Глава 28
У Мэтта, к сожалению, снова стали проявляться некоторые признаки болезни, так что однажды я едва не позвонил Гибби, но, к счастью, передумал. Поживем – увидим. Разберемся, что к чему: болезнь это или, наоборот, самодостаточность и некоторая удовлетворенность самим собой, хотя он стал теперь задумчивее, и когда смотрел вверх, то лицо у него искажалось гримасой, словно он с чем-то померился силами, но проиграл. Но меня настораживало вот еще что: он забывал о правилах личной гигиены, о стрижке волос, бороды, ногтей и чистке зубов и только иногда мылся в ванне. Однажды мне пришлось пол-дня провести в аптеке, покупая дезодоранты, ножницы для ногтей, бритву и зубную щетку. Находясь там, я подумал, что и сам уделяю недостаточно времени этим необходимостям бытия, не то что в предыдущие семь-восемь лет. При всем том нельзя было бы сказать, что я стал меньше дорожить общением с окружающими. Нет, это было не так, просто мне требовалось больше времени, чтобы предаваться собственным размышлениям. К тому же, несмотря на все события в Уэверли, я имел возможность уезжать куда-нибудь даже на неделю.
Вернувшись тогда с покупками, я поставил все туалетные принадлежности рядом с постелью Мэтта, а сам вернулся в кабинет, заваленный рекламой и нераспечатанной почтой. Мне отчаянно нужно было позвонить Доку, но ему вряд ли понравилось бы то, что я хотел ему сообщить, так что я все время откладывал звонок.
Подвальный этаж – зеркально точное отражение первого этажа дома – представлял собой большое помещение, уставленное рядами полок и стеллажей для более чем двухсот покрытых пылью бутылок с вином. Здесь же стояла ненужная мебель, устланная таким же слоем пыли. Единственными предметами из обстановки, которые использовались мною, были складная кровать, застеленная шерстяными одеялами, и ночной столик, на который я положил Библию мисс Эллы и поставил ее фотографию, а на небольшом отдалении от постели я поместил письменный стол, плод собственной фантазии, являвший собой торжество функциональности над эстетикой. Представьте себе совершенно плоскую, гладкую дверь восьми футов длиной, с откидными досками по бокам и двумя же отделениями для папок. Наверху, в парадных помещениях, стояли по углам три-четыре хорошеньких столика, с обитыми кожей столешницами. Рекс купил их, чтобы заполнить все уголки в гостиной Уэверли. За столиками тоже можно было сидеть, но какое-то время я чаще обитал, как правило, вне Уэверли, чем в его пределах.
Вплотную занявшись наведением порядка, я в течение месяца разбирал почту, платил по счетам, выбрасывал бумажный мусор и старался не вспоминать, как Кэти стояла в ванной, окутанная паром, затуманившим зеркало. Наконец, я поднял трубку. Я хотел оставить просто устное сообщение, но не тут-то было: я мог бы уже усвоить, что Док – трудоголик. Он ответил сразу же, после первого звонка.
– Привет, Док!
– Такер! – он сдвинул в угол рта сигарету и выдохнул дым. – Где ты, черт побери, пропадаешь? Фото, сделанные для Уайти, просто великолепны! Я же говорил, что тебе придется прокатиться сюда! Лови первый же самолет в Лос-Анджелес и…
– Док!
Наступило молчание. К этому времени он уже хорошо меня изучил. Я услышал, как он щелкнул зажигалкой, затянулся, выдохнул дым, сунул зажигалку в карман и застегнул его на молнию. Восхитительный звук! А вот сейчас он сбрасывает первый сигаретный пепел в чашку с остывшим кофе и смотрит в окно на нижний Манхэттен. Откинувшись на стол, Док медленно затягивается, выдыхает, и табачный дым заволакивает его взгляд. Док любил курить больше, чем джентльмен, изображенный на пачке «Мальборо».
– Рассказывай, в чем дело, – скомандовал он.
– Есть осложнение!..
– В связи с твоим братом?
– Да…
– В деле замешана и женщина?
– Да.
