Глава 12

Наверное, перед смертью человеку открывается истина. Те слова, сказанные Азуро, Тихомиров повторил для меня: «Ты должен жить, друг».

Прошептал еле слышно, но теперь я знаю — он говорил их мне как равному. Дядя Миша знал — кто я, и он понял, что за проблемы терзают меня последнее время. И он дал мне прожить маленький кусочек своей жизни.

Сон ушел, оставив горечь потери, и теперь у меня сомнений нет — я должен стать тем, кем должен. Именно так и не иначе.

Я проснулся со странным чувством, будто повзрослел разом. И вдвойне странно, что гораздо старше стали обе сущности — и детская и взрослая. И почти слились в единое целое.

Жаль, не смогу попасть на похороны Тихомирова. Но я могу другое…

На улице шумел ливень. Было слышно, как барабанит по отливу окна. Иногда порывами ветра капли бросало на стекло. Сверкнуло и тут же громыхнуло. И этот гром очень похож на пушечный выстрел…

Шум ливня навевал мелодию. Грустную. Сами собой начали складываться строки:

— Нам мирных снов уж не видать,
Они остались в жизни той.
Мы не хотели умирать,
Но были прокляты войной.

В ночной тиши не храп, а хрип,
В глазах не мир, а боль и стон.
В чужой войне я не погиб,
Тогда война вошла в мой сон.

Боль в руках отступила, отвлекая от стихов, и сменилась острым покалыванием.

— Ну вот, готово. — Медсестра собрала обрезки бинтов и выкинула их в урну, а я начал массировать затекший палец. Надо же так затянуть бинт и напрочь оторвать завязки…

«Рука нащупала твердые грани. Кольцо само нашло палец, но что-то мешает его вырвать — усики не свел. Тени уже рядом, значит, времени нет, значит надо сильнее… ещё сильнее…»

Во сне я рвал кольцо, а на самом деле узел повязки на руке, да так затянул, что большой палец левой кисти капитально опух. И развязать не получилось, пришлось идти в процедурную.

— Теперь только обработать йодом и наложить новые повязки.

— Не надо повязок, — я осмотрел свои кисти, — ссадины достаточно затянулись.

— Да! — медсестра как-то странно на меня посмотрела. — Но без повязок можно повредить недожившие шрамы и все начнется сначала.

Честно говоря, мне не хотелось ходить с забинтованными кистями. Не очень удобно.

— Может пластырем закрыть?

— Можно и пластырем, — согласилась медсестра, положила пузырек с йодом на столик и направилась к шкафчику. — Тогда заодно все повреждения мазью обработаем, если не возражаешь.

Насчет мази я не против, наоборот — за. Хорошее лекарство, спасибо Зеленину. Медсестра начала обрабатывать мои ушибы, а я посмотрел на дежурного врача, сидящего за столом у окна и решающего кроссворд.

— Самая крупная река Европы, пять букв, — пробормотал врач и начал грызть карандаш. — Мария Антоновна, не знаете, какая река самая крупная?

— Не знаю, — ответила она, — я, Виктор Евгеньевич, в географии не сильна.

Странно не знать такой простой вещи, поэтому не удержался:

— Вообще-то Волга.

— Подходит, — кивнул врач и старательно вписал слово в кроссворд.

— Поразительно!

Нет, все-таки на мне наверно вместо синяков узор проступил, необычный, минимум Гжельская роспись, раз на меня будто на чудо глазеют.

— Что? — оторвался дежурный врач от решения кроссворда.

— Я говорю — поразительно, — повторила медсестра, — еще вчера на молодом человеке живого места не было, а сегодня лишь легкие посинения остались. Какая быстрая регенерация!

Может медику и виднее, но я в зеркало на себя смотрел, и мне моя физиономия показалась вообще неправильной формы, если цвет лица не учитывать. И ребра побаливают, челюсть тоже, палец вот…

Правда это после того как проснулся. М-да, чего только во сне не сделаешь…

— Ничего удивительного, Мария Антоновна, — продирижировал карандашом врач, — у парня молодой и здоровый организм, и дикое желание провести лето не дома, а на улице. А это мощный стимул к выздоровлению.

— Возможно, — пожала плечами медсестра, — но все равно удивительно.

Очень даже возможно. На здоровье я никогда не жаловался. Все ранения заживали быстро, да и болел редко, можно по пальцам сосчитать. Последний раз загрипповал пять лет назад, но только из-за прививки. Тогда эпидемия по стране гуляла, и болезнь поразила чуть ли не половину управления, не затронув наш отдел. Это понятно, что наши организмы закаленные ежедневными нагрузками и «снятием стресса» хрен чем возьмешь, но у руководства было особое мнение. М-дя, я потом очень пожалел, что дал себя уговорить «уколоться». Меня «скосило» под вечер, да так что скорую пришлось вызывать. Спасибо прививке — провалялся пластом три дня, и еще неделю температурил. А на следующий год в мягкой форме послал медиков, предложивших опять привиться.

В детстве тоже редко болел, в основном простудой. Помнится, весь класс переболел желтухой, лишь я не поддался «недугу». Зато сейчас почти весь желтый, будто Боткин лично меня в желтый цвет разукрасил.

Вновь громыхнуло за окном, и я невольно посмотрел на улицу.

— Столица Анголы, — пробормотал врач, и почесал карандашом висок, — шесть букв. Третья буква…

— Луанда.

— Подходит! — почему-то удивился врач. — Точно, Луанда?

— Точнее некуда.

— Хорошо знаешь географию, парень.

Ну да, с чего бы не знать? Как много в жизни совпадений!

— Может, ты знаешь — какая самая большая в мире птица?

— Страус. — Удивительно и позорно не знать таких простых вещей. — Может, вы меня выпишите?

— Можно и выписать, только, как ты сейчас до дома доберешься? — и он кивнул на улицу.

Я поднялся и подошел к окну. Нет, это не просто ливень, это стихия. Водные струи били с таким напором, что можно подумать, будто наверху собрали триллионы брандспойтов и дали давление…

Наверно, таким образом, природа решила провести влажную уборку. Согнала со всех сторон тучи, подтолкнула к горам и они, вспоротые острыми вершинами, обрушили на город мощные водопады. По проспектам, будто цунами прошло. Затопило все. Арыки, каналы и улицы сразу превратились в бурные потоки. Одно слово — стихия.

Однако, после таких ливней воздух становился особенным, над городом надолго исчезает смог, вода в лужах прозрачная, а деревья сверкают изумрудной листвой. В такие минуты начинает казаться, что прошедшая стихия заказывалась обленившимися коммунальщиками.

Где-то далеко сверкнуло. Гром пришел с большим запозданием. Гроза отдалялась.

— Через полчаса кончится.

— Откуда такая точная информация? — удивился Виктор Евгеньевич. — Там на лужах пузыри были, а это к долгому дождю. Примета такая.

Врач сидел за столом справа от окна и не мог видеть край грозового фронта на западе, а гроза двигалась на восток. Да и напор дождя явно ослаб. Скоро вновь будет солнечная погода. И небо чудесной синевы…

— Приметы не всегда верны.

Виктор Евгеньевич пожал плечами и уткнулся в кроссворд, а я прислонился к прохладному стеклу.

Капли еще раз отбарабанили раз по отливу, возвращая к незаконченному стиху:

— А после боя снился дом,
Трава, с прохладною росой,
И шел по ней я босиком,
К девчонке с русою косой.
Седой туман нас обнимал,
И кутал белой пеленой,
Девчонку нежно целовал,
Прощалась девушка со мной.
Бежала по щеке слеза,
А губы повторяли вновь:
— Я буду ждать, любимый мой,
Вернись живым, моя любовь!

— Дерево семейства ильмовых, — опять отвлек меня врач. — Дуб? — предположил он и почесал лоб.

Сам ты дуб — беззлобно подумал я, — у Вязовых дубов сроду небывало. Интересно, он вообще какое-нибудь слово в кроссворде сам отгадал? Медик он хороший, но помимо медицины хоть чего-то он должен со школы помнить.

— Это дерево вяз, Виктор Евгеньевич, — сказал я, и шагнул было от окна, но задержался, глядя на крыльцо больничного корпуса — к нему бежал мужик, прикрываясь чем-то вроде кожаной папки или дипломата. Его узнал сразу, это был следователь, что приходил вместе с Зелениным.

— Да, Виктор Евгеньевич, через пять минут следователь придет. В ординаторскую для конфиденциального разговора не пустите?

Врач поднял на меня ошарашенные глаза.

— Его я только что в окно увидел, — на всякий случай пояснил я.

Врач поднялся и выглянул в окно. Следователя естественно не увидел, зато узрел ясное небо на западе. Посмотрел на часы и хмыкнул.

— Хм, и вправду… ладно, Мария Антоновна, — обратился он к медсестре, — проводите молодого человека в ординаторскую, а потом выписку подготовьте. А вам, — врач положил руку на моё плечо, — для скорейшего обретения нормального вида рекомендую контрастный душ и солнечные ванны, для тонуса кожи полезно, и для всего организма соответственно.

— Спасибо. — И мы попрощались.

Медсестра проводила меня в ординаторскую. Убрала посуду со стола, протерла столешницу и вышла.

Следователь запаздывал, похоже, я со временем немного ошибся. Ну, ничего, тогда пока закончу песню:

— Горячим вихрем в кровь и пот,
Все в росчерках свинцовых струй,
Сухим песком забитый рот,
И смерти горький поцелуй.

Враги уж рядом. Вижу вдруг,
Я друга бледное лицо,
Он с криком — Жить ты должен, друг!
Рванул гранатное кольцо.

Разрыв и жуткий рикошет,
И трассы плотного огня,
Граната есть, патронов нет,
Так значит очередь моя…

И этот сон как в горле кость,
Приходит ночь и снова — бой,
Граната и патронов горсть,
И друг пока еще живой…

Но закончить песню не успел, дверь опять скрипнула, и в ординаторскую вошел мужик в сером костюме, держа в руках вовсе не дипломат, а старый тощий черный портфель из кожзаменителя.

— Здравствуйте, следователь Запашный Руслан Григорьевич, — представился он.

— Здравствуйте. — И улыбнулся про себя — хорошая фамилия для следователя. А что — ищет, ловит, укрощает и в клетку, то есть в тюрьму сажает.

Тем временем следователь снял пиджак, повесил его на спинку стула, сел, достал из портфеля пару листов с записями, ручку и картонную папку с надписью «Дело №». Раскрыл её, пролистал, что-то просматривая, а я напряг память, вспоминая УК РСФСР — что там мне по статьям светит? Кажется статья сто четвертая или сто пятая? Возможно, сто шестая, так как Громин был меня гораздо старше и сильнее, да еще с поддержкой пятнадцати молодых придурков. Правда, помнится, согласно десятой статье, уголовная ответственность мне не грозит, так как мне четырнадцать только через полтора месяца исполнится, так что лишь меры воспитательного характера.

— И так, — произнес следователь. Отложил папку и взял один из листов. — Поговорим?

— Поговорим, — согласился я.

Как-то странно и неправильно всё, но что именно, пока не понял. В больнице, и не допрос, а разговор, и у следака вид, точнее настрой доброжелательный.

Ладно, посмотрим.

Сам «разговор» начался с уточнения моих данных — имя, фамилия, отчество, год рождения…

Нет, это не допрос, а тест какой-то. С уточнением.

— Фамилия — Вязов?

— Вязов.

— Отлично! — следователь чиркнул на листочке, будто галочку поставил, — Имя — Сергей?

