Глава 41

Большинство моих приятелей, подрастая, мечтали о тушении пожаров, о справедливой расправе с какими-нибудь негодяями, о том, чтобы выиграть приз на местных бегах, о спасении любимой девушки и даже о том, чтобы получить от нее награду в виде поцелуя. Мои собственные мечты не имели никакого отношения к пожарным, полицейским, грабителям, девушкам и к победам на спортивных играх в Атланте. Все это пришло позднее, а мои первейшие мечты, насколько могу припомнить, были связаны с другим: например, вот если бы Рекс пришел домой с работы пораньше, бросил портфель, взял бы в руки не стакан с виски, а спортивные перчатки и поиграл бы со мной в мяч. И если бы все это он делал без криков и оплеух, то это было бы просто замечательно!

Я грезил наяву, что Рекс вот-вот выйдет из своего черного «Линкольна» или «Мерседеса», в белой накрахмаленной рубашке, с белейшими манжетами на французский лад, но можно и – в вышитой рубашке из египетского хлопка, пропотевшей и прилипшей к спине, а его галстук будет болтаться при ходьбе из стороны в сторону. Так вот: выйдет он, улыбающийся, и скажет что-нибудь приветливое, негромкое, ободряющее, глядя, как я играю в бейсбол: «Вот-вот, правильно, именно так, но локоть держи повыше. Нацелься, шаг вперед, бросай! Попадешь точно, но не забудь надеть перчатку!»

И еще Рекс мог бы мне сказать, что я для него самый важный на свете мальчуган, поэтому, несмотря на летний ливень, он так торопился домой, чтобы кинуть мне спортивную перчатку со словами: «Давай сыграем, пока дождь совсем не разошелся». Но этого никогда не случалось. Я сам с собой в амбаре играл в бейсбол и притворялся, что не один, и придумывал разные, извиняющие отсутствие Рекса обстоятельства.

Вскоре я понял, что бейсбол Рекса просто-напросто не интересует, а поэтому у меня появились другие мечты. Они заключались в том, что он вдруг попросит меня помочь ему в делах. Я твердил себе, что он человек очень занятой, могущественный, влиятельный, что постоянно озабочен чем-то очень важным. Я грезил, что Рекс вдруг попросит меня помочь ему, например, почистить стойла в конюшне, скосить траву, смазать его револьверы, приготовить завтрак, порубить дрова, зажечь костер, обиходить лошадей, пойти с ним на рыбалку, поработать на тракторе – ну сделать хоть что-нибудь, хоть в чем-нибудь помочь, – но Рекс никогда ничего не предлагал и ни о чем не просил. Он всегда нанимал какого-то постороннего человека для всех этих дел, платил ему за работу, но, главное, он сам всем этим никогда не занимался. Ему на подобные дела было наплевать, ведь тем больше оставалось времени для наживы или для того, чтобы заманить в постель очередную секретаршу или заграбастать заработанную в поте лица чужую собственность. Я понимал, что он обладал прирожденным даром делать деньги. Все, к чему бы он ни прикасался, действительно превращалось в золото, но именно со мной в последнюю очередь он поделился бы этой тайной. То был его личный секрет, и он мечтал унести его с собой в могилу – и так оно и случилось, – потому что он видел во мне соперника. Цель Рекса была самая элементарная и простая. Он и отца Кэти нанял на работу, чтобы отделаться от самой Кэти, ведь ее присутствие делало меня счастливым. А так как сам он был несчастен, то никто вокруг не имел права стать счастливым.

И, наконец, мои грезы воплотились в фантастическое видение о признании меня в качестве сына. Если Рекс не собирался меня всю жизнь водить за нос, то он мог бы, наверное, в один прекрасный день взять меня за руку и ввести через парадный подъезд в свой офис-небоскреб, потрепать по плечу и представить: «Привет, мистер Такой-то, рад познакомить вас с моим сыном». И я представлял себе, как мы входим в лифт, и я встаю на цыпочки и нажимаю кнопку самого верхнего этажа, а он торжественно, за руку вводит меня в свой кабинет и просит секретаря принести ему кофе, а мне чашку горячего шоколада с карамельным сиропом, который приобрел специально для меня. Потом он усадил бы меня рядом с собой, а сам все время звонил бы по телефону, назначал деловые встречи или договаривался еще о чем-нибудь важном и срочном. И все это, очевидно, потому, что я тоже представляю для него нечто важное, и мое присутствие в кабинете ему необходимо.