Док возбудился, о чем возвестил скрип стула: Док явно переменил позу и выпрямился.
– Это длинноногая стюардесса, о которой ты мне как-то рассказывал? Та самая, что носит визитку на шее?
– Нет…
Док снова откинулся на спинку стула, отчего тот снова скрипнул.
– Она замужем? – спросил он уже не очень заинтересованно.
– Нет. Я давно был с ней знаком. Теперь она в разводе, но не так давно бывшие супруги решили попробовать снова сойтись из-за сложившейся ситуации.
– Сейчас догадаюсь: там есть ребенок, и это главное?
– Да, – помолчав, ответил я, сожалея, что не смог воспользовался автоответчиком.
– Ты прав. Дело сложное. Как это тебя угораздило настолько втюриться?
– Это длинная история…
– А я не тороплюсь!
Стараясь быть кратким, я быстро ему обо всем рассказал, но, слушая самого себя, подумал, что все это похоже на бред сумасшедшего.
– Ты хочешь сказать, что твой братец Мэтт, главный фигурант дела и бывший обитатель «гнезда кукушки», теперь живет у тебя?
– Да.
– И что ты связался с этой замужней женщиной, Кэти, или как там ее зовут, и с ее пятилетним сыном, и что она бежала от своего негодяя-мужа, который, очевидно, существует, работает и ест в нескольких кварталах от меня, а его дружки-собутыльники состоят на государственной службе?
– Да, примерно так.
– Я бы на твоем месте удрал от них на первом же автобусе и на первом же самолете драпанул потом в Лос-Анджелес.
– Док, я не могу этого сделать…
– Не можешь этого или не хочешь?
– Док, с моим братом дела обстоят неважно, и женщина эта, ну…
– Да, в твоем голосе звучит нечто, чего я прежде не слышал. Ты вещаешь, словно Томас Магнум.
– Но, понимаешь…
– Ты не знаешь, что делать дальше?
– Нет. Совсем не знаю.
– И я тоже, а я ведь был женат четыре раза. Уж эти женщины! Без них нельзя, но и с ними жить невозможно!
– Док, мне просто нужно время. Например – месяц. Может быть, и два. Пока еще не решил.
– А тебе есть на что жить?
– Некоторое время продержусь. Я не могу уйти с работы, но давай сделаем вид, что занимаемся делом.
– Ты имеешь в виду нас обоих или только меня?
– Обоих, – помолчав, ответил я.
– А ведь ты знаешь, что можешь делать первоклассные снимки! Ты уже почти достиг совершенства!
Док был уверен, что однажды я стану великим фотографом.
– А когда я его достигну, что дальше?
– Но ты достигнешь вершины, Такер!
– Вершины чего? И в чем? Док, на вершине есть место лишь для одного, как, например, на Эвересте. Но там холодно, там одиноко, и Эверест уже погубил многих, кто совершал на него восхождение. Вспомни моего отца.
– Ладно, Рейн, делай, как считаешь нужным, но не заставляй меня дать тебе пинка под зад. Ты слишком хорошо знаешь свое дело, чтобы бросать его. Ты видишь то, чего другие не видят. И так будет всегда! Помни это! Приводи свои дела в порядок и не заставляй меня слишком долго ждать твоего звонка.
– Спасибо, Док! Я позвоню.
Док повесил трубку, и я прекрасно понимал, что подвел его. Но Док знал, что со мной происходит, и осознавал, что градус давления обстоятельств слишком высок, и что лучше это давление немного ослабить, чем доводить дело до взрыва.
Я ополоснул лицо, промыл как следует глаза, в которые, казалось, попал песок, и через черный ход вышел из дома. Я не знал, куда мне податься, и бесцельно кружил около домика мисс Эллы, когда обратил внимание на следы, похожие на те, что видел у забора. Внимательно оглядев землю вокруг, я заметил окурок: он был сырой, холодный и выкуренный почти до фильтра. Наверное, тот, кто курил, получал от процесса курения большое удовольствие: он был весь изжеван и пах дешевым мужским одеколоном.