— Сергей.

— Прекрасно! — опять галочка…

Я смотрел на Запашного, и прикидывал — это такая форма подготовки к признательным показаниям, или уже укрощение началось? Оригинально. Ничего себе пустая формальность!

На каждый мой ответ у него находилось новое восклицание. Сейчас как гаркнет — Ап!

Но уточняющие мою личность вопросы закончились и Запашный перешел к делу:

— Ладно, с этим закончим, я задам несколько вопросов, просто для уточнения. Весь этот разговор пустая формальность, не более, но мне надо понять многие непонятные мне моменты. Вот такая тавтология. Например, причины лютой ненависти Громина к вам, и так далее.

— Задавайте.

Запашный убрал в портфель папку, оставив на столе только листочки, откинулся на стуле, сложил на груди руки и спросил:

— Вы давно знаете Громина Андрея Михайловича?

Вот блин, если честно, я его на уроке в первый раз увидел, и что теперь говорить?

— Нет. Он недавно в школе начал работать.

— И у вас сразу случилась взаимная неприязнь?

— Не сразу. Просто сутра был конфликт с его младшим братом…

— Дальше. — Кивнул Запашный, а я подумал — знает.

— На уроке Громин повел себя негативно, начал оскорблять…

Блин, а ведь я тоже хорош. Мне бы самому промолчать… не случилось бы всего.

— И я не сдержался и ответил.

— Как?

— Попал мячом ему в лицо.

— Специально?

— Да.

— Хм, метко, и?

— Громин схватил меня, хотел ударить, но ему ребята помешали, а потом пришел директор и военрук.

Следователь вновь кивнул.

— Это я знаю, но не понимаю, почему Громин мстил именно вам?

Значит про случай у беседки, когда Громин был с собакой, Запашный не знает, или не придает ему значения?

— Скорей всего Громин хотел отомстить Коротову за увольнение, — высказал свою версию я, — только Василий Владимирович оказался не по зубам, и он решил выместить всю злобу на мне.

— Да, — пробормотал Запашный, — именно так и… — но спохватился, — Хорошо, с этим разобрались.

Следователь заглянул в свои записи. Лист был исписан весь, только прочитать что именно невозможно, не почерк, а кардиограмма.

— Когда Марина Зеленина ушла, у вас была возможность избежать драки, почему все-таки остались, зная, что вас гарантированно изобьют?

— Руслан Григорьевич, а вам страшно бывает? Ну, угрозы от подследственных были?

— Хм, всякое бывало, — пожал плечами Запашный, — но собака лает, ветер свищет. Как тут отступать?

— Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Вы работаете с уголовниками и знаете, как у них бывает — отступил, показал слабость, струсил, и все — ты дно. А если выстоял, да еще оборотку дал… так что случись опять выйти против десятка не побегу.

Сказал и понял — так и будет. И дядя Миша сделал бы так же.

— Но один против пятнадцати… — следователь поежился. — Но ты прав, отступать нельзя. Расскажи подробно, — вдруг перешел на «ты» Запашный, — что произошло с момента появления Тихомирова?

— Самого появления дяди Миши я не помню, очнулся, он уже был. Что он Громину говорил, я не слышал, в голове звенело будь здоров. Потом выстрел. Его я услышал. Потом еще выстрел, и еще…

Дальше продолжать не стал. Запашный сидел и задумчиво смотрел в окно, а я в угол комнаты, где на большом календаре, улыбалась девушка на фоне рубленного дома с резными ставнями. Сразу сложились строки:

— А мне б увидеть дом родной,
И вспомнить давний тот роман,
Девчонку с русою косой,
Как кутал утренний туман,
Обнять любимую свою,
Услышать — я тебя люблю…

Мое романтическое свидание закончилось дракой и… смертью.

— Ладно, — поднялся Запашный, — у меня вопросов больше нет.

— Э-э-э… — удивился я, — а дальше что?

— А ничего. — Следователь вложил листки и ручку в портфель. — Громину грозит пятнадцать лет, так что его можешь больше не опасаться, сядет надолго. Гарантированно.

— Как сядет… так он живой?

— Живой. В больнице он, ты его хорошо приложил. Чуть шею не свернул.

Статья сто восьмая — автоматически подумал я — умышленное тяжкое телесное повреждение. Чёрт! Жаль сил не хватило прибить эту сволочь.

— А суд?

— Как вылечат. А ты чего беспокоишься? Свидетелем мы тебя привлекать не будем, и так всего достаточно. Так что отдыхай, каникулы же!

Он протянул и пожал мне руку. Не сильно. Затем быстро вышел из ординаторской.

Вот такая получилась формальность.

И так, Громин жив. Жаль. Не вышло наказать его за смерть дяди Миши.

Я зашел в палату за своими вещами. Переоделся и попрощался со всеми. Пока шел к выходу дописал куплет:

— Но мирных снов мне видать,
Они остались в жизни той,
Мне не хотелось умирать,
Я проклят был чужой войной.

Эта песня для дяди Миши. И еще песни будут, жаль, своей гитары у меня нет, но это дело решаемое.

На улице царила почти идеальная чистота, это если не считать сломанных ветром веток. Однако после больничной стерильности, природная казалась идеальней.

Грозовой фронт уже скрылся вдали. На лазурном небе сияло солнце, играя зайчиками от капель на листве.

Я остановился на крыльце, закрыл глаза и, по рекомендации врача, подставил лицо ласковым лучам. Глубоко вдохнул. Обалденная свежесть! Ветерок ласково обдувал лицо и навивал цветочный аромат. Как там, в песне из фильма поется: «… перед грозой так пахнут розы»? Красота слога и ничего более. Перед грозой обычно душно и все запахи тяжелы. Вот после грозы, тем более такой как прошедшая…

Одним словом — лепота!

— Серега!

И кто это так радостно орет? Сквозь пляшущие зайчики в глазах разглядел идущих к больничному корпусу Савина и Расулова. Олег замахал пакетом в руке:

— Серега, тебя уже выписали что ли?!

— Ага, — ответил я, настороженно следя за Савиным.

Он явно собирался меня обнять. Наверно от радости. Вот только этого не хватало!

— Олег стой… — попытался остановить друга, — Савин… стой, говорю!

Но тот, будто не слыша, так и намеревался дружески тиснуть меня. Больше не пытаясь докричаться, я стукнул ему костяшкой пальца в солнечное сплетение, а сам шагнул так, чтобы Олег оказался на одной линии с Ильясом. Вдруг тот тоже обниматься полезет?

— Ты… — Олег сбился с шага и выпучил глаза.

— Вот теперь ты слышишь? — поинтересовался я. — У меня ребра болят, а ты с объятиями лезешь.

— Не мог сразу сказать? — продышался Савин. — Сразу в грудину лупишь. Чуть скворца не впустил… — и он посмотрел себе на грудь.

— У кое-кого уши бананами заросли.

И протянул руку, предупредив на всякий случай:

— Привет, и сильно не жми, рукам тоже хорошо досталось.

— А ты ничего выглядишь, — здороваясь, сказал Ильяс, — только желтоватый немного и припухший.

— Ага, — подхватил Олег, — на китайца похож.

— После такой экзекуции лучше быть похожим на китайца, чем на отбивную, — отвечаю я, с прищуром разглядывая друга. — На мое место хочешь?

— Все-все! — Савин поднял вверх руки и загородился пакетом. — Больше не буду.

— Мы тут тебе гостинцев несли, — сказал Расулов, заметив, что я смотрю на пакет. — Олег?

Савин протянул раскрытый пакет, где обнаружилось одно большое яблоко.

— Яблок больше было, — усмехнулся Ильяс, — но кое-кто тут как тля вечно голодный.

Олег покраснел и буркнул:

— Виноват. Поесть не успел…

— Ладно, я есть не хочу, но от яблока не откажусь. — Взял плод, потер об футболку и сделал большой кус. Рот мгновенно наполнился сладкой патокой с маленькой кислинкой. Все-таки апорт — это самый вкусный яблочный сорт.

— Это из вашего сада? — спросил Ильяса.

— Ага, из прошлогодних запасов.

— Хорошо сохранилось. М-м-м… вкуснота!

— Вот и я не устоял. — Согласился Савин.

— Ладно, пошли на остановку.

Мы обогнули корпус, и вышли на широкую дорожку, ведущую к выходу с территории больничного комплекса.

— Серег, представь, мы только в автобус влезли, а дождина ка-а-ак даст. Водопад, а не дождь. Полчаса стояли у остановки. В окна колотило будь здоров. Водитель сказал — пока ливень не кончится, никуда не поедем.

— Олег, водила прав — кивнул я, — все так делают. А что на улице творилось — видел. Лучше скажи — какие новости? О чем народ говорит?

— Разное говорит. Кто что, — пожал плечами Савин. — Ну, то, что бабули надумать могут, ты сам знаешь.

— Эти могут, — согласился я, — а… Тихомировы как?

— Как-как, — почесал голову Олег, — уехали они. «Буханка» военная подъехала, какие-то вещи погрузили, сами в нее и алга…

— Понятно.

Савин вдруг спохватился:

— Знаешь, Серег, а дядя Миша оказывается военный и много наград имеет. Когда вещи в машину грузили, я форму увидел, медалей там…

Я молча кивнул — знаю, давно уж.

— Да! — Воскликнул Олег. — Ты Шахова знаешь?

— Из третьего подъезда?

— Да-да, именно.

— Знаю, и что?

— Так вот — как-то мужики собрались, и разговор про тебя зашел, так он начал ахинею про драку нести. И что ты такой, да сякой, и Тихомиров пьянь подзаборная. Так мужики ему за это насовали, особенно за дядю Мишу. Мокашов еле разнял. Даже Косен Ержанович своей тростью Шахову по спине треснул.

— Косен Ержанович? — удивился Ильяс. Затем почесал затылок. — Вообще-то он как раз может. Справедливый мужик.

Мы вышли на улицу, перешли дорогу и направились к остановке. Час пик уже давно миновал, так что народу в ожидании автобусов томилось немного. Все стояли под навесом в тени и дружно смотрели навстречу движения транспорта.

Мы остановились недалеко от столба с указателями маршрутов и тоже посмотрели — не идет ли нужный автобус?

— О! — воскликнул глазастый Олег. — Экспресс идет.

Проезд на экспрессе стоил десять копеек, зато он шел быстрее обычных маршрутов.

— Едем! — решил я. — Домой поскорее охота.

В салоне ЛАЗа пассажиров было мало. Мы по очереди кинули монеты в кассу, оторвали по билетику и устроились на задних сидениях. Со мной сел Ильяс, Олег на сидение перед нами, в пол оборота.

— Я тут кое-кого поспрашивал, — тихо сказал Расулов, — родоки тех пацанов, что с тобой в сквере махались, сначала жуткий хай подняли, к участковому кинулись на тебя жаловаться, мол избил, хулиган такой, но Мокашов растолковал — кто и кого бил на самом деле и что из этого вышло, те скисли и быстро рассосались. Тех пацанов я видел, ты им всем здорово насовал. У каждого фонарь висит.

Я лишь плечами пожал, мне было без разницы — кругом одни враги, так что бил кто под кулак подвернется.

— Кстати, — вдруг громко сказал Расулов, — Вершина пропал куда-то и Макса тоже не видать.

— С Громозекой понятно, а Вершина… — я невольно скрипнул зубами, — пусть только на глаза мне попадется…

— Вот-вот, — усмехнулся Ильяс, — и те пацаны теперь дальше своих дворов носа не кажут. Некоторых вообще родоки из дому не выпускают.