Но с другой-то стороны: ведь мне даже в голову никогда не приходило спрашивать мисс Эллу, нужен ли я ей, и я не нуждался в доказательствах ее любви ко мне. Я это и так прекрасно знал. Она мне напоминала об этом каждый день, хотя редко прибегала к словам. С моего пятилетнего возраста она учила меня, что такое настоящая любовь, и я никогда не забывал ее уроков. Слово «люблю» можно прочитать и как «В-С-Е-Г-Д-А», однако Рекс об этом абсолютно ничего не знал…

Одного взгляда на Джейса было достаточно, чтобы понять: он страдает от той же самой проблемы. Ему было скучно. К девяти часам утра он уже двести раз проехался по главной подъездной дорожке и уже принялся за бейсбольную тренировку на покрытой пластиком площадке. Ему нужно было все время двигаться.

А что касается Мэтта… Прежде всего ему не мешало бы как следует помыться и привести себя в порядок, но я не знал, как ему об этом сказать. Он не брился уже пару недель, но у него так дрожали руки, что ему трудно было бы удержать бритву. А я боялся, что он в процессе перережет себе горло. Опасаясь ненароком обидеть брата, я решил зайти издалека.

Он как раз одевался утром у себя на сеновале, когда, поднявшись по лестнице и задрав голову, я изрек:

– Вот подумываю, а может, мне сегодня подстричься? Не хочешь со мной прогуляться?

И в этот момент раздался голос Джейса:

– А я тоже хочу с вами!

– А когда ты собираешься? – вдруг спросил меня Мэтт.

– Да все равно когда, можно в любое время.

Мэтт задумчиво оглянулся, словно хотел свериться со своим собственным распорядком дня, взглянул на левое запястье, хотя никогда не носил на нем часов, и кивнул:

– Через пять минут?

– Жду в грузовике.

Я позвенел ключами перед Кэти, а она пригладила свои коротко стриженные волосы:

– Нет, спасибо. Не думаю, что мне уже пора воспользоваться услугами лучшего клоптонского парикмахера.

– Но, может быть, мне привезти краску для волос?

Кэти глаза вытаращила от такой дерзости.

Существует старая поговорка: «Не проси лысого парикмахера подстричь тебя, потому что он может позавидовать густоте твоих волос». Пеппи Паркер лыс, как моя коленка, и уже очень давно, но через его рабочее кресло прошло все население Клоптона. Его парикмахерская – одно из самых завидных клоптонских заведений. Насколько я помню, Пеппи всегда носил вставные челюсти, которые явно были ему великоваты, поэтому он, когда разговаривал, всегда присвистывал, стараясь удержать челюсти в нужном положении. Он никогда не работал без табачной жвачки, и, пока ходит вокруг вас и около, стоящая рядом медная плевательница переполняется так, что после очередного клиента ее необходимо было вычищать.

Ему семьдесят пять лет, но его руки, похожие на медвежьи лапы, все еще сильны, крепки и никогда не дрожат, словно сделаны из гранита. Он фамильярно называет всех по имени и никогда не спешит. Он также никогда не тратит времени даром. «время – деньги», – твердит он, имея при этом в виду не свое время, а ваше. Всю свою взрослую жизнь Пеппи работает пятьдесят недель в год, делает сорок стрижек в неделю и после каждой крепко пожимает вам руку со словами: «Приятно было повидаться. Передайте привет вашей семье и приходите ко мне снова». И так больше сотни тысяч стрижек, брадобритий, рукопожатий и приветов за год.

Я познакомился с Пеппи двадцать шесть лет назад, когда Рекс, едва не ткнув в лицо мисс Эллы пальцем, приказал: «Сидеть здесь и передать Пеппи, чтобы он стриг покороче!» И Пеппи исполнял приказание, а это означало, что у меня всегда мерзла голова с первого дня знакомства с ним до отъезда в Джорджию, на учебу в Технологическом институте. С тех пор, правда, я ношу длинные волосы, хотя Рекс, конечно, воспринял бы мой отказ как бунт. А мисс Элла очень любила перебирать мои волосы пальцами. Думаю, что мы ходили к Пеппи раз восемь за год, и каждый раз он стриг меня все короче.

Совершенствуя большую часть клоптонских шевелюр, Пеппи хорошо познакомился с житьем-бытьем их носителей, знал все о каждом своем клиенте, так что, если вам захочется посплетничать, идите прямиком в «Банкетное кафе», но если вы хотите знать правду, то зайдите к Пеппи.

Итак, мы трое – Мэтт, Джейс и я – пришли в парикмахерскую Пеппи вскоре после открытия, а он открывал ее в девять утра.

– Привет, Пеппи, – приветствовал я мастера.

– Доброе утро, Такер! Как поживаешь? – и Пеппи, обмахнув кресло фартуком, положил на ручки кресла доску, которую использовал, когда стриг детей. – И кто же этот молодой человек?

– Пеппи, это Джейс Уизерс, мой хороший друг.

– Ну что ж, – Пеппи похлопал Джейса по коленке и вручил ему пластинку жвачки «Двойная пузырчатая», – друг Такера – мой друг.

