олег, — а отец и не знает про этот коньяк. Недавно юбилей у отца был. Много гостей пришло. Таких вот бутылок на столе стояло достаточно, и у дивана с десяток. Когда танцевать стали, видно задели их, вот одна под диван и закатилась. Отец думал — выпили все, вот и не хватился. Пустые бутылки поутру считал и ворчал. А я, за теннисным шариком полез, вижу — бутылка. Спрятал, так, на всякий случай. Вот и пригодится сегодня!
— Коньяк — это хорошо.
— Пробовал?
Последний раз я пил его, когда в самолете сюда летел. Хороший, кстати, коньяк был. Но на вопрос Олега невозмутимо головой помотал.
На лица Расулова, Переходникова и Савина смотреть смешно. Заерзали, кашу мигом проглотили, а глаза блестят, так охота коньчку, как взрослым! Как говорится — если нет возможности пьянку предотвратить, то надо её возглавить. То есть не дать напиться друзьям, и самому, кстати.
— Ладно, как стемнеет — будем брать, то есть пить. Но сразу предупреждаю — по чуть-чуть, только чтобы не окосеть.
— Ага, все-равно спать ляжем потом.