— Ага, — кивнул Олег, — сто процентов теперь никто на тебя даже не вякнет. Даже завидно.

— Чтобы завидно не было, — наставительно произнес я, — надо по утрам на зарядку бегать. А то скоро пузо нажрешь.

— Да что ты заладил, — скривился Савин, — пузо да пузо. Вот с завтрашнего утра и начну… заряжаться.

Ткнул пальцем в Олега:

— Ловлю на слове.

Экспресс остановился, из автобуса вышла половина пассажиров, но никто не вошел. Ехать осталось недолго и, как подсказывала мне память, наша остановка через одну.

— Серег, ты извини, — вдруг повинился Расулов, — но мне пришлось все рассказать отцу.

— Что именно? — поинтересовался я. — Надеюсь не про «Лысый горшок»?

— Ты за кого меня держишь? — нахмурился Ильяс. — Только про драку в сквере…

— И?

— Отец попросил познакомить с тобой.

Что ж, желание понятное, ладно хоть не требует.

— Хочет увидеть того, кто такую кашу заварил.

Кашу…

После того как я дал отпор Громозеке в школе, все пошло не так и… действительно заварилась каша. Это только в книгах герои запросто меняют историю и все у них тип-топ. Но это в книгах. Время оказалось тонкой и чувствительной материей. Менять историю очень опасное занятие. Для этого надо спрятать глубже свою совесть и иметь стальные нервы. Я думал, что смог изменить жизнь человека в лучшую сторону, и он не погибнет, как в той истории, а все вышло неожиданно жёстче. И как после этого пытаться изменить историю? Вдруг погибнет кто-то из родных, или случиться катастрофа страшнее? Как потом жить?

— Серег, — толкнул меня Ильяс, — ты не заснул часом?

— Нет-нет, я слушаю.

— Я говорю — отец приглашает тебя на юбилей. Ему сорок пять завтра.

Удивленно уставился на Расулова.

— Меня приглашает?

— Да. Очень просил тебя позвать. Соглашайся! С утра бешбармак варить будут, плов готовить и шашлык…

Бешбармак, м-м-м! Только при одном упоминании у меня невольно потекли слюни. Но идти на юбилей, и без подарка… как-то неудобно.

— Вот блин! Как-то неожиданно. А …

— Не надо ничего дарить, — перебил меня Ильяс. — Отец предвидел это и сказал — подарком будет ваше знакомство.

— Все равно неудобно. Что я там делать-то буду? Ну, познакомимся, ну поздравлю, расскажу — как до такой жизни докатился, а дальше?

— Э-э-э… — зачесал затылок Расулов, — потом можно уйти куда-нибудь…

— На речку, — воскликнул Савин.

— Точно! — обрадовался Ильяс. — Там шашлык забацаем! Купнемся, позагораем.

Друзья переглянулись, довольные этой идеей.

— Тогда надо еще кого-нибудь позвать, — предложил я, — а то втроем скучновато будет.

— Да, — согласился Расулов, — ребят обязательно позовем. Мяса на всех хватит. Десять баранов сегодня купили!

— Э, пацаны, — закрутил головой Савин, — выходим, приехали.

Мы вышли из автобуса. От остановки до наших домов пройти сквозь двор соседних.

— Ильяс, а ты что вышел-то? — спросил я Расулова. — Тебе же на следующей выходить. Или проводить решил?

— Нет, — улыбнулся Ильяс. — Это мне с тобой теперь безопасней. Шутка! Просто мой отец просил Косена Ержановича на юбилей позвать. Он ведь в твоем подъезде живет?

— Да. А что, Косен Ержанович тебе родственник?

— Нет. Он с моим дедом Акылбаем в одном полку воевал. Как без него-то?

Мы вошли во двор и прошли вдоль дома. Когда собирались завернуть к подъезду, услышали голос:

— А вот еще смешной случай был…

Я знаком остановил друзей. Голос я узнал, это был Мокашов. И историю его тоже узнал. Её я слышал от него много раз в той жизни, но все равно остановился и приложил палец к губам. У подъезда на скамейках сидели мужики, а дядя Юра рассказывал свои приключения:

— … я тогда только после школы милиции служить начал. В общем, послали меня из морга покойника забрать, а морг-то в соседнем райцентре. Дали мне газон бортовой, помощника, гроб и вперед. Помощник тот, Иваном звать, выпивоха, скажу я…

В общем Иван в кузове, я в кабину и поехали. Водила всю дорогу молчит. Меня тож к разговорам не тянет. Едем и слушаем, как Иван в кузове песни горланит. Успел где-то на грудь принять, али с собой взял. Тут дождик заморосил. Едем уже в тишине, Иван замолчал, значит. Смотрим, дед с бабкой голосуют. Чуть ли не под колеса бросаются. Водила сжалился, мокнут ведь. Притормозили. Дед просит подбросить до деревни, по пути мол. Дождались, когда они заберутся, только трогаться, а в кузове кто-то как заорет! Смотрим в зеркала — дед с бабкой из кузова выпрыгивают. Лихо так, в десанте так не сигают, а кузов они с минуту лезли. Выходим выяснить — чего случилось, а их и след простыл. Заглядываем в кузов, а там Иван матерится. Оказывается — чтобы не мокнуть, Иван взял и в гроб лег. Крышкой накрылся, только ладонь высунул, чтоб дышать, и сразу заснул. Проснулся от того что руку прищемило, он и заорал. Видать дед с бабкой на гроб для удобства сели…

Под смех мужиков я вышел и поздоровался.

На мгновение воцарилась тишина.

— Сергей? — Савин-старший округлил глаза.

И тут все разом вскочили. Отжали руку до потемнения в глазах, еле боль вытерпел. Не сразу понял, что именно меня спрашивают, так как говорили все сразу, друг друга перебивая. Одновременно начиная спорить. В тональности гомона угадывались нотки досады и раздражения. Оно и понятно, что почти всегда выходит не так как хотелось бы. И после любого ЧП начинаются разговоры и пересуды. И каждый задает вопросы. Почему так вышло? Почему у всех нашлись неотложные дела, и лишь один Тихомиров откликнулся на призыв? Много почему. И многие винят других, а сами, оправдывая себя, находят разные причины и обстоятельства.

И вдруг из всех вопросов выделился один — как я смог с одного удара вырубить взрослого мужика?

Ответил бы, да боюсь, что грубо получится. Просто буркнул:

— Не помню. — Пусть что хотят, то и думают.

Вновь загалдели, но Мокашов громко пресек все вопросы:

— Тихо, мужики!

Подтолкнул меня прочь от лавок.

— С Запашным беседовал? — спросил он тихо, когда мы отошли подальше.

— Да.

— И что?

Я пожал плечами:

— Ничего. Отдыхай, сказал, и ни о чем не беспокойся.

— Это хорошо, — кивнул Мокашов.

— Хорошо-то хорошо, но не понятно — почему меня не будут привлекать в качестве свидетеля?

— А что тут непонятно? — пожал плечами участковый. — Все как раз ясно. Просто Громины не по одному делу проходят, и у ОБХСС и у чекистов… а тут…

Вдруг Мокашов нервно оглянулся и, чертыхнувшись, закусил губу.

М-да, действительно — каша. Только заварил её вовсе не я. Так, приправа с горечью…

Настроение испортилось.

— Я пойду, дядь Юр. Устал.

— Конечно иди! А я… — он замялся и махнул рукой, — впрочем, все мы тут виноваты. Ты иди, отдыхай. И если что… мы все поможем, только скажи.

Кивнул и, пройдя мимо спорящих мужиков, вошел в подъезд. Следом за мной проскользнул Расулов, а Олега задержал у лавки отец.

— Слышал? — кивнул за спину Ильяс, когда мы начали подниматься по лестнице.

— Что?

— О чем мужики говорят.

— Слышал.

Своим появлением я возобновил начатый ими когда-то спор. Не мне их судить. И прав Мокашов — все виноваты…

На втором этаже Расулов остановился у двери Касена Ержановича.

— Ну что, до завтра?

— До завтра.

— Не забывай, в десять ждать буду, а может за тобой зайти?

— Не стоит. Сам приду. — Я, пожав руку, направился по лестнице дальше, а Расулов нажал на звонок…

Дома случился небольшой переполох. Как оказалось — родители уже собирались поехать ко мне в больницу, а тут я сам явился.

— Хоть бы позвонил. — Прижала меня к себе мама.

— Извини, совсем забыл. — Странно — я помню множество сотовых номеров, даже все служебные, а этот номер телефона, стыдно признаться, забыт.

— Не удивительно, — кивнул отец, — зато сюрприз вышел.

Первым делом я снял все повязки и пошел в ванную.

Перед тем как включить воду рассматривал себя в зеркало — китаец, но выздоравливающий. Немного построил сам себе рожи — жуть какая. Поскорее бы все сошло, а то гулять придется на балконе.

Включил воду, теплую пока, постоял немного под тугими струями, затем закрыл кран с горячей водой… чуть из ванны не выпрыгнул. Контрастный душ — это очень полезно, но к таким перепадам нужно привыкать постепенно, а то не дай бог заболею некстати.

Только вышел из ванной, как меня из кухни окликнула мама:

— Да, Сереж, час назад Гена Ким заходил, спрашивал — когда тебя выпишут.

— Хорошо, мам, я понял.

Это значит только одно. Генка предупреждал — скоро у него выход в горы, и он с собой всегда берет гитару. И прежде чем я отнесу её Генке, надо сделать одно дело. Зашел в свою комнату, из стола достал тетрадь и вырвал чистый листок. Сверху написал — «Сны войны», а ниже весь текст сочиненной песни. Потом, прихватив инструмент, вышел в коридор.

— Ты куда? — выглянула из кухни мама. — Сейчас есть будем.

— Я к Ким, ненадолго.

Двери наших квартир находились рядом. Протянул руку и нажал на звонок. Из-за двери слышались голоса и музыка. Магнитофон, наверное, слушает? Нет это не магнитофон — играли на гитаре. Мелодия была незнакома, я прислушался, но тут дверь распахнулась.

— Серега?! — удивился Ким.

— Привет, Ген, я к тебе, гитару вот несу.

— А что, наигрался уже? — и, спохватившись, отступил. — Ты проходи-проходи. Вот ребята обрадуются!

Что за ребята гостят у Генки, стало ясно в комнате. У Ким собрался почти весь состав «Палитры», не хватало только Андрея-ударника. Кроме того на диване рядом с Григорьевым сидела Елена Михайловна.

— Смотрите, кто пришел! — сказал Ким из-за моей спины и подтолкнул меня:

— Проходи, Серег.

— Здрасть! — поздоровался я.

— О-о-о! — Все разом встали, но Витя, отложив гитару, шагнул ко мне первым.

— Здорово, боец! — он схватил мою руку, но увидев на ней ссадины, сильно жать не стал.

Елена Михайловна подошла следом и коснулась моей желтоватой щеки.

— Как же так, Сергей? Неужели так необходимо драться?

— Так было надо, Елена Михайловна.

— Эх, мужчины… — и Щупко со вздохом села на диван.

— Здравствуй, Сережа, — кивнула Надя, — а что у тебя с голосом?

— Горло. Болит немного.

— Это пройдет, — уверенно сказала Надя, — у меня уже прошло.

— Конечно, — согласился я, однако подумал — вряд ли я «Скучаю» по-прежнему спою, того голоса уже не будет.

Поздоровался с Алексеем и, наконец, протянул инструмент Ким.