Джейс улыбнулся и засунул жвачку в рот.

– А как же его подстричь?

– Дядя Так, я хочу, чтобы как у вас! – выпалил Джейс, не дожидаясь моего ответа.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, как на той картинке, которая висит у вас над камином.

– Ох, приятель! – и я украдкой на него покосился, подумав о последствиях такого решения. – Понимаешь, дружок, я не очень-то уверен, что твоей маме это понравится.

– Но вам точно понравится!

Пеппи вздернул брови и улыбнулся:

– Ну что ж, волосы отрастают быстро, а каждый мальчик, в конце концов, есть только мальчик. Такова жизнь.

– Да, сэр, они отрастают. Обязательно отрастут. Стригите покороче.

И Пеппи пустил в ход старую, заслуженную, хромовую жужжащую машинку. Машинка ворчала, икала, кашляла, замирала, будто готовясь отойти в мир иной.

– Что ж, это простительно – после четырнадцати лет работы настало время отправляться на покой. – Он выключил ее, замотал шнуром и выбросил в ящик для мусора, и все это проделал без всяких колебаний, а потом снял со стены машинку поновее, всего лет семь находящуюся в употреблении, и она размеренно зажужжала, состригая волосы Джейса.

Мэтт похлопал меня по плечу рукой в резиновой перчатке, указал на мой карман и протянул ладонь, а я подал ему свой швейцарский перочинный нож, и он выудил из мусорного ящика машинку. Пока Пеппи колдовал над головой Джейса, Мэтт усердно ее чинил.

Через четыре минуты у Джейса на голове не было ни одного волоска длинней, чем в полдюйма, и я уже слышал, как Кэти, увидев своего сына, в ужасе взвизгивает. Да, это была великолепная картина: Пеппи выключил машинку, коснулся пальцами розетки на стене, которая служила для разогрева крема для бритья, и начал осторожно подбирать машинкой волосы на шее мальчика.

– Джейс, сиди прямо и не шевелись, – сказал я, коснувшись его плеча. – Мистер Пеппи сейчас даст тебе урок мастерства.

Пеппи всего тремя нежными касаниями острой бритвы убрал пушок с шеи Джейса, снял фартук, поднес к лицу мальчика зеркало, и Джейс широко, от уха до уха, улыбнулся: уши у него казались теперь больше, а плечи гораздо шире.

А потом в кресло сел Мэтт, и Пеппи, кстати сказать, едва его узнал. Мне вовсе не надо было рассказывать ему историю Мэтта. Пеппи и так почти все знал и быстро приступил к работе: он подстриг его, выбрил сзади шею и даже лицо. Когда он закончил, Мэтт выглядел просто замечательно, я давно его таким не видел, а Пеппи двумя руками, сбрызнутыми одеколоном «Клабмен», похлопал его по шее и щекам.

– А чем это он его помазал, дядя Так? – поинтересовался Джейс, дернув меня за штанину.

– О, это то, что надо. Это одеколон, который называется «Клабмен». Наверное, надо было бы и тебя им немножко сбрызнуть. Запах наверняка бы понравился твоей маме!

Я-то знал, что это было совсем не так, что это самая наглая ложь, потому что ни одной женщине в мире за всю историю человечества запах дешевого одеколона «Клабмен» никогда не нравился, не нравится и не может понравиться. Он нравится только мужчинам, но я решил, что Джейсу совсем не обязательно знать такие тонкости, и как только Кэти придет в себя после потрясения, обнаружив практически полное отсутствие волос на голове сына, которые, надо сказать, еще более акцентировали залихватско-глуповатый вид Джейса, она, в конце концов, смирится и с этим.

Я посмотрел на Мэтта, который целиком погрузился в расследование устройства первой машинки Пеппи.

– Такер, – и Пеппи хлопнул фартуком по сиденью кресла, – как насчет тебя? Подстричь покороче?

– Ну, если только чуть-чуть, самые кончики.

– Так я и думал. По-прежнему бунтуешь против условностей?

– Ну что-то вроде этого.

– Садись.

Пеппи меня подстриг и даже ухитрился воздать должное не только аккуратности, но и элегантности. А когда я расплачивался, Мэтт уже завинтил в первой машинке Пеппи последний винтик, подошел к рабочему креслу, вставил штепсель в розетку и побрызгал все дезинфицирующей жидкостью, а затем, нажав кнопку, включил машинку и поднес ее к уху. Машинка выглядела как новенькая и исправно стрекотала. Мэтт вручил машинку Пеппи и долго собирался с мыслями, чтобы что-то сказать. Наконец он произнес:

– Сгодится еще на четырнадцать лет.

– Мэтт, а ведь это моя самая любимая машинка! Спасибо тебе. – и Пеппи положил руку Мэтту на плечо. – Мне очень приятно видеть тебя снова.