— Спасибо.

Генка взял гитару и переглянулся с Витей.

— Мы… — начали было разом Ким и Григорьев, вновь переглянулись, затем Витя сказал, — я вот решил свою гитару тебе подарить, и вдруг узнаю, что Гена свою тебе уже дал…

— Ненадолго, — уточнил я.

— Ну, дружище! — укоризненно посмотрел на Ким Витя.

Генка виновато пожал плечами, а Григорьев поднялся, взял у меня инструмент Ким и вручил хозяину.

— Так как у тебя она в единственном экземпляре, то поход пойдешь со своей, а у Сергея будет вот эта. — И Витя протянул свою гитару мне.

— Спасибо, — я от неожиданности выставил руки перед собой, — не стоит…

— Бери, пока дают, — строго сказал Григорьев.

— Не волнуйся, Сережа, — улыбнулась Елена Михайловна, — у Витюши еще две есть.

Я взял гитару, взял пару аккордов. Гитара звучала изумительно. Кстати!

— А что тут за мелодию вы тут играли?

— Да так… — вдруг смутился Григорьев, — вариации на свободную тему.

— Засмущался-то! — улыбнулась Надя, затем повернулась ко мне. — Это мы песню сочиняем. Витя играет, а мы стихи пытаемся сложить.

— И как, выходит? — спросил я.

— С середины-наполовину, — поморщился Григорьев. — Трудно писать стихи на готовую мелодию.

«Ага — подумал я — обычно наоборот, сначала стихи, потом мелодия». И попросил:

— Наиграй-ка.

Витя взял гитару у Ким и начал играть.

Слушал, чуть прикрыв глаза. Очень красивая мелодия…

— Стой, — остановил я Григорьева, — Начни-ка сначала.

Витя удивленно поднял брови, но вопросов задавать не стал. Остальные тоже промолчали, заинтересовавшись. Дело в том, что есть у меня стих, который написан давно, даже на музыку когда-то наложить пытался, но не получалось, и я оставил это дело, зато сейчас…

Вновь звучит музыка, а я отбиваю такт, про себя пропевая куплет. А что, нормально получится!

Опять попросил начать заново, и сам приготовил гитару. Витя проиграл маленькое вступление, я подхватил мелодию своей гитарой и, чтобы не захрипеть, тихо запел:

— Мы были разные с тобой.
Из часа в час, из года в год.
Я тень, рожденная луной,
Ты греешь солнцем небосвод.

Все вокруг оживленно задвигались. У Нади в руках появилась нотная тетрадь, в которую она начала быстро записывать слова песни.

— Бывает раз за сотни лет,
Сошлись светила среди дня,
Луны и солнца слился свет,
И ты увидела меня…

Мне играть было больно, пальцы плохо слушались, но я терпел.

— С небес ты ангелом сошла,
К тому, что тенью был рожден.
Любовь ко мне тебя вела,
А я был грустью утомлен.

Боль в пальцах стала невыносимой и, видя, что мне играть трудно, Ким отобрал у меня гитару.

— Ты согревала душу мне,
А я тебя не замечал,
Ты приходила и во сне,
А сны я сразу забывал.

Твоих трудов я не ценил,
Твою заботу отвергал.
Печаль свою запоем пил.
Чего искал и сам не знал.

Елена Михайловна начала раскачиваться в такт мелодии. Заметив, что я на неё смотрю, улыбнулась и подмигнула.

— Я говорил тебе — люблю,
Но от любви своей бежал.
Свободу я ценил свою,
И вдруг… тебя я потерял.
Ушла ты в утренний туман,
Опала чистою росой.
Взлетела в синий океан,
Исчезнув высохшей слезой.
И сердце сжалось от тоски.
За лед в груди себя коря,
Прося прощенья у любви.
Везде я стал искать тебя.

Надя уже не успевала записывать слова. Алексей принялся ей помогать.

— Взлетая к синим небесам,
Среди полей, болот, лесов,
Горячим ветром по горам,
Искал тебя средь облаков.
Горел звездой, горел огнем,
Но тщетны поиски мои,
Под ярким солнечным лучом,
Мне лунной тени не найти.
Остался в небе я звездой,
Все тени отгоняя прочь,
Лишь стоит солнцем мне взойти,
Уходишь ты в седую ночь.
И вот опять из года в год,
Мы замыкаем круг земной:
Я грею солнцем небосвод.
Ты — тень рожденная луной.

Когда песня закончилась, я оглядел присутствующих.

— Ну как?

— Отлично! Думаю, пойдет на ура, — отложив гитару, потер руки Григорьев. И вдруг спохватился:

— Кстати, на дискотеках «Скучаю» хит! В заявках только на эту песню запросы. А вчера с одним знакомым созванивался, в киностудии звукооператором работает, так он предложил её записать. Пока на ленту, а там, глядишь и до винила недалеко. Что скажешь?

А что говорить? Приятно, когда твое творение так всем нравится. Конечно плагиат голимый, но никто же об этом не знает.

— Записывай, — пожал плечами, — я не против.

— А сам чего? — удивился Витя. — Это же твоя песня, неужели не хочешь спеть?

— Нет, — ответил решительно я. — Охрип я надолго. Записывайте сами, чего уж.

— А…

— На авторство, — отрезал я, — не претендую.

На меня посмотрели как на идиота. Впрочем, я сам понял, что глупость сморозил. Стараясь перевести разговор на другую тему повернулся и спросил у Ким:

— Ген, а военные песни в походах поете? Афганские там…

— Поём, конечно, — удивился он, — а что?

Я вынул из кармана сложенный лист и протянул его Ким. Тот развернул и прочитал:

— «Сны войны». Это песня?

— Ага.

Ребята сгрудились за спиной Ким.

— А мелодия? — Одновременно спросили Гена и Витя.

Блин, если честно, про неё я как-то забыл.

Забрал гитару у Ким. Закрыл глаза, вспоминая мелодию дождя… и начал играть. Через боль. Не открывая глаз.

— Нам мирных снов уж не видать…

Я пропел два куплета и припев.

— Вот так, как-то.

В дверь кто-то позвонил. Ким пошел открывать и вернулся с моей мамой.

— Ну вот, поет он тут, — всплеснула мама руками, — а там ужин остывает.

— Счас, мам, иду. — И повернулся к Ким. — Ну как?

— Принято, — кивнул Генка.

Из открытого окна веяло теплом. Первая мысль была — проспал, и уже время к обеду. Глянул на будильник — нет, не проспал, половина шестого, еще полчаса до звонка. Спать уже не хотелось, поэтому протянул руку и отключил будильник.

Поднялся, но сесть как-то со скрипом вышло. Вновь все тело болит, а больше всего ныли руки — по ощущениям, будто на кистях резиновые перчатки, и не просто одеты, а приклеены намертво. Это от вчерашнего музыцирования. Потому что играл через не могу. Мазохист. Но надо было закрепить мелодию в памяти. Однако меня постоянно прерывали…

Сначала пришел отец, послушал немного и попросил спеть песню полностью.

Спел.

— Когда ты играть-то научился? — спросил меня отец.

— Недавно, пап.

— А знаешь, — задумчиво сказал он, — я тоже когда-то играл. В училище на спор за неделю научился.

Вот это новость, даже рот от удивления раскрыл. Никогда не видел отца с гитарой. Но то, что он на спор начал играть… я ведь тоже в училище поспорил что на несколько дней научусь!

Вот блин! Как это назвать? Преемственность поколений, или петля времени?

Отец усмехнулся, закрыл мне рот и спросил:

— Песню-то сам сочинил?

Кивнул.

— Отлично, сын! Раз хорошо выходит, значит не стоит это дело забрасывать.

— Не заброшу. — А про себя подумал, что если даже захочется, то не получится.

Он ушел, а потом начались звонки…

Я сидел на кровати и смотрел через окно на небо — там мелкие клецки облаков медленно заплывали за срез крыши. Значит — ветер поменялся, потому и нет привычной свежести.

Подниматься не хотелось, даже просто двигаться, было влом, не говоря о утренней зарядке, но назло бунтующей лени поднялся. Потягиваясь, еще раз посмотрел в окно. Уже с утра над городом висел смог. Ветер со степей сухой и горячий, и он выдавливал сероватый кисель ближе к горам. Это значит — день будет особенно жарким. Хорошо, что мы заранее договорились провести его у речки.

После умывания и чистки зубов оделся, пристегнул на руку часы, матерясь про себя из-за боли в пальцах. Затем осмотрел заживающие ссадины, подвигал пальцами, пару раз сжал их в кулаки, и полез в нижний ящик стола — где-то там у меня был кистевой эспандер. Эспандера не нашел, но зато обнаружил теннисный мяч. Давно уже пора кисти тренировать.

Выходя из подъезда, с удивлением обнаружил сидящего на лавке и отчаянно зевающего, словно бегемот, Олега. Вспомнив вчерашний вечер, захотелось вложить мячик ему в рот. Но, как будто прочитав мои мысли, Савин громко щелкнул зубами и уставился на меня.

— Кого я вижу! — деланно удивился я. — Не верю своим глазам!

— А че, — подавив очередной зевок, ответил Олег, — думал я пустомеля? Сказал — буду бегать, значит — буду!

— Ладно. Скажи-ка, чего ты вчера раззвонился?

— А что? — удивился Олег.

— А то! — разозлился я. — Ну позвал ты Ульского, договорился с Переходниковым, еще с кем, но зачем каждый раз меня извещать? По каждому лицу отдельно звонить! Какая мне разница в том, что Васильчиков пойдет с нами на речку, а Толиной, видите ли, родители не разрешили?

Савин только плечами пожал. Бывает он порой странен. Обычно мы не созванивались, и если надо было поговорить, то просто шли друг к другу домой, а тут Олег начал названивать через каждые пять-десять минут и сообщать, что с нами на речку пойдет такой-то, или такой-то. В конце концов, мне это надоело и я в очередной раз, уверенный, что это опят звонит Савин, вместо «але», сказал басом: «База торпедных катеров. Слушаю вас». Поначалу в трубке молчали, затем послышался голос Марины: «Извините», и гудки отбоя. Проклиная энтузиазм друга и свою поспешность я долго пялился на телефонную трубку, ибо телефонного номера Марины я не знал. Именно это меня окончательно разозлило.

— Я думал этим тебя поддержать, — пожал плечами Савин.

Психолог доморощенный, эх, надо было ему мяч в рот сунуть.

— Кстати, и Марине я звонил, — спокойно сообщил Олег, доставая из кармана кубик жвачки «Сагыз», — она тоже пойдет.

И вновь позевал, а я подкинул в руке мячик, но злость уже улетучилась.

Надо бы у Марины номер узнать. Буду звонить… блин, как же сотового не хватает!

— Ладно, террорист телефонный, прощаю.

— А то, — хмыкнул Савин и, выкинув обертку, собрался отправить жвачку в рот.

Помнится, эти жвачки местного производства по твердости не отличались от камазовской резины, поэтому я перехватил её и кинул в мусорную урну.

— Челюсть потом потренируешь. Побежали, или пойдешь досыпать? Обзевался весь.

— Ну, уж нет! — вскакивая возмутился Олег. — Я же говорил — буду с тобой бегать.

— Тогда вперед!

Я побежал обычным маршрутом, вокруг дома, по дороге вдоль сквера…

Дыру в заборе заделали…

М-да, лучше бы другим путем побежали…

Олег, весь путь до школьной спортивной площадки, старался держаться рядом, даже в ногу угадывал. Лишь у самого школьного стадиона слегка отстал. Я, вбежав по лестнице, повернул направо, решив еще немного пробежаться по дорожке. На полкруга обнаружил, что Олег от бега сачканул, уже находится у турников, и как-то странно дергается. Толи прыгает, толи танцует и только уже подбегая, понял, что имитирует Савин. Подскоки и прыжки в стороны сопровождались ударами и резкими выдохами. Никак боксера изображает.

— Что «Рокки» на ночь насмотрелся? — спросил я, тщательно разминая руки.

— Ага, — не переставая скакать и молотить воздух, выдохнул Олег. — Тыц— тыц… х-х-ха-а!

Проследив за перемещением друга, резюмировал:

— Хреновый из тебя бабапчел. Завязывай колбаситься.

— Что? — не понял Олег. — Какие бабы и пчелы? Ты это про что?

— Поговорка Мохаммеда Али — порхай как бабочка, жаль как пчела.

— А это кто? — остановил свою «пляску» друг. — Каратист?

— Боксер известный, — вздохнул я и знаком показал на турники.

Начал как всегда с подтягивания. Подпрыгнув, зацепился за перекладину, и подтянулся пять раз. Затем спрыгнул и отошел к лавке, так как следующим обычно я качал нижний пресс. Сел и взглянул на Олега. Тот пока висел на турнике и изо всех сил тянулся к перекладине, но только до уровня глаз, он бессильно повис.

— Олег, сколько раз осилил?

— Вось-мой, — сквозь зубы прошипел он, явно собираясь попытаться еще раз подтянуться. Сейчас он выдохнется, и прощай зарядка.

— Завязывай и иди сюда.

Савин спрыгнул, подошел и плюхнулся на лавку.

— Не стоит на зарядке выкладываться до конца, — начал объяснения я, — если твой предел на турнике семь раз, значит надо повторять пять, а лучше три раза, затем менять упражнение. То есть подтянулся — качай пресс, пусть руки отдыхают. Потом повтор…

— Понятно. Тогда по пять раз, как ты.

Пять так пять. Только бы нагрузку держал.

Я завершал силовой комплекс растяжкой. Начал приседать, постепенно увеличивая нагрузку на паховые мышцы. Савин, топтался рядом, наблюдая мой не совсем идеальный шпагат. Неидеальный только из-за того, что держать его пока трудно и больно, но прогресс имеется.

— Чего смотришь? Делай тоже самое, только не усердствуй.

— Ага! — Кивнул Олег и сразу переборщил, почти роняя себя на разведенные ноги.

— Ой! — тут же схватился за пах. — У-у-у!

— Олег, вместо каратиста ты станешь мазохистом.

— У-у-у…

— Поприседай, на пяточках, а потом отдохни, болезный, — посоветовал я. — Вот, блин, лучше бы не предупреждал…

Савин скакать на пятках не стал, сразу плюхнулся на лавку и сунул руки меж ног. Я отошел к турникам, начиная новый подход, а Олег начал тереть растянутые паховые мышцы. Причем очень комично. И вдруг он замер, затем вскочил и, как ни в чем не бывало начал руки разминать.

Понятно, что эти понты не спроста. Я, подтянувшись пятый раз, спрыгнул и обернулся. Прямиком через стадион к нам бежал Ильяс.

— Физкульт-привет!

— Здорово! — поздоровался я и сел на лавку.

— Тоже заряжаться прибежал? — пропыхтел Олег.

— Ага, — кивнул Ильяс, — и не только за компанию.

— А как понял что мы здесь?

— Догадайся с одного раза, — хмыкнул Расулов и повис на турнике. Он подтянулся десять раз, потом уселся рядом со мной и тоже принялся качать пресс.

Некоторое время мы занимались молча. Ильяс, глядя на нас, все повторял. Когда я закончил прокачивать шпагат, сел рядом и спросил:

— А почему все по пять раз?

— Чтоб не надорваться. Как почувствуешь, что можно увеличить нагрузку, можно прибавить повторений, или подходов. Главное не сачковать и выдержать первые недели.

— Это понятно, — кивнул Расулов. — Я выдержу.

— Вот и отлично, заодно за Олегом приглядишь.

— А ты чего? — удивился Савин.

— Я послезавтра с родителями улетаю.

— Как улетаешь?! — выпалил Олег. — Куда?

Я посмотрел на Савина, но не стал шутить, просто пояснил:

— В Горький, точнее в область. К дедушкам и бабушкам.

Лица друзей погрустнели.

— Чего скисли, через месяц вернусь.

— Месяц, блин. — Проворчал Олег. — Чего я один тут делать буду?

— Ладно, — поднялся я, — закругляемся. Ильяс, я думаю лимонада прикупить…

— Не, пацаны, — перебил меня Расулов, — вы ничего не покупайте. У нас яблочного сока с того года море осталось, его на речку возьмем.

— Хорошо.

Мы попрощались и побежали по своим домам.

* * *

Не думал, что будет так жарко. Асфальт будто отражал солнечные лучи, и казалось, что печет со всех сторон. Хотелось побыстрее нырнуть в холодную воду, или хотя бы в тень. Вдоль тротуара только подстриженные фигурно кустики, а до тенистых аллей идти и идти. И как на зло, на небе ни единого облачка, а та мелочевка, что с утра плыла по небу, давно скрылась за горными вершинами. Вместе с облаками попрятались и люди. Микрорайон как будто вымер из-за жары. Сиеста, до самого вечера.

— Пустыня на берегу моря, — я рассказывал очередной в тему анекдот, — из-за бархана выползает изможденный человек и бросается к морю с одурелым воплем: «Вода-а-а!», а с другой стороны к берегу плывет дряхлый плот, на котором худой бедолага хрипит: «Земля-я-я!».

Марина звонко смеется, сзади хмыкает Олег, а кокер-спаниель, замирает впереди, внимательно смотря на хозяйку, но видя, что все в порядке, опять начинает «идти по следу». Похоже, ему это пекло нипочем. Он, больше похожий на мочалку с ушами, то нарезал круги вокруг нас, то убегал вперед, чтобы обязательно отыскать кота и непременно загнать его на ближайшее дерево.

— Ну и пекло, — вздохнул сзади Олег. — Хоть бы воду в арыки пустили…

— Олег, хорош страдать, на речку же идем, — хмыкнул я. — Кстати, еще анекдот. Ползет мужик по пустыне. Пить хочет, изнемогает. На последнем издыхании заползает на бархан и видит впереди колодец. Радостно бежит к нему, крича: «Вода-а!» Из колодца мигом появляется рожа с диким ревом: «Где?!»

— Ну тебя, — под смех Марины бурчит Савин. — Я и в колодец бы сейчас нырнул!

— Окочуришься, в колодце вода ледяная.

— Не холоднее чем в нашей речке, — парировал друг. Тут он прав, в нашей речке долго не поплещешься, посинеешь.

Глухо тренькнула гитара. Я обернулся и увидел, как Олег переложил инструмент на левое плечо, закрываясь ею от солнца. Друг сам изъявил желание её нести, так как гитару я брать вовсе не хотел, и если бы не Марина, уговорам Савина бы не поддался. Без музыки мы бы не остались, у Ильяса хорошая магнитола с приемником имелась, но как сказала Марина, живого исполнения она не заменит.

— А почему именно база торпедных катеров? — спросила вдруг Марина. — Я поначалу вообще оторопела — какая еще у нас база катеров?

— У-ха-ха! — засмеялся Савин. — Уй, уморил, торпедная…

Покосившись на хохочущего друга, ответил:

— Это я так Олега отшить хотел. Просто он мне вчера ну очень горячую телефонную линию устроил.

— Я как лучше хотел. — Хохочет Савин. — Бли-и-н!

Мы обернулись. Олег морщился и держался за живот.

— Ты чего? — Спросила Марина Олега.

Не успел Савин и рта раскрыть, я ответил за него:

— Это он перезарядился утром, теперь в растущей трудовой мозоли жир болит.

— Серег, хорош подкалывать! — возмутился друг. — Не будет никакой мозоли. Пресс будет!

— Ага, прогресс будет, если Ильяс проследит.

— А при чем тут Ильяс?

Пришлось сказать Марине, что я скоро уеду.

— А когда вернешься? — поскучнела она.

— Через месяц.

— Долго… — вздохнула Марина.

Мы подошли к месту, где тротуар расходился по двум направлениям — к магазину и к аллее вдоль длиной пятиэтажки и школы.

— Жарко, — опять пожаловался Савин.

Я посмотрел на Марину, оглянулся на Олега, и свернул к гастроному.

— Куда ты? — удивился друг. — Нам же налево. Так короче.

— А там тень и где вода.

— А-а-а, — сообразил Савин, — это правильно. Я от газировки не откажусь.

Но нужной мелочи для газ-автоматов у нас не нашлось, пришлось зайти в гастроном. Однако с разменом не повезло. Тогда отделе «соки-воды» мы выпили по стакану виноградного сока, потом, в киоске напротив взяли три пломбира, а затем, обойдя магазин, вновь направились вверх по дорожке, вдоль которой росли тополя и клены, закрывая от палящего солнца.

Мороженое было очень вкусным, но таяло оно неожиданно быстро. Чтобы не запачкаться, пришлось поделился остатками с Чарли. Пес быстро умял вафельные пластинки с остатками мороженого, догнал нас, и умудрился, пробегая мимо лизнуть мою руку. Затем он выбежал вперед на пару метров и вдруг замер в характерной стойке.

— Чой-то он? — удивился Олег.

— Не знаю. — Пожала плечами Марина. — Может опять кот?

Кокер, рыкнув, умчался за угол пятиэтажки.

— Похоже там два кота, — предположил Олег.

— По тому, как он помчался, минимум пять.

Впереди раздался звонкий лай и шипение вперемешку с кошачьим воплем. Дойдя до угла, мы увидели небольшой клен, вокруг которого носился кокер. С количеством загнанных на дерево кошачьих никто из нас не угадал — на нижних ветках дерева, словно экзотические фрукты сидела дюжина кошек в высшей степени лохматости. Они вопили и шипели, при этом синхронно следили за собакой.

— Вот затейник! — усмехнулся Олег. — И не лень ему круги нарезать?

— Это он на кошек воздействует. Головы уже закружил, сейчас падать начнут.

Марина рассмеялась и позвала собаку. Чарли пометил дерево, взрыл лапами землю и победно потрусил к хозяйке.

— Сереж, — вдруг прошептала Марина тревожно.

В тени большого тополя, как раз напротив подъезда с «поганой лавкой», увидел десяток пацанов, толпившиеся аккурат на нашем пути. Среди них были те, с кем в сквере дрался. Трудно было не узнать, по явным-то отметинам на лицах. Прав Ильяс, хорошо я им «насовал». Особенно если сравнить мою физиономию и фейсы этих гавриков.

Мы не сбавили шаг, но и пацаны с пути не уходили. На их лицах смесь испуга и растерянности. Не ожидали нас тут встретить.

— Что будем делать? — прошептала Марина.

— Ничего. Идем, как шли.

Чарли, видимо почувствовав тревогу хозяйки, оббежал собравшуюся впереди компанию. Пацаны замерли, опасливо косясь на собаку. Кокер обнюхал чуть ли не каждого, но, не обнаружив угрозы, побежал дальше.

Я с «безразличным выражением» смотрел на враждебные лица. За три метра пацаны спохватились и освободили нам путь. Причем отошли на очень приличное расстояние. Один из «побитых» ну уж очень сильно сверлил меня взглядом. Поравнявшись с ним, я остановился и поднял бровь:

— Ты что-то хотел сказать?