Мэтт заморгал, потом его взгляд забегал туда-сюда, он покрутил пальцами, кивнул и наконец сунул левую руку в карман, где лежало то, что всегда должно было там лежать. И я очень хорошо представлял себе, что именно он сейчас сжал в пальцах.

И вот мы втроем вышли из парикмахерской Пеппи под яркий солнечный свет дня, а Джейс взял нас обоих за руки. Мэтт шел, держа руку Джейса впереди себя, словно стакан воды, опасаясь пролить хоть каплю, но тут некая пожилая дама, приблизительно лет около семидесяти, привлекательная, одетая в ярко-красную юбку до колен и в белую кофточку, с черной сумочкой через плечо преградила нам путь, ковыляя на костылях. Костыли тоже были красные – как юбка и туфля. Я употребил слово «туфля» в единственном числе неслучайно: у дамы была только одна нога, и Джейс не отрывал от дамы взгляда, пока она не оказалась перед ним. Он отцепился от нас и встал прямо перед ней.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказала дама, а Джейс наклонился, присел на корточки и оказался на уровне ее подола, но даму это ничуть не смутило, напротив, она даже рассмеялась:

– Если ты ищешь мою вторую ногу, то ее нет. – Боже! Мне захотелось уползти в какую-нибудь нору и там тихо умереть от стыда.

– А что с ней случилось? – поинтересовался Джейс и заглянул под юбку.

– Она заболела, и врачам пришлось ее отрезать.

– Мэм, – вмешался я, – пожалуйста, пожалуйста, простите его. Ему всего пять лет и…

Дама, слегка покачнувшись на костылях и вновь обретя равновесие, коснулась моей руки:

– Сынок, хорошо бы все мы были так свободны от условностей и ненужных запретов. – А потом – и, надо сказать, довольно ловким движением – она опустилась на пятку и посмотрела Джейсу прямо в лицо: – Да, милый, нога у меня больше никогда не отрастет, но это ничего! У меня же есть вторая.

– Да, понимаю, значит, все в порядке. – и Джейс удовлетворенно кивнул.

А я наклонился, помог даме поудобнее взять костыли, и она заковыляла дальше.

Я сунул Джейса в грузовик и завел мотор на полную мощность, надеясь, что звук заглушит голос мисс Эллы:

Я припарковался рядом с амбаром и наблюдал, как Джейс вбегает в домик мисс Эллы. Я молча за ним наблюдал.

«Давай, давай, приятель, – ободряюще прошептал я, – ей такое поведение нравится».

Хлопнув дверью, Джейс скрылся в домике, но через буквально две секунды раздался душераздирающий вопль. И я дал задний ход в сторону большого дома.

– Такер Рейн, если я когда-нибудь доживу до ста… – но я не собирался выслушивать все, что ей еще захочется выкрикнуть в мой адрес, и поэтому бросился к ограде и хотел пролезть между прутьями, но не успел: Кэти уже вцепилась в меня, осыпая весьма точными и очень чувствительными ударами: оставалось лишь удивляться, как столь тоненькое существо может быть таким сильным. Я расхохотался, да так, что и слова не мог вымолвить и даже пошевелиться не мог, а Кэти придавила мои руки к земле и уперлась коленями в мою грудь:

– Такер, ты не имел права такое вытворять!

– Но ведь ты же не хотела его стричь. Пришлось мне заняться этим.

– Но зачем?

– Дядя Так, давайте сыграем в бейсбол! – позвал меня Джейс, стоя на пороге с уже надетой на руку перчаткой.

– А сейчас, – сказал я красной от злости Кэти, – с вашего разрешения я сыграю матч вот с этим привлекательным ребенком – у него настоящая мужская стрижка.

– Так, мы с тобой еще не окончили наш важный разговор!

– Послушай, Кэти, ты, конечно, можешь воспитать кудрявого ангелочка, но рано или поздно тебе придется разрешить ему стать обыкновенным мальчиком.

– Но чем тебе помешали его кудри?

– Ну… – и я указал на Джейса, – мы теперь видим улыбающегося мальчишку с большими, торчащими ушами.

– Такер! – Кэти встала и подбоченилась.

– Ладно-ладно, я виноват. Нет, не то чтобы я чувствую себя действительно виноватым, но я прошу извинить меня, если тебе этого так хочется. Так вот, пожалуйста, извини меня!

Я поднялся и потащил ее к подъезду дома, а она, вдруг оглянувшись и взглянув на Джейса, расхохоталась:

– Просто глазам своим не верю! Что же ты сотворил с моим сыном? И почему от него так скверно пахнет?

– Кэти, – отвечал я, беря ее под руку и торжественно сопровождая к подъезду, – все происходящее гораздо значительнее, чем ты это себе представляешь.

– Но что все это означает?

– Я учу Джейса быть настоящим парнем!