Тот замотал головой, попятился и чуть не сел в «поганую лавку».

— Я же говорил — кишка у них тонка! — весело сказал Олег.

— Конечно! — громко подхватила Марина. — На Сергея таких минимум дюжина требуется, а нас тут вообще трое.

— Четверо, — поправил Савин, — ты Чарли забыла.

Кокер, услышав своё имя, весело тявкнул. Мы засмеялись. Сзади что-то обиженно забурчали, но тут же заткнулись, когда я обернулся.

Наконец мы миновали пятиэтажку с номером один, и царство душного бетона и жаркого асфальта закончилось, дальше был только частный сектор с узкими тенистыми улочками. Осталось пройти до следующего перекрестка и повернуть направо, а там через два участка дом Расуловых.

— Ого! — удивился Олег, когда мы повернули на нужном перекрестке. — Они там что, той собрались устроить?

— Ага, и байгу заодно.

— Какая байга, — хмыкнула Марина, — тут же места не хватит.

— Я смотрю тут без скачек весело!

Похоже, в приготовлении праздника принимали участие все соседи. Они сновали через улицу, нося продукты и посуду.

— Это не улица, — хмыкнул Савин, — это кухня какая-то!

— Ага, кухня в полквартала.

— А пахнет-то как, — прошептала Марина, — вкуснота!

Да, запах был обалденный. Рот тут же наполнился слюной. Особенно выделялся запах свежеиспеченного хлеба. Помнится, у Расуловых имелся тандыр, в котором пекли вкуснющие лепешки.

Неожиданно нам навстречу вышел Ильяс с ведром очищенной картошкой.

— О, ребят, привет! — Он поставил ведро на асфальт и поздоровался. — Вы проходите, я сейчас картошку отнесу и к вам вернусь.

Ильяс подхватил ведро и побежал через дорогу.

Участок Расуловых был огромен по сравнению с соседними. В центре участка стоял каменный дом с мансардой, а вокруг него был большой сад. Вдоль забора росли вишни и абрикосы, а в глубине участка яблони. Напротив дома имелась площадка, где уже были установлены накрытые скатертью столы, с расставленной посудой. Сбоку от дома курилась дымком летняя кухня, суетились женщины, а почти у забора стоял длинный мангал заправленный дровами, но он пока был не у дел, зато рядом висели рядком три огромных казана, под которыми горел огонь. Возле них колдовал отец Ильяса. Мясом Датур Акылбаевич всегда предпочитал заниматься сам, оставляя право готовить гарниры своим домочадцам.

У ворот нас догнал Ильяс.

— Ата! — позвал он отца.

Тот обернулся, снял с плеча полотенце, вытер руки и подошел к нам.

— Гости в дом, радость в дом! — Расулов улыбнулся и повел рукой. — Чего стоишь, Ильяс, представь мне своих друзей.

— Это Марина. — Спохватился тот.

— Очень приятно. — Расулов галантно пожал руку Зелениной.

— Это Олег…

— Это Сергей.

— Ну, здравствуй, джигит! — Наверно мне досталось рукопожатие крепче и продолжительнее. Цепкий взгляд пробежался вниз-вверх, задержался на лице… Наверно оценивал степень повреждений. Ну не приметы же он составлял?

Должно быть я смутился. Если честно, мое внешнее состояние совсем не праздничное, и пришли без подарка…

— Воина и раны красят, — казахской поговоркой сказал Расулов, верно угадав мои мысли.

— Датур Акылбаевич, поздрав…

— Стоп! — прервал он меня. — Поздравления потом… и молодец, что гитару взял!

Я забрал у Олега инструмент. Права была Марина, и я знаю — что подарить Расулову.

Вдруг из-за мангала выскочил мальчишка с игрушечным автоматом.

— Ура! — крикнул он и прицелился в отца. Игрушка громко застрекотала.

Расулов вскрикнул и картинно схватился за грудь.

— Ох, я убит! Кто же теперь приготовит плов и зажарит шашлык?

— А ты на новенького, — засмеялся Рустам, и тут же взяв нас на прицел. — Руки вверх!

— Нихт шиссен. — Савин мгновенно поднял руки. — Гитлер капут!

— Я-я, — поддакнул я, — совсем капут!

— Натюрлих, — добавила Марина, но рук в отличие от нас не подняла.

Датур Акылбаевич засмеялся, и взъерошил сыну волосы.

— Рустам, проводи гостей в беседку. Ильяс, скажи матери, чтоб поесть ребятам собрала, потом вернись, с котлами поможешь…

Мальчишка дернул игрушечным стволом, показывая направление. Олег двинулся первым, не отпуская рук, следом пошел я, за нами Марина. Рустам отконвоировал нас в глубину сада к самой беседке. Надо сказать — беседка больше была похожа на навес над чайханой. В ней, сидя по-турецки вели неспешную беседу два ветерана — Косен Ержанович и дед Ильяса.

Ветераны встретили нас удивленными взглядами. Оглядываюсь — оказывается, Рустам незаметно исчез. Вот партизан, испарился, оставив нас с поднятыми руками. Олег что-то бурчит в адрес мелкого шалопая, а в ответ из вишневых кустов раздается хихиканье.

— Здравствуйте! — одновременно поздоровались Олег с Мариной.

— Амансыз ба, аталар! — вспомнил я уважительное приветствие на казахском.

— Здравствуйте-здравствуйте, ребята, — закивали ветераны, — проходите, присаживайтесь.

Обычно под навесом стоял стол со стульями, но сейчас вся мебель, по известным причинам, сконцентрирована в одном месте, а вместо них на полу беседки расстелен ковер и поставлен маленький столик на коротких ножках. На столике стоит фарфоровый чайник, и маленькие пиалы с зеленым чаем.

Мы снимаем обувь и рассаживаемся у столика. Я, отложив гитару, сажусь по-турецки, Олег тоже, а Марина на предложенную Касеном Ержановичем маленькую подушку.

Почти сразу появляется мама Ильяса с подносом и начинает расставлять перед нами тарелки, точнее не тарелки, а крупные пиалы, от которых идет умопомрачительный аромат. Каждому достается по лепешке, еще хранящие запах и тепло тандыра.

— Кушайте, ребята, — говорит Расулова.

— Спасибо, — отвечаем мы хором.

С каждой ложкой я чуть ли не мурлыкал от наслаждения, при этом поглядывая на ребят — Олег тоже кайфует, жмурясь от удовольствия, лишь Марина ест с невозмутимым лицом, однако глаза блестят от восторга. Словом — вкуснота и великий праздник желудка!

А ведь по сути, лагман — это обычная лапша, пусть и приготовлена несколько иначе. Рецепт прост — отварить лапшу и добавить отдельно приготовленный мясной соус, и не просто соус, а с добавлением лука, редьки, сладкого перца и томатной пасты. Можно добавить тертые вареные яйца и обязательно зелень.

Когда-то давно, в прошлой жизни, мне пришлось научиться готовить. Холостяцкая жизнь иногда заставляет изменить обычное меню. Магазинные пельмени, банальная яичница и жареная картошка быстро приедается и хочется чего-то не полуфабрикатного, вот и приходилось вспоминать — как это делала мама. Варил щи и борщ, готовил плов, иногда хватало терпения на голубцы или чебуреки. Готовил и лагман, но с покупной лапшой, однако никогда у меня не получалось именно ТАК. Хотя, друзья говорили, что вкусно…

Не успели мы управиться с лагманом, как мама Ильяса принесла плов. Несмотря на то, что сытость почти наступила, мы с энтузиазмом принялись за новое блюдо, тем более что мясо и курага в золотистом рисе выглядели невероятно аппетитно.

М-м-м! На шашлык место не останется — подумал я. Ну и черт с ним! Отказаться невозможно. Руки так и тянутся…

— Ильясик! — Проканючил кто-то.

От дома идет Ильяс и несет запотевший кувшин, а за ним семенит Рустам.

— Ну, возьми… ну, пожалуйста! — тянет плаксиво он.

— Нет! — решительно отвечает Ильяс брату. Потом ставит на столик кувшин и стаканы. — Приятного аппетита!

— Шашибо!

— Вот, — Расулов показывает на кувшин, — сок принес.

— Ну, Ильясик…

— Нет, говорю!

— Что он хочет? — спариваю я.

— Да с нами хочет идти.

— Пусть идет, — говорит Марина.

— Я не против, — пожимает плечами Олег.

А у меня сразу выстраивается цепочка — Рустам-плотина-поток-решетка-труба…

Смотрю на Ильяса и отрицательно качаю головой. Еле-еле.

— Нет! — решительно говорит Расулов брату. — И не проси.

Тот топает ногой, нацеливает свой автомат на Ильяса, выдает: «та-та-та», а затем, увернувшись от подзатыльника, отбегает к кустам вишни.

— Я все равно пойду! — выкрикивает Рустам.

— Только попробуй! — грозит кулаком Ильяс.

— Ребят, вы чего? — удивляется Марина. — Пусть идет.

— А кто за ним смотреть будет? — в ответ спрашивает Ильяс.

— Вдруг случится чего, — добавляю я, — на глубину потоком затащит, например?

— Да ну! — удивляется Олег. — Чего у самой плотины делать-то?

— Мало ли, — отвечает Расулов. — Ну что, ребят, вы поели?

— Ага.

— А где шашлык жарить будем, — спрашивает Олег, разливая по стаканам сок, — прям на камнях или кирпичи расставим.

— Зачем кирпичи? Там мы старый мангал притащили.

— А что мы туда понесем?

— Я все приготовил, — говорит Ильяс. — У калитки поставил сумки с соком, ведро с мясом и прочим. Только забрать.

— А дрова?

— Ребята перед вами саксаула натаскали, за глаза хватит. Ну как, поели?

— Счас.

Мы выпили по стакану сока, поднялись и увидели, что к беседке идет отец Ильяса.

— Ну что, ребята, наелись? — спросил он.

— Да, спасибо, Датур Акылбаевич.

— Может еще чего принести?

Мы дружно замотали головами, а Олег выразил общее мнение:

— Нам бы для шашлыка место оставить.

— Так у нас тоже они есть, — улыбнулся Расулов, и поднял руки, — ладно-ладно, сами так сами.

Он повернулся к ветеранам.

— Эке, Касен Ержанович, пойдемте, гости уже собрались.

Все вместе идем по дорожке. У дома Датур Акылбаевич остановился. Вновь на меня поглядел.

— Я слышал — ты хорошо играешь и поёшь.

— Могу сыграть…

— Не сейчас, — остановил меня Расулов. — Потом. Был рад познакомиться с тобой, и хорошо, что у моего сына есть такие друзья.

И крепко пожал руку мне, затем Олегу, и Марине, но галантно.

— Но в следующий раз, — вдруг строго сказал он мне, — будь осторожнее. Безрассудность, конечно, не порок, но и не достоинство.

— Однако у смелого джигита удача в запазухе. — Возразил Касен Ержанович.

— Верно! — рассмеялся Расулов. — Ладно, ребят, идите, развлекайтесь.

У калитки нас ожидал сюрприз в виде всего приготовленного Ильясом — эмалированное ведро с мясом, большая сумка с соком (я шесть трехлитровых банок насчитал), две сумки поменьше, одна с хлебом, вторая с яблоками и помидорами.

— Ильяс, — потрясенно сказал Олег, — и как мы все это понесем?

— Вообще-то, — почесал затылок Расулов, — ребята прийти и помочь должны, но что-то запаздывают.

— Чего ждать? Навстречу пойдем, — решил я.

Маленькие сумки взяла Марина. Савин и я вместе взяли сумку с соком, а Ильяс ведро. До речки надо пройти несколько кварталов, Мы даже очень бодро прошагали до следующего перекрестка. Дальше стало труднее. По просьбе Олега мы поменяли руки, но протащили всего пол квартала, как Савин вновь запросил обмен.

— Привал! — выдохнул Расулов, ставя ведро рядом.

— Ну и где помощники? — возмутился Олег. — Все руки уже оттянул.

— Да ладно, вам, — хмыкнула Марина. — Вы же мужики!

— Мужики, — пробурчал Савин, — тягловые, блин.

— Погнали, — говорю я, — а то время идет.

Вновь тащим сумки бодрым шагом, только чтобы руки не начинали болеть, чаще меняемся местами.

Мы вышли к реке, и сразу у меня появилось странное беспокойство — ощущение дежавю. Пробежался взглядом по окрестностям. Яблоневые сады на том берегу, крутой и каменистый склон, затем более крутой и укрепленный бетонными плитами берег, и собственно — сама плотина. Что не так? Приглядываюсь к самой плотине. Та же труба, наверняка с отсутствующей нижней частью заграждающей решетки, лестница от нее… странно, не помню, а она всегда такой была? Присутствовали простые скобы, просто вбитые в стену. Впрочем, неважно. Что еще? Русло? Так оно меняется с каждым годом, то река течет посередине, то ближе к этому берегу, то к тому. Все зависит от мощности весеннего потока, в котором валуны приличных размеров несет словно мячики, они и формируют основное русло.

Народу на речке мало. За исключением наших ребят, лишь пара пацанов купается в рукотворной запруде, гораздо выше по течению. И кто-то загорает у самой воды еще дальше. Малышни нет. Так в чем же дело? Наверно в выборе места. Именно тут, в будущем под навесами мы будем поднимать бокалы за долгожданную встречу одноклассников. Но сейчас никаких навесов от солнца нет. Просто расстелены скатерти и пледы, на которых наставили всякой снеди с напитками.

Народ занимался кто чем. Кто-то у речки бродит, изредка окунаясь в поток, кто-то в карты играет, а большинство загорает.

— Наконец-то! — воскликнул кто-то.

— Ну вот! — возмутился Олег. — Мы тонны вкусносты им тащим, а они и не довольны.

Мы поставили сумки у пледов. Я еще раз осмотрелся.

Мангал стоит чуть в стороне и нещадно дымит. Вокруг него, ругаясь, носится Переходников и бестолково машет фанеркой, толи пытается раздуть огонь, толи отмахивается от густого дыма.

— Едрит твою за ногу! — выругался Ильяс. — Я думал — тут уже угли готовы!

— Плохо горит, зараза! — пожаловался Жека, затем, закашлявшись, выставил фигу в сторону. — Куда фига, туда дым! Куда фига, туда дым!

Дым и вправду направился по указанному пути.

— Во! — воскликнул Переходников. — Видали?

— Видали, — передразнивает Расулов. — Столько народу, а костер разжечь толку нет.

— Ильяс, — сказал Васильчиков, — мы пытались разжечь, каждый попробовал, но фиг там… Юр, скажи?

Волжанин кивнул так, что с волос полетели брызги, видать окунуться успел. От реки пришел Ульский, тоже купался.

— Что за шум, а драки нет? — затем посмотрел на мангал. — А, понятно, счас…

— Нет уж, — буркнул Расулов, — сам управлюсь.

— Я гляну, — остановил я Ильяса, — а ты пока шампурами займись.

— Лады.

Надо сказать за шампура тут использовали алюминиевую проволоку. Просто брался отрезок примерно сорок сантиметров, и чтобы без проблем насадить кусочек мяса, кончик затачивался или откусывался бокорезами наискось. У Ильяса проволока была с собой. Бокорезы видно тоже имелись. Я проследил, как он изготовил первый шампур, а потом заглянул в дымящий мангал.

Огонь еле-еле пробивался в самом низу. Саксаул почернел и тлел местами, золы на дне не было. Понятно, пытались разжечь крупные сучья без растопки. М-дя, ну что за народ? Могут только фигой направление ветра указывать. Ульский, вон, скаут по жизни, подсказать не мог, или сам бы розжигом занялся. Настрогали бы щепок, и с помощью них…

Я скинул одежду, оставшись в одних плавках. Немного повозившись с растопкой, разжег в мангале огонь и отобранной у Переходникова фанеркой раздул приличное пламя. Прикинув объем дров, подкинул в мангал еще несколько крупных сучьев — теперь углей будет с запасом. Ведро маринованного мяса изжарить хватит.

Ребята тем временем развлекались вовсю. Магнитола орала что-то зарубежное. Почти все девчонки загорали. Некоторые пританцовывали. Пацаны по разу окунувшись в речку от дальнейшего плескания отказались и теперь сидели и опять играли в карты. Тут я заметил, что Савин накинул рубашку.

— Олег, ты чего, замерз?

— Что? — не сразу понял тот. — А, нет, это чтоб не обгореть.

Была у Савина такая беда — забудет поберечься от солнца, враз обгорит.

Как-то классом ездили на Капчагайское водохранилище на целый день. А местность там открытая, из флоры лишь колючка степная. Деревьев нет, а тень только рукотворная — натянутый нами брезент. Но под ним никто не сидел — играли в догонялки, футбол и волейбол прямо в воде, или просто купались. Никто от солнца не берегся. Загорели, точней сгорели и стали цветом вареных раков. Позже, класс превратился в серпентарий в котором вся живность разом сбросила кожу. Но разово, а вот Олег с того загара облазил несколько раз. Однако это случится только через два года.

От мыслей меня отвлекла магнитола — зазвучала знакомая мелодия. Ребята тоже навострили уши. Играла битловская «Облади».

— А «Палитра» её лучше играет! — вдруг сказала Марина.

Все согласно закивали.

Я не думаю, что мы сыграли лучше. Просто по моему предложению немного ускорили темп, плюс моё солирование на ритме. О чем ребятам и сказал.

— Кстати, о птичках! — Ульский появился из-за спины и протянул мне гитару. — Угли будут еще не скоро.

Ребята сразу стянулись к нашему пледу, и расселись вокруг меня. И сразу все решили единогласно, что я именно должен петь. «Облади», естественно, раз было утверждение, что наше исполнение на дискотеке было лучше оригинала. Следующей пацаны просили спеть «Отель Калифорния», но Раевская и Смольнякова в один голос потребовали «Зурбаган», остальные девчонки их поддержали. М-да, сам виноват. И что я потом скажу, когда через год по телевизору покажут «Выше радуги»?

Далее пел «Мой плот».

Марина сидела рядом, за левым плечом, почти вплотную. Её дыхание иногда щекотало шею, особенно когда пел «Зурбаган».

В спорах, что я должен еще сыграть она участия не принимала. Но после песни Лозы…

— Стоп! — вдруг остановила спорящих Марина. — Теперь моя очередь. Так, «Зурбаган» прозвучал, Сереж, помнишь там, в сквере ты про птичий щебет говорил, что похоже на группу… э-э-э… название забыла, а! Регги солнца, вот.

— Группа называется — Лейд бак, — напомнил я, — но песня на английском, а перевода я пока не делал.

Повернулся к Марине.

— Ты же обещал. — Говорит она и делает ТАКИЕ глаза…

— Давай-давай, — хмыкает вернувшийся от мангала Ильяс, — играй, раз обещал.

— А как там угли?

— Об этом не беспокойся, от одной песни до пепла не прогорят.

Ну что же, регги так регги. Что нужно, чтобы играть регги? Откинуть все проблемы, забыть о бедах и думать — о девчонках, лазурном небе, морском прибое, и самое главное о солнце! Тогда гитара начинает сама собой жить и говорить. Солнце — в наличии, даже слишком, небо — лазурней не бывает, море — вместо него есть горная речка, тоже шумная, девчонки…. Настроение — ух! И самое главное — музы опять зашевелились.

К черту английский текст, чем плох точный перевод песни? Он не рифму. Так надо исправить это недоразумение! Даже мысли хорошие появились…

Играю вступление, но тут появляется отличная мысль.

— Так, ребят, для регги одной гитары мало. — Я оглянулся в поисках подходящих «инструментов». На глаза попались пустая трехлитровая банка из-под сока, одна полупустая и несколько стаканов — подойдет. Взял пару ложек и стукнул по пустой банке. Затем по другой, потом проверил звучание стаканов. Плеснул чуть сока в пустую банку, сложил стакан в стакан и вновь постучал, проверяя тональность звона — глуховато, но пойдет.

— Олег, смотри. — Я отбил на банке и стаканах такт, затем вручил их сидящему напротив Савину.

— Запомнил, как я делал? — тот кивнул. — Как подам знак, начнешь.

— Ильяс, — я показал на пучок самодельных шампуров, — возьми, будешь ими позвякивать, только в такт угадывай.

— Лады, — Расулов взял шампура и потряс их. Получилось неплохо.

— И еще бы чего, — задумчиво огляделся я.

— Придумал! — воскликнул Переходников. Он схватил пару ложек и сложил их в руке. — Я в телевизоре видел — как на ложках играть, даже пробовал.

И Жека показал — как он пробовал.

— Молодца! — Даже не ожидал, что у нашего выдумщика есть слух.

— И так, — я огляделся, — начнем! Кто имеет слух, подыгрывайте, подпевайте, или подвывайте.

Опять начинаю вступление, уже чуть быстрее, чем в оригинале, а в голове уже выстраивается стих. Я даю знак ребятам и…

— Здравствуй-здравствуй,
Солнце ясное моё!
Лазурный неба цвет.
Ты послушай,
Как моя душа поёт,
И дай мне свой ответ.

Олег с Ильясом старались вовсю, иногда сбиваясь с ритма, но это никого не смущало, так как Переходников своим перестуком исправлял все ошибки ребят. Остальные прихлопывали и раскачивались в такт.

Просто,
улыбнись мне.
Посмотри,
Как с неба льется,
Регги солнца!

Никогда у меня так не получалось! Спасибо музе! Я чувствовал себя виртуозом гитары… Бобом Марлей, наконец!

Просто,
улыбнись мне.
Посмотри,
Как с неба льется,
Регги солнца!

Всем нравится. Ещё бы — солнце, речка, веселая компания и гитара!

Серебриться,
В речке горная вода,
И с шумом вдаль бежит.
Пусть уходят,
Наши беды навсегда,
И в счастье нас кружит!

Тут Марина положила свою голову мне на плечо и чуть приобняла. Нет, моя муза не витает надо мной, она сидит рядом, так близко, что я слышу биение её сердца, и еще она щекочет мне шею. Мою музу зовут — Марина! Я жмурюсь от наполняющего меня чувства. Э-ге-ге! Хочется самому от счастья пуститься в пляс. Но вместо меня танцует и поет гитара.

Просто,
Улыбнись мне.
Посмотри,
В воде смеется —
Регги солнца!

Мне начали подпевать, пусть путая слова, но все-таки…

Просто,
Улыбнись мне!
Пусть всегда,
Для нас играет,
Регги солнца!

Я довольно замолчал. Ильяс, Жека и Олег не сразу поняли, что песня закончилась. Они продолжали своё «музыцировать», а ребята весело раскачиваться в такт, но спохватившись, восторженно зашумели:

— У-у-у!

— Серега, здорово!

— Давай еще раз?

От похвал накатило смущение, а Марина прижала меня к себе и чмокнула в щечку, от чего я резко «загорел».

— Спасибо, — тихо шепнула она.

Мне бы «пожалуйста» сказать, но от переполнявших чувств, только головой тряхнул. Вот конфуз-то! Самое время в воду сигануть, и хорошенько охладиться, только, как бы не зашипело, с облачком пара к небу! Блин и прикрыться можно только гитарой, а с ней к воде не пойдешь.

Ребята тем временем опять спорят — что я буду играть, но мне-то не до этого.

— Все, баста! — решил я. — Пора делом заняться.

Поднялся и, старательно прикрываясь гитарой, двинулся к мангалу. По дороге прихватил полотенце, довольно длинное. Накинул на плечо. Теперь можно оставить гитару.

Мангал прогрел воздух вокруг себя капитально. Припекало так, что показалось, будто я успел загореть аля-Савин.

— Самое то! — резюмировал Расулов, тоже глянув на угли.

Я, Ильяс и Олег присели вокруг ведра и принялись наполнять шампура мясом.

— Пацаны, может помочь? — подошел Переходников.

— Сами справимся, — буркнул Олег.

— Ты лучше воды принеси, — попросил я, — вон, в банке, сполосни только.

— А фанерку тут оставь! — гаркнул Ильяс.

С набивкой справились мы довольно быстро. Сполоснули руки принесенной Переходниковым водой, затем Расулов разместил шампура на мангале, перед этим поворошив хорошенько угли. Сразу поплыл знакомый аромат. Зажмурившись, с удовольствием втягиваю вкусный воздух и, несмотря на то, что недавно был хорошо накормлен, вновь хочу есть.

— Охладиться не помешало бы, — сказал вдруг Савин, посмотрев на меня. Я уверен, полотенце хорошо прикрывало плавки. Догадался? На физиономии Олега никакого намека на шутку, однако, на всякий случай показал ему кулак. Савин хмыкнул, но ничего не сказал, лишь мне за спину уставился.

— Сережа, — услышал я голос Марины, — чем помочь?

Ох, если она сейчас прикоснется — с ума сойду. Чтобы этого избежать — нашел ей дело.

— Марин, ты организуй приборку, а то наш достархан в жутком беспорядке. И показал на сбитые в кучу во время маленького концерта пледы и скатерти.

— Хорошо, Сереж.

— Серега, — прошептал Олег, — тебе срочно надо окунуться.

Странно, что друг обошелся без шутки, обычно на эту тему сразу подкалывают. Медлить не стал, немного боком, да еще закрываясь полотенцем, я направился к реке.

Холодная вода сначала привела в чувство, затем быстро охладила чуть ли не до посинения. Как только челюсть начала отбивать дробь, выскочил из реки как пробка из бутылки шампанского, схватил полотенце и принялся яростно растираться. Не хватало мне насморка в самый разгар лета. Наша речка для купания малопригодна, зато напитки разные охлаждать в самый раз. Что характерно — в самом городе есть озеро, куда впадает река. Вот в нем вода на прядки теплее. Только желающего отдохнуть и искупаться народу там очень много. И ехать к озеру не очень удобно, с пересадками.

Магнитола опять орала иностранщину. У мангала суетился Ильяс — перекладывал шампура, помахивал фанеркой, подмолаживая угли и брызгал на мясо разбавленным уксусом. Аромат шашлыка плыл по округе, и сводил с ума. Ребята даже приплясывали от нетерпения. Я поспел как раз к раздаче порций. Получив по шампуру, мы расселись на пледах вокруг блюд с хлебом, нарезанным луком и прочим.

Когда на природе вкушаешь шашлык, именно вкушаешь, то кажется, что ничего вкуснее на свете нет. Снимаешь зубами с шампура ароматное мясо, следом чуть нарезанного лука в рот и… м-м-м… наслаждение! И ничего, что нет ставшего привычным кетчупа. Вместо кетчупа можно использовать помидоры, останется лишь нарезать и добавить дольки к следующей партии шашлыка. Как раз еще полведра маринада осталось.

— М-м-м, обожаю шашлык! — Раевская закатила от наслаждения глаза. — Всегда бы его ела, правда Вер?

Смольнякова энергично закивала, и остальные тоже. Впрочем, чего доказывать очевидное? Общую мысль выразил Кигаев:

— Как насчет добавки?

— О, — воскликнул Ильяс, — тогда тебе и рулить. Набивай шампура и жарь, а мы отдохнем.

Магнитола вдруг замолчала. Расулов подошел и сразу резюмировал:

— Ленту зажевала.

Он аккуратно вынул кассету и потянул пленку.

— Вот черт! — выругался Ильяс. — Чуть ленту не порвал.

Он принялся аккуратно сматывать ленту.

— Радио пока включи, — попросил Волжанин.

Я протянул руку и щелкнул по переключателю, затем покрутил ручку настройки. Сначала попался канал с трансляцией какой-то оперы, и сразу со всех сторон закричали:

— Фу-у-у!

— Дальше!

Радио громко шипнуло и заиграло «Море» Антонова. Поймал взгляд Марины, и понял — какую песню буду скоро играть.

— Ой! — воскликнула Марина. — Там Рустам.

Я обернулся — посередине потока несло большой мяч, а у самой кромки воды стоял брат Ильяса, явно собираясь его поймать. Рустам уже вступил в бурлящую реку…

— Рустам, назад! — закричал Ильяс. — Назад! Стой!

Мальчишка оглянулся и соскользнул в воду. Поток сразу подхватил его и понес по дуге к плотине. Расулов уже мчался к реке. Я бежал следом. Ильяс с ходу прыгнул в воду и сразу заработал руками. Я тоже нырнул, но направился сразу к зеву слива. Плыл как безумный, а в голове билась мысль — только бы судорогой не свело. Ну, почему тут вода всегда холодней?

Меня поднесло к трубе и сильно приложило грудью об арматуру. Однако под решетку не затащило. Просунул ноги меж прутков и, зацепившись таким макаром, приготовился ловить Рустама. Мальчишку поймал удачно. Он, подвывая от испуга, сразу вцепился в железо, а я уже принялся страховать Ильяса. Расулов влетел в объятья так, что я макнулся в воду и чуть не сорвался с решетки. Вволю хлебнув ледяной воды, вынырнул и закашлялся.

— С-с-серега! — отстучал зубами Ильяс. — С-спасиб-б-бо.

У меня самого челюсть начала собственную жизнь, поэтому просто кивнул.

Дрожа всем телом и чувствуя, что вот-вот ноги начнет сводить судорога, подобрался к Рустаму и, перекрикивая шум воды, закричал Ильясу, заикаясь и клацая зубами:

— Я п-п-од-дсажу. Т-т-тяни его наверх.

Расулов потянул брата к лестнице, но мальчишка от страха никак не мог отцепиться от железины.

— П-п-погоди… вместе… — я полез следом. — Д-д-давай… с той стороны.

Ильяс, зацепившись за лестничную скобу, свесился вниз.

— Рус-стам, руку д-д-давай.

Но мальчишка сильнее стиснул руки. Пришлось нам силой отдирать его от железа. От испуга тот вообще двигаться не мог. Тогда я, разозлившись, извернулся и коленом поддал Рустаму под зад. Он подлетел и Ильяс, подхватив брата, потащил его наверх.

— …ам… …ег… — послышалось мне сверху. Кигаев, свесившись с края плотины, пальцем тыкал куда-то вниз. Оглянулся и обнаружил плывущего Савина. Он, борясь с водоворотом, тоже направлялся к решетке стока. Еще один спасатель на мою голову!

Вновь свесился и приготовился ловить уже Олега.

Бум! Савин ударился об железо, и неожиданно нырнул головой в поток. Я схватил подвернувшуюся руку и потянул. Савин вынырнул и закашлялся, а я зашипел сквозь зубы, чтоб не клацать ими, стараясь, сказать понятней:

— С-сав-вин, прид-д-дурок, к-как-кого хрен-на ты т-тут делаешь?

— Сп-п-пасти хотел… — отстучал зубами Олег, и добавил, — д-д-держись!

— Сам, д-держ-жись, ид-д-диот! — И принялся вытягивать его. Получалось плохо — спринтерский заплыв в ледяной воде и выуживание Расулова отняло много сил.

— Ноги п-подожми! — крикнул я. — П-помогай, подтягивайся, а то н-не вытяну!

Савин всхлипнул, кое-как поджал ноги и, с моей помощью влез на решетку.

— Фу-у-ух! — облегченно выдохнул я. — Олег, т-теперь д-давай наверх сам, к-к-как-нибудь. А я отдышусь и с-следом…

Тот кивнул и полез вверх. Я подождал, пока он поднимется наполовину, и двинулся было следом, но на краю плотины увидел Кигаева, он опять что-то кричал и показывал вниз.

Савин на мгновение замер, прислушиваясь, а я оглянулся — неужели еще кого спасать придется? Однако больше никто в воду не полез.

— Чего он т-там? — прокричал я Олегу.

— Не разобрать! — обернулся он.

— Ладно, лезь давай!

Олег, цепляясь за скобы, полез вверх.

Глядя на поднимающегося Савина, облегченно вздохнул — вот и все, полет, а точней заплыв сквозь плотину мне не грозит. Уже давно все идет не так, как напророчили мне когда-то друзья. Ну, почти не так. Вот я и расслабился — повелся на отсутствие Рустама. Но видать мальчишка не послушался и пришел к плотине…

Что ж, на востоке говорят — кисмет. Однако, судьба-судьбой, но обошлось же! Рустама спасли, сами не пострадали, осталось только подняться, обогреться и доесть шашлык.

Подниматься было трудно, да и нагретое солнцем железо казалось раскаленным. А расстояние между скобами оказалось великовато, железа, что ли не хватило? И решетка на трубе лишь наполовину… сэкономили, строители хреновы! Вечно у нас все делается через одно место!

Стоя на одной скобе, и держась за другую, приходится тянуться к следующей. Савин уже наверху, а я ползу еле-еле, и как назло дрожь в руках не унимается. Не успел миновать пару скоб, как различил крики сверху:

— …ам… …о…а… — из-за шума воды слышались только гласные.

Уже втроем друзья что-то орали и показывали вниз.

— Что? — Однако различить что-нибудь не получилось. Посмотрел вокруг — все нормально. Ребята, что остались на берегу, там и стоят, на нас смотрят. Что еще-то? Ладно, поднимусь и узнаю причину ора. Поднялся наполовину, когда обнаружил, что Расулов начал спускаться навстречу, при этом что-то крича. Остановился и, держась за скобу, откинулся назад, чтобы посмотреть из-за чего Ильяс так ко мне спешит?

Вдруг скоба выскользнула из бетонной стены…

— Не везет мне с железом… — промелькнула мысль.

Отшвырнул железину и привычно сгруппировался. В воду вошел, ухнув чуть ли не до дна. Запоздало рванул к поверхности, но край решетки лишь мазанул по пальцам. Успел увидеть на стенке бетонной трубы торчащую арматуру, острую как рыболовный крюк. Не насадиться бы на подобную…

Только и успел вдохнуть воздуха, как закрутило в ускоряющемся потоке. Теперь лишь держаться посередине — вдруг такой крючок тут не один? Ага, держись посередке, как же!

Холод окончательно заполнил все тело. Не вода, блин, а жидкий азот.

Сильный удар об бетон…

Перед глазами замелькали прожитые мгновения…

Назад: Глава 11

Дальше: Глава 13